У него вообще была масса причуд. Ходил в рваной одежде, хотя в шкафу висел хороший сюртук; ел что попало и курил скверный табак, но не отказывал себе в удовольствии выпить хорошего шнапса и пива; жену поколачивал, а четырех дочек иначе как уродинами не называл; спал в сутки по три-четыре часа, не более, и весьма изысканно играл на лютне. Даже заслушаешься. Зачем-то и мне присобачил этот музыкальный инструмент. Ни слава, ни деньги его не занимали. Надоевшие куклы Бергер дарил своим знакомым, которых, впрочем, было не так уж и много. А под старость и вовсе осталось с гулькин нос.
      Когда-то он работал управляющим на пивоваренном заводе - отсюда и сбережения. Но настоящая страсть у него была одна - игрушки. Каждой он давал имя, а уж относился лучше, чем к родным детям. Потому и не торопился расставаться. Меня он назвал Куртом. Он все время что-то бормотал под нос, бубнил, разговаривал сам с собой, обращаясь то ко мне, то к другим игрушкам. Наверное, считал нас безмолвными слушателями. Живыми, а не мертвыми. Забавный старик, смышленый и хитрый. Безумцы очень умны и подозрительны: они видят дальше и глубже других.
      Бергер мастерил не только меня, но и мою точную копию - две куклы одновременно. Поскольку, пожалуй, впервые работал на заказ, а за Германом так звали ту, вторую, - вскоре должен был явиться новый хозяин. Меня же он оставлял себе. Влюбился, старый дурак, что ли? Вообще-то это понятно. Не так уж я плох собой. Умею извлекать музыку из струн лютни и натягивать тетиву лука. Моя ядовитая змея всегда рядом со мной, а отрубленная голова учителя и творца - под ногами. Мне не страшен холод и зной, хотя я наг; смех и плач не могут повлиять на тонкий механизм. Я - само совершенство, созданное не Природой и Духом, а Бергером.
      Мне было не жаль его, когда он умер, расставшись с Германом. Он не должен был так переживать, ведь у него оставался ещё я, Курт. Сам виноват, несчастный старик: плоды созрели, их надо съесть. Таков закон жизни и смерти. Потом... Потом было разное, много всего. Я сменил всяких хозяев, но все они были мне слугами. Путешествовал по миру. Слышал и видел достаточно. Куда исчез брат? Не знаю. У Германа - иной путь, чем у меня. Но оба мы живем и вращаемся среди людей. А люди - живут в нас".
      7
      - Ну, просмотрела сценарий? - спросил Клеточкин, возвратившись в съемочный павильон и подсаживаясь на скамейку к Карине. В руках он держал бутерброды с ветчиной и пару бутылок пива. На столике горела желтая лампа, а все софиты вокруг были потушены. За расходом электроэнергии, особенно в обеденный перерыв, следили строго. Киностудия "Лотос" существовала всего два года, но уже стояла на грани банкротства. За все это время не было выпущено ни одного хорошего фильма. Картина Клеточкина для совета директоров оставалась последней надеждой. В неё были вложены все средства.
      - На, ешь! - грубовато сказал режиссер, кладя бутерброды прямо на сценарий. - Что скажешь?
      - Я прочитала только несколько страниц, - ответила Карина. Она уже стала отвыкать от особой, киношной атмосферы, от рваного и беспорядочного ритма актерской жизни, когда все делается наспех, легко, через смех и слезы, в густом гриме и с фальшивым голосом, под слепящим светом и готовыми обрушиться тебе на голову декорациями.
      - Этого вполне достаточно. Хотя, матушка, должен тебе заметить, ты разучилась читать быстро, - хмуро заметил Клеточкин. - А схватываешь на лету по-прежнему, или в твою прелестную головку придется вбивать молотком?
      - Коля, скажи честно: ты делаешь римейк своего старого фильма про кукол? Или готовишь новую версию "Буратино"?
      - Ни то ни другое. Впрочем, какая-то ностальгия по той картине у меня осталось... Но тут совершенно иное. Идею ты все равно не поймешь, поскольку женщина. У вас мозги набекрень. Но актриса ты хорошая, я знаю. И мне нужна не только ты, но и твой муж. Как специалист по куклам и консультант. Вы ещё не развелись?
      - С утра - нет. Но не знаю, что будет вечером.
      - Ладно, не важно. Сценарий возьмешь с собой, почитаешь на ночь. Написал его один молодой парень, очень талантливый, хотя и полный идиот. Я только кое-что подправил. История необычная, загадочная, не для болвана-зрителя. Чувствую, что с этой картиной мы окончательно прогорим, скажу тебе по секрету. Тс-с! Об этом никому ни слова, пусть все думают, что мы прем на "Оскара". А вдруг?
      - Ты бы не стал снимать фильм, если бы не надеялся на грандиозный успех. Уж я-то тебя знаю, - усмехнулась Карина. Достав платочек, она приложила его ко лбу режиссера. Клеточкин был тучен и лыс, несмотря на свои тридцать восемь лет, а в павильоне стояла нестерпимая жара. Пот струился по лицу режиссера, он тяжело дышал.
      - Спасибо. Тогда молчи. И слушай. И пей пиво, пока оно не превратилось в мочу. Деньги на картину уже отпущены. Продюсер - зверь, стережет каждую копейку. Времени мало, снимать будем быстро. В условиях, приближенных к боевым. В основном здесь, в павильоне. В Швейцарские Альпы нас никто не пустит. В общем, пан или пропал. Актеры подобраны, ты их знаешь. Оператор старый, Юра Любомудров. Что еще? Золотых гор не обещаю, но заплатят нормально и вовремя. Не как бюджетникам. С пикетом на улицу не выйдешь, гарантирую.
      - Какую роль ты мне предлагаешь?
      - Об этом догадаешься сама, когда прочитаешь сценарий. Ты почему пиво не пьешь?
      - Разучилась.
      - Надо же! - Клеточкин всплеснул руками. - Ладно. И приводи ко мне завтра же своего мужа. Нам есть о чем с ним потолковать.
      - Вряд ли он согласится. Влад тебя недолюбливает.
      - Мы с ним не голубые, чтобы любить друг друга. А на съемках "Игры в кукол" понимали с полуслова - и я его, и он меня.
      - Тогда было другое время. Сколько воды утекло! Скажи, а этот Бергер, он действительно существовал?
      - Почему ты спрашиваешь? Какая разница! Если и жил, то твой кукольник должен наверняка о нем знать.
      Режиссер, допивая пиво, взглянул на часы. Он был в потертой кожаной куртке, джинсах и кепочке-бейсболке. Но весь вид какой-то неухоженный, запущенный, словно он непрерывно переезжал с места на место. Карина понимала, что пора уходить, да и тревога за Галю подгоняла её, но хотелось ещё очень о многом расспросить своего старого приятеля.
      - Как ты живешь? - неуверенно произнесла она, уже понимая, что задала вопрос впустую. - Женат?
      - В пятый или шестой раз, - отмахнулся Клеточкин. - Не считал. Актриса. Елкина, ты её знаешь.
      - Такая лупоглазая?.. Ой! - Карина смутилась.
      - Не всматривался. Короче, жду тебя завтра к двенадцати часам.
      Клеточкин встал, потянулся к ней, чтобы поцеловать на прощанье, но толстый живот помешал ему. Они рассмеялись.
      - Коля, занимайся по утрам гимнастикой, - посоветовала Карина. - Иначе будешь менять жен до конца жизни.
      - А мне это нравится, - отозвался он, запыхтев, словно оскорбленный еж. - Ведь ты же за меня не пошла, когда я предлагал? А я говорил серьезно.
      8
      В мастерской что-то изменилось. Владислав почувствовал это сразу, как только открыл дверь. Окинув взглядом просторное помещение, стеллажи с куклами, зашторенные окна, он некоторое время постоял в нерешительности, прислушиваясь к непонятному монотонному звуку, похожему на слабое попискивание. Сняв плащ, кукольник огляделся более внимательно. На полу валялось несколько игрушек, упавших с полок. "Что за странное землетрясение?" - подумал Владислав, водворяя кукол на место. У плюшевого тигра оказался почти оторван хвост. Клоун-марионетка потерял один глаз-бусинку. Несладко пришлось красавице Барби, которой неизвестный злодей расцарапал все лицо.
      - Теперь тебе придется делать косметическую операцию, - пробормотал с нескрываемой досадой Владислав. - Кто ж тебя такую возьмет замуж?
      Наконец он постиг и природу непонятных звуков: просто-напросто телефонная трубка лежала поперек аппарата. Он не мог оставить её в таком положении, уходя вчера вечером из мастерской. Драгуров зябко поежился. Ему показалось, что он в помещении не один, кто-то наблюдает за ним. Подойдя к столу, он заметил, что и металлический мальчик лежит как-то не так. На спине, с поднятыми вверх руками, хотя Владислав был уверен, что оставил его в вертикальном положении. А одна тонкая струна в лютне порвана. Лопнула сама, от напряжения, когда он укреплял разболтанный гриф? Теперь придется подыскивать подходящий стальной проводок. Если бы Владислав верил в чудеса, он непременно подумал бы, что ночью здесь состоялся необычный кукольный праздник, в конце которого игрушки переругались и подрались. Но настоящая причина выяснилась очень скоро, едва он нагнулся под стол и увидел спящего возле тумбы трехцветного толстопузого котенка. Драгуров вытащил его за шкирку.
      - Ну, разбойник, признавайся, как ты сюда попал?
      Котенок смотрел на него немигающим взглядом и даже не пытался мяукать. Очевидно, он пролез в форточку, которая на ночь оставалась открытой. Или кто-то забросил его сюда, надеясь таким образом избавиться от надоевшей живой "игрушки".
      - Что же с тобой делать? Ладно, поживи пока тут, - произнес Владислав.
      Сходив в магазин на углу улицы, он купил пакет молока, колбасу, какие-то кошачьи консервы и угостил своего нового постояльца. А затем принялся за работу. Теперь он занимался только металлическим мальчиком с лютней и луком, отложив все остальные заказы в сторону.
      Еще вчера его внимание привлек непонятный знак на спине мальчика, между лопатками. Крошечное око. Какой-то символ? Или это своеобразное клеймо изготовившего игрушку мастера? Но кто этот загадочный мастер? Надо покопаться в книгах, может, удастся наткнуться на его следы... Старик говорил, что вывез куклу из Маньчжурии, но сделана она в России. У доморощенного умельца должны быть и другие игрушки. Не поговорить ли со своим старым учителем, если он, конечно, ещё жив? Вспомнив об Александре Юрьевиче Белостокове, обучавшем его этому ремеслу, Драгуров почувствовал угрызения совести. Вот уже несколько лет он ему не звонил и не навещал. Скверно. Белостоков был для него не только учителем, но и старшим другом, в какой-то мере заменивший отца. Так всегда и случается: птенцы вырастают и забывают о своих родителях. Но дети - те же игрушки для взрослых, редкая из них остается не сломанной...
      Драгуров думал об учителе, продолжая собирать тонкий механизм металлического мальчика. Еще не все было готово, но он уже знал: если повернуть по оси голову, на которую опиралась нога куклы, - завести пружину, регулирующую движения рук и пальцев мальчика, то он начнет проворно перебирать струны лютни и тогда зазвучит мелодия. Несмотря на то, что одна из струн была порвана котенком, Драгуров проверил действие механизма. Тотчас же в помещении раздалась негромкая музыка, журчащая, как ручеек. И хотя Владислав ожидал этого, но все равно замер, словно только что вдохнул жизнь в свое детище. Конечно, ничего удивительного в этом не было, существуют сотни более "умных" игрушек с гораздо более сложными механизмами. Но здесь чувствовалось нечто свое, близкое, даже родное.
      Завод кончился: музыка, немного фальшивая из-за отсутствия одной струны, оборвалась. Какую мелодию он играл? Что-то из Моцарта... Но это было ещё не все: механизм продолжал работать. Как завороженный, Владислав наблюдал за движением рук металлического мальчика. Лютня вошла в боковой паз, а лук заскользил по плечу куклы. Зажимы, удерживающие стрелы в колчане, разжались; тонкие пальчики вытащили одну из них, приладили к тетиве... Драгуров с любопытством следил, что будет дальше? Поразительное совершенство - эта кукла. Одновременно двигалась и змея, поднимаясь по бедру к талии. Мальчик стоял на столе, прямо перед лицом Владислава, и он не осознавал опасности. Просто любовался игрушкой. Ему даже показалось, что вновь звучит музыка, но только где-то внутри него, в сознании. Тетива лука упруго натянулась, стрела с острым наконечником грозила сорваться и ужалить в любую секунду. А сил шелохнуться не было... И тут что-то мягкое и пушистое прыгнуло к нему на плечи, вонзив коготки в плоть.
      Глава четвертая
      1
      Человек, которого Гера ударил спицей, не умер. Его уже перевели из реанимационного отделения в отдельную палату, и теперь он лежал под капельницей, подключенный проводками к аппарату "искусственная почка", глядя в белоснежный потолок и размышляя. Приходившему накануне следователю Евстафьев, по кличке Гнилой, сказал лишь, что не разглядел лица того паренька, который его ранил. Следователь понимающе улыбнулся и ушел: пусть разбираются сами. Евстафьев так и намеревался поступить, поскольку и хорошо запомнил пацана, и высчитал, кто мог направить его руку. Он сам найдет его, коли уж остался жив. Никуда не спрячется.
      А вскоре появился и Корж, который непременно должен был прийти: такой уж он человек. Никогда не откажет себе в удовольствии.
      Корж принес пакет с фруктами, минеральную воду и цветы.
      - Надо же, как не повезло! - участливо произнес он, цокая языком. Как только узнал, тотчас же сказал себе: нет, Гнилой не тот парень, чтобы вот так взять и загнуться. Он выкарабкается, обязательно встанет на ноги. А как же иначе? Это такой парень, что ему никакая смерть не страшна.
      - Ага. Поэтому ты и принес шесть гладиолусов. Как покойнику, поморщился Евстафьев.
      - Цветочница ошиблась. Не обращай внимания. Любишь киви? А виноград? Кто же это тебя подколол?
      - Нашелся один, бойкий.
      - Ай-яй-яй! Ну ладно. Мы живем в опасное время. Сам хожу и оглядываюсь. А на охрану денег нет. Плохо, Гнилой, с деньгами, совсем плохо.
      - Я тебя понял.
      Дотянувшись до цветов, Евстафьев смял один из гладиолусов и бросил на пол.
      - Теперь пять, нечет. О долге я помню, Корж. Отдам все, сполна. Дай только поправиться.
      - Дай? - переспросил посетитель. - А кто мне "даст"? Время не ждет. А может, ты будешь полгода здесь валяться? Ты бы позвонил жене. Она баба умная, пораскинет мозгами.
      Евстафьев скрипнул зубами, глядя, как Корж вынимает из букета ещё один цветок и меланхолически ломает его. Получался снова чет.
      - Хорошо, - сказал он. - Я позвоню. Деньги тебе отдадут завтра. Не волнуйся.
      - А я и не сомневался в тебе. Такой парень, как ты, не подведет. И я очень рад, что операция прошла удачно. Если что, я бы этих хирургов за уши подвесил.
      - Конечно, кто бы тогда тебе бабки отдал? Хватит гнать пургу, Корж. Помоги мне лучше в одном дельце.
      - Каком? - Глаза посетителя сузились, он наклонился ниже, поскольку Евстафьев говорил тихо.
      - Мне надо разыскать того мальца, который в меня воткнул спицу.
      - Как же его найти? - усмехнулся Корж. - Я ведь не Пинкертон. Это очень сложно сделать.
      - Сколько?
      - Ну-у... Штук в пять, думаю, обойдется. Но ничего не обещаю. Я не волшебник.
      - Разве? А иногда у тебя выходят забавные фокусы.
      Евстафьев закрыл глаза, чувствуя навалившуюся усталость. Ему хотелось, чтобы Корж поскорее ушел. Все уже и так сказано. Он отдаст ему пацана. За пять тысяч баксов он продаст ему и родную мать. А где-то рядом раздался голос посетителя:
      - Ладно, отдыхай, набирайся сил. Такой славный парень, как ты, Гнилой, должен жить. А я постараюсь тебе помочь.
      2
      Оставался последний урок - физика. Галя со своей новой подружкой стояли возле открытого окна, в конце коридора, и Люда продолжала допытываться:
      - Ну скажи, когда вы вчера ушли, чем вы занимались? Где были? Гера приставал к тебе, да?
      - Нет. С чего ты взяла?
      - Даже не целовались? Ни за что не поверю! А в подвал не ходили?
      - В какой ещё подвал? - Галя отмахнулась.
      Люда продолжала напирать:
      - Я же его знаю: он и за мной ухлестывал, да ничего не вышло. Вернее... чуть не вышло. А вы? Неужели ты еще... ни разу? У тебя никогда не было... никого? Ни одного мальчишки?
      - Прекрати, - твердо оборвала её Галя, уже сожалея, что вообще связалась с этой дурой.
      - Ой, поглядите на нее! - возмутилась Люда. - Врешь. Никогда не хотела попробовать? Если не врешь, то ты какая-то блаженная. У нас в классе ещё поискать таких надо. Одна вообще вечерами старичков ловит да денежки снимает. А меня ещё два года назад распечатали. На каникулах. И ничего страшного, нормальное дело. Хочешь, я приведу тебе одного парня? У тебя сегодня родители дома?
      - Да пошла ты...
      Галя впервые выругалась и сама растерялась. Люда, обидевшись, покрутила пальцем у виска, и отошла в сторону. Обе они раскрыли учебники и не заметили, как в коридоре появился Гера. Бесившиеся на перемене школьники уступали ему дорогу, а он шел, не обращая ни на кого внимания и не отвечая на приветствия.
      - Ну, здорово! - сказал он, встав перед Галей.
      Та мимолетно взглянула на него, с ещё большим энтузиазмом зашелестев страницами. Подруга сделала несколько шагов в их сторону и навострила уши.
      - Людка, вали отсюда в сортир! - грубо произнес Гера, не оборачиваясь.
      - А ты - за ней, - добавила Галя.
      - Сначала поговорим.
      Он захлопнул её учебник и нахально взял двумя пальцами за подбородок.
      - Ты обиделась на меня за что-то? Смотришь, как крыса, того и гляди укусишь. Пошли в кафе, мороженое поедим.
      - Отстань. - Галя мучительно думала, как поступить. Вот ведь пристал как банный лист. - Во-первых, у меня ещё последний урок. А во-вторых... Это не ты бросил мне на подоконник кассету? Только честно.
      - Какую ещё кассету? На восьмой этаж? Ты в своем уме, старушка?
      Гера говорил так искренне, что Галя засомневалась. Может, и не он вовсе? Тогда кто? Сорока принесла? Все ещё сомневаясь, она спросила:
      - Ты не врешь?
      - Я никогда не вру, - с вызовом ответил Герасим. - И всегда делаю то, что обещаю.
      - Неужели?
      - Можешь убедиться.
      Галины глаза озорно блеснули. Какой-то бесенок, сидящий внутри, подтолкнул её.
      - У нас дома ты сказал, что запросто прыгнешь в окно. Если бы папа не удержал тебя, - прыгнул?
      - Конечно.
      - Навряд ли. Что-то я не верю. Докажи.
      Оба они одновременно выглянули в окно. Четвертый этаж. Внизу росли деревья, касаясь ветками стен. Но школьники там, на земле, казались маленькими заведенными игрушками. Гера нахмурился, сжав зубы.
      - Ладно! - произнес он как-то чересчур равнодушно. - Гляди.
      Не успела Галя опомниться, как Гера вскочил на подоконник и, обернувшись к гудящему коридору, прокричал:
      - Почтеннейшая публика! Сегодня и больше никогда! Всего один раз смертельный номер! Нервных прошу покинуть зал!
      Шум в коридоре стих, а Гера, красуясь и чувствуя всеобщий интерес, продолжал:
      - Трюк исполняется впервые, это вам не жопой клюкву давить для варенья! Внимание на меня! Деньги за зрелище и на похороны соберет моя ассистентка. - Он махнул рукой в сторону Гали, а та, уверенная, что Гера дурачится, сделала реверанс. - Эйн, цвейн, дрейн! Оп! - И проем в окне оказался пустым.
      3
      Маленькая стальная стрела с острым наконечником впилась в стеллаж за спиной Драгурова, войдя в дерево более чем наполовину. Как раз на уровне головы Владислава. Если бы не котенок, прыгнувший к нему на плечи и заставивший отклониться, она угодила бы ему прямо в лоб.
      - Поосторожнее надо быть с этими механическими игрушками, пробормотал Драгуров, держа в руках пушистого гостя и подходя к стеллажу. Вытащить стрелу удалось только с помощью плоскогубцев. Что за причуда подвигла мастера создать эту странную и опасную для игр куклу? И какие родители позволят своему ребенку держать её у себя? Нет, мальчик с лютней и луком предназначался не для детей. Тут что-то другое. Какая-то тайна сокрыта в работе неизвестного мастера. Хорошо бы порасспросить старика-заказчика более подробно.
      - Ну что, спаситель, выпей за мое здоровье, - произнес Владислав, подливая в миску молоко. Трехцветный котенок заурчал, довольный. - Что же мне с тобой делать? Карина нас вдвоем домой не пустит. Твое племя она на дух не переносит. Поживешь пока здесь, а там что-нибудь придумаем...
      Затем он снова вернулся к мыслям о металлическом мальчике. "Он мог убить меня", - подумал Драгуров, словно имелась в виду не безжизненная кукла, механизм которой он сам же и заставил работать, а существо, способное на осмысленные поступки. Глупость, конечно. Просто в любом деле нужно соблюдать необходимые меры безопасности. Пострадать можно и ухаживая за цветами. Если уколоться о шип прекрасной розы и занести в кровь ядовитые химикаты. Но ощущение какой-то необъяснимой угрозы, нависшей над ним, не проходило.
      В последнее время, может, с полгода, он стал как-то по новому оценивать свою работу, задумываться о том, творит ли благое дело или занимается никчемным; более того, что гораздо хуже - потворствует ли страстям низменным, растлевающим души? Казалось бы, что в том особенного? Возрождать к жизни, ко второму её сроку изломанные вещи - игрушки и кукол, разве в этом есть грех? Или гордыня творца? Или тайная зависть к ребенку, который получает от жизни больше ощущений, чем он? Возможно, есть.
      Но тягостнее другое, то, что открылось ему недавно. Игры, любые игрища придуманы не людьми и, уж конечно, не Богом. Это изобретение падшего ангела, того, кто возгордясь, противопоставил себя Спасителю. Он ведет и будет вести с Ним неустанную борьбу, до последних дней Апокалипсиса, а поле сражения в душах людей. Чем легче увлечь их, безумных, слабых и доверчивых? Игрой. От кубиков до компьютеров. От "морского боя" до Интернета. Игрой в жизнь. Игрой в смерть. Живое лицо подменяется кукольным, любовь - занятиями сексом, слово - зрелищем. Конкурсы и развлечения с желанными призами подстерегают на каждом шагу. Всюду - манекены, биороботы, пустые глаза. И он, Владислав Драгуров, также причастен к индустрии Игр. Пусть он лишь ремонтирует игрушки. Но в той пирамиде, которую сами люди возводят Люциферу, лежат и его камни...
      Он устал. Не только сегодня, вообще... Может, пока не поздно, заняться другим делом, сменить ремесло? Ведь у него есть педагогическое образование, он кандидат наук. Правда, и диссертацию свою посвятил проблемам игр в современном обществе. Их влиянию на развитие абстрактного мышления. Глупая тема, как сейчас считал Владислав, ненужная, даже вредная. А в детстве сам выдумывал всевозможные игры, увлекательные и азартные. Старшие братья и все его товарищи охотно принимали в них участие. Лепили из пластилина фигурки древнегреческих героев, разыгрывали Троянскую войну, метали за Ахилла и Гектора копья, сделанные из отточенных спиц, и они пробивали щиты из фольги, вонзаясь в плоть. Чувствовали себя языческими богами с Олимпа, управляющими событиями внизу. И ахейцы оживали, вели себя не так, как у Гомера, совершали другие подвиги и умирали иначе.
      Много было игр, разных, простых и сложных, длящихся часами или целыми неделями. Владислав создавал игрушки из любого подручного материала. Правила и условия игр выдумывал сам. Уже тогда отлично разбирался в механике, в законах физики и химических свойствах материала, без которых не сотворишь высокоточную в движениях куклу, только чучело. И ещё одно нужно знать настоящему мастеру: психологию человека, все фазы её развития с детства до старости. Только смерть ставит точку в бесконечной игре людей. Вот и получается, как ни крути, что вся жизнь Драгурова была связана с неким виртуальным миром, с игрищами. С потворством зыбкому, неясному началу в каждом из живущих на земле. Он тяжело вздохнул, и в этот момент в дверь мастерской постучали.
      4
      Из своего кабинета Филипп Матвеевич сначала услышал треск ломающихся веток, затем сильный удар о землю, шум и крики. Само пролетевшее мимо окна тело увидеть не успел. Но уже понимал, что случилось несчастье. Выскочив из кабинета, он побежал по коридору к выходу.
      Вокруг Геры толпились школьники, а он все пытался подняться. Наконец ему удалось это сделать...
      Позднее, два часа спустя, врач в больнице сказал, что на его памяти подобных случаев - когда человек падает с такой высоты и не получает почти никаких травм, лишь царапины - было всего три. А как правило, готовят место в морге.
      - Девчонка одна из-за любви безответной с крыши двенадцатиэтажного дома нырнула. И представляете себе - ничего! Встала и побежала, усмехнулся врач. - А вашего подопечного мы пару дней подержим. Наверняка у него сотрясение мозга.
      Филипп Матвеевич прошел в палату, где на кровати сидел мальчик. Он взглянул на директора, но ничего не сказал, только скривил губы в улыбке. В глазах не было ни страха от пережитого, ни тревоги, ни особой радости.
      - Ну, космонавт, как там, в свободном полете, - приятные ощущения? спросил директор.
      - Падаешь, как мешок с говном, - отозвался Гера. - Можете попробовать, только не советую.
      - И пытаться не стану. У меня на плечах все-таки голова, а не кочан капусты.
      - А это с какого угла посмотреть. И при каком освещении.
      - Ладно, умник. Поскольку ты пациент, ругаться не стану. Скажи только: зачем ты это сделал?
      - Да случайно! - поморщился Гера. - Сидел на подоконнике и вдруг потерял равновесие.
      - Вдруг? А в школе говорят - из-за девчонки.
      Гера засмеялся, но как-то неестественно, наигранно.
      - Я ведь ещё не совсем идиот. Чтобы из-за какой-то сучки...
      - Ты бы поосторожнее с выражениями, - заметил директор. - А то, что ты не идиот, это верно. Хотел самоутвердиться? Показать себя в полном блеске, со звоном шпор? Славно.
      - Филипп Матвеич, можете выполнить мою просьбу?
      - Говори.
      - Оставьте меня сейчас одного.
      Директор несколько растерялся, настроившись на долгую беседу, но перечить не стал. Он поднялся, сухо попрощался с мальчиком и пошел к двери. Там, задержавшись, обернулся.
      - Поживешь после больницы у меня, - произнес он.
      - Видно будет, - буркнул Герасим.
      В больничном дворике навстречу Филиппу Матвеевичу со скамейки поднялась Галя Драгурова, новенькая, кажется, из седьмого класса. Лицо перепуганное, глаза красные.
      - Ты чего тут делаешь? - спросил он. Не дождавшись ответа, догадался сам. Улыбнулся, пригладив её волосы. - С ним все в порядке, зря беспокоишься. Ему бы твои волнения. У парня совсем нет нервов, только стальные проводки. Так, значит, он из-за тебя в полет отправился?
      Галя неуверенно кивнула:
      - Мы шутили, дурачились. Никто ничего такого не ожидал.
      - Дурачились... - повторил Филипп Матвеевич. И задумался. Они будут дурачиться ещё очень долго, несколько десятков лет, а некоторые из них - до конца жизни. В природе человеческой заложено относиться к собственной жизни снисходительно и небрежно, словно в запасе у него есть и вторая, и третья... Иные просто кличут смерть на свою голову, как тот же Герасим. Зачем? Отсутствует инстинкт самосохранения? Или впереди настолько не видно никакого света, что наплевать на себя? Что остановит его? Будущая любовь? Не к этой ли девочке?
      - Поезжай домой, - вздохнув, произнес директор. - Уже поздно. Тебя, наверное, и так заждались.
      - А когда его выпишут? - спросила Галя, чуть покраснев.
      - Скоро. Через пару дней. Он тебе нравится? Гера - необычный мальчик. Но будь с ним осторожна. - Филиппу Матвеевичу не следовало бы о том говорить, но он не мог смолчать.
      - Почему? - спросила Галя.
      - Потому что неизвестно, что окажется сильнее: здравый смысл или безумие, любовь или ненависть, сам человек или его тень. Это беспощадная борьба затягивает всех, кто окажется рядом. Как ты. Ты понимаешь меня?
      - Мне кажется, да, - ответила девочка.
      5
      - Открыто! - крикнул Владислав.
      В мастерскую вошли, протиснувшись в дверь, двое: один высокий, плечистый, похожий на тяжелоатлета, другой - низенький, с лицом, как печеное яблоко. Он протянул Драгурову руку и сказал:
      - Напрасно не запираете. Тут всякие ходят. Вы к какому комбинату бытовых услуг относитесь?
      - Ни к какому, - ответил Владислав, решив, что эти люди - из налогового управления. Вчера ему звонили и предупредили, что должны явиться с проверкой. - У нас фирма по ремонту мелких изделий домашнего обихода. Налево, если вы заметили, чинят пылесосы, утюги и чайники.
      - Заметили. И уже побывали, - сказал низенький, улыбаясь и выдерживая паузу.
      Второй прошелся по мастерской, оглядывая стеллажи с куклами. Остановившись возле клоуна-марионетки, взял его в руки, подергал за ниточки и коротко заржал.
      - Положите на место, - попросил Драгуров. - Эта игрушка требует бережного отношения. К тому же она сломана.
      - Положи, положи, - сказал низенький. - Еще успеешь наиграться.
      - А вы, собственно, по какому вопросу? - забеспокоился Владислав. Вам, наверное, нужен финансовый директор? Все документы, бухгалтерские отчеты у него. А сидит он в другом месте, здесь мы только арендуем мастерские.
      - К нему мы зайдем позже. Если потребуется. А может быть, обойдемся и без него. У вас ведь своя касса и свой финансовый счет, не так ли?
      - Все ясно, - сообразил наконец Драгуров, усмехнувшись. - Напрасные хлопоты. Я не имею дела с наличными. Только выписываю квитанции, а заказчик оплачивает их в сбербанке. Кроме того, если это вам интересно, у фирмы уже есть "крыша". Не знаю, правда, сколько идет на её "ремонт". По этому вопросу вам все же надо связаться с руководством. Я всего лишь одно из колесиков в этой машине.
      - Речь ваша мне близка и понятна, - выспренно сказал низенький. - Но позвольте усомниться в её искренности. Ни за что не поверю, что вы, такой классный мастер, может быть, единственный специалист в своем деле, к которому обращаются даже из музеев восковых фигур и из кукольных театров, да и просто богатые дамочки, помешанные на своих дорогих игрушках, ни за что не поверю, что вы не берете с них дополнительную плату. Превышающую проставленную сумму в квитанции. Нонсенс!
      Тяжелоатлет вновь тихо заржал, наткнувшись на голого фавна с дудочкой, обнимающего двух нимф. Очевидно, из двух непрошеных посетителей лишь низенький обладал даром речи.
      - Не беру, - хмуро сказал Драгуров. Ему стал надоедать этот бесполезный разговор, хотя он и понимал, что окончить его по собственной воле вряд ли удастся.