Все это ставит русских перед дилеммой. Чтобы спастись от опасности принудительной и полной вестернизации, они предпочитают перенимать у Запада кое-что выборочно, и здесь им приходится брать инициативу на себя, чтобы этот неприятный процесс прошел вовремя и держался в нужных рамках. Возникает, естественно, судьбоносный вопрос: может ли кто-нибудь заимствовать чужую цивилизацию частично, не рискуя быть постепенно втянутым в принятие ее целиком и полностью?
      Думается, ответ на этот вопрос можно найти, взглянув на основные этапы истории отношений России с Западом. На Западе бытует понятие, что Россия агрессор, и если смотреть на нее нашими глазами, то все внешние признаки этого налицо. Мы видим, как в XVIII веке при разделе Польши Россия поглотила львиную долю территории: в XIX веке она угнетатель Польши и Финляндии6 и архиагрессор в послевоенном сегодняшнем мире. На взгляд русских, все обстоит ровно наоборот. Русские считают себя жертвой непрекращающейся агрессии Запада, и, пожалуй, в длительной исторической перспективе для такого взгляда есть больше оснований, чем нам бы хотелось. Сторонний наблюдатель, если бы таковой существовал, сказал бы, что победы русских над шведами и поляками в XVIII веке7 - это лишь контрнаступление и что захват территории в ходе этих контрнаступлений менее характерен для отношений России с Западом, нежели потери с ее стороны до и после этих побед.
      "Варяги"8, заложившие первооснову русского государства путем захвата контроля над внутренними судоходными путями, что дало им власть над примитивными славянскими племенами в глубине страны, являлись, видимо, скандинавскими варварами, которых сдвинуло с места и привело в движение, и на запад и восток, распространение к северу Западного Христианства при Карле Великом9. Их потомки в собственной стране были обращены в Западное Христианство и появились вновь на российском горизонте как современные шведы: язычники, обращенные в еретиков10, не излечившиеся от агрессивных устремлений. Другой пример: в XIV веке
      106
      лучшая часть исконной российской территории - почти вся Белоруссия и Украина - была оторвана от русского православного христианства и присоединена к западному христианству после завоевания этих земель литовцами и поляками11. (Польские завоевания исконной русской территории " Галиции были возвращены России лишь в последней фазе мировой войны 1939-1945 годов12.)
      В XVII веке польские захватчики проникли в самое сердце России, вплоть до самой Москвы, и были отброшены лишь ценой колоссальных усилий со стороны русских, а шведы отрезали Россию от Балтики, аннексировав все восточное побережье до северных пределов польских владений. В 1812 году Наполеон повторил польский успех XVII века; в на рубеже XIX и XX веков удары с Запада градом посыпались на Россию, один за другим. Германцы, вторгшиеся в ее пределы в 1915-1918 годах, захватили Украину и достигли Кавказа13. После краха немцев наступила очередь британцев, французов, американцев и японцев, которые в 19181920 годах14 вторглись в Россию с четырех сторон. И наконец, в 1941 году немцы вновь начали наступление, более грозное и жестокое, чем когда-либо. Верно, что и русские армии воевали на западных землях, однако они всегда приходили как союзники одной из западных стран в их бесконечных семейных ссорах. Хроники вековой борьбы между двумя ветвями христианства, пожалуй, действительно отражают, что русские оказывались жертвами агрессии, а люди Запада агрессорами значительно чаще, чем наоборот.
      Русские навлекли на себя враждебное отношение Запада из-за своей упрямой приверженности чуждой цивилизации, и вплоть до самой большевистской революции 1917 года этой русской "варварской отметиной" была Византийская цивилизация восточноправославного христианства. Русские приняли православие в конце Х века, и нужно подчеркнуть, что это был осознанный выбор с их стороны. В качестве альтернативы они могли последовать примеру степных хазар, принявших в VIII веке иудаизм, или, скажем, волжских булгар, которые обратились к исламу в Х веке15. Несмотря на эти прецеденты, русские отчетливо сделали свой выбор, приняв восточноправославное христианство от Византии; а после захвата Константинополя турками в, 145Д,.^?ДУ и исчезновения последних остатков Восточной Римской империи Московское княжество, которое к тому времени стало оплотом борьбы русского православного христианства и против мусульман, и против католиков, застенчиво и без лишнего шума приняло на себя византийское наследие.
      В 14.7.2" году Великий князь Московский Иван III женился на Софье Палеолог, племяннице последнего в Константинополе греческого обладателя короны Восточной Римской империи. В 1,547 году Иван IV (Грозный) короновал себя как царь, или восточноримский император16; и хотя место не было занято, присвоение такого титула было дерзостью, учитывая, что в прошлом русские князья входили в паству Киевского или Московского митрополита I7, а тот в свою очередь подчинялся Вселенскому Патриарху Константинопольскому - иерарху, который и сам был " политической зависимости от греческого императора в Константинополе, чей титул и прерогативы и взял на себя Великий князь Московский Иван IV Грозный. Последний, и решительный, шаг был сделан " 1589 году, когда правящего Вселенского Патриарха Константинопольского, теперь уже турецкого подданного, побудили или заставили - во время его визита в Москву - поднять статус ранее подчиненного ему митрополита Московского до титула
      107
      независимого Патриарха18. И хотя греческий Вселенский Патриарх и по сей день признается "первым среди равных" главами православных церквей - которые, хотя и исповедуют единое учение и обряды, иерархически независимы друг от друга, - русская православная Церковь с момента предоставления ей независимости стала де-факто наиболее значительной из всех православных церквей, поскольку она намного превосходила остальные численностью и, кроме того, единственная из всех пользовалась мощной государственной поддержкой.
      Начиная с 1453 года Россия стала единственной сколько-нибудь значимой и авторитетной православной страной, не попавшей под влияние мусульман19, а захват турками Константинополя был отмщен столетие спустя, когда Иван Грозный отвоевал Казань у татар. Это был новый шаг в освоении византийского наследия, и Россия не просто была приговорена к этой роли слепыми и безличными силами истории. Русские хорошо понимали, на что они шли: в XVI веке их политика была с подкупающей ясностью и уверенностью обрисована в знаменитом письме монаха Феофила Псковского20, адресованном Великому князю Московскому Василию III, чье правление пришлось на период между Иваном III и Иваном IV:
      "Церковь Древнего Рима пала из-за своей ереси; врата Второго Рима Константинополя - были изрублены топорами неверных турок; но церковь Московии - Нового Рима - блистает ярче, чем Солнце во всей Вселенной... Два Рима пали, но Третий стоит крепко, а четвертому не бывать",
      Узурпируя таким образом, сознательно и намеренно, византийское наследие, русские вместе со всем прочим восприняли и традиционное византийское отношение к Западу, что оказывало глубочайшее влияние на собственно российское отношение к Западу не только до революции 1917 года, но и после нее.
      Византийское мнение о Западе не отличается особой сложностью, и его не так уж трудно понять людям Запада. На самом деле нам бы следовало даже сочувствовать ему, ибо оно проистекает из той же чрезвычайно нелогичной веры, которой мы и сами придерживаемся. Мы, "франки" (как называют нас византийцы и мусульмане), искренне верим, что являемся избранными наследникам|^^Цзраиля^Грдт1ии.и Рлма - Наследниками Обетования, за которыми, естественно, будущее. Нас в этой вере не поколебали даже последние открытия в геологии и астрономии, так беспредельно раздвинувшие границы нашей Вселенной во времени и пространстве. От первородной туманности к одноклеточным, от одноклеточных - к первобытному человеку и далее мы все еще прослеживаем божественно предначертанную генеалогию, телеологически21 достигающую апогея именно в нас. Византийцы делают то же самое, с той только разницей, что они приписывают себе право первородства, которое, по нашим западным убеждениям, принадлежит нам. Византийская версия мифа говорит, что не франки, а византийцы являются Наследниками Обетования, избранным народом. Этот момент верования имеет одно совершенно практическое следствие. Когда Византия и Запад вступают в противостояние, Византия всегда права, а Запад всегда не прав.
      Совершенно очевидно, что эти ортодоксальность и вера в предопределение, воспринятые русскими от византийских греков, столь же характерны для современного коммунистического режима, как и для прежнего. православно-христианского правления в России, Марксизм, разумеется, западное мировоззрение, но именно западное-то мировоззрение и разрушает Западную цивилизацию; вот почему русскому человеку XX века, от
      108
      цом которого был "славянофил"22 XIX века, а дедом - истый православный христианин, легко было стать убежденным марксистом. При этом не возникало необходимости изменять унаследованное им отношение к Западу. Для русского марксиста, как и для славянофила или православного христианина, Россия всегда "Священная Россия", а Западный мир, мир Борджиа и королевы Виктории, мир "Самопомощи" Смайлса или Таммани Холла23, безусловно и навсегда погряз в ереси, коррупции и разложении. Мировоззрение, позволяющее русскому народу сохранять неизменным это традиционно негативное отношение к Западу и одновременно служить своему правительству инструментом индустриализации России, с тем чтобы уберечь ее от завоевания уже индустриализованным Западом, - это тот самый удобный, ниспосланный свыше дар богов, который сам падает в руки Избранного народа.
      , стаа бросятся нам в глаза? Над всем остальным преобладают две ч П убеждение (уже упомянутое^ что Византия всегда права, и институт ' литарного государства. \л "Убеждение в своей неизменной правоте впервые зародилось в'д
      II
      Постараемся несколько глубже вглядеться в византийское наследие России, которое и сегодня не утратило своего влияния на марксистскую Россию. Если мы обратим свой взгляд на первую, греческую главу византийской истории в Малой Азии и Константинополе в самом начале средних веков, какие наиболее характерные черты нашего сестринского общества бросятся нам в глаза? Над всем остальным преобладают две черты:
      | убеждение (уже упомянутое^ что Византия всегда права, и институт тотв-^ литарного государства. \л
      "Убеждение в своей неизменной правоте впервые зародилось " душах греков в тот момент истории, когда - еще задолго до обретения чувства превосходства над Западом - они сами пребывали в весьма невыгодном и униженном положении. После целых веков политической неразберихи греки наконец-то обрели мир и покой, навязанный им римлянами. Для греков Римская империя была жизненной необходимостью и одновременно невыносимым оскорблением их гордости. Это поставило их перед серьезной психологической дилеммой. Выход они нашли в том, что прибрали к рукам Римскую империю. В эпоху Антонинов24 греческие писатели и философы овладели идеей Римской империи, представив ее как практическое воплощение идеального царства по Платону, а греческие деловые люди получили доступ к государственной службе25. В IV веке н.э. римский император Константин основал в Византии на месте древнего греческого города Новый Рим26. Константинополь по замыслу его латинского основателя должен был стать настолько же латинским городом, как и сам Рим, но к эпохе Юстиниана - двумя столетиями позже - Византия вновь стала греческой, хотя Юстиниан был страстным ревнителем латыни, его родного языка27. В V веке н.э. Римская империя сохранялась - после краха ее западной части, включая и саму Италию, - только в греческих и полуэллинизированных восточных провинциях. На рубеже VI и VII веков, во времена Папы Григория Великого28, латинский Древний Рим оставался бесхозным, заброшенным аванпостом Империи, центром которой стал теперь греческий Новый Рим.
      Даже сегодня, если вы спросите греческого крестьянина, кто он есть, и он на минутку забудет, что в школе его учили отвечать на это "эллин", то он скажет вам, что он "ромейос", то есть греческий православный подданный вечной и идеальной Римской империи со столицей в Константине
      109
      поле. Употребление слова "эллин" для обозначения современного грека - ато возрождение архаизма; слово стало широко употребляться с VI века христианской эры, и теперь антитеза "римлянин" (грекоговорящий приверженец православной Церкви) - "эдлин" (язычник) - заменила прежнюю классическую антитезу "эллин" (цивилизованный человек) - "варвар". Это может показаться революционным изменением, однако природа ВСЕ РАВНО "влетит в окно", ибо один момент - и для греков важнейший - остался неизменным, несмотря на все перемены: грек всегда прав. До тех пор пока греческая языческая культура почитается как высший критерий превосходства, грек упивается своим эллинским происхождением. Но как 11та*ько роли меняются и эллинство в свою очередь свергается с трона и объявляется гкояыбелыо варварства во мгле веков, грек меняет тон и про-яозглашает себя подданным христианской Римской империи. Пусть эллинство потеряет лицо, но только не грек.
      Таким обрааом, ловко отстояв свое звание истинного наследника трона, чей бы он ни был, греческий православный христианин идет дальше и "пригвождает" х яюзорному столбу католическое христианство. В IX веке греческий Воеденокий Патриарх Константинопольский Фотий29 указал, что эапддные христиане впали в ересь. Они исказили Символ Веры, включив туда неканонвгаесжое "Ш^ие". Византия всегда права, но в тот момент у нее имелась особая причина подчеркнуть заблуждения Западного Христианства. Фотий сделал свое дискредитирующее теологическое открытие относительно католиков во время первого раунда политических баталий между Византийским и Западным Христианством, в которых сам Фотий был ведущей боевой силой.
      То состязание, как и сегодня между Соединенными Штатами и Советским Союзом, велось за политическое и идеологическое влияние на ничейное пространство, лежавшее между двумя противоборствующими силами. В IX веке язычники, которые во время "переселения народов"30 заняли юго-восточную часть Европы и распространились от ворот Константинополя до ворот Вены, начали испытывать тяготение к христианской цивилизации своих соседей. К какому из христианских миров они обратятся за просвещением? К греческому православию Византии? Или к латинскому католическому христианству франков? Благоразумие подсказывало. что предпочтительнее обратиться к той из держав, что географически более удалена и, следовательно, менее опасна в политическом плане; поэтому "моравские язычники, жившие лицом к лицу с франками, обратились к Константинополю31, а болгарские язычники, обитавшие рядом с Византией, обратились к Риму32 - так же как сегодняшние Греция и Турция, лежащие на пороге России, а не Америки, повернулись лицом к Вашингтону, а не к Москве Как только выбор был сделан и стало ясно, что он не отвергнут, началась борьба Запада и Византии за Юго-Восточную Европу, и ставки были столь высоки, что соперничество готово было обернуться столкновениями. Кризис, который Фотий подвел к кульминации, был неожиданно оттеснен на второй план вторжением венгров. Когда эта новая орда язычников к концу IX века укрепилась по обе стороны Дунаяг восточное православие и католичество оказались вновь удобно разъединенными. Но с обращением венгров в Западное Христианство, что произошло в конце Х века33, ссора между двумя соперничающими направлениями христианства возобновилась с новой силой и быстро вылилась в полный и окончательный раскол - схизму 1054 юда34.
      110
      После этого гордость Византия подверглась целой серии ужасных испытаний. Франки-христиане и турки-мусульмане набросились 10 мвангий-ский икр одновременно. Лишь внутреннее области России, земли вокруг | Москвы, остались целостной часты" восгочиоправославиою мира^яв потерявшей своей политической независимости. Исконные территории! византийской цивилизации - ив Малом Азии, и на Балканском полуострове - бкш жмностыо подавлены, а в поелейней фазе их разгроме^ н-ввнуне второго, и последнего, падения Константинополя в 1453 году,,е&и)|ствен-ное, что оставалось грекам, - это возможность выбрать любое яуо из двух, одинаково ненавистных и чуждых. Перед лицом этого горестного выбора православные греки среАревековья с горячностью ' отаернш иго своих эапалнохрнстнанских братьев и с открытыми глазами, пщздртли - как меньшее зло - ярмо турок-мусульман. Они "предпочли тюрСмв Магомете в Константинополе Папской кюре или Кардинальской.] нищие"35,
      Чувства, которые предопределили этот знаменательный набор), отражены в литературных трудах. В средние века, как и сегодня, ашнгнння между двумя наследниками Рима была обоюдной. Прочтите отпет лвп^ардско" го епископа Аиутяра1 да саксонским императорам Отгону, Г н (Итону П о его дипломатической миссии к византийскому двору в Кошгвпшмнополе в 968 году36. Если на минуту забыть дату отчета, обратив вннмише лишь на, тон и настроение, то можно подумать, что автор - американец, посетивг ший Москву в любое время после 1917 года. Прочтите также книгу вис зантийской принцессы Анны Коннины об истории правления ее отца, им-ператора Алексея, которому пришлось столкнуться; с пеовык Крестовым походом37. Такое впечатление, что автор - образованная францужекмв^ описывающая нашествие на Париж волны американских туристов со Среднего Запада, во всяком случае, эта аналогия уместна до тех пор, пока она не начинает описание арбалета - нового смертоносного оружия, которое каким-то необъяснимым образом открыли запалите люди (несмстш на то что они не правы всегда и во всем). Вот если бы его сумели открыть византийцы, чья доля всегда быть правыми! Этот иассаж из книги Анны Комнины мог бы с успехом быть жалобой русских в 1947 году по поводу американской монополии на атомную бонбу.
      Почему же византийский Константинополь потерпел крах? И почему, с другой стороны, византийская Москва сохранила свою целостность? Ключом к обеим историческим загадкам является установление Византией тоталитарного государства.
      Империи, подобно Римской или Китайской, дарующие мир на иска некогда охваченным войной странам, завоевывают вследствие этого столь сильную признательность и уважение своих подданных, что последние просто не мыслят свою жизнь вне Империи и, соответственно, не могут поверить, что когда-нибудь этот, по всей видимости, незаменимый институт может прекратить свое существование. Когда исчезла Римская империя, ни современники, ни последующие поколения, отказываясь смотреть в лицо фактам, так и не согласились признать ее кончину; они при первой возможности постарались привести эти факты в соответствие со своими иллюзиями, вызвав к жизни дух Римской империи. В VIII веке христианской эры были предприняты решительные попытки оживить Римскую империю и на Западе, и на Востоке. На Западе попытка Карла Великого обернулась счастливой неудачей; а вот попытка, предпринятая в Константинополе Львом Сирийцем, увенчалась роковым успехом38.
      111
      Критическим последствием успешного воссоздания средневековой Восточной Римской империи в колыбели византийской цивилизации стало Тог что Восточноправославная Церковь попала в зависимость от государства.
      В языческом греко-римском мире религия была неотъемлемой частью светской общественной жизни. Христианство, возникшее без позволения Римской империи, отстаивало свою свободу в атмосфере преследований и объявлений вне закона. Когда имперское правительство пришло к соглашению с Церковью, оно, по-видимому, ожидало, что христианство займет ту же подчиненную и зависимую позицию, какую прежде занимало официальное язычество у1я-\та Римского государства; а в греческой сердцевине Империи, которая действовала еще три столетия после обращения Константина, это ожидание реализовалось в той иди иной степени - если вспомнить, что случилось со Св. Иоанном Златоустом, когда он не поладил с императрицей Евдоксией39, или историю с Папой Виталием, навлекшим неудовольствие императора Юстиниана40. К счастью для Церкви, однако, ей удалось освободиться из клетки официоза благодаря краху Империи. Даже в Константинополе Вселенский Патриарх Сергий в период чрезвычайного кризиса VII века общался на равных с императором Ираклием41, а на Западе, где Империя распалась за два столетия до этого и больше по-настоящему так и не возродилась, Церковь не только обрела свободу, но и сумела се сохранить. В нашем Западном мире Церковь в основном сохранила свою независимость от государства, а временами даже пользовалась преимущественным влиянием на него. Современные свободные церкви в протестантских странах и средневековая католическая Церковь в еще не разделенном тогда Западнохристианском мире находятся в русле нашей западной традиции, в то время как вновь образованные церкви в протестантских странах оказались чем-то исключительным в западной истории. Более того, даже в тех случаях, когда в какой-либо западной стране Церковь попадала в зависимое от светской власти положение, эти незападные отношения между Церковью и государством смягчались климатом духовной независимости, характерным для западного христианства в целом. Напротив, в византийском мире успешное воссоздание империи в VIII веке лишило Восточноправославную Церковь той свободы, которую она на краткий период обрела. Но она согласилась на новое заточение не без борьбы. Битва шла в течение примерно двухсот лет42, но окончилась тем, что Церковь, по существу, стала одним из подразделений средневекового Восточноримского государства, а государство, принижающее Церковь до такого состояния, нельзя назвать иначе, как "тоталитарным", если наше сегодняшнее понимание термина "тоталитарный" подразумевает, что государство устанавливает контроль над всеми сторонами жизни своих субъектов.
      Средневековое византийское тоталитарное государство, вызванное к жизни успешным воскрешением Римской империи в Константинополе, оказало разрушительное действие на византийскую цивилизацию. Оно было злым духом, который затмил, сокрушил и остановил развитие общества, вызвавшего этого демона. Богатейший потенциал византийской цивилизации, попавший в оковы тоталитарного государства, прорывается вспышками самобытности я регионах, лежащих за пределами действенной власти Восточной Римской империи либо в следующих поколениях, появившихся уже после гибели Империи: это и духовный гений сицилийского монаха св. Нила, образовавшего в Х веке новую Великую Грецию43 в Калабрии из греческих беженцев-христиан с его родного острова, и творческий ге
      112
      ний критского художника XVI века Теотоколулоса, которым Запад восхищается, зная его под именем Эль Греко44. "Специфическая организация" византийского общества не только подавляла все предпосылки к творчеству, она, как уже упоминалось, привела самое цивилизацию средневековой Византии к преждевременному краху, лишив византийский мир возможности расширяться, не ввергая себя в борьбу не на жизнь, а не смерть между греческими апостолами византийской культуры и их основными негреческими приверженцами.
      Подчинение Вселенского Патриарха Константинопольского восточно-римскому императору создало неразрешимую дилемму, когда языческий князь принял христианство. Если бы новообращенный стал церковным субъектом Вселенского Патриарха, ему пришлось бы по определению признать политическое верховенство восточноримского императора, а это для него было совершенно непереносимо. С другой стороны, если бы он отстоял политическую независимость путем назначения собственного послушного ему патриарха, он фактически имел бы право претендовать на равное с императором положение, что было непереносимо для императора. Эта дилемма, однако, нимало не беспокоила новообращенного русского князя Владимира, равно как и его наследников, ибо отдаленность Руси от Константинополя лишила остроты теоретическое верховенство восточноримского императора. Однако такая ситуация беспокоила болгарских князей, чьи владения лежали прямо у европейского порога Восточной Римской империи; поэтому, когда Болгария в конце концов, после недолгого флирта с Римом, сделала выбор в пользу Византии, в византийском мире не нашлось места для сосуществования греческой православно-христианской Восточной Римской империи и славянской православно-христианской Болгарии. Результатом этого стала столетняя греко-болгарская война, окончившаяся в 1019 году полным поражением Болгарии, но одновременно нанесшая победителю такие смертельные раны, что он в свою очередь в конце XI века45 не устоял перед атаками франков и турок. Единственной, кто устоял в византийском мире того времени, была Русь, не охваченная этими катаклизмами благодаря^своей удаленности; вот так и случилось, что последний по времени "из новообращенных в "византийское христианство народов оказался избранным судьбой на^роль Наследника Обета роль, по рождению предназначенную, как считали византийцы, не для Запада, а для них самих.
      Жизнь Руси, однако, была в общем и целом нелегкой. Несмотря на то что своей сохранностью в средние века она обязана счастливым "географическим обстоятельствам", в дальнейшем ей приходилось не раз постоять за себя, опираясь только на собственные силы. В XIII веке она подвергалась нападению с двух сторон - татар и литовцев (как за два века до того греческая прародина Византии испытала нашествие турок и крестоносцев); и хотя в конце концов Россия одержала победу на вечные времена над своими восточными соперниками, ей по-прежнему приходится выдерживать напряженную гонку с наступающими технологическими новинками Западного мира,
      В этой долгой и беспощадной борьбе за сохранение своей независимости русские стали искать спасения в тех политических институтах, которые уже принесли погибель средневековой Византии. Полагая, что их единственный шанс на выживание лежит в жестокой концентрации политической власти, они разработали свой вариант тоталитарного государства византийского типа. Великое княжество Московское стало лабораторией
      113
      для этого политического эксперимента, а вознаграждением за это стало объединение под эгидой Москвы целой группы слабых княжеств, собранных в единую сильную державу* Этому величественному русскому политическому зданию дважды обновляли фасад - сначала Петр Великий, зв^ тем Ленин, - но суть оставалась прежней, и Советский Союз сегодня, как и Великое княжество Московское в XIV веке, воспроизводит характерные черты средневековой Восточной Римской империи^
      В таком тоталитарном государстве византийского типа Церковь может быть хоть христианской, хоть марксистской, лишь бы она служила интересам светского государственного управления. Полемика между Троцким. который стремился сделать Советский Союз инструментом для продвижения мировой' коммунистической революции, и Сталиным* мечтавшим сделать коммунизм инструментом для обесиечеяия интересов Советского Союза, - это все тот же старинный спор между Иоанном Златоустом и императрицей Евдоксией или между Федором Студитом и императором Константином VI46. В современном споре, как и в средневековом византийском, победа осталась за обладателем светской власти, в противоположность западной истории, где церковная власть одерживала неизменные победы в еидсвых поединках между Григорием VII и Генрихом IV47 или между Иннокентием IV и Фридрихом Н48.
      Установление тоталитарного государства византийского типа пока не имело столь фатальных последствий для русского православного христианства, как для исконных территорий византийской цивилизации в средние века, когда разразилась смертельная борьба между греками и болгарами. Но неизвестно" какой эффект произведет этот политический выбор в общем византийском наследии России в нынешнее время, когда ей предстоит наконец решить - занять ли подобающее место в Западном мире или остаться в стороне и построить свой собственный антизападный контрмир. Можно предположить, что на окончательное решение России серьезное влияние окажет склонность к ортодоксальности и вера в предопределение, которые она тоже унаследовала от своего византийского прошлого. Как под Распятием, так и под серпом и молотом Россия - все еще "Святая Русь", а Москва - все еще "Третий Рим". Татпеп 1^ие гесигге! (все возвращается на круги своя).
      ИСЛАМ, ЗАПАД И БУДУЩЕЕ
      В прошлом ислам и Западный мир воздействовали друг на друга несколько раз в различных ситуациях и с переменным успехом.
      Первое столкновение между ними случилось тогда, когда западное общество пребывало еще в младенческом возрасте, в то время как ислам был уже устоявшейся религией арабов в эпоху их подъема. Арабы к тому времени только что завоевали и объединили территории древних цивилизаций Ближнего Востока и пытались расширить свою Империю до всемирных масштабов. В этом первом столкновении мусульмане захватили почти половину владений западного общества и едва не овладели ими целиком1. Во всяком случае, они удерживали Северо-Западную Африку, Иберийский полуостров, галльскую "Готию" (побережье Лангсдока между Пиренеями и устьем Роны); а полтора века спустя, когда наша нарождавшаяся Западная цивилизация испытывала новый урон после падения империи Ка-ролингов, мусульмане вновь выступили из своего африканского опорного пункта и на этот раз чуть не овладели Италией2. Позднее, когда Западная цивилизация преодолела опасность преждевременной гибели и начала стремительно развиваться, а исламское "почти всемирное" государство неудержимо клонилось к закату, роли поменялись. Западные армии предприняли наступление по всему фронту, протянувшемуся по всему Средиземноморью, от Иберийского полуострова через Сицилию до "заморской земли" Сирии, а ислам, атакованный одновременно крестоносцами, с одной стороны, и кочевниками Центральной Азии - с другой, был загнан в угол так же, как когда-то Христианский мир. вынужденный сдерживать непрекращающиеся набеги варваров с севера Европы и арабов с юга3.
      В этой смертельной схватке ислам, как и христианство прежде, блистательно уцелел. Центральноазиатские захватчики были обращены в иг-лам;
      франкские оккупанты были изгнаны, а что касается земель, то единственным долговременным результатом Крестовых походов оказалось возвращение в Западный мир днух исламских территорий - Сицилии и Андалу-сии4.