Например, Спарта никогда не игнорировала прав происхождения и наследования. Свободные граждане-землевладельцы Спарты оказались в прямо противоположной ситуации, чем свободная мусульманская землевладельческая знать. В то время как оттоманские мусульмане исключались из участия в государственной деятельности, а потомкам рабов падишаха запрещалось быть наследниками своих отцов и дедов, вся тяжесть владычества и непростого управления Мессенией легла на плечи свободных детей свободных спартиатов. В то же время внутри спартиатской гражданской системы принцип равенства был не только провозглашен, но и на деле практиковался весьма широко.
      Хотя не существовало равенства в богатстве, каждый спартиат получил от государства одно поместье или надел (клер) равной площади или равной продуктивности. На такие участки была разделена после Второй Мессенской войны вся обрабатываемая земля Мессении. Наделы эти обрабатывались закрепощенными местными жителями - илотами. Размеры участка позволяли содержать спартиата и его семью по-спартански, то есть вынуждали быть бережливым и экономным. Среднее число илотов на каждую семью спартиата, по Геродоту, не превышало семи человек. Каждый спартиат, каков бы ни был его имущественный ценз, полностью посвящал все свое время совершенствованию воинских приемов и навыков, а поэтому имущественное неравенство никак не сказывалось на образе жизни [*7].
      В вопросе наследования чинов спартанская знать не оставляла за собой никаких привилегий, кроме права быть избранным в совет старейшин - герусию. Верховным органом государства считалось собрание полноправных граждан апелла, - фактически не игравшее существенной роли. Отборные войска тяжеловооруженных пехотинцев также рекрутировались из спартиатов. Наиболее поразительной чертой системы Ликурга был статут царей. Хотя цари возводились на трон по праву наследования, фактическая власть была в руках военной олигархии. Несмотря на ряд церемониальных обязанностей и второстепенных привилегий, цари наряду с членами их семей подчинялись той же строгой дисциплине, что и остальные спартиаты. Царские дети получали то же образование, что и остальные [+26].
      Однако это равенство свободнорожденных не имело ничего общего с равенством по принципу "отец у нас Авраам" (Матф. 3, 9). Свободное спартиатское рождение не гарантировало места в высших сферах общества. Происхождение из знатной семьи, хотя и требовалось для успешной карьеры, не было, тем не менее, обязательным. Слабые новорожденные сразу приговаривались к смерти общественными властями, остальные же обязаны были пройти курс спартанского воспитания. Достигший совершеннолетия и показавший успехи в обучении мог претендовать на заметное место в обществе. Однако те из спартиатов, которые не смогли удовлетворительно пройти испытания, не допускались в аристократическое "братство трехсот" [+27]. Наоборот, бывали случаи, по всей вероятности весьма редкие, когда мальчики неспартиатского происхождения проходили курс спартанского образования.
      В этом отношении спартанская система, подобно оттоманской, игнорировала привилегию рождения и наследования. Но в некоторых пунктах Ликург игнорировал человеческую природу в еще большей степени, чем султан Осман. Если, например, в Оттоманской империи удовлетворялись рекрутированием детей, родившихся в супружестве, то спартанская система вмешивалась и в сам брак, причем в чисто евгенических целях. Во-вторых, в Спарте вербовка носила универсальный характер, а османы вербовали только часть юношества, и то один раз в четыре года н не во всех провинциях. В-третьих, спартанцы изымали детей из семьи и помешали их в школу в возрасте семи лет: османы же с двенадцати. Наконец, спартанцы превзошли всех, вербуя и воспитывая девочек, и далеко продвинулись в деле уравнивания полов. Для спартанских девочек вербовка также была обязательной, причем они не обучались особым женским манерам и не были отделены от мальчиков, как это было в оттоманской системе рабов-домочадцев. Спартанские девушки, подобно спартанским юношам, обучались атлетике по состязательной системе и обнаженными участвовали в состязаниях вместе с мальчиками на глазах у мужской публики.
      Спартанская система воспитания, по свидетельству Ксенофонта, преследовала как качественные, так и количественные цели. Обращаясь к каждому отдельному взрослому мужчине-спартиату, она пыталась регулировать его поведение путем поощрения и наказания. Убежденный холостяк наказывался государством и был презираем обществом. С другой стороны, отец трех сыновей освобождался от воинской повинности, а отец четырех детей - от каких бы то ни было обязанностей перед государством. Пытались регулировать и качества потомства путем подбора супружеских пар по евгеническому принципу. Спартиатский муж получал полное общественное одобрение, если не удовлетворенный качеством потомства, уходил от жены к другой женщине, с которой надеялся получить лучшее потомство. Так же общество относилось и к женщине, если она в аналогичной ситуации выбирала себе другого мужа. Эти отношения описывает Плутарх в "Жизни Ликурга".
      В вопросе образования спартанская система также находилась на досемейной ступени, поскольку ребенок воспитывался не в доме отца, где он мог перенять отцовские привычки, навыки, умение, а среди сверстников, оторванный от семьи. Ликургова реформа ввела возрастные классы: дети также распределялись по возрастным группам, причем старшие присматривали за младшими и обучали их. Эти юношеские объединения были первоначальной ступенью подготовки к взрослым "общим столам". Всего было сорок таких "годовых классов": все члены их были военнообязанными. Высшей точкой тринадцатилетнего образования спартанского мальчика была аттестация для вступления в одни из "общих столов". Процедура принятия во фратрию основана на кооптировании, и единственный "черный шар" означает отказ в принятии. Кандидат, которого кооптировали в "общий стол", оставался бессменным членом его в течение сорока лет. Он вносил регулярные взносы пожертвованиями и деньгами. Предательство или трусость, проявленные на войне, влекли за собой неминуемое исключение из фратрии.
      В основных чертах спартанская система сопоставима с оттоманской: те же отбор, строгий надзор и специализация, тог же дух состязательности с применением поощрения и наказания как воспитательного средства. Причем эти методы и средства воздействия не ограничивались сферой воспитания и образования. Они распространялись на все сферы жизни и касались не только детей и юношества, но и охватывали все общество. Подчинение воинской дисциплине для спартиата было обязательным. Служба в действующей армии в общей сложности длилась пятьдесят три года, кроме того, спартиат обязан был безоговорочно выполнять все общественные обязанности, включая и обязанность взять жену. Если янычарам не разрешалось жениться, но при нарушении этого запрета им разрешалось все-таки жить в квартале, где жили женатые, то спартанцы, с одной стороны, обязаны были жениться, а с другой им запрещалось вести нормальный семейный образ жизни, оставаясь в семье и уделяя достаточно внимания дому. Даже свою брачную ночь жених обязан провести в казарме, и, хотя запрет на ночлег дома постепенно ослабевал, запрет на домашний обед оставался в силе и был абсолютным.
      Очевидно, что столь сильное давление на человеческую природу не могло не встречать противодействия. Однако система, разработанная Ликургом, была столь совершенна, что противники спартанского общественного порядка наказывались самим обществом, причем презрение к ним было всеобщим и действовало сильнее, чем кнут надсмотрщика.
      Однако одно только наказание, сколь бы суровым оно ни было, не может создать героический этос. Спартанский этос складывался под воздействием внутренних и внешних условий, жесткие людские души подвергались столь сильному давлению со стороны общественного мнения, что оказывались одновременно и продуктом, и создателем самой этой общественной системы. Категорический императив в душе каждого спартиата был высшей движущей силой Ликурговой системы и позволял в течение более чем двух столетий пренебрегать человеческой природой.
      Это был дух, вдохновлявший спартанские достижения и дошедший в героических рассказах до наших дней. Неподражаемые поступки спартанцев настолько широкоизвестны, что нет надобности пересказывать их. Это и рассказ о Леониде и трехстах спартанцах из седьмой книги Геродота, и история мальчика с лисенком [+28], описанная Плутархом в "Жизни Ликурга". Разве эти две истории не дают типический образ спартанского мальчика и спартанского мужчины? Если же обратиться к обратной стороне жизни Спарты, то обнаружится, что спартанские мальчики последние два года своего обучения состояли на секретной службе, призванной контролировать лаконийскую провинцию и действовавшей по ночам, наводя ужас на илотов и, расправляясь с каждым, кто демонстрировал малейшие признаки ума и воли. Вдохновляя своих граждан на невиданный героизм, прославивший их в веках, Спарта одновременно с этим поощряла детскую преступность среди членов секретной службы, обеспечивая их руками власть меньшинства над большинством, которое было готово воспользоваться любым удобным случаем, чтобы уничтожить горстку своих правителей. Ликургова система позволила достичь высот, на которые только способен человеческих дух, разбудив одновременно самые темные глубины его.
      Ликургова система во всех своих проявлениях была направлена только к одной цели; и эта цель была Спартой достигнута. При Ликурговой системе лакедемонская тяжелая пехота была лучшей пехотой эллинского мира. Она превосходила эллинские войска примерно так, как янычары превосходили армию западного христианства в дни Бусбека. Почти два столетия эллинский мир боялся встречи с лакедемонской армией в открытом сражении. Тренированность и моральный дух лакедемонян были неподражаемы. Однако односторонний характер развития не мог не сказаться на исторической судьбе Спарты.
      Спарта дорого заплатила за свое своеобразие, за то, что в VIII в. до н.э. она избрала особый путь развития, а к VI в. до н.э. застыла с оружием наизготовку, словно на параде, тогда как другие эллинские города продолжали динамично развиваться, что и предопределило дальнейший ход эллинской истории.
      Приходится напрягать воображение, чтобы осознать, что братство спартиатов было ранней формой греческой демократии, что раздел пахотных земель Мессении на равные наделы с распределением их между спартиатами имел революционное значение и вызвал конвульсию Афин в следующем поколении. Порыв Спарты, вылившийся в реформу Ликурга, самой этой реформой и был преждевременно остановлен, ибо, изменив облик спартанской жизни, реформа не придала ей стимула к дальнейшему развитию. Творческий акт VI в. до н.э. свершился отнюдь не на землях Спарты. На новый вызов смогли дать достойный ответ те эллинские общины, которые на вызов VIII в. ответили колонизацией заморских земель.
      Таким образом, система Ликурга, призванная сохранить власть над илотами, в конце концов заставила Спарту защищаться от всего эллинского мира. Горькая ирония судьбы заключалась в том, что Спарта, пожертвовав всем, что делает жизнь людей привлекательной, во имя одной единственной цели - создания несокрушимого и совершенного военного аппарата, - обнаружила вдруг, что столь дорого купленная власть бесполезна, ибо равновесие Ликурговой системы настолько выверено, а социальное напряжение настолько высоко, что малейшее нарушение статус-кво могло закончиться катастрофой.
      Победа 404 г. до н.э. и поражение 371 г. до н.э. явились этапами на пути к катастрофе. Однако спартанской государственной машине удалось отсрочить роковой день на два с лишним столетия [+29].
      К моменту, когда эллинскому миру был брошен вызов империей Ахеменидов, Спарта уже утратила роль лидера. Она не смогла протянуть руку помощи анатолийским греческим повстанцам в 499 г. до н.э. В начале греко-персидских войн Спарта возглавляла оборонительный союз греческих государств. Покрыв себя неувядаемой славой в битве при Фермопилах, Спарта, сильная только на суше, уступила главенство Афинам, когда борьба развернулась на море. Спарта предпочла остаться в уединении, выйдя в 478 г. до н.э. из общегреческого союза. И даже этой горькой ценой она не изменила своей судьбы. Ибо великий отказ принять вызов 499 г. до н.э. дал Спарте лишь краткую отсрочку. Уступив афинянам шанс принять вызов на себя, спартанцы открыли дверь эллинским свободам, которые наступали на суровую Спарту по мере усиления Афин. На этот раз спартанцы оказались перед вызовом, который нельзя было игнорировать. По мнению Фукидида, "основная причина Пелопоннесской войны заключалась в том страхе перед афинским величием, который возник в лакедемонянах. И этот страх заставил Спарту взяться за оружие" (Фукидид. История).
      В 431 г. до н.э. коринфской дипломатии удалось наконец заставить Спарту возглавить эллинский мир [+30]. В великой войне 431-404 гг. до н.э. спартанская военная машина продемонстрировала всю свою мощь и достигла того, чего от нее ждали.
      Однако победа в этой войне принесла Спарте не больше, чем принесла османам победа в войне 1682-1699 гг. Народ-воин, представ перед необходимостью налаживать связи со своими соседями на мирной основе, оказался к этому не готов в силу сложившихся и закостеневших институтов, обычаев и этоса. Качества и навыки, выработанные для решения локальных проблем и прекрасно показавшие себя в прошлом, утратили свою действенность перед лицом проблем более широких. Старый запас, призванный облегчить тяготы пути, стал ненужным и обременительным грузом. Идеально подогнанные к условиям прошлого, спартанские институты превратились в твердыню, не поддающуюся ни малейшим изменениям. Спартанский этос также оказался в полной дисгармонии с окружающим миром.
      Контраст между поведением спартанцев дома и за границей был просто разителен. У себя дома спартанцы по-прежнему демонстрировали образцы дисциплины и отсутствия интереса к окружающему, но, оказывавшись за границей, они просто преображались, проявляя себя с прямо противоположной стороны.
      В 371 г. до н.э. большинство спартиатов служило за пределами Лаконии в гарнизонах на территории других эллинских государств, бывших когда-то добровольными союзниками Спарты. Теперь этот союз поддерживался только военной силой, позволявшей, кстати, удерживать за собой и главные административные и государственные посты, на которых спартанцы прославились на всю Элладу крайней бестактностью, жестокостью и коррупцией. Эти самые спартиаты, которые в мирной жизни порочили имя спартанца, без сомнения, проявили бы традиционные спартанские добродетели, поставь их Судьба в те условия, для которых, собственно, они и воспитывались. Спарта демонстрировала полную неспособность освоить невоенные формы контактов.
      К тому же победа Спарты над Афинами в великой войне 431-404 гг. до н.э. подточила мощь Спарты другим, более тонким путем. Спарта оказалась перед необходимостью введения товарно-денежной экономики, от чего ее народ всячески уклонялся. Освоение, новых форм экономики меняло в свою очередь отношение к частной собственности. Традиционно Ликургова система не допускала купли-продажи земельного надела. Но уже в IV в. до н.э. высший орган государственного управления - коллегия эфоров приняла закон, согласно которому каждая семья имела право не только обладать земельным наделом, но и по своему усмотрению продавать его или перепоручать управление им другому лицу. Разрушительное действие этого закона на традиционную Ликургову систему не идет в сравнение даже с территориальными потерями, также подорвавшими мощь Спарты.
      По свидетельству Плутарха, к середине III в. до н.э. выжило не более 700 спартиатов, из коих только 100 имели свои земельные наделы. Остальные превратились в неимущую и бесправную толпу.
      Другим примечательным социальным феноменом в спартанском и оттоманском декадансе было "чудовищное засилье женщин". Подобно непропорциональному распределению собственности, непропорциональное распределение влияния и власти в Спарте давало себя знать уже во времена Аристотеля.
      Несомненно, женщины пользовались некоторыми несправедливыми преимуществами. Например, имущество переходило в их руки в случае, если глава семьи погибал на войне. Причиной женской власти была "компенсация" за ту суровость, которой подвергались мужчины. Но в период упадка женская власть определялась не столько материальными, сколько нравственными факторами.
      С другой стороны, женщины Спарты были в значительно меньшей степени специализированы, чем мужчины, и поэтому не оказались в такой растерянности, когда исключительные обстоятельства, которым успешно служила Ликургова система, стали заменяться другими общественными условиями. Этот феномен, вероятно, характерен и для других общественных систем. Какая бы форма специализации ни культивировалась в данном обществе, женщины всегда специализируются менее глубоко, чем мужчины; и когда общество переживает надлом, катастрофу, поворот, именно женщины демонстрируют большую эластичность, приспособляемость к новой возникающей ситуации.
      "Власть над свободными людьми более прекрасна и более соответствует добродетели, нежели господство над рабами... Не следует признавать государство счастливым и восхвалять законодателя, если он заставил граждан упражняться в том, что нужно для подчинения соседей, ведь в этом заключается большой вред... Ведь большинство государств, обращающих внимание лишь на военную подготовку, держатся, пока они ведут войны, и гибнут, лишь только достигают господства. Подобно стали, они теряют свой закал во время мира. Виноват в этом законодатель, который не воспитал в гражданах умения пользоваться досугом" (Аристотель. Политика 1333 в-1334 а).
      Таким образом, Ликургова система неизбежно обречена была на саморазрушение, и самоубийство это было мучительным. Созданная с определенной целью - дать возможность Спарте сохранить свою власть над Мессенией, - она сохранялась и поддерживалась консервативной Спартой еще почти два века, после того как Мессения была безвозвратно потеряна.
      Наиболее примечательной победой спартанского упрямства была попытка царей-мучеников Агиса и Клеомена [+31] обновить старую Ликургову систему, вдохнуть в нее новую жизнь, предпринятая через полтора столетия после того, как великая победа над Афинами приговорила эту систему к смерти. В этом последнем рывке изношенное колесо спартанской жизни под напором консерватизма откатилось так далеко назад, что не восстановило, а, напротив, окончательно разрушило старый механизм. Процедуры Клеомена, призванные оживить социальное тело, в конце концов способствовали его гибели. Слишком резкое дуновение погасило едва тлеющий костер, вместо того чтобы поддержать огонь.
      Спарте оставалось жить мечтами о прошлом, ревностно предаваясь академической игре в архаизм, что было в моде в первые века Римской империи. Но все это было карикатурой на традицию. В Спарте архаические ритуалы выполнялись с мрачным упорством. Так, примитивный ритуал плодородия, когда мальчиков пороли на алтаре Артемиды Ортии, превращенный Ликурговой системой в состязания на болевую выносливость, в дни Плутарха был доведен до крайнего садизма. Мальчиков доводили до исступления, и в таком состоянии они запарывали друг друга до смерти. "Это свойственно спартанскому юноше и сегодня, - пишет Плутарх в "Жизни Ликурга", вспоминая знаменитый рассказ о спартанском мальчике, который украл лисенка, - ибо я своими глазами видел десятки их, умирающих под кнутом на алтаре". Эта схема, в которой сверхчеловеческое отношение к боли, а в сущности, бесчеловеческое отношение к человеку, выраженное демонстрацией бессмысленного терпения, характеризует спартанский этос и спартанскую судьбу.
      По свидетельству Тацита, спартанцы в I в. н.э. все еще продолжали территориальные споры с соседями (правда, совершенно безуспешно), ссылаясь на завоевания предков.
      Вряд ли требует доказательств, что спартанцы оказались народом, лишенным своей истории, и, если читатель предпримет путешествие из Спарты в Каламату [+32], он будет просто поражен, что такое потрясающее напряжение, как Ликургова система, потребовалось для захвата и удержания этого ничтожного клочка горной местности с голыми склонами, покрытыми редкими соснами и скудной растительностью. И в своем утомительном пути в Мессению путешественник будет повторять слова Акселя Оксеншерна [+33]: "Если бы ты знал, в руках какого дурака находится весь мир!"
      Поворот к анимализму [+34]. Социальная система Спарты является последней из "задержанных" цивилизаций, которые мы здесь рассматриваем. Заканчивая этот обзор, хотелось бы выделить некоторые характерные черты представителей обществ этого вида. Наиболее яркие особенности, которые сразу бросаются в глаза и обнаруживаются в каждой из задержанных цивилизаций, - это наличие каст и специализация. Оба эти явления укладываются в следующую формулу: общество не однородно. Оно разделено на определенные категории по функциям или признакам.
      Для задержанных цивилизаций характерна многосложность и полиморфность. Жизненный уклад общества эскимосов, например, обеспечивался не только охотниками, но и собаками, необходимыми для охоты и транспорта. В субарктической ветви кочевого пастушества на территории евразийской тундры уклад обеспечивался тремя составными: люди-охотники, ездовые олени и олени мясомолочные. Номадическое общество в Афразийской степи подразделялось на другие "касты". Это, прежде всего, пастухи; во-вторых, пастушеские собаки, лошади и верблюды; в-третьих, сам скот - коровы, овцы и козы. В оттоманской социальной системе можно обнаружить эквиваленты трех "каст" номадического общества, где животные заменены людьми. Полиморфная система номадизма образована разнокачественным сочетанием людей и животных в едином обществе, ибо в условиях степи люди и животные не могут вести самостоятельный и независимый друг от друга образ жизни. Оттоманская же социальная система построена на целенаправленном разделении однородных социальных элементов на касты, причем границы между ними были столь же резкими, как между людьми или между животными разных видов. Для нашего исследования достаточно принять во внимание наличие каст и соотнести это с аналогичным явлением в номадическом обществе. Сам оттоманский падишах - пастырь; его обученные рабы соответствуют пастушеским собакам и другим помощникам кочевников; а все остальные подданные падишаха в оттоманской социальной системе не более чем стадо [+35]. В Ликурговой системе Спарты также прослеживаются три касты (хотя спартанское общество не номадического происхождения): илоты - стадо, спартиаты - помощники пастыря, а пастырь - Закон.
      Эта кастовая система обладает свойством подвергать определенной трансформации включенные в нее компоненты. Эскимосская собака, лошадь и верблюд кочевника частично очеловечены партнерством с Человеком, который не только использует их, но и ухаживает за своими помощниками. С другой стороны, оттоманский раб и спартанский илот частично обесчеловечены, поскольку к ним относятся как к домашнему скоту. Остальные партнеры вовсе утрачивают в этих связях человечность и превращаются в сверхчеловеческих и нечеловеческих существ. Совершенным спартанцем является уэллсовский марсианин, совершенным янычаром - монах, совершенным номадом - кентавр, совершенным эскимосом тритон.
      Плутарх рассказывает, как однажды в ответ на упрек в малочисленности спартанцев Агесилай [+36] устроил смотр, в котором спартанцы были выстроены отдельно от союзников. Затем он стал вызывать по очереди представителей различных ремесел. Сначала попросил выйти из строя всех гончаров, затем всех кузнецов, затем плотников и строителей. Короче говоря, войска союзников сильно поредели, а из спартанских рядов не вышел никто, потому что в Спарте запрещалось заниматься простонародными ремеслами. Агесилай рассмеялся и сказал: "Ну что, видите теперь, сколько Спарта посылает солдат и как мало их у вас?"
      Этот исторический анекдот на первый взгляд свидетельствует в пользу спартиатов, но при более близком рассмотрении обнаруживается, что преимущество Спарты мнимое. История сыграла злую шутку, и военное превосходство спартиатов обернулось для них поражением в других, невоенных сферах, где профессионалами показали себя неспартиаты, а спартиаты оказались беспомощными дилетантами. Тем более примечательно, что союзники спартанцев, будучи ремесленниками и считаясь профанами в военном деле, воевали достаточно хорошо, несмотря на более слабую воинскую подготовку и меньшую тренированность. Это нашло отражение в речи Перикла, посвященной памяти афинян, павших в Пелопоннесской войне 431-404 гг. до н.э., дошедшей до нас в изложении Фукидида. "Мы отличаемся от наших соперников тем, что не изнуряем себя постоянными военными упражнениями, предпочитаем в нашей привольной жизни заниматься каждый своим делом, оставаясь готовыми бесстрашно встретить любую опасность, если таковая возникнет. Тот факт, что мы сохраняем нашу боеготовность не перенапряжением, а живя свободно и раскованно, дает нам двойное преимущество. Нас не понуждают готовиться к ужасам войны, но мы встречаем их столь же мужественно, как и те, кто постоянно поддерживают в себе эту готовность. Кроме того, мы наслаждаемся искусствами и развиваем свой разум, не поощряя изнеженности. Наши политики не чураются домашних радостей, а те, кто посвятил себя делу, не утрачивают интереса к политике. Одним словом, я считаю Афинскую республику школой Эллады" (Фукидид. История).
      Человеческий разум отличает редкостная многогранность. Неисчерпаемы его возможности анализа, синтеза, отражения, способности хранить информацию, перерабатывать и воплощать посредством воли и рук человека в дела. Насильственно сковывая человеческий разум, низводя функции человека к искусственно выработанной сумме навыков и умений, эскимосы, кочевники, османы и спартанцы предали свою человеческую сущность. Они встали на порочный путь, ведущий от гуманизма к анимализму, - путь, обратный тому, что проделало Человечество, стимулируемое величайшими творческими актами живой истории Вселенной. Подобно жене Лота, они совершили непростительный грех и этим навлекли на себя библейское наказание. Соляными столпами стоят они, заколдованные, задержанные в своем развитии навсегда, остановленные на самой заре своего странствия по жизни, как страшное предупреждение другим цивилизациям. Необходимость наращивать усилия в борьбе за существование век от века возрастала, поднимаясь выше среднего уровня индивидуальных возможностей человека. Несмотря на общий подъем, никогда не прекращался и процесс выпадания, деградации некоторых видов. Процесс проявлялся не только как структурный распад, но и как противоположность распада - жесткая структурная специализация. В основе этих явлений лежит общая причина - необходимость приспособления к узким, ограниченным условиям.
      "Самоочевидно, что все организмы должны более или менее адаптироваться к своему окружению; другими словами, они должны более или менее зависеть от среды. Неумение существовать в любой замкнутой, ограниченной среде, очевидно, является слабостью, недостатком независимости и представляется фактом, согласно которому приспособление к определенной замкнутой среде делает невозможным или очень трудным для животного существование в любом другом окружении. Сам успех адаптации уменьшает адаптационные возможности организма" [*8].
      ПРИРОДА РОСТА ЦИВИЛИЗАЦИЙ
      Установив, что рост цивилизаций представляет собой проблему, и поставив перед собой цель исследования этой проблемы через изучение природы роста, обратимся, как мы уже делали не раз, к мифологии.
      Мифы об Иове и о Фаусте освещают нам основные черты генезиса цивилизаций. Некоторый свет на проблему проливает и миф о Прометее.
      Этот подход к проблеме выглядит многообещающе, так как просматривается общая структура мифов. Их объединяет тема: конфликт между двумя сверхъестественными силами - Зевсом и Прометеем в одном случае и Богом и Сатаной, или Мефистофелем, в другом. В каждом случае этот надчеловеческий конфликт разворачивается вокруг человека или человеческого общества, которое и является в конечном счете не только центром, но и целью борьбы. Роль Фауста или Иова в Эсхиловом мифе о Прометее представлена эллинским обществом, которое в воображении поэта есть все человечество. И, наконец, в обоих мифах относительная значимость человеческого и сверхчеловеческого, как это представляется в мифологической фантазии, обретает обратный знак при психологическом анализе.
      Мифы в известной степени аналогичны. Различие лишь в отношениях двух сверхчеловеческих соперников - или двух конфликтующих человеческих импульсов между собой. В мифе о Фаусте и об Иове Бог принимает вызов как удобный случай одержать победу над Сатаной, или Мефистофелем, как импульс к новому акту творения, ибо Бог отстранен благодаря собственному совершенству. .
      В этом мифе бросающий вызов - Мефистофель, или Сатана, - получает разрешение от Бога преследовать жертву, с тем, чтобы преследователь в итоге понес ущерб или поражение. С другой стороны, в Эсхиловом мифе Зевс, получив вызов, терпит поражение. Зевс далек от свершения акта творения и обеспокоен лишь тем, чтобы оставить все как есть. Вселенная, по Зевсу, должна пребывать в неподвижности. Вызов, брошенный Зевсу Прометеем, поставившим под сомнение и власть, и поступки Зевса, заставляет Зевса наказать возмутителя спокойствия. Этим актом Зевс сам нарушает благословенное равновесие, в результате чего терпит поражение, тогда как Прометей через страдания идет к победе [+37].
      Зевс Эсхила - первобытный Зевс - аналог ахейского варварского вождя. Историческая победа ахейцев в завоевании земель увядшей минойской цивилизации находит мифическое отражение в легендарной победе Зевса над своим божественным предшественником Кроносом. Совершив этот рывок и завладев троном, Зевс не помышлял больше ни о чем, кроме сохранения своей власти, единоличной, косной, тираничной, подобно тем варварам, что, поработив минойцев, обосновались на Крите в результате дорического движения племен. Зевс, однако, не смог победить Кроноса единоличными усилиями. Вынужденный прибегнуть к помощи Прометея, он и после победы должен был считаться с этим союзником. Но Прометей - созидатель, творец, тогда как Зевс желает только управлять. Прометей - мифическая персонификация непрерывности роста, бергсонианского "жизненного порыва" [+38]. Он знает, что, пока Зевс активен, всякий претендент на власть потерпит крах, и поэтому он не дает Зевсу покоя.
      Прометей всегда предпочитает силе разум, а застою - движение вперед. Таким образом, Прометей противопоставляется Зевсу и ведет человечество вперед и вверх из тьмы постминойского междуцарствия к свету эллинской цивилизации, озарявшему Афины в дни Эсхила.