III

Ордер на обыск он оставил у Буасси — а вдруг его вещи будут просматривать. Буасси входить не захотел, даже до бара не пожелал дойти, лучше он останется в машине и почитает. И он вытащил приключенческий роман в рваной обложке. Но Альбер не сомневался в том, что, когда выйдет из «Академии», застанет Буасси склонившимся над мотором.

— Будь осторожен, — сказал он. — Чтобы с тобой ничего не случилось, пока я там. Глаза Буасси испуганно дрогнули.

— Поторопись, — сказал он вслед Альберу и тщательно запер дверцы машины.

Принимавшая его в члены клуба регистраторша приветствовала Альбера, как старого знакомого. Улыбнулась ему и пухленькая женщина из их группы. От стойки бара доносился смех. В раздевалке действовал кондиционер, Альбер чуть не замерз, пока раздевался. Почему он не может приходить сюда, как обыкновенный член Спортивного центра?

До гимнастического зала он шел вместе с бородатым философом. Тот рассуждал о снимающей напряжение энергии. Альбер делал вид, что слушает. В сторону бунгало он бросил всего один взгляд. «Мерседес» стоял на месте, впрочем, ничто не указывало на то, что в доме есть обитатели. Пустыми казались и остальные, бунгало, вероятно, их жильцы отдыхали. Дом, который сзади охранял страж, с дороги не был виден.

— Очень важно состояние Внутренней Улыбки, — произнес Альбер, когда философ умолк.

— Да, да, Внутренней Улыбки! — с воодушевлением подхватил бородач.

К сегодняшнему дню из первоначального состава их группы остались только пятеро любителей. Инструктор оглядел их, словно раздумывая, стоит ли проводить тренировку. Альбер стоял между философом и, хотя и пухленькой, но сравнительно смазливой женщиной лет тридцати. Они занялись медитацией, потом дыхательными упражнениями, затем приступили к тренировке. У остальных дело шло чуть лучше, по крайней мере они знали порядок шагов. «Теперь я уж никогда не научусь», — думал Альбер. Пять минут спустя он сделал вид, будто у него схватило желудок, извинился и вышел. Войдя в маленькую раздевалку, закрыл за собой дверь. Постоял, прислушался. До него доносились спокойный голос инструктора, ведущего отсчет, звуки шагов и ничего больше. Он успокоился. Зашел в туалет, запер дверь. Теперь уже сноровисто и быстро разобрал окно, выглянул, взмахнул ногой и выбрался, полувыполз наружу. Первую половину дистанции он преодолел бегом, потом лег на живот и начал — действие раздражающее и тягучее — ползти. Он двигался медленно, как в прошлый раз, преодолевал небольшие отрезки пути, останавливался и оглядывал местность. Знал, что надо рассчитывать и на сюрпризы, но все же чуть все не испортил. Первый страж был на своем месте по ту сторону маленькой лужайки, а второй сидел на толстой ветке дерева наискосок от изгороди. К счастью, сидел он спиной к Альберу, опершись о дерево, только плечи его виднелись с земли. Альбер осторожно оттянулся чуть-чуть назад. «Нет смысла идти дальше, — подумал он. — Явно два стража здесь не случайно». Однако назад возвращаться не стал. Очень уж хотелось подобраться ближе к тому дому и заглянуть в окно. Хотелось знать, что произойдет, когда инспектор Гуаф со своими людьми атакует дом. Сколько вооруженных людей их встретит и стоит ли результат жертв. Если исчезнувшей девушки там не окажется, он на всю жизнь станет посмешищем.

Он потянулся под мышку за оружием. Вдруг рука его замерла: он же в гимнастическом костюме! Да и пистолет у Корентэна! Сидящий на дереве страж шевельнулся. Он не уловил движения Альбера, просто заерзал, отыскивая более удобное положение. Потом взглянул на другого часового, и Альбер понял, что это самый подходящий момент для того, чтобы прокрасться дальше. Но времени уже нет. Глянул на часы: до конца тренировки оставалось двадцать пять минут. Медленно, осторожно он двинулся назад. С облегчением вздохнул, добравшись до деревьев. Побежал легким, неслышным шагом, слегка пригнувшись, обходя ветви деревьев, камни. На опушке леска остановился. До дома теперь всего несколько метров, их придется преодолеть без прикрытия. Чтобы поскорее добраться туда, надо пробежать или пройти прогулочным шагом, будто у него тут какое-то дело. Если кто и увидит его, причин для подозрений не окажется. Но кто тут увидит? Он двинулся было, но вдруг за спиной услышал звук.

— Пуфф, — произнес голос. Он мгновенно повернулся.

— Пуфф, пуфф.

Альбер бросился в сторону и покатился по земле. Его охватил панический страх, чуть ли не подвывая, он ждал смертельного выстрела. Но выстрела не последовало. Перед ним с удивленным, слегка испуганным лицом стоял ребенок примерно лет восьми, светловолосый, подстриженный под горшок. Он сжимал в руке игрушечный пистолет, производивший полное впечатление настоящего.

Видимо, ребенок сам испугался того, что его атака так хорошо удалась. Он не стал дожидаться, пока бранящийся Лелак с трудом поднимется, неожиданно повернулся и умчался в направлении деревьев.

«Проклятущая жизнь», — проворчал Альбер, подошел к окну, ухватился за край его, подтянулся и влез. Делал он это с трудом, от неудачного падения кружилась голова, он едва владел телом, спина при каждом вдохе отзывалась болью. Но вот он потерял равновесие, ноги стукнулись о дверь, руки соскользнули, и он с шумом растянулся на полу, ударив голову. На лбу горячо запульсировала жилка. Он встал. Спустил воду в унитазе. Вышел из кабинки. На лбу не было шишки, только блеклое красное пятно, которое — он знал по опыту — вскоре станет темно-синим. Лицо его было подозрительно белым и измученным. Он сделал глубокий вдох и вошел в гимнастический зал. Остальные в этот момент, встав на пятки, подтягивали руки к груди, потом, вытянув вперед ладони, сделали шаг, будто толкая что-то перед собой.

— Вам плохо? — сочувственным тоном спросил инструктор.

Альбер кивнул головой.

IV

— Тебе плохо? — спросил Бришо.

Он лежал прикрытый до подбородка, хотя в комнате была жара, давящая, неприятная, вызывающая сильное потоотделение.

— Да, — ответил Альбер. — А тебе?

Вопрос был идиотский. Из-под одеяла тянулась какая-то трубка к треноге, Бришо лежал как полутруп. Альбер хотел что-нибудь принести ему, но у него просто выскочило из головы. Буасси за всю дорогу не сказал ни слова, а потом явно обиделся еще больше, когда Альбер пожелал один подняться к Бришо. В палате у него он застал восточную девушку-танцовщицу. Она сидела на маленьком стульчике у кровати и держала Бришо за руку. Не сказав ни слова, когда вошел Альбер, тут же встала, расправила юбку, улыбнулась Шарлю и удалилась.

— Спасибо, — сказал Бришо.

Альбер пожал плечами. Что ему ответить? Пожалуйста? Не стоит, пустяки? Бришо на минуту прикрыл глаза. Альберу захотелось уйти. Не может он долгие часы тихо сидеть у постели больного, как эта девушка. Целый день он ждал, когда удастся поговорить с Шарлем, а теперь не знает, что сказать. Это не тот Бришо, с которым он рвался поговорить. Это больной Бришо, больничный Бришо, бедняга, напичканный болеутоляющими средствами.

— Сядь, — простонал тот.

Альбер послушно сел. Он чувствовал, что скоро зажарится, ощущал отчаянную панику, которая обычно охватывала его в больницах: вот что ждет его, болезнь, ранения, смерть. Казалось, над ним смеются блестящие иглы, зажимы, фарфоровые тазики — неважно, что сейчас он уйдет, это только отсрочка.

— Почему ты не раскроешься? — грубо спросил он. — Девица ушла.

— Потому что зябну, — сказал Бришо.

Альбер глянул на часы. За столько времени Буасси нашел, вероятно, инспектора Гуафа. Если все пойдет как надо, через полчаса люди будут на месте.

— Что случилось? — спросил Бришо. — В баре сказали, что Колль убийца. Они не видели, но…

— Он убийца, — сказал Альбер и наклонился вперед, опершись локтями о колени. — Ты спрашиваешь, почему? — продолжал он, хотя Бришо не произнес ни слова, лежал неподвижно, прикрытый до подбородка. — Спрашиваешь, какой в этом смысл? Кому это выгодно? — Он поднял голос, словно обращался к большой аудитории. — Видишь, двадцать лет мы делаем эту работу и до сих пор еще верим, что все имеет смысл. Эта работа не для нас. Мы слишком много рассуждаем, у нас слишком богатая фантазия…

— Почему он его убил? — спросил Бришо. На глаза ему упала прядь волос, но он не откинул ее, возможно, не мог даже шевельнуть рукой.

— Просто так, — сказал Альбер. — Потому что они поссорились. Фанфарон не так на него посмотрел. Потому что он был таким типом, с которым нельзя вести себя нагло. Достаточно оснований?

— А кто убил его самого и почему?

Альбер будто не слышал.

— Если у тебя спросят, почему совершается большинство убийств, тяжких телесных повреждений, что ты скажешь? Просто так. Пили. Ссорились. Поспорили о том, у кого больше прав на место для стоянки машины. Толкнули друг друга в танцевальном зале. Кому-то понадобилось сто франков, а он знал, что тот скупердяй все равно ему денег не даст. Вот из-за этого убивают, а не ради наследства, не ради состояния, которое сложно приобрести, и вовсе не из-за того, что кто-то стоит на пути другого. Это жизнь, мой друг. Нас смущало, что Фанфарон был огромным и сильным, мы забыли, что в глазах множества людей такой человек — прямой вызов. Смущало и то, что газеты полны статьями о состязаниях по кетчу, словно о другом и писать нечего, словно всех интересует только одно: организуют ли эти соревнования, имеет ли государство право их запретить или нет. Мы совершили ошибку, друг мой, когда во всем искали смысл.

Бришо закрыл глаза. Альбер, не спрашивая, спит ли он, продолжал:

— Колль привязался к Фанфарону в баре. Нормальный человек такого не сделает, но, говорю тебе, здоровенный, сильный человек нервирует многих. Однако же и у Колля ума хватило поджать хвост, когда Фанфарон привстал. Думаю, за это ему еще больше захотелось отплатить вольнику. Он подождал его на улице и, подобравшись со спины, перерезал глотку. Велико дело — подбежал сзади и полоснул ножом. Для этого не нужно ни силы, ни ловкости, ни даже смелости. Но он был собой очень доволен. И — смею тебя успокоить — ни секунды не испытывал угрызений совести.

Бришо открыл глаза. Он говорил тихо, медленно, было видно, что речь ему дается с трудом.

— А кто убил его и почему?

— И тут появились мы. Великие сыщики. Фанфарона, мол, убили противники состязаний по кетчу. Но почему? Чего они этим достигли? Взять хотя бы организаторов соревнований. — Он махнул рукой. — Все делается не так. Если спортсмена хотят уничтожить, его и пальцем не тронут. Просто с ним не заключат контракта, и вскоре после этого он сможет отправляться грузить вагоны. Реклама? Жиле, руководитель лагеря противника, работает на организаторов соревнований «Все дозволено»! Раскрою тебе еще секрет. Все эти соревнования сплошное жульничество. Кого в наше время интересует, что несколько идиотов забьют друг друга? Великая находка в этом деле вовсе не то, что на ринге все дозволено, а то, что режиссеры соревнований сами организуют и движение протеста! Впрочем, нет ничего естественнее, чем такой кетч. Что ты повсюду видишь? Насилие. Бессмысленное насилие, насилие без расчета на выгоду. Так что же теперь делать с вопросом: кому это выгодно? — Альбер все больше злился, еще счастье, что Бришо был в отдельной палате. — Бессмысленно взрывают, бессмысленно воюют, отправишься в путешествие, все время испытываешь страх, что украдут твою машину, ограбят тебя или захватят и угонят самолет, на котором ты летишь. Теперь в местах развлечений ты уже не танцуешь, не беседуешь, а следишь, чтобы к тебе не придрались. Сейчас молодежь жаждет выглядеть не элегантной, а устрашающей! Сейчас в кинокомедиях смеются, когда у кого-то в руках взрывается граната и отрывает ему обе кисти. Сейчас даже у меня не возникают подозрения, когда всего в нескольких шагах от моего кабинета кого-то забивают насмерть. Почему же насилию не проявляться именно в преступлениях?

Голос Бришо прозвучал сильнее, чем раньше:

— Если ты сейчас не скажешь, кто убил Колля и почему, у меня будет приступ, и я позову сестру. Но, — и удивительно проворным движением он вытащил руку из-под одеяла и предупреждающе поднял палец, — если посмеешь сказать, что его тоже убили просто так, из-за того что кому-то была несимпатична его физиономия, я сверну тебе шею. Наверное, не сейчас, а лишь в том случае, если меня вылечат, но шею я тебе сверну! И не говори, что на меня тоже напали случайно!!!

— Нет, — сказал Альбер. — Не случайно, а потому что мы были идиотами. Все это я говорил для того, чтобы ты понял, какими идиотами мы были. Этого о нас никто и никогда не предполагал. Все знали, в чем дело. Кто-то перерезал здоровенному дубине глотку — так ему и надо. И все. И вот тогда появляемся мы, начинаем повсюду разнюхивать. Как там дела с соревнованиями по кетчу? Кто их финансирует? И дразним Реноде, и дразним Ле Юисье, и дразним того типа из Министерства спорта, и Жиле, и кто знает, кого еще! Как ты думаешь, что они подумали?

— Что убийство Фанфарона только предлог. — Глаза Бришо блестели, похоже, он опять становится прежним.

— Именно. Они тонко попытались нас остановить, выбить этот предлог у нас из-под ног. Твой заместитель министра велит своему приятелю-депутату позвонить Корентэну. Таинственный заявитель доносит по телефону, кто убийца вольника. Но мы затыкаем уши, завязываем глаза, не видим, не слышим, становимся почти такими же, как три обезьяны, но не совсем, потому что все-таки продолжаем говорить. И что же происходит?

— Они еще больше убеждаются в том, что все это предлог.

— Да. Но теперь они действуют тверже. Пытаются на блюде поднести нам убийцу, только бы мы отвязались, слезли с них. Те трое субъектов искали Колля, по-моему, не для того, чтобы убить.

— А для чего?

— Уговорить, чтобы сдался.

— Да брось, не может быть! — Бришо, разволновавшись, пошевелился, и лицо его исказилось от боли.

— Еще как может! До каких пор такой Колль остается хулиганом-поножовщиком? До тех, пока поджидает кого-либо на темной улице с ножом в руках. Настоящей борьбы он боится. А когда такая личность, как Реноде, что-то ему прикажет, он от страха обделается.

— Но почему же он не послушался?

— По-моему… — На момент он умолк, еще раз обдумывая свою мысль, чуть ли не наслаждаясь тем, как все прекрасно сходится. — По-моему, когда Колль узнал, что его ищут трое крутых ребят, он, видимо, подумал, будто приятели Фанфарона хотят за него отомстить. Он исчез, притаился, не появлялся в обычных местах И когда те типы нашли его, он, не ожидая никаких объяснений, выхватил нож и бросился на них.

Бришо задумался. Вполне допустимо, что так и произошло. Это, правда, предположение, но приемлемое. Однако Альбер обычно выступает не с предположениями.

— А почему убили девушку? — спросил он. Альбер пожал плечами.

— Я думал, тебе ясно. Так и было, как говорили танцовщицы из «Рэнди кока». Он напился, пьяный похвастался птичке своим подвигом, а потом пожалел. Все. А что? Чего ты ждал? Карту украденного и запрятанного сокровища? Но пошли дальше. За мной следили, потому что заметили: слишком уж я кручусь вокруг Реноде. И на тебя напали из-за этого же.

Бришо вздохнул.

— И все? Считаешь, на этом мы можем закончить? Успокоиться на том, что Колля настигло возмездие, а ты застрелил того, кто напал на меня?

— Да, — после недолгого размышления ответил Альбер. — Не думаю, что мы найдем убийц Колля, а если и найдем, они с легкостью докажут, что это была самозащита.

— А заместитель министра Леблан и Ле Юисье?

— У всех у них рыльце в пушку! Когда выздоровеешь и у тебя найдется на это время, займешься расследованием. Это ведь как с закрытыми глазами ткнуть в точку на карте, показывая, куда едешь. Езжай в любое место! И куда ни ткнешь, обнаружишь свинство.

Бришо сел. Пижамной куртки на нем не было, гладкие, белые мышцы казались хрупкими.

— Перестань говорить банальности. Не потому же я здесь валяюсь. И не говори, что Реноде мафиози, это знает любой читатель газет. Расскажи, что он делает!

— Похищает по заказам девушек, — тихо произнес Альбер.

Бришо снова лег. «Возможно, мы идиоты, — думал он, — возможно, нашли новый след, потянули за „ниточку“, как говорит Альбер. И снова попали прямо в точку».

— Вообще, это тоже банальность, — сказал Альбер. — Предположение. Доказать его я не могу, и полностью сам не уверен в этом. Только… я так думаю.

— Как ты думаешь?

Альбер улыбнулся. Бришо во всем ему верит, убежден в его правоте, словно он непогрешим.

— Я думаю, он похищает молодых, красивых девушек-спортсменок. Тех, кого предварительно показывают по телевидению. Возможно, он их сам выбирает, но, скорее, его заказчики. Хотелось бы, мол, ту лапочку, которая была восемьдесят третьей. Но показывали ее в начале программы, такая блондиночка с хорошей фигуркой, на ней еще синее платьице было… Они прокручивают видеомагнитофонную запись, выясняют, кто эта девушка, и похищают.

— Дело такого размаха?

— Думаю, он и еще кое-чем пробавляется. И, по-моему, это приносит солидные барыши. Наверное, можно было бы похитить и женщин получше, но эти не просто хорошенькие девушки, а именно те, на которых, сидя у телевизора, облизываются, пуская слюни, богатые клиенты.

Бришо покачал головой.

— Просто не верится!!!

— Видимо, не только тебе, и другим будет трудно поверить, — сказал Альбер.

Некоторое время они молча глядели друг на друга. Затем Лелак снова заговорил:

— Ты даже не спрашиваешь, как я это обнаружил и что собираюсь делать?

— Нет, — ответил Бришо. — Я устал.

Альбер нерешительно встал.

— Тебя даже не волнует, что Корентэн забрал у меня пистолет, что Буасси меня охраняет и, если я в течение двух-трех дней не запрячу Реноде за решетку, меня тоже постараются убрать как тебя?

— Можешь все бросить, — тихо произнес Бришо. — Опубликуй в газетах, что Фанфарона убил Колль, и ты закрываешь следствие. Они поймут.

— Наверное, так и следует поступить, — сказал Альбер. Он направился к двери. — А может, уже поздно. Я боюсь за Марту.

— Тогда запрячь Реноде за решетку, — сказал Бришо. — Не говори, что ты предпримешь, но действуй.

Он сделал усилие, протянул руку и нажал кнопку звонка, находившегося над его головой.

Альбер тихо вышел. Когда у лифта он оглянулся, медсестра еще не появлялась.

Глава десятая