Хотя воины Клана редко теряли присутствие духа, комната погрузилась в мрачную тишину. Объявленная Каэлем Першоу новость о том, что значительная часть их сил, так и не успев вступить в бой, уничтожена Кланом Волка, никак не способствовала появлению обычного перед боем энтузиазма. Несколько человек продолжали пристально смотреть на Эйдена, который чувствовал, что краснеет. Это было даже позорнее, чем Черная Лента на его груди.
      Каэль Першоу объявил, что все свободны, и воины начали выходить из зала. Затем командир базы громко сказал:
      - Командир Хорхе, вы останетесь здесь.
      Когда комната опустела, Каэль Першоу кивком головы показал ему на стул и со спокойной угрозой в голосе проговорил:
      - Садитесь.
      Эйден заколебался, но командир базы вдруг грубо толкнул его по направлению к стулу. Это случилось так неожиданно, что Эйден чуть не упал. Восстановив равновесие и услышав повторный приказ сесть, он повиновался. Бросить вызов, оставшись стоять, было бы глупостью, поскольку тогда командир базы принялся бы толкать его по всей комнате, а он бы никак не смог бы ответить этому мерзавцу.
      Сам Каэль Першоу присел на край стола - это позволяло ему смотреть на Эйдена сверху вниз и тем самым как бы подчеркивало его власть. Полковник славился способностью подавлять подчиненных.
      - На этот раз ваше подразделение не будет участвовать в бою.
      Он внимательно посмотрел на Эйдена, с удовольствием ожидая проявлений гнева, который должны были вызвать его слова. Однако лицо Эйдена осталось спокойным и непроницаемым.
      - У меня есть для вас другое задание, - сказал Каэль Першоу.
      На лице Эйдена не дрогнул ни один мускул, хотя в душе его бушевал пожар и ему стоило больших усилий спокойно усидеть на стуле. То, что Першоу давал другое задание, особенно теперь, когда так не хватало людей, лишний раз говорило о крайне низком престиже вольнорожденных на станции.
      - Но сэр, при всем должном к вам уважении, ваши силы уже слишком ослаблены, и...
      Першоу безнадежно вздохнул, затем так тихо, что его не было слышно и за пару шагов, проговорил:
      - Я спишу это на то, что вы просто не привыкли к Черной Ленте. Вольнорожденный и в обычной ситуации не должен возражать своему начальнику, не спросив у него разрешения, что тем более невозможно, если он носит Ленту. Однако я посмотрю на это сквозь пальцы и отвечу на ваш очевидный протест. Конечно, я сделаю все, чтобы выиграть сражение, но, честно говоря, я скорее бы послал против тринария Двилта Радика звено вернорожденных, чем допустил на поле боя хотя бы одного "вольнягу". Вы поняли? Ведь вы "вольняга", не правда ли?
      Каждый раз произнося своим негромким голосом презрительное словечко "вольняга", Першоу особо выделял его. Так он старался еще больше оскорбить Эйдена, которому стоило огромного труда не выложить полковнику всю правду. Удерживала его только та мысль, что если уж рассказывать кому-нибудь о своем верном рождении - а последствия могли быть просто ужасны, - то не этому отвратительному типу.
      Ненависть к Каэлю Першоу наполняла Эйдена, и он вдруг осознал, что позволяет себе эмоции, несовместимые с честью воина Клана. Воины часто возмущались поведением друг друга, но истинная ненависть встречалась редко. Воины Клана старались не поддаваться низменным инстинктам, зная, что это может нарушить согласованность действий в бою. Гордость за свое подразделение являлась важным объединяющим фактором, а любая ненависть никак ей не способствовала. Во время воинского обучения колетов специально тренировали подавлять в себе ненависть. Если же все-таки какая-нибудь ссора возникала между воинами, то конфликт решался в Кругу Равных. В случае, когда оба воина оставались после поединка в живых, их побуждали исполнить Шуркай, чтобы у них не оставалось уже никаких злобных чувств.
      Но Эйдена Шуркай никогда не удовлетворял. Еще кадетом он узнал, что такое настоящая ненависть. Он ненавидел своего офицера-наставника, Сокольничего Джоанну. Если бы он увидел ее сейчас, то вместо приветствия, наверное, задушил бы. Однако еще больше ему хотелось сомкнуть руки вокруг шеи другого офицера из далекого кадетского прошлого. Им был командир Сокольничих Тер Рошах, тот самый человек, которого он, Эйден, по иронии судьбы должен был благодарить за то, что вообще стал воином. Рошах предоставил ему вторую попытку на Аттестации после провала на первой. К несчастью, чтобы совершить такой из ряда вон выходящий поступок, Тер Рошаху пришлось подстроить гибель подразделения вольнорожденных. После этого он заставил Эйдена взять имя одного из них. Погибший кадет по имени Хорхе обладал большими способностями и, без сомнения, мог хорошо пройти Аттестацию. Убийство, сегодняшний позор, все то, что произошло, заставляло Эйдена ненавидеть Рошаха еще больше, чем Першоу или Джоанну, даже больше, чем врага на поле боя, - настоящий грех для истинного воина Клана.
      Если бы он признал свое подлинное происхождение, то, совершенно определенно, перестал бы быть воином. Правда, и Рошаха утянул бы за собой. Однако Эйден не считал, что радость увидеть Рошаха осужденным и казненным стоит риска потерять жизнь самому. Самое малое наказание, на которое он мог рассчитывать, - это перевод в низшую касту. Он уже некоторое время работал техником после того, как провалился на первой Аттестации, перед тем, как стал жить под чужим именем. Эйден знал, что никогда не сможет вновь вернуться на этот уровень общества Клана. Это тоже отличало его от обычного воина. В обычаях Клана было получать удовлетворение от любой работы или занятия. Неудовлетворенным просто не находилось места. И, честно говоря, очень немногие люди были недовольны своей жизнью в Клане. Эйден временами думал, что его преследует какой-то злой рок, и это тоже было не в духе Клана. Такие мысли стали приходить ему в голову после тайного чтения книг. Рок наделил его склонностью к размышлениям, врожденным беспокойством и - в завершение - сделал лже-вольнорожденным. "Вольнягой", как беспрестанно повторял Першоу.
      Порой Эйдену казалось, что судьба, которая до сих пор вела его по бесплодным дорогам, сотворила чудо, подобное тем, о которых он читал в мифах. В одном рассказе скульптор создал статую женщины, и она ожила. Что касается Эйдена, то судьба своими умелыми руками вылепила из него вольнорожденного. Наверное, теперь он и есть настоящий вольнорожденный. И ему никогда не вернуть свой прежний статус. Как будто он ожил в чужой касте и окаменеет, если вернется в свою.
      Плохо было то, что теперь Эйден и думал, как вольнорожденный. Он столько прожил с ними, что стал ими даже восхищаться: особенно его радовала их способность отлично сражаться, несмотря на все презрение вернорожденных, лившееся на них дождем после каждой битвы. Их стремление к усовершенствованию своих боевых качеств, их способность управлять боевыми роботами порой просто поражали. И единственной наградой за все, что они делали лучше многих вернорожденных, были несколько небрежно написанных слов в похвальной грамоте. Чтобы создать хоть какой-то противовес холодному презрению вернорожденных, вольнорожденные поддерживали между собой теплые, дружеские отношения, и это все больше нравилось Эйдену. Вольнорожденные не так сдержанны в общении друг с другом, как вернорожденные. Кроме того, они всегда находили повод пропустить рюмочку или ущипнуть деревенскую девчонку - гораздо чаще, чем ограниченные своей социальной ролью вернорожденные. Клан на все это смотрел сквозь пальцы.
      Некоторое время Каэль Першоу молча разглядывал Эйдена. Лицо его было безмятежно, но каждый подчиненный знал, что как раз этого и следует опасаться. Эйден, однако, давно уже перестал трепетать перед начальством.
      - Поверьте мне, Хорхе, - сказал наконец Першоу, - ничего бы я не желал больше, чем убить вас в Кругу Равных. Но на станции сейчас слишком мало людей, и любая смерть является невосполнимой потерей. Я подозреваю, что Клан Волка еще до Вызова обладал подробными разведданными о положении на нашей базе. Но я им не позволю захватить мое генетическое наследие. Поэтому ваше задание очень важно. Если б я мог, то поручил бы его подразделению вернорожденных, но, как я уже сказал, у нас мало людей. Это должно сделать ваше звено.
      "Разумеется, - подумал Эйден. - Самое дерьмовое задание нужно давать вольнорожденным". Задание, которое должно выполнить его звено, без сомнения, было эквивалентом чистки "пещеры" - как воины называли сортир.
      - Вы уже знаете, - продолжал Першоу, - что направлявшийся сюда шаттл с тринарием атакован и сбит. Однако на совещании я не упомянул, что мы приблизительно знаем, куда он упал. Воздушная разведка донесла, что уцелело по крайней мере несколько человек, а возможно, и сколько-нибудь боевых роботов. Правда, никаких сообщений с шаттла пока не поступило. Может случиться, что данные воздушной разведки ошибочны и не уцелел никто. Однако при падении могла выйти из строя аппаратура связи. Вы со своим звеном должны добраться на боевых роботах до места падения, все обследовать и, если нужно, оказать помощь. Самый важный пункт задания забрать оттуда всех воинов, функционирующие машины и привести их на станцию "Непобедимая" для дальнейшего участия в бою. Это простое задание, его могут выполнить даже "вольняги". Я уверен, что вы согласитесь, воут? Отвечайте, командир звена Хорхе. Здесь, когда мы наедине, учитывая, что скоро начнется бой, вы можете говорить без разрешения.
      - Мне нечего сказать. Мы, простые "вольняги", умеем выполнять задания.
      Эйдену показалось, что брови Першоу слегка приподнялись от удивления. Вероятно, так оно и было, потому что командир базы сказал:
      - Иногда ваша ирония производит на меня впечатление, командир звена Хорхе. Значит, я так понимаю, у вас нет больше вопросов?
      - Я желаю знать только необходимые детали. С этим ведь нет никаких трудностей, воут?
      - Ут. Что-нибудь еще?
      - Можно мне встать?
      - Разумеется.
      Першоу удалось подняться раньше Эйдена. Теперь он обошел вокруг стола, оказавшись по другую его сторону. Эйден был на голову выше Першоу, и полковнику не хотелось смотреть на него снизу вверх, стоя рядом. И до этой встречи Эйден знал, что Першоу презирает вольнорожденных, однако только теперь понял, сколь глубоко это презрение. Странно, но теперь он стал даже больше восхищаться Першоу. Этот человек умел ненавидеть совсем как Эйден. Несмотря на все различия, у них была общая черта характера.
      Першоу развернул лежавшую на столе карту станции и ее окрестностей. Склонился над ней.
      - Корабль упал где-то здесь, - он ткнул толстым, коротким указательным пальцем в точку по другую сторону Кровавого болота. Эйден знал, что между болотом и местом падения находится участок весьма труднопроходимой местности.
      - На то, чтобы обогнуть болото, потребуется много времени, - заметил он.
      - Да. Но вам не придется огибать болото. Ваш маршрут лежит через него.
      Першоу посмотрел в упор на Эйдена, который знал, что полковник прямо-таки жаждет услышать протест, но не собирался доставлять ему этого удовольствия. Эйден просто кивнул.
      - После болота будет еще труднопроходимый участок в джунглях, но вместо оружия мы поставим на некоторые ваши машины специальные устройства с ножами. Тогда вы сможете пробиться сквозь любые заросли. Эти ножи также пригодятся, если вам понадобится освободить застрявшие машины. Вы удовлетворены, воут?
      - Нет. Я бы лучше отправился с оружием.
      Еле слышно Першоу пробормотал:
      - Типичная трусость "вольняги".
      - Это не трусость. Возможны столкновения с врагом. Кроме того...
      - Вы думаете, воины Клана Волка будут обеспокоены появлением вашего маленького отряда? Сомневаюсь. Я дам им знать, что вы - подразделение вольнорожденных, и они подумают, что вы выполняете задание по уборке мусора.
      - Раз уж вы позволили мне возражать, я скажу, что, увидев, куда мы направляемся, они попытаются нас остановить.
      - Однако вы - воины Клана Кречета и можете сражаться с кем угодно каким угодно оружием, воут?
      Першоу загнал его в угол, причем использовал он только словесные аргументы. Но ведь, в конце концов, он был здесь, на станции "Непобедимая", старшим офицером. Он и должен был выигрывать в словесных спорах. И, хотя это мало утешало Эйдена, он опять почувствовал восхищение командиром, которого так ненавидел. Ведь он абсолютно прав, и Эйден зря пытается ему возражать. Воин должен непрерывно доказывать, что он воин, и чем большие трудности ему удастся преодолеть, тем ценнее победа.
      Получив от Першоу еще несколько указаний, Эйден спросил:
      - Известно ли точное число оставшихся в живых?
      - Нет. Но пилоту показалось, что он видел какое-то движение. Выл легкий туман, и он мог принять за людей какие-нибудь кусты или камни. Сейчас туман сделался сильнее, и проводить воздушную разведку нет возможности.
      - Что там было за подразделение?
      - Тринарий боевых машин, обслуживающий персонал, снаряжение, ну и так далее. Мне сообщили, что капитан, командующий тринарием, обладает большим опытом. Она прямо с Дагды. Участвовала в сражении с Кланом Медведя и лихо пробила их оборону. Ее зовут капитан Джоанна из Соколиной Стражи. Пока что она не заработала Родовое Имя, хотя ей уже двадцать восемь лет - до вольно солидный возраст для воина. Но мы здесь не для того, чтобы обсуждать Путь Крови, воут?
      - Ут.
      Эйден порадовался: Каэль Першоу так увлекся, давая указания, что не заметил удивления, тенью промелькнувшего по лицу Эйдена. Джоанна! Мало того, что он обречен выполнять это задание, мало того, что ему придется пересечь проклятое Кровавое болото, мало того, что подразделение будет частично разоружено, мало того, что им необходимо будет продираться сквозь немыслимый хаос джунглей, так еще они должны все это проделать, чтобы найти капитана Джоанну! Кто, как не Джоанна, была проклятием Эйдена, карой, посланной ему свыше? Он с большим удовольствием прошел бы босой по полю с ядовитыми змеями, окруженный облаками метана, держа в руках горячие уголья, чем выполнил задание с перспективой снова увидеть Джоанну.
      7
      Джоанну вывело из забытья чувство, будто она тонет в темной воде. Она пришла в себя, задыхаясь и не понимая, почудилось ли ей это или это все происходит на самом деле. В любом случае, удушье становилось нестерпимым. Она попыталась посильнее вдохнуть, но в легкие попала только жалкая капля воздуха. Однако даже судорожного полувздоха хватило, чтобы почувствовать, как сильно отбита спина. Да и, наверное, сами легкие. Левая щека Джоанны прижималась к чему-то очень твердому. Похоже, камень. Действительно, когда она чуть сдвинула голову, камень оцарапал кожу. Интересно, чем же так сильно придавлена голова?
      Следующая попытка вздохнуть оказалась более удачной: в легкие попало больше воздуха. Джоанна почувствовала запах чего-то влажного. Вода? Нет, что-то другое. Что-то со знакомым, приторным привкусом. Запах, привычный на поле боя. Кровь. Да, это кровь.
      "Может быть, это моя кровь? И что так жутко на меня давит?"
      Вздохнув еще раз, Джоанна ощутила запах промокшей одежды.
      Она попыталась шевельнуться. Моментально все тело пронзила острая боль. Причем единственное, что у Джоанны получилось, - это дернуть левой ногой. Ничего не вышло, когда она попыталась пошевелить руками. Создавалось такое впечатление, что они отстрелены где-то у плеч. Как у безрукого робота. Это испугало Джоанну всерьез. Но вот в правой руке начало покалывать. "Значит, я, по крайней мере, однорукая". Странно, но такой вывод утешил ее.
      Еще один вздох. Ничего нового.
      Вдруг возле самого уха что-то словно взорвалось. Сначала Джоанна подумала, что звук этот предвещает смерть. Но нет - спустя секунду она была все еще жива. Такая смерть никак не устраивала Джоанну, одна мысль о ней вызвала приступ ярости. Джоанна собиралась умереть на поле боя, и никак иначе.
      Правой щекой она ощутила чье-то теплое, слабое дыхание. На ней кто-то лежал. Навалившись на лицо Джоанны грудью и свесив рядом голову. Правда, Джоанну придавило еще чем-то - чем, она не знала. Но любая информация лучше полного неведения. Хоть что-то теперь начинает проясняться.
      Раздался еще один "взрыв", и Джоанна поняла, что это стон. Как бы то ни было, чужая голова слегка сдвинулась в сторону, и через образовавшееся отверстие, казалось, хлынул поток свежего воздуха. Должно быть, от этого движения соскользнула душившая Джоанну ткань. Она несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь набрать как можно больше воздуха на случай, если лежащий на ней сдвинется обратно и вновь закроет доступ кислорода.
      Человек пошевелился опять, и ее правая рука оказалась свободна. Потянувшись чуть вверх и назад, женщина почувствовала, как судорожно сократились ее мышцы. Пальцами она прикоснулась к чьей-то коже. Пошарив вокруг, она нащупала нечто похожее на скулу, затем волосы и ухо. Неудобно изогнув руку, Джоанна вцепилась в него и слабо потянула. Голова дернулась в сторону, и Джоанна почувствовала некоторое облегчение. Плечо пульсировало от боли, запястье, казалось, вот-вот сломается, но Джоанне как-то удалось ухватить человека за волосы и немного оттащить в сторону.
      Она приподняла лицо на несколько сантиметров от земли, и к боли в запястье и плече присоединилась боль в шее. Тот глаз, что плотнее был прижат к земле, открыть не удалось, но это не имело значения, потому что другим Джоанна тоже ничего не видела. Скорее всего, была ночь, и все вокруг окутывала тьма.
      Вместе с чистым воздухом пришел запах гари. Что-то неподалеку горело, однако огня не было видно.
      Она несколько раз сильно зажмурилась, потом напрягла зрение, но все равно ничего не увидела. Затем опять расслабившись, чтобы прекратилась боль, принялась размышлять.
      Что бы она ни делала, пошевелиться пока не удавалось. Правую руку то и дело пронзала боль; ею можно было чуть-чуть двигать, но и только. Конечно, можно попытаться этой рукой сдвинуть еще хоть немного того, кто лежит сверху, но надо подождать, пока утихнет боль в плече.
      Однако даже в безвыходной ситуации у воина оставалось еще одно мощное оружие: голос.
      Набрав полные легкие воздуха, Джоанна на миг задержала дыхание, а затем издала пронзительный, душераздирающий крик. Это был клич Кречета. Она научилась ему от давно забытого сиб-воспитателя еще в те дни, когда была слюнявым, хнычущим ребенком из сиб-группы. Ей говорили, что она воспроизводит крик птицы очень хорошо, хотя Джоанна слышала его всего пару раз, да и то на большом расстоянии.
      Голова человека, лежавшего сверху, внезапно дернулась и упала на землю с глухим стуком.
      - Что? - прохрипел он. Голос был Джоанне не знаком.
      - Вставай, ты, - зашипела Джоанна. Она чувствовала, что у нее вряд ли найдутся подходящие слова, чтобы излить все негодование, всю ярость от собственного бессилия, ведь она не могла исправить нелепую ситуацию.
      Мужчина дернулся вперед, больно ударив Джоанну по затылку. Она не обратила на это внимание.
      - Я сказала, вставай!
      - Что? Я... о черт!
      - Что такое?
      - Мои руки. Они у меня словно отсохли.
      - Кочевник? Это ты?
      - Нужно тщательно изучить этот вопрос. Наверное, это все-таки я, Джоанна.
      - Не обращайся ко мне фамильярно.
      - Джоанна, вместе с шаттлом мы оба врезались в холм, и оба не в лучшей форме. Сейчас не время соблюдать формальности.
      - Я пошлю на тебя рапорт.
      - Делайте, что хотите. О, проклятье!
      - Почему ты все время ругаешься?
      - Вы ругались бы позабористее, если б ваши руки приплюснуло так же, как мои. Они не слушаются меня. Поэтому я не могу встать. Могу лишь отметить, что, поскольку мои ноги лежат выше головы, мы находимся на склоне холма. Мое тело так вывернулось, что я до сих пор не понимаю, почему остался жив. Ноги вроде бы немного шевелятся, но они в чем-то застряли и вряд ли будут полезны. Я доложил вам о своем положении, капитан, теперь ваша очередь.
      Джоанна попробовала изо всех сил дернуть рукой или ногой, но конечности почему-то отказывались повиноваться.
      - Как там твои руки, Кочевник? Заработали?
      - Я как раз хочу это проверить... Одна онемела совершенно, но другая вроде подает признаки жизни. Черт, почему ж так больно? Как только пытаюсь двинуть рукой, чувствую жуткую... о, вот опять! А хотя... Думаю, если... Да, вот теперь я могу ею шевелить. Но это было... Сейчас я опираюсь на локоть. Могу повернуться на бок, но, пожалуй, не более того. Что теперь?
      - О, чертов болван!
      - Оскорбления нам сейчас не помогут, Джоанна. Почему бы вам снова не издать такой же вопль? Или что это было?
      - Я задушу тебя, если...
      - Если сможете дотянуться.
      - У меня одна рука свободна, и ее вполне будет достаточно. У тебя такая тощая шея...
      - Я сейчас себя так плохо чувствую, что охотно позволю вам это сделать.
      Джоанна чуть не засмеялась. Ей пришлось признать, что он прав.
      - Кречет, - сказала она.
      - Что "кречет"?
      - Клич. Я имитировала клич Кречета.
      - Ничего похожего.
      - Как будто ты знаешь.
      - Да. Мне случалось слышать, как кричит кречет.
      - Вероятно, ты был ко мне слишком близко и поэтому крик показался тебе искаженным.
      - Возможно. Только я думаю, что в нашем положении глупо толковать о птичьих криках.
      - Ты разве знаешь, как нам выбраться?
      - Пока не знаю. Возможно, когда рассветет...
      - Но тогда все равно, о чем мы сейчас говорим, воут?
      - Думаю, вы правы.
      - Не пропускай местоимения "я". Хотя бы сейчас. Ведь твой голос - это единственное, что я могу здесь услышать. Не устраивай мне из этой ночи пытку. Может быть, я попробую заснуть.
      - Нет!
      Ее удивило, как резко он ответил.
      - Разве тебя уже произвели в офицеры, Кочевник? Кто здесь отдает приказы?
      - В данный момент я. Поскольку могу немного двигаться. Вы, очевидно, нет. Я не знаю, что с вами. Может быть, сотрясение мозга или даже хуже. Вы не должны спать.
      - Как ты можешь помешать мне, идиот?
      - Я буду рассказывать вам истории, капитан. Это отвлечет меня от моих собственных... проблем.
      - Я слишком хочу спать, чтобы слушать дурацкие россказни.
      - Я знаю несколько забавных баек, капитан.
      Джоанну поразила непристойность историй техника. В первый раз она что-то узнала о жизни людей не ее касты - жизни, о существовании которой воины даже не подозревали. Действительно, некоторые из рассказов Кочевника описывали обычаи низших каст и, несмотря на предубеждение Джоанны, очаровывали ее.
      Прошло, казалось, совсем немного времени, и свет наконец начал просачиваться сквозь плотную завесу джунглей. Свет был скупым и тусклым, но теперь вокруг, по крайней мере, угадывались очертания растений и силуэты снующих среди деревьев неизвестных животных.
      - Интересно, - проговорила Джоанна. - В этом месте очень тихо. Жаль, что я не могу повыше поднять голову. Я почти ничего не вижу.
      - Я тоже. Вон там вроде бы валяется кусок железа.
      - Железа? Ты думаешь, часть шаттла?
      - Возможно.
      - Мы разбились. Но где все остальные, где корабль? Почему его не видно рядом? Почему ничего не слышно?
      - Боюсь, что не знаю, Джоанна.
      - Пожалуйста...
      - Капитан.
      - Вот так лучше. А всю твою ночную болтовню я тебе прощаю. Тебе ведь тоже пришлось не сладко.
      - Как хотите. Что же касается вашего вопроса, то, думаю, корабль раскололся, как гнилой орех. И, кажется, нас как раз придавил большой кусок скорлупы. Отсюда мне плохо видно, но он металлический и здорово обгорел.
      - Ты можешь его стащить?
      - Ну, только не левой рукой. А в общем, можно, наверное. Мне как раз немного полегчало. Посмотрим, может, что-нибудь получится, если работать ногами. Ага, кажется, я кое-что разглядел. Мешает пара больших камней. Больно, черт возьми, но, по-моему, можно... да, вот так.
      - Что ты там делаешь?
      - Не спрашивайте. Зато теперь я орудую ногой в полную силу. Правда, если смогу приподнять... Вот... Хорошо... Еще чуть-чуть... Только не смешите меня пока, пожалуйста.
      - Разве я когда-нибудь тебя смешила?
      - Случалось, знаете ли. Ну, ладно. Вот так, хорошо...
      Некоторое время слышалось пыхтение, пару раз у Кочевника вырывался крик боли. Джоанна плохо понимала, что происходит. Наконец, после мучительно долгого ожидания. Кочевник поднялся.
      - Отлично. Теперь можете говорить, капитан. Для информации: я стою на коленях. Моя правая кисть выглядит так, будто на нее наступил боевой робот. Хотя в общем-то она ничего. Вполне функционирует.
      - Она болит, когда ты ею шевелишь?
      - Ну, в общем, да. Но ведь я на службе, воут?
      - Ты опять иронизируешь, Кочевник?
      - В данном случае не уверен. Однако надо посмотреть, что я могу сделать. Некоторое время не обращайте на меня внимания.
      Шаркая по земле. Кочевник на коленях пополз вперед. Чтобы преодолеть небольшое расстояние, ему потребовалось довольно много времени. Техник то и дело издавал еле слышные стоны. Джоанна подумала, что ему, вероятно, очень больно, но он сдерживается.
      - Что ты видишь, Кочевник?
      - Ну, я нашел еще одну скорлупку от шаттла. Она лежит поперек вашего туловища. Не очень-то большая, но придавила вас углом, поэтому вы не можете двигаться. Я знаю, что надо сделать.
      - Что?
      - Если я подойду к вам с другого бока, то смогу подвести плечо под этот кусок металла. Попробую поднять. Если получится, вы сможете из-под него выползти. При том, конечно, условии, что вы не слишком серьезно ранены.
      - Не пытайся меня развеселить.
      Кочевник издал горлом какой-то странный звук, но больше не проронил ни слова. Он тяжело дышал, хрипел и стонал, переползая на другое место. Лишенная возможности повернуть голову, Джоанна могла только слушать кряхтение техника.
      - Теперь порядок, - проговорил он наконец. - Позиция что надо! Когда услышите клич Кречета, перед которым ваш - ничто, изо всех сил ползите наверх. Освободится вторая рука - подтягивайтесь скорее на обеих. Вы готовы, воут?
      - Ут. Давайте.
      Относительно крика он оказался прав. Крик был оглушительным, пронзительным, страшным, преисполненным дикой силы.
      Как только Кочевник приподнял обломок, Джоанна поползла вперед. В первую очередь, как Кочевник и говорил, освободилась рука. Джоанна уцепилась за камень и подтянулась; затем, опершись на обе руки, вытащила ноги и оказалась свободна. Тут она крикнула Кочевнику, что он может опускать обломок.
      - Я уже давно опустил, - ответил он. - Вы выбрались оттуда почти сразу же. Спасибо. Я не смог бы дольше терпеть такую боль.
      - Ты меня поблагодарил. Полагаю, что формально я должна ответить тем же.
      - Пусть это вас не беспокоит. Ваша благодарность меня бы слишком взволновала. Со мной бы случился апоплексический удар или нечто подобное. С вами все в порядке?
      Его левая рука бессильно свисала - как ветка, в которую ударила молния. Лицо от боли стало смертельно бледным, на лбу выступили капли пота, колени дрожали так, что казалось, что он может в любую минуту упасть.
      - Сюда, Кочевник. Давай я тебе помогу.
      - Ваши слова повергают меня в шок. Но придется перенести.
      - Прекрати иронизировать, Кочевник. Для техника это непозволительно, сколько можно тебе об этом говорить?
      - Сколько угодно.
      Глаза его начали закрываться. Он, очевидно, терял сознание и должен был вот-вот упасть. Джоанна, тоже на коленях, бросилась вперед и поймала Кочевника на руки. Сразу же снова заболели плечо и кисть, но она понимала, что это ничто по сравнению с болью, которую испытывает техник.
      Она осторожно опустила его на землю и повернула на спину. Техник лежал неподвижно с закрытыми глазами.
      - Я теперь вспомнила, - громко сказала Джоанна самой себе. - За секунду до катастрофы Кочевник упал на меня сверху. Должно быть, он меня защищал. Интересно, зачем?
      - Я тоже хотел бы знать, зачем, - усмехнулся техник, не открывая глаз.
      - Не разговаривай.
      Чуть погодя она сказала ему:
      - В некоторой степени я должна воздать тебе должное. Вот уже довольно долгое время ты не пропускаешь местоимение "я".
      - Да? - удивился Кочевник. И затем, чуть погодя, добавил: - Не пропускаю "я"? Очень странно.
      8
      С планетой Глория была связана легенда. Она рассказывала о происхождении запахов Кровавого болота. В ней говорилось о полубоге или демоне по имени Колике, который путешествовал по Вселенной и собирал дурные запахи. Он хранил их в герметически запечатанных сосудах, а потом привез к Кровавому болоту. Пролетая над болотом, Колике откупорил все сосуды, запахи спустились вниз и смешались друг с другом, а также с туманом, окутывавшим поверхность болота. Теперь оказавшийся на болоте человек при каждом вдохе ощущал страшную вонь. Преступники, сбежавшие на болото, позднее возвращались оттуда и добровольно сдавались в руки правосудия. Колике же, исполнив свою миссию, так и остался на болоте. По одной версии он сгинул там навсегда, по другой - сам превратился в отвратительный запах.
      Несмотря на герметичность боевого робота, предусмотренную на случай погружения в воду, и на якобы отличную систему вентиляции, Эйдену казалось, что он определенно чувствует запахи разбитых тухлых яиц и пожара на химическом заводе.
      С одной стороны, все было хорошо: путь по карте как будто проложили правильно. Эйдену сообщили, что ни в одном месте ни один из его роботов не может оказаться под водой. Действительно, с того момента, как они вступили в болото, вода ни разу не поднималась выше, чем по колено машины. Однако пока что, используя инерционную систему ведения для продвижения сквозь туманную тьму, Эйден никак не мог справиться с мыслью, что, сделав следующий шаг, он попадет в подводную яму или, еще хуже, в таинственный зыбучий песок, также, по легенде, имевшийся на Кровавом болоте. Эксперты говорили о зыбучем песке как о глупой выдумке, но воины были в этом не уверены. Вообще-то в соответствии с записями никто еще ни разу не пропадал на Кровавом болоте, но все равно воины шли туда только по приказу.