— Возможно, он строил и другие планы. — Нильс испытующе уставился ей в лицо. — Еще недавно у Терье была девушка-англичанка, очень похожая на вас.

— Вы имеете в виду Джин?

— На мгновение Нильс оторопел.

— Он рассказал вам о ней?

— Все, — подтвердила она. — И фактически в случившемся он больше упрекает ее, чем вас.

Это он только говорит. — Наступило молчание, а потом Нильс резко изменил тон: — Разве мы не можем забыть о Терье? Я бы предпочел говорить о вас.

— Мы можем сделать это за ленчем? — спросила она, пытаясь скрыть свое полное безразличие ко всему, что он говорил. — Я почти ничего не ела за завтраком.

Если Нильс и почувствовал ее отчуждение, то не подал виду и даже за едой не прекратил своего ухаживания. Кирстен не сомневалась, что большинство женщин нашли бы его абсолютно неотразимым, но ее сердце оставалось холодным.

Она думала только о Терье. Интересно, занимается ли он любовью с Ингер? А вдруг именно сейчас, в этот момент, они любят друг друга? Ревность просто терзала ей душу, и не существовало сил, которые могли бы ее подавить. Оставалось только терпеть.

Надежда, что она освободится от Нильса после ленча, оказалась напрасной. У него были обширные планы на вторую половину дня. Он объявил, что на моторном катере повезет ее на острова. Уже обо всем договорено. А потом они пойдут обедать в «Бельвю», один из самых изысканных ресторанов Бергена.

Попытка Кирстен избежать обеда была моментально пресечена. Нильс сказал, что она может позвонить и сообщить Берте, что не придет к обеду. И она не нашлась, как отвертеться от приглашения, не показавшись грубой. Очевидно, он хорошо все продумал и позаботился о том, как развлечь ее в этот день. И Кирстен ничего не оставалось, как отбросить отговорки и радоваться тому, что видит вокруг.

А она и вправду наслаждалась великолепным днем, сверкающей на солнце водой, соленым морским воздухом. Нильс сам вел катер и был страшно доволен, когда она, лукавя, называла его «капитан».

В некотором смысле он еще не повзрослел, подумала Кирстен. Как мальчишка, играет в морского волка.

Ресторан «Бельвю» помещался в замке XVII века, построенном на холме и возвышавшемся над городом и фьордом. Вид из него открывался потрясающий, еда была великолепной, обслуживание — выше всяких похвал. Обед в таком месте, должно быть, стоил маленького состояния, решила Кирстен и почувствовала себя виноватой в том, что совсем не ценит мужчину, который оплачивал такую роскошь. Она не предвидела, что будет стоить ему стольких усилий.

И лишь позже, когда Нильс предложил поехать к нему на квартиру и там немного выпить, она начала подозревать, что он, вероятно, ждет от нее вознаграждения. Неважно, в какой форме. Это читалось в его глазах, в улыбке, в том, как он прикасался к ней: словно проверяя, каковы его шансы. Первая реакция Нильса, когда она, сославшись на усталость, отказалась принять его приглашение, как будто подтвердила ее подозрение. Но чуть позже он принял отказ довольно спокойно.

Перед домом Брюланнов стояли обе машины, из чего было ясно, что отец и сын находятся дома. Нильс отклонил предложение зайти, но, очевидно решив компенсировать свои усилия, притянул ее к себе и страстно поцеловал. И встретил явное безразличие с ее стороны. А она ругала себя за то, что не сумела яснее показать свои чувства, или, вернее, их полное отсутствие. В этом ее можно было бы справедливо упрекнуть. Но мужчины, подобные Нильсу, не способны поверить, что женщина может не поддаться их очарованию.

— Завтра непременно встретимся, — сказал он, нехотя отпуская ее. — Будем вместе смотреть восход солнца.

Кирстен не имела представления, о чем он говорит, и не имела ни малейшего желания уточнять. Она открыла дверцу машины и выскочила на дорожку, облегченно вздохнув, когда он не попытался задержать ее.

— Спасибо за сегодняшний день, — быстро пробормотала она. — Это было очаровательно. Got natt, Нильс.

Она вошла в дом раньше, чем он отъехал. Мужчины сидели в гостиной, она слышала их голоса и позвякивание бокалов. Ей не хотелось входить к ним, ню она решила, что было бы невежливо прямо подняться наверх, не пожелав им спокойной ночи.

Терье сидел спиной к ней, Лейф — лицом к двери. Руне крепко спал на своем обычном месте.

— Входите и выпейте с нами, — ласково проговорил Лейф. — Чего бы вы хотели?

— «Акевит», пожалуйста, — сказала она, забыв отцом, что собиралась прямо подняться наверх. Теперь ей уже не хотелось ссылаться на усталость.

Когда Кирстен села напротив Терье, он окинул ее внимательным, изучающим взглядом. Она заметила, что он переоделся: теперь на нем были брюки и рубашка.

— Как прошло ваше плавание? — бодро поинтересовалась она.

— Очень хорошо, — ответил Терье. — А как вы провели день?

— Прекрасно.

— Так куда же сводил вас Нильс? — светским тоном спросил Лейф, вручая ей бокал и возвращаясь на свое место.

— Мы побывали всюду, — сообщила она. — И обедали в «Бельвю».

— Он определенно захотел произвести впечатление, — сухо заметил Терье. — Вам понравилось?

— Очень. — Кирстен с трудом разыграла энтузиазм, опасаясь, что голос выдаст ее. — Это очаровательное место. — И, обращаясь к Лейфу, добавила: — Я по телефону предупредила Берту, что не вернусь к обеду.

— Да, она сказала мне, — подтвердил он. — Очень предусмотрительно с вашей стороны.

Руне, будто от толчка, проснулся и что-то пробормотал себе под нос, словно отметив ее присутствие. Потом он с напряжением встал, с минуту постоял, как бы обретая равновесие, и осторожно шагнул к двери. Кирстен отметила, что ни сын, ни внук не бросились ему помогать, хотя внимательно следили за каждым шагом старика. Недалеко время, когда гордость уже больше не будет поддерживать Руне. Возможно, размышляла она, когда придет последний день, он просто превратится в бесплотный дух.

— Я должен извиниться за отношение отца к вам, — проговорил Лейф, перехватив ее взгляд, устремленный на старика.

— Вовсе не должны, — возразила она. — Очевидно, ему трудно переменить свое отношение. И к тому же он единственный, кто знает, что же на самом деле случилось шестьдесят лет назад.

— Единственный, кто знал, — поправил ее Лейф. — Я убедил отца рассказать мне эту историю, когда сегодня вечером мы были одни.

Так, значит, Терье тоже поздно вернулся домой, мелькнула горькая мысль, прежде чем она полностью осознала, что сказал Лейф. Кирстен вопросительно взглянула на него.

— И мне тоже разрешено услышать эту историю?

Лейф опустил голову, с минуту помолчал, словно собираясь с мыслями, и начал рассказ:

— Случилось так, что ваша бабушка забеременела. Если в наши дни и в наш век это может ничего не значить, то во времена молодости отца это означало позор для всей семьи. Если бы отец ребенка был норвежец, то просто немедленно сыграли бы свадьбу. Но с английским моряком дело обстояло по-другому. Все устроили так, чтобы до рождения ребенка вашу бабушку, как вы знаете, тоже Кирстен, спрятать где-нибудь в отдаленном месте, а потом новорожденного усыновить. Но вместо этого она предпочла уехать со своим возлюбленным. После чего от нее отреклись, и ее имя вычеркнули из семейной Библии, где на специальной странице записывали даты рождения всех членов семьи.

Кирстен испытывала двоякое чувство. С одной стороны, хорошо наконец узнать правду. С другой — ей стало грустно при мысли, что ее имя связано со страданием. И не только в те давние времена, но и много лет спустя. Ее отец родился через двенадцать месяцев после свадьбы. Так что, похоже, та беременность не была удачной. Конечно, если намеренно не изменили дату.

— Сомневаюсь, чтобы в то время в Англии такой поступок тоже не воспринимали как страшный скандал, — проговорила она, будто продолжая думать вслух. — Так что бабушка прошла через многое.

— Она сама выбрала свой путь, — возразил Терье, и Кирстен резко повернулась к нему.

— Вы хотите сказать, что она получила то, что заслужила. Правильно я поняла?

Голубые глаза бесстрастно разглядывали ее.

— Она заплатила за свой поступок его последствиями. Если вышло так, что выбор оказался ошибочным, тогда это несчастье.

— По-моему, нельзя сказать, что она сделала неправильный выбор, — натянуто возразила Кирстен. — Но не могу согласиться с тем, что правильно было отречься от нее, словно от парии.

— Конечно, неправильно, — вступил в разговор Лейф, — Но условности того времени не оставляли ей другого выбора. Разве сегодня имеет значение, кто более виноват?

— Конечно, не имеет, — пришлось согласиться Кирстен, которая все же решила забросить еще один пробный камень: — А как же Руне? Его отношение и теперь не изменилось?

— Боюсь, что он слишком стар и чересчур упрям, чтобы менять свое отношение. — Лейф сделал рукой недовольный жест.

— И заслуживает того, чтобы его оставили в покое, — властно добавил Терье. — Теперь вы знаете подробности, и оставьте все как есть.

— Ведь я не знаю языка и едва ли смогу расспрашивать Руне, — пробормотала Кирстен, возражая не столько против слов Терье, сколько против его тона. — Да, впрочем, я бы и не стала.

Она осушила свой бокал и с легким стуком поставила его на стол. Потом резко встала. Комната закружилась вокруг нее. Кирстен зацепилась за ножку стула и наверняка бы упала, если бы Терье не вскочил и не поддержал ее.

— Если вы не привыкли, никогда не пейте крепкий напиток одним глотком, — иронически посоветовал он. — Куда вы хотели идти?

— В постель, — пролепетала она. — Теперь со мной все в порядке. Спасибо. Просто я и вправду выпила слишком быстро. Только и всего.

В этот момент Кирстен не могла сообразить, радоваться ей или сожалеть, что Терье отпустил ее. Хотя, когда Лейф в комнате, вряд ли бы сын позволил себе какие-нибудь любовные нежности. Но одно только его прикосновение вызывало в ней трепет. И Кирстен не сомневалась, что он знает об этом. Суметь бы только преодолеть барьер, который он воздвиг между ними.

Она ушла, не причиняя больше хлопот. А двое мужчин остались спокойно допивать свои бокалы. Готовя себе постель, Кирстен мысленно повторила историю, рассказанную Лейфом, и пришла к выводу, что пора бы уже забыть этот древний эпизод. Разумеется, приятно было бы знать, что Руне тоже не придает ему значения, но, очевидно, этого ей не дождаться.

Ночь стояла ясная, на небе ни облачка, и долго было светло. Видимо, она задремала, но в два часа проснулась и, повертевшись с полчаса, решила, что лучше встать. Даже глубокой ночью еще было не совсем темно, а духота в комнате мешала ей. Конечно, Кирстен могла бы открыть окно, но ей хотелось большего. Ее состояние напоминало ей нечто сродни клаустрофобии.

Накинув халат, она спустилась вниз, прошла по безмолвному дому и вышла на застекленную веранду, где стояли кресла и откуда открывался вид на затянутые туманом горы. Она знала, что замерзнет в легком халате, если останется на веранде в такой час. Но это все же приятнее, чем находиться в душной комнате.

Но кого она не ожидала увидеть, так это Терье, спустившегося вниз раньше ее. В банном халате и в кожаных шлепанцах он сидел в кресле, положив ноги на кресло, стоявшее рядом.

— По-моему, мы уже играли эту сцену, — мягко проговорил он.

— И часто вы ее играете? — спросила Кирстен, когда снова обрела голос.

— Только когда от меня бежит сон. По той или иной причине, — парировал он. — А вы?

— Я тоже не могу заснуть.

— Наверно, вчера ночью слишком много спали? — с иронией в голосе заметил он.

— Наверно, — не поддалась она на его поддразнивание. — Очаровательная ночь, правда?

— Они все такие, когда хорошая погода. Надеюсь, и завтрашняя будет такой же.

— А что случится завтра? — спросила она.

— Мы празднуем самую короткую ночь в году. В городах зажигают факелы, устраивают фейерверки, танцуют на улицах. Хотя многие предпочитают взять с собой корзины с провизией, одеяла и уходить на лодках в море или уезжать в свои загородные коттеджи. Наша семья проведет завтрашнюю ночь, как всегда, в коттедже прямо на берегу. Руне не признает никакого другого празднования. — После некоторой паузы Терье сказал: — Торвюнны, как обычно, тоже приедут к нам. Разве Нильс не говорил вам об этом?

— Что-то он говорил.

Терье долго молчал, лицо его было непроницаемым и загадочным. Когда он заговорил снова, голос звучал совсем незнакомо:

— Кирстен, почему вы пошли со мной в постель?

Сердце у нее болезненно ёкнуло. Все силы ушли на то, чтобы голос не выдал бури, разыгравшейся внутри ее.

— Наверно, потому же, почему и вы. Как вы сами сказали, страсть присуща не только мужчинам.

— Да, я так сказал. — В улыбке не было и грана юмора. После долгой паузы тон снова изменился: — По-моему, нам нужно по-прежнему уступать нашей обоюдной страсти, пока у нас еще существует такая возможность.

Кирстен растерянно взглянула на него, борясь с инстинктивным желанием сказать «да». Снова пойти в постель с Терье? Но это лишь послужит обострению муки при неизбежном расставании.

— Не думаю, что это удачная мысль, — возразила она.

— Вероятно, не очень удачная, — согласился он. — Но именно этого мы оба хотим.

Он встал и пошел к входной двери, возле которой она стояла. Кирстен не могла сопротивляться, когда он обнял ее. Кровь моментально вскипела внутри, а сердце застучало, словно молот. Она не владела собой и хотела только одного — ответить на жадное требование его губ. Конечно, у него были далеко не столь глубокие чувства, о которых она мечтала. Но это тоже своего рода любовь. Если она откажется от этой любви, что ей останется?

— Пойдемте в дом, — тихо пробормотал он. И она знала, что у нее нет силы отказать ему. Живи тем, что есть сегодня, убеждала себя Кирстен, когда он почти внес ее в дом.

Он привел ее в свою комнату. По-видимому, какая-то часть ее сознания еще сохраняла разум, потому что неожиданная догадка пронзила Кирстен: ведь ее комната — рядом с комнатой его отца! Целуя ее, Терье ловко снял с нее халат и верхнюю часть пижамы, затем стянул вниз до бедер атласные брюки, и они сами легко соскользнули на пол. Не отрываясь от нее, покрывая всю ее поцелуями, он сорвал с себя махровый халат и, обхватив обеими руками ее ягодицы, прижал к своей восставшей жаркой и твердой плоти.

— Видишь, что ты делаешь со мной, — бормотал он.

— А ты со мной, — прошептала она, и он хрипло засмеялся.

— У тебя не так видно. В этом женское преимущество.

Он пробежал руками вверх и гладил шею, нащупывая пальцами эрогенные зоны за ушными раковинами, и ласкал их с такой нежностью, что искры одна за другой пронизывали все ее тело. Она прижалась губами к стройной загорелой шее, впитывая соль его кожи, спустилась ртом к груди, к первым пучкам волос, потом руки стали ее глазами, изучающими его тело. Это прекрасно сложенное тело — с мощными плечами и четко обрисованными мышцами предплечий, с широкой и сильной грудью, сужавшейся к талии, где не было ни единого грамма лишнего, с узкими бедрами и плоским твердым животом, тугим как барабан.

У него перехватило дыхание, когда она нашла его жаждущую плоть. Он поднял руками ее голову и обхватил губами рот со страстью, вызвавшей ответный пожар в каждой клеточке ее тела. Она упала на спину в постель и, когда он вошел в нее, обхватила его руками и ногами. На каждый мощный, напряженный удар его плоти она отвечала так же страстно, не в силах сдерживать себя. За криком, сорвавшимся с ее губ, немедленно последовал глубокий гортанный стон. На краткий миг ее придавила тяжесть его тела, испытавшего всплеск освобождения.

Нет, она не хотела расставаться с этой тяжестью. Прижатая им к постели, она испытывала величайшее блаженство в мире. Дрожащим голосом, полным любви, она произнесла его имя, вовсе не заботясь о том, что целиком выдает себя.

Когда Терье перекатился на бок, хотя и не ушел от нее далеко, она словно потеряла часть себя. Он лег рядом с ней, оперся на локоть, наклонился и поцеловал ее. Его свободная рука невесомо лежала у нее на бедре.

— Как ты себя чувствуешь? — ласково спросил он.

Именно так, как она хотела. Но Кирстен не нашла в себе смелости сказать ему эти слова, а лишь пробормотала в ответ:

— Хорошо. Очень, очень хорошо!

Терье, сухо улыбнувшись, прижал палец к ее губам.

— Не стоит возносить мое «эго» выше, чем ты уже сделала, показав, что, так же как и я, хочешь продолжать нашу связь.

— Связь? — чуть ли. не взвизгнула она.

— Два человека идут навстречу обоюдной потребности. Разве слово «связь» для этого не подходит?

— Наверно, подходит. — Она заставила себя говорить спокойно. — И ты предлагаешь, чтобы мы шли навстречу нашей потребности до тех пор, пока я не уеду в пятницу домой?

— Если ты не возражаешь. — Он подождал мгновение, глаза превратились в щелки, и повторил: — Не возражаешь?

Кирстен знала: если она скажет «да», то следующие четыре дня и четыре ночи будет жалеть об этом. Предосторожность, прежде всего предосторожность. Она хотела получить все, и была готова к этому.

— Возражаю, — хрипло вырвалось у нее. Что-то мелькнуло в голубых глазах. Он повернулся на спину и положил ее на себя. Он притянул ее голову к своей, держа руку на ее затылке. Она снова целовала его страстно, безудержно, ощущая напор его плоти. Он обхватил ее бедра, приподнял и приблизил к себе. Она жадно хватала ртом воздух, когда он медленно проникал в нее, наполняя ее своей жаркой плотью, пока их тела не слились в одно.

Закрыв глаза, Кирстен изгибалась ему навстречу, дав волю инстинктам. Ее движения были медленными и чувственными, и она слышала его сдавленные вздохи, вырывавшиеся сквозь стиснутые зубы. Теперь он был подчинен Кирстен, и ей нравилось это. Но это длилось недолго. Схватив ее за талию, он мощным рывком подмял ее под себя. Когда он снова повел, голубые глаза вспыхнули холодным блеском. Но само его главенство безмерно возбуждало ее, так что она не могла контролировать свои чувства.

Видимо, она оказалась в забытьи на минуту или две, после того как они воспарили в кульминации. Открыв глаза, Кирстен увидела, что Терье ушел, хотя шум воды в ванной подсказал ей, где он.

Кирстен понимала, что своим безрассудством только накапливает боль в сердце, которая еще долго будет мучить ее. Если бы только удалось убедить Терье, что ей можно доверять. Тогда бы он сам понял, как идеально они подходят друг другу. Но для того, чтобы залечить рану, нанесенную Джин, необходимо время, а у нее его нет.

И все же надо попытаться, решила Кирстен. Даже если до пятницы, когда ее уже будет ждать паром, она не добьется полного успеха, то, может быть, ей удастся оставить за собой открытую дверь для своего возвращения в Норвегию.

Она лежала лицом к двери ванной, когда на пороге появился Терье. Он шел к ее постели такой раскованный в своей мужской наготе, что пульс у Кирстен снова бешено забился. Нырнув под простыню, Терье, прежде чем повернуть ее спиной к себе, нежно поцеловал ее в губы и крепко прижал, обхватив рукой груди.

— Спи, — ласково произнес он.

Судя по дыханию, он заснул почти мгновенно. Интимность объятия окутала ее счастливым покоем, она еще немного полежала и тоже погрузилась в сон.