Глава 12

Сара вошла к себе в спальню и тихо прикрыла за собою дверь. Горничной она сказала, что чемоданы могут немного подождать. Больше всего Саре хотелось сейчас побыть одной.

Она машинально сняла с себя промокшую накидку и перебросила ее через спинку кровати. Подошла к окну и выглянула наружу. Перед нею расстилались луга, убегавшие вдаль, к синевшему на горизонте лесу, над вершинами которого проступали шпили Стоунли.

Сара помнила, как недоброжелательно расстались с ней жители городка, и до сих пор не могла без страха представить себя идущей по его центральной улице. Хорошо бы закончить все дела и уехать отсюда прежде, чем кто-либо узнает о том, что она вернулась домой.

Да, Сара была в родном доме, который любила больше всего на свете и при этом сильнее всего мечтала о том, как бы ей поскорее вновь покинуть его.

Сколько раз в своей жизни она возвращалась сюда, в этот дом, но так, как сейчас, — еще никогда. То ли дело было приезжать сюда из школы на каникулы, ожидая веселой встречи с братьями и сестрами, везя им подарки! Как радовалась она тогда предстоящей встрече с отцом и даже с Констанцией. Как хотелось ей поскорее увидеть Анну…

При мысли об Анне Сара едва не разрыдалась. Когда-то они с ней были так близки, что понимали друг друга без слов. А сейчас? Письма, которые писала ей Анна, слишком мало рассказывали о том, как она живет после исчезновения Уильяма. Все, что Сара смогла понять из них, это то, что все помыслы Анны устремлены теперь к церкви.

Интересно, что осталось в памяти Анны от той ужасной ночи? И осталось ли вообще хоть что-нибудь?

Сара повернулась от окна и нашла глазами маленький портрет, висевший над изголовьем ее кровати. С портрета на нее смотрел отец. Сара вновь, и очень остро, ощутила свою схожесть с ним. И не только в складе характера, но и во внешности. У них были одинаковые глаза — темно-серые, с отливом морской волны, одинаковый овал лица с волевым подбородком, одинаковые темно-каштановые блестящие волосы. Однако Сара знала, что ей никогда не повторить своего отца. Тот был проницателен и прекрасно разбирался в людях. На нем, как на стержне, держалась вся их большая семья. Себя же Сара ощущала такой беспомощной, такой слабой. Ах, если бы отец мог шагнуть с портрета, обнять ее… И все, все сразу же стало бы хорошо и легко.

Отец никогда не был сентиментален, никогда не выражал своих чувств, но как же не хватало его Саре! Ведь без отца она осталась одна против всего мира.

Плечи Сары задрожали, и она присела на кровать, продолжая неотрывно смотреть на портрет. Бедный отец, он так всегда гордился ею! Неужели она разочарует его, обманет его надежды?

Мысли Сары перескочили к Максу. Каков его настоящий портрет? Кто он на самом деле? Безжалостный “специальный корреспондент”, столько лет мучивший ее, или тот замечательный мужчина, так легко обольстивший ее в ту навеки памятную ночь в Рединге?

"Специальный корреспондент”.

Эти два слова ей никогда не стереть из своей памяти. Это он продолжал трепать имя Сары на страницах своей газеты даже тогда, когда давно пора было забыть о том давнем судебном процессе. Это его Сара ненавидела сильнее любого другого мужчины на свете.

Разве можно отдать свое сердце такому мужчине? Нет, он не достоин того, чтобы его любили. Та ночь в Рединге оказалась миражом, минутной слабостью, стечением обстоятельств. Все это ложь. Ложь и обман. В реальной жизни существует только тот “специальный корреспондент” “Курьера”, и он играет в свою игру.

И игра эта еще далеко не закончена.

Рединг. Сара опустила голову, и слезы потекли по ее щекам. Затем она резко смахнула их, вскочила с кровати и несколько раз дернула шнур колокольчика.

Когда на звонок прибежала горничная, Сара уже рылась в своих старых платьях. Их фасоны за прошедшие три-четыре года успели безнадежно устареть, но все-таки это было лучше, чем то, что на ней надето.

Сара выдернула из кучи платьев одно — атласное, серое, с вышивкой на груди.

— Вот это подойдет, — сказала она горничной. — Тебя зовут Марта, правильно? Ты дочь нашего повара.

— Точно так, мадам. Не думала, что вы меня помните. Я еще в школу ходила, когда вы уехали.

— Я и твою мать хорошо помню. Как она? Лицо Марты погрустнело.

— Боится, что новому хозяину не понравится повар и им с отцом придется уйти. А куда они уйдут? Они всю жизнь проработали в этом доме.

— Вот как.

Сара взяла слова Марты на заметку. Надо будет подумать над этим, когда у нее будет время.

— Марта, — сказала она, — это платье нужно погладить. Немедленно. И пришли сюда кого-нибудь, кто приготовит для меня ванну. Да, еще передай мою просьбу задержать ужин хотя бы на час. Надо же привести себя в порядок с дороги.

Марта убежала выполнять распоряжения молодой хозяйки, а Сара тем временем принялась раздеваться. “Нужно будет приказать, чтобы все эти тряпки выстирали, высушили и отнесли в церковь для раздачи беднякам”, — подумала она. Три года Сара старалась одеваться так, чтобы не привлекать к себе внимания. Три года! Целая вечность для молодой женщины. Но теперь с этим покончено. Она больше не станет скрываться, а значит, сможет наконец одеваться так, как ей хочется. Она хочет снова быть красивой. Не для Макса Уорта, нет. При чем здесь Макс? Она сама по себе хочет красиво одеваться и жить нормальной, обычной жизнью.

Жить, как все. Как ей хочется хоть немного пожить так, как все нормальные люди!

Максу хватило тридцати минут, чтобы понять и оценить слова Сары о том, что удобства в доме, как бы это сказать помягче.., весьма относительны. Для этого ему достаточно было посетить туалет — маленькую комнату с подобием трона, в сиденье которого было прорезано отверстие. Под троном стоял обычный ночной горшок с крышкой. Звонок в его комнате не работал, и Максу пришлось изрядно побегать по лестницам, прежде чем он нашел слугу. Когда же ему наконец приготовили ванну, вода в ней оказалась едва теплой. И вот теперь, сидя за столом. Макс проклинал про себя все на свете: и этот идиотский дом, и этот дурацкий обед, и всю эту чертову семейку.

Они буквально засыпали его вопросами, отбиться от которых для Макса оказалось не легче, чем от ударов незабвенного Мясника Майти Джека. Кто его родители? Где они живут? Каким образом они с Сарой познакомились? Почему она не носит обручального кольца? Чем он занимается? Каковы его дальнейшие планы?

Макс был уверен в том, что его считают охотником за деньгами Сары, и потому отвечал им коротко, говоря только то, что считал нужным сказать.

Его родители? О, они живут на другом конце Винчестера в старом доме. Очень старом, почти развалившемся. Сара? Они встретились с нею на почтовой станции в Рединге, и он влюбился в нее с первого взгляда. Обручальное кольцо? Они еще не успели его выбрать. Свадьба? Она состоится сразу же, как только будут оформлены надлежащие документы.

— Ты не рассказал о своей профессий. Макс, — послышался голос Сары.

Макс перевел взгляд на нее и увидел в глазах Сары холодный огонек. За все время обеда она впервые обратилась к нему — и с каким вопросом при этом!

Макс вспомнил о том, какой воздушной, почти неземной показалась ему Сара, когда он поднимался сегодня вслед за ней по лестнице. Ангел небесный, да и только!

Ангел? Хорош ангел!

Или она мстит ему, заметив его реакцию на Констанцию? Нет, не похоже. Тогда что же случилось?

— Ну хорошо, тогда я сама скажу, — прервала Сара затянувшееся молчание. — Профессия Макса — ничего не делать. Он профессиональный лентяй. Коринфянин.

— Как Саймон и Мартин? — наивно уточнила Люси.

— В некотором роде да, — сказал Макс. — Понимаете, Люси, настоящий коринфянин — это тот, кто занимается спортом.

— А Макс, — подхватила Сара, — боксер. Мартин раскрыл рот от удивления. Саймон также уставился на Макса и часто заморгал своими густыми ресницами.

— Как интересно, — протянул он. — Вот бы посмотреть на вас в деле.

Мартин восторженно кивнул головой.

— Нет ничего проще, — спокойно откликнулся Макс. — Всегда к вашим услугам.

Саймон и Мартин обменялись быстрыми взглядами. Затем Саймон обронил с нарочитой небрежностью:

— Скоро будет разыгран Кубок Стоунли по боксу. Может быть, вы тоже примете в нем участие?

По идее, Макс должен был бы ответить согласием, но ему вовсе не хотелось принимать участия в каких-то провинциальных соревнованиях, тем более если к этому причастен такой человек, как Саймон, и он счел за лучшее промолчать.

После этого семейка Сары занялась своим обычным делом — принялась пререкаться. Саймон хотел разжечь камин, потому что похолодало; Мартин был против. Люси стала отпрашиваться на уик-энд к родителям своей подружки; против этого возражала Констанция. Все они дружно твердили, что обед приготовлен ужасно, но при этом очищали свои тарелки с такой быстротой, словно не обедали по крайней мере целый месяц.

Сара больше молчала, но при каждом стуке вздрагивала и оборачивалась к входной двери. Макс догадался, что она ждет появления Анны, и его все больше заинтриговывало отсутствие одной из сестер и напряженное ожидание второй.

Он попытался разжевать одну из положенных ему на тарелку картофелин, но та оказалась твердой, как пуля, и Макс решил оставить ее в покое и поберечь свои зубы. Мясо тоже было пережаренным, жестким и больше всего напоминало кожаный ремень. Впрочем, голодному человеку и это впору. Закончив свою битву с ростбифом, Макс отложил нож и вилку. Первое, что он сделает, став хозяином в этом доме, — сменит повара.

— Наш повар никак не приспособится к новой плите, — пояснила Люси, наблюдавшая за усилиями Макса.

— К новой плите?

— Ну да. Так говорит мама, — кивнула Люси.

— А вот у нас, — откликнулся Макс, с трудом шевеля челюстями, — миссис Хардвик готовит великолепно на любой плите.

— Зато у нашего повара на любой плите получается не еда, а отрава, — заметил Мартин.

— Однако вы съели все, что было, — ехидно парировал Макс.

— Привычка, — пояснил Мартин. — Когда мы были маленькими, отец не позволял нам вставать из-за стола, пока мы не съедим все, что нам положили. Скряга он был, прости, господи.

— Не скряга, — сухо сказала Сара, — а бережливый человек. Если бы не он, не учились бы вы сейчас в Оксфорде. Эти деньги он не для себя скопил, для вас.

— Что толку в деньгах, если ты не можешь ими пользоваться? — вступил в разговор Саймон.

— Дай тебе волю, ты мигом все истратишь, — огрызнулась Сара.

— Растратишь, как же! — фыркнул Саймон. — Да отец тебе оставил миллион!

— Во-первых, не миллион. Во-вторых, мы должны жить по средствам, ты это понимаешь?

— Если продать этот дом, можно выручить кучу денег, — заметила Констанция.

Сара удивленно подняла на нее глаза.

— Констанция, — с легким упреком сказала она, обращаясь к мачехе, словно к маленькой девочке, — это же наш дом. Разве можно его продавать?

— Мне здесь нравится, — заметила Люси.

— Если бы Сара дала каждому из нас его часть наследства, — сказал Мартин, — мы могли бы жить кто как хочет.

Сара болезненно сжала пальцами виски, и Максу стало безумно жаль ее. Он взял свой бокал, сделал большой глоток — вино в этом доме было, слава богу, вполне приличным — и перекрыл шум голосов своим мощным баритоном, тем самым, при звуках которого вздрагивали и замолкали даже видавшие виды репортеры “Курьера”.

— Я хочу всем вам кое-что сказать по этому поводу.

— По какому поводу? — нахмурился Мартин.

— Поскольку Сара выходит за меня замуж, все прежние договоренности относительно денег теряют силу.

В наступившей мертвой тишине он неторопливо сделал еще один глоток.

Саймон сориентировался первым:

— Так, значит, это вы теперь будете распоряжаться нашими деньгами? — сказал он.

— Вашими? — переспросил с улыбкой Макс. — О нет, ошибаетесь. Своими деньгами вы будете распоряжаться сами, мне до них дела нет. Я же буду распоряжаться деньгами своей жены. — Он поднял бокал и отсалютовал им Cape. — Так, значит, у тебя куча денег, моя дорогая? Это приятный сюрприз. Почему же ты скрывала это от меня?

Мартин нервно повел головой и с отвращением процедил:

— Мама была права. Он просто охотник за приданым. Взгляд, которым одарила Макса Сара, мог бы за минуту вскипятить ведро воды. Впрочем, Макса он вывести из равновесия не смог.

— Ты что-то хочешь сказать, любимая? — спокойно спросил он.

— Я хочу… Моя семья… Ты что, собираешься бросить их на произвол судьбы?

— Отчего же, — улыбнулся Макс. — Я всегда буду рад видеть их в нашем доме. Они даже могут жить вместе с нами.

В наступившей после этого гробовой тишине появился слуга и принялся убирать со стола остатки еды. Принесли новое блюдо, и все приступили к нему в полном молчании. Такое затишье бывает только на войне перед началом смертельной схватки.

Макс переводил взгляд с одного лица на другое. Все выглядели огорченными и не пытались скрыть этого, за исключением Люси. Он отлично понимал эту семейку. Ведь Сарой можно было так или иначе манипулировать. Можно было взывать к ее совести, зная о том, как неловко чувствует она себя в роли единственной наследницы. Да, Сара, несомненно, хотела сделать как лучше, но способ, который она выбрала для этого, был далеко не лучшим, и это еще мягко сказано.

Хорошая встряска — вот что им всем нужно, решил для себя Макс. Хорошая встряска и человек, который вправил бы им на место мозги и нагнал страху — такого, чтобы им на всю жизнь запомнилось. Что ж, он вполне может сгодиться на роль такого страшилы.

Впрочем, этим можно будет заняться позже. Ведь он здесь не для того, чтобы устраивать семейные дела Сары. Главная его цель — выяснить, наконец, что же на самом деле произошло с Уильямом Невиллом.

Прежде всего Макса интересовали сейчас те письма, которые приходили на имя Сары из Винчестера. Он верил в то, что эти письма не выдумка, что Сара в самом деле получала их. Иначе с чего бы ей собираться бежать в Америку? Однако если удастся установить совершенно точно, что Уильям мертв, значит, эти письма писал кто-то другой. И этот другой принадлежит к числу самых близких Саре людей. Возможно и то, что автор этих писем сидит сейчас в одной комнате и за одним столом с Сарой.

К удивлению Макса, по окончании обеда никто не предложил бренди для джентльменов. Не то чтобы Максу очень хотелось провести какое-то время в компании Саймона и Мартина, но кое-что полезное из такого разговора можно было надеяться выудить.

Встав из-за стола, все перешли в гостиную, и по дороге произошло маленькое чудо: Саймон и Мартин бесследно растворились в воздухе. Исчезли, не сказав никому ни слова. Да, что эти парни, что Анна вели себя довольно необычно. Занятная семейка, ничего не скажешь! И, самое главное, никого их исчезновение не удивило. Или у них здесь и в самом деле так принято?

— Как вы относитесь к шерри, Макс? — спросила Констанция.

Она поставила на столик два хрустальных бокала и графинчик с темно-рубиновой жидкостью.

Они сидели вдвоем возле камина. Поскольку Мартин, этот любитель свежего воздуха, исчез, в камине весело потрескивали горящие бревна. Сара и Люси сидели поодаль, возле рояля, и что-то наигрывали в четыре руки.

— Я предпочел бы что-нибудь покрепче, если есть, — сказал Макс.

— Все, я думаю, предпочли бы, — игриво блеснула Констанция своими зелеными глазами и тряхнула головой. — Но только не в этом доме. Макс. Видите ли, мой покойный муж был убежденным противником алкогольных напитков, и поэтому ничего крепче, чем шерри, у нас в доме не водится. Разве что только на Рождество.

— Но он же сам был пивоваром.

— Да, и что? Человеческая логика зачастую бывает выше всякого понимания. Он унаследовал это дело от своего отца, но в душе был убежденным трезвенником. Ирония судьбы! И шерри-то у нас появилось в доме только после его смерти, при нем и этого не было. Так что выбирайте: либо шерри, либо ничего.

— Понятно, — вздохнул Макс, взял предложенный ему бокал, отхлебнул и поморщился. Нет уж, хочет того Сара или нет, но у них в доме всегда будет бренди, к которому Макс уже привык.

Он посмотрел на Констанцию. Та деликатно приподняла брови.

— В чем дело? — спросила она.

— Мне кажется, — заметил Макс, — что за те три года, пока Сара отсутствовала, в ее доме что-то могло и перемениться.

Поначалу Максу показалось, что Констанция не поняла его намека, но потом ее губы сложились в заговорщицкую улыбку.

— Подождите минуту, — сказала она, стремительно поднялась и выскользнула из гостиной.

Вернулась она, как и обещала, ровно через минуту с бутылкой бренди, спрятанной в рукаве.

— Бокалы пусть останутся из-под шерри, — шепнула Констанция, передавая бутылку Максу. — И помните: случись что, я знать ничего не знаю.

Этот щедрый жест поднял настроение Макса. Он опорожнил бокалы, перелив шерри обратно в графин. Делал он это почти не скрываясь, поскольку пара, сидевшая за роялем, ничего не видела и не слышала, по уши уйдя в музыку. Затем Макс наполнил бокалы до краев и поставил бутылку с бренди на пол, возле своего кресла.

Сделав первый большой глоток, Макс сразу же почувствовал себя гораздо лучше. Он откинулся на, спинку кресла и с удовольствием стал прислушиваться к тому, что происходило в другом конце гостиной. Макс не слишком хорошо разбирался в музыке, но и он понял, что дуэт Сары и Люси звучит просто превосходно. Их тонкие пальчики слаженно порхали по черно-белым клавишам.

То, что девушки прекрасно ладят друг с другом, ощущалось не только в музыке, но и в том, как они сидели — плечо к плечу, как обменивались улыбками и понимающими взглядами, легко передавая мелодию друг другу. Неизвестно, как Сара, но Люси была по-настоящему счастлива, и это явно читалось на ее сияющем личике.

Девушки доиграли пьесу до конца и дружно зааплодировали друг другу.

Сара о чем-то негромко спросила, и Люси ответила — достаточно громко, чтобы Макс смог разобрать ее слова:

— Я же говорила тебе, что занималась.

Продолжая улыбаться, девушки встали из-за рояля. Взгляд Сары скользнул по сторонам, на секунду остановился на лице Макса и тут же погас. Затем ее глаза переметнулись к двери, и лицо Сары стало напряженным.

— Анна, — взволнованно выдохнула она.

Макс быстро повернул голову к двери. Там стояла пара — молодая женщина и джентльмен, чья голова виднелась у нее за плечом. Анна — а это была она — оказалась небольшого роста и была сложена так же, как ее сестра. Те же темно-каштановые волосы, тот же овал лица, но… Но, в отличие от Сары, она не показалась Максу ни красивой, ни даже хорошенькой. И в то же время в лице Анны было нечто такое, что приковывает к себе внимание. Может быть, глаза, кажущиеся особенно темными на фоне бледной кожи?

Макс медленно поднялся с кресла, стараясь одновременно видеть обеих сестер.

— Наша коляска перевернулась в канаву на том конце Стоунли, — взмахнула рукой Анна, — и поэтому я не могла встретить тебя. Ты сможешь простить меня?

— Коляска перевернулась? — переспросила Сара, часто моргая ресницами.