Был прекрасный день. Такое утро самой природой было создано для того, чтобы оседлать лошадь и помчаться вдаль. Земля была мягкой, но не сырой; солнце уже успело просушить лужи, остававшиеся после вчерашнего дождя. Ветерок, дувший с побережья, был ровным и теплым.

Конюх вывел Саре ее любимую кобылку — серую, с белыми пятнами на морде и на ногах. Увидев Сару, лошадь радостно заржала.

— Похоже, она тоже соскучилась по вас, мисс.

— Как и я по ней, — ответила Сара. — А где Доббс?

— Приводит в порядок Гордеца, мисс. Позвать его? Если Доббс занят с Гордецом, значит, именно на нем выезжал Макс. Это удивило Сару. Гордец был жеребцом Уильяма и характером очень походил на своего хозяина. Никто, кроме Уильяма, не ездил на Гордеце. И после Уильяма, как всегда казалось Саре, никто не сможет управлять им.

— Не надо, — покачала головой Сара. — Я проедусь недалеко. До холмов и обратно. Поговорю с Доббсом, когда вернусь.

Она поскакала к подножию холмов по широкой просеке, проложенной в густой чаще леса. Вокруг Лонгфилда не было ни искусственных озер, ни фонтанов, ни беседок. Ее отец решил сохранить парк в его естественном виде. Так ему больше нравилось.

Сара с наслаждением вдыхала свежий воздух, а глазами впитывала окружающую ее красоту. Над ее головой раскинулось безоблачное голубое небо, а солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву деревьев, чертили на земле причудливую мозаику теней. Сильно и сладко пахло травой.

На Сару нахлынули ностальгические воспоминания о тех днях, счастливых и неповторимых, когда они с Анной только учились ездить верхом. Отец купил для них пару шотландских пони, а Доббс, старый добрый Доббс, учил их сидеть в седле. И жизнь тогда была ясной и солнечной, как этот погожий день.

Лес начал редеть, и Сара придержала лошадь. Впереди были холмы — безлесные, но покрытые там и тут; зарослями кустарника. Лучи солнца блестели на капельках росы в траве, по которой бродили овцы. Они поднимали свои головы, окидывали Сару безразличным взглядом и снова принимались щипать траву.

Сара принялась подниматься вверх по склону, и с каждой минутой пейзаж перед ней становился все прекраснее. Сначала появились крыши Стоунли, а чуть позже показался и далекий Бат, раскинувшийся вдоль берега реки. А за спиной Сары, слово островок среди зеленого моря, виднелся ее родной дом. Где-то рядом с ним находился и разрушенный ныне дом Анны, но его не было видно в густой листве.

Сара коснулась боков лошади каблуками, и Бонни перешла на рысь. В этом месте холмы становились небезопасными для всадников, потому что были покрыты многочисленными канавами, оставшимися от тех давних времен, когда на этих склонах стояла древняя крепость. Сейчас этих ям добавилось: следы деятельности людей, искавших тело Уильяма Невилла.

Но Саре не хотелось думать ни об Уильяме, ни о других своих проблемах. Было так приятно нестись вперед, ни о чем не задумываясь, и просто наслаждаться этим ветром, этим небом и этим солнцем.

Она еще раз тронула лошадь, и Бонни пошла галопом. Они перескочили через одну канаву, вторую, третью и вот вознеслись на вершину холма, и ничего не было впереди, кроме бездонного сияющего неба. Такой счастливой Сара не чувствовала себя давным-давно. Поднявшись на вершину, она бросила поводья, и Бонни пошла все тише, тише и наконец остановилась.

В эту минуту Сара и увидела его — всадника на белой лошади, который приближался к ней. Она вновь подобрала поводья и развернула Бонни так, чтобы получше рассмотреть лицо всадника. Сначала Сара подумала, что это Саймон на своем Эклипсе, но, когда мужчина приблизился еще немного, Сара увидела, что это сэр Айвор Невилл.

Сара встревожилась. Никогда прежде она не видела, чтобы сэр Айвор заезжал на холмы — ведь они лежали за границами его владений. Он вообще никогда не бывал здесь, считая ниже своего достоинства ступать на землю Сэмюэля Карстерса, которого считал выскочкой и простолюдином.

Тревога сменилась паникой. Первым порывом Сары было бежать. Вот уж кого она меньше всего хотела бы видеть, так это отца Уильяма. Однако Сара сдержалась: бежать уже поздно, да и некуда. С одной стороны заросли кустарника, с другой — крутой склон, с третьей — сэр Айвор.

Он остановил своего коня метрах в трех от Сары, прямо напротив, так, что, если бы она рванулась вперед, он перехватил бы ее. Лицо сэра Айвора было грубоватым и в то же время привлекательным и, можно даже сказать, красивым, но только не тогда, когда он был сердит. Сейчас же сэр Айвор был разгневан, и на его лице и шее вздулись темные вены.

Сара погладила слегка дрожащей рукой холку своей лошади и внутренне собралась.

Сэр Айвор тяжело дышал, и голос его постоянно срывался на крик:

— Ну, ты, грязная потаскуха! Где твой стыд? Как ты посмела вернуться туда, где ты убила моего сына? Что, Уильям здесь спрятан, на холмах? Говори, дрянь!

Голос Сары дрожал так же, как и ее руки:

— Я не прятала тело вашего сына. Я не убивала его. Суд меня оправдал.

Она напряглась, когда сэр Айвор подъехал чуть ближе.

— Суд! — презрительно скривился он. — Простаки деревенские! — И закричал срывающимся голосом:

— Убирайся! Убирайся туда, откуда явилась! Здесь тебе не место!

— Лонгфилд — мой родной дом. Я приехала сюда, и я здесь останусь.

Это было ошибкой. Сэр Айвор вне себя от ярости рванулся вперед. Сара успела опередить его. Она круто развернула Бонни и ринулась вниз с холма, не разбирая дороги.

Путь к отступлению был один — через развалины разрушенной крепости. Под копытами мелькали канавы, летели комья влажной земли, и только теперь до Сары начал доходить замысел сэра Айвора. Он именно этого и добивался: напугать ее и загнать на опасное место. Случись с Сарой несчастный случай, и никто не сможет доказать, что сэр Айвор приложил к нему руку. Свидетелей их встречи не было.

Сара слегка придержала Бонни перед самым опасным местом — развалинами форта. Сзади долетал стук копыт и тяжелое дыхание: сэр Айвор не прекращал погони. Однако Сара сумела сдержать страх и осторожно миновала опасное место, после чего смогла облегченно вздохнуть. Теперь она была на своей земле, в своих владениях. Это прекрасно знала даже Бонни, а сэр Айвор и подавно.

Шум погони за спиной стих. Теперь они были в безопасности. Еще несколько канав, несколько прыжков через препятствия, и вот уже снова под копытами стелется ровная прямая просека.

За все это время Сара ни разу не оглянулась назад. Удивительно было то, что она почти не испытывала ненависти к сэру Айвору. Скорее ей было просто жаль его.

Все еще пребывая под впечатлением от встречи с сэром Айвором, Сара вышла из конюшни и направилась к дому.

— Если бы я знал, что ты отправишься кататься верхом, то подождал бы тебя, — раздался у нее за спиной голос Макса. Он подошел сзади, со стороны рабочих пристроек.

— С тобой все в порядке? — спросил Макс, всмотревшись в напряженное лицо Сары.

Ей не хотелось посвящать Макса в утренний инцидент с сэром Айвором, и поэтому она ответила:

— Я упала с лошади. Наверное, отвыкла ездить верхом. — Она проследила взглядом, откуда пришел Макс, и спросила:

— Ты ходил повидаться с Дрю?

— Да, но его нет.

— Он, наверное, в Стоунли, — предположила Сара. — Ведь у него, кроме меня, есть и еще клиенты.

Они продолжали идти к дому рядом друг с другом.

— Констанция говорила, — сказал Макс, — что он иногда ночует здесь.

— Да, если заработается допоздна.

— Он поздно работал в ту ночь, когда исчез Уильям? Сара резко остановилась и повернула голову к Максу.

— Не смей ни в чем подозревать его! — воскликнула она. — Это нелепо!

— Я просто спросил.

— Нет, — сердито сказала Сара, — в ту ночь Дрю вообще не было здесь. Он ездил в Бристоль по своим делам. И, кстати, разве мог у Дрю найтись повод для того, чтобы убить Уильяма?

— Сара, твой самый страшный враг — это ты сама. Ты стремишься доказать, что ни у кого из окружающих не было повода убить Уильяма — только у тебя одной. Но разве можно поручиться за другого человека? Разве можно знать, что у него на уме?

Ей захотелось заплакать. Сначала встреча с сэром Айвором, теперь вот это. Макс просто совершенно неисправим. Спасибо ему за то, что он верит в ее невиновность и хочет доказать это. Но не так-то просто это доказать. В этой истории все непросто.

Макс обнял Сару за плечи и поцеловал, и она не отстранилась. Это был легкий, почти невинный поцелуй — просто губы коснулись губ.

— Что это было? — чуть слышно спросила Сара.

— Извинение за вчерашнее, — так же тихо ответил Макс.

Он поцеловал ее еще раз, теперь обняв уже за шею, и Сара даже при желании не смогла бы вырваться. Впрочем, у нее и не возникло желания вырываться. Ей было хорошо и спокойно в этих крепких мужских руках. Сару охватило желание, и тут же на смену ему пришло волнение.

"Ах, если бы, если бы, если бы…” — стучали молоточки в голове Сары.

Она вцепилась в его рукав. Губы ее раскрылись, ей хотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно.

Макс первый откинул голову и улыбнулся.

— Со мной происходит то же самое, — просто сказал он. — И такое со мной впервые.

Сердце Сары бешено колотилось, а в ответ она смогла выдохнуть только одно слово:

— Нет.

— Ты сама это поймешь рано или поздно, — грустно улыбнулся Макс. — Хотелось бы, чтобы это произошло как можно раньше. Ты слишком долго была одна, Сара. Я хочу тебе помочь избавиться от этого.

Ей хотелось верить Максу, и она уже протянула было ладонь, чтобы погладить его по щеке, но вместо этого подняла ее выше и приложила к своему виску.

— Похоже, я ударилась сильнее, чем мне показалось, — сказала она. — Чашка крепкого сладкого чая — вот что мне сейчас нужно, пожалуй, больше всего.

Остаток пути они прошли молча.

Они пили чай в гостиной, когда туда вошла Анна. Человек, вошедший вместе с ней, не мог быть никем иным, как викарием. Он был старше Сары, на вид ему можно было дать больше тридцати. Лицо викария — квадратное, с длинным носом и тонкими губами — казалось еще бледнее на фоне его черного одеяния.

Анна представила Макса и Сару мистеру Торнли и присела вместе со всеми к столу.

Сел за стол и мистер Торнли. Он налил себе чашку чая и сказал, обращаясь к Саре:

— Позвольте мне выразить вам свою благодарность, мадам, за ту поддержку, которую вы оказываете нашей церкви. Можете быть уверены, что каждый пожертвованный вами грош будет потрачен на доброе дело. Надеюсь, ваши пожертвования будут продолжаться и впредь?

Ответ Сары прозвучал неопределенно. Она не могла пока что понять, что именно насторожило ее в тоне викария. Может быть, он, как и все остальные, продолжает считать ее убийцей, несмотря на оправдательный приговор суда? Но нет, смотрит он на нее довольно дружелюбно. И Сара позволила себе немного расслабиться, передав нить разговора Максу.

Они обменялись с викарием дежурными фразами о здоровье, погоде и предстоящей свадьбе. При этом, поздравляя Макса со вступлением в законный брак, викарий многозначительно посмотрел на Анну. Анна на это внешне никак не отреагировала.

— А много ли бедных у вас в приходе, викарий? — спросил Макс.

— О да, лорд Максвелл. Их очень много, и они гораздо беднее даже таких небогатых людей, как мы сами. — Он положил в свою чашку еще кусочек сахара. — Но что поделать, ведь мир устроен так, что в нем всегда есть богачи и нищие.

— Не могу согласиться с вами, — возразил Макс. — При чем тут мир и его устройство?

— Ну как же, — снисходительно посмотрел на него мистер Торнли. — Если бы не было бедняков, некому было бы работать. Тогда все люди проводили бы время в безделье и пьянстве. Нет, бедные всегда были и будут, и это справедливо. Наш же христианский долг — помогать им по мере наших сил.

— Так, значит, — холодно сказал Макс, — нас, аристократов, вы считаете сплошь бездельниками и пьяницами?

Викарий сдулся, как проколотый воздушный шарик. Сейчас он больше всего был похож на букашку, попавшую под микроскоп.

— Я считаю, — промямлил викарий, — что всемогущий господь сотворил этот мир таким, каким хотел его видеть, и не нашего ума дело мудрствовать над промыслом божьим. Надо смириться с тем, что каждый занимает под солнцем то место, которое ему уготовано свыше.

Макс поднес к губам чашку и сделал большой глоток.

— Скажите, викарий, — спросил он, — а как это ваш милостивый бог допускает, чтобы пятилетних мальчишек забирали от родителей и заставляли работать трубочистами? Вы и ваш господь, вы знаете, сколько таких мальчишек погибает каждый год в этих проклятых трубах? Они задыхаются там или ломают себе кости, а иногда даже сгорают заживо. А дети, которые работают в угольных шахтах, добывая уголь для тех же самых каминов, — их-то за что так карает ваш всемилостивый владыка?

Мистер Торнли смутился, но Сара смутилась, пожалуй, еще сильнее. Поначалу она не вслушивалась в разговор: ее мысли были заняты сэром Айвором. Теперь же она почувствовала, что Макс разъярен, и пыталась понять, чем именно.

— Я полагаю, у вас очень доброе сердце, лорд Максвелл, — через силу улыбнулся викарий.

— Вы не ответили на мой вопрос, — без улыбки напомнил Макс.

В наступившей тишине лицо викария сделалось пунцовым. Макс не отрываясь смотрел в глаза мистеру Торнли, кроша пальцами ломтик поджаренного хлеба.

— Ценны не слова, а поступки, — негромко сказала Анна, прерывая затянувшееся молчание. — Все, что нам удается собрать, мы направляем на помощь бедным, до последнего пенни. Разве это не существеннее слов?

— Ваша детская простота и чистота помыслов делают вам честь, мисс Карстерс, — наклонил голову викарий.

Макс уже открыл рот, чтобы что-то возразить, но Сара успела опередить его.

— Чайник! Чайник совсем пустой, — быстро заговорила она. — Не приказать ли принести новый?

Как только викарий вместе с Анной откланялись и отправились собирать пожертвования для благотворительной ярмарки, Сара напустилась на Макса:

. — Ты был слишком резок с мистером Торнли.

— Этот тип людей мне хорошо знаком, — ответил Макс и поморщился:

— Слава богу, что не все они становятся викариями.

— Что за тип?

— Тупые индюки, которые сами не понимают, о чем говорят. Да и не хотят ничего понимать, вот что самое главное! Сара, ты знаешь что-нибудь о мальчишках-трубочистах?

— Нет.

— Их кожа должна задубеть, чтобы не облезть клочьями в дымоходных трубах. Для этого их заставляют стоять возле открытого огня так, что их колени и локти… — Макс глубоко вздохнул. — Нет, пожалуй, тебе об этом и впрямь лучше не знать.

Он выглядел таким расстроенным, таким подавленным, что Cape захотелось приласкать его и сказать, что она все понимает. Хотя на самом деле она не понимала ничего.

— Прости, — сказала Сара, — я не знала. Ты прав. Я никогда прежде не задумывалась над этим. Взгляд его смягчился, и улыбка тронула губы.

— Если бы ты была регулярной подписчицей “Курьера”, то знала бы. В прошлом году я написал серию статей о жизни бедняков. Чтиво получилось не из приятных. Потом на редакцию обрушился целый шквал опровержений.

— А кто-нибудь поддержал вас?

— Никто. Одни считают, что мы должны закрывать глаза и не видеть теневых сторон жизни, другие обвиняют нас чуть ли не в подстрекательстве к гражданской войне. И многие письма повторяют слова мистера Торнли.

— А почему же вас никто не поддержал? — удивилась Сара.

— Потому что бедные газет не читают. Они, как правило, вообще не умеют читать. Но даже если бы и умели, они не могут потратить на газету ни одного пенса. Они настолько бедны, что продают своих сыновей в рабство — у них это называется “отдать в подмастерья”. А их дочери… Вот уж кому никак не позавидуешь! Им достается хуже всех. Они…

Макс не договорил и после продолжительной паузы продолжил уже более спокойно:

— В своих статьях я пытался доказать, что у бедных нет ни прав, ни голоса. За них некому заступиться. Однако ты права, я был резок с нашим гостем. Приношу свои извинения.

Сара была удивлена. До сей поры она была уверена в том, что “Курьер” — бульварная газетка, напичканная скандальными новостями и сплетнями. Однако это оказалось не совсем так. А может быть, и совсем не так. В любом случае этот разговор заставил Сару по-новому взглянуть на Макса Уорта.

— Ты очень странный и непонятный человек, Макс Уорт, — сказала она негромко и медленно, — самый странный человек изо всех, кого я когда-либо знала.

Улыбка тронула губы Макса и расплылась вверх по лицу, пока от нее не загорелись его глаза.

— Это самые приятные слова, которые мне довелось от тебя услышать, Сара.

Она смутилась и сказала, опуская глаза:

— Знаешь, я разрешаю тебе вести себя с мистером Торнли так, как тебе угодно. Констанция была права. Он напыщенный дурак.

Макс сделал глоток остывшего чая из чашки.

— Не стоит волноваться. Анна не любит викария.

— Почему ты так думаешь? — изумилась Сара.

— Потому что твоя сестра обладает тонкой душой, а этот викарий болван неотесанный.

— А ты быстро умеешь разобраться в людях, верно, Макс? — рассмеялась Сара.

Улыбка понемногу сползла с его лица.

— Не всегда, — признался он. — Насчет тебя, Сара, я очень долго ошибался и теперь чувствую себя виноватым. Но так или иначе, я добьюсь, чтобы твое имя…

— Не надо, — отрицательно покачала головой Сара, вскочила и выбежала из гостиной.

Сэр Айвор ворвался к себе в кабинет и первым делом бросился к подносу, на котором стояли графины с напитками. Он налил до краев большой бокал бренди, осушил его одним глотком и тут же налил второй. Ах, как он жалел, что этой ведьме удалось не сломать себе сегодня шею! Ту самую шею, которую она уберегла от веревки за счет своего обаяния. Шлюха! Путалась с его сыном прямо под носом у своей сестры. Наверняка сама и затащила Уильяма к себе под одеяло.

Но нужно держаться впредь подальше от этой ведьмы. А то и до греха недалеко, еще затянешь петлю на своей собственной шее!

Но как лорд Максвелл попал в ее сети, вот что непонятно! Ведь он появился в Лонгфилде в качестве жениха этой потаскухи. Жена говорила, что именно так. Ну, ничего, Сара Карстерс, ты скоро доиграешься! Не думаю, что лорд Линдхерст будет в восторге от того, что его наследник женится на дочке какого-то пивовара да еще при этом на шлюхе, судимой за убийство. Нет, такой аристократ, как лорд Линдхерст, ничего подобного не потерпит. Тут-то тебе и настанет конец, голубушка!

Так что остается только ждать. Очевидно, лорд Максвелл должен будет прийти к нему и объясниться. Разумеется, он хотел получить материал для своей газеты. Но почему все обернулось таким образом? Или Сара Карстерс и его сумела затащить в свою постель?

Сэр Айвор улыбнулся. Ему было приятно думать о том, что эта женщина еще раз вывалялась в грязи.

Раскаты звонкого смеха донеслись в раскрытое окно, и, выглянув наружу, сэр Айвор увидел свою жену. Леди Невилл шла по парку со своим слугой. Она снова рассмеялась, и сэр Айвор припомнил, что называл когда-то этот смех журчанием серебряного ручейка. Однако за последние тридцать лет этот ручеек успел ему порядком надоесть.

Сэр Айвор медленно допил бренди. У Дженни тоже звонкий смех, но он по крайней мере натуральнее, чем смех леди Невилл.

Дженни. Чистенькая, молоденькая и свежая. Нет, он не будет торопиться лишать ее девственности, он поиграет с ней как кошка с мышкой, а уж потом…

Дыхание сэра Айвора стало тяжелым. Он поставил на стол пустой бокал, закрыл окно и задернул шторы. Трижды дернул за шнур колокольчика, вызывая Дженни.

Повернулся к двери и стал ждать ее появления.