7

Эми Спенсер, бывшая Эмми Кортни, сохраняя любезную улыбку на лице, провожала последних гостей. У всех создалось впечатление, что она ждет высокого гостя, не желающего, чтобы о его посещении знали, и она не делала попыток разубедить их в этом. Женщине ее положения мало иметь вкус, красоту и ум. Она всегда должна быть таинственной, неповторимой, сводящей с ума – чтобы повысить себе цену.

Как только ливрейный лакей закрыл дверь за гостями, улыбка тут же погасла. Сегодня день ее рождения, а ей так одиноко. В целом мире нет человека, с которым она хотела бы провести этот вечер. Вчера в ее ложе в театре толпились молодые аристократы, жаждавшие поцеловать кончики ее пальцев, ищущие ее благосклонной улыбки. Но как человек она их не интересовала. Она была в моде, показаться с ней – в коляске на прогулке в парке, в ресторане или театральной ложе – почиталось за высший шик. Получить приглашение на один из ее вечеров значило стать предметом всеобщей зависти.

Эми была наградой, знаком отличия в тех кругах, где она вращалась, – и выше этого подняться не могла. В приличном обществе ее не принимали, что не мешало мужчинам, представителям этого общества, торить к ней тропинку. Как раз сейчас она могла выбирать между шестью титулованными особами, жаждавшими взять ее под свое покровительство. Увы, ни один из них не любил ее. Сделать Эми Спенсер своей любовницей – вот единственное, чего каждый из них добивался как преступной награды. К счастью, она могла позволить себе быть независимой, а поскольку ни один из поклонников не интересовал ее, Эми предпочитала какое-то время обойтись без покровителя.

Она прошла в маленькую гостиную в глубине дома, где обычно проводила время с Элизой, своей компаньонкой, когда не было гостей. Комната была пуста. Она подошла к буфету, налила полный бокал мадеры и уселась на уютную софу сбоку от камина.

«С днем рождения, Эми!» – сказала она и отпила вина.

Ни подарков, ни поздравлений. Она никому не говорила, когда у нее день рождения, – не любила вспоминать о своем возрасте, и после двадцати шести перестала считать, сколько ей лет. Она давно решила, что двадцать шесть – прекрасный возраст для женщины и стоит на этом остановиться.

«Тебе почти тридцать три. Сколько еще ты будешь так жить?» – пришли на память слова сестры.

«Куда дольше, чем ты можешь вообразить, Китти», – мысленно ответила она, но воспоминание о последней встрече с сестрой вынудило ее отставить бокал.

Эми не могла позволить себе опуститься, не следить за собой, как это делали многие замужние женщины. Лицо, фигура – это было все ее богатство. Она должна оставаться молодой и привлекательной. Сохранять молодость и красоту стоило немалых усилий, но это то, что привлекает в женщине мужчин. Каждое утро Эми несколько часов проводила за туалетом, добиваясь желаемого эффекта. С каждым годом на это уходило все больше времени.

Вспомнив о Китти, она помрачнела. Та встреча оставила у нее тяжелый осадок, глухое раздражение. Эта благонравная девица действительно думает, что у нее тут бордель! А она просто устраивает вечера, чтобы ее «подруги» могли развлечься, познакомиться с джентльменами, которые хотят какого-то разнообразия, устав от тщеславных и чопорных жен. Что ее гости делают после того, как покидают этот дом, Эми не касается.

Ей тридцать три. Она желает насладиться тем, что ей удалось достичь. Эми долго и трудно шла к этому с того самого дня, когда человек, которого она любила и за которого надеялась выйти замуж, бросил ее без гроша в кармане.

Многие женщины, оказавшись в ее положении, становились шлюхами, продающими себя в Сент-Джеймском парке за какой-нибудь шиллинг. Она, после своего несчастья тщательно выбирая любовников и никогда не забывая о будущем, достигла вершины в своей профессии.

Теперь о будущем можно не тревожиться. Эми научилась обращаться с деньгами. Знала, когда нужно быть экономной, а когда можно дать себе волю. Ее вечера не стоили хозяйке дома ни гроша. На другое утро слуга обычно приносил ей поднос с конвертами, набитыми пятидесятифунтовыми купюрами, и с визитными карточками дарителей. Эми посылала каждому джентльмену любезную записку, сообщая, что делать подарок не было необходимости, но что она воспринимает его как искреннее движение щедрой души.

Она тратилась главным образом на одежду, слуг и содержание дома и собственного выезда. Необходимо было держать марку, всегда оставаться на высоте. Малейшее отступление от этого правила привело бы к непоправимым последствиям. Люди стали бы задаваться вопросом, уж не сходит ли она со сцены, пошли бы сплетни, и ее бросили бы ради новой восходящей звезды.

Тридцать три. День ее рождения. И где же, черт возьми, ее друзья?

Она невесело рассмеялась. Что это на нее нашло? Она сама себе лучший друг, и это ей давным-давно известно.

Она с вызовом подняла бокал: «За Эми Спенсер!» – и выпила до дна.

Дверь открылась, и вошла мисс Коллиер, ее компаньонка. Это была статная дама под сорок, которую обстоятельства вынудили искать средства к существованию, и она больше года назад нанялась к Эми. Эми жалела ее и в то же время подшучивала над ней. Она была убеждена, что ее компаньонка надеялась найти богатого мужа из числа джентльменов, бывавших у хозяйки. Однако мисс Коллиер быстро пришлось убедиться, что чем старше мужчины, тем за более молоденькими и хорошенькими женщинами охотятся.

– Пришла миссис Брюс, – объявила мисс Коллиер. – Примете ее?

– Почему бы не принять? – сказала Эми. Джулия была ее лучшей подругой – или той, кого принято считать за подругу среди дам их круга. – Я приму ее здесь, тут уютней. Проводите ее ко мне.

Вскоре появилась молодая женщина, одетая по последней моде. Эми не преминула заметить, когда они обменивались поцелуем, что ее соперница не в лучшей форме. Да, Джулия была ее соперницей – по крайней мере Джулии хотелось надеяться на это. Она снимала дом на Чарлз-стрит, имела ложу в театре, но еще не достигла той вершины популярности, когда ее вечера посещали бы мужчины из высшего общества. Подобно Эми, она понимала, как важно создать о себе мнение как о первой красавице, расположения которой все ищут.

Мисс Коллиер вышла приготовить чай с бисквитами, и они принялись обсуждать общих знакомых. Эми чувствовала, что Джулия пришла неспроста, – что-то важное привело ее. Она казалась встревоженной, возбужденной, но заговорила о главном не раньше, чем мисс Коллиер принесла чай.

– Ротем окончательно оставил меня, – сказала она и неестественно рассмеялась. – У него действительно появился кто-то другой.

Ее жеманный смех действовал Эми на нервы. Когда-то лорд Мельбурн сделал Джулии комплимент относительно ее очаровательной манеры смеяться, и Джулия не забывала об этом.

– Мужчины непостоянны, – неопределенно ответила Эми.

– Значит, ты что-то знаешь? – тут же ухватилась за ее слова Джулия, манерно вскинув голову, отчего ее кудряшки рассыпались по плечам. – Все говорят, что они встретились у входа в твой дом. Кто она, Эми? Кто моя соперница?

– Не слышала ни о какой сопернице, хотя… может быть, это леди Ротем вернулась из Испании?

– О нет. Ходят слухи, что он устроил свою любовницу в маленьком домике в Хэмпстеде и никуда ее не выводит. И сам нигде не появляется, он превратился в настоящего отшельника. Я послала ему несколько записок домой, на Кавендиш-сквер. Ротем ни на одну не ответил. Это так несправедливо. Я отвергла Лейнстера, потому что была уверена, что Ротем уже у меня в кармане. А теперь все надо мной смеются, говорят, нечего было торопиться, что цыплят по осени считают…

Сердце Эми сжалось от дурного предчувствия.

– В Хэмпстеде? – переспросила она. – И они встретились возле моего дома?

– Ты не знала?

Эми не слушала ее. Она припомнила, как Маркус описывал ей Катрин, желая узнать, кто эта девушка и что она делает в ее доме. Он удовлетворился ее ответом, заставив поверить, что более не интересуется незнакомкой. Ах, Маркус, ах, хитрец!

Отбросив светские манеры, она прервала монолог Джулии:

– Кто сказал тебе о доме в Хэмпстеде?

– Берти Лэмб, вчера вечером в театре. Его кучер слышал это от кучера Ротема.

Эми решила прекратить этот разговор, опасаясь, что он заведет их слишком далеко, а вот как успокоить Джулию Брюс, она знала.

– Берти Лэмб хуже любой сплетницы. Он обожает все преувеличивать. Я видела, как он смотрит на тебя. Не удивлюсь, если Берти сам имеет на тебя виды. Разве ты не понимаешь, что его очень устроило бы, если б ты порвала с Ротемом? Тогда у него может появиться шанс.

Джулия просияла, в красивых зеленых глазах вспыхнул интерес. Она услышала то, что желала услышать.

– Берти? Думаешь, он увлечен мной?

– Конечно, увлечен. А разве все мужчины не увлечены тобой?

Зазвенел серебристый смех.

– Но Берти почти нищий.

– А еще у него дурные манеры, и он бессовестный тип, – подхватила Эми. – Ротем куда лучше.

– Но почему он не отвечает на мои письма?

– Причин может быть сколько угодно. Только он сам может тебе ответить.

Джулия опустила глаза и старательно помешивала ложечкой в чашке. Потом с легким прищуром взглянула на Эми.

– Ведь вы с Ротемом были одно время близки?

Все знали об этом, так что Эми даже не пыталась отрицать.

– Когда-то я была его любовницей, но это было больше десяти лет назад. Мы расстались друзья ми, и до сих пор у нас прекрасные отношения.

– Знаешь, что мне больше всего нравится в тебе, Эми? Что ты совсем не ревнива. Я бы на твоем месте выцарапала глаза любой, на кого загляделся бы Ротем. – Джулия, позабыв о своем серебристом смехе, захихикала. – Только ведь здесь все наоборот, не правда ли? Это женщины заглядываются на него.

– Ревность, – сухо заметила Эми, – это то, что женщина в нашем положении не может себе позволить. Только жены могут ревновать. Помни об этом, если вздумаешь распускать слухи о Ротеме. Вряд ли ты захочешь, чтобы он стал твоим врагом.

– Конечно, не захочу, – поспешила заверить ее Джулия.

Она не стала засиживаться и вскоре ушла, более уверенная в себе, а точнее, самовлюбленная, как всегда.

Эми посмотрела в окно, проводила взглядом отъезжающую карету и направилась в спальню писать письмо Катрин. В голове у нее царил полный хаос, и она несколько раз все перечеркивала и принималась писать заново. Она начала письмо в пятый раз, когда вошел лакей с большим пакетом, доставленным только что. Вскрыв его, она нашла акварельный пейзаж, изображавший Хэмпстедскую пустошь, и приложенную к нему записку.

«С днем рождения, Эми. Любящая тебя Китти», – прочитала она.

Эми смотрела на рисунок, едва сдерживая слезы. Справившись наконец с волнением, она позвала лакея и велела заложить коляску. Через минуту послала вдогонку другого, чтобы отменить приказ, предпочтя для этой поездки анонимность наемного экипажа.

8

Катрин молча смотрела на Эль Гранде, который подкладывал каминными щипцами уголь в камин. Они находились в ее кабинете. Майор Карузерс, выбравший место за столом, задумчиво барабанил пальцами, размышляя над тем, что сообщила им Катрин. Они разговаривали уже более часа, обсуждая ситуацию точно так же, как неделю назад она обсуждала ее с Маркусом.

Это был не первый ее разговор с майором Кару-зерсом. В начале недели Катрин встретилась с ним в задней комнате магазина женской одежды. Но Эль Гранде она видела впервые за долгое время.

Воспользовавшись тем, что Маркус уехал на несколько дней к другу поохотиться, так что можно было не опасаться его неожиданного появления, Катрин организовала эту встречу. В доме, кроме них, никого не было: супругов Макнолли она уговорила поехать навестить их дочь в Твикенхеме, и до завтра они не вернутся.

Эль Гранде поймал взгляд Катрин и улыбнулся.

– К английскому климату трудно привыкнуть, – сказал он, – и осень в этом году выдалась ранняя.

Он был на год младше ее, но выглядел куда старше. И еще Эль Гранде изменился по сравнению с тем, как выглядел в ту пору, когда был предводителем отряда. В то время он был таким, каким его описывали легенды, и вместе с тем превосходил того Эль Гранде, каким представляла его народная молва. Но это было давно, когда они освобождали Испанию от французов. Теперь он стал тенью прежнего Эль Гранде. Ей было больно видеть его таким, но больней было то, что она не знала, как помочь ему.

Майор Карузерс перестал барабанить по столу, и взгляды мнимых брата и сестры устремились на него. Вид у него был внушительный, хотя он и не носил теперь мундира. Он был высок, красив и без единого седого волоса в густых каштановых волосах, несмотря на свои сорок восемь лет.

– Интересно, – произнес он, – очень интересно. Не помню, упоминал ли я о том, что у Ротема замечательный послужной список? Никто из его полка не может сказать о нем ничего плохого.

– Так вы считаете, что он говорит правду? – спросила Катрин.

– Этого я не говорил, – покачал головой майор Карузерс. – Внешнее впечатление может быть обманчивым. Так на чем я остановился? Ах да! Теперь, когда я провел небольшое расследование, которое намерен продолжить, ситуация представляется мне следующей: полковник Барнс убит, в этом нет никаких сомнений, что же касается других несчастных случаев, я, откровенно говоря, не верю в их случайность. Тут я согласен с Ротемом, и по тем же самым причинам. Все сделано слишком чисто. Никаких свидетелей. О чем это говорит? Я скажу вам о чем.

Он продолжал, приводя те же доводы, какие обсуждали они с Маркусом. По мнению майора, складывалось впечатление, что если все эти люди были действительно убиты, то убийцу логично искать среди двух уцелевших – Маркуса и стрелка.

– Но если Ротем убийца, зачем ему привлекать внимание к этим смертям? – возразила Катрин. – Какой в этом смысл?

– Можно ли придумать, – ответил Карузерс, – лучший способ сбить нас со следа, поскольку он последний из уцелевших и у людей непременно возникнут подозрения? Но все это пока лишь предположение, нужно узнать больше.

Затем, обратившись к Катрин, сказал:

– Мы не можем забывать и о тебе, Катрин. Ведь у тебя есть повод мстить Ротему.

Катрин вспыхнула. В их последнюю встречу она вынуждена была признаться майору, что она и есть та женщина, на которой Маркус женился в Испании. Ода рассказала ему только, что сделала это из мести, потому что Ротем вел себя легкомысленно по отношению к ней, и что она полагала, что он аннулирует их брак, как только закончится война. Ей и в голову прийти не могло, что майор решит, будто она способна на кровавую вендетту.

Заметив озорные искорки в его глазах, она вспомнила, что майор Карузерс обожал всяческие неожиданные проказы. Успокоившись, она ответила:

– Полагаю, что дальше вы скажете, что я прибегла к помощи британской разведки, чтобы только сбить вас со следа.

Катрин взглянула на Эль Гранде и улыбнулась, встретив его улыбку. На какой-то миг ей увиделся прежний Эль Гранде, ее друг по опасной, полной приключений жизни.

Карузерс непроизвольно вновь начал барабанить пальцами по столу. Заметив это, он сжал их в кулак.

– Я не могу найти стрелка, не зная, кто он. Как я уже говорил, в то время там не должно было быть никаких стрелков. Это могли быть дезертиры, которые, на свою беду, наткнулись на французский патруль. Мы можем никогда их не найти.

На некоторое время все замолчали.

– Так или иначе, ничего не остается, как заняться Ротемом. – Майор перевел взгляд на Катрин. – Независимо от того, знает ли он, что ты Каталина, или нет, мы хотим, чтобы ты приняла его предложение и узнала, что он в действительности намерен предпринять, если вообще намерен как-то действовать. Собери как можно больше информации. С кем он видится? Где бывает? Войди к нему в доверие и узнай, что ему известно. Если он невиновен, прекрасно. Тогда мы будем уверены, что за всем этим стоит стрелок. Но пока придется исходить из того, что Ротем виновен. Так безопасней.

Он посмотрел Катрин в глаза.

– Если убийца он, помни, что он уже не раз наносил удар. Разумеется, ты должна действовать со всей осторожностью. Ты знаешь, как позаботиться о безопасности.

– Знаю, – кивнула она. – Я согласна.

Произнеся эти слова, Катрин ощутила, как быстрей заструилась по жилам кровь, как напряглись нервы и обострились чувства. Она вновь была на задании. Давно ей хотелось ощутить это возбуждение перед опасным делом – но только не перед таким.

– Ты должна ни на минуту не терять бдительности, – сказал майор Карузерс. – Должна всегда ожидать худшего. – Он выделил слово всегда. – Я слышал, что Ротем приятный в обхождении, видный джентльмен, умеет обращаться с женщинами. Не подпускай его слишком близко.

– Об этом можете не беспокоиться, – ответила Катрин. – Я хорошо знаю, что представляет собой Ротем, и к тому же презираю его.

Она метнула взгляд на Эль Гранде, но не встретила ответной улыбки.

– Если обнаружишь свою неприязнь, это может его насторожить, – предупредил Карузерс.

– Я знаю свое дело, – ответила она.

– Вот и умница. – Майор Карузерс встал. – Барнс был одним из лучших моих офицеров-разведчиков. Он к тому же был родственником министра. На меня сильно давят, требуют, чтобы я поскорее разобрался с этим убийством. Надо еще обсудить детали – через кого держать связь и прочее.

– А если через Роберта? Разве он не участвует в этом деле? – Она и Эль Гранде всегда действовали вместе.

– Абсолютно исключено, – тут же откликнулся майор. – Он сам скажет тебе почему, когда я уйду. Знаю, вы хотите побыть одни. Мне подождать тебя, Роберт?

– Благодарю, не надо. Я найду дорогу домой.

– Как хочешь.

Когда Катрин, проводив майора Карузерса, вернулась, Эль Гранде встал и протянул к ней руки. Не колеблясь, она шагнула к нему.

Ах, Роберт, я… – Чувства переполняли ее, не оставляя места словам.

– Мне тоже так не хватало тебя, – сказал он. – У тебя все хорошо? Ты счастлива? – Роберт смотрел на нее, положив руки ей на плечи.

– У меня все прекрасно. А как ты?

– Кошмары меня больше не мучают, и отец Меллори говорит, что это хороший признак. Но, Каталина, почему ты согласилась?

Она выскользнула из его рук.

– Потому что майор Карузерс прав. Это прекрасная возможность узнать тайну убийства. Никто не может приблизиться к Ротему настолько, на сколько могу я. Никто не сумеет сыграть роль Каталины.

У Роберта была манера испытующе глядеть в глаза, стараясь понять, говорит ли человек правду и что он думает, что чувствует. От этого его взгляда ей всегда становилось не по себе.

– Может, ты все еще хочешь отомстить Ротему за то, что он сделал с твоей сестрой?

– Не знаю, зачем я вообще рассказала тебе про Эми, – вырвалось у Катрин.

– Потому же, почему я рассказал тебе о том, что случилось с моей семьей. Мы – друзья.

– Дело не в этом, – возразила Катрин. – Просто ты обладаешь талантом заставлять людей рассказывать тебе то, что обычно скрывают ото всех.

– Ты не ответила на мой вопрос. Она нервно вздохнула и рассмеялась.

– Нет, это не месть. Я тебе уже сказала, почему согласилась участвовать в этом деле, а еще потому…

– Почему?

– Не знаю, смогу ли я выразить это словами. В моей жизни чего-то не хватает, сама не знаю чего. О нет, я не имею в виду мужчин. По-моему, замужество мне пойдет только во вред, я потеряю свою свободу. – Она беспомощно пожала плечами. – Последнее время я живу как-то неинтересно, монотонно. Ты понимаешь, о чем я?

Он прикоснулся к ее руке.

– Бедная Каталина. Бедный я. Война изменила нас. Видно, мы с тобой еще привыкаем к новой жизни, каждый по-своему.

Катрин не хотелось продолжать эту тему, внушавшую ей какую-то тревогу, беспокойство.

– Роберт, ты ведь не считаешь, что Ротем действительно убийца?

– Нет. Я помню, какими угрозами заставил его жениться на тебе.

– Ротем тоже об этом вспоминал. Ты угрожал убить всех его товарищей.

– Мне кажется, что если бы он хотел, чтобы его товарищи умерли, то воспользовался бы моим блефом.

Катрин покачала головой.

– Вы с Ротемом рассуждаете одинаково. Он думает, что та твоя угроза не была пустой и теперь ты ее осуществляешь.

– Dios! Боже! Зачем мне это нужно?

– Это-то он и намерен выяснить.

Они понимающе улыбнулись друг другу.

– Мне бы хотелось, – сказала Катрин, – чтобы мы вместе участвовали в этом деле, как прежде.

– Карузерс этого не допустит. Он понимает, что я кончился как агент.

Она запротестовала, но Роберт спокойно продолжал:

– Ты знаешь сама, что у меня душа не лежит к этому. Я уже не тот, что прежде. Не Эль Гранде. Я – человек, который ни в чем не видит особого смысла. Я был бы плохим помощником тебе, совершал бы ошибки, мог бы навлечь на тебя угрозу. Майор Карузерс понимает это – вот почему он не разрешает мне участвовать.

Не успела она ответить, как с улицы постучались. Катрин не сразу сообразила, что слуг в доме нет и некому открыть дверь. Она встала, Эль Гранде тоже поднялся.

– Мы сказали друг другу все, что нужно было сказать, – печально произнес он.

– Погоди, не уходи. – В душе Катрин шевельнулась жалость. – Мы так давно не виделись. Я избавлюсь от посетителя, кто бы это ни был, и мы поговорим о прошлом, повспоминаем. Хорошо?

9

Она проводила взглядом фигуру Эль Гранде, вышедшего в стеклянную дверь, ведущую на террасу и в сад, и поспешила открыть позднему гостю. Катрин не сразу узнала даму, стоявшую на пороге. Гостья была во всем темном, черная вуаль скрывала ее лицо. Но когда дама быстро прошла мимо нее в дом, она сразу поняла, кто это. – Эми!

Смутная надежда шевельнулась в Катрин, но почти сразу и угасла, как только прозвучал резкий голос Эми:

– Я хочу поговорить с тобой наедине, Кэт.

Она быстро огляделась, как бы желая убедиться, что они одни, и, не успела Катрин остановить ее, направилась в кабинет.

Свечи еще не были зажжены. Мягкий свет от камина, пляшущий на стоявших перед ним креслах, сообщал необходимую интимность обстановке, но Эми ничего не замечала, сосредоточившись на цели своего визита. Сделав несколько шагов по кабинету, она откинула вуаль и торопливо заговорила:

– Это не светский визит. У меня нет желания болтать с тобой в гостиной. То, что я хочу сказать, лучше всего сделать здесь, вдали от глаз и ушей слуг. Я хочу поговорить с тобой о Ротеме.

Услышав имя графа, Катрин забыла, что хотела сказать, и с удивлением переспросила:

– О Ротеме?

Эми сделала нетерпеливый жест:

– Я не вчера родилась, Кэт. Я вижу, когда мужчина увлечен женщиной, а Ротем явно увлечен тобой. Он говорил мне о тебе, и я видела его лицо. Как далеко у вас зашло? Вот что я хочу знать.

Катрин похолодела. Первой мыслью было: Эми знает или подозревает, что она замужем за Маркусом.

Катрин молчала, и Эми взорвалась:

– Дурочка! Разве не понимаешь, что ты играешь с огнем? Он не женится на тебе. Он найдет себе ровню, аристократку. Они всегда так поступают.

– О чем ты говоришь? – спросила Катрин, ничего не понимая. – Я не собираюсь выходить замуж за Маркуса.

Кровь отхлынула от лица Эми; она была потрясена.

– Ты не понимаешь сама, что говоришь. Ты не из тех, кто может быть любовницей и довольство ваться этим. Ты не понимаешь, что случается с девушкой, когда она надоедает мужчине и он бросает ее. Я знаю, о чем говорю. Хочешь кончить тем же, что и я? Потому что, если он тебя бросит, произойдет именно это. Один неверный шаг, Кэт, и этого будет достаточно, чтобы навсегда распроститься с возможностью иметь дом и семью. – Лицо ее стало жестким. – Подумай, Кэт, – ни мужа, ни дома, ни детей. Только череда покровителей. Ты этого хочешь? Не будь дурой. Ни один мужчина не стоит такой жертвы.

Катрин в замешательстве слушала беспрерывный поток слов, но скоро поняла все, даже то, о чем Эми не сказала. Глаза ее загорелись, отражая бурю чувств, вспыхнувших в ней.

– Эми, – сказала она наконец, прервав сестру, – ты заблуждаешься. Ротем ничего для меня не значит. Он видел, как я выходила от тебя, и принял за кого-то… Его поразило мое сходство с той женщиной, и ему стало любопытно, кто я такая.

Эми молча выслушала ее и понемногу начала остывать.

– Ты не влюблена в него?

– Мы едва знакомы.

– Не лги мне, Кэт. Только не в этом.

– Я не лгу.

Казалось, весь боевой пыл Эми наконец иссяк. Она отвернулась от Катрин, но тут же вновь напряглась, когда на нее дохнуло ветерком из раскрытой двери на террасу.

Метнув уничтожающий взгляд на Катрин, она позвала:

– Выходи, Маркус. Я знаю, что это ты. Незачем прятаться, как вор.

Когда на ее приглашение никто не отозвался, Эми шагнула вперед и распахнула высокие створки.

Мужчина, вошедший в комнату, был высок, смугл, но в полутьме она не могла разглядеть его лица. Когда он подошел ближе, Эми убедилась, что это не Маркус, и немного успокоилась. Он был молод, примерно одного возраста с Кэт, а по одежде его можно было принять за провинциального адвоката или школьного учителя.

Взгляд ее задержался на его лице, и она подумала, что в жизни не встречала столь красивого мужчины. Он не улыбался, но она ощущала, как от него исходит некий внутренний свет, направленный именно на нее. Его глаза под густыми ресницами были непроницаемо черны. «Интересно, что он слышал из того, что я говорила Катрин?» – подумала она, и румянец поднялся по ее шее и залил щеки.

– Вы, наверное, сестра Катрин, – сказал он. – Простите, что я не вышел раньше. Я не собирался подслушивать.

Катрин поймала взгляд Эми, полувопросительный, полунегодующий, и не могла придумать ничего лучше, как сказать правду – или часть правды, способную сгладить неловкость положения, в котором оказалась, будучи застигнутой наедине с красивым молодым человеком.

Не оставалось ничего другого, как представить их друг другу:

– Эми – моя сестра. Роберт – священник.

Эми посидела с ними еще около получаса. Она не собиралась задерживаться так долго, но Кэт достала бутылку шерри и сливовый пирог и настояла на том, чтобы отметить ее день рождения. Конечно, Эми была тронута, но чего ей хотелось больше всего, так это быстрей оказаться у себя дома. У нее было ощущение, что молодой священник, отец Роберт, видит ее насквозь, и ей было очень неуютно, хотелось скрыться от его проницательного взгляда.

Эми надеялась, что они поговорят с Кэт по душам и она задаст ей еще вопросы о Маркусе, но присутствие отца Роберта нарушило эти планы. Мало того, он еще и напросился в попутчики до города, и не было серьезной причины отказать ему. Она не могла понять, почему ей так не по себе в его присутствии. Он не вмешивался в ее разговор с Кэт. Он вообще говорил очень мало. Но время от времени она ловила на себе его пристальный взгляд.

Теперь Эми позволила себе посмотреть на него. Они ехали в кебе, в котором она добралась до Хэмпстеда, и Роберт сидел напротив нее. Собственный ее выезд был настолько приметен, так бросался в глаза желтой атласной обивкой, что Эми опасалась, как бы кто-нибудь не узнал его и не начали расспрашивать о ней Кэт. Ей-то было все равно, что о ней говорят. Она была невосприимчива к сплетням, но Кэт другое дело.

Ее попутчик отвернулся к окошку, и Эми воспользовалась возможностью разглядеть его получше. Он очень отличался от мужчин, которые окру – жали ее. Молодой, много моложе ее. В скромной, темной одежде. Произношение безупречное, но яв – но не лондонское. Скорее всего ирландец. Да еще священник. Он был таким возвышенным, чистым, строгим – таким, какой ей уже никогда не быть. Непонятно, почему у нее так теснило сердце, но вот он взглянул на нее, и ей все стало ясно.