24

Два дня спустя после разговора с Эмили Катрин вышла из шорной мастерской, куда относила для починки одно из седел Лисы, и увидела Маркуса, поджидавшего ее в кебе. Он не вышел, чтобы помочь ей сесть в кеб, а просто протянул руку и втащил внутрь.

– Неужели нельзя было обойтись без такой таинственности? – спросила Катрин, когда кеб тронулся.

Он пожал плечами.

– Не хочу привлекать лишнего внимания. Все считают, что моя жена отправилась в Испанию навестить родственников. Если меня увидят с тобой, пойдут пересуды. Я думаю в первую очередь о тебе, Кэт.

Она посмотрела на него с удивлением, а он продолжал:

– А уж когда мы расторгнем брак, то-то будет разговоров. Ты понимаешь, конечно, что все выплывет наружу? Я имею в виду, что они узнают, кто ты такая. Невозможно будет держать все в тайне. – Катрин охватило смятение. – Придется предстать перед людьми. Как назовешься, когда тебя спросят, – Каталиной или Катрин?

– Об этом я не думала, – отозвалась она слабым голосом.

– Пора подумать. – Помолчав, Маркус сказал: – Придется признаваться. Если мы солжем и ложь впоследствии раскроется, развод будет считаться недействительным. Я не могу разводиться с Каталиной Кордес, но чтобы при этом Катрин Кортни осталась в стороне. Ведь это Катрин Кортни вы ступала в роли моей жены последние несколько месяцев.

Она понимала, что он заботится о наследниках. Мужчина в его положении должен быть уверен, что его дети будут его законными наследниками, особенно сын-первенец.

Катрин взглянула на свою руку, на которой теперь не было обручального кольца, и ее глаза наполнились слезами.

– Что… – Она откашлялась. – Что об этом говорят адвокаты?

– Пока еще я им мало что рассказал. Хотел сперва увериться, что ты понимаешь – огласки не избежать. Однако, как я узнал, развод в Шотландии отпадает. Видно, слишком многие английские пары использовали этот путь, и теперь нужно быть шотландцем, чтобы твое дело приняли к рассмотрению. Но не надо отчаиваться. Есть другие возможности.

Она и не отчаивалась. Наоборот, ее сердце забилось чаще, а на душе полегчало.

– Не имеет значения, – сказала она, – я не тороплюсь. Как твоя семья отнеслась к тому, что Каталина уехала к больному родственнику?

– Они осадили мой дом, – хмыкнул Маркус, – и требуют сказать, что, черт возьми, происходит. Даже Тристам явился из Оксфорда. Им почему-то взбрело в голову, что мы поссорились. Я разубеждал их как мог, но вскоре они узнают всю правду. – Он посерьезнел, посмотрел на нее взглядом, заставившим ее опустить ресницы, чтобы скрыть свои чувства, и тихо сказал: – Ты им очень понравилась, Кэт.

Сердце у нее разрывалось, а с языка чуть не сорвалось: «Они мне – не меньше».

– Я прочел твою статью в «Джорнэл», – продолжал он, отвернувшись к окошку кеба. – Ты была права, а я – нет. Надеюсь, ты простишь меня за то, что я так нападал на тебя. Статья бьет прямо в цель и в то же время исполнена сострадания. – Он повернулся к ней. – Ты ведь для Пенна ее написала?

Она еще не в силах была говорить и только кивнула.

– Знаешь, он прочитал ее, но не думаю, что узнал в ней себя. Он не считает себя безнадежным алкоголиком. И действительно, с того времени, как мы переехали в город, не пьет.

– Пени тоже переехал в Лондон?

– О, Элен настояла на этом. А теперь я настаиваю, чтобы они остались в городе на конец сезона. Я думал, тебе это будет приятно услышать.

Ей удалось выдавить улыбку.

– Ты хорошо сделал, Маркус. Я слышала, как ты заставил общество признать Элен. По-моему, это замечательно.

– Ты не узнаешь ее. И Саманту тоже. Они просто наслаждаются жизнью. Нам с Пенном, конечно, достается. Каждый вечер мы должны сопровождать наших дам, разъезжающих по гостям. Я уговорил остаться и Дэвида. Они с Пенном много времени проводят вместе, подыскивая хороших лошадей. На Рождество приедет Тристам, и мы снова будем все вместе.

Каждое слово Маркуса ранило ей сердце. Она не могла дольше слушать его.

– Когда ты намерен сказать им правду?

– Это зависит от обстоятельств.

– Каких обстоятельств?

Он помолчал, потом решился:

– От того, беременна ты или нет. – Маркус подождал, пока она осознает сказанное им. – Прошел почти месяц. Кэт, ты беременна?

Она посмотрела на него расширившимися глазами:

– Нет, Маркус. Нет.

Вернувшись в Лондон, Маркус прямиком отправился в свой клуб на Сент-Джеймс, чтобы встретиться с кузеном.

Дэвид заказал обед: бифштекс и к нему непременную бутылку бургундского. Маркус спросил, как тот провел утро.

Дэвид сделал кислое лицо, а потом рассмеялся. Они с Пенном все утро искали племенного жеребца для кобылы, которую продал ему Маркус. Идею взять с собой Пенна подал ему Маркус, который хотел, чтобы Пени был все время занят и ему некогда было бы думать о выпивке.

– Уверен, – сказал Дэвид, – Пени считает, что я не могу отличить жеребца от кобылы. То есть он думает, что, как коннозаводчик, я пятнаю репутацию Литтонов. Мы с ним условились отправиться завтра к Таттерселлу.

– Очень признателен тебе, – сказал Маркус. – Я говорю серьезно. Ты ведь тратишь время на Пенна.

– Не стоит благодарности. Он знает о лошадях столько, сколько мне не узнать за всю жизнь. Тебе повезло, что он нашел тебе жеребца.

– Это и его жеребец тоже.

– Не думаю, что он так считает. Тут он настроен весьма пессимистически. – Дэвид взглянул на Маркуса. – Прости, пожалуйста. Не следовало мне этого говорить.

– Не извиняйся, – отмахнулся Маркус. – Не знаю, с чего это Пени вдруг стал таким чувстви тельным. Прежде за ним такого не замечалось. Как тебе бифштекс?

Они уже собирались уходить, когда их заметил Питер Фаррел и подошел к их столику. Маркус не виделся с ним с бала у крестной матери в тот самый вечер, когда убили Фредди Барнса. Хорошо, что я на тебя наткнулся, – сказал Питер в своей грубоватой манере. – Тут ходит слух, о котором, полагаю, тебе следует знать. – Взгляд его упал на Дэвида. – Как поживаете, мистер Литтон?

– Что за слух? – спросил Маркус.

– Говорят, ты прячешь жену, поскольку считаешь, что ей угрожает опасность.

– Почему я должен так считать?

– Сам знаешь, мы с тобой уже говорили об этом. Потому что ты – единственный из оставшихся в живых английских офицеров, что были у испанских партизан.

– Какое отношение это имеет к моей жене?

– Не говори глупостей, Маркус. Если за тобой охотятся, то и она может быть в опасности.

– Кто охотится?

– Откуда мне знать? – Питер пожал плечами. – Предполагают, что кто-нибудь из испанцев. Или тот солдат-стрелок. Просто будь осторожен, Маркус. Не говори никому, что я предупредил тебя. До свидания, мистер Литтон. – И с этими словами Фаррел неторопливо отошел от них.

Маркус повернулся к Дэвиду:

– Ты слыхал об этом?

– Да, но мне все это показалось до того не правдоподобным, что я просто не знал, как к этому отнестись.

– Вот и я не знаю, – сказал Маркус.

Слова Фаррела не шли у Маркуса из головы всю недолгую дорогу домой на Кавендиш-сквер. Его беспокоило, что слух столь близок к правде по крайней мере в одном. В то же время он не боялся за жизнь Катрин. Майор Карузерс убедил его, что убийца достиг своей цели, ликвидировав всех, кто был с ним в отряде Эль Гранде и мог узнать его. Эпизоды с разбитой лампой и нападением на него в парке он счел случайностями, не связанными с этим делом.

Тем не менее Маркуса продолжала интриговать загадочность убийства англичан. Кто был убийца и что заставило его пойти на это? Был ли то стрелок или, как предположил Фаррел, один из партизан? Маркус подумал об Эль Гранде и выругался сквозь зубы. Он завидовал молодому человеку, а это было малоприятно.

Он был уверен, что Катрин, как только освободится от него, тут же выйдет замуж за Эль Гранде, а это тоже не вдохновляло. У него не было серьезных причин откладывать визит к адвокатам, кроме собственного нежелания затевать процесс. Развод – тяжелое дело, а он ведь заботится о спокойствии Катрин.

Черт подери! Кого он пытается убедить? При чем тут забота о Катрин? Он сам не хочет развода. Он потерял ее. Потерял, несмотря ни на что. Умный человек рад был бы избавиться от нее. Но не он! Его околдовала женщина, постоянно предававшая его, и в этом состояла печальная правда.

Маркус не понимал, почему все еще злится на нее. Казалось бы, с этим давно покончено. Не первый раз он мысленно возвращался к истории своей любви и снова говорил себе, что не так уж Катрин и виновата. В конце концов она ведь была агентом, выполняла приказ, поэтому ничего не могла рассказать ему, даже если бы захотела.

На память пришли слова Карузерса. Майор сказал ему, что Катрин перестала заслуживать доверия, когда не сообщила о случае в башне. В тот момент эти слова вызвали у него ярость. Она ничего не сказала о лампе, разбитой на лестнице, потому что подозревала его в покушении на ее жизнь. Несколько остыв, Маркус понял, что Карузерс имел в виду двойственность Катрин, ее преданность им обоим. Маркус не склонен был заблуждаться относительно ее чувств к нему, но по крайней мере она не захотела, чтобы его повесили.

Он сам был небезупречен. Постоянно давил на нее или хотя бы пытался давить. А когда Катрин проявляла твердость, это вызвало в нем протест.

Маркус ругал себя последними словами за то, что предложил ей стать его любовницей. Единственное, что он мог сказать в свое оправдание, – это что он не пытался совратить ее. Теперь, когда он знал об Эми, он понимал, сколь многое Кэт простила ему, прежде чем совершить последний шаг, – не то, что он изнасиловал Эми, такого Кэт никогда не простила бы, а то, что Эми была когда-то его любовницей.

Даже теперь стоило ему лишь подумать об Эми, как он испытывал смущение. До сих пор с трудом верилось, что Эми Спенсер – сестра Кэт. Другими словами, у него была связь с собственной свояченицей.

Невероятно! Он помнил домик в Челси, снял для нее, помнил желтый диван, помнил свою бурную страсть. Но это все, что осталось у него в памяти. Тогда ему было лишь двадцать два и он, если б Кэт только знала, влюблялся в каждую хорошенькую женщину, попадавшуюся ему на глаза. Эми была не единственной в длинной череде его любовниц в те годы, сейчас Маркус не смог бы припомнить ни лиц, ни имен большинства из этих женщин. Это был слепой случай, что когда-то он остановил свой выбор на сестре женщины, ставшей в один прекрасный день его женой.

Ему представилась картина: воскресный день, все собрались за обеденным столом, вся семья, его жена во главе стола, как положено, его бывшая любовница… Он зло выругался вполголоса, и какой-то прохожий, косо посмотрев на него, свернул от греха подальше в сторону.

Дело, конечно, вовсе не в Эми, главное – чувство Кэт к Эль Гранде. Она возвела молодого человека на пьедестал, сделала его своим идеалом. Но в ее постели все же оказался он, а не Эль Гранде, представляющийся юной девице героем. Из них двоих она предпочла его. На пьедестале чертовски холодно. В постели же Кэт – чертовски жарко.

Ее страсть была подлинной, Маркус не сомневался в этом. Он много раз вспоминал их последнюю ночь и в других доказательствах не нуждался. Она была потрясена его неистовостью; черт, он сам не ожидал от себя такого. Он совершенно потерял голову, страсть ослепила его, он требовал от нее того, чего она не понимала, но ведь нет ничего, что не могут себе позволить муж и жена. Во всяком случае, так считал Маркус. И она не протестовала, не пыталась сдерживать его. Катрин предоставила ему полную свободу владеть ее телом, и оба они упивались этой свободой.

Но все это не главное. Кэт настаивала на разводе, и он обещал заняться этим. Нельзя дольше откладывать. Завтра же. Завтра же утром он первым делом назначит встречу своим адвокатам.

С каменным лицом Маркус вошел в дом и хлопнул дверью. Жиль, слуга, шагнул было к нему, чтобы принять шляпу и пальто, но, увидев выражение лица хозяина, благоразумно юркнул за кадку с пальмой.

25

В сиянии тысячи свечей крестная мать Маркуса леди Тарингтон оглядывала гостей, заполнивших бальный зал ее особняка на Сент-Джеймс-сквер. На ее приемы всегда собиралось множество народу, но на сей раз было даже многолюдней, чем обычно, невзирая на то, что сезон балов и приемов – пока предрождественский, настоящий откроется только после Рождества – еще не начался. Причиной такого стечения гостей было снедавшее всех любопытство к Маркусу и его семье.

Все знали о мгновенно разнесшемся по Лондону слухе о том, что против Маркуса, возможно, ведется испанская вендетта и он вынужден прятать жену ради ее безопасности. Это придавало вечеру остроту, волнующее чувство риска, которому мог подвергнуться каждый, кто был хотя бы знаком с Маркусом. Леди Тарингтон в душе считала этот слух вздором, но не могла устоять от соблазна восполь-зоваться случаем ради успеха своего бала.

Конечно, Маркус был не единственным ее козырем. Его мачеха в равной степени привлекала всеобщее любопытство. Леди Тарингтон нашла взглядом маленькую группку, ожидавшую, когда заиграет музыка. Это была леди Ротем в окружении двух своих сыновей, Пеннистона и Тристама.

Тридцать лет прошло со времени скандальной женитьбы Ротема, чему предшествовало похищение девушки, а возможно, и изнасилование. И хотя с той поры утекло много времени, по-прежнему было видно, что подвигло графа на такое безрассудство. Пусть графиня чуточку погрузнела, пусть в черных ее волосах и поблескивают серебряные нити, лицо у нее хотя и не поражает красотой, но по-прежнему невинно-ангельское и без единой морщинки. Подумав о злодее, когда-то заставившем юную девушку стать его женой, леди Тарингтон содрогнулась от отвращения.

Маркус, хвала богу, не похож на своего отца. Поначалу крестная беспокоилась за мальчика, боясь, что он пойдет по его стопам, но со временем он стал на верный путь. «Будь жива Мэри, она, – решила леди Тарингтон, – могла бы гордиться сыном». Маркус сделал то, что в свое время следовало сделать старому развратнику, если бы он хоть чуточку уважал приличия, – заставил общество признать свою мачеху и ее детей.

За те несколько недель, что прошли со времени их переезда в Лондон, они были приняты в некоторых самых знатных домах, в том числе и в ее. И это целиком заслуга Маркуса.

Пеннистон почувствовал взгляд леди Тарингтон и невольно расправил плечи. Он еще не привык к такому вниманию к своей персоне, однако не тешил себя иллюзией, что вызывает в ком-нибудь что-то похожее на восхищение. Все смотрели на него так, словно ожидали, что на глазах у них один из Литто-нов свалится пьяный. Ну уж нет, он не собирался позорить свою мать, да еще публично.

Графиня увидела озабоченность на лице сына и вопросительно подняла брови. Пени наклонился к ее уху и что-то сказал вполголоса. Ему хотелось кое-что обсудить с матерью, но не в присутствии Тристама.

Тристам не слышал, о чем они говорят. В этот момент он следил глазами за молодым джентльменом, чей шейный платок был повязан немыслимо вычурным способом. Тристам не показывал виду, что в этом зале ничто так не привлекает его внимания, как это модное новшество молодого щеголя. Сейчас он старался запомнить все узлы и складки шейного платка, чтобы описать их друзьям в Оксфорде, куда он собирался возвращаться на другой день.

– Мы с Пенном отойдем ненадолго в галерею, Трис, – сказала графиня.

– Что? Ах да. Вы не против, если я побуду тут?

– Конечно, не против. Развлекайся, получай удовольствие.

Сердце Элен преисполнилось гордости за сына, когда она увидела, как он присоединился к друзьям, направлявшимся в комнату, где стояли карточные столы. Ей казалось, что среди собравшихся здесь гостей не было человека счастливее ее. Саманта была «ангажирована» – тут графиня нашла глазами дочь, танцевавшую с красивым молодым наследником сэра Джона Хэнтона; Трис, младший сын, явно чувствовал себя здесь как дома, а Пенн вел себя достойнейшим образом.

Проходя в стеклянные двери, она поправила кулон на шее.

– Красивый кулон, – похвалил Пенн, заметив ее жест. – Маркус сделал хороший подарок.

Элен задержалась у высокого зеркала, чтобы полюбоваться украшением. Это была тонкой работы камея из черного оникса в оправе из рубинов. Женский профиль на ней был сделан с миниатюры, изображавшей ее в молодые годы перед свадьбой с Роте-мом. Когда сегодня вечером Маркус повесил украшение ей на шею, сердце ее прямо растаяло.

Они в тот момент все были в гостиной, и Map-кус объявил:

– На обратной стороне выгравирована дата вашей с отцом свадьбы. Я завожу новую радицию. Отныне каждая невеста кого-то из Ротемов будет получать камею.

– А что случилось с прежним фамильным браслетом? – спросил Тристам.

– Думаю, мы никогда об этом не узнаем, – ответил Маркус. Украден? Потерян? Вряд ли он когда-нибудь отыщется.

Сейчас, глядя на старшего сына, графиня сказала:

– Откровенно говоря, Пенн, я предпочитаю эту камею, а не браслет Ротемов. Придет день, и я передам ее Саманте, а браслет я передать не могла бы. Это наследственная вещь, и если он отыщется, то перейдет к Каталине.

Пени отвел ее к софе у окна и усадил.

– Я слышал кое-что, о чем, считаю, ты должна знать, – сказал он, оставшись стоять.

– Если ты имеешь в виду слух о вендетте, я о нем знаю, и Маркус говорит, что все это вздор.

– Я не об этом. А… вчера я был у наших адвокатов, и Эрмитедж сказал кое-что, что меня встревожило.

– Что он сказал?

– У меня сложилось определенное впечатление, что Маркус хочет объявить свой брак недействительным.

– О нет! Но ведь Маркус и Каталина так прекрасно подходят друг другу.

– Мама, ты не учитываешь всех обстоятельств, – терпеливо сказал Пенн. – Что, если Каталина никогда не вернется из Испании?

Элен встревоженно смотрела на старшего сына.

– Что ты собираешься делать?

– Если я прав, тогда ты знаешь, что мы должны предпринять.

Все надежды Элен рухнули в одночасье, как карточный домик.

Несколько минут спустя Маркус взглянул на часы и покинул особняк леди Тарингтон. Он выполнил свой долг. Все прошло прекрасно, как он и надеялся. Бал будет продолжаться до утра, а ему нужно кое-куда съездить.

Надо доставить удовольствие и себе.

Он вскинул руку, из ряда экипажей выкатила карета и остановилась у кромки тротуара.

– В Хэмпстед, – велел Маркус кучеру.

Сидя в карете, он думал о том, что ему сказал Питер Фаррел, когда они курили в уютной бильярдной. Они разговаривали о слухах относительно мести испанцев, и Маркус старался убедить Питера, что за этим ничего не стоит.

Тогда Питер высказал свое мнение об этом, и его слова запали Маркусу в душу.

– На твоем месте я поискал бы врагов дома.

– Что ты имеешь в виду? – Маркус посмотрел не него с недоумением.

– Кто из твоей родни больше всех выиграет, если с тобой или твоей женой что-то случится?

– Не хочешь же ты сказать, что подозреваешь Пенна! – Увидев, что Питер действительно подозревает Пенна, он скептически сказал: – Но как же тогда ты объяснишь другие смерти? Убийство Фредди Барнса, например?

– Ах, это. Все задумано очень умно. Те убийства подтверждают слух о вендетте. Короче говоря, если с тобой или твоей женой что случится, никто не заподозрит твоего наследника.

– Но Пенна не было ни в Лиссабоне, ни в Лондоне, когда произошли те убийства.

– Ты в этом уверен? Во всяком случае, советую тебе нанять человека, который следил бы за ним.

Подошел Тристам с друзьями, и они прервали разговор.

И вот теперь Маркус раздумывал над словами Питера, но не мог представить, что Пени способен на убийство. Брат, конечно, не святой, но он человек порядочный. Пени мог бы обворовать его, разорить, пока он был на войне. Однако, вернувшись, он нашел, что поместье ухожено, а хозяйство процветает, как всегда.

Отбросив предположение Фаррела, он вернулся мыслями к Катрин. Маркус знал, что сегодня она в гостях у Эмили Лоури, и ему вдруг захотелось видеть ее, хотя он вовсе не собирался показываться на вечере у Эмили. Но для того, что он собирался сказать Катрин, лучше им было бы встретиться наедине.

Он побывал у адвокатов и теперь знал, что ни признание брака недействительным, ни развод, будь то в Англии или в Шотландии, невозможны и узы, связавшие их, нельзя расторгнуть.

Маркус вышел от адвокатов, чувствуя, как полегчало у него на сердце. Они с Катрин женаты раз и навсегда. Наверно, все пока у них складывается не так, как хотелось бы, но, кто знает, со временем у них, может, что-то и получится.

Очень жаль, что Катрин не беременна. Ребенок надёжно соединил бы их, и это разрешило бы все проблемы.

Катрин уже начинала скучать. Она с удовольствием отправилась бы домой, но не хотелось, чтобы вечеринка прерывалась из-за нее, поскольку кому-то из гостей пришлось бы отвозить ее в своей карете.

Она приехала с мистером Дирингом, тем самым идеальным, по мнению Эмили, мужчиной, и не могла заставить себя отвлечь его от идеальной для него женщины, статной величественной блондинки, сразившей его наповал с первого же взгляда и от которой он не отходил ни на шаг. Бедная Эмили была горько разочарована.

Катрин не раз ходила к Эмили через Хэмпстед-скую пустошь и сейчас решила потихоньку покинуть общество и отправиться домой тем же путем. Она извинилась перед Эмили, тактично отклонила протесты своего нового друга и выскользнула на улицу.

Пустошь тонула во тьме, но Катрин бесстрашно перешла дорогу и зашагала по тропинке. Пока она отошла не очень далеко от дома Эмили, ей попадалось много людей: влюбленные пары, группки молодежи, устроившей поздний пикник.

Но, отойдя достаточно далеко и достигнув аллеи, которая доходила почти до самого ее дома, она почувствовала, какая мертвая тишина окружает ее. Катрин замедлила шаг, остановилась. Что-то было не так.

Это было ее царство, и она знала, что пустошь всегда живет, всегда в ней слышны какие-то звуки: то лиса зашуршит листвой, то завозится барсук, или встрепенется птица на ветке, или прошмыгнет кот, ища соперника или подружку. Сейчас же не раздавалось никаких звуков.

Катрин нащупала рукоять пистолета и сошла с тропы. Грабители нередко нападали на гуляющих, но они обычно выбирали места поукромнее.

Где-то впереди послышался едва различимый звук шагов, то ли приближавшихся, то ли удалявшихся. Она подняла пистолет и замерла в ожидании. Нервы ее были на пределе.

Надо было идти вперед, пока кто-то, кто бы это ни был, не отрезал ей путь к дому. С трудом подавив желание побежать, Катрин пошла, стараясь ступать бесшумно, по аллее. Сердце бешено колотилось в груди, дыхание прерывалось.

Наконец из тьмы выплыл неясный силуэт ее дома. Придерживая одной рукой юбки, а в другой сжимая пистолет, она поспешила по мощеной дорожке, как вдруг от темного силуэта дома отделилась неясная фигура и шагнула ей навстречу. Катрин хотела закричать, но из горла вырвался лишь слабый стон.

– Маркус! Как ты меня напугал! – Она спрятала пистолет в карман юбки. – Я приняла тебя за грабителя. Могла бы застрелить.

– Как видишь, перед тобой не грабитель.

Теперь, когда страх прошел, она почувствовала слабость во всем теле.

– Разве я могла знать, что это ты? Как ты тут оказался?

Он взял ее за руку и повел по дорожке вокруг дома. Она увидела его карету, ждущую в темноте.