Глава 14

Брэнд отправил лакея к миссис Лав, чтобы узнать, сможет ли она принять их, и на следующее утро получил положительный ответ. Поскольку миссис Лав назначила встречу на вторую половину дня, он предложил Марион съездить в редакцию «Газетт» и получить некоторое представление о том, как создается газета.

– Вы владелец «Газетт», полагаю? – спросила она, взглянув на него.

– Да, это была первая газета, которую я приобрел.

– Тогда, разумеется, я хочу посмотреть.

Ее восторженный отклик обрадовал его, словно школьника.

К тому времени, когда экскурсия подошла к концу, у Марион голова шла кругом, а запомнить имена всех служащих Брэнда оказалось выше ее сил. Брэнд легко и просто общался как с простыми рабочими в отделе отправки, так и с главным редактором.

– Здесь был мой кабинет, когда я служил репортером, – сказал он.

Они вошли в комнату, которая была не больше гардеробной. Брэнд положил руку на стол-, словно приветствовал старого друга. Здесь он казался настолько в своей стихии, что Марион недоумевала, зачем он вообще решил пойти в политику.

Когда он сел за стол и взял ручку, она поинтересовалась:

– Что будет с вашими газетами, если вас изберут в парламент?

– Что вы имеете в виду?

– Вы продадите их? Вопрос, похоже, удивил его.

– Вовсе нет. Даже если сейчас меня и изберут в парламент, то на следующих выборах могут выгнать. Что я тогда буду делать? Я пока не готов отойти от дел.

– Но предположим, у вас был бы выбор. Что бы вы предпочли?

Он окинул ее вопросительным взглядом:

– А почему вы спрашиваете?

Хороший вопрос. Она взглянула на старенький стол, на крохотную комнатушку, которая когда-то служила ему кабинетом, и поняла, просто поняла, что она одна из немногих избранных, которых он подпустил к себе так близко.

Марион пожала плечами:

– Просто любопытно. Он ненадолго задумался.

– Вы спрашиваете меня, что дает мне наибольшее удовлетворение? Что ж, на этот вопрос ответить невозможно. Спросите меня еще раз, когда я прослужу срок в парламенте. Однако, – продолжал он, – мои шансы попасть в парламент чрезвычайно малы.

– Судя по вашему тону, не похоже, что ваше сердце будет разбито, если вы оставите политику.

– Вы правы. – Он встал. – Но я не люблю проигрывать.

Марион рассмеялась. Она чувствовала себя так легко, словно у нее гора с плеч свалилась.

– Я очень хорошо помню Ханну, – сказала миссис Лав. Страдальческое выражение затуманило ее голубые глаза. – А что вы хотите знать?

– Мы подумали, – легко отозвался Брэнд, – что вы могли бы помочь найти ее, если, конечно, она все еще жива.

– Похоже, – добавила Марион, – никто не знает, что случилось с моей тетей после того, как она ушла от вас.

Миссис Лав было лет пятьдесят пять – пятьдесят семь. Она была приятно округлой, со светлыми, слегка посеребренными сединой волосами и милым, улыбчивым лицом.

На взгляд Марион, миссис Лав была доброжелательной работодательницей. Она дружелюбная и приветливая, хотя оказанный им теплый прием можно приписать знакомству Брэнда с доктором Хардкаслом.

– Спасибо, – поблагодарила Марион, принимая предложенную ей чашку чая.

Обставленная со вкусом комната была уютной. Все было выполнено в голубом и золотистом цветах. Некоторые штрихи придавали комнате характер: корзинка с вязаньем, пяльцы с вышивкой и утренний номер «Газетт», аккуратно сложенный и лежащий на диване хозяйки.

Марион взглянула на Брэнда, ожидая, чтобы он, как они условились заранее, взял инициативу на себя.

– Мы надеялись, что вы расскажете нам о друзьях Ханны. Кто-нибудь что-нибудь должен знать.

Миссис Лав сосредоточенно помешивала свой чай.

– Я бы хотела помочь вам, но я понятия не имею, где Ханна. Она не писала мне после того, как уехала отсюда, да я этого и не ждала. – Она взглянула на Марион. – Ханна была не самой образцовой служанкой. Мне бы не хотелось ворошить это.

Марион была потрясена. Никто ни разу и словом не обмолвился, что Ханна покинула Брайтон с подмоченной репутацией.

– Видите ли, – сказал Брэнд, – я пообещал ее сестре узнать, что произошло с Ханной, и намерен сдержать обещание. – Он смягчил тон. – Боюсь, Эдвина подозревала худшее.

– Подозревала худшее? – переспросила миссис Лав, озадаченно сдвинув брови.

– Что Ханна покончила с собой.

Его слова потрясли обеих дам. Чашка Марион задребезжала на блюдце. Миссис Лав разинула рот. Быстро придя в себя, хозяйка воскликнула:

– Ни за что в это не поверю! Ханна была беспокойной девушкой, слишком романтичной и наивной, но не подавленной.

– А могла ли она с кем-нибудь сбежать? – спросил Брэнд.

– Вот это более вероятно, учитывая ее романтический характер.

Сцепив руки, Брэнд слегка подался вперед.

– Мы с леди Марион не знаем, чему верить. Почему бы вам не рассказать нам о Ханне, о ее работе у вас? С кем она дружила? Куда ходила в свободное время? И почему ушла от вас?

Миссис Лав нахмурилась, глядя в свою чашку.

– К дьяволу этот чай, – наконец заявила она и улыбнулась Брэнду. – Мистер Гамильтон, там, в буфете, есть графин с мадерой. Думаю, нам не помешает что-нибудь покрепче.

– Дети полюбили ее сразу. Я, бывало, думала, что у Ханны воображение ребенка. – Миссис Лав помолчала, сделав глоток из своего бокала. – Она могла сочинить историю о чем угодно: о любимой игрушке, о мебели. Ученик мясника вдруг становился принцем, которого заколдовала злая колдунья. На моего мужа ее сказки не производили впечатления. Он считал, что Ханна забивает головы девочек чепухой. Но он не мог отрицать, что они делают успехи. Они не расставались с книгой. А главное – они были счастливы, следовательно, и я тоже.

Слушая миссис Лав, Марион мысленно перенеслась в то далекое пребывание в Лонгбери. Именно такой она и помнила Ханну. Прогулка в лесу никогда не была простой прогулкой. Они становились путешественниками в джунглях Амазонки. С Ханной было так же интересно, как с Клэрис.

Миссис Лав сделала еще один живительный глоток мадеры.

– Чего мы не сознавали в то время, так это того, что воображение Ханны простиралось гораздо дальше. Как бы мне сказать это так, чтобы бедная Ханна не выглядела сумасбродкой? Вы спрашивали о ее друзьях. Мы с мужем приглашали ее на все свои вечеринки и поощряли заводить подруг. Но Ханна и не пыталась подружиться с девушками. Ее интересовали только молодые люди. Если молодой человек улыбнулся ей, значит, он по уши в нее влюблен; если пригласил потанцевать, значит, покушается на ее добродетель. Она была героиней выдуманных историй, и я верила ей.

– Как вы на это реагировали? – поинтересовался Брэнд.

– Я перестала приглашать этих молодых людей на свои вечеринки и сделала друзьям замечание по поводу их поведения. Мне неприятно вспоминать, но я сильно обидела их. О, я не говорю, что они были абсолютно невинны, но Ханна сама поощряла их.

Марион покачала головой:

– Это так не похоже на ту Ханну, которую я помню.

– Не верится? – Миссис Лав слабо улыбнулась. – Вы тогда были ребенком, и мои девочки тоже не знали о поведении Ханны за стенами детской. Они обожали ее. Сейчас мои дочери уже замужем, у них собственные семьи, но они до сих пор с любовью вспоминают Ханну. Они не знают, как все закончилось.

– А как все закончилось? – спросил Брэнд. Миссис Лав печально покачала головой:

– Один молодой человек устроил жуткую сцену прямо здесь, в этой комнате. Он был отчаянно влюблен в Ханну и хотел жениться на ней, но Ханна и слышать о нем не желала. Одного или двух обманутых влюбленных я еще могла понять, но стала сомневаться, когда мистер Робсон показал нам одно из писем Ханны. Она не только поощряла молодого человека, но и из нас с мужем сделала злодеев! Молодой человек думал, что вызволяет ее из рабства. Она все отрицала, сказала, что письмо – фальшивка и что мистер Робсон ошибочно принял ее интерес за что-то большее.

Миссис Лав взглянула на портрет над каминной полкой.

– Мой покойный муж, – сказала она. – Я думала, его хватит удар. Он прямо побагровел, когда прочел ее письмо.

У миссис Лав вырвался еще один вздох, и она взглянула на своих гостей.

– Ханна была единственным спокойным человеком в этой комнате. Она была полна достоинства. Даже, можно сказать, величия.

После непродолжительного молчания Брэнд осторожно спросил:

– Значит, вы уволили ее?

– До этого дело не дошло. Она сама уволилась. Я никогда не забуду ее слова. Любимый человек ждет ее в Лонгбери. Она поступила на это место только для того, чтобы испытать его любовь, и теперь она во всем разобралась.

Миссис Лав взглянула на Марион.

– Я написала вашей тете, чтобы она знала, что произошло. В конце концов, Ханна была очень молода. Я не хотела для Ханны ничего плохого, но считала, что за ней необходимо как следует присматривать.

Марион не знала, что сказать. Не знала, чему верить. Образ Ханны, который она носила в своей памяти все эти годы, не соответствовал той молодой женщине, которую описала миссис Лав.

– А Ханна не называла вам имя мужчины, которого оставила в Лонгбери? – поинтересовался Брэнд.

На лице миссис Лав отразилось удивление.

– Нет. Честно говоря, к тому времени я уже не верила тому, что она говорила. Тогда я считала и сейчас считаю, что он был плодом ее воображения.

Марион все думала о той Ханне, которую она знала и которой восхищалась.

– У нее была собака, – сказала она. – Вы не знаете, что стало с тем песиком?

Миссис Лав покачала головой.

– Должно быть, она приобрела собаку в Лонгбери. – Она наклонилась вперед и заговорила, обращаясь только к Марион: – Не считая вашей тети Эдвины, мы никому не рассказывали о Ханне. Мы не хотели оказаться вовлеченными в скандал или вызвать сплетни. Мы предоставили вашей тете самой разбираться со своей сестрой.

– Спасибо, – поблагодарила Марион, не зная, что еще сказать.

Они встали, чтобы уходить.

– Кстати, – сказал Брэнд, – а что стало с мистером Робсоном?

– О, он благополучно женился и живет на севере Англии. В тот вечер у него были слезы на глазах. Он говорил, что не может поверить в такую перемену, что он представлял Ханну совсем другой. Что ж, то же самое чувствовала и я. Что сказал мой муж, лучше не повторять.

– А письма, которые Ханна писала мистеру Робсону?

– Я искренне надеюсь, что мистер Робсон сдержал обещание и предал их огню. Какой мужчина станет хранить напоминания о женщине, которая выставила его на посмешище?

Выразив миссис Лав благодарность за терпение и откровенность, Брэнд и Марион откланялись.

Как только карета тронулась, Брэнд посмотрел на часы:

– У нас еще несколько часов до приема. – Он опустил окно и крикнул Мэнли: – Покажите нам достопримечательности, Мэнли! Леди Марион впервые в Брайтоне. Отвезите нас к Павильону.

Марион не интересовали достопримечательности. Она нетерпеливо спросила:

– Вы верите тому, что рассказала миссис Лав? Брэнд вздохнул и взял ее руку. Он знал, что Марион не попытается высвободиться и отодвинуться от него. За те несколько дней, что он выздоравливал, она привыкла к его прикосновениям. Она предлагала ему руку для поддержки, порой во время прогулок даже осмеливалась обхватить его за талию.

Ее затянутая в перчатку рука доверчиво лежала в его ладони, и Брэнд гадал, что бы она сделала, если б он стащил перчатку и поцеловал ее пальцы.

– Брэнд! – Она встревоженно вглядывалась в его лицо. – Вы хорошо себя чувствуете? Вы не переутомились? – Она сняла перчатку и потрогала его лоб. – Жара как будто нет.

Ему показалось, что ее пальцы дрожат, и он гадал, не дает ли он, как Ханна, волю своему воображению. Время покажет. У него есть целая неделя наедине с Марион безо всяких родственников, ходящих вокруг них кругами, без злодея, преследующего их, – только он и Марион.

– Брэнд?

Он прервал свои размышления и, подумав над ее вопросом, серьезно сказал:

– Я считаю, что миссис Лав порядочная, честная женщина. Она, безусловно, говорит правду.

– Но характер Ханны? Не могу поверить, что она была интриганкой и лгуньей.

– Возможно, она сама не понимала, что делает. – Он сжал ее руку. – Послушайте меня, Марион. Иногда трудно сказать, что движет тем или иным человеком, что может взбрести ему в голову. Мы считаем, что знаем этого человека, но это не так. В нашей школе был один мальчик. Он так красочно описывал, как проводит каникулы со своим отцом. Каждое лето они, по его словам, ездили охотиться в Африку, и мы все верили ему. А потом выяснилось, что его мать вдова и скромно живет в деревне на восточном побережье Шотландии, и именно там Найджел проводил свои каникулы.

– Что с ним случилось? Он убежал, когда все открылось?

– Бог мой, нет! Он сказал, что его мать врет, потому что ревнует к отцу. Дело в том, что его воображаемая жизнь была гораздо лучше жизни реальной и, полагаю, они обе перемешались у него в голове.

Она резко взглянула на него.

– Значит, вы считаете, то же самое было и с Ханной? Что она путала реальную жизнь с воображаемой?

Он помедлил, раздумывая над ее словами.

– Я думаю, – осторожно сказал он, – она любила драматизировать. Вы же слышали, что сказала миссис Лав. Ханна была романтичной и наивной. Порой события выходили из-под контроля, как с мистером Робсоном. Она играла в опасную игру.

Марион кивнула и взглянула на их сцепленные руки.

– Я тоже так думаю. Может, именно поэтому Эдвина и держала Ханну в ежовых рукавицах. – Она посмотрела на него. – И все же с ней было весело.

– Да, детям. – Он не добавил, что иногда самые порочные преступники, с которыми он встречался во время репортерской работы, могли очаровать даже фонарный столб. – Она и сама была как ребенок, – продолжил Брэнд.

Когда Марион заговорила, в ее голосе чувствовалась дрожь.

– Вы думаете, Ханна покончила с собой? Ведь она вернулась в Лонгбери запятнанной.

– Да нет! – твердо отозвался он. – Во-первых, люди, которые совершают самоубийство, всегда оставляют записку, а во-вторых, эта тайна еще не разгадана, если вспомнить, что кто-то приставил пистолет к вашей голове и прострелил мне бедро.

– Тогда зачем вы сказали миссис Лав о самоубийстве?

– Потому что, услышав слово «убийство», люди пугаются и не хотят говорить из боязни опорочить невиновного.

Восхищение вспыхнуло в ее глазах.

– Это было очень умно.

– Ну да, а как же?

Марион засмеялась, но ее улыбка вскоре погасла.

– Не слишком-то мы продвинулась, а, Брэнд?

– Ну, я бы этого не сказал. Мы знаем, что в Лонгбери был некто, кого Ханна называла любимым.

– А что, если он был плодом ее воображения? Брэнд покачал головой:

– Она не придумывала мужчин. Она водила их за нос. Возможно, этот ее возлюбленный оказался не таким всепрощающим, как мистер Робсон. Будем надеяться, что она и ему писала письма и что он сохранил их. Возможно, это те самые письма, за которыми охотится наш взломщик.

– А может, она убежала с ним? – высказала предположение Марион.

– Не оставив записки? – Брэнд замолчал, мысленно пытаясь придать обрывочным сведениям о Ханне хоть какую-то видимость порядка. – Нет, – в конце концов проговорил он. – Ханна играла на публику. Она бы оставила записку.

– Да, – медленно согласилась Марион. – Думаю, и в этом вы правы. Но как мы найдем этого человека через столько лет?

– Мы будем делать то, что делает любой хороший газетчик: задавать вопросы, но очень осмотрительно. И потом, я еще не оставил надежды на возвращение вашей памяти. Я, разумеется, не жду, что вы вспомните все в строгой последовательности, но любая мелочь может оказаться решающей. А теперь не могли бы мы ненадолго забыть о Ханне и полюбоваться видами Брайтона?

Он опустил окно картеры. Поначалу Марион никак не могла оторваться от мыслей о Ханне, но когда они приехали на площадь и она увидела Павильон – летнюю резиденцию принца-регента, у нее захватило дух. Она никогда не видела ничего подобного. Огромный купол конюшен, возвышающийся над резиденцией принца, казалось, сошел со страниц какой-нибудь арабской сказки.

Она была заинтригована магазинами, удивлена толпами модно одетых леди и джентльменов, прогуливающихся по тенистым улицам Брайтона, и испытала благоговейный трепет перед дамами, которые управляли своими высокими фаэтонами как заправские кучера.

Она с улыбкой повернулась к Брэнду.

– Это напоминает Лондон, только здесь намного свободнее и веселее.

– Это потому, что принц-регент сейчас в резиденции. Когда он вернется в Лондон, Брайтон превратится в почти такой же сонный провинциальный городишко, как и Лонгбери.

Брэнд с удовольствием наблюдал за Марион. Он вспомнил, что она не была представлена ко двору и не посещала балы и вечера. Всю жизнь она провела в глуши и последние несколько лет всю себя посвящала воспитанию двух младших сестер.

Чего-то недоставало, какого-то маленького фрагмента картины. Марион не была стеснительной старой девой, какой казалась на первый взгляд. Если бы она захотела провести сезон в Лондоне – а какая девушка не хочет? – кузина Фанни с превеликой радостью организовала бы это для нее.

Так что же он упустил? Что она от него скрывает?

Сразу же на ум пришла мысль о ее бывшем поклоннике. Что сделал этот подонок, почему она так сторонится мужчин? Соблазнил ее, а потом бросил?

Марион вдруг охнула и откинулась на скамью.

– Марион, что случилось? – Он вскочил.

– Мой левый глаз! – вскрикнула она. – В него попала песчинка или камешек, не знаю, но ужасно больно.

– Не трите глаза, – строго велел Брэнд. – Откройте их пошире. Я вытащу соринку. Вот так. Расслабьтесь.

– Легко вам говорить, – проворчала она и шмыгнула носом.

– Я вижу ее. Не шевелитесь. – Носовым платком он осторожно и быстро удалил соринку. – Ну вот и все.

Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох:

– Как хорошо. – Затем с улыбкой посмотрела на него: – Спасибо.

Он был заворожен ее длинными ресницами, околдован улыбкой в ее глазах – в этих лучистых глазах, которые удерживали его в плену, не давая отвести взгляд. Он почувствовал, как изменилось ее дыхание, увидел, как приоткрылись губы.

– Брэнд? – пробормотала она.

Она, конечно, не могла представить, что творится с ним, когда в ее глазах появляется это хрупкое, волнующее выражение. Он знал, что может сейчас все, вот только не знал, будет ли это разумно. Ему не хотелось, чтобы она считала его еще одним Дэвидом Керром.

Он склонился над ней так, что его губы оказались в каком-нибудь дюйме от ее губ.

– Ты снова играешь с огнем, Марион, – пробормотал он.

Огромным усилием воли он оттолкнулся от скамьи и сел рядом с ней. Он дал себе несколько мгновений перевести дух, потом повернулся и посмотрел на нее. Пряди светлых волос выбились из шпилек и обрамляли лицо в восхитительном беспорядке, лицо разрумянилось, а эти прелестные серые глаза смотрели на него так, словно он ей совсем не нравился.

Как ни странно, этот сердитый взгляд лишь добавлял ей привлекательности. Он никогда не видел, чтобы она злилась на кого-то другого.

Подавав усмешку, он сказал:

– Вы уже второй раз соблазняете меня в движущейся карете. Вы опасная женщина, леди Марион Дейн. В следующий раз…

– В следующий раз я позабочусь, чтобы со мной была дуэнья!

Он вскинул брови.

– А это заставит вас вести себя прилично?

Она удивила его, положив ладонь на его бедро. Ее пальцы касались раны не слишком больно, но достаточно, чтобы донести свою мысль. Она улыбнулась, глядя в его глаза.

– Надеюсь на это, потому что иначе вам снова потребуются услуги доктора Хардкасла.

Она убрала руку и огляделась в поисках своей шляпы. Пока она быстрыми, ловкими движениями завязывала ленточки под подбородком, он поймал себя на том, что улыбается, и ему пришло в голову, что рядом с Марион улыбаться входит у него в привычку.

Где-то он это уже слышал.

Она подняла брови, царственная, повелительная, ставящая его на место.

– Вы собирались показать мне город. Это все, что здесь есть?

Глава 15

Марион одевалась для приема с особой тщательностью. Новый корсет сжимал талию и приподнимал грудь, придавая фигуре модный силуэт. Платье она уже надевала раньше, но только однажды, ибо это было платье для особых случаев и тончайший газ поверх лавандовой ткани чрезвычайно шел к ее серым глазам и светлым волосам.

Но самый большой восторг вызывали у нее новые туфли. Это были вечерние лодочки лавандового шелка. Эш Денисон нашел их для нее в магазине на Шип-стрит, когда она сказала ему, что ей нечего надеть. То, что туфли жали в пальцах и в них было трудно ходить, ничуть не уменьшало ее радости.

Мысль о леди Веронике и красотках, разгуливавших под руку с Брэндом на сельском празднике, поддерживала в ней желание выглядеть как можно лучше. Миссис Чандос тоже будет там, как и, несомненно, мисс Лейси, мисс Берд и мисс Стед. Марион – невеста Брэнда, и хотя это только притворство, игра, она хотела, чтобы Брэнду было чем гордиться.

Мысль об игре заставила ее вспомнить Ханну, и она вздохнула.

– Извините, миледи. – Дорис, ее служанка, отложила щетку, которой расчесывала маленькие завитки и пряди волос, обрамляющие лицо Марион. – Я сделала вам больно?

– Вовсе нет. – Она улыбнулась Дорис. – Я пыталась сосредоточиться на дыхании. Может, чуть-чуть ослабить корсет?

Дорис, который было никак не больше восемнадцати, покачала головой:

– Нет, если только вы не собираетесь надеть другое платье. Талия очень узкая.

– Мм, – пробормотала Марион, – я и забыла, что за женское тщеславие надо платить.

– Мне подобрать другое платье?

– Разумеется, нет! – Марион поднялась и оглядела себя в зеркале. Ее глаза, казалось, отражали лавандовый цвет платья; кожа выглядела нежнее. Аметистовые сережки-капельки, ее единственное украшение, идеально дополняли локоны, обрамляющие лицо. А талия была настолько тонкой, что могла уместиться в мужских ладонях. – Меня удар хватит, если ты попробуешь забрать у меня это платье, – сказала она.

Дорис засмеялась.

– Вы выглядите прелестно, миледи. Уверена, что мистер Гамильтон весь вечер не сможет оторвать от вас глаз.

Марион не хотелось разочаровывать служанку, но она-то знала, что Брэнду будет не до нее. На этом приеме не должно быть танцев. Это политическое собрание единомышленников, и Брэнд окажется в самой гуще событий.

Она как раз натягивала длинные белые перчатки, когда в комнату вошел Брэнд. Он смотрел на часы:

– Мы опаздываем. Марион изобразила улыбку.

– И вы тоже неплохо выглядите, – сказала она.

По правде говоря, он выглядел великолепно в темном облегающем сюртуке, а крошечный шрам под бровью придавал ему вид этакого повесы.

Когда он посмотрел на нее, то не улыбнулся, не проронил ни слова. У него был такой вид, словно из него вышибли весь дух, и это было самым лучшим комплиментом.

– Дорис, – сказала Марион, – если заскучаешь, спускайся вниз в комнаты миссис Бартон. – Миссис Бартон была женой управляющего. – Она говорила, что ей одиноко по вечерам и она была бы рада компании.

– Спасибо, миледи. Я так и сделаю, когда закончу.

– И не жди меня. Я вполне способна сама о себе позаботиться.

Марион взяла свою лавандовую сумочку, накинула на плечи газовый шарф и выплыла из комнаты.

Брэнд подсадил ее в карету, и Марион увидела, что он слегка хмурится.

– Вы выглядите прелестно, – сказал он, – и я уверен, что все мужчины будут завидовать мне, но вы же не сможете ходить в этих туфлях. Они неудобные. Еще есть время переобуться.

Ну вот. А она-то надеялась поразить его.

Марион повернула голову и надменно вскинула бровь.

– Я открою вам маленький секрет, Брэнд. Женщины наряжаются не для того, чтобы доставить удовольствие мужчинам, а для того, чтобы произвести впечатление на других женщин. Всем дамам на сегодняшнем приеме будет наплевать на то, что мои туфли непрактичные. Им до смерти захочется узнать, где я купила их.

– А где вы их купили? Она пожала плечами:

– Не знаю. Эш раздобыл их для меня. Похоже, он прекрасно разбирается в женской моде.

Брэнд откинулся на сиденье.

– Эш, – пробормотал он. – Мне бы следовало догадаться.

Хоув-холл располагался в восточной части Брайтона, и к нему вела длинная аллея вязов, образующих шатер над головами. Дом был построен в неоклассическом стиле и чем-то напоминал Марион дом в Озерном крае, который после папиной смерти перешел к ее кузену, только больше и напыщеннее. Было и еще одно отличие. Их дом постепенно ветшал по мере того, как отцовский капитал истощался. Здесь же, совершенно очевидно, не было недостатка в деньгах.

Поднимаясь по каменной лестнице парадного входа, они слышали гомон голосов, заглушающий звуки оркестра. Люди были повсюду – на лестнице, в холле, в большой гостиной, – и лакеи в ливреях и напудренных париках неслышно скользили среди них, разливая шампанское в бокалы на длинных ножках.

– Даже если половина из этих людей виги, – сказала Марион Брэнду на ухо, – я не удивлюсь, если вы вырвете место у тори на дополнительных выборах.

– Если бы! Нет, это в основном приспешники или самозванцы. Знаете, они клянутся в своей искренней преданности только до тех пор, пока вино льется рекой. Когда винный поток иссякает, они испаряются.

– И это вас не беспокоит?

– Не я плачу за вино.

– Циник, – пробормотала она, но глаза ее улыбались. Он положил ее ладонь на свою руку.

– Идемте, я представлю вас. – Его голос сделался серьезным. – Помните, никто здесь не хочет, чтобы я выиграл. Если кто-то станет делать оскорбительные замечания, пропускайте их мимо ушей. Такова природа политики.

Марион не могла представить, чтобы Брэнд Гамильтон пропустил оскорбление мимо ушей. Он человек не вспыльчивый, но гордый. Или, возможно, просто чувствительный.

– Почему вы такая серьезная? Она разгладила лоб.

– Не думаю, – игриво заметила Марион, – что вы заполучили этот шрам над глазом, пропуская оскорбления мимо ушей.

Он потрепал ее по руке.

– Это было во времена моего дуэлянтства. Сейчас я полностью исправился.

– Брэнд! – послышался возглас, заставивший их остановиться.

Миссис Чандос, потрясающая в облегающем красном шелке, улыбнулась Брэнду, а затем обратила всю силу своей улыбки на Марион.

– Леди Марион, – сказала она с легким наклоном головы, – я только что услышала новость. Знай я, что этот старый холостяк, – взмахом руки она указала на Брэнда, – на брачном рынке, я бы ухватила его, пока у меня еще был шанс.