— Вы уже все знаете? — Джейд с трудом узнала собственный севший голос.

— Что-то разбудило меня прошлой ночью. Мне показалось, что это был голос Дункана, который прощался со мной. Он также попросил меня приехать к вам.

Гейб присел на край кровати и протянул к ней руки.

— Поплачь со мной. Нам обоим станет легче.

Она рухнула ему в объятия, чувствуя, как сотрясается его тело, ощущая на своем лице горькие мужские слезы. Ее агонизирующий вскрик, затем другой эхом отозвались по всему дому. Они рождались в самом сердце Джейд. Слезы вырвались наружу. Она рыдала так, как никогда в жизни, а Гейб мягко сжимал ее хрупкое тело, которое колотила крупная дрожь.

Временами она обвиняла Бога. Временами умоляла Его возвратить ей Дункана. Она кусала губы, и кровь смешивалась со слезами. Если бы Гейб не поддерживал и не успокаивал ее, Джейд сошла бы с ума. Но он не оставлял ее, пока первый приступ отчаяния не схлынул.

В то время как ее душа билась в конвульсиях, солнце успело дойти до западного горизонта. Она почувствовала себя омытой слезами, почти очищенной, словно прошла через огонь.

Наконец Джейд смогла оторваться от успокаивающих рук Гейба и упала навзничь на кровать, не в силах даже сидеть.

— Вам лучше? — спросил он.

— Нет. Мне теперь никогда не станет лучше.

— Вы в силах рассказать о том, то произошло?

— Да. Нет. Ох, я не знаю! — Она обвела комнату пустыми глазами. — Мне кажется, что нужно умыться и переодеться.

— Если только вам будет от этого лучше. Скоро придет доктор Адельман. Кстати, вы что-нибудь ели сегодня?

Она сделала отрицательный жест. От одной только мысли о еде ее желудок, казалось, поднялся к самому горлу.

— Ничего не надо. Я не хочу есть.

Он не обратил внимания на ее слова:

— Беременным женщинам необходимо питаться регулярно. Я попрошу Дулси что-нибудь приготовить.

— Откуда вы узнали о ребенке?

— Мне сказала Дулси. Она очень о вас беспокоится. И доктор Адельман тоже. Он просил ее не оставлять вас до его прихода.

Когда Гейб ушел на кухню, Джейд встала с постели. Ноги подгибались, и ей приходилось, как инвалиду, хвататься за мебель. Но она все-таки добралась до ванной. Она посмотрела на висящую одежду, не в состоянии сделать самое простое умственное усилие — выбрать платье. В какой-то мере выбор одежды предполагал, что жизнь продолжается. Жизнь без Дункана.

Нет! Прошу тебя, Господи, нет!

В конце концов она сняла с вешалки голубой шелковый халат, надела его и подошла к умывальнику. Из зеркала на нее глядело распухшее от слез бледное лицо — лицо незнакомки. Теперь она знала, как будет выглядеть в старости. В старости? О, небо, хватит ли у нее мужества жить так долго, когда Дункана нет? Она опять почувствовала, что плачет, думая о том, как будет растить их ребенка без него.

Через несколько минут, все еще пошатываясь, она вышла в гостиную в поисках Гейба. Он стоял у окна и смотрел наружу.

Она проследила за его взглядом и наткнулась на обгоревший остов студии. Джейд всхлипнула и отвернулась.

— Пожалуйста, закройте шторы.

Габриэль извинился.

— Я должен был сделать это сразу же, как вы вошли.

В этот момент в комнату вошла Дулси с подносом:

— Я принесла вам самое легкое — только тосты и чай. Если вам захочется чего-то еще, позвоните мне на кухню.

Она поставила поднос на кофейный столик и вышла из комнаты.

Джейд была благодарна Гейбу за то, что он молчал, пока они ели. Она заставила себя проглотить несколько тостов и запить их чаем — только ради ребенка. Когда она закончила есть, то была готова встретить миллион проблем, связанных со внезапной смертью Дункана. Она встала и прошлась по комнате более уверенно, чувствуя тяжесть в желудке, а затем достала из ящика конторки ручку и блокнот.

— Нам нужно составить несколько списков и разработать план.

— Вы достаточно хорошо себя для этого чувствуете?

— Нет. Но если я не буду хоть что-то делать, то свихнусь.

Гейб выразил понимание кивком головы:

— Значит, будем составлять план.

За время разговора с Гейбом Джейд освоилась со своей скорбью, с приливами и отливами отчаяния. Запасы слез казались неиссякаемыми, и она тратила их с щедростью транжиры: расписывала обязанности — и рыдала, составляла списки — и рыдала.

Гейб вызвался съездить утром в город, чтобы организовать похороны Дункана и привезти на обратном пути от ветеринара Блэкджека. Джейд останется на ранчо, чтобы обзвонить друзей и написать некрологи для «Санта-Фе нью-мексикэн» и «Нью-Йорк тайме».

В семь вечера Дулси включила свет в комнате и унесла поднос. В восемь прибыл доктор Адельман. Он выразил Джейд свои соболезнования и передал таблетки со снотворным. В девять Гейб сказал, что на сегодня хватит.

— Я знаю, что вы устали, но не ложитесь еще спать, — попросила Джейд. — Я не могу оставаться одна.

— И я тоже, — ответил он.

— Не хотите стаканчик шерри?

Он улыбнулся, впервые с тех пор, как приехал на ранчо:

— Разве вы не знаете, что предлагать индейцу выпить запрещено законом?

Она покачала головой.

— Это глупый закон, — сказал Гейб. — Мы с женой всегда выпивали за обедом, когда я был в Иеле.

Джейд подошла к буфету, наполнила два бокала и вернулась к диванчику.

— Как вы пережили ее смерть? — спросила она, протягивая ему бокал.

Он задумчиво отхлебнул янтарную жидкость:

— Никогда до конца я не смогу это пережить. Нет ни единого дня, когда бы я не помнил о ней. С тех пор прошло больше двадцати лет, но я часто ловлю себя на том, что днем подмечаю какие-то вещи в надежде рассказать ей о них вечером.

— Вы имеете в виду, что и я буду в таком состоянии до конца жизни?

— И да, и нет. Боль пройдет. Придет время, когда вам не нужно будет прятаться от воспоминаний. Вы будете приветствовать их как старых и верных друзей.

Он сделал паузу, и взгляд его ушел внутрь, туда, где мог видеть только он.

— Ученые утверждают, что материя не исчезает, а лишь видоизменяется. Я думаю, что то же самое происходит и с любовью. Люди слишком много ставят на ненависть, скопившуюся в них, и действуют во имя зла. Но я верю, что именно любовь — самая могущественная сила во вселенной. Ее — как и материю — невозможно уничтожить. Она только претерпевает изменения.

Он остановился и сделал глоток.

— Пожалуйста, продолжайте! — попросила Джейд.

Он вновь заговорил, и в его глазах светился огромный мир доброты.

— Любовь, которую я испытываю сейчас к моей жене, совсем не похожа на ту, которой я упивался в дни своей молодости. Но она настолько же могущественна. Она может превратить самый холодный день в Акоме в лето. У вас с Дунканом — особенная любовь. Вы нашли путь к нему. Возможно, когда-то в будущем он найдет дорогу к вам.

— Вы действительно верите в это?

— Я много думал об этом с того дня, когда мы трое совершили прыжок сквозь время. Я, правда, недостаточно мудр… — Он покачал головой и взглянул на свои натруженные руки. — Только у Бога есть ответ на ваш вопрос. А я просто старый и слабый человек с измученным сердцем. Но я провел большую часть жизни, пытаясь понять природу нашего земного существования. Мне кажется, что время — это река. Мы можем испить из ее истока, искупаться в ней там, где она набирает силу, или ощутить ее в виде дождя, подняв лицо к небу. Эта река существовала всегда. Вы и Дункан плыли по ней множество раз. И я верю, что поплывете снова.

Родители Джейд не верили в загробную жизнь. По их завещанию они были кремированы, а пепел развеян над полем за домом. Их жизни оборвались столь внезапно, и так мало осталось свидетельств их пребывания на этой земле, что Джейд потребовались годы, чтобы свыкнуться с отсутствием родителей. Сейчас, прощаясь с последними посетителями на похоронах Дункана, Джейд подумала, что настоящая последняя церемония, с цветами, венками, речами, — это заключительный акт скорби, признания милосердия.

Дункан лежал на вершине холма, возвышающегося над ранчо Сиело. Блэкджека похоронили двумя днями раньше, и он лежал футах в десяти от последнего пристанища своего хозяина. Казалось само собой разумеющимся, чтобы они оба наблюдали с этой возвышенности за ранчо.

После того как Джейд пожала руку последнему участнику траурной церемонии, она вернулась в гостиную, где ее ожидали трое мужчин. Ральф Бресуэйт и Дэвид Макс прибыли через два дня после пожара, измученные восемнадцатичасовым перелетом из Нью-Йорка. Под глазами у них до сих пор виднелись темные круги, еще больше подчеркивающие их скорбь.

На их фоне Габриэль Нотсэвэй выглядел гораздо спокойнее, но Джейд знала, что за его легкой улыбкой скрывается острая боль от потери друга. В море ее скорби Гейб оставался чем-то вроде скалы, крепости на острове.

Во время похорон все трое возносили панегирики Дункану, вспоминали о его жизни. Дэвид, по его просьбе, выступал последним. Когда он произносил заключительные слова: «Спи спокойно, светлый гений, и пусть ангелы поют тебе бесконечные песни», — у Джейд чуть было не подкосились ноги. Но Гейб постоянно был рядом с ней, передавая свое мужество.

Теперь ей казалось естественным подойти к нему и опереться на его руку.

— Даже не знаю, каким образом я смогу вас отблагодарить, — сказала она, глядя на трех мужчин. Какие они были разные и в то же время одинаковые в своей преданности Дункану! — Без вас я ничего не смогла бы сделать.

— Мы просто отдали ему последний долг. Надеюсь, он бы нас одобрил. — Голос Дэвида звучал хрипло. Из них троих он смотрелся самым измученным. — Я и не думал, что в Санта-Фе так много жителей. И что все они любили Дункана.

Ральф безостановочно ходил по комнате. Он тоже выглядел обессиленным и исхудавшим.

— Ничего так не объединяет людей, как напоминание об их бренности. — Его взгляд сверкнул из-под нависших бровей. — Я до сих пор не могу поверить, что кто-то поджег студию. Кто, черт побери, мог так ненавидеть Дункана, чтобы среди ночи облить бензином стены? — Он обернулся к Гейбу: — Полиция арестовала кого-нибудь?

— Еще нет. Но я думаю, что сейчас не время обсуждать этот вопрос.

— Почему же? Все нормально, — сказала Джейд. Она понимала, что Гейб хочет оградить ее от неприятных воспоминаний, но этого уже никогда нельзя будет сделать. — Я знаю, что Дункана не вернешь, но хочу, чтобы поджигатель был пойман и наказан. Это мое единственное желание.

— Мы все это хотим, — произнес Гейб. — К несчастью, полиция пока мало что смогла сделать.

— Ох, все боги ада! — пробормотал Ральф.

Джейд подумала, что эти слова как нельзя лучше подходят к ситуации. Четыре дня после смерти Дункана она прожила в аду, ежечасном, ежеминутном, ежесекундном. Хуже всего приходилось ночами. Она спала урывками: постоянно просыпаясь, вскакивая на постели, чувствуя, как стучит сердце. Словно самое страшное только еще должно случиться…

Появление Дулси прервало ее печальные размышления.

— Я, пожалуй, начну здесь прибирать? — спросила Дулси, указывая на грязную посуду, пустые бокалы, переполненные пепельницы, оставленные полусотней гостей, почтивших память Дункана на поминках.

— Почему бы не оставить это до завтра? — предложила Джейд.

— Я чувствую себя лучше, когда занята.

Джейд ее прекрасно поняла. Она сама боялась тишины, боялась будущего, боялась продолжать жить в чужом времени, в котором для нее не оставалось ничего, кроме горестных воспоминаний.

— Хорошо, Дулси. Мы сейчас освободим тебе место.

Мужчины последовали за Джейд в кабинет Дункана. В комнате еще явно ощущалось его присутствие: старый свитер висел на спинке стула, набор трубок на столе рядом с открытой книгой, которую он так и не успел дочитать.

Дэвид подошел к стене с фотографиями и стал их рассматривать. Джейд была уверена, что он видел их уже множество раз. Он не произнес ни слова, но по тяжелым вздохам было ясно, как глубоко он переживает. Ральф встал у окна и уставился неподвижным взглядом на лежащий перед ним лес, залитый солнечными лучами. Гейб занялся разведением огня в камине.

Джейд присела в кресло, ощутив, что оно за эти годы приобрело контуры сильного и гибкого тела Дункана. Это чувство было настолько явным, что Джейд как бы снова испытала объятия Дункана.

В кабинете воцарилась тишина.

В конце концов Ральф отвернулся от окна и откашлялся.

— Думаю, пока мы здесь все вместе, вчетвером, нужно ознакомиться с последней волей Дункана.

— Должны ли мы это делать прямо сейчас? — спросила Джейд.

— Почему бы и нет? Сейчас подходит так же, как и любое другое время. Мы не будем устраивать официальное чтение, я лишь хочу ознакомить вас с некоторыми нюансами. Для этого мне нужен мой портфель.

Он возвратился через пару минут, пододвинул одно из кресел к столу и жестом попросил остальных присоединиться к нему. Когда Гейб и Джейд уселись, он открыл портфель и достал оттуда тонкий документ.

— Меган, — спросил он, — знаешь ли ты, что Дункан написал новое завещание, когда вы были в Нью-Йорке осенью?

— Он об этом не упоминал, — ответила Джейд, с тревогой ожидая, что последует за этим заявлением.

— Из нового завещания следует, что он обратил большинство своих ценных бумаг, банковских депозитов и так далее в деньги и драгоценности. Основные условия нового документа не отличаются от старого, за одним исключением, о котором я вскоре скажу.

Он поднял глаза и посмотрел на Дэвида и Гейба.

— По желанию Дункана нам, троим его друзьям, переходят некоторые его личные вещи — запонки, часы и тому подобное. Нам были завещаны и некоторые из его картин, но…

Его голос прервался, и на лице проступило выражение страшного горя. Через несколько секунд ему удалось справиться с волнением и продолжить:

— Ортесам передаются двадцать тысяч долларов; кроме этого им предназначены некоторые другие подарки. — Он взглянул на Джейд: — Все остальное имущество: золото, бриллианты, автомобили, содержимое дома — Дункан оставляет тебе. Гейб, Дэвид и я названы твоими попечителями. Все так. Но дальше в завещании есть приписка, которой я не понимаю, и, поверь мне, я пытался уговорить Дункана аннулировать ее. Она гласит, что тебе, Меган, передается ранчо Сиело в пожизненное владение. Однако ты не имеешь права ничего отсюда продавать — этим имуществом тебе распоряжаться запрещено. После твоей смерти ранчо переходит к женщине по имени Джейд Ховард. — Лицо Ральфа выдавало его недоумение и озабоченность. — Кто-нибудь может мне сказать, кто, к дьяволу, такая эта Джейд Ховард и почему Дункан завещал ей то, что ценил больше всего?

Джейд проглотила комок в горле. Слезы выступили на ее глазах, но она сумела сдержать рыдания. Как же, несмотря на различные обстоятельства, Дункан был к ней внимателен! Должно быть, он все-таки опасался, что она может возвратиться в свое время и сделал все, чтобы увериться, что рано или поздно ранчо Сиело будет ей принадлежать.

— Я повторяю, — сказал Ральф, — кто такая Джейд Ховард?

Ему ответил Гейб.

— Это она, — сказал он, указывая на Джейд.

Дэвид, сидевший, откинувшись в кресле, резко выпрямился после слов Гейба:

— Сейчас не время для шуток!

— Я не шучу, — ответил Гейб. — Если Джейд даст разрешение, я расскажу вам всю историю.

Она знала его достаточно хорошо, чтобы доверять полностью. У него должны были быть веские причины, раз он выбрал это время и место для того, чтобы огласить правду.

— Рассказывай, — сказала она, удивляясь спокойствию своего голоса.

Дэвид и Ральф изумленно глазели на нее, и она прикрыла глаза, когда Гейб погрузился в описание ее появления в Санта-Фе. Хотя все события происходили с ней самой, изложение Гейба ей понравилось. Он был прирожденным рассказчиком, из которых часто получаются хорошие писатели. Через несколько минут она приоткрыла глаза и увидела, что Ральф и Дэвид полностью поглощены словами Гейба.

— Я знаю, что ты уверен в том, что нам рассказал, — заявил Ральф после того, как Гейб замолчал. — Но единственным подтверждением всего сказанного являются ваши свидетельства. Я не хотел бы стоять перед судом, имея на руках такие хрупкие доказательства.

— А вы поверите в материальные свидетельства? — спросила Джейд.

— Это зависит от доказательств, — ответил, все еще сомневаясь, Ральф.

Она вышла, чтобы принести свои часы на жидких кристаллах и нижнее белье, спрятанные ею в укромном месте.

Она не смогла сдержать улыбки, наблюдая, как трое мужчин со смешанным выражением смущения и восхищения рассматривают бюстгальтер и трусики.

Ральф, который, казалось, вменил себе в обязанность говорить и за себя, и за Дэвида, наконец произнес:

— Все это достаточно убедительно, но я хотел бы услышать всю историю еще раз от вас самой, Джейд.

Время от времени Ральф и Дэвид перебивали ее, спрашивая объяснения тех или иных событий. Они утвердительно кивали, когда вещи, которые приводили их раньше в недоумение, становились понятными. Их разговор продолжался и во время обеда, и позже вечером. Когда двое мужчин убедились в ее правдивости, Джейд совершила вместе с ними краткое путешествие в будущее. Она порадовалась счастью Дэвида, узнавшего о своей долгой жизни и о достижениях своего сына.

— Подумать только, ты качала его на своих коленях! — воскликнул он с таким нескрываемым удовольствием, что все рассмеялись. — Ну, когда мы встретимся через пятьдесят лет, я буду знать, кто ты такая на самом деле, — добавил он, подморгнув Джейд.

Джейд и сама заморгала от удивления, осознав, насколько он прав. Неудивительно, что она и Дэвид так хорошо поладили друг с другом, когда встретились впервые в 1979 году.

Все время, пока продолжался вечер, Джейд не переставала восхищаться мудростью Гейба, предложившего рассказать правду. Правда послужила для всех очищением, стала катарсисом, позволившим взглянуть на будущее, а не на прошлое. Но она все-таки не понимала полного смысла его предложения открыться, пока Гейб не прервал их оживленную беседу и не попросил внимания.

— В одиночестве, — сказал он, — я мог бы расспрашивать Джейд целую неделю и так и не узнать всего того, чего хочу. У меня была причина, чтобы правда всплыла наружу именно сегодня.

Ральф, обладавший быстрым умом адвоката, сразу же насторожился:

— Что за причина?

— Во-первых, я не хотел, чтобы Джейд несла свою тяжкую правду одна, поскольку теперь не может разделить ее с Дунканом. Во-вторых, я надеюсь, что вы двое поможете мне уговорить ее попытаться вернуться в ее время.

— Но как? И зачем? — В глазах Дэвида читалось непонимание.

— Зачем? Это очень просто, — ответил Гейб. — Джейд больше не принадлежит этому времени, поскольку Дункан погиб. А вот как? Это может быть более трудным делом. Я думаю, что знаю, как подготовить возвращение, но не уверен, что оно произойдет.

— Это опасно? — спросил Ральф.

— Не более, чем было в первый раз.

Джейд слушала молча. Несколько последних дней она пыталась примириться с фактом, что будет продолжать жить на ранчо Сиело, но без Дункана. Теперь, думая о возможности возвращения в ее собственное время, она ощутила прилив надежды. Она знала как никто из присутствующих, что будущее — гораздо лучшее время для того, чтобы вырастить их с Дунканом ребенка. Не из-за каких-то модных приспособлений или игрушек, кажущихся невероятными в 1930 году. С ее точки зрения, конец века стал эпохой, когда понятие «равенство» являлось не просто словом, записанным в конституцию.

— Ну, Джейд, что вы об этом думаете? — спросил Ральф.

Она повернулась к Гейбу:

— Вы считаете мое возвращение возможным?

— Я не могу дать твердых гарантий, но думаю, что да. Некоторые философы рассматривают вселенную как место хаотических и случайных событий. Я же верю в ее постоянство, в определенный порядок вещей. Вы совершили прыжок через пространство год назад, 17 мая. Теперь, когда ваша любовь к Дункану, а его — к вам больше не удерживает вас здесь, думаю, есть определенная возможность совершить обратное путешествие.

— Когда?

— Через три дня. 17 мая.

— Но я не могу так скоро!

— Почему? Что вас здесь удерживает?

— Я хочу увидеть, как накажут убийцу Дункана, хочу, чтобы свершилась справедливость.

Гейб заглянул ей в глаза:

— Справедливость торжествует всегда: если не по человеческим законам, то по Божьим.

Джейд почти физически ощутила напряжение, воцарившееся в кабинете.

— А что случится с Меган, если ваша теория верна?

— Она тоже вернется в свое собственное время.

— Я понимаю, что это звучит глупо, но все же предпочту, чтобы здесь осталась Джейд, — вмешался в разговор Дэвид. — Кроме того, подумайте, что испытает Меган, когда узнает о смерти Дункана.

— Я думал об этом, — ответил Гейб. — Вот почему я и хочу, чтобы ты и Ральф остались здесь до тех пор, пока Джейд не предпримет попытку возвращения. Если она удастся, то Меган будет нуждаться в нас троих. Если же нет… — Он пожал плечами.

— Предположим, я соглашусь. Что потом? — Джейд чувствовала, как болезненно бьется ее сердце. Она все еще не была уверена, что согласится покинуть ранчо Сиело, напоминавшее ей о счастливой жизни с Дунканом.

— 17 мая, — торжественно сказал Гейб, как будто произносил заклинание, — вы повторите день, в который вы пронзили пространство. Поедете в тот же самый номер в «Ла-Фонде». И наденете там свое красное платье точно в то же время, что и год назад.