— Каким советом? — удивилась Меган.

— Я собираюсь начать коллекционировать живопись.

— Я и не подозревала, что ты ею интересуешься.

— Коллекционирование — это прекрасные инвестиции. Консультант по искусству, которого я недавно нанял, уверяет, что цены на работы Карлисла растут с бешеной скоростью. На будущей неделе на аукционе Кристи будут предложены две его картины, и я хочу попытаться купить хотя бы одну.

Меган подумала, что Дункан, вкладывавший в свою работу всю душу, возненавидел бы человека, рассуждающего о его холстах с позиции их рыночной стоимости. Однако она ощутила прилив гордости, когда Гарри проявил явную заинтересованность в покупке работ Дункана. Как будто бы двое мужчин познакомились и приняли друг друга.

Пока они ехали к музею, Гарри беспрерывно болтал. Последняя его картина плохо посещается зрителями. Для фильма «Лучше, чем секс» он нанял уже третьего сценариста и теперь определенно надеется на успех. Завтра было бы неплохо заехать сначала в Кармель, потом пообедать в ресторане Клинта, а переночевать в мотеле «Постель и завтрак».

Речь Гарри не нуждалась в ответных репликах. Для него она была чем-то вроде отдушины после трудного рабочего дня. Ему было необходимо лишь подтверждение того, что его слушают.

Как только он делал паузу, Меган автоматически кивала головой. Она почти не понимала, о чем он говорит. Она думала только о предстоящей выставке. Когда они достигли музея, ее пальцы были ледяными, а тело покрылось потом.

Как и многие лос-анджелесские «старожилы», Музей искусств в последние годы обновился. К обычным прохожим он обращал безмятежное, тщательно ухоженное «лицо», сохраняя свои сокровища для тех, кто поднимался по ступенькам и входил в портал.

В толпе, окружившей вход в здание, Меган увидела нескольких постоянных клиентов своего бутика. Пока она обменивалась с ними приветствиями и обсуждала их общие проблемы, Гарри купил каталог выставки. Затем он и Меган проследовали сквозь блестяще одетую публику, щеголявшую изысканными манерами, внутрь музея.

Увидев первую из выставленных картин Дункана, Меган чуть не вскрикнула. Это был портрет, над которым Дункан работал в студии в тот самый судьбоносный день в середине мая. Тогда она была настолько поглощена мыслью скорее уехать в «Ла-Фонду», что практически не рассмотрела этот холст. Почему же она не смогла понять, как несчастлив был Дункан, работая над этой вещью? Да потому, что была занята своими собственными переживаниями. Какой же эгоцентричной свиньей она была! Если бы можно было все начать сначала.

Как лунатик она двинулась к картине, загипнотизированная этой, пробудившей ее размышления, мрачной работой. Протянув руку, чтобы попробовать на ощупь знакомый холст, она не замечала никого и ничего вокруг, пока сильная рука не перехватила ее запястье.

В поле ее зрения появился одетый в униформу музейный охранник.

— Вы можете смотреть, сколько пожелаете, но трогать экспонаты строго запрещено! — сказал он, грозя ей пальцем.

— О, этого больше не случится! — Голос Гарри шел, казалось, откуда-то издалека, хотя сам он находился прямо за ее спиной.

Охранник кивнул и двинулся в сторону.

Гарри подхватил ее за локоть и повлек от картины.

— На секунду мне показалось, что он собирается попросить тебя покинуть зал. Что это за дурацкая выходка, Меган?

Она попыталась подыскать подходящий ответ, но ее воображение отказывалось работать. Не имея возможности сказать что-либо в свою защиту, она попросту двинулась к другой картине. У Гарри не было другого выбора, кроме как идти за ней.

Работы Дункана были развешаны в анфиладе залов. У каждой картины было свое тщательно продуманное место, позволяющее посетителю полностью ее рассмотреть и оценить прежде, чем перейти к следующей. Из этого факта Меган сделала вывод, что выставка является важным событием: из тех, на которых ведущие музеи мира выставляют работы самых известных художников.

Она настолько привыкла к картинам Дункана и так ревновала ко времени, проводимому им в студии в годы их совместной жизни, что приобрела иммунитет к его таланту. Теперь, когда она увидела искусство Дункана во всем великолепии, ее собственные достижения в новом для нее мире показались абсолютно незначительными, а поиски самой себя вообще ничтожными.

Она переходила от картины к картине, и они захватили ее настолько, что толпа и музейные стены отдалились, перестали существовать. Меган почти видела солнечные лучи, проникающие в студию, ощущала в воздухе запах скипидара. Лишь благодаря постоянному бормотанию Гарри, читающего выдержки из каталога почти ей в ухо, она продолжала ощущать современную реальность.

Меган узнала большинство картин, даже те, которые Дункан завершил до свадьбы. Она видела их в галерее Дэвида Макса, либо на ранчо Сиело. Все они, за редким исключением, были датированы периодом до мая 1929 года. Она спросила себя: почему бы это? Не бросил ли Дункан писать после ее исчезновения?

Непохоже. Он жил для того, чтобы рисовать, и рисовал для того, чтобы жить. Такая маленькая незадача, как ее таинственное исчезновение, вряд ли могла заставить его отказаться от работы.

По мере того как она и Гарри приближались к концу выставки, Меган подумала, что все-таки смогла примириться со странным ощущением одновременного присутствия на ранчо Сиело и на посмертной выставке Дункана. Ничто не подготовило ее к той неожиданности, которая последовала вскоре. В последнем зале висели всего два портрета. Слева — ее собственный, написанный Дунканом после их медового месяца.

Другой портрет мог бы быть написан с нее десятью годами позже, но она сразу увидела тонкие отличия, не имевшие никакого отношения к возрасту. Ясный спокойный взгляд, чуть иные формы тела… Они принадлежали Джейд Ховард. Меган больше было не нужно ничего предполагать.

Они все-таки действительно поменялись местами.

Гарри чувствовал себя в положении классически одураченного зрителя, попавшегося на трюк, излюбленный комическими актерами, — с двойниками. У него отвалилась челюсть, а глаза перебегали с Меган на портреты и обратно.

— Что за черт! — воскликнул он, привлекши к себе неодобрительные взгляды. — Какая дьявольщина здесь происходит?

— Ничего не понимаю, — ответила беспокойно Меган.

Гарри отодвинулся, чтобы получше рассмотреть портреты, затем сверился с каталогом и покрылся холодным потом.

— Здесь сказано, что это неподписанные портреты жены художника. И знаешь ли ты, как ее имя?

— Не имею ни малейшего представления!

— Меган! Ее зовут Меган! Довольно странно, не так ли? — Он ощущал неуверенность, растерянность и надвигающуюся ярость. Все это ему очень не нравилось.

— На что это ты намекаешь?

— Думаю, ты меня обманула.

— Каким образом?

Она скрестила руки на груди защитным жестом и старалась не встречаться с ним взглядом. Если он хоть что-то понимал в языке тела, ей наверняка было, что прятать от него.

— Ты знала об этих картинах, а?

— Не будь глупым. Посещение выставки — твоя идея. Я-то как раз собиралась побыть дома!

Он продолжал смотреть на нее.

— Тогда чем ты объяснишь полное сходство между вами? И имя — Меган? Ты наверняка знакома с Карлислом! — Теперь он говорил на повышенных тонах, но не собирался контролировать свой голос.

Он еще раз посмотрел на портреты. Две версии Меган — одна молодая, а другая так ему знакомая — безмятежно глядели на него из рам, делая из него посмешище. Один из портретов был написан в 1919-м, а другой — в 1930 году.

Значение дат внезапно поразило его расстроенный мозг. Шестьдесят, семьдесят лет прошло с тех пор, как Карлисл завершил эти холсты. Его жена сейчас или очень старая, или вообще покойница. Он попытался рассмеяться, но не смог.

— Может быть, пойдем отсюда? — В голосе Меган звучали успокаивающие нотки.

Гарри заметил, что она отодвинулась от него на несколько футов.

— Да, я видел достаточно, — ответил он, испытывая неприятное стеснение в груди. — Более чем достаточно! Покупать картины Карлисла на аукционе? Нет уж, дудки!

Он хотел расспросить Меган. Нет, он хотел ее «поджарить», подвергнуть перекрестному допросу. Она просто обязана была знать Карлисла — и в то же время у нее не было на это ни единого шанса. Что это он сам говорил перед выставкой насчет Сумеречного пояса?

Когда они возвращались из музея, в салоне его «мазаратти» царила необычная тишина. Он не мог удержаться и периодически бросал на Меган испытующие взгляды. Никаких сомнений. Она выглядела точно так же, как женщина на портретах. Или это самое невероятное совпадение, или…

Что «или»?

— Я понимаю, что тебя беспокоят эти картины, — сказала Меган в тот момент, когда ему показалось, что он больше не выдержит гнетущего молчания. — Меня они тоже беспокоят. Но я ничего не могу объяснить. Поверь, если бы могла, то сделала бы это.

В ее голосе он расслышал такую печаль, что, несмотря на собственные переживания, обнял ее свободной рукой за талию и привлек к себе.

Она тяжело вздохнула:

— У меня нет никакого настроения ехать в ресторан. Ты не возражаешь, если мы просто поедем ко мне домой?

— Ты плохо себя чувствуешь, Меган?

— Устала. Мне нужно хорошенько выспаться перед нашей завтрашней поездкой в Кармель.

— По мне это звучит просто чудесно. По пути мы можем заказать пиццу.

Он взглянул ей в лицо. Эти чертовы портреты так его напугали, что он даже не подумал, каково же пришлось ей самой.

Она выглядела больной.

Пока они поднимались в ее квартиру, Меган продолжала дрожать. Понимая, что ей все равно не удастся попасть в замок, она передала ключ Гарри. Он открыл дверь, и Меган вошла, на ходу сбрасывая туфли, швырнув сумочку на столик при входе.

— Мне необходимо выпить, — сказала она. — Тебе налить что-нибудь?

— Я выпью пива, когда принесут пиццу. Сейчас мне необходим долгий и горячий душ. Мне хочется расслабиться после… — Он не окончил фразу. — Может, присоединишься ко мне?

— Я лучше подожду пиццу. А ты иди.

Как только Гарри пересек холл, Меган прошла на кухню и налила двойную порцию виски. Она мечтала об этом весь вечер. Возвратившись в гостиную, она уселась на софу, поджав ноги. Ретроспектива стала настоящим бедствием. Она знала, что у Гарри еще остались вопросы насчет этих портретов. Вопросы, на которые она не может дать ему ответов.

Она взглянула на каталог, который Гарри положил на стол, и подумала, что может просмотреть его и спрятать, пока он в душе. Чем скорее он забудет об увиденном, тем лучше. Но он может поинтересоваться, где каталог. Черт. И почему это жизнь обладает способностью запутываться?

Она услышала шум бегущей воды. Гарри любит стоять под сильной струей до тех пор, пока вода в колонке не превратится из горячей в холодную… У нее есть по меньшей мере четверть часа.

Она отпила глоток виски и взяла каталог, пролистав фотографии картин и дойдя до краткой биографии художника.

Автор сделал жизнь Дункана более интересной, чем она была на самом деле, и несколько раз упомянул о его жене. Увидеть свое имя в этом издании было для Меган откровением.

Ее взгляд упал на заключительный абзац статьи, остановился и застыл на нем: «Дункан Карлисл трагически погиб во время пожара в своей студии на ранчо Сиело 17 мая 1930 года».

«Этого не может быть!» — подумала она. Не может быть! Она просто не могла в это поверить, ее мозг отказывался принять эту новость. Дункан так тщательно всегда следил за тем, чтобы каждая сигарета была затушена. Когда дело касалось студии, он был фанатиком безопасности: убирал в специальный шкаф масло, краски, скипидар…

Меган опять взглянула на последнюю фразу. Слезы застилали ей глаза. Она представляла, что Дункан может уме реть — в постели, в преклонном возрасте. Но в пламени… Ее начало трясти. Между ею и Дунканом было мало любви, особенно в последнее время. Но он никак не заслужил такой смерти. Это слишком ужасно!

17 мая 1930 года. Шестьдесят лет назад. Она потерла ладонью лоб, словно стараясь изгнать из головы зарождающуюся идею.

Нет, черт побери, нет! Она не так смела — и не так великодушна.

Она Дункану ничего не должна. И все же…

«Забудь об этом, — приказал ей внутренний голос. — Ты не сможешь вернуться в 1930 год и даже не хочешь пытаться». Меган обвела взглядом комнату, стараясь сосредоточить свои мысли на настоящем. Из душа раздавалось пение Гарри. Ее жизнь здесь, с ним!

Она закрыла глаза, прогоняя четко представленную ею сцену. Ранчо Сиело. Ночь. Студия в огне. Дункан в ловушке. Все вокруг него пылает…

«Вернись, ты можешь его спасти!» — произнес кто-то в ее голове.

«Нет, я не могу!» — ответила она мысленно. Она была слишком напугана. И все-таки она не сможет жить с собой в мире, если не предпримет хотя бы попытку. Она не сможет построить свое счастье на углях сгоревшей студии. Никогда, если есть хотя бы один шанс из тысячи, что она сможет изменить прошлое! Возможно, старая Меган смогла бы, но не она.

Кроме того, попытка скорее всего окажется неудачной. И через неделю она вернется в Голливуд. Но она сможет смотреть на себя в зеркало со спокойной совестью. Она застонала и потрясла головой. Должно быть, она сошла с ума. Но это — хорошее сумасшествие. Оценит ли кто-нибудь когда-нибудь ее героизм?

Ей нужно сделать так много, а времени остается так мало! Нужно подумать о мелочах: сложить вещи, освободить холодильник… И о вещах более важных: заказать билет на самолет до Санта-Фе, зарезервировать тот самый номер в «Ла-Фонде». Нужно попрощаться со всеми в бутике «Алтитьюд». А затем сказать «прощай» Гарри…

Она не замечала текущих по щекам слез и того, что Гарри уже возвратился в комнату, пока не услышала его голос.

— Я совсем не хотел выходить сегодня из себя. Прости, я тебя сильно обидел?

Вокруг его бедер было обмотано полотенце, на голове поблескивали капельки воды. Должно быть, он услышал ее рыдания и даже не успел одеться.

— Дело не в тебе, — всхлипнула она, вытирая слезы.

— Тогда отчего же ты плачешь?

— Я должна уехать из города. — Слова падали помимо ее воли.

— Что случилось? Умер кто-то из родственников? — Гарри присел к ней и сжал в объятиях.

Меган прильнула к нему, с наслаждением ощущая его обнаженное тело, чистый запах свежевымытой кожи. Она любила его больше, чем хотела сама, больше, чем казалось возможным.

«Не будь идиоткой! — сказала она себе. — Не надо никуда уезжать».

— Ты же знаешь, что у меня нет родственников, — сказала она, высвобождаясь из уютных объятий. Если они хоть на секунду продлятся, она не найдет в себе сил покинуть Гарри.

— Тогда в чем же дело? — В его глазах появилось подозрение. — Ты что, давно это задумала? Вот почему ты продала дом!

— Как ты мог об этом подумать! Ты прекрасно знаешь, что я продала его, чтобы выкупить часть магазина!

Его плечи поникли.

— Почему-то я сегодня все время делаю неправильные умозаключения. Как долго тебя не будет?

— Не знаю. Возможно, очень долго. — Она ненавидела себя за то, что делает с ним.

— Ты ничего мне не объясняешь… Но я понимаю.

Он поднял ее бокал с виски и допил одним глотком.

— Теперь ты скажешь, что страдаешь больше, чем я, но… Ради Христа, я думал, что мы счастливы вдвоем!

— То, что я собираюсь сделать, не имеет к нам с тобой никакого отношения!

Она отдала бы душу за то, чтобы вернуться в начало этого дня. Она сказала бы Гарри, что не пойдет на выставку. Вместо этого ей придется попытаться перевести часы на шестьдесят лет назад.

— Если своим отъездом ты хочешь наказать меня за то, что я до сих пор не сделал тебе официального предложения, то я готов! — сказал он.

— Я знаю, что ты готов… Но — в следующий раз, если я возвращусь, мы с тобой об этом поговорим. Мне не хочется уезжать, но я должна.

— Когда?

— Чем скорее, тем лучше. Завтра или послезавтра.

— И ты так и не объяснишь мне, почему?

— Когда-нибудь, возможно, но не сегодня.

— И ты ничего не можешь изменить, хотя я предлагаю тебе руку и сердце?

Он опять привлек ее к себе.

— Я люблю тебя! Я давно уже должен был тебе об этом сказать.

— Я тоже люблю тебя. Но я думаю, что сейчас ты должен уйти. Потому, что, если ты останешься еще хотя бы на минуту, я поменяю свое решение. А если я это сделаю, мне будет невозможно жить. Пожалуйста, выполни мою последнюю просьбу — уходи.

К ее облегчению, он не стал затягивать паузу. Повернувшись, он ушел в спальню одеваться. Его лицо было белее простыни, глаза потухли. Он вышел уже в смокинге.

С грустью Меган подумала, что всегда выступала в качестве придатка при хорошо одетых и обеспеченных мужчинах. Боже! Как она хотела заявить ему, что меняет решение и остается! Но мысль о том, как ужасно и нелепо погиб Дункан, остановила готовые сорваться с ее губ слова.

— Но ты можешь мне по крайней мере сказать, куда ты направляешься? — Гарри с трудом управлял своим голосом.

— В Санта-Фе.

— Какой дьявол связывает тебя с этим местом?

Она попыталась улыбнуться:

— Однажды, может быть, я смогу тебе все объяснить…

Он слепо потянулся к замку:

— Если тебе что-то нужно…

— Ничего. Ты уже дал мне гораздо больше, чем сам можешь предположить.

— Что именно?

— Возможность обрести саму себя.

Он печально улыбнулся:

— Моя ошибка. Я должен был дать тебе возможность обрести меня.

И он ушел.

Она упала на софу и горько разрыдалась. Если ей хоть немного повезет, она не сможет найти обратный путь сквозь время. Но у нее появилось предчувствие, что за прошедший год она уже использовала свое везение.