Телефонный звонок внезапно оборвал ее размышления.

— Кэйт Прайд слушает, — сказала она в трубку.

— Это действительно ты? — раздался голос Мимс, — или твой автоответчик? Кэйт решила не лгать Мимс.

— Это я.

— Что-нибудь случилось? У тебя ужасный голос.

— Нет, я просто немного устала.

— Надеюсь, ты в состоянии приступить к работе. Демонстрация ровно через неделю.

— Подожди, я возьму карандаш и бумагу. Надо обсудить кое-какие детали.

Минут десять они говорили о предстоящих покупках. Потом Кэйт предложила встретиться за обедом в пятницу и, попрощавшись, положила трубу. Затем она прослушала все накопившиеся за время отъезда звонки и принялась распаковывать вещи.

Великолепная модная одежда в шкафу казалась непривычной я даже чужой, будто она носила ее в другой жизни. Мысленно Квит все еще была в Хилл Кантри. По пути с Юкатана, после долгих съемок в бассейне, она мечтала принять ванну и расслабиться. Теперь, когда наконец-то появилась такая возможность, ее мысли были только о Хэнке. Кэйт не хотела оставлять его, но не представляла, как отказаться от Нью-Йорка, от работы, от друзей, от жизни, к которой она привыкла.

Лежа в ванне, Кэйт попробовала сконцентрироваться на том, что нужно сделать в ближайшие дни. Магазины, деловые встречи, банкеты… Ерунда! Она прекрасно понимала, что пытается забить себе голову всякой всячиной, лишь бы не думать о главном. Как долго ей удастся зарабатывать себе на жизнь подобным образом? Разве можно жить постоянно боясь, что плохое настроение или, не дай Бог, возраст сделают тебя нефотогеничной?

Карьера манекенщицы — случайность, подарок судьбы, Авери и Мимс. Но для того чтобы всегда чувствовать себя на высоте, необходимо делать все больше я больше и постоянно меняться.

Вопреки облаку славы, которым окутана работа фотомодели, были времена, когда с Кэйт обращались совершенно бесчеловечно. На первых порах фотографы и модельеры относились к ней, как к неодушевленному предмету — лицо, грудь, ноги, спина. Если бы не присутствие Мимс, не ее слова одобрения, Кэйт еще в самом начале отказалась бы от этой карьеры.

Хэнк предъявил ей ультиматум десять лет назад и оборвал и без того непрочную нить, связывающую их. Но она любила его, вопреки всем ссорам и недомолвкам. Сейчас он нуждался в ней, как никто другой. Мысль об этом мучила Кэйт, неустанно бередила ей душу.

Отношения с Команчо были еще сложнее. Когда-то он заставил ее страдать, Кэйт ни за что не простит ему этого. Однако она по-прежнему желала с ним близости.

Кроме того, существует еще и ранчо само по себе. Пансион Прайдов. Пять поколений отдавало себя этой земле. Теперь Хэнк хочет, чтобы она продолжала древнюю традицию.

Пены почти не осталось, а вода стала такой же холодной, как мысли, одолевавшие ее. «Нечего заниматься самоистязанием. Решение принято», — убеждала себя Кэйт.

И все же Хэнк и ранчо не шли у нее из головы.

Войдя в пятницу вечером в «Русскую чайную», Кэйт увидела Мимс, сидящую за обтянутым красной кожей столиком. В своем превосходном персикового цвета костюме от «Шанель», который очень гармонировал с цветом ее волос, Мимс выглядела шикарно и одновременно просто. Вне зависимости от того, с какой щепетильностью Кэйт следила за своей внешностью, ей никогда не удавалось достичь того шарма. Уже довольно давно она смирилась с ее превосходством, решила для себя, что это из-за постоянной жизни в городе: Мимс родилась и выросла в Нью-Йорке и впитала столичный лоск с молоком матери.

— У тебя была тяжелая неделя? — спросила Мимс, пристально глядя на Кэйт.

— Довольно тяжелая.

— Ты звонила отцу с тех пор, как вернулась в Нью-Йорк?

— Да, конечно. Знаешь, неожиданно для себя я скучаю по дому.

— Какая перемена! — Мимс вскинула брови.

Появление официанта прервало начатый разговор. Приняв заказ, официант удалился, и тут Мимс разразилась целым потоком новостей, накопившихся за последнее время.

Несмотря на то что Кэйт кивала и улыбалась в нужных местах по ходу беседы, она никак не могла заставить себя слушать Мимс. Перед глазами у нее то и дело вставал образ Хэнка, больного и подавленного горем, и она ненавидела себя за то, что оставила его одного.

— Конечно же, мы останемся на ноябрьские парижские Показы, — говорила Мимс. — Я уже заказала соответствующий костюм. Но прежде я планирую на несколько дней поехать в Санторини. Надеюсь, ты ко мне присоединишься?

— Не знаю, — ответила Кэйт. — На самом деле я хотела бы попросить не включать меня в группу дорожных шоу.

— Но почему? — удивилась Мимс. — Тебе всегда нравилось выступать в таких программах!

— Я обещала Хэнку навещать его раз в две недели.

— Боже правый! Что же, позволь узнать, изменило твое отношение к нему?

Кэйт пожала плечами — расспросы Мимс действовали ей на нервы. Как может она объяснить то, чего сама не понимает? Кэйт вдруг почувствовала, что с ней происходит что-то неожиданное: прежние мысли рассыпались на тысячи мелких ненужных кусочков и появлялись новые, удивительные и потрясающие. То, что раньше никогда не пришло бы ей в голову, теперь не шло у нее из головы. Условности, воспринимаемые как аксиомы всего две недели назад, становились бутафорией в новом открывшемся ей мире.

— Я думаю, это не просто понять, — сказала Кэйт.

— И все же… — удивлению Мимс не было предела.

— Слишком многое изменилось в моей жизни. Я и сама еще не до конца все понимаю.

Сидя в глубоком кресле в «Русской чайной», окруженная экзотикой и знаменитостями, чье присутствие повергало простых смертных в восхищение, Кэйт вдруг захотела раз и навсегда изменить свою жизнь. Она неожиданно для себя поняла, что всем сердцем принадлежит ранчо, что любовь к земле у нее в крови, Техас — в генах. Признавшись себе в этом, Кэйт как никогда ясно и четко осознала — ее тянет к родному дому. Вот в чем дело, вот почему ей так тяжело все это время. Первый раз за последние дни она вздохнула с облегчением.

— Я возвращаюсь, Мимс, — заключила Кэйт.

— Как долго ты собираешься пробыть там на этот раз?

Какое-то мгновение Кэит колебалась.

— Я думаю там остаться.

— Остаться? Что ты хочешь этим сказать?

— Мне жаль покидать тебя и агентство, но я хочу делать то, чего так ждет от меня Хэнк. Я собираюсь взяться за ранчо.

— Очень рада, что вы с отцом наконец-то поняли друг друга, но неужели это навсегда? Я имею в виду Пансион Прайдов, Ты уверена, что новая встреча с Команчо не испугает тебя?

— Мое отношение к нему тут ни при чем. — Кэйт не хотела думать о Команчо. — Неужели ты не понимаешь, — главное теперь для меня отец!

— А как же карьера? С каждым годом мы не становимся моложе. Если тебя не будет слишком долго, то, возможно, ты не сможешь вернуться. Не уверена, что ты поступаешь правильно. Скажи мне, раде Бога, ну что тебе известно о сельском хозяйстве? Ты даже никогда настоящего свежего мяса не ела!

— Но ведь начиная работать моделью, я тоже ничего не знала. Кроме того, не в ранчо дело. Я хочу вернуться ради отца, ради наших с ним отношений.

Уилисс Прайд управлял ранчо на исходе века, когда процветала эра беспочвенного оптимизма, а достаток был столь же непредвиденным событием, как смерть или налоги. Он достроил к дому новые комнаты и обставил их самой изысканной по тем временам мебелью. Нынешняя столовая все еще сохраняла элегантность интерьера, демонстрируя врожденный вкус ее создателя. Входя в этот роскошный зал, Кэйт думала о том, что такая комната подходит скорее для банкетов, чем для ужина на двоих.

Старые стены столовой украшало боевое оружие: Уилисс был превосходным охотником и прекрасно разбирался в ружьях. Старинный стол, доставшийся в наследство от какого-то барона, стоял в центре комнаты, за него без особых затруднений могло сесть сразу по меньшей мере человек двадцать. В общем, все это, конечно же, впечатляло всяк сюда входящего.

Час назад Кэйт сказала Хэнку, что попробует спасти ранчо. Но только теперь, садясь во главу стола, она поняла, какую ответственность взвалила на свои плечи. Впрочем, если не она, то кто же?..

К ужину новая хозяйка ранчо надела шикарную блузу, сшитую на заказ в Нью-Йорке. Кэйт пыталась своим видом показать Команчо, что относится к общей трапезе, как к чему-то необходимому для дела. И если бы не ранчо, она в жизни бы не села с ним за один стол.

В детстве Кэйт не любила семейные ужины. Сидя за огромным столом с суровым отцом, не обращающим на нее внимания, она старалась съесть все как можно скорее и выбежать во двор. Теперь, оглядываясь вокруг, она думала не о том, как скорее улизнуть из столовой, а сколько можно выручить за это оружие и стол. В доме полно всякой всячины…

Кэйт поймала себя на мысли, что ищет как бы чего продать. Что она делает?.. Разве иначе как-нибудь нельзя спасти ранчо? Хэнк и сам мог бы превосходно распродавать имущество частями. «Нет, надо придумать что-то поинтереснее. Ведь наверняка есть способ выйти из создавшегося положения, не пуская на ветер собранное таким трудом состояние», — думала Кэйт. Но ее размышления были прерваны появлением Команчо.

Будто подстегнутая лошадка, пульс поскакал все быстрее и быстрее. Кэйт давно поняла, что каждая встреча с ним заставляет ее страдать.

Его рубашка стального цвета была безупречно свежей, кожа на лице и руках порозовела от небезуспешных попыток смыть дневную пыль. Кэйт прочла восхищение в его глазах. И голод вовсе не тот, что можно утолить за обеденным столом; Будь он проклят за то, что позволяет себе так на нее смотреть! Будь она дважды проклята за то, что поддается его обаянию!

Команчо небрежной походкой пересек комнату. Двигался он плавно и почти бесшумно, каждым движением словно специально подчеркивая достоинства своей фигуры. Кэйт просто теряла голову.

— Извини, я не смог в этот раз тебя встретить в аэропорту, — сев за стол, сказал Команчо. — Ты ведь знаешь, летом на ранчо всегда полно дел.

— Да, понимаю.

Кэйт старалась казаться равнодушной. Она все еще думала, что Команчо решил поразвлечься, заставив ее ждать второй раз. Надо сказать, что и Дельта при встрече была недружелюбна с нею. Правда, от недружелюбности не осталось и следа, когда Кэйт объявила, что решила остаться дома навсегда.

За ужином Команчо вел себя с благородством средневекового рыцаря. Однако Кэйт ощущала чуть ли не физическую боль от того, что они сидели за одним столом. Она чувствовала тепло, исходящее от его тела, чувствовала этот запах лимонного мыла, перемешанный с его особым запахом тела. И ей было безумно тяжело.

Хотя Команчо не ел весь день и Дельта приготовила его самые любимые блюда — копченую грудинку, картофель с грибами и устрицами, — желудок его сжимался при одной мысли о еде. Если она продолжит свои посещения в том же духе — раз в две недели, — ему через некоторое время придется затянуть свой ремень еще на одну дырочку.

— Что заставило тебя так скоро вернуться? — спросил он, протягивая ей тарелку с одного из подносов.

— Хэнк, — ответила она коротко.

Кэйт с трудом оторвала взгляд от его рук, заботливо протягивающих ей тарелку: длинные и сильные пальцы, ухоженные ногти, золотистая от загара кожа. Легкий темный пушок покрывал тыльные стороны его ладоней, сгущаясь к запястьям и скрываясь за белоснежными манжетами рубашки. У Кэйт пересохло во рту и бешено забилось сердце. Она хотела близости с ним, хотела этого подсознательно, не умея ни понять, ни объяснить своих желаний.

— Хорошо, и что же ты думаешь? — спросил Команчо, прервав ее мысли.

— О чем? — Кэйт с трудом держала себя в руках.

— О ранчо. Как ты находишь его после десятилетнего отсутствия?

Когда Кэйт подняла глаза и встретилась со взглядом Команчо, по ней прошел ток. Она слышала о том, как долго не могут женщины забыть свою первую любовь, и думала, что с ней все будет иначе. Должно быть, это оттого, что у нее долго не было мужчины.

— Хэнк говорил, что ранчо не приносит никакого дохода, — сказала Кэйт, пытаясь удержать разговор в сугубо деловом русле. — Честно говоря, я немного смущена… Он говорит, что ты лучший из управляющих, с которыми ему приходилось встречаться. Если ты и в самом деле самый лучший, почему же дела на ранчо идут так плохо!

— Это сложный вопрос.

— У нас целая ночь впереди. Введи меня в курс дела, Пострел, — кличка неожиданно всплыла в памяти вместе с новой волной воспоминаний. Она потянулась к своему бокалу и случайно опрокинула его.

Боже мой, что с ней происходит? Ей приходилось вести споры с бизнесменами и политиками, не разделявшими ее убеждений. Она не раз обедала со звездами мирового кино, она была помолвлена с четырьмя самыми привлекательными холостяками в мире. После всего этого кто бы мог ожидать, что ей будет, не под силу отужинать с обыкновенным ковбоем.

Кэйт потянулась к подставке со льдом, чтобы положить себе в бокал несколько кубиков, а Команчо уже вытирал скатерть своим носовым платком.

Их руки соприкоснулись. Электрический разряд нервным импульсом пробежал по ее телу. Команчо протянул Кэйт бокал. Неловким движением она вновь опрокинула его и истерически расхохоталась.

Почему она так нервничает? Команчо недоумевал. Несмотря на свою красоту, Кэйт производила жалкое впечатление — как молодая кобылка, которую долго гнали по пескам, а потом резко остановили и бросили, взмокшую и голодную. Он хотел взбодрить ее, сказать, что прекрасно понимает, насколько неловко и неуверенно она, должно быть, чувствует себя в сложившихся обстоятельствах. Но Команчо испугался, что Кэйт подумает, будто он вмешивается в ее личную жизнь.

— Ты спрашивала, почему на ранчо возникли финансовые проблемы, — сказал он, снова наливая ей вино. — По правде говоря, такая обстановка сложилась еще задолго до тот, как я вернулся. Если хочешь, завтра утром можно посмотреть кое-какие документы.

— Почему ты прямо сейчас не хочешь сказать мне, что случилось?

— Потому что это не самая подходящая тема для разговора за обеденным столом. Кроме того, думаю, ты и так очень устала.

— Ерунда. Давай не будем откладывать до завтра. Я хочу быть в курсе дела.

— Хорошо, Кэйт, пусть будет, как ты хочешь, — Команчо пожал плечами. — Но я вынужден быть с тобой предельно откровенным. Ты знаешь своего отца. Для него существует только два способа управлять делами: первый способ — делать все так, как он пожелает, и второй — ничего не делать, если не удается вернуться к тому, чтобы делать все по-своему. Его взгляды на сельское хозяйство слишком старомодны.

— Можно поподробнее?

— Во-первых, в отличие от других фермеров, он отказывается использовать стероиды и другие добавки для того, чтобы скот быстрее прибавлял в весе. Как результат — прайдовские быки слишком долго набирают вес. Чем дольше мы держим их на ранчо, тем больше средств уходит на корма, на жалованье работникам. Во-вторых, Хэнк, покупая быков для обновления стада, делает это наугад. Бифмасте, лимузин, сайта гертрудис, брахма — какую породу ни назови, от каждой он приобретал по экземпляру.

— Ну и что же в этом плохого?

— Можно навлечь на себя беду безумными скрещиваниями. Возьмем, например, быков породы бифмасте. От них рождаются телята огромных размеров, от чего очень страдают коровы.

— Звучит так, будто это вина моего отца. Команчо рассмеялся.

— Послушай, это глупо. Ты же знаешь, как я отношусь к Хэнку. Почему ты всегда спешишь с обвинениями? В том, что на ранчо возникли финансовые проблемы, никто не виноват. Волею судьбы так сложились обстоятельства. Наши трудности усугубляются еще и тем, что мы уже не поддерживаем связи с биржей, как это было заведено двадцать лет назад. С тех пор как упали цены на мясо, мы не в состоянии рассчитаться с долгами. А надежд на то, что американцы вновь полюбят отбивные, увы, мало.

— Ты говоришь так, будто все совершенно безнадежно.

— Безнадежно — это слишком сильно сказано.

— Отец попросил меня остаться и взять на себя заботы о ранчо, — печально объявила Кэйт. Команчо немало удивился услышанному.

— Думаю, тебе трудно было отказывать отцу.

— Я не отказала.

— Что?!

— Я остаюсь, — спокойно и размеренно произнесла она.

— Но, Кэйт, ты ведь совершенно не разбираешься в сельском хозяйстве! — воскликнул Команчо. — Это намного сложнее, чем позировать перед камерой. Это рискованно, грязно, опасно. Это… это мужская работа!

Кэйт не знала — то ли рассмеяться ему в лицо, то ли врезать с размаху прямо по носу.

— Я уже поняла, что Пансион Прайдов не на гребне удачи, но тебе должно быть известно о женской эмансипации. Есть женщины офицеры полиции, пилоты, водители грузовиков и контейнеров, и, черт побери, если на свете не найдется женщины, держащей ранчо.

Все свое детство он провел рядом с ней и хорошо помнил, как отвечала Кэйт на все его выходки и как бесполезны были новые попытки задеть ее. Потому теперь Команчо вел себя так, чтобы она не подумала, будто он решил с нею повздорить.

— Да, я знаком с феминистками. Ты можешь мне поверить, но я ни разу не поссорился ни с одной из них. Я даже проголосовал за Энн Ричардс на выборах в мэрию. Но, согласись, тебе после твоей работы будет нелегко управлять ранчо.

— Если ты хочешь заставить меня передумать, то не трудись понапрасну. Я уже дала Хэнку слово. Кстати, о ранчо. Другим же в Хилл Кантри удается удержаться на плаву?

— Ты не шутишь? Ты серьезно?

— Абсолютно серьезно.

Что дальше? Команчо растерялся. Ему хватило только поужинать с Кэйт, чтобы полезть на стенку от желания. А как быть, если она останется, если он будет видеть ее каждый день, — видеть, сидеть за одним столом. Догадывается ли она, с каким трудом он сдерживает себя, стараясь не смотреть на нее, не смотреть на ее грудь, плотно обтянутую тонкой тканью шикарной блузки?

Команчо считал, что к женщине следует относиться смотря по тому, как она выглядит и ведет себя. Он без зазрения совести оправдал бы любого подлеца, домогающегося красотки или выказавшего презрение к старой, неуклюжей кляче, за всю жизнь так и не научившейся держаться с чувством собственного достоинства. Да, черт побери! Бывают минуты, когда женщина заставляет мужчину изнывать от желания притронуться хотя бы к ее одежде. Ему захотелось сжать Кэйт в своих объятиях, обнажить это роскошное тело и ласкать его до тех пор, пока она не заплачет от наслаждения…

Команчо внезапно очнулся: слава Богу, скатерть скрывала его нервное напряжение. Конечно же, лучше всего, если бы она вернулась в Нью-Йорк.

Кэйт была неприятно удивлена затянувшимся молчанием. Его взгляд мог выражать гнев, презрение, ярость, неудовольствие, жалость в конце концов. Но сейчас в его глазах светилась лишь страсть, проникающая глубоко в ее душу и вызывающая ответный порыв. Она сопротивлялась своим чувствам, но, к нескончаемому сожалению, ей пришлось признаться самой себе, что никогда и ни с кем она не испытывала подобного.

— Как долго протянет ранчо, если оставить заведенные порядки? — спросила она, пытаясь сохранить уверенный тон и невозмутимый вид.

— Это зависит от того, какой смысл ты вкладываешь в слово «протянет». Твой отец весь в долгах, и я не знаю, как ты сможешь избавиться от кредиторов. Они зареклись давать деньги под доход от сельского хозяйства. Чтобы продолжить начатое дело, нужны деньги. Деньги немалые.

— Может, вместо быков стоит заняться чем-то другим?

— Всегда есть опасность остаться с носом, сколько бы усилий ты ни прилагал.

— Назови мне хотя бы несколько вариантов. Я превосходно справлюсь с выбором, — не унималась она.

— А если предоставить часть земли под какое-нибудь мероприятие местным властям?

— Это первое, что приходит в голову.

— Есть еще одна возможность. — Команчо резко отодвинул от себя тарелку, откинулся в кресле и посмотрел на Кэйт с показным равнодушием. — Ты можешь продать ранчо мне.

«Так вот почему он вернулся, — зло подумала Кэйт. — Команчо хотел перекупить ранчо. Только через ее труп! Боже мой, неужели Хэнк не раскусил этого мерзавца?!»

— Если ты будешь откровенна сама с собой, — продолжал Команчо, — то поймешь, что это единственно верное решение. И не обязательно говорить об этом отцу.

Он собирался поговорить с Хэнком о покупке ранчо после ее отъезда, но ее неожиданное решение взяться за возрождение Пансиона Прайдов не оставило ему выбора.

— Если все действительно так плохо и безнадежно, почему же ты сам хочешь купить ранчо? — спросила Кэйт.

— Мой отец и дед работали на этой земле всю жизнь. Я вырос здесь.

— Ну и что? Если у тебя еще не совсем помутился рассудок, ты, верно, вспомнишь, что и я здесь выросла. Так же, как и мои отец, дед и прадед. Эта земля принадлежала Прайдам более ста пятидесяти лет, и я склонна думать, что так оно и есть по сей день.

— Будь благоразумна, Кэйт. Я люблю ранчо, я знаю, как вести хозяйство. Если кто-то и может добиться успеха на этой земле, так это я. Я хочу обзавестись семьей и когда-нибудь свить здесь уютное гнездышко.

Холодок пробежал по спине Кэйт, когда она представила свадебную процессию во главе с молодоженами, шагающими по земле Прайдов и ведущими за собой ораву чужих людей.

— Ну да, конечно. Я подозреваю, что какая-нибудь мисс Райт уже поджидает своего часа, помахивая от счастья крылышками.

В душе Команчо обругал себя дураком. Не надо было нести такую чепуху. Он говорил правду. Ему давно хотелось завести семью. Команчо всегда мечтал об уюте и тепле. Жалость к себе душила его при мысли о том, как много имеет Кэйт просто от рождения. Покинув Хэнка и ранчо десять лет назад, она теперь, видно, из-за каприза, неожиданно возвращается.

— Нет. Никто не дожидается своего часа и не машет крылышками. Но давай поговорим о тебе. Что за прихоть спасать ранчо любой ценой, если не думать о наследниках?

Кэйт нечего было ответить, да и в любом случае отвечать не следовало — незачем выставлять свою душу на всеобщее обозрение, тем более что среди зрителей — Киллиан.

— Я понимаю, что у тебя достаточно причин для того, чтобы купить эту землю, — сказала Кэйт после минутной паузы, — но как ты собираешься получать доход?

— Это будет нелегко. Однако в любом случае у меня должно получиться лучше, чем у Хэнка. Возможно, ты слышала о моих успехах на родео, но, что более важно, я планирую вывести новую породу скота, которая произведет революцию в животноводстве. Многие пытаются производить, мясо с пониженной жирностью. Думаю, у меня это получится гораздо раньше и гораздо лучше, чем у других.

— Скажите, пожалуйста! — Кэйт картинно всплеснула руками.

— Это не пустое хвастовство, — не отступал Команчо. — Выступая на родео, я узнал много нового о животноводстве, в частности о такой мексиканской породе, как креол. Считается, что она берет начало от пород, выведенных испанцами. Креол чувствует себя превосходно в таких условиях, в которых другие породы выращивать невозможно, и к тому же эта порода обладает повышенной сопротивляемостью к болезням. Но самое главное — такое животное копит жир во внутренних органах, а не в мышцах. В нем, между прочим, холестерина меньше, чем в индюшатине.

— Если это так, значит, можно вновь пробудить интерес, как ты говоришь, к отбивным.

— Думаю, да. Я купил в Мехико небольшое стадо еще два года назад. Все что мне когда-то было известно о креоле, оказалось правдой.

Кэйт, пожав плечами, пристально посмотрела на Команчо. Он не только возмужал, ной поумнел. Слова его звучали веско и убедительно. Кэйт подумала, что редкая порода, возможно, тот самый единственный выход из сложившейся ситуации. Но будь она проклята, если согласится быть партнером Команчо! Ему удалось приобрести креолов — то же самое может сделать и она. Ничто не могло доставить Кэйт большего удовольствия, как побить Команчо в его собственной игре.

— Сколько времени потребуется на то, чтобы вырастить стадо и занять выгодную позицию на рынке?

— Пять или шесть лет.

— Черт побери! Судя по тому, что говорил Хэнк, наше хозяйство развалится задолго до иссечения этого срока. Есть ли у тебя еще какая-нибудь идея?

Команчо чуть было не вспылил, но вовремя одумайся. Хотя ему безумно хотелось, чтобы Кэйт следующим рейсом вернулась в Нью-Йорк, он думал и о Хэнке. Хэнк протянул руку помощи ему и Орри в тот самый момент, когда они были начисто разбиты. Команчо не мог предать Хэнка, а, значит, у него нет выбора — он должен помочь Кэйт.

— Есть еще один вариант, — сказал он задумчиво.

— Ну, и какой же?

— Часть нашего текущего дохода составляет охота — продажа городским мальчикам прав на подобную игру на земле Прайдов. Множество владельцев ранчо заняты этим бизнесом. Они выписывают из Африки диковинных животных — муфлонов, газелей, антилоп и прочих. Во многих ресторанах любят подавать экзотические блюда. Вот только некоторый минус — слишком многие увлеклись этим. В народе Хилл Кантри прозвали «Маленькой Африкой».

Заинтригованная, Кэйт придвинулась к нему ближе. Она всегда любила животных и часто жертвовала организациям, занимающимся созданием нормальной окружающей среды для животных, вынужденных жить в неволе.

— Так что же здесь происходит?

— Не установлено никакого лимита на цену, которую должен заплатить состоятельный охотник за трофей. Текущая цена на газелей девятьсот долларов, триста пятьдесят — за антилопу. Спортсмены, увлекающиеся прогулками на свежем воздухе, могут уложить за день немало дичи так, чтобы было чем похвастаться в своем офисе. Если же заняться разведением животных всерьез, то можно неплохо заработать…

— Кажется, ты забыл, как я отношусь к охоте, — перебила Команчо Кэйт.

Один-единственный раз ему удалось втянуть ее в игру и подбить на выстрел. Она попала с первого раза, почти не целясь. И когда он принес ей окровавленное беличье тельце, Кэйт в шоке так его ударила, что Команчо буквально полетел вверх ногами.

— Я не забыл ничего из того, что связано с тобой, Кэйт. Я просто хочу быть тебе полезен, — их глаза встретились.

«Как же, полезен, черт тебя побери, — подумала Кэйт. — Выглядит скорее так, будто он только и пытается поярче нарисовать, насколько ничтожны мои знания и насколько велики амбиции».

— Я не заинтересована в том, чтобы превращать ранчо в продажный дом, — сказала она, резко поднимаясь.

— Не принимай все в штыки, — Команчо тоже встал. — Это было всего лишь предложение. Но о том, чтобы купить ранчо, я говорил совершенно серьезно. Подумай, Кэйт, и не только об этом…

Вдруг одним молниеносным движением оказавшись рядом с нею, он обнял ее и страстно приник к ее губам.

Это случилось так быстро, что в первую секунду Кэйт не поняла, что происходит. Потом, к своему ужасу, вместо того чтобы сопротивляться, она лишь плотнее прижалась к его груди и ответила поцелуем, как какая-нибудь проститутка, вышедшая на дело. Кончики ее пальцев онемели, ноги подкосились, щеки запылали. Кэйт казалось, будто вся ее воля и сила покорились этим объятиям.

С огромным трудом она заставила себя оттолкнуть Команчо и отвесить ему звонкую оплеуху.

Пройдя уже почти двести ярдов по пути к дому управляющего, Команчо все еще чувствовал, как щека горит от пощечины. Но след поцелуя был куда ощутимее. Хотя Кэйт и выбежала из столовой вне себя от ярости, он не чувствовал сожаления о содеянном, он даже улыбнулся при мысли об этом. Кэйт Прайд не настолько изменилась, как ей хотелось бы.

Когда Команчо распахнул калитку, его пес Траубл кинулся навстречу, радостно виляя хвостом. Весь день он наверняка крутил роман с соседской колли.

— Надеюсь, на любовном поприще, старина, тебе повезло больше, чем мне, — крикнул он Траублу, вышагивая по тропинке к крыльцу.

Это была большая собака, возможно, в ее жилах текла кровь сенбернара, но характером она была скорее в дворняжку. Команчо нашел ее восемь лет назад, истощенную и жалкую, подобрал, выкормил и оставил у себя.

Когда он решил завести собаку — или, возможно, собака решила завести хозяина, — его друзья не раз предупреждали, что с животными может быть больше проблем, чем пользы. Но дружеские пророчества не сбылись, а кличка осталась. Траублу удавалось сочетать в себе два таких ценных качества, как преданность и независимость. Пес составлял идеальную компанию Команчо, обладавшему теми же холостяцкими достоинствами.

Траубл вошел за Команчо в дом, все быстрее перебирая лапами по ходу того, как выяснялось, что хозяин движется по направлению к кухне. Команчо открыл пару баночек с собачьими консервами, вывалил их в миску Траублу и, усевшись на табурет, стал смотреть, как пес уплетает свой ужин.

«Да уж, его аппетиту можно позавидовать. Не то, что я», — подумал Команчо, грустно улыбаясь. Из затеи помочь вздорной женщине, которая не хочет иметь с ним ничего общего, вряд ли что получится… Вот идиот! Надо держать себя в руках. Нельзя же в конце концов зависеть от прихотей одного органа, местонахождение которого общеизвестно. Головой надо думать.

Команчо вздохнул, вспоминая сидящую за столом Кэйт, ее золотые локоны, упругую грудь, обтянутую блузкой, устремленные на него глаза.

С тех пор как они расстались, Кэйт превратилась в упрямую непокорную женщину, знающую его слабости и пренебрегающую его желаниями. Но, хотя его Китти и выглядит теперь такой же изнеженной и томной, как какая-нибудь красотка на обложке журнала, она не стала городской светской леди. В ней, как и раньше, живет простая деревенская девчонка, а значит, ему будет о чем поговорить с ней.

Команчо взял с ночного столика томик Шекспира. Он полюбил его много лет назад. Теперь знакомая, до дыр зачитанная книга раскрылась на «Ромео и Джульетте». «Ромео, Ромео, к чему вспоминать старую вражду? Откажись от дел отца своего и забудь свое имя…» Он поспешно захлопнул книгу и выронил ее, как горячую картофелину. «Черт побери, — подумал Команчо, — даже Шекспир сегодня против меня. Будь прокляты эти безумные влюбленные! Мне не нужны никакие романтические бредни».

Не важно, сколько мужчин было у Кэйт после него, он все равно был для нее единственным: женщина никогда не забывает свою первую любовь. Но в эту ночь Команчо нужно нечто большее, чем просто воспоминания…