Так прошли четыре дня, и я не выдержал, решив все-таки пожаловаться в Королевское общество. За мной там присматривал усатый джентельмен по имени Скотт, который наверняка по совместительству был агентом Британской разведки. Впрочем, Скотт, должно быть, был уверен, что меня завербовало КГБ.
      -- Ну что же вы нам раньше не сказали, -- разливался соловьем Скотт. -Мы только что получили дополнительные средства, не хотите ли вернуться в гостиницу "Кобург"?
      -- Хочу, ужасно хочу, -- чуть не заплакал я, вспомнив джентельменов с сигарами и дам в длинных вечерних платьях, а также ресторан, в котором жильцам подавали английский завтрак, почему-то называемый континентальным: блестящие сковордки с шипящими сосисками, апельсиновый сок, яичницу и кофе...
      -- Извините еще раз, -- сухо кашлянул Скотт. -- Мы же думали, что вам будет ближе добираться до работы....
      Жизнь, как мне показалось, налаживалась. Тем более, что вечером я удрал от своих преследователей, оторвавшись от них на пересадке в метро. По этому поводу я, беззаботно посвистывая, выпил пива в баре недалеко от Лондонского Университета с симпатичным аспирантом Джорджем, потом прогулялся с ним до вокзала Виктория, там располагалась его квартира. В квартире этой я познакомился с его худенькой большеглазой женой, выпил у них в гостях еще немного виски, затем добрел до метро, вылез на станции "Кенсингтон". К своему удивлению, дойдя до иранско-афганского магазина "Калашников", на витрине которого висели хорошо знакомые мне автоматы, я не обнаружил ни одного разведчика-пионера. Затем я прошел мимо паба с леденящей душу надписью "Последняя Таверна перед Альберт-Холлом", свернул направо...
      Вот как они мелькнули эти патриоты, стайкой у перекрестка. Ха-ха, сегодня меня здесь не будет! Взвейтесь кострами, синие ночи!
      Будучи слегка пьян, и не в силах удержаться от дьявольского искушения, я скорчил страшную рожу полненькому, покрытому веснушками мальчугану, который сопровождал меня в лифте, с удовлетворением заметив, что на лбу его выступили капли пота...
      О, святые правозащитники! Что сделали эти чертовы бдительные прародители пионеров с моими вещами? С копиями статей, любовно собранными в библиотеке Императорского Колледжа? С синтетическими рубашками фабрики "Большевичка", с моим парадным болгарским пиджаком в мелкую клеточку...
      Все мое имущество было разворочено, частично изрезано ножницами, и густо полито чернилами.
      И тут нервы мои сдали. Меня уже не волновало, что скажет советское посольство, что напишет реакционная английская пресса, я был полон жажды отомщения. Открыв дверь, и увидев шпиона, невзначай слоняющегося в коридоре, я издал победный рык, и, скрючив пальцы в предвкушении добычи, бросился в его сторону, сам удивляясь собственной прыткости.
      -- Мама, -- Зарыдал скаут, когда я поймал его за галстук. -Мистер-коммунист, пожалуйста, не убивайте меня. Я больше не буду. К тому же, мой папа - потомственный рабочий-сталевар.
      -- А кто безобразничал в моей комнате!
      -- Это не я, это наш командир, Питер..... Не бейте меня, дяденька...
      -- Где он? -- Прорычал я, оскаливаясь.
      -- Я не знаю, -- заплакал мальчик. -- Я больше никогда не буду, мистер-коммунист. Честное скаутское!
      -- Сдался ты мне, -- прошипел я. -- Я плохо переносил детский плач, жажда немедленной и безусловно кровавой мести начала отступать, и я благоразумно решил написать жалобу администрации.
      Что я и сделал. Администратор гостиницы долго говорил по телефону с командиром скаутского отряда, тот звонил в какой-то штаб, и, естественно, выяснил, что я пребываю в гостинице не вполне законно. Впрочем, нашлась какая-то квитанция о моем вселении в дом Баден-Пауэлла, и меня клятвено обещали уведомить заказным письмом о принятых в среде скаутов дисциплинарных мерах... И даже возместить убытки.
      Скаутское движение осталось моим вечным должником. Убытков мне не возместили, даже не прислали письма о принятых мерах, как-то порке розгами чересчур активизировавшихся школьников. Вообще-то, я отхожу довольно быстро, и, решив не осложнять и без того непростые отношения между Москвой и Лондоном, я успокоился. Тем более, что в новом месте обитания я был окружен вполне приличными людьми. С глубокомысленным видом шурша страницами "Таймс", они кушали с утра сдобные булочки и хлопья с молоком, запивая их кофе и апельсиновым соком. Они придерживались позиции невмешательства в дела ближнего своего и держались как истинные джентельмены. Страшно было подумать, что некоторые из них в детстве могли быть скаутами...
      С тех пор, увидев на улице мальчика в форме, я тоскую по исчезнувшим с лица земли советским пионерам. У них в массе своей была нормальная психика. Они подозрительно относились ко всяческим партийным аксессуарам типа значков, галстуков, и даже знамен районной и школьной пионерской организации, с удовольствием обменивая их на импортную жевательную резинку, порнографические открытки и заезженные пластинки западных рок-групп. Они недолюбливали общественные организации, обладали развитым юношеским цинизмом, нигилизмом, нормальной сексуальной ориентацией, и, как мне кажется, составляли наиболее здоровое ядро моего поколения.
      Многие из бывших советских пионеров после распада социализма занялись бизнесом в России, да храни их Господь, ибо эта категория нынче занесена в Красную Книгу. Они почти полностью отстреляны конкурентами с помощью пистолетов, ружей, обрезов и автоматов Калашникова. Хочется думать, что конкуренты эти, безжалостно нажимающие на спусковые крючки, никогда не носили красных галстуков. Скорее всего, они выросли уже в то время, когда пионеры были упразднены.
      Но все не так плохо. Дело в том, что значительная часть моих бывших соратников по пионерской организации выжила в наши бурные времена, и ныне обитает за границей. Так, не далее, как на прошлой неделе, я встретил в Сан-Франциско Игоря Костикова, бывшего председателя нашего Совета Дружины, которого не видел почти что четверть века.
      Вид у него был свежий, оптимистичный, а в коляске, которую Игорь толкал перед собой, сидели три розовщеких белобрысых мальчика... Почему-то я тогда был уверен, что эти мальчики никогда в жизни не будут носить пилотки, галстуки и шорты.
      И решил я, что близится эра светлых годов... Кто мог знать, что судьба снова сведет меня со скаутами... Но об этом следует рассказать отдельно.
      История вторая. Стратегия и тактика классовой борьбы со скаутами в условиях Северной Калифорнии.
      С возрастом, хотя, по американским понятиям, мои тридцать пять лет были самым начальным периодом зрелости, я стал раздражителен и нетерпим к окружающему меня человеческому общежитию. Первые признаки воинствующего индивидуализма проявились в самом конце холодной войны, когда прекратил свое существование великий и могучий Советский Союз, была упразднена пионерская организация, и одновременно в Академии Наук перестали платить зарплату. Затем, сменив несколько стран обитания и профессий, я оказался в Калифорнии, и с тех пор мизантропические настроения неуклонно усиливались и укреплялись в моей усталой душе.
      Дело в том, что у меня с детства была дурацкая мечта: собственная комната, пусть в пять квадратных метров, но своя, чтобы можно было закрыть в ней дверь и остаться наедине с листами бумаги, или, в соответствии со временем, с экраном компьютера. И чтобы в комнате этой было тихо. Мечта все никак не хотела сбываться, в основном из-за отсутствия денег. То приходилось мне жить с тещей, то с соседями, так как денег на съем отдельной квартиры не хватало, то топали слонопотамы над головой, то появлялся во дворе индо-пакистанский детский сад на прогулке, оглашая пространство истерическими криками... Азиатского происхождения соседи мои, например, вели ярко выраженный ночной образ жизни. Днем их не было ни видно ни слышно, зато ночью в квартире за стенкой гремела национальная китайская музыка, к соседям заваливались шумные компании, приезжали рычащие грузовики, что-то погружали и разгружали. А самое неприятное, что застенные сожители эти выкидывали на свой балкончик разложившиеся овощные очистки, и вывешивали гнить на солнце куриные тушки, подобно тому, как рыболовы-любители в России вялили на веревочках пойманную рыбку.
      Во многом благодаря протухшим куриным тушкам, нервы мои дошли в этой чертовой Калифорнии до предела, и пришлось мне линять из квартирного комплекса, и снимать двухкомнатный домик с небольшим, но уютным садиком за совершеннно сумасшедшие деньги.
      Снял я домик в конце января, когда голубые Калифорнийские небеса вдруг набрякли легким дождиком, вызвавшим панику у местных жителей. Никогда не думал, что обычный моросящий дождик способен вызвать сбои в подаче электроэнергии десяти миллионам жителей, массовые оползни и федеральную помощь потерпевшим бедствие аборигенам.
      Ну, да ладно. До поры- до времени все было хорошо, а главное - тихо. Рано утром, часов в пять утра, я напивался кофе, и писал переполненную формулами книжку, которую требовало с меня уважаемое издательство. Вечерами, приходя с работы, я подкреплялся стимулирующими душу напитками, опять-таки запивая их крепким кофе, и заканчивал давно задуманный мной роман.
      И все было спокойно, пока не наступила весна. А в особенности, месяц апрель, когда расцветает земля.
      Если в уездном городке Симбирске в апреле набухали почки, и окончательно сходил снег, то у нас в Калифорнии, в этом роковом месяце становилось совсем тепло, и происходили всяческие знаменательные события, как-то: выплод гремучих змей и весенний бег тарантулов по асфальтированным и покрытым гравием дорогам. В этот месяц школьники и студенты одевали шортики и короткие юбочки, шалея от запаха роз. По статистике, на апрель месяц приходилось также рекордное количество подростковых беременностей...
      Как на грех, в середине апреля я получил из издательства гранки только что подготовленной ко всеамериканскому изданию книги, и я понял, что я на самом деле тихо схожу с ума.
      Даже в России в старые добрые времена редакторы не позволяли себе того, что сделало со мной весьма уважаемое американское издательство, название которого я благоговейно чтил со времен своей тревожной молодости... Тем более, что в наш электронный век я предоставил этому уважаемому издательству весь текст, не говоря уже об иллюстрациях, в неповторимо-электронном виде.
      Каждая строчка, каждое слово, каждая формула были неузнаваемо искажены чьей-то дьявольской рукой. Придя в ярость, я звонил в Бостон, издателю, нарвался на его секретаршу, и выяснил, что текст, написанный моей слабеющей рукой, был в целях экономии американских долларов отослан куда-то на Филлипины. Телефон на Тихоокеанских островах не отвечал...
      Осознав, что плод моих стараний окончательно изгажен, я почувствовал себя уставшим, и взял пять дней отпуска. Кстати, для тех, кто не в курсе: в благословенной стране Америке отпуск составляет десять рабочих дней в году.
      Отпуск... О, блаженство. Я проснулся в девять утра, заварил себе кофе, сел за компьютер, и, только начал править текст, как...
      -- Дин-дон... -- Ласково предупредил меня входной звонок.
      -- Кого еще черт несет, -- выругался я, приоткрывая входную дверь.
      -- Купите скаутское печенье, -- за порогом стояли три пионера уже забытого мной скаутского образца со связкой подозрительного вида коробочек, обвернутых липкой лентой. Почему-то все пионеры были азиатского происхождения.
      -- Хмм... -- Я проявил секундное замешательство. Не то, чтобы я испытывал предубеждение к выходцам из Азии... Даже наоборот. Каюсь, грешен. Вот уже полгода я встречался с симпатичной девушкой, рожденной в Японии. Нет, тут дело было в другом.
      Когда-то, лет двенадцать назад, в сердце Лондона я волею судеб провел несколько ночей в доме лорда Баден-Пауэлла, основателя скаутского движения. С тех пор я испытываю легкую, перерастающую в умеренную, неприязнь к скаутам, а иногда даже тоскую по исчезнувшим с лица земли советским пионерам. Не говоря уже о том, что периодически я задумываюсь о возможной связи между Баден-Баденом, Тургеневым и одноименным британским лордом.
      Итак, я был дезориентирован: испытывать ли к этой разновидности скаутов такую же неприязнь, как к их Британским сотоварищам, или....
      -- Всего пять долларов девяносто девять центов! -- Младшенький скаут совершил марш оловянного солдатика по крыльцу дома.-- И печенье -- Будет -Ваше. -- Да -- здрав--ству--ют -- ска--уты!
      Отдавать деньги мне решительно не хотелось. Дело в том, что стоило мне вселиться в этот дом, как всяческие общественные и религиозные организации начали буквально разрывать меня на части. Кому только я не платил, не в силах отбиться от навязчивых агентов: голодающим детям, церкви адвентистов седьмого дня, лесбиянкам, и даже добровольной пожарной дружине. Теперь еще и скауты до меня добрались... Ну уж нет, ребята дорогие, этот фокус со мной не пройдет!
      -- Извините, -- я принял защитную позу, -- Я не люблю печенье. Я вообще не ем сладкого.
      -- Как вам не стыдно! Как вы смеете! -- Это перешла в наступление мамаша- родительница, до сих пор скрывавшаяся в тени моего гаража. -- Какой пример вы подаете молодежи... И такие люди вселяются в наш
      район! Позор!
      -- Позор, -- взвизгнул толстенький китаенок с очках с выпуклыми линзами и захлопал глазками.
      -- Вы в чем-то правы, -- невольно согласился я. Здесь я был необъективен. Вспомнил я в тот момент Володю Чумакова, с которым учился в школе. Убейте меня, но он был вылитый этот американский китаенок. Толстенький, монголоидный и в очках, над ним в школе издевались, словом, проникся я вдруг к этому очкарику сочувствием. -- Шесть долларов. Сдачи не надо. Спасибо. Боже, храни Америку. -- И захлопнул дверь.
      Работа не клеилась, трудовой энтузиазм куда-то пропал, а вместе с ним испортилось настроение. К тому же, кофе за время моих объяснений со скаутами остыл и стал невкусным. Я рассеянно перевернул несколько страничек, закурил сигарету, и начал раздражаться.
      -- Черт бы их побрал, -- я раздосадованно потер лоб. Самое противное в работе, требующей сосредоточения -- отрываться. Бывает, только включился, проник в спрятанную от смертных суть, летит страничка за страничкой, приоткрывается небесный астрал, а тут появятся вот такие... Позвонят в дверь...
      И пришлось мне идти на кухню, кипятить чайник, заваривать свежий кофе и нервно курить. Наконец, творческий процесс снова запустился. Впрочем, продолжалось мое счастливое состояние весьма недолго -- каких-нибудь полчаса. Мой хрупкий, но постепенно становящийся гармоничным внутренний мир, был безжалостно разрушен возбужденными детскими криками, которые проникали в комнату через окно. Я прислушался, что еще мне оставалось делать?
      -- Левее. Еще левее! Натягивай веревку -- в голосе руководителя прорывались басовые нотки.
      -- Да не могу я, -- чуть не плача отвечал ему тоненький, совсем детский голосок.
      -- У скаутов не бывает такого, чтобы они чего-нибудь не смогли! Тяни сильнее, вместе с друзьями.
      -- Тяну, не получается...
      -- Значит, ты недостоин быть младшим скаутом.
      -- Я достоин! -- детский голосок начал всхлипывать.
      -- Это что еще за сопли в наших рядах? А ну-ка, взялись! Старайся всегда, пытайся везде, до последнего дня. Тяни, и никаких проблем...
      -- Вот лозунг мой и солнца, -- с ужасом произнес я, задумавшись о проблемах художественной детской литературы на русском и английском языках.
      -- Ура!!! Получилось!
      -- Я же тебе говорил, -- в голосе старшего, и начинающего басить, слышалась какая-то фальшивая бравада, и одновременно неуверенность в собственных словах. -- У скаутов всегда все получается. Поправь сейчас-же галстук. Тоже мне, младший брат. Мы должны быть примером. Сейчас отряд придет, будем палатки ставить.
      -- А можно мне спать с тобой, в одной палатке?
      -- Нельзя. Младшие спят со младшими. Таков закон скаутов.
      -- Ну, пожалуйста... Я очень хочу. Я... Я ...
      -- Будешь спать с Джеком и с Шаном.
      -- Ну я тебя умоляю.... Ну что тебе стоит!
      -- Молчать! Младший кандидат в члены скаутской организации, равняйсь, смирно!
      Я с легким испугом выглянул в окно. За соседским забором, высотой мне с грудь, в землю был вбит бамбуковый кол, напомнивший мне осиновый. Кол был расперт бельевыми веревками, вершина его логически завершалась звездно-полосатым американским флагом. Около древка стоял долговязый парень совершенно китайской внешности в скаутской форме, а рядом с ним вытянулся по стойке смирно тот самый трогательный очкарик, из-за которого я купил ненавистное скаутское печенье.
      -- Ну да, ну конечно, флаги будем поднимать, -- мрачно пробурчал я, еще не подозревая, какие испытания готовит мне судьба. -- Хорошо, давайте я вам вымпел победителя социалистического соревнования на антенне подвешу...
      Вымпел этот, запавший мне в душу, я на прошлой неделе обнаружил в магазине антиквариата под названием "Бомбейская Кампания"."Победителю социалистического соревнования цеха номер пять плодоовощной базы двенадцать Краснопресненского района города Москвы товарищу Воробьеву от первого секретаря городской партийной организации тов. Гришина".
      Нет, работать в первый, один из пяти, драгоценный день отпуска, мне, по-видимому, не было суждено.
      -- Правее. Вместе, вместе тяните. Забивай, забивай...
      День, скорее всего, был потерян бесповоротно и окончательно. На соседнем участке, за забором, на моих глазах разбивался палаточный лагерь. Человек десять в рубашечках со столь печально знакомыми мне галстуками и пилотками, таскали металлические трубки, молотки, и, стена к стене, возводили все новые палатки.
      -- Четыре, пять,-- Черт побери! Я насчитал пять палаток, и почувствовал предательскую головную боль.
      Отряд, строиться! -- неожиданно рявкнул долговязый парень. -- Смирнаа!
      Приготовиться к подъему флага!
      -- Па-ра-ра-ра -- ра-ра! -- пропел горн. Впрочем, флаг застрял, недоехав до вершины, видимо, зацепился за сучок.
      -- Скауты... -- Долговязый откашлялся. -- К библии! Сегодня мы читаем отрывки из книги Генезиса, страница пятьдесят три.
      -- И испепелю тебя и города народа твоего небесным огнем!
      -- Скаут Джаоронг!
      -- Я! -- Толстенький мальчик в очках вытянулся по стойке "смирно".
      -- О каком народе идет речь?
      -- О ревизионистах и предателях с севера, погрязших в грехах и коррупции. О тех, кто примазался к коммунистическому движению, но, на поверку , оказался лживым шакалом.
      -- Правильно, скаут Джаоронг! Что говорил о них великий председатель Мао?
      И тут очкарик разразился длинной цитатой на китайском языке.
      -- Скауты! Равнение на знамя! -- Рявкнул старший брат.
      -- Ра-ра-ра, ра-ра, ра-ра! -- Раздалась громкая речевка, я уже не разобрал, по-английски или по-китайски. Чем угодно клянусь, она мне напомнила как две капли воды стихотворение "Кто шагает дружно в ряд, пионерский наш отряд".
      Но когда два долговязых подростка в шортиках и галстуках с важным видом пронесли мимо стоящих под звездно-полосатым флагом и отдающих пионерский салют детей красно-звездчатый китайский флаг, я потерял чувство реальности.
      -- Идиоты, -- я тихо застонал.
      -- Ра-ра-ра-ра, ра-ра -- ревело за забором.
      -- Эй, -- в отчаянии взревел я. -- Скауты! Побойтесь Бога и председателя Мао!
      -- Ра-ра-ра-ра, ра-ра, -- речевка вяло скисла.
      -- Мама! -- Замычал старший скаут. -- Сосед нам мешает.
      -- Эй, мистер, -- в поле моего зрения появилась пожилая женщина. -- В чем дело?
      "Хунвейбинка" -- мгновенно понял я.-- Извините, -- я попытался быть вежливым настолько, насколько мог. -- Вы бы не могли заниматься всем этим немного потише...
      -- Почему это? -- Хозяйка перешла в наступление. --Вам должно бы быть стыдно! И вообще, как вы смеете мешать нашим детям? -- Слово "нашим" было нарочито подчеркнуто. -- Кстати, мистер, это - наша частная собственность. Если вы посмеете еще раз нас побеспокоить, мы вызовем полицию.
      -- Извините, я собственно, -- мне стало неловко и противно одновременно. -- Нельзя ли... Ну хоть немного потише.
      -- Нельзя! -- Хунвейбинка развернулась ко мне спиной и оскорбленно вошла в дом.
      -- О, Господи, -- взревел я. -- Нет мне спасения. Почему я попал в эту сумасшедшую страну непуганных идиотов? Почему эти плоды культурной революции живут в собственном доме, разводя всякую социально-незрелую ересь? За что караешь ты меня?
      -- За грехи, -- ласково пропел внутренний голос, и я понял, что вдохновение ко мне сегодня уже не вернется. По этому поводу я решил окончательно погрязнуть в грехах, и поехал к любимой девушке, у которой задержался до пол-второго утра. Вернулся я домой пахнущий коньяком, в мятой рубашке и совершенно вдохновленный, сел за письменный стол, и, поглядев на рукопись, почему-то оказался в длинном школьном коридоре из моего детства.
      Снилось мне детство, причудливым образом смешанное с отротчеством и юностью. Меня исключали из состава пионерской организации за употребление коньяка и курение в школьном туалете. Нет, курить я курил, признаюсь, но вот коньяка в те годы не употреблял, разве что портвейн "Три семерки". Вот уже выстроились в ряд пионеры, презрительно смотрит на меня директриса, она поджала губы и сейчас...
      -- Погодите, -- смеюсь я. -- Я уже взрослый. Более того, я живу в Америке и вы меня исключать не имеете никакого права. С курением, правда, у них и здесь проблемы, но, честное слово, я курю только у себя в садике и в автомобиле. Я понимаю, что отравляю окружающую среду, но...
      -- Ха-ха-ха, -- смеются пионеры.
      -- Честное слово, я здесь уже несколько лет. Не верите - посмотрите, за углом моя машина стоит, вот ключи. Разве в наши времена у советских граждан были такие машины? -- Аргумент этот представляется мне убийственноубедительным, и я радостно усмехаюсь.
      -- Ты, -- директриса задыхается от негодования. -- Ты продался империалистам. За тряпки, за Кока-Колу! За автомобиль! За пачку сигарет "Кэмел"! Позор!
      -- Да не курю я "Кэмел". И причем здесь Кока-Кола? И вообще, вас давно нет! -- протестую я. -- Вы выросли. Многие даже погибли, кто в Афганистане, кто в более поздние времена. Генка Захаров, например, его в Афгане убьют. И Сережку Гаранова тоже. А Мишу Шестова конкуренты положат в девяносто третьем. Человек пять из вас в Америке будут жить. Даже председатель совета отряда Игорь Костиков будет жить в Америке, я его там видел, в супермаркете! Честное пионерское!
      -- Игорь, это правда? -- Директриса сурово смотрит на него. -- Как ты мог так поступить? Где твоя пионерская совесть?
      -- Я больше не буду, Татьяна Семеновна, клянусь! -- всхлипывает Игорь и подносит к губам золотой горн.
      -- Па-рарара! Ра-Ра! -- Трубит он. --Па-рарара! Ра-Ра! Подъем!
      Я недовольно поежился и обнаружил, что заснул за письменным столом. Правая рука затекла и меня совершенно не слушалась. К тому же, болела голова и пересохло в горле.
      -- Па-рарара! Ра-Ра! -- Услышал я, только на этот раз наяву. Звук горна, как мне тогда показалось, способен был разбудить мертвеца.
      -- Господи, который же час, -- я побрел к кровати. -- Шесть пятнадцать утра....
      На улице светало.
      -- Надо меньше пить. Фу, как неловко, -- я вспомнил вчерашний вечер и бесконечные банальные глупости, которые я нес под шафе. Впрочем, моей девушке, кажется, это нравилось, по крайней мере у меня до сих пор в ушах стоял ее неповторимо-женский смех.
      -- Па-рарара! Скауты, к утренней линейке будьте готовы!
      -- Всегда готовы -- рявкнул хор детских голосов.
      -- Равняйсь.... Смирно.
      -- Господа Бога душу мать... -- Я завернулся с головой в одеяло, пытаясь избегнуть звуков американского гимна. Звуки эти, усиленные мощными колонками, сотрясали хлипкие стены моего домика и проникали в мой мозг сквозь фундамент и матрасные пружины.
      -- А это что такое? -- Мелодия сменилась, и вспомнились мне поле в липкой, размокшей глине, гнилые картофельные клубни, усталые студенты и издевательская песня:
      "Солнце восходит над речкой Хуань-Хэ,
      Китайцы на поле идут.
      Горсточка риса у них в руке,
      И песню задорно поют:
      --Унь-нянь, унь-нянь-нянь..."
      Я мог поклясться, что забытая песня эта пелась на мотив китайского национального гимна. Прослушав куплетов шесть, я начал одуревать от однообразной мелодии. Все мечталось мне, что очередной куплет будет последним, но тягучее пение начиналось снова и снова.
      -- Ах вот вы как! -- Взревел я. -- В голове моей опилки, тра-та-та. Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. -- Нет, у меня было неожиданно жестокое похмелье, иначе почему бы я так умилялся скрытой мудрости этого стихотворения. -- Получайте наш ответ лорду Керзону! Где мой удлинитель? -Я вытащил в садик электронное пианино фирмы "Ямаха".
      -- Союз Нерушимый. Республик Свободных. Сплотила Навеки...
      "Ямаха" давала прикурить. Мощности было в самый раз, и кому какое дело, что моя затекшая рука то и дело брала фальшивые ноты....
      -- Славься, Отечество...
      -- Унь-нянь-нянь!
      -- Наше Свободное! -- Я выжал громкость до предела.
      -- Мама! -- Взревел китайский скаут. -- Нам опять сосед мешает.
      -- Я вызываю полицию, этой наглости необходимо положить конец! -раздался визгливый женский голос, и я поспешно ретировался.
      Каюсь, я тогда испугался. Даже как-то стыдно стало. Минут сорок я бродил по дому, ожидая звонка в дверь. Потом стало понятно, что полицию никто не вызвал, или она просто не приехала. По этому поводу, и будучи в расстроенных чувствах, я пошел на кухню, достал из холодильника водку, в очередной раз подумал, что добром все это не кончится, выпил пару рюмок и ушел спать.
      Как же хорошо... Давно так не было. В городе уже начинают гнить кленовые листья. Вечерами, под тусклым светом фонарей, когда кажется, что еще немного, и вдруг откроется перед нами какая-то сокровенная тайна мироздания...
      -- Ра-- рара, ра-ра, ра-ра! -- Прорвалось ко мне из-за окна, прервав сон.
      -- Пионерский наш отряд! -- Взбесился я.
      -- Ра-- рара, ра-ра, ра-ра! Скаут Джааронг! Левой! Левой!
      -- Все, не могу больше! -- И я понял, что хочу я этого, или нет, но мне придется прервать отпуск и выйти на работу.
      Не получилось у меня отпуска. Вот они, тускло освещенные клетушки-кубики в огромном зале с люминисцентными светильниками под потолком. Вот и люди-муравьи, копошащиеся в проходах. А вот и мой луч света в темном царстве, сидящий в соседнем кубике Патрик. Он - Ирландец, и мой друг, и этим все сказано.
      -- Хмм... Что-нибудь случилось? -- Иронично приветствовал меня Патрик. -- Да на тебе лица нет... Нет, не говори, я угадаю... Тяжелое Похмелье?
      -- Если бы... Слушай, -- взмолился я, периодически хватаясь за голову. -- Расскажи мне, как одолеть злых духов.
      -- Ну, способов вообще-то более чем достаточно. Каббалистические знаки, говорят, помогают. Конкретная методика зависит от разновидности чертиков. У тебя они какие?
      -- Маленькие дьяволята в зеленых галстуках. Они будят меня звуками медных труб, как архангелы, затем проигрывают гимны всех стран и народов, маршируют и отдают честь под американским флагом.
      -- Я тебе завидую! -- Патрик ударил себя ладонью по лбу и решительно оттолкнулся ногами от стола, в результате чего его кресло на колесиках откатилось к самом входу в "кубик". -- Свихнуться с таким военно-патриотически-имперским уклоном... Да тебе позавидует любой британский вояка... Ну почему, почему у меня никогда так не получается?
      --Все гораздо проще, Патрик.Это - Скауты! Они поселились за забором, трубят в горны. Они разбили палатки...
      -- Фуу.... Ради всего святого, возвращайся домой. -- Патрик оттолкнулся ногами и мягко затормозил креслом около своего стола. -- Это же классика! Я-то думал...
      -- Что значит классика? --Я начал раздражаться. -- Я ночами не сплю. Я свихнусь скоро. Я отпуск прервал.
      --Тебе нужны буханка хлеба и водка. -- процедил Патрик. -- Проверенный способ.
      -- Чего ты несешь! Боже всемогущий! Кто из нас сошел с ума?
      -- Послушай, -- Патрик совершил пируэт на своем кресле. Как мне показалось, он на меня слегка обиделся. -- Я, по крайней мере, трезв, а также не пришел на работу небритым, в мятой рубашке с какими-то желтоватыми пятнами на животе. О происхождении этих пятен я, так и быть, допрашивать тебя не собираюсь. Пусть они останутся на твоей совести. Эти пятна греха, происходят ли они от греха первородного, либо греха чревоугодия, когда жир капает с шипящего куска мяса, либо от греха пьянства, когда вино проливается из бокалов, зажатых в потерявших твердость руках на грудь и живот пьющего...
      -- Дьявол! -- я потрогал свой колючий подбородок, сконфуженно увидел желтоватое пятно на животе, глубоко задумался о его происхождении, потом вспомнил, что оно коньячное, и понял, что Патрик прав на все сто.
      -- Будем лаконичны и точны...Их там много? -- Патрик снисходительно улыбнулся мне уголками губ.
      -- Кого?
      -- Скаутов, конечно. Кого же еще?
      -- Человек десять. Или пятнадцать.
      -- Палатки поставили?
      -- Угу, -- я был готов зарыдать. -- И флаги повесили. Американский и китайский.
      -- Флаги меня сейчас не интересуют. Сколько палаток?
      -- Кажется, пять.
      -- Годится. Если бы было десять, могло бы и не сработать. А на пять -с лихвой хватит.
      -- Чего хватит? -- Я недоумевал.
      -- Классический метод борьбы со скаутами, -- Патрик оскалился.-- Самая гадкая и дешевая водка, понадобится также буханка хлеба. Размачиваешь хлеб в водке, ночью на запах приходит скунс. Жрет все это дело. Тут - главное его не упустить, скунс опьянеет мгновенно и обязательно заснет поблизости в бессознательном состоянии. Берешь его голыми руками и подкидываешь к скаутам. Утром скунс просыпается с жуткой головной болью, ходит вокруг и раздраженно на все гадит своей струей. Вот увидишь, скаутов как рукой снимет.
      -- Да ну тебя, -- я разочарованно махнул рукой. -- Мне не смешно, извини. Чувство юмора отказало. Похмельный скунс -- это выше моего понимания.