Глава 14

Первый раз – в первый класс. Как я любил начало нового учебного года, первое сентября, неуловимо-осенний свет. Наконец-то, в этом году я возьмусь за ум, буду вовремя выполнять домашние задания, делать уроки, стану отличником, победителем районных и городских олимпиад, ворошиловским стрелком, и будет жизнь долгой, осмысленной и радостной.

С каждым прошедшим годом ощущение праздника постепенно развеивалось, оно еще как-то тихонько суетилось где-то в уголке души, когда я наконец закончил школу и поступил в институт, окончательно исчезло после начала работы и сменилось тоскливыми мыслями о неизбежности социальной революции, всеобщей анархии и даже грядущем конце света. Апокалиптические предчувствия все усиливались, по мере моего передвижения с Востока на Запад по Американскому континенту. Или, быть может, все это было следствием усталости и накопленного жизненного опыта.

Словом, подъезжая к зданию новой компании в первый рабочий день, и, даже заставив открыться полосатый шлагбаум одним движением новенькой пластиковой карточки с черной магнитной полоской, я не испытал никакой радости, вдохновения или даже волнения. Стоило вспомнить про Джона и Иону Мурганов, как во рту появлялся кисловатый привкус. Иногда я даже начинал думать, что серьезно болен расстройством вкусового, а более всего зрительного и слухового нервов.

Утешало только то, что я получил должность в отделе того самого, древнего вьетнамского гуру, который сладко заснул при моем появлении. Интуиция подсказывала мне, что если товарищу Гуо не противоречить, то он довольно быстро погрузится в сон. И, если не пробуждать его от приятных сновидений, то следует ожидать прибавки к зарплате. Впрочем, мне, как пролетарию в периоды социальных революций, терять было нечего.

«Би-Си-Бай», под руководством Джона и Ионы Мурганов отгрохали себе шикарное здание. Если бы лет семь назад я увидел это футуристическое строение, выпирающее в небо неестественными, острыми стеклянными конструкциями, в голову полезли бы романтические мысли: здесь работают творцы новой цивилизации, свободные и раскрепощенные, не ценящие своей свободы, своего благосостояния, и всякая прочая прекрасная чушь…

Запарковав машину, я зашагал по цементированной дорожке, вдоль которой были установлены цементные плиты с бьющими во все стороны фонтанчиками, мозаикой и разноцветными цветами. Красные, фиолетовые, оранжевые, эти цветочные композиции складывались перед глазами в бегущие строки печатных английских фраз. Окна РОСТа по-новому, по-нашему, по-капиталистическому.

– Мы любим Христа и наших заказчиков, – с ужасом прочел я сплетающийся в слова цветочный орнамент, и в тот же момент случился сильный удар, пришедшийся мне по лбу.

– О, Господи, – я все-таки удержал равновесие, схватившись за голову. – Неужели они меня подстерегли здесь, на закрытой от посторонних глаз территории…

Потирая лоб, и с досадой убеждаясь, что ладонь испачкана в крови, я огляделся по сторонам. Цементированная дорожка была пуста, а перед глазами раскачивалась толстая ветка неизвестного мне растения. Болталась она как раз на уровне глаз, так что оставалось непонятным, каким образом сотрудники «Би-Си-Бай» избегали производственных травм.

– Наклоняться надо, – странного вида господин , словно подслушав мои мысли, нырнул под окровавленную ветку и, ловко проведя своей карточкой по замку, исчез в пирамиде зеркального стекла.

Войдя в здание, я первым делом бросился в туалет, с досадой обнаружив, что лоб разбит основательно, промыл рану, приложил к голове бумажную салфетку, и начал судорожно бегать по коридорам в поисках аптечки. В отличие от моего предыдущего работодателя, снабжавшего сотрудников бесплатными таблетками от головной боли, бинтами и пластырями, «Би-Си-Бай» подошла к делу серьезно. На курсах «Добро пожаловать» нас подробно инструктировали о правилах безопасности, о том, что делать, если подозрительный или несанкционированный посетитель проникнет в компанию, а также упомянули об автомате, продававшем медицинские принадлежности. Располагался этот автомат, насколько я помнил, непосредственно в отделе безопасности. Последний находился на первом этаже, о чем свидетельствовала массивная железная дверь с соответствующей надписью, и огромная красная кнопка, напоминающая увеличенный в десять раз дверной замок.

«Для открывания двери – нажать» – было написано рядом. Рассуждать было некогда, я стукнул кулаком, утопив красный поршень в стене, и дверь открылась, как волшебный Сезам в сказках про Синбада-морехода.

Я оказался в маленьком, тускло освещенном закутке. Размером он более всего напоминал глухо замурованную хрущевскую шестиметровую кухню, вдоль одной стены которой стояла скамейка. Напротив скамейки находилось окно со звоночком, за окошком располагалась точная копия кухоньки, с той разницей, что в ней была дверь, маленький столик и высокий стул-вертушка, типа тех, на которых исполняют фортепианные произведения ученики музыкальных школ. Никакого автомата с дезинфицирующими салфетками, пластырем и таблетками от головной боли, в комнатушке не обнаружилось.

– Что за бред, – выругался я, бросившись к входной двери, но с ужасом обнаружил, что она с металлическим клацанием закрылась. Более того, дверь эта решительно не желала открываться. Подобный прием очень любили всяческие Голливудские режиссеры, постановщики детских фильмов про тайны Египетских пирамид и гробницы фараонов.

Я нажал на звоночек. Это не возымело никакого эффекта, волшебная дверь в стене за стеклом не приоткрылась, и я впервые за много лет почувствовал панический приступ клаустрофобии.

– Пустите, пустите меня, – я в ярости бил ногами по входной двери, звонил в звонок, и, наконец, изможденный, сдался.

– Чем могу помочь, – о чудо, за стеклом появился парнишка в голубовато-серой рубашке.

– Мне необходим пластырь.

– Что? – Он непонимающе посмотрел на меня.

– Я разбил лоб, вы не видите? Я только сегодня начал работать, представитель службы безопасности сказал нам, что у вас есть аптечка.

– А… Да, была, кажется, но медицинская компания ее забрала. Прибыль слишком маленькая, торговый автомат себя не оправдывал.

– Ну тогда хотя бы выпустите меня отсюда. Почему у вас двери не открываются?

– Вы на красную кнопку нажимали?

– Нажимал, конечно. Как вы думаете, каким образом я иначе сюда попал?

– Хорошо, я вас выпущу, но я должен следовать инструкциям. Ваша идентификационная карточка при вас?

– Да, да, – Я протянул ему пластиковый квадратик с собственной, еще тогда улыбавшейся физиономией.

– Теперь заполните анкету. – он протянул мне бумажку, испещренную вопросами.

– Да почему же! Я на совещание опаздываю, я только пластырь купить хотел.

– Извините, я все понимаю, но у нас территория одностороннего входа.

– Ууууу, – взвыл я. Все не складывалось в моей жизни. Ведь мой первый трудовой день начинался с какого-то важного совещания, прибыл я на работу заранее, дав себе пятнадцать лишних минут, и вот, извините, застрял в ихнем эквиваленте первого отдела. Такое и в кошмарном сне не приснится.

Заполнив анкету, и выскочив в коридор, я вспомнил, что в машине у меня лежала походная аптечка, выскочил на улицу, и кое-как заклеил лоб пластырем. Я опоздывал на совещание уже почти на пять минут, и, бросившись по цементированной дорожке в компанию, ловко пригнулся, проскочив под роковой веткой. «Наклоняться надо» – вспомнил я язвительное замечание неведомого работника корпорации, и принялся искать комнату, в которой было назначено совещание.

Коридоры в компании были бесконечными, украшенными бегущими электронными строками:

Опоздание мое усугублялось, я был почти уверен, что за разгильдяйство буду отчислен на следующий же день, я опаздывал уже на двадцать минут. Наконец, интуиция подсказала мне, что я на месте. Иначе как бы в этой комнате оказался заместитель моего нового начальника.

– Ээ – проблеял я.

– Добро пожаловать, и поздравляем с началом работы в «Би-Си-Бай». Ждем вас, ждем.

– Извините, я опоздал, никак комнату не мог найти.

– Не расстраивайтесь, я тоже здесь теряюсь время от времени. Тем более, что кроме нас с вами на совещание еще пока никто не пришел. А что это у вас с головой? – заместитель моего вьетнамского патриарха с ужасом посмотрел на мой разбитый лоб, заклеенный наискосок пластырем. – Нет, только не объясняйте мне. И ни в коем случае не жалуйтесь, лучше молчите! Вы налетели на дерево, я угадал?

– Да, – мрачно подтвердил я его гипотезу. – А почему, собственно, эту чертову ветку нельзя спилить?

– Молчите, я вас прошу, – заместитель испуганно огляделся по сторонам. – Вы здесь многое еще не понимаете. Ну, как вам объяснить. У всего этого весьма сложная историческая подоплека. Видите ли, в прошлом году сам Джон Мурган разбил себе лоб точно таким же образом. Хмм, гордитесь, если не сказать большего. В результате вышеупомянутого столкновения начальственная голова неожиданным образом прояснилась, а сам Джон внезапно понял особую важность дела охраны окружающей среды, экологии и неустанной переработки всяческих отходов. Так что спилить эту, можно сказать, историческую ветку, теперь не представляется никакой возможности. Вы же понимаете? Вы уже читали меморандум дирекции?

– Нет, – признался я.

– Ну как же вы могли, – с ловкостью фокусника он извлек из-под стола пачку бумажек. – Вот.. В целях улучшения экологии… То же, кстати, касается и елок. Вы покупаете рождественские елки?

– Простите? Какие еще елки?

– Ну, так вот, слушайте, – лицо моего собеседника просветлело, и даже загорелось каким-то дьявольским, издевательским огнем запретного вдохновения. « Сотрудникам компании Би-Си-Бай рекомендуется использование исключительно пластиковых елок. Современной технология позволяет достичь высокой степени идентичности последних с натуральными деревьями. В то же время, это начинание позволяет сэкономить десятки тысяч деревьев в год.»

– А… Я, кажется, понял. – У меня снова возник рвотный позыв.

– Вот и чудесно, – заместитель начальника почему-то подмигивал правым глазом. Лицо его при этом оставалось абсолютно серьезным, нет, впрочем, выдавало его тонкое, едва заметное дрожание уголков губ. Кто знает, еще несколько минут, и мы бы наговорили друг другу множество комплиментов, но в комнате появился тяжело дышащий мужчина неопределенной этнической принадлежности, вытер пот со лба, вытащил из кармана промасленный сверток бумаги с завернутым в него гамбургером, и начал аккуратно его поглощать, время от времени яростно ковыряя в носу. Запахло подгоревшим жиром и кетчупом. А вскоре началось и совещание, на котором я ничего не понял. Казалось, сотрудники Би-Си-Бай говорили на каком-то неизвестном языке.

– Как дела в отделе плотности? – спрашивал заместитель начальника.

– Гамлета надо ускорить. – вяло отвечал полный мужчина, дожевывая гамбургер и продолжая ковырять в носу.

– А что у нас с отделом рыб?

– Барракуда запаздывает. Но Ромео и Джульетта будут готовы вовремя.

– А у Ромео вывод укоротили?

– Да третий отдел затягивает, им питания не хватает. Ромео не оправдывает ожиданий, они его уже третий день гоняют под напряжением…

Минут через десять я решил, что все-таки схожу с ума, но списал свое непонимание на перенесенную мной травму головы и решил промолчать. Как выяснилось впоследствии, решение это было благоразумным, ибо и акулы и барракуды, и Гамлет, принц Датский, и даже Ромео с Джульеттой были просто кодовыми названиями различных компонентов электронных схем, выпускаемых знаменитой компанией Би-Си-Бай.

– А теперь о самой главной нашей проблеме, – откашлялся заместитель. – Прошу вас иметь в виду, что информация эта строго секретна. Производство в Индонезии практически парализовано. Мы всего месяц назад закупили несколько сот цифровых осциллографов последней модели. И, представьте себе, какой-то умник вычислил, что если нажать на две кнопки одновременно, на экране появляется игра «Тетрис». Конвейер практически стоит, рабочие, и даже инженеры, все поголовно играют.

Страшная догадка пронзила мое сознание. – Я знаю, я почти уверен, что знаю, кто это сделал! – хотел было крикнуть я, но сдержался. Похоже, даже почти наверняка, Андрей Бородин успел пару недель проработать в славной компании, выпускающей те самые цифровые осциллографы.

Вот так я и начал свою непродолжительную, но запоминающуюся карьеру в компании «Би-Си-Бай».

Глава 15

Finita la comedia… Труд мой был закончен, а я истощен. Я посмотрел на часы, убедившись, что скоро начнет светать, перечитал последнюю главу, поставил самую последнюю точку, и вышел на балкон. Прислушиваясь к пению птиц, вдыхая аромат цветущих деревьев я вдруг понял, что сделал что-то чрезвычайно важное, и на секунду почувствовал удовлетворение, да что там удовлетворение, восторг, поднимающийся в душе. Я изложил на бумаге… То есть, простите, на экране, все, что знал.

Работа закончена. Имею я право выпить пива? В маленьком, покрытом наростами льда холодильнике, еще стоит пара бутылок… Итак, последний всплеск усталого сознания, залитого желтоватой жидкостью, пузырящейся в стакане. Как же хочется спать… Я когда-то читал про человека, который мог не спать аж несколько лет. Я ему завидую, но каждой ночью, особенно, когда рассвет позолотит верхушки деревьев, я выключаюсь. Быть может, это атавизм. Очередной гормон, выделяемый организмом в темноте, инстинкт, унаследованный от миллионов поколений, начиная с простейших организмов и земноводных.

За вершинами гор привычно розовел рассвет, птицы начали истерически орать, потом в симфонию жизни вступили коты, потом неизвестно откуда взявшийся в промышленной долине петух, и, наконец, покатили по улицам машины. А я упал на кровать и заснул.

К сожалению, сон мой был непродолжительным, так как по злой иронии судьбы именно на это утро было назначено производственное совещание нашего отдела. Всяческого рода совещания и митинги, вообще были присущи ежедневному распорядку компании «Би-Си-Бай». Куда там пионерским, комсомольским и профсоюзным собраниям из прошлой жизни до монотонных, изматывающих душу и усыпляющих сознание многочасовых совещаний, которыми начинался, продолжался, плавно перетекал в ланч, послеобеденную дрему, а затем и заканчивался день трудовой единицы капиталистической корпорации. Поначалу я недоумевал, даже злился, потом даже начал задумываться о том, когда же окружающие меня сотрудники находят время для работы, но постепенно смирился. Теперь я тоже превратился в похожего на окружающих меня суетливых людей, выбегающих из дверей какой-нибудь очередной комнаты для конференций только для того, чтобы вытащить из кармана распечатку предстоящих им на сегодня совещаний, и торопливо броситься в объятия другого, как две капли воды похожего на предыдущее, полутемного пространства.

Более всего меня поражало то, что эти бесконечные встречи, совещания и митинги возбуждали в участниках чувство причастности к делам компании, времени, потраченного с толком. На лицах у них появлялось серьезное, наполовину осмысленное выражение, как две капли воды похожее на выражение лиц рабочих токарного производства, выходивших вечером с закрытого партийного собрания на заводе, на котором я в давние годы проходил производственную практику.