Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Великий обман. Выдуманная история Европы

ModernLib.Net / История / Топпер Уве / Великий обман. Выдуманная история Европы - Чтение (стр. 5)
Автор: Топпер Уве
Жанр: История

 

 


В 1539 году Гевара, подражая стилю Горация, пишет «Осуждение двора и похвалу простой сельской жизни», где предпринимает попытку отомстить за ограничения, испытанные в ходе 48 лет королевской службы. Обличительное содержание книги не должно было, впрочем, приниматься всерьез, читатель должен был получать удовольствие от чтения, отдавая должное блестящему стилю и острой наблюдательности автора.

Потомки удостоили Гевару высших почестей (вот цитата из испанской энциклопедии): «Гениальный писатель, создавший тончайшую и глубокую по смыслу пародию на гуманизм, для чего он использовал народный язык, (все гуманисты писали на латыни), беспримерным образом обогатив его. С тех пор еще ни одна эпоха не подвергалась столь умной и язвительной критике. Занимая ответственные посты в империи Карла V, он мог себе это позволить, и сам Карл его в этом поддерживал».

В подражателях у Гевары недостатка не было. Наиболее знаменитая имитация из всех – «Золотая книга Марка Аврелия» – вышла в Англии в 1535 году (рис. 4). В 1557 году появился на превосходном английском языке новый, сокращенный перевод книги Гевары, озаглавленный «Солнечные часы королевских наследников» (см. иллюстрации). Поскольку сведения об императоре Анние Вере (или Севере) Антонине, его семействе, потомках, наставниках и друзьях считались исторически достоверными, то они вошли в историю как факты, связанные с жизнью мудрейшего из римских императоров Марка Аврелия.

Вершиной этого процесса имитации стало неожиданное открытие Михаэля Шютца, искателя приключений и гуманиста, называвшего себя на греческий манер Токсита [33]. В библиотеке курфюрста Отто-Генриха Пфальцского ему удалось получить якобы «подлинный» греческий манускрипт, представляющий копию дневниковых записей Марка Аврелия. На его несчастье, рукопись содержала также «Жизнь Прокла» из Марино, то есть сочинение эпохи гуманизма. Таким образом, дискуссия о подлинности рукописи потеряла всякий смысл.

В 1545 году известный цюрихский издатель Конрад Гезнер получил некую книгу Марка Аврелия, но, догадываясь, что она никак не может принадлежать перу самого императора, воздержался от публикации (Тайлер, 1984). Тем не менее его не оставляла мысль повторить или даже превзойти успех Гевары, но не на сатирическом поприще, а как гуманист, серьезно работающий на ниве улучшения общественных нравов: он мечтал о создании образцового «Государева зерцала» на все времена. Получив манускрипт от Михаэля Шютца, он некоторое время колебался, а затем передал своему брату Андреасу Гезнеру, который в 1459 году издал рукопись в латинском переводе Вильгельма Хольцманна (Ксиландера) из Аугсбурга. В издание вошла и «Жизнь Прокла» из Марино в анонимном переводе. Книга постепенно завоевала популярность и затем в течение длительного времени имела успех. В 1568 году она была переиздана в Базеле. Оригинал рукописи к тому времени уже исчез. Впрочем, в Ватикане должны храниться выдержки из параллельных текстов (XIV века).

Эти знаменитые «Дневниковые размышления» (как и «Письма», и другие его произведения) императора Марка Аврелия не были известны ни античности, ни раннему средневековью (Гляйхен-Руссвурм, 1913, введение). Их упоминает только приобщенный к лику святых Августин, однако на самом деле это делает автор приписанных Блаженному Августину апокрифов [34] (ведь уж он-то знал все вымыслы гуманистов) и в X веке некий епископ Аретас из Патр.

Когда эпоха Возрождения открыла для себя Сенеку и стоиков, возникла серьезная потребность в текстах античных философов сходного мироощущения, однако только со Спинозой и Лейбницем началось глубокое содержательное освоение классического философского наследия. Шаг за шагом возрастали и требования к качеству текстов. В лучшем немецком переводе Марка Аврелия, сделанном Ф. К. Шнайдером, отсутствует более ста его изречений. Некоторые из них не включаются в издания и по сей день: настолько невероятным выглядит в устах античного монарха, например, осуждение любви к мальчикам (I, 16), в чем Марк Аврелий решительно обвиняет своего отца. Другой пример: пассаж, в котором император подозревает христиан в сомнительной склонности к мученичеству (так в тексте: Christianoi, XI, 3. К. Р. Хайнс (Лондон, 1924) сомневается в подлинности этого предложения). И уж совсем нелепо звучат императорские проклятия в адрес колдовства и суеверий. Эта тема не могла быть поводом для серьезных размышлений в античном Риме, зато живо обсуждалась гуманистами.

Капелле («Размышления Марка Аврелия», LI) удивляется невиданной откровенности, «какой не знает дошедшая до нас античная литература». Равно неизвестны нам предшественники и последователи, творившие в столь редком жанре интимного дневника. Дневник написан на странном, изобилующем простонародными выражениями и ошибками в греческом, что простительно автору, родным языком которого была латынь (Капелле, «Размышления», LIII). Построение фразы и стиль, по-видимому, заимствованы у учителя Цицерона Посейдония; у него многое заимствовал и Сенека. Но: «сохранилось чрезвычайно мало достоверных фрагментов Посейдония» (Тайлер, 1984).

При жизни император, разумеется, не мог предать гласности свои саморазоблачения, зато после его смерти это должны были сделать личные секретари. Они собрали все высказывания в 12 книг, при этом туда могли вкрасться и чужие сентенции.

Вот некоторые любопытные сведения об этом человеке: римский император Марк Аврелий Антонин (26.04.121-17.03.180) происходил из знатного испанского рода. В 175 году, почти уже проигрывая битву, он получил знамение небесное, счел это заслугой своего христианского легиона (sic!) и препятствовал с тех пор преследованию христиан, что, впрочем, не вполне ему удалось: еще до Гевары церковь постановила считать годы его правления «эпохой четвертых гонений», и эту вину уже нельзя было заставить исчезнуть. Тертуллиан оправдывает его, называя преследования христиан в Лионе 175 года «слишком далекими от Рима». Письмо Юстина (сохранилось в копии у Евсевия), принявшего в 165 году в Риме мученическую смерть, не может служить обвинительным документом, так как признано богословами подделкой. Дальнейшие письма христиан императору, которые охотно цитируются, как, например, пророчество Атенагора об апокалиптическом конце времен, являются анахронизмами в высшей мере; Тайлер (с. 14) при этом замечает: «Едва ли Марк Аврелий читал эти пространные послания».

Так Марк Аврелий завоевал почет и уважение как почти христианский император.

Последующие поколения привлекало в текстах Сенеки и, прежде всего, самого Марка Аврелия, то, что слово «Бог» всегда употреблялось в единственном числе, как если бы речь шла о Боге христиан. Изложенная Марком Аврелием христианизированная языческая философия знает только один мир, одного Бога, одну природу всего сущего, одну материю, один закон и один разум.

В «Размышлениях» Марк Аврелий предстает перед нами неким совершенным, не могущим реально существовать созданием, новой гуманистической версией Христа, олицетворившей, вне времени и пространства, общеевропейскую волю к идеальному. И этот общеевропейский идеал носит черты миропонимания XVI века.

Добавим этому идеалу жизненности еще и сопутствующее этой фигуре обрамление: свирепствовавшую в то время чуму, от которой он умер, египетскую королевскую картушу с его именем и множество его «античных» изображений, созданных великими мастерами Возрождения (например, бронзовая конная статуя в Ватикане). И, наконец, латинские письма 25-летнего философа к учителю Фронто, настолько ребячливые и вместе с тем высокопарные, что их можно отнести не иначе как к курьезу в творчестве гильдии поддельщиков. Во многих изданиях «Письма» предпосланы собственно «Размышлениям», хотя по их стилю ясно, что произведения принадлежат разным авторам.

Уже в конце XV века стали раздаваться голоса гуманистов, протестующих против засилья литературно-исторических фальсификаций и опасающихся потери всяческого масштаба. Самым известным из них был Валла, разоблачивший многие подделки и подвергавшийся за это гонениям. Он попытался тем не менее сверить текст вульгаты Нового Завета с греческим «оригиналом», благодаря чему нашел мощных заступников.

Понимая, насколько важно использование источника «из первых рук», Поджо пытался даже выучить древнееврейский язык. Но этот шаг сделало уже следующее поколение.

Фундаменталист Эразм Роттердамский

Знаменитый гуманист родился в 1466 году (по другим данным – в 1469); его первые работы были написаны на прекрасной латыни (начиная с 1495 года в Париже). Находясь с 1499 года в Англии, он пробует силы в греческом, которым вполне прилично овладевает к 1502 году. Его сочинение «Похвальное слово глупости» за 11 лет разошлось в количестве 20 000 экземпляров. Колоссальный для тех времен тираж свидетельствует о том, что Эразм Роттердамский был в полном смысле слова «властителем дум» образованной публики средневековой Европы (я следую Кампхаузену, «Возьми и прочти!», 1991).

Эразм боролся с иудаизмом (в церкви, разумеется) и способствовал развитию христологии, согласно которой Иисус правил судьбами мира еще до своего воплощения. Эти два важных пункта в характеристике уважаемого отца Церкви сыграли роковую роль в виртуальной истории раннего христианства: придумывая отцов церкви, гуманисты во многом опирались на идейные установки Эразма [35]. В 1516 году, назначенный императором Карлом V членом муниципалитета, он выпустил девятитомное издание Библии Иеронима, а также сочинения девяти раннехристианских авторов. Судя по всему, Эразм испытывал романтические чувства к идеализированному образу ранней Церкви.

Взяв за основу уже упомянутые тексты Лаврентия Баллы (1505), он выпустил греческий Новый Завет с латинским переводом, причем работа, шедшая в крайней спешке из-за конкуренции с испанским изданием, была выполнена в полгода. В предисловии Эразм Роттердамский утверждает, что использовал множество древних рукописей, но это очевидная ложь: на руках у него было всего лишь несколько поздних копий, полных лакун и ошибок. Целые строфы в окончании «Откровения Иоанна», например, ему пришлось переводить с латинской вульгаты «обратно» на греческий.

И все-таки не совсем понятно, какую именно работу выполнял в спешке Эразм с помощниками в течение целого полугода: если греческая и латинская Библии использовались, цитировались и комментировались богословами уже 1300 лет, тогда достаточно было для подготовки первой печатной версии всего лишь внести в тексты возможные поправки. Вероятно, он придал текстам совершенно новый вид, введя к тому же дотоле неизвестное деление на главы и стихи.

Эта работа легла в основу стандартного текста современной Библии. Три года спустя появилось новое, содержащее 400 поправок и исправлений издание, по которому Лютер и сделал немецкий перевод. Уже тогда говорили (разумеется, на латыни), что без Эразма не было бы ни Лютера, ни Реформации.

Заслуживает упоминания Теодор Беза (ум. в 1604 году), друг и последователь Кальвина, введший в оборот сразу две предположительно древних греко-латинских рукописи (якобы V века) с делением на стихи. Они должны были служить основой реформаторского движения в Швейцарии, но впоследствии от этих текстов отказались.

Таким образом, несмотря на яростные протесты многих богословов, прочно утвердился новый фундаментализм, подвергавший сомнению авторитет «отцов церкви» и признававший непререкаемой истиной «только лишь текст», где черным по белому записано, что на самом деле сказал Бог. Церковь это вполне устраивало.

Король Артур как исторический персонаж

Фазы слепого доверия к источникам сменялись периодически более критическими фазами. С течением времени в философии истории утвердился более строгий подход к вопросу достоверности исторических источников. Давид Штраус (около 1850 года), Веллхаузен с коллегами и Делицш (1910) уже прекрасно понимали, что история Израиля – так, как она представлена в Библии, – всего лишь пестрая смесь из недостоверных воспоминаний, древних сказок, слухов, сплетней, анекдотов и пропагандистских лозунгов; к тому же составленная через 2000 лет после описываемых событий и позже многократно видоизмененная. Это вовсе не должно умалять литературных достоинств отдельных глав, а также вневременной ценности содержащихся в Библии философских и религиозных откровений. Нас же интересует ее историческая ценность библии: последняя равна нулю.

По моему мнению, даже апокрифические книги Маккавеев не содержат никаких сведений о I и II веках до н. э., как это принято утверждать, а представляют собой в высшей степени идеализированную картину бурных событий в Палестине конца X века, поданных в эпической форме и перенесенных на тысячу с лишним лет назад.

Поэтому не вполне понятно, как современные историки пользуются этими текстами в качестве источников, как им удается находить в них связи между разными главами, долженствующие осуществлять взаимную выручку в плане подвергаемой сомнению достоверности и приводить к выводу об истинности исторической информации в этих текстах – вспомним девиз Келлера: «И все-таки Библия права!».

Нашему сознанию трудно поверить в ложность считавшихся много веков незыблемыми авторитетов. Все зависит от точки зрения и угла рассмотрения: в столь фундаменталистском – в плане истории – обществе, как наше, такие сомнительные самоподтверждения действительно могут восприниматься как доказательства. Тому, кто хочет найти Трою, достаточно начать раскапывать какой-либо подходящий древний курган. Или, быть может, в Гизарлыке сохранились древние крепостные ворота, на которых большими буквами было написано: Троя, государственная граница, гомеровские времена. А тот, кого не пленяет «Илиада», там же найдет и Атлантиду: это больше соответствует духу нашего времени [36].

Я поясню свою мысль на примере английского феномена, короля Артура (Аргуса).

Джеффри Эш (1986), известный английский историк, считает Артура историческим персонажем V века, хотя на страницах романов наш герой появляется с 1130 года. Романисты помещают его между готами, гуннами и вандалами: конец античности, эпоха Великого переселения народов. Это одно из мистических понятий, отлитых когда-то в чеканную формулировку и исправно выполняющих с тех пор свою историческую функцию. Как и 40-летнее странствование израильтян по Синайской пустыне, переселение германцев, франков, саксов и т. д. было непременным условием начала формирования их национального самосознания.

Изобретение Артура стало английским аналогом измышления Карла Великого. Разумеется, он должен был разбить «галлов» и стать королем Англии и Бретани вплоть до Бургундии, причем легитимность его как германского предводителя была подтверждена римским императором. Правда, в VI веке, куда традиционно относили Артура, это было невозможно: считается, что в то время масть получали уже в Византии, а так как она находилась слишком далеко, Джеффри Эш, вооруженный многочисленными цитатами из «старых» хроник, «отодвигает» его в V век. «Опровергая» данные хроник, Эш «сдвигает» нашего героя еще на пять или десять лет и добивается настолько точного совпадения дат, что читатель благосклонно принимает его выводы за окончательное доказательство. Эш пишет весьма своеобразную историю, выдумывая, манипулируя и подменяя источники, которые при ближайшем рассмотрении оказываются романами XII и XIII веков. Последующие поколения примут его научный самообман за чистую монету, и Артур станет историческим персонажем: не сказочным благородным героем рыцарских времен, но правящим королем Англии конца античности.

Давайте присмотримся к деталям. У нас есть текст Готфрида Монмутского «История королей Британии», оконченный в 1136 году, но в позднем, переработанном (по предположению Эша – самим автором) варианте. История Артура составляет одну часть объемного труда, однако создается впечатление, что все предыдущие и последующие короли призваны лишь для того, чтобы «сколотить» ему правдоподобную историческую рамку.

История Готфрида начинается с падения Трои. В XII веке это была точка отсчета, как позже Великий потоп или разрушение Иерусалимского храма. «Датировка» этого события осуществляется, если и неубедительно, то по крайней мере остроумно. От падения Трои до рождения Иисуса должно было пройти около 1150 лет – столько же, сколько от рождения Иисуса до времени создания «Истории», следовательно, Иисус является центром временной оси.

Предполагаю, что Эш в самом начале своей книги – по крайней мере я не нашел у него отрицания этой моей гипотезы – пытается навязать читателю древние легенды и сказания и продолжить их. Эш пытается убедить читателя, что падение Трои действительно состоялось около 2300 лет до Готфрида. Эней «эмигрировал» после этого в Италию. Правнук Энея Брут отправился еще дальше, в Англию, освободил острова от великанов, назвал их в свою честь и заложил на Темзе «Новую Трою», Лондон. Читатели, надо полагать, были в восторге. Дальше следует список имен и деяний 75 королей, «почти все из которых были порождены его фантазией» (немецкий перевод книги Эша, с. 17). Среди них есть и свой собственный летающий Виланд или Дедал (в данном случае Бладуд), приделавший себе пару крыльев, использовавший один из храмов Новой Трои для начала своего полета и упавший на землю. Его сын король Лир правил в VIII веке до н. э.

Узнаваемость сказочных фигур, их местная самобытность, оригинальные, но этимологически схожие, часто «семантически значащие» имена как в случае неудачного летчика – это обычный прием в подобных сочинениях, где таким образом мифы взаимно подтверждают «историчность» сказаний. По-человечески вполне понятно, что англичанин хочет подарить своему народу замечательного прародителя – летающего короля, чье существование и деяния подогнаны к другим мифам, зафиксированы и в других легендах и таким образом вроде бы подтверждаются. Однако исследователь должен быть крайне осмотрителен, прежде чем, исходя из созвучия имен и схожести событий, делать вывод о «едином индоевропейском наследстве». Лишь немногие понимают, что законы перестановки согласных часто выводят из различных стилей и способов написания. Само произношение обычно жестче, чем письменный текст, в котором оно фиксируется.

Творец виртуальной истории не должен обращаться к уже существующим именам, чтобы не быть сразу разоблаченным. Поэтому собаку Артура зовут Кабал, а не Цербер, что было бы крайне подозрительным. Из Цербера он стал Кабалом, потеряв, в соответствии с самобытной («кельтской») традицией, внутреннее «Р» и сменив конечное «Р» на «Л». При этом законы перестановки согласных не нарушаются, ибо сами они выводятся из примеров, в том числе и из данного.

Но вернемся к рассуждениям Эша. «Почти все» из 75 королей суть порождения чистой фантазии, говорит историк. Критик вправе задать вопрос: почему почти? Ведь в романе о Томе Сойере и Геке Финне мелькают подлинные исторические имена, например, имя тогдашнего президента Соединенных Штатов. Почему нет? Цезарь, Клавдий и Траян, появляясь на страницах «Истории королей Британии», вроде бы добавляют убедительности всему историческому трактату, «превращают в реальность» все написанное до и после упоминания их имен. Но и здесь Готфрид противоречит общепризнанным с сегодняшней точки зрения фактам: из патриотических соображений он заявляет, что никакого завоевания Англии римлянами не было, а правящие короли Англии платили императору дань по доброй воле.

Итак – через двенадцать веков после события – этот позор «оказывается», наконец-то, смыт. Хотя, казалось бы, по прошествии стольких лет можно только гордиться тем, что твой народ был приобщен к цивилизации римлянами. В этом вопросе Эш не согласен с Готфридом Монмутским: он придает распространению римской цивилизации на Британии большое значение и тем самым признает римское завоевание ее территории.

Католическая оценка событий, которой Эш следует, такова: все язычники – пикты, скотты и саксы – варвары, а все кельты – христиане. И это несмотря на то что, как Эш прекрасно знает, христианизация Англии V века не подтверждается данными археологических раскопок. Приходится ему опираться на письменные источники. В IV веке некий лондонский архиепископ просит в Бретани и получает подкрепления против язычников. Ведь родство бретонцев и бриттов – известный надуманный мотив, используемый и в наши дни. Константин, брат короля Бретани, отправляется в Англию; его сын побеждает варваров и становится королем. Это происходит ни много ни мало именно в 407 году, когда – Готфрид почерпнул небось эти сведения у Исидора – вестготы с Рейна вторгаются в Испанию и отвоевывают соответствующие провинции у римлян. Историографы мстят варварам, обходясь при этом без кровопролития (такая вот сладкая месть!). Сын победителя варваров и есть король Артур.

С этого момента вместо сплошного вымысла якобы начинается действительная история.

В качестве источника Эш приводит (с. 53) некоего «галло-романского джентльмена», ставшего в 470 году епископом Клермонта, прославившегося в качестве писателя и святого, современника Артура и свидетеля его славных дел: Сидония Аполлония. Зять римского императора – да-да, целибат в то время не был всеобщим правилом, – он состоял в переписке с французским аббатом Фаустом из Южной Франции, также писателем, а также многими другими деятелями эпохи. «До нас дошли некоторые из его книг» (с. 66). «Некоторые из его книг» – это три стихотворения и девять томов писем в напыщенном и безвкусном стиле, да и те, вероятно, сочинены в эпоху Возрождения. Они полны жуткого хвастовства. Среди прочих, в письмах есть и такой сюжет: посреди хаоса, якобы учиненного готами в Галлии, Сидоний на резвых конях охотится за книжным вором, настигает его, дважды прочитывает книгу и диктует ее своим писцам (опять во множественном числе!), причем особо отмечает скорость и усердие переписчиков. Эш дословно приводит этот курьезный текст в подтверждение «историчности» Сидония.

Эш цитирует и другие хроники, якобы содержащие солидные доказательства его тезисов, в том числе «Историю бриттов» Ненния (800-820, с пуганой датировкой), перед этим некоего Гильдаса и после этого «Анналы» из Камбрии, относимые ко времени на столетие более позднее. На самом же деле жуткие события, в них изложенные, абсолютно сказочны, и Артур представляется совсем иным персонажем. Он, например, назван там «солдатом», и как король ни разу не упоминается. Еще его называют «ameraudeur», созвучно с французским словом «maraudeur» (мародер, грабитель). Эш видит в этом шутливо искаженное «император» (с. 94).

К тому же Эш предлагает, когда ситуация становится слишком уж запутанной, считать, что «подмена образа врага в зависимости от исторических обстоятельств – явление нередкое в героических сказаниях. Во французском эпосе о гибели Роланда, паладина Карла Великого, враги из басков превращаются в сарацинов» (с. 121) [37]. Но разве убийцы Роланда были басками? Ведь речь идет об эпосе, не имеющем ничего общего с историей: о борьбе христианского рыцарства с арабами (с мусульманами). И никакой битвы Роланда с басками не было; и весь поход Карла и Роланда в Пиринеях выдуман романистами XII века с целью укрепить боевой дух рыцарства в борьбе против врагов-сарацинов. Это единственный факт, который может вычитать исследователь из «Песни о Роланде» [38].

Впрочем, и Эш тоже нашел кое-что интересное в этом романе. Он продолжает: «Речь идет не об истории, но о литературе, о литературном вымысле. Однако многие сюжеты и подробности галльских приключений Артура настолько напоминают Риотамуса, что источник вдохновения не подлежит сомнению, даже если Готфрид утрирует, искажает и переставляет факты, в общем, весьма свободно манипулирует ими» (с. 120).

Итак, кое-какие «факты», искаженные и утрированные, сдвинутые по временной оси и в географическом пространстве, но якобы подтвержденные не менее искаженными и утрированными хрониками, послужили основой для создания через семьсот лет совсем другой истории. Эш, который многое из сомнительного принимает на веру, убежден, что ему удалось в этой ситуации восстановить действительный ход исторических событий.

Он использует работу некоего Шэрона Тернера («новаторскую по охвату материала, кладезь учености», с. 123), который в 1799 году описывает экспедицию короля Риотамуса с двенадцатью тысячами солдат в Галлию, в помощь императору Западной Римской империи. Тернер отождествляет Риотамуса с королем Артуром, что Эш считает подтверждением своего тезиса, хотя высокоученый Тернер помещает короля Артура в значительно более позднюю эпоху. Доказательства существования Риотамуса, «блистательного короля», содержатся в том письме Сидония, которое, по моему мнению, есть просто детская выдумка, скорее забавная, нежели достойная серьезного исследования.

Здесь я закончу мою краткую критику книги Эша. Думаю, читателю стало ясно, как действуют исследователи, пытающиеся на основе эпоса воссоздать историю [39].

Глава 5. ОТВОЕВАНИЕ ИСПАНИИ

Создается впечатление, что фальсификации собственной истории и истории противника была распространенной интеллектуальной игрой эпохи Возрождения. В игру эту охотно играли и в Испании. Я могу назвать имена трех людей, ответственных за определенную неклерикальную испанскую часть «Широкомасштабной Операции»: Педро де Медина, Хуан Витербо и Херонимо дела Консепсьон. Их исторические и географические труды были настолько хорошо продуманы и убедительны, что и я сам в свое время поддался их обману (1977, гл. 22). Использованные источники были безупречны, так что многие их сведения подтверждаются сегодня при археологической проверке на местности. Но даже это обстоятельство еще не делает «Хроники» подлинными. Несмотря на наличие соответствующих списков, доисторических иберийских царей никогда не существовало, как и царей древней Греции, Рима или Халдеи. Обладая прекрасными знаниями античности, поддельщики всех этих списков успешно имитировали историчность и порой «попадали прямо в очко», но очередность, датировка и имена собственные этих «правителей» суть чистый вымысел.

Существует королевский список, начинающийся с Тубала, первого царя Испании после Всемирного потопа в 2102 году до н. э. Тубал и начал заселять и осваивать страну, распространять в ней культуру. [40] Далее следуют в пестрой последовательности звучные имена основателей городов и религиозных деятелей, предводителей кавалерии и меценатов наук, герои и мыслители, династические войны и завоевательные походы, даже изгнания. Всплывают такие известные имена, как Геркулес, Геспер и даже мятежник Како, которому посвящен период с 1303 до 1267 года до н. э. О Како рассказаны забавные эпизоды, так что он, за исключением датировки, выглядит почти как лицо историческое. «Если это и неправда, то хорошо придумано», – говорят в этом случае итальянцы.

И по сей день многие ученые, раскапывая никому сегодня более не известные древние города, сведения о которых содержатся в подобных хрониках, поражаются достоверности описаний и принимают все за чистую монету. Однако руины древних городов и крепостей в эпоху Чинквеченто (XVI век) были известны гораздо лучше, чем сегодня, их было в то время трудно скрыть от любопытного взгляда современника. Руины эти описывали многочисленные любители старины, исследовавшие развалины в поисках сокровищ и произведений искусства.

В свое время меня должно было насторожить само имя основоположника, внука Ноя Тубалачо. В католической Испании только библейское имя давало шанс для привязки к мировой истории, куда нужно было поместить и древних иберийских царей. Или упоминание Геркулеса, который, в соответствии с легендой, путешествовал по западным странам. Такие «перекрестные подтверждения» слишком уж явно бросаются в глаза.

В 1977 году я писал (с. 412): «Источники по древней истории Иберийского полуострова столь же надежны, как и истории других очагов цивилизации: Манефона из Египта, Бероза из Халдеи, Евсевия и т. д.». Сегодня я вынужден повторить эту фразу, вкладывая в нее прямо противоположный смысл: столь же «надежны», то есть никчемны (не обладают ни малейшей исторической ценностью).

И в этом случае тоже стал различим и ясен повод для фальсификации. Помимо повального увлечения поисками древних предков и величественного прошлого, из работы Педро де Медины, профессора в Алкале, вычитывается актуальный для того времени (1540) политический заказ испанских правителей: историческое обоснование и оправдание испанских притязаний на Южную Италию.

Что же останется от этого пестрого ковра (кстати, Stromata, «Ковры», назвал свой исторический трактат Клементий Александрийский), если его историческую подкладку мы выбросим за ненадобностью? Фантастическую картину эпохи Возрождения, невероятный творческий потенциал, создавший многоплановое самосознание, во всех смыслах способствовавший развитию нашего сегодняшнего культурного уровня. Другими словами: даже после первого разочарования я не могу проклинать «Широкомасштабную Операцию» и презирать ее творцов. Однако необходимо исследовать процесс ее осуществления и след, оставленный ею в наших исторических представлениях [41].

Антонио и его «Критика вымышленной истории»

Расцвет эпохи Гуманизма в Испании, наступивший после окончательного завоевания Андалусии в 1492 году, связан с фигурой многоуважаемого и высокообразованного иезуита Иеронима Романа де ла Игуэра Толедского (1538-1611), позднего и с легкостью разоблачаемого фальсификатора. На данном примере мне хочется продемонстрировать некоторую специфику, которая позволит взглянуть на «Широкомасштабную Операцию» в ином свете.

Этого блестящего знатока древней истории иезуиты вербовали в свои ряды еще в 1563 году, но безуспешно. Игуэра долго противился и вступил в Орден только в 1590 году. В 1611-м, в последний год его жизни (по другим данным – в 1619 году), в Сарагосе вышел из печати объемный исторический трактат Игуэры, некоторое время до того ходивший в рукописи.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22