– ГПУ – оно и в Африке ГПУ, – доходчиво разъяснил Спартак Иванович. – Приехал, небось, наган достал, и прописали. Как миленькие.
      – По метрике?
      – Ну да.
      – А кто ж там жил? После смерти Полякова? – не понимала Таня.
      – Кто жил, не знаю. А кто прописан был, знаю.
      – Кто? Спартак, не издевайся, говори, – прикрикнула Татьяна.
      – Прописана там была до сорок восьмого года... – Спартак Иванович сделал эффектную паузу, – Анна Георгиевна Наруцкая. Ну что, убил я вас?
      – Наповал, – признал Антон. – Но как же один из близнецов Годлевичей превратился в Поляков а?
      – Элементарно, Ватсон, – хохотнул Яхненко. – Когда второй Годлевич там появился? В сорок восьмом году, когда ему восемнадцать исполнилось, правильно?
      – Его что, в детдом сдали из роддома? – догадалась Таня.
      – Правильно, Танюха, соображаешь. Одного младенца Годлевич готов был пристроить, а вот двоих не потянул бы, вот и пришлось сдать в детдом. Говорю дальше: в восемнадцать из детдома его выпихнули. Годлевич еще сидел, последние денечки досиживал, но Наруцкая ребеночка из виду не выпускала все эти годы. Я нашел такую тетку прикольную в детдоме, всех помнит. Она и Наруцкую вспомнила, та мальца навещала все эти годы.
      – Я, кажется, понял, – медленно сказал Антон. – Когда воспитаннику исполняется восемнадцать лет, ему должны жилье предоставить. А тут оказалось, что есть квартира, в которой прописан Поляков Герард Васильевич. Правда, он по документам был старше на шесть лет, но кого это волновало. Так что из детдома субъект вышел Ивановым Петей, а в квартирку въехал Поляковым Герардом Васильевичем.
      – И что, никто не проверял, что ему лет меньше? – усомнилась Таня.
      – Да кто его знает, – махнул рукой Спартак. – Может, и не проверяли. Так что старушки его воспринимали именно как Полякова.
      – Слушайте, а ведь сам он Покровских воспринимал не как соседок, – вдруг сказал Антон. – Помните, Покровские рассказали, что он на Ангелину набросился? Ведь именно на Ангелину! Спартак Иванович, а вы на вскрытии не были?
      – На каком вскрытии? – удивился Спартак. – Ты про мужика с ножом? Он же не умер, он в реанимации.
      – Ах да, я все время забываю, – спохватился Антон. – А вы не знаете, у него родимое пятно есть на бедре?
      – У него – не знаю. А у обеих бабушек есть, я им на всякий случай освидетельствование провел. Странные такие родимые пятна, будто губки бантиком. Как поцеловал кто... Сам-то я не видел, мне Лариса, эксперт, рассказала.
      – Значит, «Поляков» знал, что Ангелина – его мать, – уверенно сказал Антон. – Он и набросился на нее на лестнице, и платье ей порвал, чтобы найти родимое пятно и убедиться, что она его мать.
      – Может, и так, – согласился Спартак Иванович. – Ну что, пока все понятно? Тогда давайте смотреть дальше.
      – Герард забрал зеркало из дома Паммеля, – говорила Покровская, не теряя достоинства, – и спрятал в надежном месте.
      – Вы знали, где? – раздался голос Спартака Ивановича.
      Старушка покачала головой.
      – Он не говорил нам, но мы знали, что придет наш час. И вот умер хранитель. Сам Герард не мог придти туда, не возбуждая подозрений. Мы наняли мужчину, Герард велел ему назваться Поляковым. Тот все сделал, как надо, снял слепки с ключей, а ночью Герард забрал нашу реликвию.
      – А что сталось с мужчиной, которого вы наняли?
      – Мы пригласили его в гости, – спокойно ответствовала Покровская. – И угостили его водкой. Не очень хорошего качества. И он умер.
      – А зачем вы сказали милиции, что это Поляков?
      – Ну, надо же было куда-то девать труп, – невозмутимо рассказывала Екатерина Модестовна.
      Потом она рассказала, что молодой следователь, который искал зеркало, хотел встать между ними и реликвией.
      – Чем вы ударили его? – спросил голос Яхненко.
      – Мраморной статуэткой.
      – А зачем убили «Полякова»? На ноже – отпечатки ваших пальцев.
      – Он трус, – презрительно сказала Покровская. – Он повел себя, как трус, увидев тело следователя...
      Выключив видео, Спартак Иванович, естественно, достал из портфеля бутылочку родимой, как он изящно выразился. Татьяна, как человек опытный, из своей сумки тут же извлекла довольно приличные продукты, которые в данной ситуации могли именоваться исключительно закуской.
      – Ну что, голубочки, хлобыстнем за успешное раскрытие? – предложил жизнерадостно Спартак Иванович, разливая «родимую» по мензуркам, найденным им по дороге в палату на медицинском посту. Спартак не был бы Спартаком, если бы не выпросил у медсестры эту экзотическую посуду.
      Как раз в этот момент в палате появился репортер, Руслан. Он оглядел натюрморт с водочкой и закуской, и понимающе кивнул.
      – Вот и открыл ты, Антоша, свое истинное лицо. А в редакции все непьющего из себя корчил.
      Он присел на край кровати и поискал взглядом четвертую мензурку. По суда была немедленно выдана, Спартак Иванович несказанно обрадовался приходу нормального человека, способного поддержать компанию. Все познакомились, подружились, Спартак с Русланом даже обнялись после очередной мензурки, и Руслан выложил добытую им информацию.
      – Вы знаете, друзья мои, с кем вас столкнула судьба? Анна Наруцкая была одним из лучших агентов НКВД, а потом и ГПУ. А завербовал ее не кто иной, как Тойво Саволайнен. Эти старые партийцы умели работать, черт побери. Ей ничто не было страшно, ею так дорожили, что она вертела своими кураторами, как ей в голову взбредало. Именно она, по заданию своих кураторов, заставила Паммеля сделать из старинного зеркала интегральную пластину. Поначалу это изобретение было засекречено, и только в семидесятых годах запрет был снят. Именно она явилась виновницей отставки Полякова, а потом и ареста Паммеля. Причем мой источник утверждает, что стоило очередному любовнику наскучить ей, как он оказывался в застенках. Как вот эта сплетня проскочила в газеты, уму непостижимо, – он потряс заметкой от 17 ноября 1923 года, рассказывающей про страшную смерть Полякова.
      Таня с Антоном слушали его, раскрыв рты. Даже Спартак забыл снова наполнить мензурки.
      – И еще мой источник мне нашептал, что у нее даже была роскошная конспиративная квартира. Где-то в Семенцах, точно адреса он не знает.
      – Мы знаем, – переглянувшись со Спартаком, сказал Антон.
      – А когда она умерла? – спросила Таня репортера, горько сдвинув брови.
      Репортер помолчал, болтая по дну мензурки каплю водки.
      – А вот этого, девочка моя, никто не знает. О дате смерти Наруцкой в НКВД ничего не известно. И где ее могила, история тоже умалчивает. А может, она не умерла вовсе, а? Более того, никто не видел ее старой. Может, она просто прячется от времени в зеркале?
      Он хитро взглянул на Таню. Все замолчали, и это молчание почему-то было тягостным. Паузу прервал Спартак Иванович.
      – Давайте, что ли...
      Увлекшись разливанием, он не договорил, но все поняли. Как только он поднял мензурку, налитую «с горочкой», у него в портфеле зазвонил мобильный телефон. Антон с Таней, еле сдерживая смех, наблюдали, как Яхненко принимал решение: сначала выпить или сначала ответить на звонок. Все-таки он сначала опрокинул мензурку водки, и только потом рявкнул в трубку:
      – Але! Спартак на проводе.
      – Спартак Иванович, это с экспертизы говорят, – донесся из трубки громкий голос звонящего. – Беда у нас приключилась...
      – Господи, что еще? – простонал Яхненко; мол, только расслабился, и на тебе, беда какая-то. Антон с Таней напряглись.
      – Вы нам зеркало на экспертизу прислали, такое редкое, – ныл голос в трубке.
      – Ну? И что с ним случилось?
      – Разбилось оно...
      – Что?! – страшно крикнул Спартак Иванович.
      Таня, не сводя глаз с Яхненко, схватила Антона за руку.
      – Разбилось, вдребезги разбилось, – причитал голос. – Что же делать?
      Спартак Иванович грязно выругался и отключился. Вид у него был расстроенный.
      – Слыхали? – пожаловался он. – Зеркало раскокали, негодяи. Ну и что теперь прикажете делать?
      Антон молчал. Сначала он испытал чувство, близкое к отчаянию. А потом даже рассердился на себя. Ну что ему до этого зеркала, что? Разбилось и разбилось. Дверь в зеркало закрылась, только и всего. И роковая женщина больше никогда не выйдет оттуда на охоту за судьбами. И ничего плохого больше никогда с ними не случится.