— Встречаемся в бистро, — сказал любимый мужчина, поняв, что клиент, то есть я, в кондиции и пора ковать железо. — Пока я в пути, ты выбирай еду и ни в чем себе не отказывай.

— А ты скоро?

— Лечу на крыльях любви, — заверил он и отключился, пока я не успела передумать.

Положив трубку, я с большим удовольствием покрутилась перед зеркалом, проверяя, в каком ракурсе я наиболее выгодно смотрюсь. Сегодня я в короткой куртке и в юбке, строгой на первый взгляд, — прямой, из черного сукна, длиною до середины икры; а на северо-западе у нее разрез до бедра, и когда я иду, получается, что одна нога у меня в миди, а вторая в мини. Как-то, наблюдая, как я собираюсь на работу в этой юбке, мой пытливый ребенок задал вопрос, почему я не надеваю колье из речного жемчуга, которое они с бабушкой подарили мне на день рождения. Я ему разъяснила, что колье — украшение к праздничной одежде, а на работу надо одеваться скромно. На это мой Хрюндичек сказал: «Не понимаю, о какой скромности может идти речь, когда ты в этой юбке…» Устами младенца!

Может, и не зря мой бывший муж запрещал мне эту юбку носить и даже как-то порывался ее сжечь.

Горчаков называет эту юбку «достояние республики» и утверждает, что если вид женских ног повышает настроение, то общественный долг женщины — демонстрировать их как можно чаще. Правда, тут же он подкусывает меня тем, что у нашей помощницы прокурора Ларисы Кочетовой ноги длиннее, на что я неизменно отвечаю, что хоть у нее длиннее, а у меня красивее.

На часах было без пятнадцати три, я рассчитала, что максимум к четырем я вернусь на рабочее место и, будучи сытой и умиротворенной, принесу гораздо больше пользы обществу, чем голодная, уставшая и злая, как сейчас. И займусь сначала обдумыванием предстоящего допроса фигуранта Пруткина, а потом прикину, с чего начать по материалу на Денщикова, а если успею, то еще переделаю формулу обвинения по одному из своих старых дел — если удастся завтра попасть в тюрьму, заодно перепредъявлюсь клиенту, благо его адвокат сейчас бывает в тюрьме ежедневно.

Более того, я даже успела набрать номер телефона, указанный в заявлении Скородумова, и мне тут же ответил глуховатый, но не лишенный приятности мужской голос.

— Олег Петрович?

— Да, это я. Если я не ошибаюсь, со мной говорит Мария Сергеевна?

Если он хотел меня удивить, то своей цели он достиг на сто двадцать процентов.

— Я из прокуратуры, — на всякий случай уточнила я.

— Я понял, — отвечал мой проницательный собеседник.

Ладно, потом я разберусь, как он меня вычислил, а пока не подам и виду.

— Олег Петрович, вы могли бы подойти ко мне завтра? Желательно пораньше, я бы хотела с вами побеседовать.

— Очень удачно, что вы позвонили, — ответил он. — Я собираюсь сейчас уехать за город и вернусь только к утру. В девять тридцать я могу быть у вас.

Это подходит?

— Очень хорошо.

— До завтра.

Слегка озадаченная, я подкрасила правый глаз, а с левым все было в порядке, заглянула в канцелярию и предупредила Зою, что буду в бистро напротив.

Зоя вдогонку крикнула мне:

— Маш, до тебя дозвонились по материалу? Минут пять назад звонили, спрашивали, у кого заявление Скородумова. Я дала твой телефон…

— Да, Зоечка, все в порядке!

Таким образом, грамотно распланировав остаток своего рабочего дня и начало следующего, через полчаса я уже сидела в теплом кафе напротив Сашки, на которого с большим интересом посматривали две шикарные девицы из-за соседнего столика, вдыхала аромат жареной картошки и, улыбаясь, мысленно показывала девицам кукиш.

— Как Гошка? — спросил любимый мужчина, поглаживая мою руку на глазах у девиц.

— Что-то он сегодня вялый, спать лег днем. Не заболевает ли?

— Полечим, Машуня, уж что-что, а горчичники поставить я сумею, со своим медицинским дипломом.

— Это вызовет волну протеста.

В прошлый раз мой ребенок, узнав, что принято решение подвергнуть его такой экзекуции, намазюкал на картоне лозунг: «Скажи горчичникам нет!», прицепил картонку к швабре и маршировал по квартире со свирепым видом до тех пор, пока Сашка, хохоча, не заявил, что от смеха у него руки дрожат и он боится промахнуться горчичником.

— Тебе удобно? Не дует? — заботливо спросил Саша. — Может, пересядешь на мое место?

— Ты что, не знаешь, что женщина в злачных местах должна сидеть лицом ко входу?

— Почему? — удивился Сашка.

— Деревня! По правилам хорошего тона. Это очень легко запомнить, есть такой анекдот: двое сидят в ресторане, женщина достает пудреницу и начинает пудрить нос, а мужчина вдруг падает на пол. Официант наблюдает эту картину, видит, что мужчина не встает, подходит к столику, наклоняется к женщине и тихо говорит ей: «Мадам, ваш муж упал под стол!» Женщина, продолжая пудрить нос, отвечает: «Нет, мой муж входит в дверь».

Любезный бармен принес Александру бифштекс с цветной капустой, а мне жареную треску весьма аппетитного вида, и я, наслаждаясь моментом, отломила золотистый кусочек рыбы и поднесла вилку ко рту. Пахла треска изумительно, а попробовать ее на вкус мне не удалось. Поскольку я в соответствии с правилами хорошего тона сидела лицом к дверям, я сразу увидела начальника криминальной милиции нашего района — он влетел в бистро и принялся нервно оглядывать столики. Понятно, кого он искал.

Я положила вилку с куском рыбы на тарелку и помахала ему рукой. Он подскочил к нашему столику со словами:

— Ну, слава Богу, ты здесь. Собирайся!

Он снял с вешалки мою куртку и встал около меня, держа ее так, что мне оставалось только всунуть руки в рукава.

— А что случилось?

— Взорвали депутата Госдумы Бисягина. Давай быстрее! — он даже притопнул ногой.

— Да я и депутата такого не знаю. Может, я доем? — еще пыталась поторговаться я.

— Теперь все узнают… Какое «доем»! Там уже прокурор города и наши генералы в полном составе понаехали.

— Да и плевать, без меня все равно не начнут, — расслабленная уютной атмосферой, я выказывала полное отсутствие служебного рвения.

— Марья, если ты хочешь прокурору города объяснять, где ты была, это твое дело. А у меня еще все впереди, я хочу карьеру делать. Там уже наш поручик Голицын топчется, я сказал, что сейчас тебя привезу. Короче! — он потряс моей курткой, которую продолжал держать как гардеробщик. — Ну!

— Может, ты пока в прокуратуру зайдешь за моей дежурной папкой? А я доем…

— Вот тебе папка, я у Горчакова взял.

— Вот бы и взял Горчакова вместе с папкой, а я бы спокойно пообедала.

— Слушай, мне надоел твой гнилой базар. Вредно столько есть. Одевайся! — он снова потряс курткой.

Мне ничего не оставалось, как покорно влезть в рукава и повилять хвостом перед Сашкой: «Прости, если можешь!»

Сашка грустно кивнул и даже отставил свой бифштекс. Девицы за соседним столиком с интересом наблюдали за происходящим, не веря своему счастью.

Начальник уголовного розыска схватил меня за руку и потащил к выходу. У самых дверей он спросил:

— А это твой мужик, что ли?

Я кивнула, и он, обернувшись к Сашке, поклонился и сказал:

— Здрасьте!

В следующее мгновение он уже захлопывал за мной дверцу автомобиля. За руль он сел сам.

Повидала я на своем веку лихих водителей, каталась по необходимости с профессиональными каскадерами, желавшими произвести на меня впечатление, а также с нетрезвыми операми, что значительно страшнее.

Но эта поездка все затмила. По самой оживленной магистрали города, в самое «пиковое» время, по мокрому асфальту, через десять светофоров мы промчались, ни разу не остановившись, распугивая народ ревом сирены.

Тормознули мы как вкопанные возле замечательного дома на улице имени великого писателя. Я перевела дух и осмотрелась.

Безусловно, нам нужно было в угловую парадную. Перед ней было тесно от ухоженных машин руководителей ГУВД и прокуратуры, вокруг небольшими группами стояли люди в милицейской форме и гражданской одежде, которая выглядела так, что их профессиональную принадлежность не только не скрывала, а, наоборот, подчеркивала. А вот и сотрудники убойного отдела, невозмутимо курящие на ветерке.

Пока я натягивала перчатки, из парадной вышел молодцеватый красавец в серой генеральской шинели, сидевшей на нем как военная форма на белогвардейце аристократических кровей. Вообще он выглядел как киношный персонаж, прямо Штирлиц, и это поначалу вызывало легкое раздражение, поскольку резало глаз на фоне сутулых и мятых его сослуживцев. Генерал Голицын своей белогвардейской фамилии соответствовал и имел прозвище, конечно же, «поручик Голицын». А вообще он был очень дельным мужиком. Прошел классический путь от рядового опера до заместителя начальника ГУВД, возглавляющего уголовный розыск, то есть службу знал туго, не какой-нибудь партийный выдвиженец. (Были такие в главке; генерал мог зайти в кабинет к следователю, выслушать доклад: «Товарищ генерал, провожу очную ставку по уголовному делу», и сделать замечание, почему следователь одновременно двоих допрашивает, так нельзя; следователь ему — да это же очная ставка, понимаете? А генерал свое гнет: понимаю, но все равно не положено, пусть один в коридор выйдет.) Я с Голицыным пару раз сталкивалась на местах происшествий и всякий раз бывала приятно удивлена тем, что есть же, оказывается, грамотные начальники, которые не топчут следы, не создают нервозную обстановку, и, что меня особенно поразило — заботятся о подчиненных. Если приезжал Голицын, все вопросы тут же решались. Машина нужна — пожалуйста, специалисты требуются — сейчас будут, в шестнадцать часов привезти горячий обед всей группе, ну и так далее. Видно было, что мужик хороший, даже странно, что до генерала дослужился, да еще и с такой внешностью…

Опера про него с гордостью говорили: «Наш — самый молодой генерал в главке», сорок девять лет, хотя выглядел он намного моложе, а седой висок только шарма ему придавал; в общем, Господь Бог ему отмерил полной пригоршней.

Голицын широким шагом подошел к машине, открыл дверцу и помог мне выйти.

Это было совершенно не лишним, из «форда» с его низкой посадкой вылезать было не так просто, и когда я поставила на асфальт ногу, разрез моей юбки распахнулся, обнажив другую ногу почти до бедра; при этом бравый «поручик» окинул ее весьма одобрительным взглядом.

Поправив юбку, я поздоровалась с ним, и он ответил:

— Здравствуйте, Мария Сергеевна! Прошу!

Поразившись тому, что он помнит мое имя-отчество, я проследовала за ним к парадной; тут зазвонил мобильный телефон, который Голицын держал в руке, и он, коротко извинившись, отошел в сторону и стал вполголоса что-то говорить в трубку, а я поинтересовалась у оперативников из убойного, почему они торчат на улице, а не на месте происшествия. Они дружно хмыкнули, а начальник отдела Мигулько объяснил, что в парадной не протолкнуться от генералов…

— Вы мне хоть расскажите толком, что стряслось, — попросила я.

В перерывах между затяжками Костя Мигулько поведал, что депутат Государственной Думы Бисягин, занимавший в этой парадной две квартиры, то есть целый этаж, в два часа дня почувствовал себя плохо, сказал референту, что поедет домой отлежаться, и в сопровождении охранника, а по совместительству — водителя, уехал из офиса. Из машины позвонил по мобильному телефону в квартиру, попросил домработницу приготовить ему крепкого чаю, предупредил, что подъезжает и через пять минут будет дома. Обычно водитель-охранник сопровождал его до дверей квартиры; и этот день, судя по всему, исключением не был. Взрыв произошел, когда Бисягин с охранником вошли в лифт; двери, наверное, еще не успели закрыться, поскольку несчастных разметало по всей площадке первого этажа. Кое-где в доме вылетели стекла; обалдевшие жильцы, из тех, кто днем был дома, высыпали на лестницу и увидели раскуроченный лифт, опаленные стены, а возле лифта — человеческие останки в лужах крови. Вызвали «скорую помощь»; но доктора, через проем входной двери увидев отдельно лежащие руки, ноги и головы, даже входить в парадную не стали, в машине заполнили карту выезда — «смерть до прибытия», и поехали по своим делам дальше.

Подошедшие как раз в этот момент работники милиции осмелились приблизиться к тому, что осталось от тел, и в кармане куска куртки, надетого на кусок туловища, обнаружили бумажник с документами — водительские права, удостоверение помощника депутата Бисягина; жильцы любезно показали квартиру депутата.

Домработница долго открывать не хотела — готовила чай хозяину, ведь с минуты на минуту должен был появиться, и даже то, что дом тряхнуло как от извержения вулкана, ее от этого занятия не отвлекло. Наконец ее удалось выманить на лестницу, и по ботинкам, портфелю и остаткам пальто она опознала хозяина, а заодно предоставила уголовному розыску ценную информацию о том, что Юрий Петрович Бисягин занемог внезапно и принял решение уехать домой всего за полчаса до смерти.

Работники милиции, у которых ноги подкосились уже при виде удостоверения помощника депутата, окончательно затосковали после опознания самого депутата Госдумы. Все прекрасно понимали, что это значит: ничего хорошего.

Мигулько мне напомнил, как неделей раньше воскресные новости по телевизору начались сообщением о гибели депутата Законодательного собрания под автоматным огнем в подъезде собственного дома, на улице, пролегавшей через наш район и два соседних. В момент, когда диктор закрыл рот, перед телевизорами одновременно напряглись три начальника отделов по раскрытию умышленных убийств; когда на экране показался номер дома, напряжение отпустило двоих, в том числе и Костю, а третий, из соседнего района, захотел повеситься. Так Костику Мигулько весь день звонили знакомые и говорили: «Старик, грешно, конечно, это, но я тебя от души поздравляю!»

— А эксперты-то приехали? — безнадежно спросила я.

— Да сразу, вместе с генералами.

— А где? — покрутила я головой, прекрасно зная, что, пока не приехал следователь прокуратуры, эксперт-медик на место происшествия не ступит.

— Да вон, все в ПКЛ[1] сидят, во дворе. — Мигулько кивнул на подворотню. — Без тебя не начинали. Криминалист, правда, сразу посмотрел лифт.

— Радиоуправляемое?

— Похоже, что да.

— А где был тот, кто кнопочку нажимал?

— Да кто ж его знает? Пока не смотрели.

— Костя, а из городской кто приехал?

— Прокурор города, начальник следственного управления, начальник отдела по расследованию особо важных дел и еще какой-то мужик, я его не знаю, — добросовестно перечислил Костя.

— А важняка не привезли?

— Нет, начальники тут битый час решали, кто осматривать будет, прокуратура или ФСБ; когда решили, что прокуратура, стали базарить, городская или районная…

— Ну?!

— Ну, и решили, что ты осмотришь.

— Спасибо им за доверие… — пробормотала я. — Ну, и где все?

— Главные прокуроры пошли туда… — Костик показал на парадную.

— Что, лично осматривать? — удивилась я.

— Ну прямо! Соболезновать. Тот, которого я не знаю, в ПКЛ сидит.

— А вы чего ждете? Работать пора.

— Ждем указаний.

— Надо в офис ехать, там обыск сделать, пока не поздно, референтов допросить, информацию снять с телефона и компьютеров, — ну, в общем, чего я вас учу, сами знаете.

— Да знаем, все уже в низком старте, давай бумажки на обыск.

— Сейчас устроюсь где-нибудь и напишу. Костя, получается, что о том, что Бисягин домой поехал в такое неурочное время, знали как минимум трое: референт, водитель и домработница?

— Причем водитель вместе с шефом сыграл в ящик.

— Но это не исключает того, что он с кем-то поделился своими знаниями. Вы там выясните, была ли у него трубка или хотя бы телефонная карта, будем запрашивать информацию. А может, он из офиса звонил перед выездом…

— Эх, десять лет назад все бы в камере по трое суток попарились: и референт, и домработница… — ностальгически вздохнул Костик.

— Вот этого не надо.

По бомжацким вариантам, действительно, все окрестные гопники через камеру проходили, — они только радовались, хоть горячей пищи три дня поедят, зато кто-нибудь из них в конце концов говорил то, что нужно. А с приличными людьми по-другому работали. Попробовал бы ты посадить в камеру депутатского референта!

— Десять лет назад убийство депутата и в страшном сне не привиделось бы…

А если бы и привиделось, прокуратуру с милицией к нему бы и на пушечный выстрел не подпустили, «Кей-джи-би» все бы подмяло.

— И слава Богу. Ладно, пойду за экспертами. Медик-то, понятно, меня ждал, а вот криминалист мог бы и поработать, хотя бы видео и фото сделать.

— Как же он сделает? Там в кадре будут одни генеральские спины. Иди уж ты, генералитет разгони, чтобы мы могли хотя бы по квартирам пройтись.

Подошел генерал Голицын, который наверняка слышал последние слова, но не подал виду.

— Сейчас, ребята, шишки начнут разъезжаться, под ногами путаться перестанут, и тогда по коням, — сказал он операм. — Следователя ввели в курс дела?

Мигулько подтвердил, что ввели.

— Сергей Сергеевич, а с транспортом не поможете? Нам бы до офиса бисягинского доехать, может, там компьютеры изъять придется, и еще в парочку адресов, — ловко воспользовался он ситуацией.

— О чем речь, ребята. Двух «фордов» вам хватит? Мария Сергеевна, а вы тоже можете приступать.

— Сергей Сергеевич, — я отвела его в сторону. — Если взрывное устройство радиоуправляемое, где нажимали на кнопочку? Нажали-то ни раньше ни позже — аккурат когда они в лифт вошли, значит, наблюдали. На улице стоять рискованно, в парадной тем более, смотрите, как все внутри пострадало. Где был наблюдательный пункт?

— Хотите с него начать? Сейчас покажу вам, — невозмутимо ответил Голицын.

— Видите трехэтажное здание наискосок? Во-он там чердачное окно, заметили? Из него хорошо видна эта парадная, а если воспользоваться оптикой, то сквозь стекла входной двери площадка первого этажа и двери лифта — как на ладони.

Я с уважением посмотрела на генерала.

— Надеюсь, там пост выставили? Хоть там стадо слонов еще не пронеслось?

Голицын наклонился к моему уху:

— Пост не выставили. О том, что наблюдать можно оттуда, еще никто не знает.

— А вы откуда?..

Так же на ухо мне Голицын сказал:

— Я же в этом районе розыскником начинал. Еще зеленым опером все чердаки и крыши излазил. Кроме того чердачка, негде было наблюдателю сидеть.

— Сергей Сергеевич, сейчас мы с медиком определимся, и с криминалистом, а пока они кишки собирают, мы с вами прогуляемся на тот чердачок, хорошо?

Он кивнул, а я отправилась во двор, где от громового хохота членов следственно-оперативной группы раскачивалась ПКЛ.

«Рафик» кримлаборатории занимал единственное свободное от иномарок место, напротив перегруженных мусорных баков, и озоном там не пахло. Я подумала, что, сколько бы денег ни было у современных нуворишей — а дом так и дышал достатком, — чистый воздух они в этой стране купить пока еще не в силах…

Вокруг бачков чисто символически махала метлой пожилая дворничиха в грязно-белом фартуке поверх ватника и с откровенным интересом наблюдала за происходящим. Я машинально отметила, что ее обязательно надо будет допросить, — уж если кто-то посторонний возле дома или в доме сшивался, она точно должна была его срисовать, — и распахнула дверь «рафика».

— …Я спрашиваю: «Больной-то ходит?» Они мне отвечают: «Ходит, но только под себя», — донесся из чрева кримлаборатории жизнерадостный голос эксперта Задова, это он, как всегда на происшествиях, к большому удовольствию окружающих вспоминает свою работу на «скорой».

— А вот и нежный лик прокуратуры показался, — так же жизнерадостно приветствовал он меня, когда я заглянула в салон, — не прошло и года!

— Лева, у нас в университете на конкурсе плаката первое место заняла картинка черепахи с синей мигалкой на спине, а назывался этот плакат «Выезд следственной группы на место происшествия»…

Задовтравил своибайки вкомпании самого крупного специалиста-криминалиста в главке — Жени Болельщикова. Обычно дежурный следователь, если народу на выезд собирается больше, чем обычно — стажеры какие-нибудь прибиваются, практиканты, журналисты, — интересуется: «А кто из криминалистов едет?» — и, узнав, что Болельщиков, тяжело вздыхает — значит, все в машину не влезем, кому-то придется у Жени на коленях сидеть. Впрочем, Женя не в претензии, да и молоденькие практикантки, удобно устроившись на его широких мягких коленях, не жалуются.

Третьим в салоне был, к моему удивлению, начальник отдела по надзору за прокурорским следствием Андрей Иванович Будкин. Он тихо сидел на заднем сиденье, нахохлившись и не привлекая к себе внимания, и оживился, только увидев меня, — первое знакомое лицо в этом, на его взгляд, хаосе. И зачем только его вытащили сюда из теплого кабинета?

— Андрей Иванович, а вы-то здесь какими судьбами?

— Начальство распорядилось…

— Вы пойдете осматривать? — я могла бы и не спрашивать, и так было заметно, что ему и в кримлаборатории-то неуютно, а среди окровавленных тел вообще кондрашка хватит.

— Что вы, что вы! Я здесь посижу, на случай, если у вас возникнут какие-нибудь вопросы по тактике и методике осмотра, вы тогда подойдите, я вам помогу советом.

Я кивнула, а Болельщиков, протискивавшийся мимо меня со своей аппаратурой, шепнул мне на ухо:

— Ты лицо-то попроще сделай, а то тебя всю перекосило!

Я вместе с Болелыциковым отошла от машины и тихо пожаловалась ему:

— Перекосит тут! Ты знаешь, сколько лет я в следствии работаю? Двенадцать!

Трупов осмотрела больше, чем он дней прожил. А этот… Да он ни разу в жизни к трупу не подошел, не барское это дело, в кабинете зарплаты ждал, бумажки с места на место перекладывал. А туда же, учить меня будет, как место происшествия осматривать!

— Спокойнее, Марья, ты что, не знаешь, что те, кто сам работать не умеет, те учат других, как надо работать. Задов, ну ты идешь? — обернулся он к машине.

Но вместо Задова в дверях машины показался прокурор Будкин.

— Мария Сергеевна! — истошно закричал он. — Вернитесь на секундочку! Вам предстоит осматривать место взрыва! Вы читали письмо Генеральной прокуратуры о том, что в Московской области подорвалась следственно-оперативная группа? Там под трупом лежала взрывчатка, а следователь с медиком труп перевернули и взлетели на воздух! Вы поняли? Сначала надо проверить, нет ли и тут под трупами чего-нибудь такого. Сами туда не лезьте, у вас для этого есть оперативники…

Я, сгоряча решив, что он может что-то умное сказать, поначалу слушала этот бред с вниманием, но потом махнула рукой и, не дождавшись конца напутствия, побрела к парадной.

— Женя, сними на видик подходы к парадной, и окрестные дома, и вон тот трехэтажный домик, ладно? — показала я Болелыцикову. — А я пройдусь до верхнего этажа, посмотрю, что там.

Поскольку лифт был занят потерпевшими, я, доверив Доктору Задову свою дежурную папку, пошла наверх пешком. На пятом этаже я нос к носу столкнулась с прокурором города, выходившим из квартиры за солидной дверью. Он мазнул по мне взглядом и, не признав коллегу, заторопился вниз. Из окна парадной я видела, как он сел в машину и укатил. Сожаления я не испытала.

Вниз я спустилась, когда криминалист закончил съемку и освободил нам с доктором поле деятельности. Только я пристроилась с протоколом на коленях в углу парадной, как подошел генерал Голицын. Насколько я поняла, он проводил прокурора города и, судя по всему, тоже вздохнул свободно. Голицына сопровождал Костя Мигулько.

— Мария Сергеевна, не хотите в квартиру к Бисягину заглянуть, пока не начали? — осведомился Голицын.

— Загляну, конечно.

Мы гуськом отправились наверх. На втором этаже мои спутники остановились.

Я немного подождала и начала подниматься дальше.

— Куда вы, Мария Сергеевна? Квартира — вот она, — показал Голицын на дверь на площадке второго этажа.

— Эта? Вы уверены?

— Абсолютно, я там уже был, — заверил он меня.

— А вторая где? У него же две тут?

— Вторая напротив.

— Странно… А что же тогда на пятом этаже?

— А при чем тут пятый? — удивились оба моих спутника.

— Сама не знаю, — ответила я, соображая, зачем прокурор города, лично посетивший место преступления, что бывает крайне редко, заходил в квартиру на пятом этаже. Я-то, увидев, как он выходил из квартиры, и не засомневалась, что он бегал выражать соболезнование, но раз это была не бисягинская квартира — что он там делал? Странно… Конечно, у него там могут знакомые жить, и он, к примеру, зашел узнать, не пострадали ли они от взрыва, но все-таки…

Мы деликатно позвонили в дверь, нас долго обозревали через видеоглазок, и наконец решились открыть. Войдя в необъятный холл с шелковыми обоями, кожаными диванами и антикварными вазами, Мигулько тихо сказал:

— Ранние трупные явления…

— Чего-чего? — не поняла я.

— Такие жилищные условия — верный признак скорой смерти хозяина. В таких интерьерах долго не живут.

— Что, в восьмикомнатной коммуналке с ранее судимыми спокойнее живется? — намекнула я на мигулькинские жилищные условия.

— Я тебя уверяю!

Держась за стену, к нам вышла вдова депутата. Я спросила, не позволит ли она сотрудникам уголовного розыска осмотреть в общих чертах квартиру, и в основном кабинет ее мужа, — возможно, они найдут что-то, что поможет розыску преступников.

— Ах, делайте что хотите! — махнула рукой вдова и, одной рукой придерживая на лбу мокрое полотенце, а второй опираясь на стену, ушла, как я поняла, в спальню.

Мы с Костей переглянулись: «Карт-бланш, батенька!» Хорошо, что можно обойтись без обыска и культурно оформить все осмотром. Суть та же, а разница огромная, особенно с таким контингентом.

Голицын предложил помочь Костику. Видно было, что генерал хочет заняться чем-то дельным, вспомнить свое боевое прошлое. Я со спокойным сердцем оставила их в квартире, подумав, что на чердак следует идти после осмотра места происшествия, и вернулась к станку, в смысле — к протоколу. Криминалист Болельщиков показал мне в углу рассроченной лифтовой кабины место, куда, судя по всему, было вмонтировано взрывное устройство, и вскоре уже Лева Задов диктовал мне омерзительные подробности. Осмотр парадной занял у нас пять с половиной часов; скалывая скрепкой восемнадцатый лист протокола, заполняемый под копирку, я с грустью подумала, что сегодня опять не проверю у ребенка домашнее задание, а у него, между прочим, тройка по английскому; и опять он уснет, меня не дождавшись…

Наконец Лева с треском содрал с рук окровавленные резиновые перчатки и швырнул их в угол лифта. Болельщиков, свою часть работы завершивший давным-давно и теперь сидевший без дела на ступеньке лестничного марша с какой-то газеткой в руках, поднял голову и оживился:

— Ну чего, пора подписывать — и по коням?

— Ребята, сходите кто-нибудь за понятыми, они на улице курят, — попросила я.

Болельщиков даже обрадовался поводу размять старые кости и, кряхтя, зашевелился, складывая газетку.

— Что у нас за закон такой дурацкий, — заворчал он. — Зачем какие-то понятые нужны? Ну, я понимаю, если обыск делать, пусть будут понятые, но труп-то зачем с понятыми осматривать. Мы все люди привычные, а простого гражданина и стошнить может. Если уж следователи в обмороки падают… Вон мы с Левкой давеча со стажерочкой какой-то ездили, она сдуру к трупу подошла, а Левка руку трупа так приподнял и говорит: «Трупное окоченение разрешилось», — и руку отпустил.

Рука-то ей по коленке и мазнула. Она — хлоп, и рядом на пол. Колготки порвала и шишку себе набила на башке. Пришла в себя и бормочет: «Правильно мне мама говорила — иди в юрисконсульты, а я романтики захотела»… Вот ты, Машка, падала в обморок на осмотрах?

— Не падала, я выродок. Между прочим, американцы нам завидуют: говорят, у вас понятые есть, а у нас такое не предусмотрено, поэтому нам никто не верит.

— Выродок Швецова, а ты почему закон нарушаешь, понятых с места происшествия выпустила?

Это доктор Задов решил меня подразнить, вот еще один контролер на мою голову. Прекрасно он знает почему: конечно, закон требует, чтобы понятые находились туг неотлучно и видели все, что видит следователь; но мы-то перебираем эти кровавые куски человеческого мяса по служебной необходимости, а чем вознаградить законопослушного пенсионера или учителя, который пришел домой после трудового дня с мечтой о тихом отдыхе и имел неосторожность открыть дверь участковому? Жестоко заставлять людей, ничем закону не обязанных, в течение многих часов, зачастую ночами, рассматривать изуродованные трупы, дышать нестерпимой вонью разложившейся плоти… Да и свежие трупы — не подарок, манипуляции судмедэксперта с ними для неподготовленного человека выглядят кощунством.

На освобожденное Болелыциковым место плюхнулся доктор Задов и с наслаждением вытянул длинные худые ноги. Но, как деятельная натура, долго сидеть молча он не смог.

— Где участковый? — стал громко спрашивать он, одновременно разворачивая брошенную Болелыциковым газетку.

Появились два опера из убойного и начальник территориального отделения милиции, немногословный подполковник Бурачков. Он, в отличие от большинства лиц начальствующего состава, на местах происшествий не распекал во всеуслышание своих подчиненных и не суетился, зато на любой вопрос дежурного следователя мог, открыв свою папочку, обстоятельно ответить.

— Участковый дворничиху опрашивает, а что, надо что-нибудь? — спросил он.

— Надо, — заявил Лева. — Что за человек-то был покойный, чем занимался?

Бурачков с сомнением оглядел ступеньки, но придраться было не к чему, и он присел рядом с Задовым. Леву он знал и его любопытству не удивлялся. В принципе, и вопрос-то был по существу. Я не стала задавать его только потому, что понимала — нашему району дело такой общественной значимости не расследовать, завтра сдам материалы осмотра в городскую прокуратуру, и привет: леди с дилижанса, пони легче.

Бурачков раскрыл свою папочку и стал рассказывать, что дом вообще очень спокойный, квартиры только отдельные и только приватизированные, некоторые жильцы занимают по целому этажу.

— Первое происшествие в этой парадной в мою бытность, — с некоторым даже удивлением сказал он. — А фамилию Бисягина я сегодня только в первый раз услышал. Какой-то тихий был депутат, на экране не мелькал, фамилия не на слуху.