1

Ани как раз собирала нежные побеги бибби, когда ее взгляд привлекло какое-то белое пятно, резко выделявшееся на яркой зелени лесной травы. Она указала на него Кирито и своему ситику Илто. Любопытство заставило их всех спуститься с дерева и отправиться на разведку.

Пятно оказалось двумя неизвестными животными, распростертыми на земле. Сначала Ани показалось, что оба животных мертвы. Белая скорлупа, покрывавшая их тела, была сделана из чего-то, что никогда не было живым. Она казалась гибкой, как скорлупа яиц ящериц, но только гораздо более прочной. Самый острый нож Кирито вспарывал ее с большим трудом.

Первое существо, с которого они сняли скорлупу, было мертво. Кирито проколола его кожу острой шпорой, расположенной на запястье, чтобы взять несколько чужеродных клеток в свое аллу, надеясь узнать, что же это за животное. Ее уши растопырились, выражая высшую степень недоумения. Порозовев от удивления и волнения, Кирито сделала знак Илто и соединилась с ним с помощью запястьевых шпор, чтобы разделить радость открытия. Илто тут же окрасился в цвет волнения подобно Кирито, а затем стал помогать ей освобождать второе создание от белого прочного покрова.

Уши Ани тоже поднялись от удивления. Ведь теперь Илто так редко волновался или удивлялся. За последние три года он растерял всю свою былую живость и впал в апатию. Судьба ситика очень тревожила Ани. Она была его бей. Илто избрал ее из множества тинок. Он взрастил ее и воспитал с тем, чтобы впоследствии она могла занять его место в рядах племени. Однако Ани еще не чувствовала себя готовой. Она все еще нуждалась в Илто и очень боялась, что он решит умереть, оставив ее не подготовленной к роли старейшины. Может, это странное существо восстановит интерес Илто к жизни?

Пока Кирито и Илто лихорадочно кромсали панцирь на теле второго животного, Ани осмотрела мертвый экземпляр. Его кожа имела розоватый оттенок и показалась ей очень странной — гладкая, как и у самой Ани, но сухая, как у ящерицы. Защитная слизь на Роже начисто отсутствовала, но зато ее покрывали редкие волоски, похожие на опушение цветка ики. Ани еще никогда не приходилось видеть животных, покрытых мехом. Она и представить себе не могла, зачем это могло понадобиться.

Ани погрузила свою шпору в плоть животного. Внутренние ткани его показались еще более невероятными, чем внешность. Разобраться в его клеточной структуре оказалось совершенно невозможным делом, и это было удивительно, учитывая, что животное погибло только что. Ани вроде бы могла получить всю нужную ей информацию.

Илто тихонько застрекотал, пытаясь привлечь ее внимание. Она подняла голову, чтобы узнать, чего он хочет.

— Этот жив! — сказал он, и цветные символы побежали по его коже так быстро, что Ани еле успевала улавливать их смысл. — Помоги мне снять с него кожуру.

Пораженная Ани помогла стащить защитный покров с тела второго животного. Этот экземпляр имел более темную кожу, волосяной же покров на ней был еще реже и мягче. Ростом оно тоже было меньше, а сложением стройнее, чем его компаньон. Илто приподнял жесткую скорлупу, открыв голову существа. Под похожим на маску головным покровом находилось плоское невыразительное лицо с мясистым носом, напоминавшим клюв птицы, и с толстыми распухшими губами. Волосы на голове были длинные и густые.

Теперь, освобожденное от верхнего покрова, существо выглядело еще более безобразным и неуклюжим. Оно было на три ладони выше любого тенду, как показалось Ани. Его толстые, ни на что не похожие ноги заканчивались крохотными слабыми пальцами, абсолютно непригодными для лазанья по деревьям. Неуклюжие кисти рук были столь же мало практичны, как и пальцы на ногах.

Оно лежало на земле, судорожно хватая ртом воздух, совсем как рыба, вытащенная на берег. И как только могло существовать животное, столь плохо приспособленное к окружающей среде?

Подумав так и желая узнать, сходятся ли ощущения, полученные от живых клеток, с ощущениями от мертвых, Ани протянула руку, чтобы взять пробу своей запястьевой шпорой. Но Илто перехватил ее руку раньше, чем она успела проколоть кожу животного.

— Нет, — сказал он, — надо сначала убедиться, безопасно ли это.

— Оно умрет, если нам не удастся стабилизировать его, — предупредила Кирито.

Илто окрасился в цвет согласия.

— Кто из нас двоих займется этим? — Серо-голубая рябь, пробежавшая по телу Кирито, ясно свидетельствовала о страстном желании, но ее кожа тут же побурела от стыда за проявленный эгоизм.

Илто протянул сжатый кулак и тут же окрасился в цвет разбавленного водой пурпура. Он предлагал разыграть привилегию в кенджу.

Заложив руки за спины, они сосчитали до четырех, а затем одновременно выбросили их вперед. Ладонь Кирито была полураскрыта, как пасть, ладонь Илто — плоская как лист. Пасть ест лист. Кирито выиграла право работать с неизвестным животным. Рябь темно-зеленого удовольствия пробежала по ее коже.

Илто и Ани стоя наблюдали, как Кирито вошла с ним в контакт. Она сконцентрировала все силы; мигательные перепонки до половины прикрыли пустые, расфокусировавшиеся глаза. Постепенно затрудненное дыхание существа выправилось, а потом стало совсем спокойным.

Кирито вытащила шпоры из тела животного, вздохнула глубоко и поглядела на Илто.

— Я немножко помогла, но необходимо провести глубинный зондаж, чтобы добиться полной стабилизации. Поможешь мне?

Уши Ани от удивления встали торчком. Глубинный зондаж — дело опасное. Она припомнила тот случай, когда впервые приняла в нем участие. Она вошла с той птицей в такой прочный контакт, что сердце Ани потеряло свойственный ему ритм, а метаболизм полностью нарушился. Несмотря на тщательный мониторинг Илто и его быстрое и решительное вмешательство, Ани целые сутки пролежала в коматозном состоянии. И еще шесть суток понадобилось ей, чтобы вернуть тело к обычному состоянию. И вот теперь Кирито и Илто собираются провести глубинный зондаж существа, чья клеточная структура совершенно непонятна и чужда им. Даже для них здесь таилась серьезная опасность, даром что они самые искушенные старейшины всей деревни. Оранжевая полоса испуга медленно прошла по спине Ани.

— Ты уверена, что хочешь заняться этим, Кирито? — спросил Илто.

— Я готова, — ответила та. Ее тело приобрело оттенок шартреза, что говорило о спокойной и необратимой решительности. — Киха займет мое место, если я умру.

— Я тоже готов, — отозвался Илто. — Ани уже давно могла бы стать старейшиной.

Полоски страха на спине Ани слились в одну широкую полосу.

— Нет, сити! Еще нет! — молила она, ее слова стали от ужаса бледно-серыми. — Я многого еще не знаю! Я совсем не готова! — Вертикальные полоски — знак отрицания — пробежали по груди Илто.

— Если я умру, ты займешь место старейшины, — сказал он, весь бирюзовый от гордости и от любви к ней. — Все остальное, что мне известно, узнаешь сама.

— Надо поторапливаться, — заметила Кирито, вкладывая в слова оттенок нетерпения. — Животное очень слабое, стабилизация продержится недолго.

— Не беспокойся, — сказал Илто. — Я не умру. Во всяком случае, не сегодня. Сначала мне необходимо понять, что это за животное.

Ани отвернулась, не желая больше читать его слова. Илто погладил ее по плечу костяшками пальцев и направился к Кирито и неизвестному существу, чтобы помочь той в глубинном зондаже.

Ани зарядила духовую трубку и настороженно огляделась. Полуденный ливень переместился к горам, и неподвижный воздух был насыщен жаркими испарениями, запахами гниения и листвы, слабым ароматом цветов, распустившихся где-то высоко-высоко в самом верхнем ярусе леса. Откуда-то послышался пульсирующий звук зова ящерицы гудды. Ему ответили еще более далекие крики. Ани внимательно присматривалась к веткам. Она не ожидала ничего опасного — хищники тут немногочисленны и вряд ли так глупы, чтобы напасть на тенду, но все же лучше быть настороже.

Неприятный мокрый шлепок заставил ее поглядеть вниз. Кирито приобрела тот же странный тусклый цвет кожи, что и животное. Сильные конвульсии сотрясали ее тело. Левая нога согнулась под невероятным углом — может быть, сломалась во время судорог.

Каждая мышца, каждая жилка на теле Илто напряглись в попытке вернуть Кирито к гармонии с миром. Он побледнел от шока и ощущения неудачи. Если он сейчас не разорвет контакт с Кирито, он последует за ней в глубины смерти.

Ани в остолбенении смотрела, как ломается предплечье Кирито. Потом она вырвала шпору Илто из руки Кирито, таким образом разорвав связь между ними. Илто вскрикнул от боли, по его коже мчался каскад ярких цветов, сменяющих друг друга — бессловесный вопль мучения. Последняя мощная конвульсия смяла в комок изломанное тело Кирито, острые обломки костей прорвали ее кожу, на траву хлынул невероятно алый поток крови. Теперь Кирито лежала неподвижно, ее кожу медленно серебрила бледная краска смерти. Влажный воздух тут же пропитался соленым горячим запахом крови и болотной вонью опустошенного кишечника Кирито.

Илто некоторое время лежал без движения, глядя на Ани снизу вверх. Его рука покоилась в ее ладони мягко и мертво. Он стоял на пороге гибели. Потом, отказавшись от помощи Ани, медленно попытался сесть. Охряно-желтая Ани с болью смотрела, с каким огромным трудом он принимает сидячее положение. Наконец это ему удалось. Несколько минут Илто сидел неподвижно, потом протянул руки и слегка коснулся костяшками пальцев плеча Кирито.

— Мне будет ее не хватать, — сказал он, печально серея. — У нас много общих воспоминаний. Теперь в деревне только моя память уходит в такие далекие времена.

Илто дотянулся до руки странного животного. Кровь каплями вытекала из ранки, нанесенной шпорой Кирито. И прежде чем Ани успела удержать его, Илто соединился с организмом неизвестного существа.

— Сити! Не надо! Ты слишком слаб! — Ани потянулась, чтобы отвести его руку, но Илто уже сам разорвал связь, прежде чем она успела вмешаться. Он внимательно оглядел неизвестное животное, потом перевел взгляд на останки Кирито. Серая вуаль печали легла на его тело, когда он с трудом встал на ноги.

— Действия Кирито были успешны. Стабилизация достигнута, — произнес Илто. — Оно проживет до того времени, когда мы доставим его в деревню, где предстоит еще большая работа. — Слова на коже Илто были едва различимы — бледны и неясны от усталости. Ани еле-еле читала их. Она погладила его плечо костяшками пальцев, и Илто повернулся, чтобы посмотреть на нее.

— Прости меня, сити, что я разорвала связь, но мне показалось, что Кирито уносит тебя за собой.

Неясный рисунок отрицания пробежал по груди Илто. Он как-то осел, потом опустился на землю; ноги были слишком слабы и плохо держали его.

С большим усилием он сфокусировал свое внимание.

— Мне нужна твоя сила, бей. — Тело приобрело светло-коричневый тон — он стыдился своей слабости. Илто протянул к ней руки — шпорами вверх.

Ани соединилась с ним — это была лечебная связь аллу-а. Кровь Илто стала кислой от усталости, резервы энергии почти исчерпались, опустились до опасно низкого уровня. Ани послала сахар в его истощенную систему кровообращения, чтобы восстановить энергетический баланс. Затем принялась разрушать яды, попавшие в кровь. Когда токсины усталости ушли, она проверила все более тщательно, пытаясь выйти на еще более высокий уровень исследования. Именно тогда она и обнаружила слабый, но непонятный привкус в его крови. Это встревожило Ани, но Илто разорвал контакт, прежде чем она успела заглянуть поглубже.

— Нет, бей, — сказал он мягко. — Ты сделала достаточно. Я уже шел к смерти по следам Кирито, но ты вернула меня назад. Ты искусна, как старейшина, даже, пожалуй, больше некоторых.

Ани отвернулась, несколько напуганная возможными последствиями такой фразы. Потом снова взглянула на Илто.

— Я не хотела терять тебя, сити. Я счастлива быть твоей бей. И еще не готова стать старейшиной.

— Ты давно уже готова к этому, — ответил он. — А обо мне не надо беспокоиться. Со мной все будет в порядке. — С этими словами он снова сел — все еще бледный, но явно чувствующий себя лучше. Он нуждался в пище — в мясе и фруктах, прежде чем сможет пуститься в путь. Ани вытащила несколько ярко-голубых тумби из своей сумки для сбора провизии и отдала их Илто. Сок стекал по подбородку Илто, когда он с жадностью впился в мякоть сочного плода. Ани помогла ему добраться до ствола ближайшего дерева и усадила между двумя толстыми опорными корнями.

— Неподалеку отсюда мы видели одно из деревьев на, принадлежащее Ханто. Вернусь туда, поймаю нейри и возьму меду, — сообщила Ани. Она быстро вскарабкалась по стволу и помчалась по вершинам, пока не достигла мощного ствола дерева на. Рой тиланов с жужжанием завихрился вокруг Ани, но вскоре разлетелся, почуяв знакомый запах ее племени. Деревья на, принадлежащие тенду, тщательно охранялись. Если бы пчелы не узнали Ани, они окутали бы ее облаком жгучей ярости. Вряд ли нашлось бы существо, которое рискнуло бы вторично приблизиться к охраняемому талонами дереву на.

Ани остановилась перевести дыхание. Аллу-а с Илто утомило ее. Она вытащила из сумки парочку плодов тумби, съела один из них, а второй разломила на куски для тиланов. Пчелы густо облепили фрукт. Туманно-серый цвет сожаления проступил на теле Ани. При нормальных обстоятельствах она напоила бы их медвяной росой из своих шпор, но Ани все еще ощущала тяжелую усталость после лечения Илто.

Она забралась в пустотелый ствол на, спустилась по его стенкам мимо гудящих ульев тиланов и наконец достигла небольшого водоема на дне колоссального дупла. И хотя необходимость подгоняла, она ощутила стыд, что берет еду с дерева, принадлежащего старейшине, берет без разрешения. К счастью, дерево принадлежит Ханто, и эта моложавая старейшина очень уважает Илто. Она будет гордиться, что оказала ему услугу.

Ханто хорошо ухаживает за своими деревьями, с восхищением констатировала Ани. Тиланы процветают, светящиеся грибы, освещающие дупло, в превосходном состоянии. Вода в прудике чиста и прозрачна. Значит, нейри, плавающие в глубине, упитанны и сильны.

Ани скользнула в темную, насыщенную питательными веществами воду, всей кожей ощущая вибрации испуганных нейри, торопящихся скрыться в своих норах на дне водоема. Она нырнула за ними, запустила обе руки в толстый слой рыхлых осадков, покрывавший дно, когтями вцепилась в бьющуюся нейри и положила конец борьбе одним уколом шпоры. Илто высоко ценился как производитель. Так что эта нейри вполне могла быть одним из его собственных потомков. Илто с лихвой мог бы отплатить Ханто, отдав ей нейри из собственного помета.

Ани помедлила на краю водоема, чтобы отложить кучку неоплодотворенных яиц для подкормки оставшихся нейри. Особой необходимости в этом не было, но Илто внушил ей понятия добродетельной щедрости. Когда нейри была выпотрошена, Ани завернула ее в лист и положила в сумку. Затем она взяла несколько больших кусков сотов из ульев. Один кусок она съела, с наслаждением глотая сладкий жидкий мед, а воск оставила тиланам, которые охотно его поедали, чтобы снова пустить в дело в своих ульях.

Приободрившись после завтрака, Ани пустилась в обратный путь, прыгая с дерева на дерево с опасной для жизни скоростью. Она торопилась вернуться к Илто. Оставлять его одного, такого слабого, было небезопасно.

Но беспокоилась она напрасно — Илто сидел там же, где она его оставила, пережевывая корни бибби, которые он извлек из своей сумки.

Хорошая трапеза восстановила их силы. Потом Илто отослал Ани в деревню за помощью. Чтобы перенести домой странное животное, им потребовалось двенадцать тенду. Илто был еще слишком слаб, чтобы помочь, и Ани пришлось все организовывать самой. Она боялась, что старейшины будут бранить ее за то, что она указывает им, как и что надо делать, но они безропотно покорились ее распоряжениям. Их мягкая готовность признать ее право на руководство беспокоила Ани. Это означало, что они все согласны: она должна занять место Илто.

Они уложили находившееся в коме животное на спальный помост в комнате Илто. Ани успокоила любопытных селян и помогла своему измученному ситику лечь в постель. Странное животное все еще было без сознания. Оно могло пробыть в коме без всякого вреда для себя по крайней мере полмесяца, если будет получать через аллу влагу и питательные вещества.

На следующее утро Илто проглотил чудовищно обильный завтрак, а затем принялся за работу. Следующие четыре дня он провел, сидя на корточках рядом с животным, не видя и не слыша ничего окружавшего его, без остатка погруженный в тесный контакт со своим найденышем. Ани помогала ему, работая в очередь с другими старейшинами, чтобы успеть хоть немного отдохнуть и поесть. Ей было необходимо экономить силы, дабы снабжать ими Илто, который нуждался в непрерывной энергетической подпитке для поддержания глубинного контакта с неизвестным существом.

Ани с восхищением следила, как Илто постигает малейшие детали сложнейшей физиологии животного. Прошел целый день, прежде чем он решился приступить к изменению этой физиологии. Сначала он изменил физиологические процессы тела так, чтобы оно перестало столь остро реагировать на чужеродные вещества. Это далось сравнительно легко. Потом он улучшил зрение и слух животного, чтобы оно могло видеть в темноте и слышать почти так же хорошо, как слышат тенду. Затем Илто задался целью удлинить ему пальцы ног, чтобы они стали функционально полезны, причем так, чтобы не вызвать изменений в других частях скелета. Это было нелегко, но зато дало понимание того, каким образом можно изменить кожу существа, сделать ее достаточной защитой от опасностей жизни в лесу.

Кожа оказалась самой трудной задачей. Она должна была защищать существо от всех опасностей, перед которыми была бессильна его собственная кожа, и при этом по-прежнему сосуществовать с телом, которое покрывала, и получать от него нужные питательные вещества. Когда дело было кончено, кожа обрела непосредственную связь с пищеварительным трактом и с легкими, защищая их от пищи, которая могла бы принести им вред, и от невидимых белковых соединений, содержавшихся в воздухе: они-то чуть не убили животное, прежде чем тенду его отыскали.

Илто придал коже способность отражать внутреннее эмоциональное состояние. Ани сомневалась, что животное окажется достаточно разумным, чтобы полноценно пользоваться таким даром, но поостереглась знакомить Илто со своими мыслями на сей счет. Еще больше она сомневалась в верности решения Илто дать животному такие же жалящие полоски, которыми обладали тенду, но тоже не решилась заговорить об этом. Сейчас Илто был счастлив, счастлив куда сильнее, чем когда-либо; радость от преодоления трудностей переполняла его. Сильный сладкий привкус этой радости наполнял ее аллу, когда она помогала Илто. Старейшины говорили о нем в тонах почтительного восхищения. Смотреть на него было все равно что наблюдать рождение легенды.

Илто разорвал контакт с животным где-то в середине четвертой ночи. Он так ослаб, что Ани пришлось помочь ему добраться до постели. Илто позволил нескольким старейшинам передать ему часть их силы, съел немного кашицы из кауи и йаррама, после чего уснул глубоким целительным сном. Ани укрыла его покрывалом из листвы, обеспечивающим телу влагу и тепло. Потом поглядела, в порядке ли животное, после чего зарылась в собственную постель и уснула.

Утром Илто разбудил Ани рано. Он горел желанием продолжать работу над существом. Ани удалось уговорить его подождать, пока она не принесет ему завтрак, причем пообильнее. Вообще-то она хотела, чтобы Илто отдохнул целый день, но он твердо решил продолжить свое дело.

Лихорадочная деятельность выматывала Илто. Несмотря на обильные и частые трапезы, которые его заставляла поглощать Ани, и на питательные вещества, которые она перекачивала из своей ому в его тело, у Илто на костях оставалось все меньше и меньше мяса.

Странный привкус в его крови становился все явственнее, но Илто был так зачарован работой над неизвестным существом, что не желал останавливаться и принимать нужные меры. Он отказал Ани в разрешении удалить это незнакомое вещество из его крови. Боясь за судьбу своего ситика, она обратилась к Нинто — единственной из старейшин, знавшей Илто даже лучше, чем Ани.

— Он гонит себя во весь опор, — сказала она Нинто. — И не хочет отдыхать.

— Он упрямей старого кулара, — ответила высокая стройная старейшина.

Зеленовато-голубые тона улыбки окрасили кожу Ани. Ей было нетрудно представить себе Илто в виде колючего раздражительного муравьеда.

— Нет смысла спорить с ним, когда он в таком настроении, — продолжала Нинто. — Таким он был и тогда, когда я была его бейми. Не думаю, что он сильно изменился за те годы, которые прошли с тех пор. Если уж он что-то решит, так уговорить его бросить это дело просто немыслимо.

Ани постаралась подавить бурый цвет испытанной ею неловкости, когда Нинто мельком упомянула о своей былой связи с Илто. Большинство старейшин воспитывали себе только одного бейми, и когда тот или та были подготовлены, ситики умирали или покидали деревню. Но однажды старейшина умер, не оставив после себя бейми, которая могла бы его заменить. И тогда вождь деревни выбрал бейми Илто — Нин — чтобы она заняла место умершего старейшины. Нин стала старейшиной Нинто, а десять лет спустя Илто выбрал вторую бейми. Таким образом Нинто стала тариной Ани.

Ани пробыла с Илто многие годы. Высаженные ими вместе в первый год деревья теперь шелестят листвой под солнечными лучами в самом верхнем ярусе лесных джунглей. И все-таки Нинто была раньше нее. Она знала Илто и как ситика, и как соратника-старейшину. Нинто и Ани были единственными тортами в деревне, что выделяло Ани среди прочих бейми.

Нинто любовно провела костяшками пальцев по плечу Ани и отложила в сторону сумку для сбора пищи, которую плела все это время.

— Погляжу, что тут можно сделать, — подбодрила она Ани.

Илто находился в контакте с неизвестным животным, когда они обе вошли в его комнату. Нинто подсоединилась к нему и мягко заставила выйти из аллу-а.

Илто от возмущения стал ослепительно желтым.

— Ты что, не видишь, что я занят и меня нельзя беспокоить! — накинулся он на Нинто. — Я полагал, что воспитал тебя куда лучше! — И произнес целую тираду насчет плохих манер, обращаясь к Нинто так, будто она все еще была его бейми.

К удивлению Ани, та выслушала его вполне почтительно, и лишь голубоватая рябь смеха, пробежавшая по ее спине, говорила, как мало значения придает она брани Илто. Уши Ани насторожились, и она с трудом подавила собственный смешок.

— Кене, — сказала Нинто, когда Илто наконец смолк. — А ведь ты стал эгоистом.

— Это с каких же пор? — спросил Илто. Его тон был суров и официален в соответствии с титулованием, употребленным Нинто.

— Ты пренебрегаешь будущим нашей деревни тем, что плохо относишься к своей бейми.

Ани так и подпрыгнула от возмущения.

— Ничего подобного!

На ее слова никто не обратил внимания. Только по спине Нинто скользнул узор, предупреждавший Ани о необходимости хранить полное молчание.

— Посмотри, как она похудела и устала! Ты требуешь от нее слишком многого! — Нинто указала на Ани, которая выступила из тени.

Илто соединился с Ани. Она ощущала, как он тщательно проверяет ее физическое состояние. Багровая краска раскаяния прошла по телу Илто, когда он разорвал контакт.

— Ты права, — сказал он Нинто. — Завтра я погружу это существо в джетхо. — Серый цвет сожаления скрыл символы на его груди.

— Не завтра, — возразила Нинто. — Дай Ани день для отдыха, прежде чем ты снова начнешь возиться с этим созданием. Оно уже стабилизировано. Может и подождать денек.

— Но… — начал было Илто.

Ани, понимая, что, дав ей день отдыха, Илто и сам будет принужден отдыхать, прервала его, прикоснувшись к плечу ситика.

— Пожалуйста, сити; я не смогу делать это завтра. Слишком устала. — И она побледнела, став болезненно белой, но одновременно презирая себя за ложь. — Прости меня, сити. — А вот это уже было правдой!

Ани бросила взгляд на спину Нинто. По ней пробежала еле заметная рябь одобрения.

— Завтра Ани отдыхает. Мы погрузим это животное в джетхо послезавтра, — объявил Илто, который ни за что не признался бы, что изменил свои планы под чьим-то давлением.

Ани взглянула на Нинто; способность той управлять действиями Илто произвела на Ани глубокое впечатление. Она подумала, что, может, когда-нибудь она станет такой же умной. Нинто поймала ее взгляд и махнула ухом.

— Илто прав, — сказала она Ани, когда та вышла проводить Нинто. — Ты уже готова стать старейшиной. Ты уже оказываешь на него влияние. — Туман сожаления затянул цвет ее слов. — Мне будет очень не хватать Илто, когда он уйдет.

— Думаю, Илто скорее умрет, чем покинет дерево, — задумчиво произнесла Ани.

— Разницы нет, — отозвалась Нинто. — Так или этак, но для нас он умрет.

Ани не согласилась. Ей хотелось бы думать, что Илто жив, что он просто живет где-то очень далеко, так что она никогда не сможет его увидеть. Но она промолчала. Нинто — старейшина, а со старейшинами не спорят.

Нинто погладила костяшками плечо Ани.

— Спасибо, что обратилась ко мне за помощью. — Она помолчала, и на ее груди мелькнул узор, будто она хотела добавить еще что-то. Вместо этого она круто повернулась и стала быстро спускаться по стволу.

В поддень Илто взял Ани и какую-то тинку в лес, чтобы собрать еду для ужина. Охота шла хорошо. Они убили двух жирных, покрытых чешуей митьяков, беззаботного молодого модара, чье оперение горело брачной расцветкой. Тинка нашла гнилое бревно, кишевшее личинками жуков, и набила сумку ягодами бардара. Сегодня они отлично поедят. Прежде чем повернуть домой, они остановились и разложили пасту из йаррама и раздавленных корней динди — приманку для манту. Вернувшись в деревенское дерево, они щедро наградили тинку полосками сухого йаррама и частью собранной сегодня еды, после чего пошли в свою комнату.

Ели они много. Каждый раз, когда Илто переставал жевать, Ани протягивала ему какой-нибудь особо соблазнительный кусок. Ей хотелось быть уверенной, что Илто наелся до отвала, прежде чем он вернется к своей работе над этим новым животным. Илто, в свою очередь, заставлял ее есть как можно больше. Когда живот Ани был набит так плотно, что стал выдаваться вперед, она почувствовала, что больше есть не может. Усталая Ани зарылась в кучу влажных жарких листьев спальной подстилки и крепко уснула.

Ее разбудила Нинто. Тошнотворный запах болезни заполонил комнату. Кожа Нинто туманилась тревогой. Ани взглядом отыскала Илто. Его дыхание было неровным и тяжелым, а кожа имела тусклый серебристый оттенок, говорящий о серьезности болезни.

— Он дал тебе снотворного, чтобы заснула, а сам вернулся к работе над этим существом, — сказала Нинто. — Обнаружила его какая-то тинка. А так как разбудить тебя она не смогла, то позвала меня. Но Илто не позволил мне оказать ему помощь. Он прерывает контакты со мной.

Ани соединилась с Илто. Чужеродный элемент в его крови ощущался еще сильнее. Теперь она поняла, что это такое — какие-то клетки из тела животного попали в кровь Илто и теперь атакуют его организм.

— Можешь что-нибудь сделать? — спросила Нинто.

Пораженная этим вопросом, Ани долго смотрела на Нинто, прежде чем ответить. Если это выходит за рамки возможностей Нинто, то уж наверняка превосходит и способности Ани. И все же она попытается. Она сделает для Илто все, что в ее силах.

— Это глубинная работа, — сказала она. Ей никто и никогда не помогал, кроме Илто.

— Я подсоединюсь к тебе, — ответила на ее невысказанный вопрос Нинто.

Ани вошла в контакт с Илто и закрыла глаза. Присутствие в контакте Нинто почти не ощущалось, как и присутствие самого Илто в прежние времена. Это ободрило ее, и она пошла вглубь, чтобы получить образец крови Илто.

Без всякого предупреждения контакт прервался. Нинто помогла Ани удержать равновесие, а затем мягко отключилась и сама.

Ани открыла глаза и села. Потом протянула руку, чтобы возобновить контакт.

Глаза Илто мигнули. Его рука отодвинулась от руки Ани.

— Тебе нельзя, — произнес он, и его слова были почти неразличимы под мертвенно-серебристым налетом болезни. — Ты заболеешь. Я сам о себе позабочусь. А животное уже готово. Так что начинай и помещай его в джетхо.

— Сити, пожалуйста, — начала было Ани, но его глаза закрылись, и он снова потерял сознание. Она посмотрела на Нинто, ожидая помощи.

— Он велел нам не вмешиваться, — сказала Нинто. Ее кожа окрасилась в серо-оливковый цвет — знак подчинения чужой воле. — Мы можем лишь одно — оставить его в покое и надеяться на лучшее. — Она взяла тумби и протянула его Ани. — Поешь-ка. Тебе еще понадобятся силы. Нам нужно опустить эту штуку в джетхо, пока он не оправился и не начал дурить с ней опять. Я попросила Ханто приглядеть за Илто, пока мы будем действовать.

Целая стая крапчатых бурых манту мирно кормилась на приманке, которую они разложили прошлым вечером. Нинто и ее бейми Баха помогли Ани поймать две дюжины. Манту сразу же прятались в свои овальные раковины, как только их брали в руки.

Вернувшись в деревню, они вытащили из склада огромное корыто. Взяв манту из сумки, Ани приподняла роговую заслонку, запечатавшую вход в раковину. Потом запустила шпору в мягкую, податливую плоть и впрыснула туда энзим, стимулирующий процесс превращения манту в джетхо. Раковину она бросила в корыто. Нинто присела рядом и тоже занялась обработкой собранных манту.

Под влиянием энзимов мясо манту начало таять. Баха удалил раковины, роговые заслонки и нерастворяемые внутренности из серой слизистой массы. Ничего из тела манту не должно пропасть. Раковины когда-нибудь превратятся в тарелки, роговая заслонка пойдет на изготовление инструментов и украшений, органику скормят нейри.

Когда сумки опустели, Ани прислонилась к корыту. Она чувствовала себя опустошенной и близкой к обмороку — так много сил ушло на выработку энзимов. Обычно манту требовалось мало, но новое животное требовало большого количества джетхо.

После того как они поели и отдохнули, работа возобновилась. Джетхо уже превратился в полупрозрачное серое желе, покрытое черной пенистой пленкой, которую они аккуратно сняли. Когда поверхность желе очистилась, Ани запустила в него шпору и ввела другой химикат-катализатор. Желе она размешала и взяла пробу с помощью той же шпоры. Теперь желе стало застывать, приобретая нежно-розовый оттенок. Нинто тоже запустила туда шпору, и кожа старейшины показала высокую степень удовлетворения.

— Готово! — сказала Нинто и провела костяшками своих пальцев по плечу Ани. — Молодец!

Ани обернулась и бросила вопрошающий взгляд на Илто.

— Ему уже лучше, — вступила в разговор Ханто. — Какое-то время он будет слаб и вял, но обязательно поправится. Настоящий могучий старый кулар. Только не позволяй ему снова забавляться этим, — добавила она, кивнув подбородком на неизвестное существо.

К утру джетхо трансформировалось из серого желе в красноватую массу, пронизанную сетью кровеносных сосудов. Поверхность пузырилась, когда воздух проходил через его примитивную дыхательную систему. Несколько примитивных же сердец ритмично пульсировали внутри этой массы. Среда для странного животного была готова.

Ани ввела животному катализатор, чтобы начать процесс изменений, запрограммированных Илто. Затем еще раз активизировала джетхо, после чего уложила животное на его поверхность. Джетхо размякло, и странное существо стало погружаться в него. Нинто и Ани наблюдали, как кровеносные сосуды джетхо начинают проникать в ткани животного.

Теперь наступил самый ответственный момент. Странное животное или выживет, или умрет, в зависимости от того, насколько хорошо проделал свою работу Илто. Сможет ли оно существовать внутри джетхо! Ани воткнула в него шпору, чтобы выяснить, как идет адаптация. Очень сложное сердце существа билось ровно и сильно в странном ритме «раз-два, раз-два». Уровень кислорода в крови сначала упал, когда лицо животного скрылось под поверхностью джетхо, но затем снова повысился, когда джетхо взяло на себя функции обеспечения его кислородом.

Теперь Ани была уверена, что животное сможет выжить в джетхо. Она разорвала контакт, опустив руку существа обратно в липкое желе. Теперь оно будет получать питание от джетхо, пока метаморфоза не завершится. Она еще раз сделала инъекцию джетхо. Через два дня джетхо обретет прочную кожистую оболочку.

Ани и Нинто убрали корыто на склад. Когда шкура джетхо затвердеет, они перенесут животное в одно из деревьев на, где оно уже не сможет соблазнить Илто, пока тот не поправится окончательно.

2

Джуна очнулась в темноте и тесноте. Она находилась в чем-то вроде кожаного мокрого мешка. Джуна начала рвать кожу и вдруг обнаружила, что глядит прямо в пятидесятиметровую бездну. Она застонала и вцепилась в толстую ветвь дерева, на которой лежала. Ее острые когти глубоко ушли в кору ветви. Когти?

Ногти Джуны куда-то исчезли. А кожа стала ярко-оранжевой. Джуна зажмурила глаза, надеясь, что когда их снова откроет, все уже вернется в нормальное состояние. Но она все равно ощущала, как когти давят ей на кончики пальцев. Приснившийся кошмар отличался невероятной яркостью и достоверностью.

Джуна прижалась лбом к грубой коре дерева. Последнее, что она помнила, — это то, как она лежала на траве в дебрях инопланетного влажного тропического леса и пыталась втянуть хоть глоток воздуха сквозь сжавшиеся трахеи. Она умирала от анафилаксии. А перед этим было крушение флайера, за которым последовал марш-бросок через джунгли в отчаянной попытке добраться до базового лагеря экспедиции. А вот сейчас она сидит на дереве на высоте пятидесяти метров от земли, изо всех сил цепляясь за скользкую мокрую ветвь толщиной с ее собственное бедро. Падает частый теплый дождь. И это не сон. Она жива, каким бы невероятным это ни представлялось. Джуна ухватилась за эту тонкую нить надежды и почувствовала, что страх проходит.

Как же она выжила? Все люди страдали смертельной аллергией к органической жизни на всех мирах, какие обследовала экспедиция. Этот мир не был исключением. Воздух здесь насыщен пыльцой, плесенью, спорами и микроскопическими организмами. Люди ничем не заражались, но эти инопланетные белки вызывали у них бешеную аллергическую реакцию. Подопытные животные с Земли, выставленные на открытый воздух, погибали от удушья уже через несколько часов.

Горячие слезы обожгли веки Джуны, когда она вспомнила медленную и страшную смерть своих спутников. Кэтрин — высокая изящная летчица — погибла при крушении. Другие — Хайро, Янни, Шана — умерли от анафилаксии, когда их фильтры практически перестали работать. Последним умер Оливер. Джуна держала его голову на коленях, когда первый приступ анафилаксии настиг ее. Она вспомнила агонию — нестерпимое жжение в горле и перекрытую опухолью гортань. Потом — обморок. Жуткая смерть.

Джуна открыла глаза. Теперь ее кожа имела глинистый серый цвет, а не привычный темно-коричневый. Мясистые красные шпоры торчали на внутренней поверхности рук прямо над запястьями. Они казались опухшими и почему-то злобными и, казалось бы, должны были болеть. Но не болели.

Слабый ветерок освежал голову. Он казался странно прохладным. Джуна вытащила когти из коры и ладонью провела по голове. Потом горько вздохнула: волосы тоже исчезли.

Сильный порыв ветра колыхнул ветвь. Желудок оказался чуть ли не у горла, а когти вцепились в дерево с такой силой, что кончики пальцев пронзила боль. И кожа, как только порыв страха свел желудок, снова стала ярко-оранжевой.

Джуна набрала в легкие побольше воздуха, а потом медленно выдохнула его. Если она потеряет контроль над собой, то никогда не спустится с этого дерева живой. Она попыталась подавить страх. Когда ощущение ужаса стало слабеть, ее руки приобрели зеленоватый оттенок. Эти странные изменения цвета кожи казались Джуне каким-то образом связанными с ее эмоциональным состоянием. «Прощай теперь покер и маджонг», — подумала она, нервно хихикнув. Потом покачала головой. Надо поскорее спуститься на землю, пока она еще держит себя в руках. «Сконцентрируйся на спуске, — сказала она себе. — Обо всем прочем будешь беспокоиться потом».

Преодолевая расстояние по дюйму, Джуна тихонько отползла назад, перелезла через остатки кожаного мешка, который разорвала когтями, выбираясь наружу. Как она оказалась в нем? Наконец ее нога коснулась ствола дерева. Она повернула голову, чтобы получше рассмотреть его, но ей тут же пришлось снова подавить прилив ужаса, так как ветвь качнулась под порывом ветра.

Прикосновение к мощному стволу позволило ей почувствовать себя в большей безопасности. Джуна остановилась, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. И тут она увидела инопланетянина.

В Джуне тут же пробудился биолог, и она вытаращилась на туземца, на время даже позабыв о собственном испуге. Инопланетянин стоял на ветке чуть пониже Джуны, спокойно глядя на нее. Больше всего он походил на неправдоподобно большую древесную лягушку, если не считать похожих на лопасти вентилятора ушей и высокого куполообразного лба. Туземец имел светло-зеленый цвет и был гол, если не считать сплетенного из травы мешка, который висел у него на плече. Глаза — золотистые, зрачки вертикальные, как у кошки, на внутренней поверхности рук, прямо над запястьями — ярко-красные шпоры, похожие на шпоры Джуны.

Джуна поняла, что обладает сходством с инопланетянином. Но кто повинен в такой трансформации? И как ее произвели? Эта зверюга слишком примитивна, нельзя предположить, будто подобные изменения могут быть связаны с нею.

Ярчайшая голубая рябь пробежала по груди туземца. Смена цветов происходила так плавно и быстро, что Джуна оглянулась в поисках источника голубого света. Голубая рябь снова скользнула по телу аборигена, и Джуна поняла, что это он сам с такой уверенностью и быстротой меняет цвет своей кожи. Зрелище прекрасное и поразительное.

Туземец сделал шаг назад и сел. Похлопал по ветви рядом с собой, а потом сделал Джуне какой-то знак своей вялой рукой. Стало ясно, что он предлагает ей перебраться к нему.

Джуна заколебалась. Как бы ей хотелось, чтобы тут оказался Кинси или кто-то другой из группы специалистов по контакту с инопланетянами! Она же забыла почти все, касающееся Протокола Контакта, который она изучала в свое время в Академии. Она поглядела на туземца. Он спокойно ждал ее решения. Что ему надо от нее? И можно ли ему вообще доверять?

Впрочем, выбирать было не из чего. Она заблудилась в джунглях неизвестной планеты. И если туземец захочет ей помочь, ее шансы на выживание непомерно возрастут. Кроме того, встреча с таким существом уже сама по себе была колоссальной удачей. Джуна представила себе фурор, который произведет, если появится в базовом лагере вместе с инопланетянином. Страх почти пропал, она даже улыбнулась. Осторожно, вонзая свои острые когти в кору каждый раз, когда страх снова охватывал ее, Джуна спустилась к туземцу.

Взрыв желтых спиралей возник на его груди, когда Джуна оказалась рядом и прислонилась к стволу дерева. Он поманил ее, велев сесть ближе, но Джуна отказалась двигаться. Даже то, что она уже сделала, казалось ей очень рискованным. Ей надо было отдышаться и вернуть себе спокойствие.

Туземец сам подошел к ней, легко передвигаясь на четвереньках, и сел метрах в двух. Опустив руку в сумку, вытащил большой желтый фрукт и подержал его так, чтобы Джуна смогла рассмотреть фрукт со всех сторон. Затем вгрызся в мякоть, жуя и глотая с явно показным наслаждением. Теперь туземец был окрашен в яркий бирюзовый цвет. Затем, вытащив из сумки еще один плод, он медленно придвинулся к Джуне и, вытянув длинную руку, осторожно положил плод рядом с ней, чтобы она могла легко дотянуться. Потом он снова отодвинулся и прикончил фрукт, который ел, не отрывая от Джуны взгляда ни на минуту.

Джуна переводила глаза с инопланетянина на плод и обратно. В желудке у нее громко бурчало. Она была зверски голодна. Боязливо она взяла фрукт. Инопланетянин тут же окрасился в голубые и зеленые тона; они бежали по его телу, как зыбь по поверхности пруда. Джуна внимательно осмотрела плод. Он был мягок и сочен, как папайя, и обладал сладостным ароматом. Рот Джуны наполнился слюной. Такого голода она еще никогда не чувствовала с тех самых пор, как ребенком жила в лагерях беженцев.

«Какого черта! — подумала она. — Лучше умереть от пищевого отравления, чем от голодухи». Во всяком случае, этот плод выглядел куда аппетитнее, чем многое из того, что она ела, когда приходилось выбирать между голодной смертью и мерзким вкусом еды. И она откусила кусочек инопланетного плода. Он был восхитителен, а вкусом походил на нечто среднее между бананом и папайей, если бы к ним добавили яйцо, сваренное вкрутую. Джуна глянула на свои ноги. Их кожа стала ярко-бирюзовой.

— Великолепно, — сказала она. — Вкусно потрясающе!

При звуке ее голоса нежные уши туземца поднялись и задвигались, как лопасти вентилятора. Рой красных пятен пробежал по его коже. Их рисунок напомнил ей виноградную гроздь. И тут же всплыло необычайно яркое воспоминание о сборе винограда на отцовском винограднике. Она вспомнила пылинки, пляшущие в солнечных лучах, и сильный винный вкус ягод. Все это сейчас было так далеко, как будто относилось к чужому детству. Джуна снова откусила кусок желтого плода. Его сладость, такая отличная от кисловатого вкуса вспомнившихся виноградин, вернула ее к настоящему.

Туземец внимательно наблюдал, как ела Джуна. Когда плод был съеден, туземец подвинулся к ней ближе, держа в руке другой фрукт.

Джуна взяла его и, отщипнув кусок, протянула инопланетянину, возвращая его дар. На груди туземца, когда он принял плод, вспыхнул сложный зигзагообразный узор. Он съел фрукт, а затем, тщательно поджав когти, провел костяшками пальцев по протянутой руке Джуны. Этот жест явно что-то значил. Потом туземец стал ждать развития событий.

Поколебавшись, Джуна вытянула руку и костяшками своих пальцев коснулась тыльной стороны кисти туземца. Кожа влажная и прохладная.

Теперь инопланетянин явно расслабился. По коже пробегали вспышки бирюзы и лазури, сменяя друг друга. Джуна облегченно вздохнула. Она чувствовала себя так, будто перепрыгнула через барьер и завоевала доверие туземца. Начало было многообещающее.

Когда Джуна прикончила второй плод, инопланетянин встал и направился к концу ветви, сделав Джуне знак следовать за ним. Потом легко перескочил через двухметровое расстояние, разделявшее ветви двух деревьев. Проделав это, посмотрел на Джуну, подняв уши и окрасившись в пурпур.

Джуна карабкалась по ветви до тех пор, пока у нее хватало храбрости, но вскоре ветвь начала сгибаться под тяжестью ее тела. Джуну затопила волна головокружения. Она глянула на туземца, а потом вниз — на далекую-далекую землю.

— Нет, — сказала она. — Вот этого я не могу.

Она покачала головой и начала пятиться назад; кожа Джуны пылала ярко-оранжевым цветом. А что она будет делать, если туземец бросит ее?

А тот, вяло взмахнув рукой, сделал ей тот же приглашающий знак. По телу побежала темно-зеленая рябь. Джуна покачала головой и попятилась еще дальше.

Инопланетянин окрасился в ярко-желтый цвет и перепрыгнул к ней на ветку. От его приземления ветка сильно затряслась. Джуна вскрикнула и вцепилась в ветку когтями, изо всех сил стараясь восстановить равновесие. Инопланетянин протянул ей руку, которую она приняла с благодарностью. Несмотря на холодную влажность пожатия, его сила пробудила в Джуне мужество. Даже головокружение и то стало проходить.

— Большое спасибо, — сказала она, хотя и не надеялась быть понятой. Но прежде чем она поняла, что происходит, туземец взвалил ее на спину. Джуна было начала бороться, но тут же застыла, затаив дыхание, опасаясь столкнуть их обоих с тонкой ветви. Туземец одним прыжком преодолел расстояние между деревьями, держа Джуну на спине. Приказав ей знаком идти за ним, он двинулся дальше.

Джуна послушно следовала за туземцем. Она хотела как можно скорее оказаться на безопасной твердой земле, где можно было бы и выплакаться, и подрожать от перенесенного страха, но выбора ей не было дано. «Это не труднее испытаний по курсу выживания, который я проходила в Академии», — твердила она про себя. Теперь все внимание она отдавала деталям восхождения, поиску мест, куда можно поставить ногу — приходилось напрягать все силы, чтобы доказать туземцу и себе самой, что она может выжить.

Инопланетянин поджидал ее у главного ствола. Когда Джуна подошла ближе, он ловким прыжком взлетел вверх по стволу к другой ветке — примерно в шести метрах от той, где продолжала стоять Джуна. К тому же эта ветвь находилась на четверть обхвата ствола, так сказать, «за углом». Там он снова остановился, наблюдая, как тяжело карабкается Джуна. Когда она наконец достигла места, где стоял туземец, тот запрыгал к концу ветви и остановился у провала, разделяющего деревья.

Несколько толстых лиан соединяли кроны обоих деревьев. Туземец покраснел и поднял уши — жест, уже знакомый Джуне и явно вопрошающий. Перебирая руками лиану, он перебрался на другое дерево так, будто никакой возможности упасть в шестидесятиметровый провал вообще не существовало, а затем уселся там в ожидании Джуны. Джуна поглядела сначала на лианы, потом на туземца, потом снова на лиановый мост.

— Ладно, — пробормотала она. — Но если я упаду и разобьюсь, виноват будешь ты.

Она ухватилась за лиану и двинулась по ней. Лиана провисла, но не лопнула. Желудок снова оказался у самого горла, сердце дико колотилось, но, перебирая руками плеть лианы, Джуна одолела пространство между деревьями и добралась до цели, не рассыпавшись на кусочки. Туземец протянул руку и помог ей взобраться на ветку. Не успела она присесть, как он повернулся к ней спиной и заскакал прочь.

Джуна потеряла счет времени и не знала, сколько часов занял этот жуткий путь по вершинам деревьев. Дважды она чуть не погибла. Но каждый раз туземец оказывался рядом, чтобы поддержать ее или втащить обратно на ветку. А потом продолжал свой бег, будто ничего особенного не случилось. Наконец туземец остановился и опять подозвал ее к себе. Теперь он втер в спину Джуны какую-то липкую жидкость. Закончив эту работу, он вновь перескочил через пропасть, приказывая следовать за собой.

Облако разноцветных гулко жужжащих пчел закружилось вокруг Джуны, как только она оказалась на следующем дереве. Джуна сжалась в комок и закрыла лицо руками. Такие же самые пчелы атаковали ее, когда она собирала образцы для экспедиции. Они так густо облепили прозрачный щиток шлема, что она, ничего не видя, не смогла вскарабкаться на то дерево. Однако на этот раз пчелы лишь немного покружились над ней, а затем, жужжа, улетели.

Туземец повернул руки так, чтобы красные шпоры на запястьях глядели вверх. Пчелы тут же облепили обе руки. Приглядевшись, Джуна увидела, что из шпор вытекает, пузырясь, клейкая жидкость. Пчелы поглощали эти выделения. Минуту или две спустя туземец тихонько взмахнул руками, и пчелы разлетелись.

На другой ветви сидело несколько туземцев, внимательно рассматривая Джуну. По их телам бежала рябь разноцветных узоров. Джуна тоже подарила их долгим-долгим взглядом. Ее проводник дотронулся до ее плеча костяшками пальцев и велел идти за ним. Она уже повернулась, как вдруг замерла в удивлении, позабыв даже об усталости.

Они находились на одном из самых удивительных деревьев, какие ей только доводилось видеть. Сук, на котором она стояла, имел в диаметре около полуметра и располагался на высоте пятидесяти метров над землей. Его кора казалась отполированной прикосновениями множества ног, хотя по бокам свисали длинные бороды мхов и папоротников. Ствол же дерева имел в диаметре не меньше двенадцати метров и поддерживался многочисленными опорными корнями. Примерно на высоте сорока пяти метров ствол разветвлялся на множество мощных ветвей, которые образовывали что-то вроде чаши диаметром в несколько десятков метров. В центре чаши находилась круглая дыра, куда легко мог бы пролезть концертный рояль. Края дыры были совершенно гладкими от постоянного использования. Пока она смотрела, какой-то туземец вылез из дыры в стволе и присоединился к группе других, сидевших вблизи отверстия и занятых плетением корзин. Все они разом перестали работать, разглядывая подходившую к ним Джуну. Под этими взглядами, выражение которых ей ничего не говорило, Джуна остро ощутила свою наготу.

Навалившаяся на нее пелена усталости рассеялась под напором восхищения и любопытства. Чего же удивляться, что исследовательская группа так и не обнаружила туземцев! Их деревни ничем не отличались от окружавшего леса!

Не обращая внимания на других туземцев, ее проводник указал ей на крутые ступени, которые вели в глубь отверстия. Рои пчел вились в воздухе. Дерево, казалось, вибрировало от их мощного гула. Проводник помог Джуне вступить на платформу примерно двухметровой ширины.

Джуна поглядела вниз — в самое сердце огромного дупла. Почему-то оно напомнило ей гигантскую морскую раковину. Четыре крутых пандуса спирально спускались по стенкам ствола, уходя в глубину. В стенах примерно на равных расстояниях виднелись арочные двери, ведущие во внутренние помещения. Туземцы сновали туда и сюда по пандусам, направляясь по каким-то своим загадочным делам. Другие же сидели у порога жилищ, обедая или общаясь с соседями. Стены излучали голубое сияние, освещавшее внутренность ствола; оно исходило от грибов, растущих на стенах. Джуна дотронулась до их мягкой бархатистой поверхности, заинтересовавшись тем, какая форма биолюминесценции вызывает такое свечение. На пальцах осталась пыль, горящая слабым голубоватым светом.

Джуна попыталась разглядеть, что же находится там — в головокружительной глубине дерева. На самом дне какая-то водная поверхность отражала и голубое сияние стен, и далекий отблеск чистого неба. Пахло сырой древесиной, листвой. Эти запахи окрашивал легкий сладкий аромат меда. Это удивительное и дивное место оставляло ощущение порядка и покоя.

Дерево кипело жизнью. Радужные пчелы роились в слабых лучах проникавшего сюда солнца. Крошечные ящерицы разбегались при приближении Джуны, а тысячи насекомых взмывали вверх и возвращались вниз, перенося кусочки листьев и гумуса. С любовью смотрела Джуна на маленькую змейку толщиной не больше мизинца и длиной сантиметров двадцать. Змея вдруг подпрыгнула в воздух и стала планировать вниз на сверкающих полосатых крыльях.

Спустившись примерно на одну пятую часть высоты дупла, они оказались на крошечном балкончике и вошли в одну из множества арочных дверей, выходивших прямо на пандус. Через полуметровую стену маленький проход вел в комнату, формой похожую на кусок яблочного пирога, у которого острый кончик был слегка обрезан.

Комната была довольно большая, во всяком случае, больше общей комнаты в доме, где жила брачная группа Джуны. Подумав об этом, она ощутила слабую боль, которая появлялась всегда, когда Джуна вспоминала о своем неудачном браке.

Два маленьких окна, заглубленных в метровую толщу стены, были предназначены скорее для того, чтобы снабжать обитателей свежим воздухом, чем светом. Те же самые грибы, которые освещали внутренность ствола, покрывали низкий потолок, заливая комнату голубым сиянием, не отбрасывающим теней. Связки веревок и сети были аккуратно развешаны на колышках у двери. На полках, враставших в стены, находились корзины, сосуды из чего-то вроде бутылочных тыкв, свертки, обернутые в листья. Общее впечатление чистоты и порядка нарушали лишь крупные насекомые, которые деловито шныряли по освещенному потолку. Пол поднимался, образуя платформу в широкой части комнаты. На краю платформы сидели три туземца. Их уши развернулись во всю ширь при виде входящей Джуны.

Один из сидящих знаком приказал ей приблизиться. Он был ужасающе тощ; кожа его казалась выцветшей, двигался он медленно. «Уж не болен ли он», — подумала Джуна. Туземец велел ей сесть, сделав слабый вялый жест рукой, пальцы на которой остались полусогнутыми. Джуна села лицом к тощему туземцу. Ее проводник опустился на корточки рядом с ней, его длинные тонкие пальцы на ногах широко растопырились, видимо, для лучшего сохранения равновесия.

Больной инопланетянин тщательно осмотрел руки Джуны, пристально вглядываясь в ее ладони. Потом ощупал концы пальцев — один за другим, — заставляя когти вылезать из подушечек. Это было больно. Джуна попыталась отнять руку, но хватка у туземца, несмотря на его хлипкое сложение, была просто железная. Еще более внимательно он оглядел припухшие красные шпоры, а потом провел пальцами по спине Джуны. Он даже раздвинул ей колени и осмотрел гениталии. Джуна вспомнила, как осматривали на ярмарках овец в те времена, когда она была подростком. Теперь она поняла, что должны были бы чувствовать эти овцы, умей они мыслить. Пришлось напрячь волю, чтобы подавить желание сопротивляться. Ведь от этих туземцев зависела ее жизнь. Даже один враждебный жест с ее стороны мог оказаться фатальным.

Наконец осмотр завершился. Проводник Джуны и один из сидевших на платформе покинули комнату, протискиваясь сквозь толпу любопытствующих зевак, сгрудившихся у входа. Джуна вдруг ощутила страшную усталость и слабость. Она согнулась, опустила голову на колени, будто шок от того, что ей пришлось перенести, окончательно доконал ее. «Вряд ли я произвела на них сильное впечатление как представитель моей расы», — подумала она, стыдясь своей слабости. Усилием воли она заставила себя сесть прямо.

Двое оставшихся в комнате туземцев молча наблюдали за ней. Слабые цветные узоры пробегали по их телам подобно отражению волн на глади пруда. Тощий туземец показал рукой на ряд тыквенных посудин. Другой туземец встал и подал больному одну из них. Тот снял крышку и вынул из сосуда кусок сотового меда, протянув его Джуне.

Джуна с наслаждением впилась в соты зубами. Густой сладкий мед таял во рту, стекал по ее подбородку. Она с наслаждением жевала соты, высасывая из воска сладкий сироп. Проглотив мед, она выплюнула воск на ладонь. Ее кожа густо покраснела, когда она перевела на туземцев вопрошающий взгляд. Ей подали зеленый лист, и Джуна положила на него выжатый досуха комок воска. Вокруг него тут же закружились пчелы, которые, вероятно, использовали воск повторно в своих ульях.

Сладкий мед, казалось, дал ей новый мощный заряд энергии. В голове сразу просветлело, да и физически она почувствовала себя куда лучше. Джуна погладила костяшками пальцев руку старика, надеясь, что цвет ее кожи правильно отражает чувство испытываемой ею благодарности. Его уши широко распахнулись от удивления, и он, внезапно став пурпурным, взглянул на своего компаньона. Поток сменяющихся узоров пробежал у того слишком быстро, чтобы Джуна могла хоть что-то разобрать. Больной туземец долго вглядывался в узоры, а потом ответил целой серией собственных.

Наблюдая за происходящим, Джуна поняла, что узоры имеют свое значение. Главным средством общения у инопланетян было зрение. Сердце у нее упало. Если у туземцев язык основан на зрительном восприятии, ей, особенно без компьютера, понадобится уйма времени, чтобы изучить их методы коммуникации.

Экспедиция же должна покинуть планету через два с половиной стандартных земных месяца, если считать от дня крушения флайера. Джуна не имела ни малейшего представления о том, сколько времени она провела без сознания. Если она вскоре не вернется на базу, то останется тут навсегда. Страх перехватил ей горло, когда она представила себе такую перспективу. Надо спешить. Если в течение нескольких дней она не найдет проводника, ей придется пуститься в путь одной.

Двое ушедших туземцев вернулись, неся большие листья, на которых высились целые горы пищи. Кроме того, появились две фляжки с чистой водой.

В животе Джуны громко заурчало. Уши туземцев насторожились, и они уставились на Джуну, порозовев от любопытства. Она тоже покраснела, но уже от стыда. Ее кожа стала темно-коричневой, почти вернув свой прежний оттенок. Бледные зеленые и синие волны омыли тело больного туземца. Может, он потешается над ней? Джуна пожала плечами и покраснела еще сильнее. Больной туземец успокаивающе положил ей руку на плечо. Она улыбнулась и снова погладила его руку костяшками своей. Эти существа определенно начинали ей нравиться.

Ей протянули чашу, до краев наполненную водой. Вода пресная, со слабым кисловатым привкусом. Джуна жадно осушила чашу. Так много всего случилось, что она даже не почувствовала, что умирает от жажды. Туземцы попили, а потом обрызгали себя водой. Джуна тоже облилась, смывая следы липкого меда.

После этого туземцы принялись за еду. Ее проводник выбрал маленький красный плод, понюхал его и протянул Джуне. Джуна взяла его и тщательно осмотрела. Плод был незнакомый, так что, надо думать, принадлежал к виду, еще не известному экспедиции. Она понюхала его — может, так полагается делать? Плод имел сильный и сложный аромат, сладкий, как у хорошего вина. Больной туземец дотронулся до ее руки своими костяшками. Он держал в руках такой же плод и показывал, как его надо чистить и есть. Вкус был, как у лучших сортов бочкового рислинга отца Джуны, но без привкуса алкоголя.

Пища была восхитительна, но вид и вкусовые свойства не всегда совпадали. Один фрукт вкусом и запахом походил на сливочный крем с корицей, другой напоминал сырого краба. Джуна попробовала светло-серое мясо. Сладковатое, будто замаринованное во фруктовом соке, но почему-то с солью и привкусом сыра. Интересно, подумала она, от какого оно зверя?

Туземцы пичкали ее едой, пока она не наелась до отвала. Еда резко изменила ситуацию. Джуна больше не чувствовала себя так, будто любой порыв ветра может унести ее прочь. Когда трапеза кончилась, ее проводник налил воды в чашу, сделанную из половинки тыквы, и по очереди поднес ее каждому. Все вымыли руки, а также ополоснули лица, чтобы смыть остатки еды.

Когда это было сделано, больной туземец протянул Джуне руки шпорами вверх. Ничего не понимая, Джуна отрицательно покачала головой. Инопланетянин наклонился и схватил ее за руку чуть повыше запястья. Прикосновение было прохладным и сильным. Затем шпора проколола ей кожу, и Джуна внезапно потеряла способность двигаться. Страх охватил ее, когда она безуспешно пыталась стряхнуть с себя мгновенный паралич. Но ужас, возникший с такой быстротой, так же быстро был смыт без остатка. Джуна понимала, что бояться надо, но страха не было. Ее проводник взял другую руку больного туземца. Их шпоры соединились. Третий туземец соединил свою шпору со шпорой на другой руке проводника.

Ощущение было такое, будто со всех сторон ее окружает теплый лед. Джуна чувствовала, будто нечто, совершенно чуждое ей, ползет сквозь нее, ощущаясь как холод, разливающийся по ее кровеносным сосудам. Нет, скорее это чьи-то скользкие руки ощупывают ее плоть там — внутри. Замкнутая в кокон пассивности, Джуна могла лишь стыть в парализующем страхе, пока это чуждое ей нечто овладевало ее телом.

Когда-то в лагере беженцев пять ребят постарше Джуны повалили ее на землю и стали по очереди насиловать. Ей было тогда восемь. Насилие, творимое туземцами, оживило это в памяти — стыд, унижение, бессилие. Где-то внутри поднималась волна гнева. Она швырнула этот гнев в то инопланетное нечто, которое угнездилось в ней. Другого оружия для борьбы у Джуны не было.

А потом волна невыразимого наслаждения смыла ярость Джуны так легко, будто это была крохотная пушинка, уносимая бризом. Джута купалась в теплом море эйфории, которое существовало где-то вне ее тела. Ничто другое не имело значения. С ощущением невероятного счастья Джуна погрузилась в глубины забытья.

А потом она проснулась. Теплые влажные листья наполовину скрывали ее тело. Двое туземцев спали на куче листвы в другом конце комнаты. Джуна припомнила то холодное нечто, которое изнутри изучало ее тело, и ее затрясло, несмотря на влажное тепло, царившее в дереве.

Потом пришла память о волне наслаждения, которая полностью уничтожила способность к сопротивлению. Джуна села — дрожащая, голая, напуганная тем, как легко инопланетяне овладели ею. И тем, как ей это понравилось.

Бежать! Лучше смерть, лучше голодная смерть, лучше гибель в джунглях, чем сидеть тут и переносить подобные насилия над собой.

Джуна собрала все, что могла: кремневый нож, фляжку с водой, маленькую сеть, моток веревки, сложила все это в одну из сумок туземцев. Затем собрала всю еду, которую нашла, и сунула ее в другой мешок. Закинув мешки за спину, она начала долгое путешествие вверх — к выходу из дерева.

Двое туземцев видели, как она идет по пандусу в направлении выхода. Она сжалась, ожидая, что они поднимут тревогу или попытаются задержать ее, но те только с любопытством следили за ней глазами. Джуна не останавливалась, боясь, что удача покинет ее. Она достигла выхода и вылезла наружу. Там была ночь. Шел сильный дождь, поливавший ее все время, пока Джуна выбиралась на развилку ветвей. Не видно ни зги…

Джуна остановилась. Тот ужас, который гнал ее наружу, немного ослабел, и теперь она могла думать более трезво. Итак, от инопланетян она избавилась. Что же дальше?

База располагалась на берегу океана. Флайер, когда рухнул на землю, находился в шестистах километрах северо-восточнее базы. Внезапная солнечная буря заблокировала радиосвязь. После нескольких дней ожидания они решили идти пешком. В направлении побережья они двигались около девяноста часов. Туземцы не могли оттащить ее далеко. Вероятно, она находится всего лишь в нескольких километрах от того места, где потеряла сознание.

Джуна зажмурилась, стараясь вспомнить фотоснимки региона. К северу течет большая река. Они пересекли ее, летя на флайере. Все другие реки впадают в нее. Если Джуна пойдет вниз по течению реки к океану, то обязательно достигнет лагеря. Путь неблизкий, но если она не погибнет от голода или не станет жертвой хищников, дело может выгореть.

Однако первым делом надо добраться до земли. Ей следует уйти при дневном свете как можно дальше на тот случай, если туземцы задумают ее преследовать.

Джуна ощупью стала спускаться вниз, руками и ногами отыскивая места, за которые можно было уцепиться. Спуск был долгий и страшный. Сырая бархатистая тьма ночи уже немного рассеялась с приближением рассвета, когда нога Джуны коснулась влажного покрова гниющих листьев, покрывавших почву.

Несколько минут она стояла, обнимая толстый опорный корень огромного дерева; ее лицо прижималось к его шершавой коре, а сердце стучало как молот. Джуна все еще не могла поверить, что спустилась на землю в целости и сохранности. Она повернулась спиной к дереву и ощупью пошла сквозь мрачный сумрак предрассветного леса, пока не вышла на склон, который привел ее к берегу ручейка. Тут она вволю напилась и вымыла лицо и руки.

Лицо. Она подумала о том, как воспримут другие члены экспедиции ее гротескный новый облик. Поймут ли они, что она человек? Она стряхнула капли с рук. Ладно, будем волноваться, когда (и если) вернемся на базу. Джуна чувствовала, что страх снова сжимает ей горло. Она не имеет права позволить себе паниковать, не может, если хочет добраться живой до дому.

Начал разгораться восход. Теперь Джуна видела гораздо больше, чем какие-то пятна и тени. Она перекусила и пошла дальше. Ей надо было идти очень быстро — ведь туземцы, возможно, уже напали на ее след.

Усталость свалила ее с ног ближе к вечеру. Джуна съела несколько маленьких плодов из сумки и прикончила последний кусочек сушеного мяса. Затем свернулась клубочком между двумя опорными корнями какого-то дерева, зарылась в листья и заснула.

3

На рассвете Илто разбудил Ани новостью, что их новое животное сбежало. Ани обрадовалась, что это глупое неуклюжее создание наконец-то покинуло их. Теперь Илто не станет надрываться, работая над ним. Но когда Илто принялся собирать припасы, чтобы пуститься в погоню, она поняла, что эта скотина просто так из их жизни не уйдет.

Нинто и Ани сумели уговорить Илто остаться в деревне и позволить им поймать беглеца. Уже утром они нашли след. Отчетливый и весьма противный запах существа был для них все равно что яркие перья птицы — проследить его было легким делом. От этого запаха ноздри Ани сжимались, и она с отвращением выдувала его из легких. К счастью, чтобы проследить путь животного, обоняние вовсе не требовалось. Оно оставляло четкие следы в виде сломанных веток и взрытого покрова опавшей листвы. Животное опережало их примерно на полдня хода. Если они хотят получить его живым, следовало поторапливаться.

— Тебе это животное не нравится, да? — спросила Нинто, когда они завтракали.

— Оно убило Кирито, а теперь добивает Илто, — ответила Ани.

— Если он умрет, это будет второй старейшина за два месяца.

— Илто самый старый тенду в деревне. Ему давно пора освободить место для тебя. Он выбрал смерть вместо того, чтобы уйти в лес. Так не брани животное за тот выбор, который Илто сделал сам.

Ани отвернулась, не желая читать слова своей тарины, но Нинто погладила ее плечо, и ей пришлось снова обратить взгляд к Нинто.

— Кроме того, — продолжала та, — мне хочется узнать свою тарину получше за то время, которое осталось до того, как я покину деревню и освобожу место для Бахи. Возможно, когда ты сама станешь старейшиной, то перестанешь волноваться из-за того, что подумают другие бейми, и станешь моим другом.

Ани побурела, застыдившись того, что Нинто заметила ее застенчивость и неловкость.

— Извини меня, кене, — сказала она, воспользовавшись официальным титулом Нинто. — Я не хотела тебя обидеть.

— Все в порядке, Ани, — отозвалась Нинто. — Иметь тарину нелегко. Для меня это тоже трудно — видеть, что кто-то занял мое место возле Илто. Но мне нравится быть старейшиной, а Илто очень гордится тобою. Я пообещала ему помочь тебе, когда он умрет. Я хочу стать твоей энту, когда ты станешь старейшиной. Согласна?

Ани от удивления и неожиданности стала пунцовой. Другие старейшины очень высоко ставили Нинто. Предложение поддержки и покровительства, когда Ани станет старейшиной, было неожиданной честью.

— Я буду польщена, Нинто, но надеюсь…

— Что Илто не умрет, — закончила ее фразу Нинто. — Он умрет, Ани, и умрет скоро. Он слишком сильно любит деревню, чтобы уйти из нее. Он занялся самоизлечением скорее из гордости, чем потому, что хочет жить. Он выберет дату похорон, как только убедится, что это животное будет жить. Поэтому давай найдем его и отведем к Илто, пока он сам не занялся поисками.

После еды, разбросав остатки, они почти сразу же напали на след сбежавшего существа. Они почти потеряли его у первого ручья, к которому подошли, но Ани почуяла резкий запах, которым пропитались нависшие над водой листья. Животное пошло вниз по течению, держась берега и отходя от него лишь там, где растительность становилась очень уж густой.

Пройдя вдоль ручья около часа, тенду настолько уверились в правильности взятого направления, что обратились к другой практике преследования. Одна из них шла вперед, время от времени проверяя, чувствуется ли запах, а потом звала другую. Затем та, что была позади, выдвигалась вперед на два-три уай и снова брала след. Это позволяло им двигаться быстрее. Запах становился все свежее по мере того, как дело шло к закату.

На закате тенду сделали привал, поужинали фруктами и сухим пингаром, а потом снова бросились в погоню, пока Ани, и без того измученная заботами об Илто, не обессилела. Нинто убила на ужин двух детенышей гудда. Они поели, построили из веток и листьев гнездо на дереве бондра, где и заснули.

Перед самым восходом Нинто разбудила Ани. Они позавтракали несколькими пригоршнями сушеного пингара, вволю напились и бодро вышли в поход. Освеженные сном и едой, они шли очень быстро. Нинто обнаружила место ночевки беглянки. Неприятный запах был совсем свежим. Казалось, цель совсем рядом.

Затем Нинто унюхала присутствие целой стаи тайр. Эти хищные большие ящерицы тоже преследовали их животное. Нинто ускорила бег, оранжевые полосы, указывавшие на беспокойство, ярко горели на ее спине. Ани бежала рядом. У неуклюжего животного не было ни единого шанса спастись от стаи тайр. Ани очень надеялась, что тайры убьют беглянку.

Они слышали визгливый вой тайр, преследующих жертву, и спешили им наперерез. Их животное стояло, прижавшись к дереву, оранжевое с ног до головы от страха, и пыталось палкой отбиться от нескольких крупных ящериц.

Животное опустило палку, и немедленно одна из тайр кинулась на него, яростно оскалив зубы. Животное ударило тайру по голове, нанеся удар где-то пониже уха. Быстрота, сила и точность удара удивили Ани. Тайра упала, и животное стукнуло ее еще раз. Послышался треск черепных костей. Остальная стая боязливо отступила.

Ани взглянула на Нинто.

— Пора? — спросила она.

Нинто цветом выразила согласие. Обе окрасились в ярко-красный цвет и атаковали стаю с тыла, громко крича и швыряя в тайр сучьями, камнями и гнилыми плодами — всем, что можно было найти на земле.

Тайры бежали, в панике сбивая друг друга с ног. Тысячелетнее знакомство с тенду превратило бегство в инстинкт. Животное же попятилось, заняв выгодную позицию среди опорных корней, и явно готовилось защищаться.

Ани отошла назад и села на корточки, чтобы ничем не угрожать беглянке. Нинто же прошла вперед, ухватила раненую тайру за хвост и оттащила подальше, чтобы животное не могло до нее дотянуться; оно сидело на земле, положив палку поперек колен. Ани сомневалась, что животное нападет на них, разве если они попытаются поймать его. Было, однако, ясно, что оно вовсе не собирается распроститься со своим единственным оружием.

Нинто зачирикала, чтобы привлечь внимание Ани. Она стояла, склонившись над тайрой. Руки были в крови.

— Она умирает, Ани. Помоги мне.

Ани медленно поднялась и села на корточки рядом с Нинто. Тайры были частью атвы Нинто, и та отвечала за их благополучие. Нинто старалась поддержать численность их популяции на этой территории и тем самым уменьшить поголовье руйю, пока те не объели кору на всех молодых посадках, сделанных жителями деревни.

— Ты можешь спасти ее?

— Думаю, да. Тайра сильная, но тут потребуется глубинный поиск. Поможешь?

Ани поглядела на беглянку. Она все еще сидела, положив палку на колени. Можно ли довериться этому созданию, пока она будет помогать Нинто в мониторинге? Ей припомнился звук удара по черепу тайры. Ясно, что это животное умеет убивать, но оно все же не напало ни на нее, ни на Нинто.

Ани цветом выразила согласие. Они соединились, и эго Нинто вошло в тайру. Ани помогала поддерживать баланс веществ, которые перекачивала Нинто из своего тела в ящерицу. Нинто врачевала разорванную плоть, успокаивала поврежденные ткани, скрепляла раздробленные кости черепа. Тайра была сильная, поэтому Нинто почерпнула часть энергии, необходимой для лечения, из запасов жира и белков самой тайры. Закончив врачевание, Нинто и Ани разорвали связь с тайрой. Та была ужасно голодна, на голове у нее виднелась солидная зарубка, но было ясно, что она выживет и еще успеет не раз ощениться за дождливый сезон. Они подождали, пока тайра, шатаясь, встала на ноги и рысью убежала в лес, возмущенно тряся головой.

Новое же животное исчезло, хотя свежий след его было легко обнаружить. Настигли они его еще утром, спрыгнув с ветвей дерева. Животное опять стало оранжевым и, перехватив палку поудобнее, приготовилось к защите. Тенду сели на землю, держась на почтительном расстоянии от палки. Ани порылась в своем мешке и достала спелый плод тумби, который нашла в пути. Она покатила плод по палой листве в сторону животного. Оно схватило плод и съело. Когда плод был съеден, Ани и Нинто уложили свои сумки и сделали животному знак следовать за ними. Оно же село на землю и идти отказалось. Негодование Ани выразилось в появлении на ее спине ярко-желтых зигзагов. Она снова сделала приглашающий жест, на этот раз еще более выразительный. Животное продолжало сидеть, мотая головой в знак отказа.

— Что будем делать? — спросила Ани.

— Не знаю. Ты можешь его уколоть шпорой и нести в деревню, но это будет нелегкая работа, да к тому же оно наверняка снова убежит от нас при первой возможности.

— Но не можем же мы оставить его тут? Илто велел привести животное к нему.

Между тем странное существо подобрало палочку поменьше и сделало Ани и Нинто знак, чтобы те приблизились. Оно разгребло палую листву, обнажив слой красной глины, а затем изобразило на нем фигурку, как бы составленную из палочек.

Потом оно нарисовало вторую фигурку — поменьше.

Животное показало на первый рисунок, а потом на себя, повторив это несколько раз. Потом оно показало на второй рисунок и затем на обоих тенду.

Ани и Нинто таращились на рисунки, их уши были широко растопырены в знак удовольствия и интереса. Существо же снова и снова повторяло свои жесты.

— Оно что-то хочет нам сказать, — решила Нинто.

Тогда животное подобрало два зеленых листа и положило их возле второго рисунка. Около первого оно приспособило желто-коричневый листок. И снова указало на себя и на рисунок.

— Мне кажется, я поняла, — сказала Ани. — Первый рисунок — это оно само, а второй — тенду. Видишь эти штуки по обеим сторонам головы? Должно быть, это уши.

— А что это торчит у него из головы?

— Когда мы его нашли, у него голова была покрыта длинным мехом, как цветок шеи.

Сконцентрировавшись, Ани изобразила «палочниковый» рисунок тенду на своей коже, а затем заменила его более реалистичным изображением. Затем она проделала то же самое с первым рисунком животного, где тоже заменила «палочниковое» изображение рисунком существа в том виде, в котором они его нашли впервые. Картинки получились бледные и не очень ясные, но животное, видимо, поняло их смысл. Оно радостно покивало головой и издало какие-то горловые звуки. Потом стерло свои рисунки на глине и принялось рисовать новые.

Ани сразу угадала группу тенду и группу животных. Потом животное изобразило себя в группе тенду. Оно показало на рисунки несколько раз, а потом ткнуло себе в грудь.

— Да, — сказала Ани, — я поняла.

Она скопировала рисунки на своей коже, а потом на месте «палочного» изображения животного нарисовала то, которое находилось перед ее глазами. Затем Ани изобразила на груди узор из нескольких вертикальных полос — знак согласия. Она сделала узор крупным и простым, как если бы разговаривала с кем-то, находящимся на большом расстоянии.

В знак подтверждения животное кивнуло. И тут же нарисовало линию, идущую от овала с группой тенду и с собой к овалу с группой других животных.

Она показала на себя, потом на группу таких же животных, по нескольку раз повторяя свои жесты. Ани смотрела, но не понимала. Но тут Нинто дотронулась до ее плеча.

— Мне кажется, она хочет вернуться к своим, — сказала она.

— Этого мы сделать не можем, — ответила ей Ани. — Мы должны привести ее к Илто, а кроме того, мы не знаем, где живет ее народ.

— После смерти Илто мы сможем доставить ее домой. Спроси, где ее народ?

Ани притронулась к плечу животного костяшками пальцев, чтобы привлечь к себе его внимание. Она показала на оба рисунка и кивнула, чтобы показать, что поняла. Затем окрасилась в пурпурный цвет и растопырила уши, давая понять, что задает вопрос. Потом показала на рисунки и тут же ткнула рукой в разных направлениях. Животное внимательно следило за действиями Ани, но, видимо, не понимало, что та хочет сказать. Тогда Ани подняла палочку и нарисовала несколько овалов с этими животными, окружающими рисунок, изображавший тенду. После этого она стала тыкать палочкой в каждый овал с животными, каждый раз вспыхивая пурпурным цветом.

Животное снова закивало головой. Оно разгребло руками листву, пристально посмотрело на вершины деревьев, а потом начало рисовать.

Ани сразу же узнала и тенду, и новых животных, но ничего больше из рисунка не поняла. Она покачала головой, имитируя жест животного, чтобы показать, что не понимает. Животное покивало головой вверх и вниз. Потом отправилось к ручью, взяло там две пригоршни камешков и выложило их зигзагообразной линией слева, так что у него получилась группа маленьких кучек камней. Потом открыло фляжку с водой и стало лить воду справа от этой линии, пока на плотной глинистой почве не появилась лужица воды. Затем оно налило немного воды на раздвоенную линию, пересекавшую рисунок поперек. Вода медленно струилась по впадине, пока не слилась с лужицей. Животное дотронулось палочкой до раздвоенной линии, а затем, подойдя к ручейку, окунуло в него конец палочки.

— Река! — сказала Ани, когда истина пробилась сквозь облака непонимания. — Эта линия — река Киева, Нинто! А вон те камни — должно быть, горы, а лужа — океан. Ее народ живет на берегу возле того большого выступа суши!

— Знаешь, это, вероятно, Лайнан. Отсюда до него почти двадцать дней ходу. Что же оно делает так далеко от своего народа? — удивилась Нинто.

— Кто знает? — Ани изобразила пурпурную рябь.

— Ладно. Попробуй убедить его вернуться на некоторое время в деревню. До тех пор, пока Илто не умрет, мы бессильны что-либо сделать. А затем мы найдем способ вернуть его к его народу.

К тому времени, когда объяснения были окончены, густые дождевые облака уже начали собираться, предвещая близость полуденного ливня. Из уважения к явному страху создания перед лазаньем по деревьям они пошли пешком. Путешествие было долгим и утомительным, и Ани облегченно вздохнула, когда в конце дня они наконец оказались в дупле фруктового дерева. Ани показала беглянке, как собирать фрукты, а Нинто отправилась на охоту. Старейшина вернулась с целой гирляндой птичек, висевшей у нее на шее.

— Лучшего не нашлось, — сказала она, коричневея от стыда. — Все остальное — охраняемые животные.

— В такое время года вне леса всегда голодно, — согласилась Ани. Трапеза вышла скудная. Ани занялась ощипыванием птиц. К ее удивлению, их странный компаньон съел лишь одну птичку, и то с видимым отвращением. Остальную часть своей порции он отдал тенду.

— Может, оно заболело? — удивилась Ани.

— Не знаю, — ответила Нинто. — Проверим после еды и узнаем.

Когда после еды Нинто попробовала соединиться с животным, оно отскочило от нее с громким криком. Оно пятилось, испуганное и явно готовое к новому бегству. Ани и Нинто отступили, и лишь после долгих и весьма напряженных уговоров животное успокоилось и присоединилось к ним в гнезде. Но даже и тогда оно держало руки тесно прижатыми к бокам. Спало оно, свернувшись в клубок, подобно птенчику в скорлупе яйца. Тенду обычно спят вытянувшись, кроме тех случаев, когда мерзнут.

— Могу проверить, что с ним, — предложила Нинто. Ее слова горели во мгле.

— Нет, — ответила Ани. — Оно боится аллу-а. Если оно поймет, что ты делаешь, мы уже никогда не добьемся, чтобы оно верило нам. Пускай себе спит.

Весь день шел ливень, небо очистилось только ко времени их прибытия в деревню. Они были голодны и истощены, ноги у всех стерты. Илто радостно приветствовал их появление, он был в полном восторге от того, что его животное вернулось. Выглядел он куда лучше. Было ясно, что он самостоятельно избавился от чужеродной примеси в крови. Ани полегчало — Илто умирать не собирался.

Пришли и другие старейшины — старые друзья Илто. Илто решил войти в контакт с животным, ему очень хотелось продемонстрировать результат своей работы во всем блеске. Но оно с громким криком отшатнулось, тряся головой и становясь ярко-оранжевым от страха.

— Сити, это создание не желает соединяться, — объяснила Ани. — Не думаю, что мы снова сумеем привести его домой, если оно опять убежит.

Илто тяжело вздохнул. Серое облако сожаления прошло по его коже.

— Тогда остается лишь несколько дел, которые мне предстоит выполнить, прежде чем я умру. Нам нужно подготовить похоронный пир.

— Сити, пожалуйста, — начала Ани.

— Нет, не надо со мной спорить. Я очень устал. Время ухода настало. Ты будешь хорошей старейшиной. Примешь Нинто в качестве своей энту!

На коже Ани засветился слабый отсвет согласия. Нинто позаботится о ней в период веррана, она поддержит ее, когда Ани станет старейшиной. Но все это пока еще казалось ей таким невозможным. Даже сейчас она никак не могла представить себя в роли старейшины. Она не была готова, она не хотела быть готовой.

— Хорошо, — ответил Илто. — Лучшего ты и пожелать бы не могла. Есть еще одна вещь, о которой я хочу тебя попросить. Не сделаешь ли ты это неизвестное создание своей атвой? Никто не знает его так хорошо, как ты. И никто другой не сможет выполнить эту задачу.

Окаменев, Ани позволила себе лишь слабенькую розовую рябь удивления. Она вообще еще не думала о выборе атвы. Она была слишком занята заботами об Илто и об этом животном, чтобы думать о таких вещах. Мысль о выборе атвы ее глубоко огорчала. Ей казалось, что выбор атвы будет означать ее согласие на смерть Илто. А она не хотела мириться с его смертью.

Да и сам выбор атвы — дело нелегкое. Вся ее жизнь будет вращаться вокруг атвы. Она должна будет провести все оставшиеся дни жизни в заботах о растениях и животных атвы, поддерживая их гармонию с другими атвами и со всем лесом.

Она привыкла считать, что будет заботиться об атве Тайнки. Она принадлежала Илто, и Ани была с ней отлично знакома. Мысль, что это чудище станет ее атвой, шокировала Ани. Оно было ей чуждо, да и нездешнее оно. И Ани ненавидела его за то, что оно сделало с ее ситиком.

— Но, сити, оно же убивает тебя! — сказала Ани. — Как же я могу взять его в атвы?

Рябь цвета густого бургундского вина, выражавшая иронию, пробежала по телу Илто.

— Ани, я знал, что иду на риск, но я выбрал возможность спасти жизнь этому созданию. Я рискнул своей жизнью, трансформируя его, хотя и знал, что это опасно. Кроме того, своим лечением я выгнал из себя тот яд, который оно мне передало. Я умираю только потому, что таков мой выбор. Я не хочу покидать деревню, я не хочу жить и умирать в лесу в одиночестве. Я хочу умереть там, где жил так долго. Я — часть Нармолома. Я не хочу жить нигде, кроме него.

Ани отвернулась, полоски несогласия мятежно вспыхнули на ее коже. Илто дотронулся до ее руки. Он хотел ей еще что-то сказать.

— Ани, пожалуйста, прочти, что я еще хочу сказать, — сказал Илто, когда она повернулась к нему лицом. — Это новое создание имеет огромную ценность. Оно необыкновенно важно для нас. Оно отличается от всех животных, которых я видел или о которых слышал. Кто знает, сколько необыкновенных вещей мы сможем узнать от него? И никто, кроме тебя, этого сделать не сумеет. Старейшины уже выбрали свои атвы и погружены в них, а другие бейми еще не готовы.

— Я тоже не готова! — вскипела Ани. — Я не готова стать старейшиной, сити! Я слишком мало знаю!

Нинто дотронулась до ее руки.

— Ты знаешь очень много, Ани. Ты знаешь больше, чем знала я, когда меня избрали в старейшины. Ты входишь в контакт не хуже любого старейшины нашей деревни. Ты готова.

— Нинто права, — продолжил Илто, внося в свои слова грубоватый красный цвет. — Ты готова уже давно, но я был слишком эгоистичен. Мне хотелось, прежде чем я умру, сделать нечто особенное. Врачевание этого существа стало именно таким событием. Я достаточно умудрен, чтобы сказать с уверенностью: оно будет жить. Дай мне уйти спокойно, бей. Я научил тебя всему, чему мог научить. Я не могу ждать, когда появится кто-то другой, чтобы нести твою ношу.

Ани побурела от стыда и отвернулась.

— Прости, если я утяжелила твою ношу, сити.

— Ты не утяжелила ее, бей. Ты и Нинто дали мне много радости, гораздо больше, чем я заслуживал. — Он покрылся гордой лазурью. — Я доволен вами.

— Ты не будешь одинока, Ани. Я буду помогать тебе сколько смогу, — сказала Нинто.

Ани думала. Она могла либо с радостью принять предложение и облегчить своему ситику дорогу к могиле, либо затруднить его уход и сделать его болезненным из-за своей непреклонности. После его смерти она все равно отведет это странное животное к его народу. А вернувшись назад, станет простой деревенской тенду с собственной атвой, как у всех.

И тогда по причинам, которые не имели ничего общего с этим странным животным, но зато целиком вытекали из ее любви к ситику, она приняла ношу, которую он возложил на нее. В грядущие годы ей предстояло не раз удивиться, как легко она рассталась со своим правом распоряжаться своим будущим, но тогда облегчение в глазах ее ситика имело для нее большую цену, нежели весь остальной мир.

4

Джуна наклонилась вперед и с изумлением смотрела, как замедляется кровотечение из раны ящерицы, превращаясь в тоненький ручеек, как зарастают кожей раны. Она глядела на туземцев, погруженных в свою работу. Их шпоры глубоко уходили в тело ящерицы и друг в друга. Было очевидно, что почти чудесное излечение ящерицы — дело их рук. Но как они добивались этого? Ученые базы просто-таки с ума посходят! Как хотелось Джуне, чтобы все это было зарегистрировано на компьютере!

Но страх и предчувствие опасности все же победили любопытство. Ей надо уйти как можно дальше, прежде чем туземцы выйдут из своего транса. Джуна подобрала свои мешки, палку и побежала в лес.

Туземцы выскочили из зарослей двумя часами позже. Джуна попятилась к дереву и остановилась, готовая отбиваться от них своим посохом. Она не собиралась разрешить им помешать ей осуществить свое намерение идти на поиски базового лагеря экспедиции. Туземцы тоже попятились, переливаясь зелеными и голубыми тонами. Один из них достал из сумки фрукт и предложил его Джуне. Джуна некоторое время смотрела на него в нерешительности, но живот у нее совсем подвело от голода. Фрукт она, конечно, взяла. Еды у нее было мало, а она слишком хорошо знала, что такое голод, чтобы отказываться от пищи.

Когда Джуна съела плод, туземцы, собрали свои сумки и жестами позвали ее идти с ними. Джуна потрясла головой, отказываясь даже встать с земли. Нападение ящериц подорвало ее уверенность в себе, но она не собиралась следовать за туземцами, пока не выяснит, зачем она им нужна.

Туземцы посовещались. Узоры и краски возникали и исчезали на их телах с неимоверной быстротой. Они явно не знали, что им делать дальше.

Тогда Джуна взяла палочку и предложила туземцам подойти к ней поближе. Раскидав опавшую листву, она принялась рисовать палочкой на плотной красной глине. Туземцы смотрели с любопытством, широко расставив уши, на то, как она рисовала фигурку, состоявшую из палочек, представлявшую ее самое, а потом другую, которая должна была изображать их.

Несколькими часами позже, после того, как было нарисовано еще несколько картинок и сделано много-много жестов руками, они пришли к временному согласию. Джуна вообще не была полностью уверена, что они поняли все, что она пыталась им сообщить. В лучшем случае, считала она, они усвоили, что она хочет вернуться к своим. Туземцы явно узнали полуостров, на котором находится база. Они обещали отвести ее туда, но было нечто, из-за чего им обязательно надо было вернуться сначала в свою деревню.

Джуна долго размышляла. К этому времени она была уже почти уверена, что это те же самые туземцы, которые нашли ее в первый раз. А если так, то, значит, они вторично спасли ее от смерти. Двое суток, проведенных в лесу, показали ей, как малы ее шансы, если она пойдет одна. Проводник намного увеличивал возможность того, что она доберется до базы в целости и сохранности. Да и вообще было бы лучше прийти туда вместе с туземцами. Несмотря на голод и усталость, Джуна улыбнулась. Специалисты по КСИ подпрыгнут до потолка, узнав, что они наконец-то обзавелись разумными существами для изучения.

Джуна поднялась на ноги и показала жестом, что готова идти с туземцами в деревню. Когда же они попытались заставить ее отправиться туда по кронам деревьев, Джуна намертво отказалась. Это был напряженный момент, но туземцы в конце концов согласились идти пешком. Напряжение, владевшее Джуной, чуть-чуть ослабело. Заставив туземцев подчиниться, она вернула себе часть былой уверенности. Кто его знает, может, из этого что-нибудь и получится?

К вечеру туземцы остановились и соорудили на развилке дерева временное гнездо из веток и листьев. Джуна помогла одному из них собирать фрукты, а другой пошел на охоту и вернулся с несколькими птичками, нанизанными на веревку, висевшую у него на шее.

Бросив на туземцев взгляд, выражавший сомнение, Джуна взяла одну из птиц. Она была маленькая, коричневая, сантиметров двадцать длиной от клюва до хвоста. На горлышке выделялось переливчатое зеленое пятнышко.

Джуна пальцем приподняла крыло птицы, обнажив ярко-красный пух с черными подпалинами. «Наверняка очень красива в брачный сезон», — подумала она. Такого вида Джуна еще не встречала, но она пока изучила лишь крошечную часть животных этой планеты.

Туземец прикоснулся к ее плечу, и она отдала ему птичку. Джуне было ужасно жалко, что эта птица так и не будет описана до того, как попадет им на обед.

Темнело. Проводник достал туго сплетенную из прутьев корзинку. В ней лежал кусочек дерева, покрытый светящимися грибками. Туземец укрепил его на ветке, свисавшей над гнездом. Удивительно яркий свет озарил внутренность гнезда. Туземцы ощипали птиц и трех из них отдали Джуне. Одну костлявую птичку она съела сырьем, но сразу же перешла на фрукты.

После ужина один из туземцев схватил ее за руку и попытался соединиться шпорами.

— Нет! — закричала Джуна, попятившись и хватая свой мешок.

Она была скорее готова броситься с дерева и разбиться насмерть, нежели позволить им снова совершить над ней насилие. Туземцы остановились. По их телам бежали светящиеся зеленые и голубые узоры. Жестами они пригласили Джуну в гнездо. Она отрицательно покачала головой, вытянула руки шпорами вверх, а потом еще раз покачала головой, прижала руки к телу и окрасилась в оранжевый цвет. Эту пантомиму она повторила несколько раз. Туземцы поняли. Они тоже прижали руки к бокам и свернулись в клубок в дальнем конце гнезда. Их уши выжидательно вибрировали.

Джуна осторожно вползла в гнездо. Пестрые голубые и зеленые узоры медленно перемещались по телам туземцев все время, пока Джуна укладывалась спать. Кто-то протянул руку и коснулся костяшками пальцев ее плеча. После этого Джуна расслабилась, но руки все равно держала прижатыми к бокам, а сама свернулась в клубок, что гарантировало ей лучшую защиту. Все же она побаивалась, как бы они чего не сделали с ней, пока она спит.

Сильный тропический ливень разбудил Джуну на восходе. Путь к деревне был долог, тяжел и изнурителен. Большую часть утра лил дождь. Идти пешком было невыносимо. Несколько раз Джуна оскальзывалась и падала. В полдень дождь прекратился так же неожиданно, как и начался, будто кто-то закрыл кран.

Через час они добрались до деревни и прямиком отправились в комнату больного туземца. Он явно им обрадовался. Хотел было соединиться с Джуной, но она с криком отпрянула и яростно замотала головой. Вмешался один из приведших ее сюда туземцев. Последовала долгая дискуссия. Джуна внимательно наблюдала за происходящим. Она слишком устала, чтобы попытаться узнать, о чем они говорят. Ей были нужны горячая еда, хорошая ванна и мягкая постель, причем безразлично, в какой последовательности.

Наконец обсуждение кончилось. За ним последовала трапеза из фруктов, овощей и сырого мяса. Джуна печально глядела на холодную еду, и ей страстно хотелось съесть сейчас тарелку горячего кускуса или огромную миску фасолевого супа, который так вкусно варил ее отец. И все ж это было куда лучше той крошечной сырой птичьей тушки, да и голод могло утолить неплохо. Джуна поела, вылила на себя две чаши тепловатой воды и зарылась в теплую, гниющую массу листвы, которая служила ей постелью. Заснула Джуна мгновенно.

Несколько последовавших дней показались Джуне сплошным мучением. Ей пришлось выносить бесконечные осмотры со стороны любопытствующих туземцев, глазевших на нее и тыкавших в нее пальцами. Они касались ее ушей, сгибали и разгибали пальцы рук, прикладывали свои узкие четырехпалые ладони к ее ладоням. По их телам проносились узоры и цвета — они оживленно обсуждали увиденное.

И все пытались с ней соединиться. Проводник Джуны их останавливал, но несколько раз ей в буквальном смысле слова пришлось отбиваться от настойчивых инопланетян. В первый день все это еще могло показаться любопытным, но на второй стало надоедать, а на третий терпение Джуны окончательно лопнуло. Когда туземцы снова вознамерились ее осмотреть, она решительно, хотя и мягко отвела их руки. Туземцы продолжали стоять на своем. Не в силах больше выносить все это, Джуна прижалась к стене, зажала руками уши, а голову спрятала между колен. Кожа ее светилась оранжевым цветом, а на спине, как ей показалось, проступили какие-то полоски, ощущавшиеся чем-то вроде «гусиной кожи».

— Оставьте меня в покое! Не трогайте меня! — стонала она, и потоки слез текли по ее щекам. Это напомнило ей ее первый визит к родителям матери, когда деревенские дети толкали и тыкали в нее пальцами, удивляясь ее городской одежде. К сожалению, тут не было родственников, которые могли утихомирить любопытных. Она была более одинока, чем когда-либо в жизни.

Мягкая рука коснулась ее плеча. Джуна стряхнула ее прочь. Когда рука снова опустилась на плечо, Джуна зло зыркнула, готовясь схватиться с любым любопытным селянином. Но то был ее проводник. Джуна огляделась. Все инопланетяне, кроме больного, исчезли. Проводник отвел ее во что-то вроде маленькой кладовки, находившейся почти на самом дне дупла. Там лежали груды пустых сосудов из бутылочных тыкв с закрытыми крышками, связки сушеных морских водорослей, мешки, пучки пустотелого камыша, бухты канатов, аккуратно сложенные сетки, корзины и большая охапка сухой травы. Какой-то жук пробежал по ноге Джуны, как только она вошла в кладовку. Проводник навесил на дверной проем циновку и ушел, оставив Джуну в одиночестве.

Джуна проинспектировала стены в поисках насекомых. Найдя кусочек стены, который показался ей свободным от ползающих существ, она прислонилась к нему и закрыла глаза, наслаждаясь тишиной и покоем. Больше всего ей сейчас хотелось проснуться и обнаружить, что все происходящее с ней есть не что иное, как необычайно яркий кошмар, и что она в полной безопасности спит в своей постели. Воспоминания о доме нахлынули на Джуну с какой-то невероятной, почти стереоскопичной ясностью. Сильный солнечный свет падал на чисто выбеленные стены отцовского дома. Широкая полоса виноградников, круглясь, поднималась к искусственному зеленому небу спутника. Сладкий запах сена на сеновале, тихие милые звуки — перестук лошадиных копыт в стойлах. Все такое родное, такое рельефное вернулось к ней в этом чужом мире, нагоняя на глаза прозрачные слезы.

Джуна покачала головой. Ей необходимо было подумать о чем-то еще, а не просто исходить тоской по дому, иначе она просто сойдет с ума. Чтобы отвлечься, она стала думать о том, какова будет реакция в лагере, когда она выйдет из джунглей в сопровождении двух разумных инопланетян. Кинси — специалист по КСИ — от счастья станет целовать ей ноги. Специалисты по КСИ были самыми несчастными людьми в экспедиции. Обычно они на кораблях выполняли обязанности суперкарго, занимались всякой черной работой, писали теоретические статьи, безуспешно надеясь, что когда-нибудь откроют разумную инопланетную расу.

До сих пор люди открыли только три такие расы. Две из них давно вымерли. Третья раса — савакиранцы — всячески избегала контакта с людьми. Жители целых городов бежали от них в джунгли. Те же несколько савакиранцев, которые попали к людям, умерли через несколько часов. Неясно, были ли эти смерти следствием страха, или туземцы покончили самоубийством. Экспедиция внесла планету савакиранцев в список закрытых для посещения и оставила их в покое.

Кинси отдаст правую руку за то, чтобы стать зеленым и всю жизнь жить в набитом тараканами дереве вместе с кучей разумных лягушек. А Джуне нужно лишь одно — попасть домой, принять хорошую горячую ванну, есть пишу, которую сначала хорошенько поджарят, и разговаривать с людьми, речь которых ей понятна.

Слезы жалости к себе хлынули ручьем. Разозлившись на собственную слабость, Джуна сердито тряхнула головой. Слезы ничего не меняют. Пришло время прекратить вести себя, как испуганный ребенок, и начать действовать, как то положено ученому. Ей выпала редчайшая возможность изучать инопланетную разумную расу изнутри. Открытия эти могут изменить всю ее дальнейшую карьеру, и нечего тут тратить время на воспоминания о доме!

Прежде всего необходимо наладить общение. Джуна перечислила себе все, что ей известно о языке туземцев. Узоры на их коже, видимо, несут информацию, а цвета передают эмоциональное наполнение этих слов. Голубой цвет, особенно бирюзовый, говорит об удовольствии, зеленый — о согласии и одобрении. Красные тона и оранжевые отражают чувства гнева и страха, пурпурные — связаны с любопытством и вопросительной интонацией.

Кроме того, она могла разобрать и кое-какие простейшие слова: да, нет, пища, вода, символ, обозначающий саму Джуну, некоторые другие имена. «Нет» — три вертикальные черты, «да» — три горизонтальные. «Пища» — цветная точка или кружок в зеленом овале. «Вода» — серия из трех вертикально расположенных точек, обычно синих на зеленом фоне. Имя ее проводника напоминает две соединенные друг с другом спирали. Туземец, сопровождавший ее проводника, имел имя, похожее на сложный треугольный узел. Имя больного туземца походило на серию концентрических кругов — вроде тех, которые производит дождевая капля, падая в лужу. Весь остальной разговор туземцев представлялся ей пока мешаниной цветных узоров.

«Как же мне все это запомнить?» — подумала Джуна вслух, обращаясь к светящимся стенам, по которым ползали тараканы. Не было ничего, на чем можно было бы писать, не было чем писать, не было возможности объяснить туземцам, что ей нужно. Ах, если б тут был ее компьютер! Каждый экспедиционный компьютер был снабжен сложной программой языкового анализа. Но ее компьютер пропал вместе со скафандром и всем прочим, что было с ней в момент обморока. Не так уж много там и было: компас, стандартная аптечка первой помощи, несколько карт, нож, несколько дневных рационов, фляжка и, конечно, компьютер.

Ладно, будем делать то, что возможно. Туземцы тоже научатся кое-каким ее жестам. Возможно, удастся создать что-то вроде «пиджина», которым можно обходиться, пока они не доберутся до базы. А там уж дело перейдет в руки экспертов, тогда как Джуна вернется к своей ксенологии, в которой она сама была специалистом и экспертом.

Джуна снова представила в уме некоторые символы туземцев, значение которых ей было известно, повторяя их вслух, чтобы покрепче запечатлеть в памяти. Когда она утомилась, то свернулась на охапке травы и крепко уснула.

На следующее утро она отправилась на поиски своего проводника. Его она, пока не узнает настоящего имени, решила звать Спиралью. Спираль сидел на краю приподнятой платформы в комнате, которую делил с больным туземцем, и плел большую корзину. Больной забился в свою подстилку из листьев и то ли спал, то ли был без сознания. На груди проводника при появлении Джуны вспыхнул сложный рисунок. Проводник подозвал ее поближе и указал на большой зеленый лист, на котором лежали фрукты, мясо и мед.

Джуна села и поела, одновременно продолжая следить за работой Спирали. Корзина, которую он плел, имела в длину около метра и больше всего походила на кокон. Узор на корзине отличался сложностью и включал множество символов. Джуне было очень интересно, зачем понадобилась такая корзина.

Спираль завершил еще несколько рядов своего плетения, но тут больной зашевелился и издал тихий стрекочущий звук. Спираль подошел к его постели. Различные цвета на коже быстро сменяли друг друга, пока они о чем-то оживленно говорили. Спираль взял корзину и передал ее больному. Тот осмотрел корзину и принял густую зеленую окраску. Он явно был чем-то доволен. Потом принялся заканчивать плетение сам.

Спираль подобрал несколько заплечных сумок, сплетенных из травы, дал две Джуне, а остальные перекинул через плечо. Затем вывел Джуну из дерева и потащил за собой в кроны верхнего яруса леса. Видимо, теперь туземец понял, что Джуна боится упасть, а потому двигались они медленно, в особо опасных местах туземец даже помогал Джуне. Наконец они добрались до дерева, обильно увешанного плодами. Пока они собирали фрукты, Спираль давал Джуне уроки лазанья, ставя ее ноги на самые надежные ветки или показывая, за что следует ухватиться рукой. Туземец был хорошим учителем. Уже через час Джуна перемещалась по кроне куда увереннее.

Примерно в полдень над их головами стали собираться дождевые облака. Спираль вручил Джуне свой набитый фруктами мешок и ушел, показав ей знаком, чтобы она ждала его на этом месте.

Джуна уселась на прочной удобной ветке и стала наблюдать жизнь на вершинах деревьев. Где-то вдали какая-то птица нарушала тишину джунглей печальными воплями, которые завершались особенно высокой нотой. На базе этих крикунов называли пууиит, имитируя их грустные голоса.

Несколько ящериц размером с белку перелетали с ветки на ветку. Длинные складки кожи между передними и задними лапками распускались при прыжках, как туго натянутые паруса. Ящерицы предпочитали висеть на ветках вниз головой, ухватившись за них хвостами, поедая сочные плоды. Красный фруктовый сок стекал с их безгубых ртов. Джуна заметила, что из сумки на теле одной ящерицы показалась головка детеныша. Он стал пощипывать плод снизу, тогда как мамаша объедала его сверху, время от времени осторожно поглядывая по сторонам.

Это были сумчатые ящерицы, похожие на тех крупных травоядных рептилий, которых экспедиция обнаружила на необозримых пространствах саванн по ту сторону гор. Эти же были первыми сумчатыми ящерицами, найденными в джунглях. Джуне оставалось лишь гадать, насколько сходны их репродукционное системы. У нее просто руки чесались. Был бы тут ее компьютер, она тут же записала бы эту сценку для экспедиции. Девять месяцев срок небольшой, в него вряд ли удастся уложить изучение хотя бы ничтожной части видов, обитающих на этой планете. При такой нехватке времени данные по каждому виду имеют огромную ценность. Большая черная птица пууиит тяжело опустилась на ветку, заставив мелких ящериц разбежаться, с тем чтобы вновь собраться на другой ветке, возмущенно издавая пронзительное попискивание. Птица притягивала к себе тонкие веточки когтями, имевшимися на сгибе крыла, и жадно клевала плоды размером с крупную сливу. Один из плодов она подкинула в воздух и ловко поймала большим красным клювом.

Джуна громко рассмеялась, наблюдая проделки птицы. Та подозрительно глянула на Джуну, затем тяжело поднялась с ветки, с шумом раскрыв широкие короткие крылья, и опустилась на соседнее дерево. Там она отряхнулась, сложила крылья и снова принялась издавать свои громкие вопли — ггу-у-и-ит. На таком близком расстоянии эти крики были просто мучительны для слуха Джуны. Она схватила перезрелый плод, готовясь швырнуть его в птицу, чтобы прогнать ее прочь.

Однако птичий призыв закончился криком боли, птица вдруг обмякла и стала падать. С соседнего дерева прыгнул Спираль и поймал падающую птицу на лету. Потом он успел вцепиться в ветку, мимо которой пролетал, и закачался на ней. Туземец вытащил из тушки длинную заостренную стрелу и с триумфом показал ее Джуне. Затем снова перепрыгнул на дерево, с которого застрелил птицу, и отыскал там свою духовую трубку из тростника, имевшую около метра в длину. Он сделал какое-то быстрое движение, и трубка сложилась как подзорная труба, превратившись в палочку длиной в руку Джуны. Спираль сунул свою добычу и духовое ружье в туго набитую сумку и легко перепрыгнул сквозь ветви туда, где сидела Джуна. Там он вынул из сумки птицу и нескольких ящериц, с торжеством продемонстрировав их Джуне. Спираль окрасился в светло-голубой цвет, а на его груди зажегся символ слова «еда».

— Хорошая еда? — спросила Джуна, кивнув головой в знак того, что поняла.

Прохладный влажный порыв ветра качнул вершины деревьев, и тяжелые редкие капли дождя упали на охотников. Туземец спрятал добычу обратно в мешок и приказал Джуне идти за собой. Раздался оглушительный удар грома, за которым последовала ослепительная вспышка молнии. Начался ливень. Он лил как из ведра, обрушивался на листву крон со звуком падения крупной гальки. Сильный ветер клонил вершины и усыпал землю листьями и сучками. К огромному облегчению Джуны, они спустились на землю и пошли в деревню пешком, вместо того чтобы карабкаться по скользким, бешено раскачиваемым ветром веткам вершин. Идти было холодно и изнурительно. Когда они наконец достигли деревни, Джуна тряслась от холода.

Широкие полотнища воды стекали по стенам дупла, обрушиваясь прямо в пруд, находящийся на его дне. Жители деревни наполняли водой фляжки и другие тыквенные сосуды. Кое-кто играл, резвясь в водопадах, плескаясь в воде и крича что-то друзьям.

Рябь — так решила Джуна пока называть больного туземца — сидел на пороге комнаты, любуясь, как наслаждаются ливнем другие жители деревни. К радости Джуны, комната осталась сухой и теплой. Она скорчилась на полу, мокрая и дрожащая, мечтающая лишь о сухой одежде и тепле очага. Рябь подошел к ней, весь пурпурный от любопытства. Туземец коснулся ее кожи, а затем показал на одну из охапок листьев, служивших им постелями. Сделав в листьях углубление, он жестом велел Джуне лечь туда. Когда она повиновалась, Рябь навалил на нее еще охапку. Гора листвы, согретой процессом гниения, была так тепла и приятна, что Джуна ничего подобного и представить себе не могла, хотя, конечно, она и сейчас все равно предпочла бы огонь очага. Она вспомнила деревню своей матери, вспомнила, как сидела в кольце своих тетушек, бабушек и кузин вокруг открытого очага, наслаждаясь вкусной едой и испытывая приятнейшее чувство родства со всем окружающим. С этим она и задремала.

Прикосновение чьей-то руки к плечу разбудило Джуну. Это был Спираль. Рябь и еще несколько туземцев сидели на краю платформы. Горы мяса, фруктов, овощей и сотового меда громоздились на больших зеленых листьях. Все ждали, чтобы она присоединилась к ним. Джуна встала и стряхнула кусочки листвы, приставшей к ее влажной коже. Спираль поднес ей чашу воды, и она умылась, прежде чем принять участие в трапезе.

Еды хватило бы человек на пятнадцать или больше, хотя туземцев было всего лишь шесть-семь. Мясо, добытое сегодня Спиралью, равно как и другие сорта мяса, знакомые или новые для Джуны, были нарезаны и красиво выложены на блюде, сделанном из огромной створки раковины. Три большие корзины ломились от фруктов, а на большом листе лежали соты, истекающие жидким медом. Мед располагался в непосредственной близости от мясных блюд. Широкие полосы высушенных морских водорослей, напоминавшие кожу, пахли йодом и солью. В двух корзинах лежали овощи и зелень, а большой тыквенный сосуд заполняла какая-то бурая крахмалистая масса.

Больной туземец взял полосу сушеных водорослей. Потом, потянувшись к сосуду с бурой массой, взял солидную порцию, положил на водоросли и свернул их, получив аккуратный пакетик. Готовые пакетики Спираль раздавал всем гостям. Гости выжидали, когда будет роздан последний пакет, а затем начали есть.

Джуна откусила кусочек от своего блинчика. Чуть кисленький, слегка напоминающий хлеб или injera ее матери, но в нем ощущался еще резкий привкус чеддера, а еще соли и йода и горечи соевого соуса. Наверняка эта штука, подумала она с внезапно возникшей острой тоской по дому, отлично подошла бы к отцовскому бургундскому вину. Джуна закрыла глаза, чувствуя жжение набегающих слез, вызванных памятью о доме, где ровные ряды виноградных посадок исчезают вдали. Увидит ли она его когда-нибудь, этот дом?

Джуна открыла глаза. Все туземцы смотрели на нее, пурпурные от неутолимого любопытства. Она смахнула слезы и откусила еще кусок. Надо думать только о вкусе. Он восхитителен. Кожа Джуны окрасилась в бирюзу, и она покивала головой, показывая тем самым, как ей нравится то, что она ест. Туземцы расслабились, начали разговаривать между собой, время от времени предлагая Джуне новые блюда.

Джуна наелась первой. И хотя больше она уже не могла съесть ни крошки, туземцы предлагали ей все новые и новые аппетитные кусочки. Сами они ели и ели, пока их плоские животы не вздулись от еды. Они запихивали в рот огромные куски сотов, выплевывая выжатый воск. Яркие разноцветные пчелы садились на куски воска и съедали их.

Наконец туземцы наелись. Они откидывались назад, поглаживая вздутые животики, и хором издавали громкие рыгающие звуки, звучавшие почти как у людей. Джуна расхохоталась. Туземцы смотрели на нее молча, их уши удивленно шевелились.

Застеснявшаяся Джуна побурела. Голубая и зеленая рябь бежала по коже туземцев. Они снова дружно рыгнули. Джуна застыдилась еще сильнее, а удовольствие туземцев от этого, казалось, только возросло: зелени и сини стало еще больше. Спираль дотронулся до плеча Джуны и стал темно-синим. На его груди появился узор, напоминающий рябь. У других же туземцев этот узор почему-то исчез. Один за другим они дотрагивались до руки Джуны, как бы извиняясь перед ней. Джуна кивнула Спирали, а затем громко рыгнула. Туземцы снова покрылись рябью, а Джуна громко рассмеялась.

Туземцы расслабились, они обменивались своими светящимися символами; иногда эти символы предназначались ей, хотя она их не понимала. Джуна решила попытаться заговорить с ними на их языке. Взяв большой зеленый лист, какими здесь пользовались вместо тарелок, она встала и провела пальцем по потолку, чтобы набрать немножко светящейся голубой пыли. Затем провела на листе три светящиеся голубые линии. Туземцы внимательно следили за Джуной, а она осторожно дотронулась до руки Спирали. Держа лист так, чтобы линии были горизонтальны, Джуна кивнула, а потом повернула лист иначе и линии стали вертикальными. Тогда Джуна отрицательно повела головой из стороны в сторону. Джуна повторила это несколько раз, пока наконец Спираль не кивнул головой. Вспышками символов он объяснил смысл происходящего другим туземцам. Их уши насторожились, и они уставились на Джуну, окрасившись в густо-пурпурный цвет. Потом стали переговариваться тонами розового и пурпурного цветов.

Ждать Джуне пришлось долго. Явно она взбудоражила туземцев. Наконец один из них вспыхнул пурпуром и протянул ей какой-то фрукт, одновременно вопрошающе шевеля ушами. Джуна повернула лист так, чтобы полоски стояли вертикально, и отрицательно покачала головой, отвергая фрукт. Голубая и зеленая рябь побежала по коже туземцев.

Тогда другой предложил ей чашу воды. Она повернула лист так, чтобы полосы стали горизонтальными, и отпила несколько глотков. Чашу она предложила другому туземцу, который принял ее и осушил.

Попытки Джуны объясниться превратились в игру. Туземцы предлагали ей различные вещи, а она принимала или отвергала их. Джуна выучила символы некоторых видов еды, символ корзины и еще один, который, возможно, означал «покажи» или «предложи», может, и «попробуй». Она рисовала копии этих символов на листе светящейся плесенью, к огромному удовольствию туземцев.

Затем на груди Ряби появился очень сложный узор, и туземцы подняли руки так, чтобы красные шпоры были направлены вверх. Джуна испугалась, что Рябь предложит и ей присоединиться к ним, но тот даже не обратил на нее внимания. Он смотрел лишь на туземцев. Видимо, просил их о чем-то. Туземцы стали бледно-серыми, как туман. У всех на груди светились три горизонтальные полоски — они соглашались.

Спираль дотронулся до плеча Джуны и указал ей на постель из листьев. Это означало, что ей следует лечь и заснуть. Потом Спираль отошел от нее и присоединился к остальным туземцам. Игра кончилась, ее отпустили. Джуна видела, как туземцы соединились, образовав правильный круг, а затем впали в транс. Это напомнило Джуне то, как двое туземцев лечили в лесу хищную ящерицу. Но сейчас в этом ритуале было нечто гораздо более торжественное.

Джуна зевнула. Обильный ужин после долгого утомительного дня вызывал сонливость. Она зарылась в теплую влажную кучу листвы и незаметно соскользнула в сон.

На следующее утро Спираль разбудил Джуну и приказал идти за собой. Джуна спустилась за туземцем на дно дупла и остановилась на берегу пруда, занимавшего почти всю его поверхность. Спираль нырнул в воду. Джуна, которой ужасно хотелось смыть с кожи липкие остатки гниющей подстилки, последовала за ним. Теплая вода была просто восхитительна. Из любопытства Джуна нырнула, решив узнать, глубок ли пруд. Пруд оказался на удивление глубоким: три с половиной — четыре метра. Дно было покрыто мягким илом. Что-то забилось под ее пальцами, шарящими в иле. Испуганная Джуна всплыла с громким всплеском, что привлекло внимание нескольких туземцев, сидевших на берегу пруда. Джуна подплыла к берегу и села на низенькую ступеньку.

Через мгновение появился Спираль, держа в руках что-то толстое и извивающееся. Джуна подумала, что это рыба, но когда Спираль вручил ей добычу, она поняла, что это просто головастик невероятно больших размеров. Величиной он был с крупную кошку, цвет имел грязно-коричневый, с маслянистым радужным отливом. Хвост уплощенный в горизонтальной плоскости, как у дельфина, глаза золотистые, с вертикальным кошачьим зрачком. Задние лапы хорошо развитые, сильные. Под прозрачной кожей медленно и ровно пульсировало сердце, помещавшееся близко от жабер. Головастик был мягкий, скользкий и холодный, как грязь на дне пруда.

Джуне этот вид не был знаком, не знала она и того, в каких родственных отношениях он состоял с туземцами. Снова пришлось пожалеть об отсутствии компьютера. Был бы он с ней, она смогла бы хоть закаталогизировать эту находку. Сколько же данных протекает у нее сквозь пальцы без компьютера!

Головастик рванулся, выскользнул из рук Джуны и со слабым плеском плюхнулся в пруд. Спираль прыгнул за ним, схватил его обеими руками и уколол шпорой. Тот перестал биться и обмяк. Спираль снова подал его Джуне и нырнул в пруд.

Маленький темно-зеленый туземец подошел к пруду, неся туго набитый мешок. Джуна принялась с интересом наблюдать за ним. В деревне имелось по меньшей мере дюжины две таких туземцев. По цвету они были темнее обычных инопланетян, и у них отсутствовали красные полосы на спине. Джуна никогда не видела, чтобы маленькие меняли свой цвет. Крупные туземцы их игнорировали. Маленькие беззвучно двигались где-то на задворках жизни, помогали готовить еду, переносили тяжести. Они очень заинтересовали Джуну. Если это молодняк, то где же их родители? Может, это родственный, менее разумный вид? Или бесполая форма, вроде рабочих пчел?

Маленький туземец достал из мешка пригоршню объедков пищи и швырнул их в пруд. Спокойная поверхность воды вдруг заволновалась, вскипела, когда голодные головастики жадно набросились на еду. Они поедали все — мясо, фрукты, овощи, даже большие прочные листья, заменявшие туземцам тарелки. Джуна открыла пасть мертвого головастика, лежавшего у нее на коленях, обнажив и явно хищные клыки, и мощные широкие коренные зубы. Такое вооружение позволяло головастикам питаться любой пищей.

Внезапно вода закипела еще сильнее — это Спираль схватил кормящегося головастика. Туземец уколол его шпорой и швырнул Джуне. Спираль убедился, что головастик находится в руках Джуны, и снова нырнул, тут же появившись с новым головастиком. Он поймал около дюжины, вылез на берег и принялся потрошить их деревянным ножом. Внутренности Спираль выкидывал в пруд, где они поедались, не успев погрузиться в воду. Джуну шокировало то, что туземцы едят головастиков, но затем она напомнила себе, что ведь есть и люди, которые любят обезьянье мясо. Должно быть, головастики — какой-нибудь родственный вид. Возможно, рабочие туземцы отдают хозяевам деревни часть своей молоди за защиту, которую им обеспечивают крупные туземцы? Джуна покачала головой — гипотеза была неплоха, но она ей не нравилась — все же какие-то важные звенья в ней отсутствовали.

Когда головастики были нарезаны на небольшие кусочки, Спираль завернул мясо в большой лист и отнес в свою комнату. Оттуда они отправились в верхний ярус леса. Джуна провела все утро, собирая фрукты, Спираль охотился. Они вернулись с тяжелыми, туго набитыми мешками, полными дичи и фруктов.

В комнате велась подготовка к пиру гомерических масштабов. Стояли огромные, устланные листьями корзины, полные фруктов и мяса, листовые тарелки с сотовым медом. Даже Рябь и тот помогал в готовке. Сегодня его цвет был ярче, и он уже не казался таким слабым. Может, это влияние того круга, который образовали вчерашние гости? Может быть, таким образом его лечили? И может быть, сегодня празднуется выздоровление инопланетянина?

Джуна стала помогать нескольким темно-зеленым малышам наполнять корзины едой и относить их наверх на развилку дерева, где несколько старейшин наблюдали за подготовкой пира. В воздухе чувствовались непонятное оживление и суета, селяне что-то чирикали и красками переговаривались друг с другом.

Джуна сидела на развилке, выкладывая еду на блюдо, когда услышала громкий крик. Она огляделась. Огромная змея — Джуна таких и не видывала — обвила своими кольцами одного из «рабочих». Ноги инопланетянина дрожали и как-то рефлекторно взбрыкивали, но голова его уже исчезла в огромной пасти змеи. Джуна видела, как кожа туземца обретает почти белый, серебристый цвет. Другие рабочие разбежались. Они сбились в испуганные группки, молча следившие за тем, как змея пожирает свою добычу. Кто-то из туземцев покрупнее поднял было взгляд, но тут же вернулся к своим делам.

Джуна вцепилась в ветку, наблюдая, как туземец исчезает в желудке змеи. Она просто не верила своим глазам. Смерть туземца, видимо, значила для обитателей дерева не больше, чем смерть мыши или птицы. Джуна отвернулась, когда змея, изо рта которой еще торчали ноги ее жертвы, уползла прочь. Джуна предоставила кому-то закончить свою работу и отошла к концу ветви — ей было плохо от того, что она видела.

Ее взгляд скользил по зелени джунглей. Почему никто не попробовал спасти туземца? Ясно, это не юношеская форма инопланетян. Джуна не могла себе представить, чтобы разумные существа предоставили своим детям умирать, а сами и пальцем не пошевелили, чтобы их спасти. Туземцы, видимо, считали рабочих легкозаменимыми. Значит, версия о защите неверна. Так что же тут происходит? Она посмотрела на пустую ветвь, где только что была змея, и вздрогнула. Это была страшная смерть, ставшая еще более ужасной оттого, что никто пальцем не пошевелил, чтобы помочь несчастному.

Громкий гулкий удар, отраженный всей толщей дерева, прервал мысли Джуны. Итак, пир начинался. Поглядев вниз, она увидела группу инопланетян, которые большими дубинками колотили по толстым ходульным корням дерева. Рои пчел вылетали из дупла подобно разноцветным клубам дыма.

Когда пчелы разлетелись, из глубин дупла на развилку вышла группа туземцев. Все были украшены гирляндами цветов или ожерельями из раковин, зубов или чешуи рыб. На ком-то было даже ожерелье из нанизанных на веревочки высушенных птичьих тушек. Другие тащили пучки веток. Джуна даже подумала, а нельзя ли найти какой-нибудь способ, чтобы выменять у них часть этих ожерелий — особенно из высушенных птичек — это были бы бесценные экспонаты.

Туземцы двигались медленно и торжественно, рассаживаясь широким кругом вблизи отверстия, ведущего в дупло. Потом появилась еще одна группа туземцев, но ростом чуть поменьше. Они вышли из дупла без всяких украшений. Каждый из них сел позади и чуть левее разодетых туземцев.

Наконец из дупла появились Рябь и Спираль, которые уселись в оставленном для них промежутке, на месте чуть более высоком и более хорошо видном, чем у остальных. Все прочие обитатели деревни разом повернулись, чтобы увидеть их появление. Возле Ряби водрузили огромную незаконченную корзину. Было ясно, что он тут почетный гость. Спираль знаком позвал Джуну, чтобы та села с ними рядом.

Если отмечалось выздоровление Ряби, то, видимо, это было очень важное событие. Присутствовала вся деревня — около восьмидесяти взрослых и около десятка рабочих, которые им прислуживали. Яркие узоры вспыхивали на телах туземцев — голубые, зеленые, пастельные тона иногда затягивала туманная серая дымка.

Но было тут и что-то странное. Рябь ничего не ел. Спираль казался задумчивым и рассеянным, он еле притрагивался к еде, хотя Рябь явно уговаривал его поесть. Хотя оба явно были почетными гостями, никто из них не казался особенно счастливым.

После того как туземцы наелись, а рабочие унесли остатки пира, Рябь встал и обратился к собравшимся селянам. Светящиеся текучие узоры даже Джуне казались невыразимо прекрасными, несмотря на то, что они ей ничего не говорили.

Когда Рябь кончил свою речь, каждый из разукрашенных туземцев встал и обратился к собранию, а затем подошел и опустил свое украшение в корзину, стоявшую перед Рябью. Речи еще не кончились, когда пошел дождь. Но туземцы не замечали дождя и продолжали свои речи.

Соревнования в красноречии продолжались до полудня. Джуна сидела, теплый дождь барабанил по ее коже, сводя с ума и без того утомленную бесконечной и непонятной церемонией женщину.

Наконец отговорил последний из украшенных ожерельями. Рябь опять поднялся на ноги, сделал знак Спирали, чтобы он встал рядом. Речь окончилась, а Джуна все еще продолжала сидеть, дрожа под дождем. Затем вперед вызвали Джуну и представили собранию. Когда и эта речь кончилась, Рябь взобрался на самую высокую ветвь и прыгнул вниз. Джуна услышала мягкий мокрый шлепок, когда тело инопланетянина ударилось о землю далеко-далеко внизу.

Отупев от многочасовой нудной церемонии, Джуна бессмысленно смотрела на место, где только что стоял Рябь, и не могла поверить тому, что видели ее глаза. Она посмотрела туда — вниз на далекую землю леса. Там лежало искалеченное тело Ряби, а под ним расплывалось яркое красное пятно. Члены были переломаны, голова свернута под немыслимым углом. С трудом проглотив слюну, Джуна отвернулась. Все прочие сидели, выжидающе глядя на Спираль и не обращая внимания на изуродованное тело Ряби.

Через несколько минут Спираль встал и обратился к аудитории в скромных серых и черных тонах. Когда Спираль кончил, огромная корзина с украшениями была на канате спущена на землю. Затем все присутствующие вместе с Джуной спустились вниз и окружили тело Ряби. Они смотрели, как Спираль разрезал живот туземца и вложил туда темно-коричневый предмет размером с кулак. Затем он бережно положил изломанное тело в корзину поверх украшений. Туземец укрыл тело листьями папоротника и методично зашил корзину.

Все деревенские знали, что Рябь собирается умереть. И все празднование было организовано в честь самоубийства. Джуна тяжело присела на корень дерева. Сначала смерть работника, теперь еще это. Она внезапно ощутила себя бесконечно одинокой, поняв, какая пропасть разделяет ее и инопланетян. Пришла горькая тоска по дому — такому знакомому и такому безопасному.

5

Ани кончила плести корзину, превратившуюся теперь в полностью завершенный кокон, и поднялась на ноги. Четверо обитателей деревни подвесили гроб к двум прочным шестам и взвалили их на плечи. За гробом следовала Ани, остальные селяне выстроились за ней. Процессия двинулась в глубь леса к тому месту, где будет похоронен Илто. Носильщики поставили гроб Илто возле ямы, которая была вырыта заблаговременно.

Рядом с ямой высилась куча листьев, веток и плодородного черного гумуса. Ани молча смотрела, как другие бейми выстилают могилу листьями и компостом, а затем опускают туда гроб. Когда гроб был установлен, все жители деревни по очереди испражнились в нее, дабы получше удобрить почву для того саженца, в котором будет обитать душа Илто. Затем могила была засыпана гумусом и гниющими листьями, а на невысокую насыпь навалили ветвей, чтобы уберечь ее от размыва дождями.

Ани стояла молча, пока селяне складывали ветви на могилу. Гроб вышел чудесный, его отлично сплели руки тех, кто хорошо знал Илто. Да и сам Илто успел потрудиться над ним. На прощальном пире Ани внимательно выслушала все произнесенные хвалебные речи и наблюдала, как подносятся памятные подарки. Она тоже произнесла требуемую речь и тоже принесла полагающийся дар. Она же вложила семя дерева на в желудок Илто. Все было чинно и так, как положено по обычаю. Но все это не утешило Ани.

Теперь внутри Ани образовалась пустота, которую ничто не могло заполнить. Через год светло-зеленый саженец потянется из могилы Илто к вершинам леса, храня в себе дух старейшины. Когда-нибудь это дерево станет приютом для ее нейри и нейри ее бейми, которые останутся жить в дупле. А поколений через шесть-семь, возможно, там разместится целая деревня. Предполагалось, что такие мысли должны успокаивать осиротевшую бейми. Но этого не произошло. Илто умер. И никогда Ани не ощутить больше его присутствия и не увидеть его слов. Будущее простиралось перед ней — серое и пустынное. И в сравнении с этим будущим саженец был ничто.

Кто-то притронулся к ее плечу. Ани подняла глаза. Это оказалось то животное. Не в состоянии больше сдерживаться, Ани полыхнула красным и зашипела. Животное попятилось в испуге, и Ани опять погрузилась в оцепенение. Затем рядом с ней появилась Нинто, напомнившая, что деревня ждет, когда же Ани положит на могилу Илто последнюю ветку и тем самым завершит погребальную церемонию. Автоматически она сделала все, что требовалось по ритуалу. Нинто увела ее от могилы и проводила до дому. Ани шла, глубоко погруженная в горе.

Когда они пришли в деревню, Нинто отвела Ани к себе. На платформе комнаты были устроены три постели.

— Ты останешься с нами, пока не кончится верран, — сказала Нинто.

— Спасибо, Нинто. — Блеснули символы на коже Ани, благодарной, что ей не придется оказаться в пустой комнате, где они прожили с Илто так много лет.

— Иди поспи, — продолжала Нинто. — Сегодня ты начнешь свой верран.

— Так скоро? — спросила Ани, удивляясь той быстроте, с которой разворачивались события.

— Деревня будет в минг-а, пока пустота в рядах старейшин не заполнится, — ответила Нинто. — Лучше не оттягивать и поскорее восстановить равновесие. А сейчас — поспи.

Нинто отправила Ани спать, будто та была еще совсем юной бейми. Это напомнило Ани о первых днях жизни с Илто. Память послала в сердце Ани тучу новых стрел горя. Она зарылась лицом в свежую подстилку из листьев. Хотелось поскорее уснуть» чтобы, проснувшись, обнаружить, что Илто жив и что никакого нового животного нет и никогда не было. Нинто присела к ней и взяла за руку.

— Хочешь, я помогу тебе уснуть?

Ани до боли хотелось поскорее забыться.

— Да.

Она почувствовала слабый укол, когда Нинто соединилась с ней, а затем на мир опустилось безмолвие. Казалось, однако, что прошло лишь мгновение, когда Нинто разбудила ее.

— Ани, время, — сказала Нинто, когда Ани села на постели.

Нинто помогла ей встать, потом отвела к группе ожидавших ее бейми. Те толпой проводили Ани к тихой заводи на протекавшем неподалеку ручье. Здесь Ани выкупали. Она же вспомнила, как всего лишь месяц назад они купали тут бейми Кирито, когда тот начинал проходить свой верран. Все они плескались и смеялись, все были полны радости за Киху, который важно сидел, пока они резвились вокруг него. Ани пошутила насчет возможного нереста с Кихой, когда он станет старейшиной, и все хохотали. Киха теперь стал старейшиной Кихато. После веррана он заважничал и вел себя официально, а их былая дружба заметно поблекла. А теперь вот она сидит как каменная и не может разделить с ними радость по поводу ее грядущего превращения. Открытое проявление ее чувств казалось ей чем-то шокирующим, но каждая минута уносила ее все дальше от счастья, наполнявшего ее жизнь, когда она была бейми, и влекла к тяжелому и одинокому будущему.

Ее друзья видели ее горе, и оно удивляло их.

— Ты была бейми дольше нас всех, уже ведь есть старейшины, которые стали бейми позже тебя. Неужели ты не готова стать старейшиной? — спросила ее подружка Калла.

— Мне его не хватает, — ответила Аня. С ее стороны было невежливо вспоминать о мертвецах, но теперь, когда Илто не стало, ей казалось, что она потеряла какую-то часть себя самой.

Веселья у других бейми поубавилось, и они поспешили соединиться с Ани, чтобы разделить ее печаль и дать ей почувствовать их любовь.

— Мне вас всех будет не хватать, — сказала она, когда контакт был разорван.

— Ты говоришь так, будто готовишься к смерти, — сказал Баха.

— Нет, но я видела других бейми, прошедших верран. Они менялись. Когда я стану старейшиной, у меня почти не останется свободного от дел времени. И отношения между нами изменятся.

— Ничего, через несколько лет мы тебя догоним, — успокоила ее Калла. — Когда-нибудь мы все станем старейшинами. И даже скоро. Вот увидишь.

— И тогда уж тебе придется домогаться моей благосклонности в нерестовом прудике, — воскликнул Баха, прихорашиваясь.

Калла окатила его водой, и вскоре тихая заводь закипела от играющих вокруг Ани тел. А она с радостью смотрела, как по коже друзей бежит рябь счастливого смеха.

Наконец усталые и задыхающиеся бейми вылезли из речки. На берегу Калла надела на Ани ожерелье из высушенных баким; их голубые радужно переливающиеся крылья прямо-таки светились в ночном сумраке. Друг за другом выходили бейми вперед, чтобы одаривать Ани, пока она от головы до бедер не оказалась укрытой ожерельями и гирляндами цветов, семян, раковин, птичек и насекомых. Скрытая этими пышными украшениями, Ани снова и снова шепотом повторяла имя Илто.

Кончив украшать Ани, бейми церемонно и с сознанием серьезности момента повели ее к Нинто, которая ухе ждала вместе с другими старейшинами.

Старейшины отвели Ани назад к дереву-деревне, спустились с ней на дно дупла и кольцом окружили прудик. То короткое оживление, которое ощутила Ани во время веселой свалки в заводи, уже прошло. Она ощущала себя такой же безжизненной и оцепеневшей, как камень. Долгий ритуал с ритмическими выкриками, танцами и поздравлениями обтекал ее, как вода обтекает камень. Она совершала все предписанные действия, говорила слова, которые следовало произнести, но все это совершенно автоматически. Все это шло мимо Ани. Она чувствовала себя так, будто смотрит на ритуал со стороны, а он совершается ради совсем другой бейми.

Наконец вперед выступила Нинто с вытянутыми для аллу-а руками. Ани подошла, и они соединились. Наступило время последнего превращения. Ани ощутила в себе присутствие Нинто, она чувствовала, как та проходит сквозь нее, даря ей гормоны, которые должны вызвать окончательное возмужание Ани.

Их эффект проявится только через несколько часов. Затем на два дня она впадет в кому и очнется уже старейшиной. Нинто повела ее вверх по дереву в свою комнату. Там уже была приготовлена обильная трапеза. Ани едва притронулась к еде. Во время веррана ей потребуется много энергии, но горе переполняло Ани, есть не хотелось, она чувствовала, что засыпает. Как хорошо заснуть. Забыться во сне все равно что быть отпущенной на свободу. Мысль о жизни без Илто была непереносима. Хорошо бы заснуть так, чтобы больше не просыпаться.

Вряд ли Ани чувствовала, как Нинто опускает ее на постель. Она заснула быстро и легко — как камень падает на дно глубокого пруда.

Странные видения явились Ани. Она шла сквозь лес по следам Илто, чутьем отыскивая знакомый запах на стволах деревьев и на земле. Ей казалось, что так она идет уже многие дни. Тело Ани ощущало боль в самых неожиданных местах. Она замерзла, была голодна, усталость валила ее с ног.

Наконец она вышла на обширный пляж. На его песке были видны отпечатки ног Илто. Они вели в океан. Следы виднелись и на воде, по которой он шел, и терялись где-то на горизонте. Она хотела следовать за Илто, но вода не выдерживала ее веса. Надо было плыть за Илто, но вода была невероятно холодна. Вокруг колен Ани кружились ледяные водовороты. Холод делал ее неповоротливой и тупой. Надо торопиться, иначе будет поздно, не хватит сил, чтобы продолжать путь. Она шагнула в стылый океан. Волна нахлынула выше колен и покатилась обратно, обнажая песок. Вода охватила ноги Ани и потащила ее за собой.

И вдруг откуда-то пришла теплота, как будто солнце своими лучами согрело спину Ани. Там — за плечами — она ощущала чье-то присутствие. Казалось, это Илто. Она обернулась, ища его и недоумевая, как он может быть рядом, если его следы исчезли за горизонтом? Она вышла из ледяного океана. Где же Илто? Если закрыть глаза, то кажется — стоит только протянуть руку, и она дотронется до него. Ани сделала еще один шаг по песку, она настойчиво чирикала, призывая Илто, она рисовала его имя на своей коже — снова и снова. Она ничего не увидела, ничего не нашла, кроме некоего присутствия внутри себя, присутствия, как это бывает при аллу-а. Она мчалась по берегу к опушке леса, а потом оглянулась и взглянула на то, что лежало за спиной. Следы Илто исчезли. Океан был пуст, а на песке виднелись только ее собственные следы.

Она снова закричала, визжа, как испуганная тинка. Илто ушел. Он умер. Она одна. Понимание этого швырнуло ее в глубины страха. Без Илто она — ничто.

Чья-то рука коснулась ее. Она вздрогнула. Нинто! Теперь она поняла, чье присутствие она ощутила во сне. Не Илто. Нинто! Но ее присутствие ощущалось совсем как присутствие Илто…

Нинто снова окликнула ее. Ани посмотрела на океан, посмотрела в последний раз, а потом взяла Нинто за руку и пошла с нею в лес. Там на одном из деревьев виднелось гнездо. Ани легла рядом с Нинто и погрузилась в глубокий, спокойный сон.

Глаза Ани открылись. Нинто сидела рядом с ее постелью. Баха и то новое животное тоже были тут. Ани глубоко втянула воздух, ощутив резкую вонь болезни. Должно быть, Илто опять заболел, подумала она и попыталась встать, чтобы помочь ему. Но оказалось, что она слишком слаба. Ани поняла — запах был запахом ее собственной болезни. И тут же вспомнила; Илто умер, а она теперь старейшина.

Нинто засветилась чистой сверкающей синевой.

— Приветствую тебя с возвращением, Анито. Ты перенесла верран. Но были минуты, когда мне казалось, что ты уйдешь по стопам Илто.

Ани была поражена, впервые услышав свое имя с суффиксом, означающим старейшину. Она снова попыталась сесть, и снова ей это не удалось. Она была слаба, как ящерка, только что вылупившаяся из яйца. Нинто и то новое создание помогли ей с ловкостью, говорившей о хорошей практике. Она поглядела на себя. Кожа туго обтягивала ребра.

— Как давно я сплю?

— Восемь дней. Ты чуть не умерла. — Нинто с сочувствием коснулась ее щеки. — Мне не следовало торопиться. Ты мало поела, а я не подозревала, как глубоко ты переживаешь смерть своего ситика. Ты просто не хотела жить. Мне пришлось войти и привести тебя обратно.

— Я видела это, — сказала Ани. — Я следовала за Илто, но ты привела меня назад. Теперь я старейшина. — Она попробовала встать, но Нинто заставила ее лечь.

— Нет, Анито, ты еще слишком слаба. Сначала попей и поешь. — Она повернулась к новому созданию: — Принеси воды и пиши, — сказала она большими и упрощенными знаками.

Новая форма имени поразила Ани, как удар. Она с трудом припоминала факты, говорившие, что она стала старейшиной. Она все еще смотрела на себя как на Ани.

Новое животное встало и принесло свернутый лист с кашицей из кайю и большой сосуд с водой. Мазки синего, черного и зеленого цветов метались на коже животного, когда оно подавало Ани воду.

Ани взяла чашу и жадно выпила. Ей страшно хотелось пить. Воды там осталось слишком мало, чтобы умыться, но этот остаток она вылила себе на голову, чтобы хоть частично смыть гнилостный запах болезни. Чашку она отдала новому созданию, поблагодарив его так, будто оно могло понять слова. К изумлению Ани, животное ответило ей бурной и неразборчивой сменой красок.

Ани показала на животное:

— Почему оно все время меняет окраску? — спросила она у Нинто.

— Пытается разговаривать. Ты знаешь, оно ведь очень умное. Все время, пока ты болела, оно ухаживало за тобой. Оно копировало то, что делала я, и я позволила ему заниматься тобой, раз уж оно такое старательное. Оно купало тебя, меняло подстилку, когда та становилась грязной, оно даже согревало тебя своим телом, когда я соединялась с тобой. Оно помогло спасти твою жизнь.

Ани посмотрела на животное, и оно протянуло ей кулек с кашицей. Ани кивнула, взяла его и начала есть. Ей было немного стыдно принимать услуги от этого существа. Ведь теперь существо было ее атвой. Это Ани должна была заботиться о нем, а не наоборот. Она символом высказала свою благодарность, и животное тут же стало от радости голубым, а затем стало опять выдавать какую-то цветную невнятицу.

— Оно понимает! — воскликнула Ани.

— Оно знает уже много слов, — ответила Нинто. — Пока ты болела, мы тут с ним играли в такую игру. Я рисовала на своем теле картинки, а затем знаки, которые их символизируют. Потом просила подать то или иное. Оно быстро учится. А теперь поешь. Тебе нужны силы.

Сладкая кашица была питательна и хорошо усваивалась. Ани почувствовала, как энергия вливается ей в кровь еще до того, как кашица была съедена. Животное поддерживало Ани, пока та опорожнялась в широкий круглый сосуд. Испражнения были крутые и дурно пахли, полные болезненной отравы. Новое создание накрыло сосуд крышкой и отставило в сторону. Потом оно притащило большой сосуд с водой и поддерживало Ани, пока Нинто и Баха поливали Ани водой.

Даже усилие, затраченное на то, чтобы постоять, обессилило Ани. Голова ее кружилась от изнеможения. Новое животное подняло ее так легко, будто это была корзина с перьями, отнесло ее на постель из свежей листвы, уложило и закидало листьями. Сила существа поразила Ани. Она просто забыла, что оно такое сильное.

— Спи, Анито, — сказала Нинто. — Худшее уже позади, но нужно еще несколько дней, чтобы ты поправилась окончательно. — Она покачала головой. — Никогда еще не видела, чтобы кто-то с таким трудом проходил верран.

«Меня зовут Анито. Я теперь старейшина», — подумала Ани, но не изобразила этого на коже — говорить ей было еще утомительно. Анито закрыла глаза и погрузилась в глубокий сон без сновидений.

Следующие несколько дней были чередованием сна, еды и питья. И всегда, когда она просыпалась, она находила у своей постели это новое животное. Однажды Анито проснулась ночью и увидела, что животное лежит у ее постели на полу. Странная привязанность животного поражала Анито. Она не видела для этого ни малейшего повода. До того, как Анито прошла через верран, она относилась к этому созданию с презрением и даже с откровенной враждебностью.

Теперь Анито была у животного в долгу, и эта зависимость была ей отвратительна. Как только она сможет двигаться, она отведет это создание к его соплеменникам. И тем самым выплатит ему свой долг, сможет вернуться в свою деревню и выбрать себе другую атву.

6

Джуна услышала какой-то шорох у двери и посмотрела туда. В комнату вошел Узел, а следом за ним его ученик, которого Джуна называла про себя Птицей — символ его имени напоминал ей птицу. Их сумки для сбора еды лопались от фруктов, зелени и мяса. Туземцы положили сумки на пол и сели возле постели Спирали.

Узел осмотрел Спираль, несколько раз провел рукой по его телу, осторожно пощипывая складки кожи. Джуна наклонилась, высматривая признаки выздоровления Спирали. Затем Узел ненадолго соединился с больным. Когда контакт кончился, Узел окрасился в охряный цвет и сделал знак ученику. Несколько минут они что-то обсуждали, а затем Узел, тоже знаком, отдал Джуне приказ лечь рядом со Спиралью. Кожа больного на ощупь казалась совсем ледяной. Джуна обняла туземца, стараясь согреть его. Сверху Узел навалил на них теплых влажных листьев, после чего снова соединился со своим учеником и Спиралью.

Соединение было на этот раз очень долгим. Спираль несколько раз содрогался, дергал головой, будто о чем-то умолял во сне. Затем жалобно чирикнул и несколько секунд лежал совершенно неподвижно, тяжело дыша; потом он испустил долгий тихий стон, после чего замер, но дыхание его стало тихим и ровным. Узел и ученик разорвали контакт.

— Пищу! — сказал Узел в ответ на попытки Джуны выяснить, как чувствует себя Спираль. — Нужна пища. Разговор потом.

Джуна помогла Птице приготовить и подать еду. Оба туземца ели ужасно много. Когда они уже кончали трапезу, с постели Спирали послышался шорох.

Глаза больного были широко открыты. Джуна наклонилась к нему, ее сердце дрогнуло от внезапно родившейся надежды. Спираль сделал попытку сесть. Джуна обняла его за плечи и помогла приподняться. Затем Узел велел Джуне принести воды и еды.

Джуна принесла миску воды и скатанный в фунтик древесный лист с кашицей. Ей очень хотелось показать Спирали, как она рада, что ему лучше, но все ее усилия вызвали лишь появление на коже бессмысленного набора цветных пятен. Спираль выпил воды и умылся, отдал миску Джуне и поблагодарил ее. Джуна снова попыталась ответить, но у нее опять ничего не вышло. Спираль насторожил уши и дернул головой, явно удивленный.

Потом он повернулся к Узлу и о чем-то спросил его. Джуна узнала знак, которым туземцы пользовались, называя ее, но все остальное было совершенно непонятно. Узел ответил. Уши Спирали полезли еще выше, а сам он сделался темно-пурпурным, что явно выражало удивление. Он окинул Джуну долгим оценивающим взглядом. Она предложила больному лист с кашицей. Спираль схватил его и стал с жадностью есть.

Когда с кашицей было покончено, Джуна помогла Спирали облегчиться и выкупаться. После купания она взяла Спираль на руки и отнесла на свежую подстилку. Туземец был не тяжелее ребенка, несмотря на то, что ростом был вряд ли намного ниже Джуны. Она вспомнила, какой легкой показалась ей ее собственная мать, когда та умерла от голода и холеры. Мать выглядела, как вязанка палочек, замотанная в тонкую кожу. На какое-то мгновение Джуна обозлилась на туземца — он жил, в то время как множество людей, любимых ею, умерли.

Теперь туземец начал выздоравливать быстрее. Спустя три дня после пробуждения Спираль сказал ей, что они уйдут через пару дней, и повел Джуну вниз на склад, где они должны были собрать вещи, нужные для путешествия. Джуна принялась наполнять сумки пакетиками с сушеной едой, но в это время Спираль вытащил из-под груды тыквенных сосудов шлем от скафандра Джуны. Джуна несколько секунд смотрела на него, не в силах поверить собственным глазам. А она-то думала, что шлем гниет где-нибудь в джунглях, там, где она потеряла сознание?

Она повернулась к Спирали и окрасилась в темно-пурпурный цвет. Указала на шлем, потом обвела рукой весь склад. Туземец смотрел на нее, слегка наклонив голову с настороженными ушами. Наконец, показав цветом, что он понял, принялся расшвыривать вязанки сухой травы. Внизу оказался скафандр Джуны. Та подняла его и убедилась, что он непоправимо испорчен — разрезан на узкие полосы и покрыт грязью. Скафандр был единственной памятью о том, что осталось у Джуны позади. Невероятно жгучие слезы закипели у нее на глазах. Она швырнула скафандр на землю и кулаками протерла глаза, чтобы слезы не попали на щеки. Пальцы рук горели, она сунула их в рот. Эта случайная неприятность напомнила ей о том, каким чужим и незнакомым стало ее тело.

Теперь Спираль держал в руках шлем и скафандр Оливера. Джуна схватила их, сразу вспомнив, как потерял сознание Оливер, с каким трудом работали его легкие, всасывая и выталкивая воздух. Что же случилось с ним? Может, он тоже жив?

Джуна показала на скафандр Оливера и стала темно-пурпурной. Туземец посмотрел на скафандр и покачал головой. На его груди высветились две фигурки в скафандрах. Обе лежали на земле. Появились изображения зеленых туземцев, скафандры стали светлеть. Одна из фигурок была розовая, другая коричневая. Спираль сначала показал на скафандр Оливера, потом на розовую фигуру у себя на груди. Джуна увидела, как розовая фигурка бледнеет и приобретает серебристый оттенок — цвет смерти. Туземцы подняли коричневую фигуру и унесли, оставив Оливера одного. Туземец снова показал на скафандр и покачал головой.

Оливер умер, поняла Джуна. Оливер был крутой эксперт по выживанию, но она все же пережила его. Он был так терпелив с ней, всегда у него находилось словечко, чтобы поддержать ее, когда ситуация становилась особенно тяжелой. Она вспомнила, как тяжело было Оливеру, когда умирал ботаник Хайро — последний из состава их экипажа. Оливер держал его на руках, тихо шептал ему какие-то успокаивающие слова, а дыхание Хайро становилось меж тем все более и более затрудненным. Затем, когда они положили тело на землю и прикрыли его сучьями и листвой, Оливер дал ей выплакать свое горе и страх. Вспомнив об этом, Джуна не могла удержать жгучих слез тоски и одиночества.

Холодная рука коснулась плеча Джуны, и она быстро оглянулась. Это был Спираль, окрасившийся в цвет охры — цвет сожаления.

Джуна ощутила прилив гнева. Не нужно ей сочувствия чужаков. Ей нужно только одно — очутиться дома. В безопасности. Чужак этого не понимает. Он и не может понять. Он же чужак. Туземец.

И тут же вспомнила, как зашипел на нее Спираль на похоронах, когда она захотела выразить ему свое сочувствие. Никто из них не понял другого. В этом они были равны. И она схватила руку туземца.

— Спасибо тебе, — сказала Джуна вслух. Она очень хотела, чтобы кожа отразила ее благодарность, но получились волны каких-то спутанных цветов.

Туземец стал темно-зеленым. Он поднял скафандр Оливера, сложил его и протянул Джуне. Она улыбнулась и приняла его. Она возьмет скафандр с собой, чтобы экспедиция забрала его с собой для семьи Оливера. Теперь Спираль рылся в куче сетей. Оттуда он извлек рюкзаки — Джуны и Оливера. Джуна лихорадочно открыла их и стала доставать из них различные предметы человеческого обихода, ставшие теперь бесценными сокровищами. Там были карты, нож с множеством лезвий и разными инструментами, аптечка первой помощи, радиоприемники, запечатанные пакеты дневных рационов, запасная одежда, фляжки, палатка. На самом дне в овальной коробке — ее экспедиционный компьютер.

Джуна покрутила верньеры рации. Ничего. Даже фона и того нет. С помощью отвертки в ноже она открыла аппарат.

— Farradabenge! — сказала она на амхарском, когда футляр рации открылся. Вся внутренность была забита пузырящейся грязью, чипы почернели и явно никуда не годились. Она попробовала рацию Оливера, она тоже не работала. Спираль взял в руки бесполезный аппарат и стал его рассматривать. Уши широко разошлись — ему было интересно. Джуна нахмурилась — разрешить туземцам знакомиться с радио было нарушением Протокола Контакта, но она никак не могла найти деликатного способа остановить Спираль.

Только тогда Джуна развернула компьютер. Он включился с вежливым тихим щелчком при первом же повороте верньера. Наконец-то она сможет регистрировать свои наблюдения. Компьютер будет тем мощным орудием, с помощью которого она овладеет языком туземцев. Джуна улыбнулась и тут же нахмурилась — ведь от работающей рации было бы вдвое больше толку, чем от работающего компьютера. Ученая экспедиция уже несколько лет пытается соединить радио с нанокомпасом, но для этого нужны более мощные источники энергии, особенно на таких планетах, как эта, где прием радиоволн проблематичен (и это в лучшем случае!). Но если бы радио и работало, Джуне все равно не удалось бы связаться с базой. А так у нее хоть компьютер есть!

Джуна включила экран и пробежала глазами показания, сообщавшие о состоянии компьютера.

— Perkele! — выругалась она на финском, увидев на экране дату. Прошло гораздо больше времени, чем она думала. Она проверила файл активности, борясь с подступающим к горлу страхом. Часы не заводились с тех пор, как она появилась на борту корабля. В отчаянии она бросилась к рюкзаку Оливера и проверила дату на его компьютере.

Часы работали секунда в секунду. Флайер потерпел крушение в джунглях 64 дня назад. Значит, базовый лагерь будет свернут через неделю. Еще через три дня корабль покинет свою орбиту. Если она не поспешит, то останется навсегда на этой планете.

7

Анито остановилась, чтобы перевести дыхание. Они шли уже пять суток. Нинто была права. Надо было подождать еще несколько дней, а уж потом трогаться в путь. Ее тело все еще продолжало изменяться, опустошая последние скудные запасы энергии. Даже сравнительно низкая скорость передвижения того животного и то измотала Анито. Болело все тело. Ей хотелось одного — забиться куда-нибудь и спать целую неделю.

Во время аллу-а с той тварью, когда они впервые доставили ее в деревню, Илто подавил панические реакции животного и улучшил его рефлексы. Теперь оно уже больше не замирало в ужасе, взглянув вниз с высоты, но все еще не научилось доверять своим новым умениям. Теперь, подгоняемая острой нуждой, возникшей после того, как эта тварь нашла шумливый мертвый-но-живой ящик, она обучалась куда быстрее. С каждым днем она двигалась все легче, карабкалась по деревьям все увереннее. К сожалению, тварь обучалась быстрее, чем Анито выздоравливала.

Усталое тело Анито громко протестовало, когда она перескочила на дерево, где ее уже ожидало животное. Косые золотые лучи пронизывали густые кроны высоких деревьев. Анито ощутила крепкий кислый запах дерева, покрытого спелыми герамбенами. Дерево было недалеко. Анито ужасно хотелось есть. Если остаться тут на ночь, они наелись бы до отвала, а на сбор еды потратили бы совсем мало сил. Завтра же можно было бы запасти столько еды, что ее хватило бы еще на несколько дней пути. А сама Анито получила бы возможность отдохнуть и поднабраться сил.

Анито положила руку на плечо твари, сообщая жестом и речью кожи, что им следует тут остановиться. Она провела животное к дереву герамбен, показала на фрукты, объяснила, какие из них спелые. Она оставила его собирать фрукты, а сама отправилась охотиться. Сумку с вещами она повесила на ветку, а с собой взяла мешки для добычи, духовую трубку и стрелы.

Охотилась Анито удачно. Здесь, в диких зарослях, разделявших территории двух деревень, не существовало ограничений, что убивать можно, а что — нельзя. Скоро в ее мешке уже лежали два жирных оолоо, и она только что начала подкрадываться к гарбану, как вдруг уловила запах тенду. Это был мужчина, и прошел он тут совсем недавно. Она выстрелила в гарбана, промазала и пошла по следу тенду, обнаружив его запах на нескольких кронах. Неожиданно Анито услышала за спиной шорох, и что-то коснулось ее плеча. Испуганная Анито перескочила на другую ветвь и только тогда обернулась. Это был тенду, по следам которого она шла. Ростом он превосходил всех знакомых ей соплеменников. Судя по росту и выступающим вперед челюстям, он был очень стар. По его коже бежала рябь смеха.

— Я — Укатонен, — сказал он. — Но что заставило тебя покинуть Нармолом так скоро после веррана! Тебе следовало бы быть дома и отдыхать.

Анито от удивления дернула головой. У этого тенду четырехслоговое имя — признак энкара. Энкары ходят от деревни к деревне, улаживая споры. Возраст их исчисляется сотнями лет, и говорят, что они обладают невероятными способностями. По лесу они передвигаются тише ветра. Подошел же он к ней совершенно неслышно, хотя такого с Анито не случалось с тех пор, когда она была глупой тинкой. Он даже знал, из какой она деревни. Ей было интересно и немножко страшно.

— Как твое имя? — спросил Укатонен.

— А ты разве не знаешь?

Снова рябь улыбки.

— Если б знал, то знал бы и то, почему ты находишься тут, в диких зарослях, да еще так скоро после веррана. Твоему учителю должно быть стыдно.

— Нинто пыталась заставить меня остаться, — запротестовала Анито.

— Почему же ты не послушалась ее?

— Мне надо было выполнить свое обещание. Оно связано с моей атвой.

— И даже несколько дней переждать было нельзя?

— Нет, — ответила Анито. — Но я собиралась провести завтрашний день, отдыхая и занимаясь заготовкой припасов на дальнейший путь.

— Останься со мной сегодня, — предложил Укатонен. — Я уже построил гнездо, и легче будет его расширить, чем строить еще одно. А завтра я помогу тебе запасти еду. Куда ты направляешься?

— К берегу, возле Лайнана.

— В этом случае мы можем идти и дальше вместе. Я тоже иду туда.

Анито помолчала. Предложение очень соблазнительное. Та тварь очень боится, что ее народ покинет ее здесь. Если такое произойдет, то Анито окажется накрепко связанной со своей атвой. Энкар же поможет им добраться до Лайнана куда быстрее. А сама Анито может, путешествуя с энкаром, узнать так много нового. Кроме того, предложение энкара вообще не полагается отвергать, иначе Анито навлечет позор на всю свою деревню.

— Благодарю тебя, эк, — сказала она, употребляя самую вежливую форму обращения, — но я путешествую не одна. Мой спутник… несколько необычен. Он может случайно оскорбить тебя. Пожалуй, было бы лучше, если б ты сначала взглянул на него, а уж потом бы решал, даровать ли нам твое драгоценное присутствие.

Уши Укатонена насторожились.

— Звучит завлекательно. Пожалуйста, проводи меня к своему спутнику.

Уже темнело, когда они подошли к дереву герамбен. Тварь наблюдала за парой птиц хананар, которые вились в своем брачном танце. Золотые перышки самки ярко горели в лучах заходящего солнца. Вспугнутые приходом тенду птицы улетели, издавая тонкие крики — предупреждение об опасности. Тварь обернулась к пришедшим, дав Укатонену возможность хорошенько рассмотреть свое плоское лицо с маленьким ртом и смехотворно маленькими ушами.

Голова Укатонена дернулась назад, и он засветился взволнованным розовым цветом.

— Что это за животное? — спросил он.

— Не знаю, — ответила Анито. — Мы нашли его умирающим в лесу. Спасение его стоило жизни двум старейшинам. Один из них был моим ситиком.

— А зачем ты ведешь его к берегу?

— Его народ живет около Лайнана. Я веду его к ним.

Животное приблизилось. Пурпурное от любопытства, оно было испещрено охряными пятнами тревоги. Анито покрылась успокаивающим синим цветом, и животное тоже успокоилось.

— Оно говорит! — воскликнул Укатонен тонами яркого фуксина на розовом фоне.

— Не по-настоящему, — ответила Анито. — Но оно может общаться с нами и понимает кое-что из того, что мы говорим. — Она все сильнее ощущала гнет усталости. Ей нужно было сытно поесть и отдохнуть. — Я боюсь показаться невежливой, эй, но я страшно устала, а это существо плохо ходит в темноте. Нельзя ли нам отправиться к твоему гнезду? Я смогу рассказать тебе о нем больше, когда мы туда доберемся.

— Что? — спросил Укатонен. Он рассматривал неизвестное животное с таким пристальным интересом, что стал светиться, как раскаленный. — О, конечно! Извини меня. Ну-ка, позволь мне понести кое-что из вашего груза.

Темно-зеленая рябь улыбки пробежала по спине Анито. Ей нравился этот энкар. В его увлеченности она увидела сходство с Илто.

Укатонен построил себе уютное и чистое гнездо на вершине дерева квинджара. Он повесил на ветку кусок светящегося гриба, чтобы было посветлее, и начал достраивать гнездо, которому предстояло принять еще двоих гостей. Когда Анито захотела ему помочь, он велел ей отдыхать. Обрадованная Анито поудобнее устроила на ветке свое измученное тело.

Животное тихонько толкнуло ее и протянуло плод герамбер. Анито отказалась. Есть раньше энкара было невежливо. Животное настойчиво совало ей фрукт. Анито понимала, что оно заботится о ней. Должно быть, она выглядела так же плохо, как и чувствовала себя.

— Ешь, Анито, — сказал Укатонен. — Тебе надо есть много. Оставь соблюдение приличий для торжественных пиршеств.

Анито взяла плод, сняла с него кожуру и стала есть с жадностью. Она окрасилась в яркий бирюзовый цвет и закрыла глаза, наслаждаясь сладостью плода. Какой-то новый, совершенно исключительный сорт. Надо обязательно сохранить семена. Она открыла глаза и увидела, что ее животное тоже ест. Анито с тревогой посмотрела на Укатонена, но он ничего не видел — переплетал ветки в дальнем конце гнезда. Поэтому Анито ничего не стала говорить твари — слишком была слаба, чтобы что-то запрещать.

Укатонен кончил вить гнездо и пригласил их внутрь. Анито устроилась возле кучи листьев; на коже — рябь привычной усталости. Наверняка могла бы проспать целый месяц. Укатонен сел рядом; шпоры подняты вверх, просит аллу-а.

С огромным усилием Анито стряхнула с себя дремоту. Руки казались тяжелее валунов. С трудом собрала она силы, чтобы взяться за руки и соединиться с энкаром. Ощущение присутствия Укатонена ворвалось в ее естество подобно течению быстрой реки. Оно подхватило Анито и понесло ее на своей стремнине. Даже Илто, ощущение присутствия которого было теплым, как солнце, и упорным, как дождь, не мог сравниться по силе с Укатоненом. Илто обучил ее читать внутри других живых существ, но никогда еще ей не удавалось с такой ясностью прочесть самое себя. Каждую клетку своего тела она видела с предельной четкостью. Анито не знала — следствие ли эта четкость изменений в ее организме, произведенных верраном, или искусства Укатонена?

Она расслабилась и позволила Укатонену удалить из ее крови усталость. После пяти дней одиноких блужданий в дебрях контакт с другим тенду был наслаждением. Анито даже не понимала, какой одинокой она была до тех пор, пока не ощутила в себе присутствия Укатонена. Но даже и сейчас ей было странно, что она находилась в аллу-а с тенду, который даже к ее деревне не имел отношения. Она соединялась с чужими бейми всего лишь несколько раз, когда деревня мигрировала. Но ей казалось, что все получалось не так, как надо — все равно что увидеть плод тумби на лиане яминей. Как и все непривычное, это пугало ее. С Укатоненом же все было совсем иначе — Анито была как бы заворожена, она даже не успела испугаться. У нее отсутствовал выбор, она просто подчинилась его могуществу.

Наконец Укатонен разорвал контакт. Потрясенная и опьяненная непреодолимой силой его духа, Анито несколько секунд была совершенно неподвижна и с трудом собирала разбежавшиеся мысли.

— Анито, с тобой все в порядке? — спросил Укатонен, кладя ей руку на плечо. В его словах был виден отсвет заботы. Анито дотронулась до руки энкара, чтобы успокоить его. От легкого смущения она полыхнула коричневым цветом.

— Сколь огромна сила твоего духа, эн, — сказала она.

К огромному удивлению Анито, энкар тоже побурел от смущения.

— Я слишком долго был одинок.

Не зная, что сказать, Анито покрылась темно-синей рябью, что имело целью успокоить энкара.

Укатонен протянул ей плод герамбена.

— Надо есть больше. Силы, которую я дал тебе, надолго не хватит. Тебе нужны еда и сон, чтобы восстановить здоровье.

Энкар принялся разделывать дичь, которую они застрелили. Он протягивал самые сочные куски Анито и ее животному все время, пока готовил трапезу. Анито ела до тех пор, пока живот не разболелся, но все равно беспокойство не исчезало, а чувство голода не покидало ее.

— Вот, — сказал он, порывшись в своем мешке и доставая оттуда большой лист йаррама. — Пожуй-ка это, тебе сразу станет лучше.

Анито отрицательно тряхнула головой, пораженная тем, какой деликатес он предлагает ей.

— Нет, мне и так хорошо, правда, совсем хорошо! — Невзирая на отказ, ноздри Анито трепетали, впитывая запах сухих водорослей; во рту копилась слюна.

— Ешь, ешь. Тебе это необходимо, а мы идем к берегу, где йаррам не такая уж редкость. Твой учитель должен был бы скормить тебе кучу йаррама и бибби. После веррана это просто необходимо.

Вся коричневая от смущения, Анито взяла лакомство. Нинто ведь положила ей в мешок пакетик йаррама в ночь перед их уходом в путь, но Анито спрятала его под грудой охотничьего снаряжения — ей было стыдно брать так много этого драгоценного продукта. Сейчас же она отломила кусок высушенной, похожей на кожу водоросли и принялась жевать его. Ее неутолимый голод исчез, и она сразу почувствовала себя, гораздо лучше, чем в последние дни.

— Расскажи мне о Нармоломе. Там главным старейшиной все еще Илто?

Кожа Анито стала каменно-серой.

— Он был моим ситиком. Умер, спасая жизнь вон той твари, — ответила она, показав на животное. Ее прежняя недоброжелательность вспыхнула, как молния, и Анито сама удивилась ее силе.

Укатонен дотронулся до ее руки костяшками пальцев.

— Мне горько слышать это. Илто был мудр. Из него вышел бы хороший энкар.

На коже Анито проступили символы отрицания.

— Он слишком сильно любил Нармолом и не мог его покинуть.

— Ты знаешь, кто заменит его?

— Нет, — ответила Анито. — Никто не знает, эй. Все полагали, что его преемником станет Кирито, но она умерла раньше Илто. — Анито стало стыдно — только теперь она поняла, что была слишком потрясена смертью Илто, и даже не подумала, каким испытанием эта смерть является для всей деревни.

— Когда я покончу с Лайнаном, то отправлюсь в Нармолом, — сказал Укатонен.

— Благодарю тебя, эй, — отозвалась Анито. В разговоре она использовала сложные формальные обороты так называемой «высокой речи». Хоть она и испытала верран совсем недавно, но сейчас, перед этим энкаром, она представляла всех старейшин деревни. — Мы были бы осчастливлены твоим присутствием. Пусть оно возвратит нам гармонию.

Укатонен распрямился, и внезапно, несмотря на налипшие на пальцы перья птиц, которых он ощипывал и потрошил, перед ней во весь рост предстал таинственный и могучий энкар.

— Да воцарится гармония, — произнес он, используя такой сложный оборот высокой речи, что Анито не сразу смогла понять его слова.

Теперь, когда она стала старейшиной, Анито собиралась посвятить больше времени изучению таких тонкостей, как, например, язык официального общения. Облачко сожаления пробежало по ее коже, когда она подумала, сколько разных протокольных правил и связанных с ними норм поведения ей предстоит заучить наизусть. Такие вещи ее никогда не интересовали. Илто пытался заставить ее зазубрить те особенности поведения, которые она была обязана знать как будущая старейшина, но заученное стекало с нее, как грязь, смываемая дождем.

— Расскажи-ка мне об этом существе, — попросил Укатонен.

Анито пустилась в рассказ о том, что случилось с тех пор, как они нашли это животное умирающим в лесу. Укатонен не отрываясь следил глазами за повествованием Анито, его глаза горели, уши были широко расставлены. Он впитывал ее слова, как лист впитывает в себя солнечные лучи. Когда Анито закончила, он подсел к животному поближе. Оно свернулось в клубок, прижавшись к стенке гнезда, одна рука прикрывает лицо, другая отброшена на пол шпорой вверх. И прежде чем Анито успела его остановить, энкар соединился с неизвестным существом. Он тут же окрасился в розовый цвет и разорвал контакт. Животное продолжало спать, видимо, контакт не потревожил его.

— Этого не надо было делать, — раздраженно сказала Анито. Ее слова были окрашены в красные тона. — Я пообещала этой твари, что никто не будет с ней соединяться. Если б она сейчас проснулась, мне уже никогда не удалось бы вернуть ее доверие. Эта тварь — моя атва до тех пор, пока я не доставлю ее к ее народу. Мне вовсе не хотелось бы вязать ее по рукам и ногам и тащить на своем горбу в Лайнан! — И тут до Анито дошло, как резко она говорит с энкаром, и она побурела от стыда.

К ее удивлению, розовый цвет кожи Укатонена сменился грязно-синим, что свидетельствовало отчасти о желании успокоить ее, отчасти о сожалении и раскаянии.

— Извини, кене. Я хотел взглянуть на его клетки. Не думаю, что я его потревожил.

Анито в удивлении подняла на него глаза. Укатонен разговаривал с ней, обращаясь как к старейшине. С ней впервые кто-то разговаривал столь официально.

— Я тоже иду в Лайнан, — продолжал он. — Один энкар что-то слышал о группе каких-то странных существ, уничтожающих лес. Твоя тварь похожа на тех, которых видели на берегу. Возможно, она сумеет помочь мне узнать, что происходит в Лайнане. Если эта тварь — твоя атва, ты будешь обязана оказать содействие и возместить ущерб, который они нанесли лесу.

— Я не знаю ни о каких существах на берегу, — возразила Анито. — Никакой власти над тварями в Лайнане у меня нет. Мне известна лишь вот эта тварь, и я не подготовлена к такой ответственности, эн. Я даже еще хорошенько не понимаю, что значит быть старейшиной.

Укатонен положил руку на грудь Анито. Весь темно-синий от желания успокоить ее.

— Ты об этих существах знаешь куда больше любого тенду. Я, например, ничего подобного даже не видел, пока не встретился с вами. Знаю, что прошу у тебя слишком многого, но кто-то же должен взять на себя ответственность и привести в равновесие все то, что было нарушено. Это и есть главный смысл жизни старейшины, Анито.

— Да и сумею ли я восстановить природное равновесие? Я ведь только-только прошла верран, а к тому же в тех краях буду чужаком. Никто не станет меня слушаться.

— Мы не сможем найти путей достижения равновесия, пока не узнаем, что там произошло. А тот народ к тебе обязательно прислушается. Придется. В конце-то концов они твоя атва. Ты о них знаешь куда больше нас, вместе взятых. Ты уже и меня обучила многому, чего я раньше не знал, кене. И я теперь у тебя в долгу.

Серое облачко сожаления пробежало по коже Анито. Паучья сеть долга и обязательств, опутывающая каждого старейшину, уже опустилась и на нее. Это навсегда, понимала она. Вся оставшаяся жизнь уйдет у нее на накопление долгов и на расплату с ними.

— Тебе вовсе не обязательно делать все самой, — уверял ее Укатонен. — У тебя будут неплохие союзники. Я тебе помогу, потом там будет еще один энкар. И деревенские тоже тебя послушают.

Анито высветила слова благодарности, стараясь не думать о том, какие долги наделает она в процессе включения этих новых животных в равновесную природную систему.

— Это будет трудный и долгий путь. Твое тело нуждается в отдыхе. Тебе надо хорошенько выспаться, кене, — сказал Укатонен. Он снял с ветки светящийся гриб, спрыснул его питательным раствором и убрал в короб с крышечкой.

Анито устроилась между своей атвой и Укатоненом и тут же крепко заснула.

8

Джуна наблюдала, как Спираль и новый туземец обсуждают ее, и ей было ужасно любопытно, что они о ней говорят. В сложном, быстро меняющемся мельтешений узоров единственным различимым символом был тот, которым туземцы обозначали ее имя. Джуна покачала головой. Она слишком устала, чтобы пытаться строить догадки о смысле их разговоров. Она сдалась и пошла спать.

Утром следующего дня Спираль сказал ей, что им придется задержаться на этом месте. Что это означало — час, день или неделю, было непонятно. Джуна попробовала было протестовать, но Спираль просто отвернулся от нее и тут же снова заснул. Новый туземец, которого она прозвала Ящерицей, так как символ его имени походил на стилизованное изображение этого животного, не позволил Джуне будить Спираль.

Когда стало ясно, что протесты ни к чему не приведут, Джуна села за свой компьютер, чтобы поработать над языком инопланетян. После часа работы появился сигнал, что батарейки близки к истощению. Джуна вздохнула. В ее мешке лежал еще и компьютер Оливера. Она достала его, включила и дала команду приготовиться к приему данных. Когда компьютер выдвинул соответствующие штекеры и провода, Джуна соединила обе машины и переписала свои файлы. Затем завернула свой компьютер в сетку для сбора еды и полезла на верхушку дерева. Там она крепко привязала компьютер к освещенной солнцем ветке и оставила для подзарядки батарей.

Когда она вернулась в гнездо, то обнаружила, что Ящерица рассматривает компьютер Оливера. Спираль еще крепко спал. Ящерица отдал ей машину, а потом указал рукой на самозаряжающийся компьютер.

— Что-то нехорошо? — сказал он ей на языке кожи.

Джуна покачала головой. Она не поняла. О чем говорил туземец — о компьютере или о чем-то другом? Может, она его чем-нибудь обидела? Или компьютер ему не понравился? Она вдруг испугалась. Будем надеяться, что дело в другом. Это же безумно важно! Без компьютера она никогда не сможет объясняться с туземцами. Впрочем, Ящерица, по-видимому, не испугался компьютера, когда держал его в руках. Она пожала плечами. Если он имел в виду нечто серьезное, он возобновит разговор.

Но что такое или кто такой этот Ящерица? Он куда крупнее любого виденного ею туземца. От чего это зависит — от возраста, от питания, пола, класса или этнических различий? Спираль относится к нему почтительнее, даже раболепнее, чем к другим туземцам. Цвета Спирали приглушены; когда он обращается к Ящерице, он пользуется какими-то особо сложными символами. Компьютер указывает на возможность существования корреляции между социальными уровнями и сложностью используемых узоров. Вроде бы логично.

Но почему тогда Ящерица так ухаживает за Спиралью? Может, тот болен, а может, таков брачный ритуал? А знает ли Ящерица о товарищах Джуны? Каждый уходящий день повышает шансы на то, что она тут останется навсегда.

Ящерица тронул ее за плечо, перебив течение мыслей. Он подтолкнул компьютер, указал на нее, высоко поднял уши и стал ярко-розовым. Любопытство. Джуна взяла компьютер и расстелила его в широкую плоскость, одновременно дав команду придать дисплею наибольший формат. Компьютер превратился в четырехугольник и затвердел. Ящерица потер подбородок — жест, означавший высшую форму удивления, — пятна фуксина покрыли его кожу. Джуна улыбнулась, наблюдая за реакцией туземца.

Прислонив компьютер к стенке гнезда так, чтобы Ящерица мог его хорошо видеть, Джуна вызвала визуальную лингвистическую программу, над которой она уже давно работала.

— Компьютер, — сказала она, — покажи символ «еда».

На экране появился символ еды. Ящерица стал розовым с ног до головы. В удивлении он переводил взгляд с Джуны на компьютер и обратно. Символ еды появился у него на груди, он поднял огрызок фрукта и положил его перед компьютером. Джуна взяла фрукт.

— Компьютер, покажи символ благодарности и символ подтверждения.

Вскоре они перебрали все символы, значение которых было Джуне известно, после чего она принялась спрашивать Ящерицу о множестве непонятных ей символов, которые она успела записать раньше.

Так они работали целый день, сделав перерыв для обеда. Спираль проснулся. Потом они работали до вечера. Время летело стремительно и весьма продуктивно. Ящерица утроил запас известных Джуне слов. Этот туземец был куда внимательнее и спокойнее Спирали. Может, это потому, что Джуна ему меньше надоела?

Ящерица разбудил Спираль для следующей трапезы перед самым закатом. Джуна, которая тоже устала от своего долгого путешествия, скоро уснула, но в голове ее толпились десятки слов языка инопланетян.

К величайшему облегчению Джуны, на следующее утро они все же отправились дальше. Ящерица взял на себя руководство отрядом, он определял и направление движения, и его скорость. Хотя они вышли очень рано, но им чаще, чем раньше, приходилось останавливаться на отдых.

Они шли сквозь бесконечные зеленые сумерки. Каждое утро восходящее солнце разгоняло густой ночной туман. Густые кроны превращали несколько часов утреннего солнечного сияния в часы зеленоватого сумрака. К полудню собирались густые облака. После полудня ежедневно лил дождь, продолжавшийся часа два, не меньше.

У Джуны не было никакого представления о том, много ли они прошли. Даже при наличии компаса определять направление движения в джунглях было очень трудно. Дни походили один на другой. Без компьютера она вообще бы потеряла счет дням. А сколько еще пройдет дней, пока они доберутся до лагеря? И не будет ли тогда уже слишком поздно?

Ящерица часто останавливался, чтобы научить Джуну еще одному слову или показать ей новое растение или животное. Ее компьютер, который она обмотала вокруг шеи, чтобы высвободить руки для лазанья по деревьям, регистрировал все. Запас слов возрастал. Вскоре Джуна поняла, что большинство слов имеет отношение к проблеме выживания, некоторые слова обозначали одновременно несколько предметов, особенно если эти предметы не были живыми. Туземцы показывали символы медленно и четко, но смысл разговоров между Ящерицей и Спиралью Джуна уловить никак не могла.

Компьютер попытался сконструировать для нее фонетические аналоги языковых символов. Имея звуковые ключи к словам туземцев, Джуна могла теперь думать на их языке. Теперь у нее появилась возможность назвать имена туземцев и некоторые предметы, напрямую связанные с визуальным языком инопланетян. Спираль превратился в Анито, Ящерица — в Укатонена, Узел и Рябь — соответственно в Нинто и Илто. Имя, которое ей дал Укатонен, звучало как Иирин, что означало «Говорящий через камень». Имя было связано с компьютером, который туземцы считали камнем.

Попытки Джуны заставить свою кожу воспроизводить символы остались безрезультатными. Контролируя свои эмоции, ей удавалось лишь менять цвет кожи, но заставить ее воспроизводить узоры она никакими силами не могла. Самое большее, чего она достигла, — умение вызывать размытое темное пятно на груди.

Как-то вечером, суток десять спустя после присоединения к ним Укатонена, он коснулся ее руки, показывая, что хочет сообщить ей что-то.

— Ты говорить кожей? — спросил он Джуну, дотронувшись до ее груди.

Она напряглась, выдала черное пятно и отрицательно покачала головой.

— Хочешь говорить? — спросил он. — Джуна кивнула: да, хочет. — Ты хочешь говорить. Я учить.

Джуна снова кивнула. Внезапно перед ней вспыхнула надежда. Было бы так замечательно разговаривать свободно, без неуклюжей помощи компьютера.

Туземец протянул руки шпорами вверх.

— Ты хочешь говорить, ты должна аллу-а.

Компьютер не имел аналога для того, чего добивался туземец, но Джуна немедленно поняла, что тот имеет в виду. Она затрясла головой, стала ярко-оранжевой и попятилась, подчеркивая всем этим решительность отказа.

— Чего бояться? — спросил Укатонен. — Боль нет. Учиться говорить с нами.

Джуна снова покачала головой, не имея слов для объяснения своего ужаса перед аллу-а.

Анито дотронулась до руки Укатонена и стала говорить что-то, видимо, по поводу нежелания Джуны соединяться с ними при помощи шпор.

Джуна растянула компьютер в экран. Туземцы прервали разговор и наблюдали, как компьютер превращается в гладкий твердый четырехугольник, на котором переливаются живые краски. Джуна дотронулась до обоих туземцев, показывая, что будет говорить.

— Переводи, — сказала она компьютеру. Джуна связала слово аллу-а с значением «соединяться». — Я соединялась раньше. Было плохо. Боюсь соединяться, — сказала она.

Укатонен посмотрел на Анито, его уши вопросительно встали торчком. Анито что-то ответила. Джуна узнала символ соединения, которому был придан маленький крючок, означавший прошлое время, а также имена — свое, Нинто, Илто и Анито. Джуна догадалась, что Анито рассказывает Укатонену о ее первом опыте аллу-а.

— Почему соединение плохо? — перевел компьютер вопрос Укатонена.

— Не хотеть соединения. Не могу выйти из соединения, — сказала Джуна, которой ужасно мешал скудный словарный запас.

Укатонен снова обратился к Анито. Она что-то объяснила. Желтые полосы раздражения проступили на спине Укатонена.

— Ты соединять со мной. Это неплохо. Ты смочь говорить. Я показать как. Ты учиться говорить. Соединять хорошо. Ты учиться быстро. Говорящий камень не нужен, — сказал Укатонен, показывая подбородком на компьютер. — Ты т'ал меня. — Символ «т'ал» напоминал стилизованную сплетенную женскую косу. Это было слово, для которого у Джуны была фонетическая форма, но не было значения.

— Что значит т'ал? — спросила она.

— Ты покидать деревня одна. Нинто, я найти тебя. Ты т'ал нам. Ты вернулся в деревня вместе, — объяснила Анито. — Твой народ хотеть найти тебя. Я сказать мы идти. Ты т'ал нам. Мы идти твой народ. Ты соединился с нами. Ты т'ал нам.

Джуна попыталась извлечь смысл из полупереваренной компьютером мешанины слов. Т'ал, должно быть, означает либо веру, либо доверие. Она ввела эти значения в компьютер, который сверил их с другими случаями, где встречалось это слово. Ответ был: «Возможно. Данных для утвердительного ответа мало».

Она поверила туземцам, что ее проводят к товарищам, и вот они ведут ее туда. Она вернулась с Анито и Нинто в деревню. Она поверила Анито так сильно, что пошла вдвоем с этим туземцем в джунгли на поиски своих.

Джуна потерла лоб. Если т'ал означает то, что она думает, Укатонен просит поверить ему, пока он будет шарить внутри ее тела и что-то в нем изменять. Не много ли он хочет, тем более что они сейчас, возможно, находятся всего лишь в нескольких днях пути от базы?

— Нет, — сказала Джуна. — Мои люди скоро найдут меня. Не надо учить язык.

Рябь оливкового разочарования омыла кожу Укатонена. Его уши опустились. Выражение «лица» невыносимо комичное, но Джуна слишком устала, чтобы выжать из себя что-то большее, чем слабенькую улыбку.

— Хочешь соединиться, попроси меня, — предложил Укатонен.

Джуна утвердительно кивнула и свернула компьютер в небольшой шар. Она сделала все что могла. Ее мозг истощился от попыток понять инопланетян и заставить их понять себя. Физические мучения изнурили ее тело. Когда она вернется на базу, то передаст туземцев Кинси, а сама вернется к своей биологии. Конечно, если врачи экспедиции смогут сделать так, чтобы она снова выглядела человеком. Горло Джуны перехватил страх при мысли, что она может сохранить облик туземки на весь остаток жизни. И она постаралась выкинуть эту мысль из головы, чтобы не думать о такой судьбе.

Три дня спустя лес резко оборвался у голых скалистых обрывов, обращенных к морю. В некоторых местах джунгли прямо свисали с этих обрывов — спутанная масса ветвей, длинных болтающихся в воздухе корней и лиан. Джуна улыбнулась, вспомнив, как ее спускали со скал на подвесной скамеечке, чтобы она могла собрать образцы. Она ужасно боялась все время спуска. Если б она знала тогда, с чем ей предстоит встретиться в недалеком будущем! Она покачала головой. По губам скользнула ироничная улыбка.

Они пошли вдоль широкой дуги залива на север. На второй день Джуна начала узнавать какие-то приметы местности, увиденные с флайера. Радостные предчувствия сменялись приступами страха. Узнают ли ее в лагере? А что, если нет?

Солнце уже стояло низко, когда Джуна увидела серебристый радиомаяк. Она спустилась с дерева и побежала к башне, спотыкаясь об острые камни и гнилые ветки, громко крича что-то неразборчивое.

Она выбежала из джунглей и резко остановилась. Там, где раньше был лагерь, теперь лежала равнина, покрытая спекшейся коркой почвы и черным пеплом. Это все, что осталось после процедуры обеззараживания. Еще осталась сверкающая башня радиомаяка, которая будет указывать это место будущим экспедициям. Базовый лагерь исчез. Экспедиция улетела.

Джуна опустилась на колени, чтобы получше рассмотреть почву выжженной зоны. Дожди уже успели смыть часть пепла в рытвины и углубления берега. Джуна покачала головой. В этом пепле содержались питательные вещества, необходимые для восстановления тропического леса, но дожди их вымывали из почвы. Вблизи же опушки, где почва спеклась не так сильно, растения уже начали наступление, чтобы отвоевать обнаженную землю. Некоторые из них уже успели хорошо укорениться. Джуна высчитала, что корабль улетел по меньшей мере недели три назад. А как насчет корабля-матки? Он тоже улетел? А может, «Котани Мару» еще все-таки не успел сделать гиперпространственный прыжок? Может быть, они все же вернутся за ней? Джуна пересекла выжженную равнину, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. Пока еще ничего не известно. И она ничего не будет знать наверняка, пока «Котани Мару» ответит или не ответит на ее отчаянный крик о помощи.

Руки Джуны дрожали, когда она подключала компьютер к системе радиомаяка и передавала свои позывные и сигнал о помощи.

Ответа не было. Она проверила соединения, убедилась, что запасы энергии в мощных солнечных батареях вполне достаточны, чтобы передать ее послание в космос. Все работало, ее радиограмма ушла. Она дала команду компьютеру продолжать передачу, пока не придет ответ, и стала ждать. Если корабль уже покинул орбиту, могут потребоваться часы, чтобы ее радиограмма достигла его, и еще большее время, чтобы ответ корабля дошел до нее.

Джуна огляделась. Если исключить радиомаяк, то не осталось никаких признаков того, что здесь недавно жили люди. Укатонен и Анито бродили по сожженной земле, их ноги покрывала черная сажа, их кожа посерела от горя. Неужели же ей придется жить тут двадцать или тридцать лет, пока на ближайшей заселенной людьми планете услышат ее зов о помощи, дошедший до них через космические дали?

Джуна крепко стиснула зубы. Взглянула на океан, простиравшийся до самого горизонта. Опускающееся солнце окрасило его воды в бледные золотистые тона. Нет, она не станет приходить в отчаяние до восхода, решила Джуна. Если от «Котани» не будет известий, когда солнце взойдет завтра утром, то, значит, корабль улетел.

Левую ногу дергала боль. Должно быть, порезалась обо что-то, торопясь добраться до лагеря. Следует быть осторожнее. Даже маленькая царапина может для нее, брошенной на этой планете, оказаться смертельно опасной. На глазах опять выступили слезы. Нет, не следует приходить в отчаяние. Во всяком случае, пока не наступит завтра.

Джуна прислонилась к фундаменту маяка, стараясь ни о чем не думать. Подошла Анито, взглянула на ее ступню. Желтые полосы гнева возникли на груди туземки подобно вспышкам маленьких молний.

— Ты плохая нога, — сказала она. — Нехорошо. Заболеешь. — Она выдавила из своих шпор прозрачную липкую субстанцию и стала втирать ее в ступню. Боль исчезла.

— Где твои люди? — спросил туземец.

Джуна покачала головой, изо всех сил отгоняя страх.

— Ушли? — продолжал тот.

Джуна пожала плечами. Она не знала, как объяснить, что она ждет. Радио, равно как и космические корабли, не существуют в жизненном опыте инопланетян. Джуна указала на опускающееся солнце, затем описала рукой дугу, кончавшуюся на востоке. Потом показала на себя и похлопала по земле. Она останется тут до восхода. Анито дернула головой, показывая, что старается понять Джуну, а затем кивнула, сообщая, что поняла.

— Ты остаешься здесь. Я принесу еду.

Джуна кивнула и села, прислонившись к фундаменту башни. Она ждала. Потом вызвала на дисплей свой доклад, перечитала его, стараясь занять мозг мелочами и не думать о том, что будет после восхода. Даже на возвращение Анито и то она не обратила внимания. Так нервничала, что с трудом проглотила несколько кусочков какого-то плода.

Через несколько часов после захода солнца динамик вдруг щелкнул и пробудился к жизни.

«Исследовательский корабль „Котани Мару“, принадлежащий Исследовательскому управлению, вызывает доктора Джуну Саари. Мы находимся в 13,5 астрономических единицах от вашей планеты. Наш лаг в радиопередачах составляет один час пятьдесят две минуты. Время до перехода в гиперпространство двое с половиной суток. Вернуться за вами не можем, но мы сообщим в управление о том, что вы остались на планете». Пауза. «Мне оч-чень жаль, Джуна. Мы их расшевелим, как только доберемся. Будем повторять радиограмму…»

Звук второго голоса вырвал Джуну из легкого обморочного забытья, в которое она впала. Она слушала, а сердце прыгало от счастья. Нет, она не затерялась в дебрях. Она все-таки добралась сюда, и добралась вовремя! Но затем смысл радиограммы дошел до нее полностью, и сердце ее упало куда-то вниз. Она в ловушке, она в этом чуждом для нее обличье одна среди чужих и скользких туземцев. А передача шла по второму разу, подтверждая тот смысл, который только что дошел до Джуны, подтверждая с механической невозмутимостью.

— Будьте вы прокляты! — закричала она, колотя по башне кулаками. Башня отозвалась глухим металлическим гулом. — Будьте вы прокляты! — повторила она уже тише, потирая ушибленную руку. Потом прервала трансляцию радиограммы. Отдавая эту команду, она удерживала слезы лишь отчаянным усилием воли.

Некоторое время она сидела неподвижно, стараясь успокоиться. Затем, когда ей показалось, что цель достигнута, Джуна снова включила компьютер, чтобы записать свой ответ.

— «Котани Мару», это доктор Джуна Саари. Я здорова, хотя в некотором роде подверглась изменениям. — Это, подумала она, не так-то близко к истине. — Мои перспективы на выживание отличные, даже без скафандра. Скажите Кинси, что у меня для него имеется несколько вполне разумных туземцев. Полный доклад прилагается».

— Компьютер, передай сообщение и приложи доклад.

Она сидела и ждала, чтобы компьютер передал словесный и визуальный доклад, который она подготовила для управления и который подтверждал ситуацию, в которой она оказалась.

Значит, она застряла здесь по меньшей мере на несколько лет, но ее открытие разумных инопланетян обеспечит организацию новой экспедиции на эту планету.

И все же… «Котани Мару» потребуется восемь месяцев, чтобы вернуться на Землю. Затем, когда новости разнесутся по всему свету, начнется потрясная академическая свалка, а каждый специалист по КСИ будет руками и ногами отвоевывать место в новой экспедиции. Придется снимать с расписания какой-нибудь корабль, что вызовет еще больший кавардак. Потом потребуется время на оснащение экспедиции, на подготовку экипажа… а потом еще месяцы на полет. Да, на все это уйдут годы.

Джуна печально покачала головой. Годы без простого человеческого общения, годы, в которые ты не услышишь даже голоса человека. Годы одиночества. И тогда она дала волю своим жгучим слезам.

Ее разбудила следующая передача. Это был Кинси — корабельный специалист по КСИ, по самую макушку набитый вопросами, на большую часть которых Джуна не имела ответов, и бесполезными рекомендациями насчет того, как следует себя вести с инопланетянами, каковые она давным-давно нарушила. Джуна тяжело вздохнула, сожалея в душе, что Кинси такой буквоед и болван. Впрочем, разве кто-нибудь, у кого есть хоть капелька мозгов, занялся бы такой отраслью знания, у которой нет будущего? Может, хоть он поймет, читая ее доклад, насколько беспомощна она в этой ситуации?

Не успел отключиться Кинси, как ее начал допрашивать Такаюки Татцума — глава группы жизнеобеспечения.

— Каково тебе там живется? Как у вас пахнет? — это очень его интересовало.

Джуна ощутила страстное желание Такаюки снова оказаться на планете, дышать ее воздухом, ходить по ней без скафандра, иметь возможность трогать, обонять, пробовать на вкус. Теперь Джуна превратилась в олицетворенную мечту любого сотрудника экспедиции.

А ей хотелось заорать им прямо в микрофон, что за все это не стоит платить одиночеством, тоской и примитивными условиями жизни. То, что они ей завидуют, вызывало у Джуны гнев и даже нечто большее, чем гнев, но одновременно и чувство стыда. Разве она не мечтала о том же самом? Сбросить громоздкий неудобный скафандр и обонять и осязать новый мир? Да, мечтать о подобных вещах, сидя в уютной гостиной и в удобном кресле, — это одно, а жестокая реальность ее бытия — нечто совсем другое.

— Пахнет так, как пахнет в джунглях, — ответила ему Джуна, — жарко, мокро и полно всякой гниющей пакости. — Она помолчала, пытаясь обуздать поднимающуюся желчь. Сейчас они жаждут так же, как еще недавно жаждала она, сейчас им безумно хочется утолить эту жажду познания мира. Ведь именно это привело их всех сюда — в экспедицию. Иначе они сидели бы себе дома в окружении друзей и родственников. И она принялась описывать им, чем пахнет в джунглях и каков вкус у еды — плохой или хороший.

А сама тосковала по горячей пище не меньше, чем они — по туземным деликатесам, которые приходится есть сырьем.

Джуна приказала компьютеру продолжать. Вопросов было множество, но все — варианты одной темы: как-это-пахнет-каково-оно-на-вкус-или-на-ощупь… Она отвечала насколько возможно точно. Скоро, скоро она останется единственным человеческим существом на сотни световых лет. Ей хотелось насладиться каждой оставшейся минутой общения с людьми, даже если их вопросы глупы или если на них нет ответов.

Наконец поток вопросов иссяк. Теперь пойдет личная переписка. Джуна снова остановила компьютер и жадно прильнула к тыквенной фляжке. Ничего не дал ей этот разговор, кроме охрипшей глотки. Она уже привыкла к молчанию туземцев, и говорить ей приходилось очень редко.

Она закупорила фляжку и велела компьютеру продолжать.

— Джуна, это Али… — Низкий голос Али с его смешным акцентом вызвал новый прилив жгучих слез. Она остановила передачу, ошеломленная воспоминаниями об эбеновой коже Али, о том, как ее пальцы ласкали племенные шрамы на его груди, о сильном и теплом запахе его кожи. Как бы хотела она сейчас свернуться клубочком в его объятиях, и плакать, плакать — хоть всю неделю! Случайно бросив взгляд вниз, она, к своему удивлению, обнаружила, что ее кожа приобрела чистый металлический золотистый тон. Джуна дала команду продолжить передачу… «Я видел снимки того, что с тобой случилось, и искренне сожалею. Ты была так прелестна. Мне тебя будет так не хватать».

Али продолжал. Он рассказывал, как он будет тосковать по ее прекрасному телу, и тут же проинформировал, что он делал, когда она исчезла. Джуна сидела, а слова неслись мимо нее, сливаясь в бессмысленный шум. Он попрощался. Его слова жгли куда сильнее, чем ее слезы. И если даже их отношения были простым корабельным романом, она была все же вправе рассчитывать на нечто большее, чем это эгоистичное прощание. Его слова причинили ей большую боль, чем она сама могла предположить. Джуна оглядела свое изменившееся тело. Неудивительно, что он поспешил смотаться. Кому она нужна такая, какой стала сейчас?

Слова Али опустошили ее так, что она не могла больше слушать записи. Джуна продиктовала короткое требование на микротексты книг по биомам тропических лесов, по выживанию в джунглях и трудов по антропологии и лингвистике, а также полный каталог трудов самой экспедиции по биомам дождевых лесов. Сделав это, Джуна прилегла у фундамента башни и уснула.

Восход принес ей новые письма от друзей и товарищей по работе, а также нескончаемый поток микротекстов затребованных ею книг.

Была там и записка от Алисон, самого близкого ей человека на корабле. Алисон разменяла седьмой десяток и собиралась уйти в отставку после окончания этого полета. Вот ее Джуне и в самом деле будет не хватать.

— Ты, кажется, изменилась так сильно, — писала Алисон, — что мне стало боязно. Думаю, что следующие несколько лет будут очень тяжелы для тебя — одной среди туземцев. Будь сильной и помни, что на Земле есть люди, которые тебя крепко любят.

Я повидаю твоего отца, как только смогу и когда узнаю, что у него все в порядке. Когда прилетишь на Землю, приезжай и поживи с нами. Расскажешь всякие байки о лесе и о туземцах.

Джуна почувствовала, как поднимается в ней волна благодарности. Несколько лет назад она пригласила Алисон в отцовский дом — провести там отпуск. У Алисон с отцом завязался роман, и с тех пор они добрые друзья. Джуна подозревала, что Алисон присматривает за ней по просьбе отца. И была рада, что Алисон побудет с ним, пока Джуна не сможет вернуться.

Педрейг, который непрерывно флиртовал со всеми женщинами и даже со многими мужчинами, невзирая на их возраст, внешность или семейное положение, сказал ей:

«Тебе ни в коем случае не следовало позволять этому красавцу туземцу целовать себя. Подбираю целый файл всякой забавной чепухи, которая должна развлечь тебя. Надеюсь, это произойдет. Когда вернешься, приезжай целоваться, и я превращу тебя в прекрасного принца. Будь здорова, m'ascushl, будь счастлива».

Джуна непроизвольно расхохоталась. Они одно время были любовниками, пока она не сошлась с Али. А потом стали добрыми друзьями. Возможно, было бы лучше остаться одной из дюжины любовниц Педрейга, чем быть верной подружкой Али.

Ненависть к Али не отпускала Джуну. Как она надеется, что когда-нибудь в жаркий день у него закупорится трубка, через которую из скафандра выводятся экскременты!

Было еще несколько записочек от хороших друзей. А затем пришла очередь официального послания Чанг — офицера по проблемам морали. Джуна поморщилась. В свое время Чанг находилась на корабле, совершавшем «Прыжок к будущим поколениям человечества». Десять лет назад корабль с гиперпространственным приводом снял с него всю команду. Почти все они поступили в Космическую Службу; это было единственное место, где они не ощущали себя потерянными. Ходили слухи, что Чанг заняла свою нынешнюю койку потому, что она уж очень осточертела всем на Земле. Джуна вполне доверяла этим слухам: Чанг была упряма, лишена чувства юмора и отличалась дремучим формализмом. Моральный уровень на корабле держался на относительно высоком уровне отнюдь не по причине ее деятельности.

«Джуна, — говорила Чанг в своем послании, — от своего лица и лица всей команды я хочу выразить тебе искреннее сожаление по поводу тех несчастий, которые выпали на твою долю. Заверяю тебя, что капитан Родригес и я лично примем все меры, чтобы поскорее организовать новую экспедицию на планету. Я прошу тебя руководствоваться в своих действиях правилами Исследовательского управления, касающимися невмешательства, и быть достойной столетних традиций экспедиции, требующих постепенного и не нарушающего природной среды исследования. Я пришлю тебе все материалы, имеющие отношение к Контакту с туземцами и к охране окружающей среды. Я верю, что ты приложишь все силы к их соблюдению. Искренне преданная Мей Мей Чанг».

Джуна несколько раз ошеломленно мигнула и выключила звук, предоставив компьютеру просто записывать остальное. Она поднялась и пошла в лес. Найдя себе убежище на верхних ветвях высокого дерева, она долго лежала, прислушиваясь к лесным шумам и далекому, еле слышному рокоту прибоя. Теперь и для нее лес стал укрытием, где она могла прятаться от любовников, до которых нельзя было дотянуться, от навязчивой заботливости благомыслящих друзей, от неосуществимых пожеланий Исследовательского управления. Зеленый сумрак постепенно вымывал боль из обожженных солнцем глаз, а влажный воздух врачевал сухую, сморщенную кожу. Она почесала зудящее тело, призывая проклятия на голову офицера по проблемам морали — Чанг.

Где-то рядом зашуршали и дрогнули ветви, с которых на землю посыпался ливень сухих листьев. Это была Анито. Туземка прыгнула к ней и дотронулась до ее плеча, чтобы привлечь внимание.

— Люди пришли?

Джуна кивнула.

— Когда люди пришли?

Джуна сделала отрицательное движение головой, а затем махнула рукой, будто указывая куда-то далеко-далеко. Анито что-то ответила, но Джуна не сумела понять, что именно. Ее компьютеры остались возле башни — один подключен к радиосистеме, другой подзаряжался на солнце. Она качнула головой, давая понять, что не поняла вопроса.

Анито дотронулась до зудящей кожи Джуны.

— Кожа плохо. Что-то не делать.

Джуна опять покачала головой — она никак не могла взять в толк, что хочет сказать ей Анито.

Анито прыснула ей на спину какой-то холодной жидкостью, и зуд прошел. Джуна засветилась зелеными тонами, благодаря за облегчение. Анито передала ей большую фляжку, в которой плескалась вода, которую Джуна тут же выпила. Как жаль, что мало! Потом туземка порылась в своей сумке и протянула ей ярко-красный фрукт, имевший вкус сладкой медовой дыни. За этим последовал кусок мяса, аккуратно завернутого в зеленый лист. Джуна поблагодарила кивком головы, и обе принялись закусывать в дружелюбном молчании.

Когда с едой было покончено, Джуна встала, чтобы возвратиться к маяку. Анито последовала за ней, немного задержавшись, чтобы наполнить фляжку водой, собравшейся в дупле дерева, похожего на земные бромелиевые. В качестве сифона она использовала пустотелую зеленую лиану. В тот момент, когда Джуна уже хотела прорвать завесу кустов на лесной опушке и выйти на скалистый, залитый солнцем утес, Анито остановила ее.

— Нет. Плохо кожа. Ты делать еще плохо.

Джуна покачала головой. Она опять не понимала. Ей следовало связаться с кораблем, пока там не стали волноваться. Но объяснить этого Анито она не могла. Она снова шагнула вперед, но туземка загородила ей дорогу.

— Не идти, — стояла на своем Анито. Она стала бледно-розовой и указала на солнце. — Твоя кожа, — объявила она в подчеркнуто-красном тоне.

Джуна настаивала на своем, показывая в сторону маяка. Ей необходимо быть там.

— Подожди. Приходить дождь, ты идти. Кожа не так плохо.

Облака, предвещающие послеполуденный дождь, уже собирались. Не дольше как часа через два начнет моросить. Джуна нуждалась в отдыхе, и Анито отвела ее к чистому лесному ручью, где они купались и отдыхали, пока первые капли дождя не забарабанили по воде.

Джуна вернулась к маяку и принялась отвечать на множество новых вопросов, которые задавала ей научная группа экспедиции. На многие из них Джуна ответить не могла. Она слишком занята была проблемой собственного выживания, чтобы вести наблюдения и делать заметки. И все же она смогла документально подтвердить существование экосистемы пчелы-грибки-дерево, в которой обитали туземцы. Кроме того, она описала несколько новых видов растений и животных, которых смогла запомнить. Придется вести дневник более тщательно.

Солнце уже виделось большим красным шаром, спускавшимся к горизонту, когда Джуна снова связалась с кораблем. Сверила часы компьютера. Временной лаг увеличился еще на двадцать минут в каждую сторону, и ее последний контакт с человечеством неотвратимо приближался с каждой минутой. И вот она снова — офицер по проблемам морали Чанг! Она явно крайне подозрительно отнеслась к двухчасовому опозданию Джуны. Джуна с тоской выслушивала подковыристые вопросы Чанг. У нее оставался всего лишь один день до того, как прервется на несколько лет ее связь с человечеством. И она не намерена терять драгоценное время на мелкие склоки с Чанг. Поэтому она вежливо выслушала претензии офицера, стараясь отвечать так, чтобы не вызвать гневной отповеди.

Когда нотация Чанг кончилась, Джуна еще раз объяснила причину, повторив то, что сказала два часа назад. Анито возражала против ее выхода на солнце по не вполне ясным соображениям. Нет, туземка ей не угрожала. Джуне показалось, что туземка не хочет, чтобы она получила солнечный ожог. После этого Джуне пришлось отвечать на бесконечное число вопросов экипажа корабля.

Было уже совсем темно, когда Джуна дала отбой до утра. Она чувствовала себя совершенно истощенной, кожа чесалась, спина болела от продолжительного сидения в одном положении. Она захватила с собой компьютер Оливера, которым пользовалась посменно со своим, и отправилась в лес. Анито уже ждала ее со светящейся плетенкой, надетой на палку, чтобы освещать дорогу. Джуна пошла вслед за туземкой сквозь бархатистую тьму. Лес гудел от стрекота насекомых и криков ночных животных. Где-то совсем рядом с Джуной раздался низкий рокочущий рев. Джуна испуганно остановилась и взглянула на Анито. Сверкающая рябь пурпурного смеха бесшумно разлилась по коже туземки. Анито приподняла большой лист и поднесла к нему светильник, подзывая к себе Джуну. На оборотной стороне листа сидела крошечная зеленая лягушка с огромными черными глазами. Джуна кивнула, Анито отпустила лист. Через мгновение они снова услышали оглушительный рев лягушонка. Джуна недоумевала — зачем он так громко кричит: то ли отпугивает хищников, то ли зовет потенциального собрачника.

Почти два часа они пробирались по лесу, пока не пришли к гигантскому дереву. Они вскарабкались на него, и когда достигли развилки, их встретила группа туземцев.

Это была еще одна деревня. Плечи Джуны опустились. Она была слишком измотана, чтобы выносить сегодня длинные церемонии деревенской дипломатии.

Анито привела ее в большую комнату, расположенную почти на самом дне дупла, где их ожидали Укатонен и еще десятка два туземцев. Джуну посадили между Укатоненом и Анито. Разговор повел Укатонен, Речь явно носила официальный характер. Язык кожи Укатонена был сегодня особенно сложен, а жестикуляция сдержанна и стилизована. Джуна изо всех сил старалась не заснуть, но все равно, до того, как стали подавать угощение, она успела несколько раз клюнуть носом. Еда состояла из различных видов морских водорослей, рыбы, меда и совершенно новых для Джуны фруктов. Один из них выглядел как крупный пурпурный персик и оказался невероятно кислым. Откусив один кусочек, Джуна отложила его, к удивлению туземцев, которые ели эти плоды с видимым наслаждением.

После еды любопытные туземцы сгрудились возле Джуны. Они ощупывали ее, они тыкали в нее пальцами, они рассматривали ее ладони и уши; их собственные уши в это время стояли торчком, а сами туземцы окрасились в темный пурпур от удивления. Эти туземцы обращались с Джуной грубее, чем жители деревни Анито. Джуна переносила все стоически, уклоняясь лишь тогда, когда ей и в самом деле могли причинить вред. Наконец она обратила умоляющий взгляд на Укатонена и Анито. Анито заметила его и что-то сказала Укатонену, который обратился к остальным туземцам. Затем Анито увела Джуну наверх, где им была отведена комната. Для путешественников были приготовлены три свежие постели из листьев. Джуна зарылась во влажное тепло ближайшего к ней ложа и тут же уснула.

Когда Джуна проснулась, ее кожа опять была болезненно чувствительна и чесалась. В какой-то степени это почему-то успокоило Джуну: значит, не все магические смазки Анито действуют безотказно на Джуну. Хотя, конечно, она наверняка чувствовала бы себя лучше, не кажись ей, что ее кожа стала на два размера меньше, чем надо. Джуна встала, умылась, а потом села на постель и стала обдумывать ситуацию, в которой очутилась. Ей предстояло проторчать на этой планете долго. После трех недель тщетных попыток она так и не научилась управлять своей кожей так, чтобы «разговаривать» на языке кожи. Это создает множество затруднений. Теперь же, раз ей предстоит жить тут долго, научиться языку туземцев совершенно необходимо. А отсюда вытекает необходимость разрешить Укатонену слияние с ней.

Джуна сглотнула слюну. Ее горло пересохло от страха, когда она вспомнила о насилии, испытанном при первом слиянии. Ах, если б существовал какой-нибудь иной путь! Но проблема обучения упиралась в физиологию, и решить ее можно было только через слияние.

Вошел Укатонен, неся завтрак. Джуна изо всех сил старалась приглушить ярко-оранжевый цвет страха, когда она прикоснулась к плечу туземца, чтобы привлечь его внимание, а затем протянула ему руки шпорами вверх. Укатонен стал темно-пурпурным, как тень на спелом черносливе, а его уши широко расправились.

— Хочешь говорить? — спросил он. — Хочешь аллу-а?

Джуна кивнула. И хоть какая-то часть ее естества рвалась бежать отсюда, вопя от ужаса, Джуна все же победила свой страх. Ей необходимо говорить с туземцами. Возможно, от этого будет зависеть вся ее жизнь.

— Ты веришь мне?

Джуна опять кивнула. Она должна верить этому туземцу, чтобы перенести насилие слияния.

— Хорошо, — произнес туземец и окрасился в темно-синий цвет спокойствия и ободрения. — Не надо бояться. Я не причиню боли.

Все силы Джуны были направлены на то, чтобы не убежать, когда Укатонен протянул ладони и положил их поверх ее рук. Ее пальцы тряслись, когда она сжала их вокруг запястий Укатонена. Джуна крепко зажмурилась — не хотела видеть, как его тонкие четырехпалые ладони сожмут ее запястья. Затем их шпоры соприкоснулись. Прикосновение завершилось слабым уколом.

Вхождение в контакт ближе всего напоминало прыжок в глубины теплого пруда. Сначала пришло ощущение разрыва тонкой поверхностной пленки, а затем Джуна оказалась внутри самой себя. Это был странный слепой мир, мир, полный звуков — шум бегущей по сосудам крови, прерывистое биение сердца, ускоренное испытанным страхом, бульканье желудка. А еще Джуна ощущала вкус: грубый темный вкус крови, мягкий пушистый персиковый привкус собственной кожи, медный привкус кожи Укатонена, охранявшего Джуну. Она осязала, обоняла, как он проникает в ее желудок, в ее легкие, как удаляет из ее тела смертельные и чуждые ей яды. Чувствовала она и свой страх — яркий, блестящий, добавляющий слиянию какой-то собственный неповторимый привкус.

Теперь к ней пришло и ощущение присутствия эго Укатонена. Это было ощущение мощной речной стремнины. Испуганная Джуна начала было сопротивляться, но эго туземца подхватило ее и понесло по стремнине, бессильную, как лист, уносимый водоворотом. Она видела, как эго Укатонена останавливается перед тонким барьером из ее — человеческой — и его — туземной — кожи. Он — мужчина — осознала она, даже не понимая, каким образом пришло к ней понимание этого. Ее кожа горела, ее покалывали тысячи иголок. Как будто Джуна принимала ванну из шампанского, но принимала ее внутренней поверхностью кожи. Она чувствовала, как передвигается в ней эго туземца, как оно проходит по ноющим мышцам и напряженным сухожилиям, оставляя их размягченными и расслабленными. Уход эго сопровождался исчезновением хинных следов стресса и усталости, гнездившихся в Джуне даже после освежающего сна. А затем эго Укатонена стало покидать тело Джуны, подобно волне, убегающей с пляжа обратно в море. Прохладный призрак туземца мелькнул где-то вдали. Джуна открыла глаза, и он исчез, как пена, уходящая в песок, когда волна схлынет с берега.

Джуна встала и потянулась. Она ощущала свою свежесть и чистоту, ей казалось, что она — одна из маминых льняных накрахмаленных рубашек, только что снятых с гладильной доски. Ее кожа уже не казалась ободранной наждачной «шкуркой». Джуна глубоко вдохнула воздух и опять потянулась — только ради удовольствия ощутить, как эластична ее мускулатура.

Подняв руку, Джуна изобразила свое имя бирюзовыми буквами на черном фоне, потом заставила эту надпись ползти по ее руке вверх, через грудь, по левому боку и исчезнуть на левом колене. Потом Джуна нарисовала в уме цветок, и плоское примитивное изображение цветка сейчас же возникло на ее коже. Она напряглась, желая сделать рисунок более реалистичным, и он тут же усовершенствовался. Было безумно интересно наблюдать, как картинки то появляются на ее теле, то исчезают. Самих изображений Джуна не ощущала, хотя точно знала, где они находятся, даже ничего не видя. Она только представляла себе изображение в уме, и оно тут же возникало на коже. Это было не труднее, чем поднять руку.

Джуна взглянула на Укатонена, который переливался рябью одобрения.

— Голодна? — спросил он.

Она жутко хотела есть. «Да», — подумала она, и тут же у нее на груди возникли три черных горизонтальных прутика — знак согласия. «Еда», — подумала она, представив себе зеленый символ еды, и он тоже появился у нее на груди. Укатонен подал ей корзину с фруктами и несколько кусков сотового меда.

— Я принесу еще еды. Сейчас вернусь, — сказал туземец и вышел.

Джуна забавлялась с речью кожи все время, пока ела; она практиковалась с малыми и большими символами. Многообразие и легкость применения ее новой способности были просто удивительны. Все, что она представляла в уме, тут же появлялось на коже. Но хотя Джуна теперь могла заставить свою кожу говорить что угодно, Укатонен не наделил ее столь же мгновенным знанием языка инопланетян. Она могла вызвать на коже лишь изображение тех символов, которые ей были хорошо известны и изображение которых она могла мысленно воспроизвести. Джуна вздохнула, представив, сколько символов ей придется изучить, чтобы бегло говорить на языке туземцев. И в то же время она радовалась тому, что Укатонен не обманул ее доверия и не стал вмешиваться в ее мозговую деятельность. Она подумала: а что вообще ограничивает силы туземцев при слиянии? Совершенно очевидно, что этот процесс поглощает много энергии. Она была невероятно голодна после слияния и еще раньше замечала, что туземцы до и после аллу-а едят жутко много.

Джуна уже съела все, что было, но ее аппетит остался неудовлетворенным, когда вошла Анито, неся завернутые в листья тонко нарезанные полоски свежей рыбы. Часть рыбы Анито отдала Джуне.

— Спасибо, Анито, — сказала Джуна на языке кожи.

Уши Анито встали торчком, розовая окраска выразила глубокое удивление, но тотчас сменилась пурпурной — знаком вопроса.

— Укатонен, — сказала Джуна и протянула руки — шпорами вверх. Выражено это было, наверное, грубовато, но Анито все поняла.

Затем туземка вспыхнула темно-охряным цветом, что соответствовало чувству беспокойства.

— Не есть хорошо, — сказала Анито. — Укатонен заболеет от аллу-а с тобой. Я помогу.

Через несколько минут пришел Укатонен; он принес еще еды. Анито схватила его за руку, и они стали обмениваться символами с такой быстротой, что Джуна ничего не смогла понять. Укатонен посмотрел на Джуну, и охряный цвет беспокойства проступил на его коже. Он протянул Джуне мясо и морские водоросли, велел все съесть. Потом оба туземца сели в уголок и слились шпорами. Джуна съела треть мяса и водорослей, а остальное завернула в листья и положила рядом с чашами воды. Укатонен и Анито будут голодны, когда контакт кончится.

Джуне пора было возвращаться к радиомаяку. Ведь так мало времени оставалось до того часа, когда корабль уйдет в гиперпространство! Потребность быть у маяка стала почти физической. Она хотела быть там каждую оставшуюся в ее распоряжении секунду, ведь это ее единственная связь с человечеством, которая к тому же вскоре надолго оборвется.

Но сумеет ли она одна найти дорогу к маяку? Она поглядела на туземцев, наглухо отрезанных от мира странным процессом слияния. Сказать, сколько времени это будет продолжаться, было просто невозможно. Может, десять минут, может, до вечера.

Джуна вышла из комнаты и попробовала разговориться с местными туземцами, но ее язык кожи был еще слишком беден, чтобы из этого что-то вышло. К тому же туземцев этой деревни разговоры с Джуной не очень-то интересовали. Они отделывались от нее, игнорируя заданные вопросы. Некоторые же показались ей сердитыми, они прижимали уши к голове и шипели на нее, как шипит холодная вода, попав на раскаленный металл. Со времени похорон Илто Джуна еще ни разу не встречалась с такой откровенной враждебностью.

Джуна никак не могла взять в толк, что такого она сделала, чтобы вызвать подобное отношение. Может, по неведению совершила какой-нибудь faux pas?[1] Она не могла припомнить ничего такого, что могло бы оскорбить селян. Возможно, они просто боятся ее, потому что она такая странная и не похожая на них? А может, они злы на нее за что-то, что сделала экспедиция? Слишком уж много тут всяких вариантов! Надо будет потом спросить об этом Анито.

Джуна выбралась из дупла и вышла в огромную чашу, образованную расходящимися во все стороны мощными ветвями. Она поглядела вверх сквозь крону, чтобы определить, какова погода. Белые перья облаков уже собирались. Скоро облачность затянет все небо. А через два-три часа польет дождь. Пора идти.

Она вылезла на самую верхнюю ветку дерева-деревни. Лес спускался к далекому пустынному пространству океана, спускался чередованием зеленых бугров и западин, иногда отмеченных взрывом ярких цветов или голыми серыми ветвями мертвого дерева-гиганта.

Джуна увидела и радиомаяк — тонкий серебряный проблеск на каменном утесе, окруженный черной пустотой, разлившейся на том месте, где лес был выжжен на корню. Если Джуна поспешит, она будет там часа через полтора. Она покрепче подтянула мешок за плечами, проверила, на месте ли фляжка с водой, и пустилась в путь.

Джуна придерживалась крон верхнего яруса, время от времени останавливаясь, чтобы проверить, туда ли она идет. Когда до маяка осталось минут пятнадцать-двадцать хода, Джуна остановилась, чтобы отдохнуть на одной из верхних веток очень высокого дерева, съела один из тех ярко-красных сладких плодов, которые остались у нее после вчерашнего пиршества, и стала любоваться открывшимся перед ней видом. Океан, казавшийся сплошной серебристой пеленой, лишь кое-где ярко вспыхивал под прямыми лучами солнца, прорвавшимися сквозь величественные серые облака, насыщенные дождевой влагой. Свежий морской бриз покачивал ветку, на которой устроилась Джуна. Она чувствовала себя настоящей царицей леса. И почему это туземцы целыми днями торчат в сумраке леса, хотя могли бы наслаждаться свежим воздухом и солнечным светом? Может, у них агорафобия? Или их кожа не терпит солнечных лучей?

Пора двигаться. Джуна швырнула последний огрызок фрукта вниз и закинула мешок на плечо. И в ту самую минуту, когда она перескакивала на другую ветку, чья-то огромная тень ринулась к ней с неба подобно грозной черной молнии. Что-то острое ударило Джуну в плечо, сбросив с ветки. Джуна полетела вниз. Ветви дерева скользили мимо нее с противоестественной неторопливостью. Она протянула руку и ухватилась за ветку, пролетавшую мимо нее.

Последовал мощный рывок. Руку пронзила острая боль. Зато теперь Джуна уже не падала. И время опять текло с обычной скоростью. Какое-то время Джуна просто висела на ветке, слишком испуганная, чтобы двинуться, и все еще не веря, что жива. Она вытянула вторую руку, чтобы получше уцепиться за ветку, на которой повисла, но тут же почувствовала сильную боль в плече. Сжав зубы и кряхтя от боли, Джуна подтянулась и села на ветку.

По спине текло что-то теплое. Она завела за руку здоровую руку и пощупала. Рука оказалась в липкой крови.

Попробовала пощупать спину повыше и обнаружила на плече два глубоких пореза. Что же это за чертовщина врезалась в нее? Ощущение было такое, будто в нее ударила с чистого неба молния.

Какая-то черная тень закрыла солнце, но слишком быстро для облака. Джуна взглянула вверх как раз вовремя, чтобы увидеть невероятно крупного воздушного хищника, скользящего над вершинами деревьев. Она сразу же узнала его. Во время исследовательских полетов на флайере над джунглями она видела несколько таких. Это были массивные тяжелые птицы, с размахом кожистых крыльев метров в пять. Хищники произвели на нее сильное впечатление, но с типичным для человека самомнением она сочла, что для нее они не опасны, и вскоре забыла о них. Теперь-то она поняла, почему туземцы избегают появляться на кронах самого высокого яруса леса.

Джуна перевела дух. Все кончилось. Она жива. Конечно, оба плеча жутко болят — одно поранено, другое вывихнуто. Но главное, она жива. Устроившись на прочной развилке, Джуна вынула аптечку и обработала рану. Работа была болезненная и нелегкая. Раны находились в таком месте, до которого не дотянешься, да и двигать второй рукой было больно. Все же раны удалось промыть и обработать антисептическим спреем. Затем Джуна с трудом спустилась вниз и пошла пешком.

Первые капли дождя упали как раз тогда, когда Джуна объявила о своем прибытии. Она суммировала все события ночи и документально подтвердила слияние с Укатоненом и то, как оно подарило ей способность овладеть речью кожи. Физиологи с ума посходят от того, что с ней случилось, равно как и специалисты по КСИ и лингвисты. Чем больше они обалдеют, тем скорее вернутся за ней.

Затем Джуна занялась почтой. Там было около пятисот записок и текстов. Все бесценное и все ранящее. Джуна решила все это пока отложить, не читая. Нужно заниматься делом. В середине ночи корабль уйдет в гиперпространство, а ей, до того как это произойдет, нужно отправить уйму информации. Под проливным дождем Джуна сидела и надиктовывала около двух часов. Ее голос стал низким и хриплым, а боль в ранах усилилась. Что-то коснулось плеча Джуны.

Она вскочила и огляделась. Это были Укатонен и Анито.

— Пойдем, — сказала Анито и сделала знак идти за ними.

Джуна чувствовала, что нуждается в отдыхе. Да и голос пропал. Она вздохнула и пошла за туземцами в джунгли. Когда они благополучно укрылись под тенью большого дерева, Анито дотронулась до пены антисептика на плече Джуны.

— Что это на руке?

— Птица поранила. Я обработала рану, — объяснила Джуна.

— Ты аллу-а со мной, я вылечу лучше, — ответила Анито. Она протянула руки к Джуне, демонстрируя желание слиться.

Джуна покачала головой. Слияние все еще приводило ее в ужас.

Анито настаивала, вспышки желтого раздражения появлялись на охряной коже. Укатонен наблюдал за их разговором. Молчал.

Джуна снова отрицательно покачала головой, протирая рукой слезящиеся глаза. Если она подчинится Анито, все инопланетяне захотят с нею сливаться, и от нее как от человека не останется и следа к тому времени, когда они удовлетворят свое любопытство.

Анито снова коснулась ее руки, умоляя Джуну о слиянии.

— Плечо плохо. Ты заболеешь.

Джуна сбросила ее руку и отвернулась. Она уже устала повторять туземцам, чтобы они не дотрагивались до нее. Плечо горело, глаза слезились. Когда она встала, чтобы идти к маяку, она несколько раз чихнула. Голова казалась неподъемно тяжелой и болела. Это надо же, простудиться в такое время! Ей нельзя болеть, когда впереди так много работы…

Анито схватила Джуну да руку и с силой повернула ее лицом к себе.

— Ты болеть! Ты очень болеть!

На груди Анито появился рисунок. Это было изображение Джуны, когда ее нашли в лесу. Умирающей Джуны. Затем туземка показала Джуну в том виде, в котором она была сейчас — с двумя царапинами на плече и зоной воспаления между ними. Потом кожа Анито приобрела серебристый оттенок. Именно так выглядел тот больной старейшина — Илто — после смерти. Анито опять протянула руки, прося о слиянии.

Эта туземка до сих пор всегда подчинялась нежеланию Джуны слиться. Значит, тут что-то другое. Джуна протерла свои слезящиеся глаза и постаралась понять смысл происходящего. Чувствовала она себя ужасно. Еще никогда ей не было так плохо с того времени, как ее скафандр отказал. Ее кожа вспыхнула оранжевым от пронизавшего все ее существо страха. Она же на грани анафилактического шока! Джуна глянула на туземцев. Анито просит разрешения спасти ее — Джуны! — жизнь.

— Да, — сказала она языком кожи, — я поняла… — и она протянула руки Анито, безмолвно прося о слиянии.

Кожа Анито засветилась темно-синим успокоительным тоном. Она перехватила руку Джуны одной рукой, а вторую ее руку взял Укатонен, и оба туземца слились с Джуной. Вхождение в контакт произошло для Джуны так быстро, что она не успела даже испугаться.

Контакт с Анито показался Джуне несколько менее контролируемым и тонким, чем контакт с Укатоненом. Ощущения целенаправленности, течения и руководства были выражены слабее. Было ясно, что Анито моложе и менее опытна. Джуна ощущала присутствие Укатонена, который скрывался где-то на заднем плане, наблюдая оттуда, как происходит процесс слияния.

Несмотря на молодость Анито и отсутствие тонкости, эта туземка оказалась опытной врачевательницей. Уже через несколько секунд глаза Джуны перестали слезиться. Голова прояснилась, боль в горле почти исчезла. Джуна ощутила теплое покалывание в плече, а затем пришло чувство натяжения — это стали стягиваться края глубоких порезов, и началось рубцевание. Джуна чувствовала, как уходит усталость из ноющих мышц по мере того, как эго Анито врачует их. Что-то в чувственной окраске контакта подсказало Джуне, что Анито — женщина. Джуна так увлеклась попыткой выяснить, что именно придает присутствию Анито женственность, что разрыв контакта явился для нее полной неожиданностью.

На несколько секунд Джуна потеряла всякую ориентацию из-за мгновенного перехода от слияния к нарушению контакта. Ощущение было такое, что тебя разбудили в самом разгаре невероятно реалистичного яркого сна. Джуна несколько раз открыла и закрыла глаза, потом сделала глубокий вдох. Горло не болело, глаза не слезились, дышалось легко. Анито снова спасла ей жизнь.

— Спасибо тебе, — сказала она наконец. — Я не знала, что больна.

— Ты снова не лезть теперь на верхние ветки? — спросил ее Укатонен.

Джуна затрясла головой, но тут же вспомнила о языке кожи.

— Мне надо кормить свои говорящие камни, — сказала она, пользуясь туземным словом для обозначения компьютеров. — А им нужно солнце.

Анито и Укатонен посовещались.

— В следующий раз, когда пойдешь кормить говорящие камни, с тобой будет кто-нибудь из нас.

Джуна переводила взгляд с Укатонена на Анито и обратно, обдумывая, что же делать дальше. Укатонен встал и пошел к радиомаяку. За ним Анито с Джуной. Укатонен сел на корточки возле компьютера и поглядел на Джуну, вопросительно шевеля ушами.

Потом положил руку на серебристую поверхность радиомаяка.

— Что это такое?

Джуна нахмурила брови. Объяснить это будет достаточно трудно.

— Я говорю с моим народом. Мой народ очень далеко. Башня пересылает речь.

— Как ты говоришь? — спросил Укатонен. Перед этой загадкой его уши растопырились еще шире.

Джуна пожала плечами.

— Я покажу тебе.

Она включила передатчик, проверила хронометр и временной лаг между отправлением и получением радиограмм. Слияние с Анито заняло меньше получаса, отметила она с большим удивлением. Субъективное ощущение было совсем другим — казалось, времени прошло во много раз больше. Сейчас 15:00. Близился час последней передачи на корабль, потом он уйдет в гиперпространство и оставит ее здесь одну. Пришло время представить туземцев людям, и наоборот.

Джуна начала передавать на корабль информацию о том, что произошло со времени последнего перерыва, и тут же сообщила, что с ней находятся Укатонен и Анито. Потом помолчала и посмотрела на Укатонена, который разглядывал ее, подняв уши и отливая изумленным пурпуром.

— Каким образом они слышать тебя? — спросил он.

Джуна подумала, как объяснить ему, что такое радио, но ее словарный запас был слишком мал, так что она лишь покачала головой.

— Трудно рассказать, — сказала она, надеясь, что использует правильные символы.

— Я говорить с ними? — спросил Укатонен.

— Ты говорить мне, я скажу им то, что ты говорить мне. Хорошо?

Укатонен выдал символ согласия. Джуна установила компьютер на передачу изображения и запись речи, отвела Укатонена на нужное расстояние от камеры, а затем кивнула ему, чтобы начинал.

— Официально приветствую вас, народ Иирин. Я Укатонен, энкар (непереводимый местный термин, означающий высокий социальный статус). Я говорить с вами через Иирин. Деревня Лайнан (термин неизвестен) находится (непереводимо), потому что (длинный список растений и животных), — здесь Укатонен указал рукой на выжженную дыру в зеленом лесу, — из-за ваших действий, которых тут больше нет. Что может быть сделано для (непереводимо)?

Джуна вздохнула. Да, будет трудно. Она поглядела на обширное пространство выжженного леса, уничтоженного в ходе выполнения обычной программы стерилизации перед отлетом с планеты. Эта программа призвана не дать земным бактериям заразить планету. Если бы экспедиция знала о существовании туземцев, ее сотрудники действовали бы иначе. Теперь Джуна обязана оплатить ущерб.

«Инопланетянин шлет вам официальные приветствия от имени своего народа и хочет знать, что мы намерены сделать в связи с тем участком леса, который был сожжен. По-видимому, он принадлежит соседней деревне. Я сделаю все, что смогу, чтобы компенсировать этот вред. Пожалуйста, дайте совет». Вместе со своим переводом Джуна отправила и видеоклип речи туземца как материал для обработки корабельными компьютерами.

Джуна кивнула Укатонену.

— Готово, — сказала она.

Уши Укатонена широко распахнулись. Он с большим интересом посмотрел на радио.

Джуна тронула Укатонена за плечо. Он тут же повернулся к ней.

— Мой народ далеко, — сказала Джуна, показав на небо. — Они не говорят… — Тут она замолчала: как исчисляется продолжительность времени на языке кожи, Джуна до сих пор не понимала. Вместо этого она указала на солнце, которое стояло уже низко, — яркое пятно, просвечивающее сквозь густые облака. — Будет уже ночь, когда они нам ответят.

Уши Укатонена насторожились еще сильнее.

— Где твой народ? Как он слышит тебя?

Джуна заколебалась. Протокол Контакта запрещал касаться проблем космических путешествий в разговорах с племенами, стоящими на низком технологическом уровне.

Если надо, она могла бы придумать хоть дюжину объяснений, которые вполне могли бы сойти за правду, но лгать Укатонену Джуна просто была не в состоянии.

Поэтому очень медленно, с трудом подыскивая нужные слова, она объяснила, что планета туземцев вращается вокруг вот этого солнца, а ее народ происходит с другой звезды и прибыл сюда на корабле. В качестве учебного пособия Джуне пришлось воспользоваться несколькими камешками, но в конце концов туземцы поняли, что она хочет сказать.

Укатонен покачал головой.

— Этого быть не может, — сказал он, окрасившись в густой пурпур.

Анито, все время следившая за ним, эхом повторила его слова.

— Это правда, — стояла на своем Джуна. — Мой народ там. Я разговариваю с моими людьми. Это (и она показала на серебристую радиобашню) бросает мой… — она остановилась, не зная символа слова «голос» и даже того, есть ли такое слово в лексиконе туземцев, — …мои слова к ним. Они понимают, что я говорю, и дают ответ. — Тут она снова указала на радиомаяк. — А вот это ловит их слова и показывает мне.

Укатонен перевел взгляд с маяка на Джуну, потом обратно, и кожа его приобрела странный красновато-коричневый оттенок, возможно, выражавший сомнение или недоверие.

— Этого быть не может, — повторил он.

— Мой народ делает это, — настаивала Джуна.

Сомнение и удивление с примесью страха рябью пробежали по коже туземца.

— Когда твои люди возвращаться? — спросил он.

Джуна пожала плечами. Она постаралась скрыть внезапно нахлынувшие на нее чувства страха и тоски. Потом покачала головой.

— Много, много, много… — Она снова остановилась и протянула руку, показывая на восточную часть горизонта. Отсюда она провела рукой дугу на запад, а затем изобразила на своей груди символ солнца.

Укатонен подсказал ей символ, который, как она надеялась, соответствовал слову «день».

— Много дней, — сказала Джуна. Она попыталась было объяснить, что такое год, воспользовавшись теми же камнями, к помощи которых прибегала, чтобы показать их солнце и планету, но Укатонен отрицательно покачал головой.

Джуна искала слова для объяснения, но не находила их. Тогда она подняла гальку.

— Корабль моего народа, — сказала она.

Укатонен показал, что понимает.

— Мой народ уходит, — Джуна отодвинула гальку подальше от камня, обозначавшего планету туземцев. — Они уходят так далеко, что… — Джуна взяла гальку и отшвырнула ее на несколько метров. — …что уже не слышат моих слов. Я не могу слышать их слов. — Джуна подобрала другой камень, размером с кулак. — Солнце моего народа. — Взяла другой: — Мир моего народа. — Потом подняла гальку, изображавшую космический корабль, и поместила ее возле камня, символизирующего Землю. — Мои люди покинули ваше солнце, они ушли к своему солнцу. Потом они вернутся. — Она подняла гальку-корабль и кинула ее обратно к солнечной системе туземцев. — Много, много, много дней…

Укатонен опять стал красно-коричневым.

— Мой народ может это, — настаивала Джуна. — Сегодня мои люди слышат мои слова. Когда солнце вон там (она указала на восточную часть горизонта), мои люди больше не слышат моих слов. Я жду много, много, много дней, прежде чем они вернутся. Я… — Она снова умолкла, не зная символа, означающего «одиночество» на языке туземцев. Тогда она окрасилась в темно-серый похоронный цвет и вдруг отвернулась — ощущение полной изоляции нахлынуло на нее.

Костяшки пальцев Укатонена коснулись плеча Джуны. Она подняла глаза.

Анито ушла; они с Укатоненом были одни под тенью сияющего металлического радиомаяка.

— Я такой же, как ты, — сказал Укатонен. — Всегда один. Никогда с другими. Я понимаю. Я — энкар, — закончил он, пользуясь термином, которого Джуна не понимала, хотя и видела его раньше. — Энкар всегда один.

Укатонен встал и по выжженному пустынному берегу пошел обратно к джунглям.

Джуна смотрела вслед туземцу, пока он не исчез в густом переплетении зелени. Только тогда она вернулась к своим докладам, чувствуя, как распускается тугой узел, захлестнувший ее сердце. Она работала упорно, дополняя и завершая доклады, касавшиеся туземцев и их экосистемы. Свою работу она закончила, когда солнце коснулось горизонта. Джуна встала, потянулась, ощущая какую-то опустошенность: последние мелочи, содержавшиеся в ее журнале, теперь перекочевали на корабль. Она ответила на все вопросы, на которые могла ответить. Теперь экспедиция имела все, что Джуна знала о туземцах. Джуна опять подошла к обрыву. Стаи морских птиц кружились над ней, падая вниз и взмывая вверх на воздушных потоках. Одна из птиц, вознесшаяся чуть ли не от подножия утеса, повисла в нескольких метрах от Джуны, удерживаясь в воздухе с помощью слабых, но частых движений своих радужно переливающихся сине-черных крыльев и хвоста. Это была не настоящая птица. Ее голову покрывала чешуя, а сама голова заканчивалась не клювом, а удлиненной пастью ящерицы. Однако в данной экосистеме это животное занимало место чайки. Оно рассматривало Джуну черными бусинками загадочных глаз, а затем скользнуло в воздушном потоке и, планируя, полетело над океаном, пока не скрылось в туче других птиц.

Кто был бы в восторге от такого зрелища, так это мать Джуны. Она всегда восхищалась птицами, особенно морскими. Джуне вспомнилось, что, когда они жили еще на Земле, мать частенько приводила ее на берег. Там они долго сидели, любуясь летающими над ними птицами. Те, так же как эта птица, планировали на восходящих токах воздуха, образующихся у скал. Джуна помнила, как мать стояла на краю обрыва, как ветер развевал ее покрывало, а мать радостно смеялась, глядя на зависшую в воздухе птицу.

Джуна вернулась к радиомаяку. У нее оставался лишь один час, прежде чем захлопнется окошко для ее последней передачи. А ей предстояло еще написать письмо отцу и уладить множество личных дел до того, как корабль войдет в гиперпространство.

«Отец, это я, Джуна, — диктовала она. — Главная хорошая новость та, что я еще жива. К этому времени Исследовательское управление, должно быть, уже сообщило все плохие известия. Пройдет много времени, прежде чем я снова увижу тебя. Мне не хватает тебя, и Тойво, и Данана. Но я не буду тут одинока. Здесь есть туземцы. Они очень странные, но я думаю, мы скоро научимся лучше понимать друг друга. Этот мир прекрасен, и я первый человек, которому довелось жить в нем без специальных защитных скафандров.

Здешние туземцы похожи на воздушных гимнастов в невесомости, только еще более изящны и подвижны. Я здорово научилась карабкаться по деревьям. Приходится, чтобы не отставать от аборигенов. Так что теперь я большую часть времени провожу на деревьях.

Джуна сделала паузу, не зная, как лучше выразить последние и очень важные для нее мысли.

— Если я не вернусь, пожалуйста, отдай мой запасной значок члена экспедиции Данану. Я знаю, ему всегда хотелось иметь его. Половину моих денег сохрани для Данана, вторую половину разделите ты и Тойво.

Перед тем как написать это письмо, я долго стояла на утесах и любовалась птицами, летавшими над океаном. Это заставило меня вспомнить о маме. Пожалуйста, положи за меня цветы на ее могилу. Скажи Тойво и Данану, что я их очень люблю. И тебя тоже. Присматривай за собой получше».

Джуна прослушала письмо. Ей хотелось сказать в нем гораздо больше, но она устала и была измочалена теми длинными докладами, которые надо было так срочно приготовить.

Джуна представила себе отца — плотного, слегка кривоногого, обходящего свой виноградник. На ее глазах выступили слезы. Он стареет. Будет ли он жив, когда она вернется домой?

Джуна отправила и другие письма — родственникам, друзьям, бывшим собрачникам — мужьям и женам. Членам экспедиции не следует связывать себя обычными семейными узами. Групповой брак Джуны не выдержал испытания. Слишком часто приходилось ей отлучаться на слишком долгие сроки. Брак не терпит частых расставаний. И все же у нее остались неплохие воспоминания о том времени, и она иногда навещала или встречалась со своими бывшими собрачниками, чтобы посмотреть, как растут ребятишки.

Хронометр компьютера Джуны тихонько звякнул, напоминая, что у нее осталось всего лишь двадцать минут.

После этого ее послания уже не достигнут «Котани Мару», который сделает гиперпространственный прыжок. Джуна закончила последнее письмо всего лишь за несколько минут до того как должно было захлопнуться окошко ее связи с людьми. Она встала и снова ушла на край обрыва.

Солнце горело красным янтарем у самого горизонта. Джуна подождала немного, наблюдая, как оно погружается в океан и тонет в нем. Потом пошла в лес.

Там ее уже ждали Укатонен и Анито. Они сделали ей знак, указывая место вблизи опушки, где построено их гнездо. Символы их зова горели, как светляки, во тьме джунглей. Джуна с облегчением поняла, что ей сегодня не придется идти в деревню, кишащую любопытствующими аборигенами.

— Когда твой народ будет разговаривать с нами? — спросил Укатонен, после того, как они устроились поудобнее в гнезде.

Джуна пожала плечами. Пройдет еще два часа, прежде чем корабль отзовется на ее перевод послания Укатонена.

— Мы поедим, пойдем и будем ждать. Их слова придут, — ответила Джуна.

Она так выдохлась, что почти с радостью ожидала прибытия последней радиограммы с «Котани Мару». Во всяком случае, после этого она сможет заснуть спокойно.

Они поели. Искупались в ближайшем ручье и гуськом пошли к радиомаяку ждать послания с корабля.

Двадцать минут спустя Кинси — специалист по Контакту с инопланетянами — сообщил Джуне, что он хочет разговаривать с Укатоненом. Кинси подождал несколько минут, чтобы они сумели подготовиться, а затем начал:

— Меня зовут Артур Кинси. По поручению Объединенного Правительства Солнечной системы, Межзвездного Исследовательского управления и межзвездного исследовательского корабля «Котани Мару» я принимаю ваши официальные приветствия и отвечаю тем же. Мы глубоко скорбим об уничтожении леса. Если бы мы знали о существовании разумных инопланетян, обладающих правами собственности на эту часть леса, мы бы никогда не подвергли ее уничтожению. Мы постараемся возместить ущерб, нанесенный лесу, когда вернемся обратно. Мы благодарны вам за заботу и излечение доктора Джуны Саари и просим вас относиться к ней столь же хорошо вплоть до нашего возвращения. Мы постараемся возместить вам все расходы, связанные с этим. Наши люди живут очень далеко. Мы полагаем, что пройдет от четырех до шести ваших лет, прежде чем мы вернемся. Но мы обязательно вернемся за доктором Саари и чтобы узнать больше о вашем народе. А пока желаем вам мира и процветания. Заранее благодарны. Подписано Артуром Кинси.

Джуна нахмурилась и поглядела на Укатонена, прислонившегося к одной из опор маяка, с выжидательно поднятыми ушами. Да, такое нелегко перевести.

— Человек, который говорил, посылает привет вам от всего моего народа. Мы извиняемся за сожжение (далее следует составленное по памяти детальное перечисление ущерба, нанесенного лесу). Мои люди постараются действовать лучше, когда вернутся за мной.

Он также благодарит вас за то, что вы заботились обо мне, и говорит, что мой народ будет очень доволен этим. Он говорит, что наш народ живет очень далеко и что пройдет много, много, много дней, прежде чем они вернутся. Еще он говорит, что мы хотим узнать как можно больше о вашем народе. Он просит обучить меня всему, что касается ваших людей, чтобы я могла учить наших людей, когда они вернутся. Он надеется также, что у вас будет удачная охота и много еды, пока они не вернутся обратно, и благодарит вас за все.

Укатонен выглядел очень озадаченным.

— Все это очень странно, — сказал он наконец.

Джуна дотронулась до его плеча.

— Я сделала не очень хорошую работу. У меня мало слов. Я попытаюсь опять, когда буду знать больше, — предложила она. — Этот человек знает о вас только то, что я ему рассказала. Ваш народ и мой очень различны.

— Да, — сказал Укатонен, сопровождая свои слова светящейся рябью смеха. — Я это вижу.

Джуна улыбнулась и ответила той же рябью, а затем вернулась к своему радио, чтобы выслушать новые инструкции и соображения. Оба туземца дотронулись до ее плеча и почти неслышно ушли в джунгли.

В дополнение к своему посланию Кинси прислал кучу материалов, разработанных Исследовательским управлением, по вопросам контактов с инопланетянами, указаний о невмешательстве в туземные культуры и так далее. Джуна, когда увидела все это, в ужасе закатила глаза. В данном случае эти бумажонки были полностью неприменимы на практике. Она нарушила все инструкции касательно пищи и личных контактов уже минуту спустя после своей первой встречи с Анито. Ее объяснения по поводу космических полетов были прямым нарушением важнейшего из запретов — о передаче туземцам сведений технологического характера. Равно как и пользование компьютером в их присутствии.

Все эти указания и ограничения, может быть, еще годились для кого-то, живущего постоянно на базе и лишь время от времени вступающего с аборигенами в контакт. Она же им просто не могла следовать.

Да и прав у нее заключать договоры и соглашения о компенсациях ущерба тоже не было.

Джуна тяжело вздохнула. Придется время от времени возвращаться к маяку, чтобы посылать дополнения к своим докладам через спутники экспедиции на тот случай, если она пропадет в лесах или будет убита. Ей совершенно необходимо завоевать симпатии жителей соседней деревни. А чтобы сделать это, возможно, придется исправлять ошибки, наделанные ее сотоварищами.

После Кинси опять появилась офицер по проблемам морали Чанг, выступившая с одной из своих дурацких речей. Она выразила глубочайшую тревогу по поводу слияния Джуны с туземцем и категорически запретила ей повторять подобные опыты. Джуна выключила звук. Предоставив компьютеру записывать передачу, она встала и снова отправилась на край утеса. Сидя там со скрещенными ногами, она всматривалась в ночь. Тени пугливых ночных птиц скользили мимо, когда птицы вылетали из своих нор в обрыве берега и летели к морю за рыбой.

Море сегодня фосфоресцировало. Волны вспыхивали зеленым огнем, обрушиваясь на берег. А подальше от берега рыбий косяк оставлял в воде светящийся зеленый след. Бывало, Джуна приходила сюда еще до крушения флайера, приходила в своем громоздком защитном скафандре; приходила, чтобы поглядеть на звезды и океан. Теперь все было не так, теперь она была свободна от скафандра. А раньше было жарко и душно, и до Джуны не долетало дыхание легкого морского бриза. Лязганье и гудение машин на базе и шумы, непрерывно издаваемые самим скафандром, глушили птичьи крики и стрекотание насекомых.

Это была дивная ночь. Лишь редкие облачка время от времени пробегали по небу. Джуна посмотрела на звезды. Ее родное солнце с бриллиантовым ожерельем колоний и ярким больным самоцветом — Землей отсюда не были видны. Их можно было увидеть только из северного полушария этой планеты. «Ну и ладно», — подумала она. Если бы она видела Землю, то тосковала бы о ней еще больше.

Джуна стала мурлыкать песенку, которую любила ее мать, старинную песню, сочиненную еще до Катастрофы. Мать выучила эту песню еще ребенком, а потом передала ее своей дочке. Песня была про альбатроса — про первую из антарктических птиц, которая вымерла, когда озоновая дыра стала расти на север.

Эти прекрасные птицы с огромным размахом крыльев девять месяцев года проводили, летая над океаном, но всегда возвращались к одному и тому же партнеру. Джуна пела об отлетах и возвращениях и о том, что всегда есть кто-то, ожидающий тебя. Она пела, и тоска проходила.

Джуна кожей ощущала молчаливые внимательные звезды. Она вслушивалась в шум прибоя, обрушивающегося на берег, тонкие крики морских птиц и в собственное легкое дыхание.

Звякнул компьютер, отметив время, когда «Котани Мару» вошел в гиперпространственный прыжок. Теперь она была одна — чужая в чужом мире.

Джуна встала и пошла в джунгли, где спали Анито и Укатонен. Все новости и послания с исследовательского корабля она разделит на маленькие порции, чтобы растянуть их на возможно более долгое время. Это будут единственные человеческие голоса, которые ей суждено услышать за долгие годы.

9

— Она сумасшедшая, — сказала Анито Укатонену, наблюдая, как их тварь издает какие-то звуки в прямоугольную корзину, поставленную у подножия странного дерева, сделанного из камня цвета смерти. — Когда выяснилось, что ее народ куда-то ушел, она тут же лишилась рассудка.

— Но куда же ушел народ Иирин? — спросил Укатонен, воспользовавшись тем именем, которое он сам придумал для неизвестного существа.

Анито это имя не нравилось. Она не считала эту тварь достаточно разумной, чтобы заслуживать особого имени. Энкар даже начал обращаться к этой твари с личным местоимением, которое используется при обращении к женщинам тенду. По мнению Анито, это создание еле-еле заслуживало названия животного. Именно так о нем и следовало говорить.

— Не знаю, — ответила Анито. — Они ушли. Разве этого мало?

Рябь разочарования и раздражения прошла по телу Укатонена.

— Ты ведь теперь старейшина и должна думать, как положено старейшинам. Ты должна смотреть дальше сегодняшнего дня. А что, если эти создания вернутся и уничтожат еще больше леса? А что, если они отправились куда-то еще и уничтожают леса там? Помни, что эти существа — твоя атва. Куда бы они ни ушли, все равно ты за них в ответе.

Анито отвернулась, рассерженная очевидной несправедливостью того, что с ней происходит. Она ведь взяла эту тварь только для того, чтобы доставить радость Илто. А теперь она оказывается ответственной за события, которые имели место очень далеко от ее собственной деревни!

Укатонен мягко коснулся ее плеча.

— Кто-то должен выяснить, что тут случилось, и помешать повторению подобных событий. Кто-то должен быть за это в ответе. Но это не тот груз, который ты можешь нести одна. Мы понесем его вместе.

Анито опять отвернулась, желая скрыть темно-красную волну гнева и разочарования. Она окинула взором черную золу на месте уничтоженного леса. Никогда в жизни она не видела ничего подобного. Бывало, что молнии иногда уничтожали три-четыре дерева, иногда оползень прокладывал голую полосу на склоне холма, но даже в воображении Анито не могла бы представить себе подобный масштаб разрушений. Даже сейчас, когда картина ужасного несчастья была у нее перед глазами, ей не верилось, что все это на самом деле.

И тогда она представила себе, что то же самое происходит сейчас где-то в другом месте, вблизи другой деревни или даже ее собственной, и ядовитые железы на ее спине набухли в приступе гнева и страха.

Укатонен прав — что-то с этим надо делать! Она бросила взгляд на энкара. Он наблюдал за ней; уши насторожены в ожидании событий.

— Чего ты хочешь от меня? — спросила Анито.

— Оставайся здесь. Присмотри за Иирин. Узнай, куда могли уйти ее люди. А я отправлюсь в Лайнан, посмотрю, что можно сделать с этим… — Укатонен указал на черную пустыню, простертую перед ними. Его кожа посерела от горя, вызванного зрелищем уничтожения.

Тело Анито выразило согласие и сочувствие. Укатонен притронулся к ее плечу и растворился в зелени джунглей.

Анито шла сквозь обугленные остатки леса; она ощущала себя так, будто видна со всех сторон и совершенно беззащитна. Тварь, к которой она подошла, молчала. Ее кожа тоже посерела от горя. Она посмотрела на подходившую Анито, но осталась неподвижной.

Из левой ступни твари сочилась кровь. Анито опустилась на корточки и внимательно осмотрела ступню. На подошве отчетливо виднелся глубокий порез, нанесенный скорее всего острым краем камня на утесе. Если порезом не заняться, это животное может серьезно заболеть.

Только оно слишком тупо, чтобы позаботиться о себе, подумала Анито с внезапным приступом раздражительности. Оно не разрешит Анито слиться с собой, даже если это необходимо для лечения. Железы Анито синтезировали вещества, способствующие залечиванию ран и предотвращению болезни.

— Ты плохая нога, — сказала она твари на упрощенном языке. — Нехорошо. Заболеешь. Где человеки? — спросила она, втирая лекарство в больную ногу животного.

Животное покачало головой. Его серый цвет стал еще интенсивнее.

— Ушли? — спросила Анито.

Плечи животного приподнялись и тут же опустились. Оно потрясло головой, потом показало на солнце и движением руки провело широкую дугу, кончавшуюся на востоке. Затем показало на себя и похлопало по земле.

Анито постаралась проникнуть в смысл жестов существа. Оно хочет остаться здесь. Анито кивнула, чтобы показать, что поняла. Потом сказала, что пойдет на поиски еды, после чего вернется. Животное качнуло головой и прислонилось к серебристому дереву, закрыв глаза. Анито же пошла назад по страшному сожженному лесу. Лавандовая рябь облегчения омыла ее тело, когда она снова оказалась под покровом сумеречной прохладной безопасности живого леса. Счастье еще, что сожженная полоса леса лежит на самой окраине территории, принадлежащей Лайнану. Поэтому Анито сможет охотиться на ничейных землях, не боясь нарушить равновесие деревенских атв. Достаточно и того ущерба, который нанесли равновесию эти новые твари. Анито вскарабкалась на покрытое красной корой дерево тавирра и помчалась в глубь диких джунглей в надежде раздобыть еды.

Дичи тут было куда меньше, чем ожидала Анито. Видимо, деревня сменила охотничьи угодья, с целью поскорее залечить ущерб, нанесенный деревенской территории. Анито поставила несколько силков, насобирала спелых ягод йерры и накопала съедобных корешков. В силки попала парочка наземных лингов. Она скептически оглядела этих птичек. Уж очень они малы, хотя другого-то все равно ничего нет. К тому времени, когда она вернулась на опушку леса с едой, уже спустилась ночь.

Тварь отказалась покинуть свое дерево из мертвого камня, чтобы поесть, Анито же казалось, что есть посреди всего этого разорения просто нельзя. От одной только мысли об этом глотка у Анито пересыхала, и ее словно перехватывало тугой петлей. Она выложила часть еды на землю и снова ушла в лес.

Там Анито устроилась на развилке ветвей наполовину обгоревшего дерева, чтобы поесть и одновременно следить за поведением непонятной твари. Некоторое время Анито наблюдала за ней, как вдруг услышала звуки, доносящиеся от дерева из мертвого камня. Анито поползла по своей ветке вперед, чтобы получше рассмотреть, что там происходит. Тварь явно была чем-то обеспокоена и возилась с прямоугольной корзиной или ящиком, стоявшим у основания мертвого дерева.

Анито спрыгнула на землю и тихонько направилась к дереву из камня. Ящик бормотал, как бормочет вода в ручье, обтекая камни. Бормотание ящика было похоже на те звуки, которые издает сама тварь, но только октавой ниже. Тварь долго слушала, а потом стала издавать такие же звуки, обращаясь к ящику.

Анито смотрела и старательно вслушивалась. Что же такое делает эта тварь? Может, это часть ее брачного ритуала? Но возможны ли брачные игры с ящиком? В этом нет никакого смысла…

Впрочем, тварь всегда издает звуки. Особенно много таких звуков она произносит для странного, наполовину живого говорящего камня, который всегда таскает с собой, и камень ей отвечает. Тварь издавала звуки для камня, а он потом говорил с ней и с Укатоненом на языке кожи. Потом они разговаривали с этим животным на языке кожи, а ящик снова издавал звуки. Может, это какая-то форма общения? Если так, то очень малоэффективная. Она вспугнет любое существо, к которому ты подкрадываешься, и оповестит опасного хищника о том, где ты находишься.

Анито вернулась в свое убежище в джунглях, чтобы обдумать эту странную мысль. Она уселась на ветке, продолжая наблюдать за действиями животного. Да, там происходит нечто странное. Как может мертвый предмет — ящик — разговаривать? Он ведь даже не полуживой, как говорящий камень! Может, в нем кто-то сидит? Какое-то животное? Но Анито еще никогда не приходилось слышать, чтобы животные издавали такие звуки. А может, эта тварь изловила духа, о каких говорится в старых сказках?

На соседней ветви неслышно возник Укатонен.

— Как Иирин? — спросил он крупными символами, чтобы они были видны сквозь густой туман и предрассветные сумерки.

— Новая тварь в порядке.

Энкар перепрыгнул на ветку Анито.

— Узнала ты, где ее народ?

— Нет. Но я думаю, что звуки, которые она издает, все равно что речь кожи. Она говорит ящику, а ящик ей отвечает. Но как может разговаривать мертвая вещь вроде ящика, эй?

— Не знаю, — ответил Укатонен в лилово-розовых тонах недоумения. Потом он долго сидел молча, с полузакрытыми глазами, погруженный в раздумье.

Наконец, не в силах больше сдерживаться, Анито прикоснулась к его руке.

— Что происходит, эн? — спросила она. — Что это такое? Может, это духи, как в сказках?

— Не знаю, кене, — ответил он. — Я прожил большую жизнь, но с духами не встречался. Духи живут здесь, — и он указал на лоб. — А не среди нас.

— Но тогда что же она делает?

— Возможно, Иирин и в самом деле говорит со своим народом.

Анито окрасилась в красновато-коричневый цвет сомнения.

— Как это может быть? Она же сказала, что ее народ очень далеко?

— Не знаю, — признался Укатонен, — но ты же видела тот странный говорящий камень, с которым она все время играет? Я не знаю, как он работает, но он говорит и на языке Иирин, и на нашем. Я много разговаривал с жителями поселка прошлой ночью. Они сказали, что у этих созданий было много мертвых-но-живых вещей вроде того ящика и они совершали непонятные поступки.

От мертвого каменного дерева снова донеслись звуки. Анито и Укатонен наклонились вперед, чтобы разобрать хоть что-то сквозь густой утренний туман. Потом оба спрыгнули на землю и подкрались ближе. Их кожа приобрела печальный цвет обволакивающего их тумана. Их животное было полностью погружено в странные звуки, доносившиеся из ящика. Можно было бы смело подойти вплотную, с раздражением подумала Анито, и эта тварь ничего не заметила бы, пока ее не тронули рукой. Ящик говорил долго. Постепенно стал расходиться туман. Укатонен коснулся плеча Анито и мотнул головой. Бесшумные, как туман, они вернулись в джунгли. За все это время тварь даже не подняла головы. Когда они достигли деревьев, Укатонен показался Анито каким-то притихшим. Он уселся на корточки, весь погруженный в свои думы, а его глаза ни на минуту не отрывались от фигуры, согнувшейся возле дерева из мертвого камня. Наконец он мигнул, встряхнулся и поглядел на Анито.

— Мне стоило большого труда поверить кое-каким байкам жителей деревни, но теперь… — Он помолчал. Его кожа вспыхнула несколько раз, как будто он искал продолжение фразы. — Не знаю, что и думать, — проговорил он наконец. — Все это так странно. — Его кожа окрасилась в слабый оранжевый тон — признак страха. Анито почувствовала, как напряглись ядовитые железы в красных полосах на ее спине.

Укатонен поднял свой мешок для собирания еды.

— Я захватил с собой немного пищи. Присматривай за Иирин. А сегодня вечером приведи ее в деревню. Хочу, чтобы старейшины хорошенько ее разглядели.

Анито согласно засветилась и уселась на развилке ветвей так, чтобы все время видеть свою атву. Та все еще сгибалась под странным деревом из мертвого камня, не обращая внимания на пышущее жаром солнце и полное отсутствие тени. Анито вдруг обнаружила, что пристально всматривается в небо, приглядываясь, не мелькнет ли где черная тень коираха. Они обычно охотятся по утрам, до того как начнут собираться тучи. Конечно, ее атва была защищена деревом из камня цвета смерти, под которым она сидела, но Анито все равно беспокоилась. Однако небо, сохранявшее пока цвет голубого сланца, оставалось чистым и таким ослепительным, что у Анито заболели глаза. По мере того как солнце поднималось, жар, исходивший от сожженной равнины, усиливался. Радужные переливы воздуха плясали над черным пеплом. Кожа Анито начала сохнуть, в горле першило от жажды. Долг заставлял ее торчать в этом жарком и сухом месте, хотя ее все сильнее манила сумеречная прохлада лесных дебрей. Сидеть на ветке тоже стало неудобно. И как эта тварь выносит такую жару и такое ослепительное сияние?

Наконец тварь поднялась и пошла к лесу. Анито с тревогой посмотрела на бледное, пышущее жаром небо, но снова не увидела никаких признаков коирахов. Впрочем, это отнюдь не означало отсутствия опасности. Иногда коирахи возникали совершенно неожиданно из пустого неба. К счастью, эти крупные летающие рептилии были немногочисленны и днем предпочитали выискивать добычу на верхних ветках деревьев.

Тварь благополучно достигла леса. Она уселась на ветке с несчастным видом и отчаянно чесалась, когда Анито вскарабкалась к ней.

— Человеки пришли? — спросила Анито.

Животное кивнуло.

— Когда человеки пришли? — Животное снова покачало головой и бессмысленно развело руками. — Не знаешь, что ли? — спросила Анито. — Ты же столько времени болтала с ними?

Тварь снова помотала головой. Анито поняла: она ничего не слышала. Она слишком занята почесыванием, чтобы следить за разговором. Анито осмотрела ее кожу. Кожа сухая и тусклая — явный признак серьезного солнечного ожога.

— Кожа плохо. Нельзя ходить, пока дождь не пойдет.

Тварь снова покачала головой.

Желтые полосы нетерпения потекли по спине Анито. Если кожа этой твари обгорела сильно, то она перестанет защищать от всяких других болезней. Анито синтезировала лекарство от ожога в своей аллу-а и размазала его по спине этого занудливого создания. Затем протянула ему пищу и заставила оставаться в прохладном лесном сумраке до тех пор, пока не пошел дождь.

Когда дождь пошел, животное снова вернулось к своему серебристому дереву из мертвого камня. Оно оставалось там, слушая и разговаривая с ящиком, стоявшим у подножия «дерева», пока не стемнело. Анито встретила тварь на опушке и повела по следу, проложенному для них Укатоненом, чтобы показать дорогу в деревню Лайнан.

Анито ощутила враждебность деревенских сразу же, как только они достигли их дерева. Пчелы тилан вились вокруг них, явно не доверяя их незнакомому запаху. Приветствия старейшин были сдержанны и даже оскорбительно официальны. Тем не менее Анито ответила им со всей вежливостью, которую они заслужили своим положением. Но ни на вес перышка больше или меньше того. Именно так поступил бы Илто. Глянув в сторону, она увидела еле заметную рябь одобрения, скользнувшую по руке Укатонена.

Энкар выступил вперед и, широко расставив уши, привлек этим жестом внимание всей деревни.

— Я помогаю Анито в деле, связанном с этими новыми существами, и выражаю благодарность за ваш теплый прием.

Светло-коричневые пятна замешательства появились на телах жителей деревни. Укатонен тонко и мягко пристыдил их за невежливость. Изящество маневра произвело большое впечатление на Анито.

А Укатонен между тем продолжал:

— Хотя Анито молода, но она отлично воспитана одним из лучших из известных мне инката — главным старейшиной Нармолома. Он счел Анито достойной взять эту трудную и таинственную атву. Я путешествовал с Анито и этим странным созданием почти месяц и полностью согласен с суждением Илто об этой отличной молодой старейшине.

Услыхав слова Укатонена, Анито в удивлении растопырила уши. Энкар обернулся к ней и жестом предложил выйти вперед.

— Пожалуйста, кене, повторите ей истории, которые вы мне рассказывали. Поведайте все, что вы наблюдали, когда видели этих новых животных. Это ее атва, и она нуждается в нашей помощи, чтобы привести свою атву в гармонию с остальным миром.

Укатонен сделал шаг назад, оставляя Анито на месте оратора. Старейшины рассматривали ее выжидающе, слушая, что же она им скажет. Анито внезапно ощутила себя маленькой и испуганной. Тяжесть взоров старейшин опустилась на нее петлями огромной змеи матрен. Надо действовать, пока ее не раздавили.

— Кене-са, — обратилась она, воспользовавшись коллективным официальным титулованием старейшин, — мне очень важно услышать то, что вам известно об этих новых созданиях. Я должна научиться понимать их, прежде чем начинать с ними работать. Пожалуйста, окажите мне помощь.

И Анито сделала шаг назад, встав рядом с Укатоненом и тем самым освободив место для следующего оратора. Она очень сожалела, что не сумела произнести более внушительную речь.

Костяшки пальцев Укатонена коснулись ее плеча. Скосив глаза, она уловила слабые тона спокойствия и одобрения.

Место оратора заняла Лалито — главная старейшина деревни.

— Мы постараемся помочь тебе. Пожалуйста, будьте как дома и поешьте.

Лалито подняла корзинку, полную аккуратных пакетов йаррама, и протянула ее обоим гостям. Укатонен взял один пакет, а затем вперед шагнула Анито и взяла два — себе и своей атве. При этом неожиданном жесте рябь удивления омыла тела большинства жителей деревни. Укатонен спокойно поблагодарил Лалито, как будто Анито не сделала ничего необычного.

Когда церемония кончилась, все уселись и стали есть. Рябь улыбок и проблески разговоров мелькали на телах жителей деревни. Анито вдруг ощутила острую тоску по Нармолому. Здесь она была чужой. Как хотелось ей оказаться дома и начать учиться тому, как быть старейшиной деревни, как хотелось иметь атву, которую она понимала бы. Ей хотелось быть частичкой мира, а не сторонним наблюдателем.

Укатонен коснулся ее плеча.

— Ты держалась правильно, — сказал он ей. — Теперь жители деревни на твоей стороне.

Анито отвернулась, стесняясь его похвал.

— Это целиком твоя заслуга.

— Я просто хорошо отозвался о тебе. И ты показала, что я сказал правду.

— Чем же?

— Тем, что не рассердилась, когда они были грубы, тем, что не захотела казаться большим, чем ты есть. Ты предстала перед ними смелой молодой старейшиной, отлично справляющейся с неимоверно трудной задачей. Они тебе сочувствуют. И хотят помочь.

— Но я делала лишь то, чего требует простая вежливость. Каждый воспитанный тенду в таких обстоятельствах сделал бы то же самое.

— Именно, — отозвался Укатонен. — Ты показала себя умной и хорошо воспитанной.

— А что нам делать с этим существом?

— Сейчас? Будем продолжать заботиться о его здоровье, будем наблюдать за ним, чтобы узнать о нем как можно больше. Чем больше мы о нем узнаем, тем легче нам будет с ними иметь дело, когда они вернутся.

После обеда все деревенские столпились вокруг твари и принялись рассматривать ее. Они были куда грубее людей из деревни Анито. В Нармоломе у неизвестного животного была поддержка уважаемого всеми главного старейшины. А здесь оно было просто одно из животных, намеренно уничтоживших часть дома этих селян. Потребуется время, равное жизни поколения тенду, чтобы лес вернулся в состояние гармонии. Всей деревне предстоит трудиться, чтобы восстановить его, забросив все прочие дела. Неудивительно, что тенду Лайнана так рассержены.

Анито с тревогой наблюдала за своей атвой, но та достойно выносила грубость деревенских и не выказывала явного гнева. На Анито ее выдержка и спокойствие произвели хорошее впечатление. Наконец создание бросило настойчивый взгляд на Анито и Укатонена. Анито знала его уже достаточно хорошо, чтобы понять, что животное устало и хочет, чтобы все это кончилось побыстрее.

Укатонен коснулся плеча Лалито.

— Это существо устало, кене, — сказал он вежливо. — Она нуждается в сне. Могу ли я, с твоего разрешения, забрать Иирин наверх и уложить ее спать?

Лалито без особого энтузиазма выразила согласие. Достойного пути, чтобы отказать энкару в его просьбе, не существовало — нельзя же терять лицо в присутствии всей деревни.

— Я отведу это существо в наше гостевое помещение, эк, — предложила Анито. В присутствии всех этих враждебно настроенных деревенских жителей она чувствовала себя неловко и охотно ухватилась за возможность побыть одной.

Укатонен светом высказал согласие, и Анито сделала знак существу. Она отвела его в гостевую комнату, чуть повыше помещения, в котором жили тонки. Создание закопалось в листья ближайшей постели и тут же уснуло.

Анито уселась возле стены и смотрела, как оно спит. Глубокое равномерное дыхание было отлично слышно в тишине комнаты. Тварь вела себя шумно даже когда спала. Не следовало ей брать эту тварь в атвы. Ничего, кроме неприятностей, из этого не вышло. Анито покачала головой. Этот жест она позаимствовала у твари, подумала Анито и тут же вспыхнула бежевым оттенком недовольства.

Вот уже больше полумесяца, как она покинула Нармолом. И вот сейчас, увидев разговаривающих селян, она особенно остро затосковала по дому. Анито просто устала якшаться с неизвестными животными и чужими тенду.

В комнату вошел Укатонен.

— А я все удивляюсь, почему ты не возвращаешься?

— Захотелось немного побыть одной.

— Ты скучаешь без своей деревни, верно? — спросил Укатонен. — А я, наоборот, никогда не тоскую, даже если долго не оказываюсь среди людей. Месяцами я живу в джунглях один, но никогда не замечаю своего одиночества; зато стоит мне провести ночь в деревне, как тут же охватывает тоска. — Серая печаль на мгновение окутала его. — Мне скучно смотреть на них, слушать их сплетни и россказни. У них есть что-то, чего нет у меня. Должно быть, плохо, если у тебя нет места, к которому ты привязан.

— Неужели ты нигде не чувствуешь себя дома? — спросила Анито.

— Иногда бывает, — ответил он. — Случаются в диких зарослях такие минуты, когда ты ощущаешь гармонию. Вот тогда я дома. Иногда я встречаюсь с другими энкарами и тогда тоже ощущаю общность. Это, конечно, не деревня, но… — Волна голубовато-серой печали омыла тело энкара. — Прошло уже много времени с тех пор, как я общался с другими энкарами. Живу как торговец — брожу от одной деревни к другой.

Анито чувствовала себя польщенной, что ей разрешили хоть на минуту представить себе, что значит быть энкаром. Она коснулась его плеча костяшками пальцев.

— Прости меня, эй. Может быть, ты хочешь слиться со мной? Может, тогда тебе станет лучше?

Укатонен с рябью сожаления прикоснулся к ее плечу.

— Благодарю тебя, Анито, — сказал он, — но тебе необходимо выслушать то, что могут рассказать жители деревни об этих новых существах. Но, может быть, позже мне захочется.

Они присоединились к старейшинам, сидевшим, беседуя, на берегу пруда. Некоторые в тени соединялись в аллу-а.

Когда Укатонен и Анито присоединились к старейшинам, все разговоры прекратились.

— Пожалуйста, расскажите нам о новых существах, — попросил Укатонен.

И тут же последовал взрыв эмоций, главным образом в тонах гнева и страха, Укатонен поднял руки, и яркие тона потухли.

— Ты, Корто, — сказал он, показывая на одну из старейшин. — Ты и твой бейми были первыми, кто увидел их. Расскажи, как это было.

Корто вышла вперед на место оратора. Она застенчиво приветствовала энкара.

— Как раз шел послеполуденный дождь. Мы с моим бейми шли к пляжу, что на Южном мысу, собирать йаррам и лайррин, когда вдруг услыхали незнакомый звук. Мы поглядели на океан и увидели какую-то огромную белую вещь, которая издавала страшный рев. Сначала я подумала было, что это одна из тех огромных ситарий, о которых нам рассказывали лайли-тенду. Но у нее не было длинных рук. Эта штука вылезла на берег. В ее животе открылась дыра, из которой вышли новые существа. Мне кажется, их было пять. Они были такие белые, что казались больными. Существа ходили по берегу взад и вперед. Они даже карабкались на скалы. Потом они все залезли обратно в брюхо этой огромной штуковины. Немного погодя это большое существо начало лезть по тропе на утес. Ног у него не было, а двигалось оно на серебристых полосах, которые ползли по земле. Существо, наверное, было тяжелым, так как оставляло глубокие следы на песке пляжа. Я послала моего бейми в деревню рассказать о том, что здесь происходит.

Когда эта большая белая штука оказалась на утесе, из нее вышли существа поменьше. Они делали дыры в камне и заливали их чем-то. Затем раздался страшный шум. Он потряс землю и деревья и распугал всех животных. Я… — Тут Корто вспыхнула коричневым цветом. — Я… убежала, эн. Шум очень испугал меня. Вот и все, что я видела.

— Спасибо, кене. Ты все сделала верно, — сказал ей Укатонен, темно-синим цветом выражая одобрение. Его похвала лишь усугубила застенчивость старейшины, но Анито заметила, как лазурный кружок гордости загорелся на ее спине, когда та возвращалась на свое место.

— Кто видел этих существ следующим?

Вспышки слов пробежали среди собравшихся, подобно тому как ветер скользит меж деревьев. Вперед выступили сразу двое.

— Лалито послала нас посмотреть на то, что увидела Корто. Мы отправились к утесам. Там уже делали дерево из мертвого камня. Другие новые существа выжигали все растения на утесе. Потом они расстелили на земле толстый покров чего-то прозрачного, как вода, но твердого. Эта вещь начала вспухать и стала похожа на пузырь, только очень большой. Он был в поперечнике по меньшей мере восемь уай и почти такой же высокий, как деревья. Край пузыря был соединен с этой огромной белой громыхающей штукой. Существа стали вытаскивать еще какие-то предметы из брюха этой штуки и складывать их в большие ящики внутри пузыря. Там было по крайней мере с дюжину этих новых животных, эн. Они сняли с себя те белые шкуры, когда вошли внутрь, и мы увидели, что кожа у них коричневая, а на головах — мех, как у цветка та. Под белыми шкурами у них были еще другие. Ужасно они страшные, эн. Они ловили и убивали животных, но не ели их. Они их рубили на части, эн, но не ели.

— А что еще они делали? — спросил Укатонен.

Теперь на место оратора выступила Лалито.

— Они летали по воздуху на каких-то шумных созданиях, сделанных из мертвого камня, — сказала главная старейшина. — Они собирали растения и насекомых. Они покрывали целые деревья этими прозрачными полотнищами, а потом все внутри отравляли. Затем срубали деревья, а всех мертвых зверей, которые жили в деревьях, подбирали. После того как они поймали и убили двух тинок, мы ушли в дерево на другом конце нашей территории. Но там было мало пищи. Некоторые старейшины предпочли умереть или уйти в леса, чтобы остальным хватило еды. После мы вернулись сюда, но к этому времени они сожгли большую часть нашего лучшего леса. Мы потеряли пять деревьев на и множество самых лучших плодовых деревьев.

Теперь наша деревня не сможет быть такой большой, как раньше. Нашим бейми придется ждать многие годы, пока они станут старейшинами. Ведь мест, которые они могли бы занять, нет. Пройдет много-много лет, прежде чем будет достигнуто равновесие. Я еще никогда не видела такой катастрофы, эй. И я не знаю, что нам делать!

Укатонен дернул подбородком и сел. Долго молча смотрел перед собой.

— Ваши неприятности не новы, — сказал он наконец. Потом поднял руки, чтобы погасить переливы недоверия, пробежавшие по коже жителей деревни. — Хотя, конечно, эти новые животные нечто такое, с чем мы встречаемся впервые. Но ведь были деревни, которые теряли большие площади леса, иногда даже большие, чем вы. Эти леса уничтожались пожарами, бурями, наводнениями, оползнями, землетрясениями, и тем не менее деревни их восстанавливали. То же будет и с вами. Энкары знают о вашем несчастье. Они уже послали к вам на помощь меня. Придут и другие. Мы научим вас, как восстановить сожженный лес. Пройдет лишь несколько, сезонов, и у вас будет больше пищи, чем было раньше. От имени энкаров я поговорю с морским народом и попрошу их до лучших времен поставлять вам больше пищи. Морской народ много задолжал энкарам. Они дадут вам еду. Пошлите ваших людей к горным племенам и обменяйте сушеный йаррам на еду. Я дам вам разрешение на охоту в ничейных джунглях, как будто они ваши собственные угодья. Разрешение продлится девять сезонов. После этого оно вам уже не будет нужно.

— Но, эн, — сказала Лалито, — тогда мы окажемся в большом долгу у энкаров. А как мы расплатимся с ними?

— Пошлете своих старейшин становиться энкарами вместо того, чтобы давать им умирать в деревне, или отошлете нам кого-нибудь из молодых одаренных бейми.

Лалито стала тускло-оранжевой.

— Но ведь ты говоришь о большой жертве, эн. Ты хочешь, чтобы мы отсылали к вам своих старых и утомленных старейшин. Им придется умирать одним, без друзей. Ты просишь наших бейми — наше будущее. Ты хочешь бросить их в чужой и жестокий мир, вдали от деревни, которая их вскормила. Как же мы можем с ними так поступить?

— Моя жизнь, — мягко сказал энкар, — не пуста. Я прожил жизнь долгую и неплохую. И если я иногда одинок и нахожусь далеко от людей, которые знают меня, то с тем большим удовольствием я вижусь с этими людьми при встречах. У меня множество друзей повсюду. Это хорошая жизнь. И она полна интереснейшими событиями. — Он помолчал. — Если же вам не нужна моя помощь или помощь растений и животных, которую я вам предлагаю, тогда я уйду, а вы можете решать свои проблемы сами. — Он встал, чтобы уйти, не обращая внимания на протесты и мольбы деревенских жителей.

Лалито схватила его за локоть.

— Ну пожалуйста, эн! У нас и в уме не было обидеть тебя или других энкаров. Просто мы будем тосковать о своих людях, когда они уйдут к тебе.

— Ваши старейшины все равно умрут, а тинка, которая захочет стать бейми, всегда найдется, — отозвался Укатонен. Но я благодарен вам, что вы приняли мое предложение. Те, кого вы пошлете к нам, не пожалеют. А я завтра же начну помогать вам перестраивать вашу деревню. Сейчас же мне надо отдохнуть. — Он повернулся и пошел прочь от пруда.

Анито, которой не хотелось оставаться одной с жителями деревни, последовала за Укатоненом. Тот пребывал в глубокой задумчивости и казался разгневанным.

Когда они пришли в свою комнату, Анито тихонько коснулась плеча Укатонена. Он повернулся и посмотрел на нее. Красный огонь гнева погас.

— В чем дело, эн? — спросила она.

— Ничего такого, что можно было бы изменить, — ответил он, и серое облачко сожаления заволокло его слова. — Трудно иногда бывает разговаривать с деревенскими. Они иначе смотрят на вещи.

Анито припомнила его недавние слова. Трудно, наверняка трудно быть энкаром. Слишком много времени проводят они в одиночестве. А она с наслаждением вернулась бы в деревню, туда, где кругом нее будут свои. Ей и сейчас их не хватает.

— Не хочешь ли соединиться со мной, эн? — предложила она, протягивая руки.

Укатонен окрасился в цвет морской волны — знак приязни.

— С радостью. Спасибо тебе.

Они вошли в контакт. Их эго сплелись друг с другом. Анито позволила себе обнажить ощущение горечи одиночества, накопившееся в ней. Она почувствовала, что Укатонен делает то же самое. Горькая волна одиночества, наполнявшая их души, спадала, пока они не согрелись в сплетении своих дружественных эго. Опыт и искусство Укатонена, молодость и энергичность Анито сливались вместе, пока не наступила гармония. А потом они разорвали контакт. Молча посидели, наслаждаясь ощущением радости и близости, которую разделили между собой. Встали и отправились спать.

Когда Анито утром проснулась, ей почему-то показалось, что она уже в Нармоломе. Но потом она села на постели и тут же поняла, что ее дом все так же далек. По телу прошла волна печали. Это то ощущение уравновешенности и гармонии, которое снизошло на нее вчера ночью, обмануло ее и заставило думать, будто она уже дома. Укатонена уже не было, видимо, он разговаривал с деревенскими. Анито встала и отправилась в дебри, чтобы собрать завтрак для троих. В ближайшем ручье она поймала крупного пондери. Завтрак из него получится отменный, да еще и филе останется, которое можно будет отнести в дар Лалито. Анито смотрела, как исчезают по мере наступления смерти чередующиеся полосы коричневого, зеленого и черного цветов на теле рыбы; ей хотелось по этой игре цвета узнать о будущем, как, говорят, умеют делать энкары. Ничего она не увидела, кроме мертвой рыбы.

Ее атва сидела на краю спальной платформы, когда Анито вошла в комнату.

Анито протянула ей свернутый лист с рыбой.

— Голодна? — спросила она.

— Спасибо, Анито, — ответила та чистым, понятным языком кожи и протянула руку за рыбой.

Анито чуть лист не уронила. Вопросительно посмотрела на существо.

— Укатонен, — ответило существо, протягивая руки так, будто просило слияния.

Укатонен вступал в контакт с этим существом и дал ему способность говорить. Это была тончайшая работа, и он совершил ее без помощи и поддержки, совершил с той тварью, которая уже убила двоих очень искушенных старейшин.

— Плохо, — сказала она твари. — Укатонен заболеет. Я помогу.

Когда несколько минут спустя вошел Укатонен, Анито сразу схватила его за руку.

— Слияние с этим существом опасно. Ты должен был попросить у меня о поддержке. Ты что же, хочешь погибнуть, как погибли Илто и Кирито?

Укатонен выпрямился и побагровел.

— Я энкар! Мне помощь не нужна!

— А я знаю эту тварь лучше всех живущих! Я видела, как умирала Кирито. Я знаю вкус яда, который убил Илто. Эта тварь — моя атва! Если ты умрешь, в ответе буду я. А чем я заплачу энкарам за твою смерть? Моей деревне придется несколько поколений отрабатывать этот долг! Я отказываюсь взваливать на себя такую ношу.

— Анито, — мягко сказал ей Укатонен. — Иирин попросила меня об аллу-а. Я увидел в этом благо. Даже если б я умер, ты не отвечала бы за это. Энкары несут на себе весь груз ответственности за принятые ими решения. Твоя деревня нам не задолжала бы.

— Но я винила бы себя! Перед своей смертью Илто научил меня, как обнаруживать и изгонять яд этого создания, не причиняя себе вреда. Дай мне проверить, насколько ты чист от яда. Если ты умрешь по причине моей бездеятельности, я буду чувствовать себя в долгу, и моей деревне придется отвечать за этот долг, — сказала Анито. — Пожалуйста, эн, разреши мне попробовать. Я не хочу, чтобы ты заболел от моей атвы. Ты слишком нужен мне. Если я ошиблась, то глупой буду выглядеть только я сама. Если права — ты избежишь болезни и смерти.

Укатонен долго смотрел на нее. Его кожа являла грязноватую смесь противоречивых эмоций. Наконец он протянул руки, соглашаясь на аллу-а.

— Спасибо, кене.

Они сели в уголке. Анито слилась с Укатоненом. Обыскала все уголки тела, не нашла ничего. Видимо, он успешно решил задачу, как блокировать эту тварь, чтобы не дать ей вредить другим.

— Это существо не повредило тебе, эй. Пожалуйста, прости, что я усомнилась в твоих силах. — Анито, стыдясь, опустила глаза.

Укатонен коснулся ее плеча.

— Все в порядке, Анито. Спасибо за твою заботу. И я обязательно спрошу тебя, кене, прежде чем сливаться с Иирин. Кстати, а где она?

Анито огляделась. Ее атвы не было, как не было и ее сумки для сбора еды, а также и говорящего камня. Кожу Анито покрыла рябь удивления и раздражения.

— Пойду поищу ее.

— И я с тобой.

К тому времени, когда они добрались до берега, уже разразился настоящий ливень. Тварь сидела, согнувшись в три погибели, под деревом из мертвого камня, разговаривая на своем шумном-языке со своими невидимыми собеседниками. Несколько глубоких порезов на плече выделялись злым красным цветом даже под странной полупрозрачной пеной. Об этих ранах было необходимо сейчас же позаботиться, иначе тварь заболеет. Анито почувствовала прилив раздражения: что за безголовое существо!

Она поманила атву в лес и после долгого спора все же уговорила Иирин позволить ей и Укатонену залечить опасные порезы. Когда все кончилось, они все отправились к каменному дереву. Укатонен спросил тварь:

— Что это такое?

Лицо атвы посуровело.

— Я говорю с моим народом. Мой народ очень далеко. Этот ящик посылает слова. Я покажу, — сказала она и начала произносить звуки в ящик.

Укатонен, расставив уши, внимательно наблюдал, а затем спросил, не сможет ли он поговорить с ее народом. Тварь повозилась со своим говорящим камнем, затем поставила энкара так, чтобы он оказался прямо перед ним. И кивнула Укатонену.

Укатонен представился, а потом сказал, что деревня очень сердита на новые существа за то, что те сожгли деревенский лес. Спросил, каким образом они думают привести все обратно в состояние гармонии.

Атва выглядела огорченной и несчастной. Она переводила взгляд с леса на Укатонена, а потом на ящик, который разговаривал с теми — другими — существами. Затем она села перед ящиком и стала производить шум. Анито вслушивалась, но из этих горловых звуков ничего понять было невозможно.

Тварь кончила говорить. Укатонен и Анито терпеливо ждали ответа от ящика.

Тогда тварь дотронулась до Укатонена.

— Мой народ далеко, — сказала она, махнув рукой в направлении неба, как будто ее люди жили в облаках. — Они не говорить… — тут она помолчала, подыскивая нужное слово. — Будет ночь, когда они заговорят с нами.

— Где твой народ? — спросил Укатонен. — Как они тебя слышат?

Тварь опять подумала, как бы отыскивая нужные слова. Потом взяла большой круглый камень, положила его на землю, еще раз потрогала, и показала на небо.

— Этот камень есть… — сказала она и показала опять на небо.

— Камень — это облака? — спросил Укатонен.

Существо покачало головой и сделало новую попытку. Укатонен понял:

— Камень — это солнце? — спросил он и показал твари символ солнца. Тварь подняла другой камень и после долгих стараний объяснила, что этот камень — земля, на которой они сейчас сидят. Еще один камень обозначил место, где живет ее народ.

Анито покачала головой. То, что говорила тварь, было лишено всякого смысла. Она утверждает, что ее народ будто бы живет на небе, как птицы. Но ведь само существо летать не умеет. Оно и по деревьям-то лазить боится! Так как же ее народ может жить в небе?

— Этого быть не может, — сказала Анито, повторяя слова Укатонена.

После этого пошел уж совсем безумный разговор. Тварь не только продолжала твердить, что ее народ живет в небе, но и заявила, что они путешествуют от одной звезды к другой. Она утверждала, что звезды — все равно что солнце, а это уж была полная бессмыслица. Ведь звезды куда меньше солнца, и их можно видеть только по ночам. Да и вообще Анито не такая дура, чтобы по ночам высовывать голову наружу, когда бейл может уловить ее шорох своими чуткими, прослушивающими ночь ушами, и схватить Анито. Между тем существо продолжало бубнить, что ее люди сейчас находятся на пути к другой звезде и что повернуть назад они не могут. Сюда они вернутся после долгого отсутствия. Было только неясно, имеет ли Иирин в виду месяцы, сезоны или годы… но времени пройдет много. Когда завтра взойдет солнце, ее люди будут уже так далеко, что слова Иирин до них не долетят.

Вся эта история была совершенно невероятна, и тем не менее Анито ведь сама слышала, как ее атва говорит в ящик, а тот ей отвечает. Кроме того, Анито сама слышала столь же невероятные истории об этих существах от деревенских жителей. Если они и в самом деле с другой звезды, то это помогло бы понять, почему у них такие странные тела.

Что, если все эти байки все же правда? Что, если народ твари действительно путешествует между звездами? Полоски на спине Анито, заряженные ядом, напряглись, но она не позволила страху окрасить ее кожу. Анито встала и ушла в лес, оставив Укатонена говорить с ее атвой. Анито просто необходимо было побыть в лесу, вновь соприкоснуться с надежностью привычной обстановки и обдумать, что с ней происходит.

Анито взобралась на высокие ветки самого большого дерева в округе, села на корточки и не стала ни о чем думать, позволив слабому покачиванию ветвей успокоить себя. Успокоение пришло. Что же это за атва досталась ей? Если народ Иирин и в самом деле может путешествовать меж звезд, то что это может означать для тенду? Может, этот народ вернется обратно и сожжет весь лес? И как тенду смогут остановить этих человеков? Внезапно гармония мира показалась Анито очень уязвимой. Даже это огромное дерево с его мощными плоскими ветвями и массивными корнями показалось ей таким же хрупким и легкоразрушимым, как скорлупа птичьего яйца.

Внезапный шорох в ветвях заставил Анито встрепенуться. Это был Укатонен, который уселся рядом.

— Твой ситик умер слишком рано, — сказал он после долгого молчания. — Наша жизнь становится все интереснее. Твоя атва делается все более важной для нас, Анито.

— Я недостойна этого, эн, — ответила та. — Пожалуйста, отыщи кого-нибудь другого, кто знает больше меня, кого-нибудь, кто сможет выполнить эту работу более достойно.

— Так ведь нет никого, кене. Ты знаешь эти существа лучше, чем другие.

— Но я знаю так мало обо всем остальном, — воскликнула Анито, от страха делаясь оранжевой. — Я же только недавно верран прошла!

— Тогда придется учиться, кене, — ответил Укатонен. — Обязательно придется! — Он спрыгнул с ветки и тут же исчез среди зелени крон, оставив Анито в одиночестве.

10

Джуна крутила головой из стороны в сторону, стараясь изгнать онемение из шейных позвонков и одновременно не упустить смысл того, о чем говорили жители деревни. Джуна была физически и эмоционально истощена после прощания с «Котани Мару», но сейчас ей было необходимо пристально следить за происходящим. Возможно, все будущее и даже сама ее жизнь зависела от этого разговора.

Деревенские обсуждали вопрос о том, что надо сделать для восстановления уничтоженного участка леса. Анито объяснила, что жители деревни очень сердиты и хотят наказать Джуну за нанесенный лесу вред.

Укатонен выслушает и скажет, что и как надо сделать.

Еще Анито сказала, что деревенские в мельчайших деталях сосчитали свои потери и предлагают за них соответствующие наказания. Большинство считает, что Джуну надо держать вроде как в рабстве, но есть предложения, которые включают и такие меры, как боль, увечья и даже смерть.

Наконец жители деревни кончили выступать. Укатонен взглянул на Джуну и поднял уши.

— Будешь говорить? — спросил он.

Джуна встала, чувствуя себя беспредельно одинокой.

— Мне понятен ваш гнев. Я приношу извинения за свой народ. Мы пришли сюда, чтобы узнать, кто тут живет. Мы собирали растения и животных и смотрели на них, чтобы понять, как они устроены. Мы боялись, что занесли в лес болезнь, а потому нам пришлось сжечь кусок леса, чтобы убить эту болезнь. Если б мы знали, что тут живете вы, мы бы действовали совсем иначе. Мы искали людей, но не нашли их. Когда мой народ вернется, мы постараемся исправить нанесенный лесу вред. Выполнить это будет проще, если я останусь в живых и помогу вам говорить с моим народом. — Ее аргументы казались малозначительными перед лицом гнева селян. Как бы ей хотелось знать язык кожи получше!

Инопланетяне рассматривали Джуну холодными нечеловеческими глазами. Их тела были окрашены преимущественно в нейтральные тона. Она подумала, что если ее аргументы кажутся им слабыми и глупыми, то зачем же так долго размышлять?

Укатонен подождал, пока Джуна кончила говорить. Повернулся к собравшимся и спросил:

— Что вы на это скажете?

Плотный абориген, которого Джуна сочла за вождя деревни, взобрался на бугорок, с которого выступали ораторы. Он бросил на нее злобный взгляд, пылая красным цветом гнева.

— Сколько анангов, пока придут твои люди? — спросил вождь.

Джуна растерянно взглянула на Анито.

— Я не понимаю, что такое ананг.

Анито бросила взгляд на Укатонена и на ее коже проступили искры лавандового цвета, говорящие о неуверенности.

— Ананг — время. В ананге три сезона.

Джуна нахмурилась. По-видимому, ананг соответствует году. Она сверилась с компьютером, который подтвердил, что это возможно.

— Мой народ вернется через пять или семь анангов, — сказала она туземцам. Главный вождь что-то проговорил, и Анито тут же перевела:

— Слишком долго ждать. Помощь нужна немедленно.

— Я буду помогать до возвращения моих людей, — предложила Джуна.

Анито положила ей руку на плечо.

— Нет. Мне надо вернуться в Нармолом. Она уйдет со мной.

Вождь обратился к Укатонену в негодующих тонах. Тот что-то ответил в голубых — успокаивающих. Заговорили и прочие жители деревни. Комната превратилась в радужное мелькание аргументов и замечаний. Укатонен поднял руки, и цвета тотчас погасли, слившись в однообразный серый цвет молчания.

— Я слышал достаточно. Ухожу думать. Сообщу мое решение елог, — объявил Укатонен.

Жители деревни расходились. Анито сделала знак Джуне идти за ней, и они вернулись в свою комнату. Там к ним присоединился и Укатонен. Анито и Укатонен проговорили около часа. Джуна не могла следить за их разговором, но символ ее имени время от времени возникал. Значит, они обсуждали ее. Джуна смотрела с тревогой, зная, что на кон поставлено ее будущее, а возможно, и сама жизнь. Наконец Укатонен прервал разговор. Анито вышла, красные огоньки подавленного гнева то и дело вспыхивали на ее коже. Видимо, разговор шел не так, как того ждала Анито. Укатонен проводил ее взглядом, затем сел лицом к стене — знак, что его нельзя беспокоить.

Джуна взяла свой компьютер и попыталась поработать над своей лингвистической программой, но беспокойство мешало ей сосредоточиться.

Укатонен встал и подошел к Джуне. Потом сел против нее на корточки. Джуна отложила компьютер.

— Что случилось? — спросила она.

— Все говорили мне, чего они хотят, — сказал Укатонен. — Чего же хочешь ты?

С минуту Джуна размышляла.

— Я хочу жить. Хочу вернуться к своему народу. Хочу… — Она смолкла, не зная символа слова «дом». Вместо него она воспользовалась словом «нармолом», которое всегда упоминала Анито, говоря о своей деревне. Джуна не была уверена — то ли это дом, то ли название места.

— Не хочешь оставаться здесь? — спросил Укатонен.

Джуна пожала плечами. Не очень-то приятно жить в деревне, где полно враждебных туземцев. Но ей все равно надо возвращаться сюда два раза в год, чтобы передавать на спутники экспедиции, что крутятся на орбите планеты, уточнения и дополнения к своим открытиям и исследованиям.

— Тут я оставаться не хочу, но мне надо приходить сюда по два раза в три сезона, чтобы говорить с моим народом.

Уши Укатонена насторожились.

— Я думал, твои люди тебя не слышат.

— Я оставляю своим людям слова на случай, если заболею или… — Она запнулась, не зная символа слова «смерть». — Или если меня не будет, как не стало Илто, чтобы мой народ знал то, что я узнала здесь.

Укатонен обдумывал слова Джуны.

— Я понял. Ты оставляешь слова своим людям, чтобы если ты нуггун, они бы узнали, что ты тут делала. — Укатонен засветился успокаивающим синим цветом. — Не бойся, я о тебе позабочусь. Если ты будешь нас слушаться, ты не нуггун, поняла?

— Деревенские не нуггун меня? — спросила Джуна. Она была почти уверена, что нуггун имеет отношение к смерти, и потому смело включила это слово в свою фразу.

— Нет. Я не позволю людям деревни причинить тебе боль. Однако твои люди сильно ранили деревню. Что-то должно быть сделано, чтобы восстановить гармонию. Ты должна что-то сделать, чтобы она восстановилась.

— А что я могу сделать? Чем помочь?

Укатонен покачал головой — человеческая привычка, которую он усвоил, говоря с Джуной.

— Я не знаю. Ты, деревня, Анито, я, твой народ, все должны быть приведены в гармонию. Ты должна что-то сделать, чтобы воссоздать в деревне гармонию. Мне надо найти дорогу к этому. Сейчас я не знаю как. Все очень трудно.

Джуна кивнула и высветила свое согласие.

— Я поняла. Не все сразу. Надо ждать. Мои люди придут. Говорить с ними. Я помогу сейчас, но за свой народ говорить не могу. Но что я должна делать, чтобы привнести гармонию в эту деревню еще до того, как придет мой народ?

— Иду думать. После обеда скажу свое решение.

Джуна села, прислонившись к стене, и облегченно вздохнула. Есть еще множество вопросов, на которые у нее нет ответов, но она наконец узнала, что Укатонен никому не позволит причинить ей боль. Джуна взяла компьютер и вызвала лингвистическую программу. После разговора с Укатоненом она почувствовала себя куда лучше.

После обеда по всему дереву разнесся гулкий вибрирующий удар.

Укатонен встал.

— Время собрания пришло, — сказал он.

Джуна вместе с двумя туземцами спустилась на дно дупла, к пруду — обычному месту собраний жителей деревни. Все туземцы встали при приближении Укатонена; уши широко растопырены, шеи вытянуты, чтобы видеть лучше. Всплески реплик в цветах от розового до лавандового показывали, что настрой деревенских жителей преимущественно выжидающе-любопытствующий. «Ждут, — мрачно подумала Джуна, — приговора».

Она встала, давая деревенским возможность хорошенько себя рассмотреть, прежде чем Укатонен сообщит им о своем решении, Джуна старалась ничем не выдать своего внутреннего напряжения. Наконец на груди Укатонена вспыхнул какой-то ритуальный символ. Речь кожи у присутствующих «смолкла», и они сели, ожидая, когда же начнутся обычные в таких случаях действия. Анито положила руку на плечо Джуны, предлагая ей последовать примеру всей аудитории. Встал главный вождь деревни и начал говорить. Его речь была слишком сложна и формальна, чтобы Джуна могла что-то понять.

Она дотронулась до плеча Анито.

— Что говорит?

Анито поглядела на Джуну, потом перевела взгляд на оратора.

— Не много, — ответила она мелкими символами на своем плече, которые Джуна приняла за эквивалент человеческого шепота. — Рада, что Укатонен здесь. Говорит много добрых слов об Укатонене. Говорит, как плохо стало после пожара леса. Много слов, но мало сказано.

В краткой аннотации Анито речь вождя выглядела так сходно с речью земных политиканов, что Джуна улыбнулась. Видимо, все же есть вещи универсальные для всех миров. Наконец речь вождя завершилась. Зеленая рябь одобрения прошла по рядам жителей деревни. К ним присоединились и Анито с Укатоненом.

Укатонен подождал, пока закончатся знаки одобрения со стороны деревенских, а затем вышел на бугорок, с которого выступал вождь. Он постоял, ожидая, чтобы взоры сидящих обратились на него, и тогда перешел к официальной части речи. Анито снабдила Джуну переводом, сказанным «шепотом».

— Приветствует. Благодарит за гостеприимство и за многие хорошие вещи, которые они для нас сделали. — Эти фразы изложили содержание первых десяти минут речи.

— Вы просили меня о тенгарра, чтобы восстановить гармонию. Новый народ уничтожил часть вашего леса. Вы просили, чтобы Иирин вернула вам этот лес. Я говорю, она сделать этого не может. Она сказала вам, что человеки не сделали бы того, что сделали, если б знали, что вы тут живете. И еще, что ее не было тут, когда выжигали лес. И все же вы требуете, чтобы она была наказана, хотя лес уничтожили по незнанию. Когда огонь поджигает лес или когда ветер валит деревья, разве вы делаете дурные вещи огню или ветру? Нет. Но в этом случае новые люди действовали подобно ветру, не понимая, что приносят вред. Ваш разговор о наказаниях этого нового существа происходит от отсутствия у вас гармонии с миром. Вам следует восстановить гармонию, но сделать это не за счет других людей.

Темно-красная рябь появилась на коже жителей деревни. Им совсем не понравилось то, что они услышали. Некоторые из них отвернулись, выражая свое неприятие слов Укатонена. Укатонен громко зашипел, и кожа туземцев вновь стала серой.

— Ваш лес уничтожен. Вы должны получить обратно то, что потеряли. Я с этим согласен. Анито, чья атва — новые люди, тоже согласна. Согласны Иирин и ее народ. Народ Иирин обещал мне, что они сделают этот лес еще лучше, чем он был, но нам придется начать восстанавливать его, прежде чем настанет сезон наводнений. Иирин должна нам помочь, Анито должна помочь, потому что этот новый народ — ее атва. Я тоже помогу. Но Анито принадлежит Нармолому и должна туда вернуться. Было бы неправильно заставить ее остаться. И вот как я вижу дальнейшее: Анито, Иирин и я будем возвращаться сюда дважды в год. Мы станем работать над лечением леса по одной пида каждый раз, как будем сюда приходить. И еще я попрошу других энкаров прийти и помочь нам. Все долги энкарам перекладываются на новый народ. Когда они вернутся, мы договоримся с ними об оплате долга.

Укатонен сошел с холмика и сел рядом с Джуной и Анито. Джуна обвела взглядом аудиторию. Деревня была полным смешением узоров и цветов, среди которых были и красные, немногочисленные синие и зеленые, много лавандовых и пурпурных. Отношение очень разное, но это все-таки лучше, чем всеобщий гнев и враждебность, которые Джуна только что наблюдала.

Глава деревни встал и вышел на ораторский холмик. Прежде чем заговорить, он долго стоял молча, вглядываясь в своих сограждан.

— Мы благодарим энкара за его тенгарру. Мы надеемся, что так будет восстановлена гармония, — сказал вождь, повернулся и стал взбираться по дереву наверх.

Похоже, это был сигнал. Деревенские стали расходиться. Укатонен коснулся плеча Анито.

— Вы, — сказал он, указывая на Джуну, — поднимайтесь наверх. Я приду позже.

Джуна последовала за Анито вверх по стене дупла, где находилась их комната. Она принялась проверять отчет компьютера о речи Укатонена, чтобы узнать, не увеличился ли словарный запас. Там оказалось около дюжины новых терминов. Только восемь из них имели эквиваленты в известных ей языках Земли, но компьютер предложил для всех, кроме одного, достаточно надежные дефиниции. Джуна улыбнулась. Наконец-то ее компьютер стал разбираться в языке туземцев! Хотела бы она говорить с ними так же хорошо, как это делает машина!

Укатонен вошел, как раз когда она кончила работать с компьютером. Он сделал ей знак присесть. Анито присоединилась к ним.

— Ты поняла, что я говорил? — спросил Укатонен.

— Я думаю, да. Я должна работать на эту деревню дважды в год по одной пида за раз. Ты и Анито поможете мне. Когда мои люди вернутся, они будут разговаривать с жителями деревни о том, как сделать все еще лучше. Я не знаю, сколько длится пида!

— Пида продолжается от двенадцати до тридцати двух дней. В году восемнадцать пид.

Итак, пида — промежуток времени с варьирующей продолжительностью, грубо говоря, эквивалентный нашему месяцу. Значит, она будет работать не более шестидесяти четырех дней за год. Джуне это показалось вполне приемлемым.

— Когда мы начнем делать это? — спросила Анито. — Я не могу оставаться тут долго. Надо вернуться в Нармолом до начала сезона наводнений.

Укатонен вспышкой света показал, что согласен.

— Месяц Бури только что начался. Мы проработаем до его конца. Если поторопимся, то придем в Нармолом до начала сезона наводнений.

Анито тоже подала сигнал согласия, но Джуна чувствовала, что Анито почему-то недовольна решением. В поведении Анито вообще было нечто странное. Ей, по-видимому, вообще Джуна не слишком нравилась, но тем не менее она сопровождала ее в этом походе и даже готовилась остаться тут на некоторое время. Почему же Анито остается, если ей так хочется домой, в родную деревню? И Укатонен почему-то считает Анито ответственной за то, что сделали Джуна и другие люди. Почему?

Она прикоснулась к плечу Анито.

— Ты хочешь в Нармолом. Зачем оставаться здесь?

— Я должна остаться и работать, — ответила Анито.

— Ты не уничтожала лес. Это сделали мои люди. Зачем работать тебе?

— Я должна работать, потому что ты моя атва.

«Атва» — слово, часто встречающееся, но для него Джуна не располагала точным определением. Компьютер считал, что это либо отношение, либо предмет, но диапазон тут слишком велик. Дефиниции, которые могла предложить Джуна, были ничуть не лучше, чем у компьютера. Это был важный термин и к тому же он как-то касался ее собственных отношений с Анито.

— Что такое атва! — спросила она.

Теперь разговор стал еще более запутанным и трудным для понимания. «Каждый тенду имеет свою атву», — сказала Анито. Укатонен ее поправил — только некоторые тенду. За этим последовала совершенно непонятная дискуссия между обоими туземцами. Укатонен согласился, что в какое-то время все тенду имеют атвы. Джуна и другие люди — атва Анито. Каким-то образом Анито отвечает за все, что сделают Джуна и прочие люди.

Так, может, она и другие люди «принадлежат» Анито? Или же это отношения типа мать — ребенок или мастер — ученик? Джуна покачала головой. Такие сложные вопросы она задавать еще не готова. Надо знать гораздо больше о правах частной собственности и о формах отношений, чтобы продолжать такое обсуждение. Но она вовсе не хочет соглашаться на положение раба только из-за собственного невежества. И если Анито несет ответственность за ее поведение, то следует дать ей понять, что Джуна постарается вести себя хорошо, но при этом не согласна находиться в собственности Анито.

— Я буду делать, как ты скажешь. Я не стану делать ничего плохого для тебя. Но я не твоя атва. Я — своя атва. Поняла?

— Не поняла. Каждый — чья-то атва.

— А ты чья атва!

— Я — атва Нармолома, — ответила Анито.

— А чья атва Нармолом? — спросила Джуна.

— Моя атва и другого энкара, — вмешался Укатонен.

— А энкар!

— Энкар — атва другого энкара.

— Значит, энкар — собственная атва, — сказала Джуна. — А я — атва моего народа. Я не ваша атва.

— Но новый народ — атва Анито. И ты — атва Анито.

— Нет! — стояла на своем Джуна. — Я — нет! И я не хочу!

— Ты не понимаешь, — снова вмешался Укатонен. — Ты делай то, что скажет тебе Анито. А поговорим позже, когда ты будешь больше понимать.

Это показалось Джуне пока разумным компромиссом, но только при условии, что, как она надеялась, ей удалось ясно дать понять, что она не имеет намерения принадлежать Анито. На языке кожи она выразила вынужденное согласие, а потом добавила:

— Я не говорю «да» тому, что я атва Анито. Поняли?

Анито собиралась что-то сказать, но Укатонен положил ей руку на плечо.

— Понял, — сказал он. — А ты иди спать. Утром нас ждет тяжелая работа.

Джуна убрала компьютер, умылась, легла на лиственную подстилку, но уснуть ей еще долго не давали беспокойные мысли о том, что же будет дальше.

На следующее утро Анито подняла Джуну очень рано. Они быстро позавтракали и с двумя местными жителями отправились сквозь густой утренний туман по веткам, с которых стекала обильная роса. Потом Укатонен остановил их, и они спустились на землю. Он сделал знак Анито и двум селянам, которые начали подбирать с земли нечто весьма тяжелое. Джуна пригляделась. Оказалось, что они собирают огромных земляных улиток — крупных слизняков с толстой пятнистой раковиной цвета палой листвы, Покрывающей землю в лесу. Физиология этих животных вызывала массу споров в лаборатории. Кожа и внутренние органы ничего особенного не представляли, но огромное тело состояло преимущественно из очень крупных многоядерных клеток, назначение которых было совершенно непонятно.

— Огромная масса цитоплазмы, которая еще только ждет, чтобы ей указали, что надо делать, — заметил как-то Эрнандес.

Они доставили четырех земляных улиток к дереву-деревне и оставили их с Укатоненом. Потом Анито увела Джуну на дно дупла. Маленькие зеленые трудяги, которых туземцы называли «тинки», вытаскивали со дна пруда, с помощью больших дырявых сосудов, страшно вонючий ил. Джуне поручили вытаскивать из ила огромных головастиков и бросать их обратно в воду. Ил же складывали в выложенные листьями корзины, которые выстраивали рядами вдоль берега пруда — с тем, чтобы дать стечь воде обратно в пруд. Это был противный и очень тяжелый труд, который занял большую часть дня.

Когда работа кончилась, Анито отвела Джуну к чистому ручью, чтобы выкупаться. После купания они вернулись в комнату. От улиток осталось только корыто, наполненное желеобразной массой, да ряд пустых раковин, похожих на боевые щиты, выставленные у стены.

Джуна проглотила обед и залезла в постель. Она слишком устала, чтобы работать с компьютером. Последняя мысль перед сном была: как прав Укатонен, сказавший, что у них будет тяжелый день.

А скоро такие дни стали привычной рутиной. Джуна поднималась рано, что-то съедала и начинала работать. Она обнаружила, что поставлена работать вместе с тинками — вынимать семена из бочек, полных омерзительно пахнущими гнилыми фруктами. Потом эти семена обмазывались коркой из плохо слежавшегося навоза. Нередко ей приходилось таскать тяжеленные корзины с илом или с морскими водорослями. Любая ее работа становилась мишенью для насмешек и критики; иногда все приходилось переделывать. Компост оказывался плохо перемешанным или от него пахло не так, как надо, хотя Джуна не видела никакой разницы с тем, что сделано другими. Потом оказывалось, что плотность оболочек для семян тоже не та или что их плохо высушили. Это была жуткая, изматывающая работа, а жители деревни, по-видимому, находили удовольствие в том, чтобы делать ее еще неприятнее. Джуна старалась выполнять дело как можно лучше, хотя мелочные придирки иногда доводили ее почти до бешенства. Выбора-то у нее не было. Жалобы показали бы, что она просто слабак, а выказывать гнев было опасно. К ночи она так уставала, что с трудом доедала обед, чуть ли не засыпая Над ним. Ее компьютер валялся в углу, покрытый пылью. Для него у Джуны не было времени. Вся ее жизнь ограничивалась едой, изнуряющим трудом и сном.

Однажды — в конце второй недели — Джуна волокла тяжелую корзину компоста и морских водорослей по крутому пандусу, но вдруг поскользнулась и чуть не упала. Кто-то помог ей устоять на ногах. Джуна увидела, что смотрит прямо в зеленые глаза какого-то тинки.

— Спасибо, — сказала она на языке кожи и коснулась плеча тинки.

Уши тинки раскрылись и снова закрылись в знак того, что он понял. Эти существа не умели говорить на языке кожи, что вроде бы подкрепляло гипотезу Джуны: тинки на самом деле — просто другой вид. Тенду держались с тинками так, будто тех вообще не существовало. Джуна сомневалась, что разумная раса может относиться столь пренебрежительно к своей молоди. А существует ли у туземцев половой диморфизм? Джуна понятия не имела о том, как они размножаются. Ей вообще не приходилось видеть ничего похожего на брачные игры или ухаживание. Во всяком случае, такого, что можно было бы решительно отнести к такого рода отношениям. Тинки могли быть одним из двух полов. А может, это была раса или вид рабов?

Джуна взвалила на плечи свой груз, и они пошли дальше, как будто ничего не произошло. Однако она почувствовала, что какие-то отношения между ними начинают складываться. Один раз она обернулась, чтобы помочь тинке перелезть через гниющий ствол упавшего дерева. А потом он поддержал Джуну, когда она поскользнулась, и не дал ей упасть. Так она приобрела друга.

То, что ее принял один тинка, привело к тому, что ее приняли и другие. Джуна вдруг обнаружила, что кругом много рук, готовых прийти ей на помощь. Они соревновались за право привлечь ее внимание, когда рядом не было старейшин. Иногда Джуна ощущала себя чем-то вроде учительницы в классе десятилетних школьников. Если она присаживалась отдохнуть, услужливые руки помогали ей снять с плеча корзину. Они постоянно приносили ей что-нибудь — отборные фрукты, цветы, а однажды даже огромную живую бабочку. Ее крылья сверкали ярким оранжевым огнем. Их окаймляла густая переливающаяся синь. Размах крыльев достигал сантиметров тридцати пяти. Джуна ужасно жалела, что с ней нет компьютера, чтобы закаталогизировать это великолепное насекомое. Она отпустила ее и смотрела, как бабочка поднимается к кронам, где редкие лучи солнца заставляли ее вспыхивать подобно ослепительному живому пламени.

И как раз в это мгновение на тропе показалась Анито с несколькими старейшинами. Джуна с трудом взвалила на плечо тяжеленную, протекающую корзину, поскользнулась и упала. Никто из тинок не посмел даже пошевельнуться. Анито помогла ей встать и попробовала поднять корзину. Ей не удалось ее даже подвинуть.

— Почему ты носишь так много? — спросила Анито.

— Мне так велели, — сказала Джуна, показав на старейшин. — Я так и делаю.

Анито повернулась к старейшинам и что-то им сказала. Джуна не сумела разобрать смысл, но было ясно, что Анито сердится. Может, она защитит Джуну? Что бы там ни было, но Анито явно недовольна, хоть и помогла Джуне поднять на плечо корзину.

— Я поговорю с Укатоненом, — написала она мелкими символами, которые могла видеть только Джуна. — Мы найдем тебе другую работу.

Анито должна была признать: ее атва работает добросовестно. Старейшины деревни давали ей самые трудные и неприятные задания да еще ругали за малейшие ошибки. Существо работало упорно, ни на что не жалуясь. Она трудилась наравне с тинками, зачастую же была даже проворнее их. Именно так ей и следовало действовать. Терпеливость и сдержанность твари вызывали у Анито невольное чувство симпатии. Она даже начала думать о ней как об Иирин.

Увидев, как сгибается Иирин под грузом, который и два тенду не подняли бы, Анито решила, что дальше так продолжаться не может. Она тут же обратилась к Лалито, которая стояла и наблюдала за происходящим.

— Ты плохо обращаешься с моей атвой, — сказала ей Анито. — Такой груз слишком для нее тяжел.

Лалито долго молча смотрела на Анито. Та сжалась под этим холодным взглядом, остро ощущая свою молодость и неопытность.

— Ты собираешься сказать, что эта тварь хочет нарушить свое обещание? — спросила Лалито. — Может, ты думаешь пересмотреть условия, утвержденные Укатоненом?

— Нет, но… — Меньше всего Анито хотела бы потерять свое лицо, подвергнув сомнению решение энкара. — Это существо страдает, — сказала она, — а оно моя атва, и я несу ответственность за его благополучие.

— Твоя атва уничтожила часть нашего леса, — отрезала Лалито. — Двое старейшин решили умереть, так как не хватало пищи на всех. Нашим бейми из-за твоих новых существ придется ждать теперь куда дольше, чтобы стать старейшинами. Так почему же мы должны сожалеть о страданиях одной из этих тварей, если страдает столько наших собственных людей? — Слова Лалито были ярко-красными от ярости. — Уходи! — приказала она Анито. — Я больше не хочу видеть твоих слов, разве что ты решишь пересмотреть решение энкара. — Главная старейшина повернулась к Анито спиной.

Униженная и оскорбленная, Анито повернулась и пошла прочь. Укатонен был занят — он проверял всхожесть семян в джетхо, когда к нему пришла Анито с жалобой на поведение Лалито.

— В чем дело, кене? — спросил энкар.

— В Лалито. Она разрешает деревенским жестоко обращаться с Иирин. Они перегружают ее работой, заставляют носить неподъемные тяжести, дают ей задания, которые она не в состоянии выполнять. Я говорила с Лалито об этом. А она заявила, что я хочу пересмотреть твои решения.

— А ты хочешь?

— Нет! — воскликнула Анито, внезапно поняв, что чуть было не заставила энкара потерять лицо. Ведь так легко позабыть, что Укатонен энкар, если вовремя не подумаешь, к каким грубым ошибкам это может привести. — Нет, эй. Ты был так добр ко мне, но Иирин — моя атва, и я ответственна за ее благополучие. Я очень боюсь, что она заболеет. И поэтому должна была сказать об этом.

— В следующий раз не беспокой старейшин такими вопросами, а сразу обращайся ко мне, — сказал Укатонен, внезапно превращаясь в сурового непреклонного энкара. — Я сам позабочусь, чтобы с Иирин обращались как надо.

— Спасибо, эй.

— Ладно. С этим покончено. — Укатонен отбросил официальный тон так же легко, как и принял. — Я тут отыскал поздний сорт тумби. Пойдем поедим.

Они еще ели, когда вошла Иирин, мокрая после купания. Она села и поела молча, как едят тинки, а потом сразу же залезла в постель.

Укатонен долго с жалостью смотрел на нее.

— Хорошо, что ты сказала мне об этом, — обратился он к Анито.

— Она обязательно заболеет, если деревенские будут так наваливать на нее работу.

— А что ты собираешься сделать? — спросила Анито.

В окраске Укатонена появились красновато-зеленые тона лукавства.

— Подожди и увидишь.

На следующее утро они отправились посмотреть, как Иирин заворачивает в компост семена джумбы. Деревенские непрерывно поносили ее, иногда даже в тех случаях, когда все делалось правильно. Анито когда-то и сама укутывала семена джумбы. Толщина оболочки тут была не так уж и важна. Гораздо важнее было смешать компост и измельченные морские водоросли так, чтобы у них был нужный запах, а значит, и правильное соотношение питательных веществ, дающее семенам преимущества перед сорняками. Конечно, обоняние Иирин было недостаточно чувствительным для того, чтобы ощутить разницу между хорошим компостом и плохим. Наверняка существовали десятки разных работ, на которых Иирин была бы вполне полезна. Однако деревенские держали ее на этой, где они могли извлекать удовольствие из зрелища ее стараний и постоянных неудач.

— Ты видел, как они с ней плохо обращаются? Неужели ты ничего не сделаешь?

— Я уже сделал. Плод тумби не созревает за одну ночь. Подожди, и ты увидишь.

На следующее утро Укатонен пошел вместе с Иирин, которая отправилась получать дневное задание. Покровительственно положив руку на плечо Иирин, Укатонен обратился к старейшине, отвечавшему за работу.

— Я вчера наблюдал за этим существом, — сказал Укатонен. — Она совершенно не умеет делать такую работу. Я поработаю с ней и поучу ее.

Старейшина — маленький тощий тенду по имени Нуито — выглядел так, будто проглотил огненную мушку. По спине Анито прошла слабая волна смеха.

— Я должен посоветоваться с главным старейшиной, эн. Мне кажется, она хотела поручить этой твари другую работу. Я как раз собирался пойти спросить ее об этом.

— Хорошо, — сказал Укатонен. — Мы подождем.

Немного погодя пришла Лалито, за которой семенил Нуито.

— Доброе утро, эн. Я так поняла, что ты сегодня хотел поработать с этим существом?

— Да, кене. Оно неопытно и нуждается в том, чтобы кто-то обучил его делу. Я понял, что твои люди пытались сделать это, но оно такое глупое, что тут потребуется человек с особым опытом. Я с этим существом уже знаком, а потому решил с ним поработать, пока оно как следует не поймет, чего от него хотят.

— Спасибо, эн. Я надеюсь, ты не будешь возражать, если сегодня мы поручим ей другую работу. Она так неуклюжа, что мы потеряли всякую надежду ее обучить тому, что она делала раньше. Мы думаем послать ее на лесопосадки.

— Мудрое решение, кене, — одобрил Укатонен. — Будь добра, смотри на меня так же, как на это существо. Если она будет ошибаться, ругай меня. В конце концов, ошибки учащихся — это ошибки учителей.

Уши Лалито дрогнули, когда мягкий упрек энкара дошел до нее.

— Без сомнения, эн.

— Благодарю тебя за то, что ты дала этому неопытному существу еще один шанс, кене. Анито и я присмотрим, чтобы на этот раз она оправдала доверие.

Сказав это, Укатонен важно помахал Иирин.

— Сегодня будешь работать со мной.

Иирин от удивления вспыхнула зеленым и кивнула. Укатонен указал, куда идти, и все втроем двинулись в путь.

Джуна взяла протянутую Укатоненом мотыгу и стала ждать указаний.

— Копай вот так, — сказал он и начал стучать по затвердевшей земле до тех пор, пока поверхностная корка не треснула и мотыга не воткнулась в более мягкий слой. Потом Укатонен стал разбивать крупные комья и рыхлить обнажившуюся влажную почву.

Джуне сразу полегчало. Все было похоже на то, что они делали дома, когда готовили грядки в огороде. Наконец-то работа, которая ей по плечу! Она схватила мотыгу и принялась рыхлить землю, счастливая уже тем, что делает нечто, в чем хоть как-то разбирается.

После отупляющего труда, которым она занималась последние полторы недели, работа с Анито и Укатоненом была огромным облегчением. Они рыхлили почву или высаживали семена только при густой облачности или во время дождя, так что частенько можно было делать перерывы. При ясной погоде они занимались сбором гниющей листвы в лесу, а иногда — морских водорослей на прибрежных пляжах. Ноша, которую таскала теперь Джуна, была не тяжелее ноши туземцев; отдыхала она тоже с ними. Водоросли и листва складывались в высокие курящиеся паром кучи компоста или разбрасывались по вспаханной земле, чтобы предотвратить снос плодородного слоя с лишенных растительности земель во время ливней. Джуна поражалась успехам жителей деревни. Вскоре на засеянных землях уже показались зеленые ростки. Джуна улыбалась этим нежным всходам и еще охотнее сгибалась над своей работой.

Анито остановилась, чтобы сделать глоток воды. Она смотрела, как быстро и упорно возделывает почву ее атва.

— Хорошо работаешь, — сказала она Иирин.

— Я делала это и раньше, — ответила та. — Мои… — Иирин остановилась, подыскивая слово. — Люди, которые дали мне жизнь, занимались этим часто.

Потом они работали молча, пока не вспахали участок длиной в рост взрослого тенду.

— Отдыхайте, — сказал Укатонен. — Я схожу за листьями и компостом.

Анито и Иирин присели на корточки около обработанного участка.

— Я теперь не работаю для деревни? — спросила Иирин.

Анито покачала головой.

— Ты работаешь для деревни, но мы учим тебя.

— И как долго вы будете учить меня?

— Пока Укатонен не скажет, что ты обучилась.

— Мне не нравится работать на деревню. Я очень медленно учусь.

— Это хорошо, — ответила Анито. — Учишься медленно, работаешь усердно.

— Я стараюсь. Хорошо, что умею копать. Я люблю, когда хорошо.

— Ты и раньше работала хорошо, учителя были плохие. Не могла делать то, что давали. Ты плохо знать пахнуть.

Рот Иирин растянулся в гримасе, и она понюхала свою руку.

— Я пахнуть отлично, — сказала она и издала тот странный задыхающийся звук, который означал, что она смеется. И по спине пробежала рябь смеха.

Анито ошеломленно поглядела на нее. Она вдруг поняла, что тварь только что пошутила. Шутка была так себе, но Анито поразило то, что та вообще умеет шутить. И она присоединилась к смеху Иирин. Именно в это мгновение, как потом поняла Анито, она стала смотреть на Иирин как на личность.

И тут из леса вышел Укатонен с тинкой. Оба несли корзины с компостом. Иирин вскочила и помогла тинке снять корзину.

На коже Укатонена проступили тона удивления и недовольства. Он, разумеется, ожидал, что Иирин поможет ему, а не тинке. Анито тоже была поражена. Укатонен был энкар, а тинка — просто тинка, которым командуют все кому не лень.

Анито встала.

— Я прошу прощения за Иирин, эн, — сказала она. — Она не слишком умна.

— Я привык думать о ней так, будто она — бейми. Она учится быстро, а поэтому я все забываю, что она не тенду.

Иирин и тинка опрокинули корзину. Иирин поблагодарила тинку и начала разбрасывать компост. Уши Укатонена от удивления широко распахнулись.

— Она что — дает тинке знать, что готова принять ухаживание? Но в этом же нет никакого смысла…

Поведение Иирин поразило и Анито.

— Не знаю, что она делает, эн. Думаю, что и она этого не знает.

Анито чирикнула, чтобы привлечь внимание Иирин. Когда та подняла на нее глаза, Анито сказала:

— Не разговаривать с тинка. Поняла?

— Почему? — спросила Иирин. Она казалась очень удивленной.

— Потому что плохо. Могут быть неприятности.

— Не поняла. Почему не говорить с тинкой!

— Тинка не для разговоров. Тинка для работы. Ты говорить с тинка, они… — Анито замолчала. Слов для беседы о шинках в том упрощенном языке, который понимала Иирин, не было. Не удалось же раньше ей объяснить, что такое атва. — Трудно сказать. Будешь говорить с тинкой, будут неприятности. Не делать. Поняла?

Мгновенная вспышка гнева окрасила кожу Иирин в алый цвет.

— Я поняла! — И, вонзив мотыгу в землю, будто это было копье, она яростно начала копать.

Вечером следующего дня Лалито и старейшины деревни собрались, чтобы отметить быстрое продвижение фронта работ. Больше половины выжженной земли было уже засеяно, и старейшины казались весьма довольными собой. Первые ростки уже пробили себе дорогу сквозь почву и покров листвы и потянулись вверх. На некоторых участках они уже вытянулись Анито по грудь.

Конечно, потребуется целая жизнь, чтобы лес пришел в гармонию со всем своим окружением. И еще одна жизнь, чтобы никто не смог сказать, что тут когда-то был лесной пожар. И все же растения пошли, они удержат на месте и почву, и питательные вещества, так что старейшины считали, что необходимо отметить второе рождение леса. Кто-то принес миску халрина, которую тут же пустили по кругу. Старейшины расхваливали силу своих бейми, щедрость соседей, собственный ум и, конечно, мудрое решение Укатонена. Потом принялись хвалиться объемом и трудностью проделанной работы. У Анито рот горел от халрина, голова кружилась, но, несмотря на наркотик, она чувствовала, что в ней поднимается негодование. Она и ее атва сделали втрое больше любого из жителей деревни! Она сидела и мрачнела, все больше распаляя себя по мере того, как похвальба деревенских становилась несноснее.

Затем один из более молодых соратников Лалито начал потешаться над Иирин, показывая, как она обмазывала семена компостом. Все деревенские хохотали и громко хлопали себя ладонями по бедрам.

— А видели бы вы, как она готовила почву! — вмешалась еще одна из старейшин. Она вскочила и сделала вид, что сгребает крохотные комочки земли с помощью вялого листика. Смех усилился, вся комната горела вспышками синего и зеленого цветов.

Анито вскочила, хотя на ногах держалась не слишком твердо.

— Иирин хорошо копала, — сказала она, не обращая внимания на предостерегающий знак Укатонена. — Она может вскопать больше, чем двое любых жителей деревни вместе взятые!

При этом заявлении новая волна веселья затопила собравшихся. Укатонен встал, чтобы сказать что-то, но его опередил кто-то из молодых, который высказался в том смысле, что трехногая кула и та копает быстрее, чем эта тварь.

Анито залилась краской ярости.

— Может, это и правда, но поскольку тебе и манту не обогнать, то Иирин тебя уж во всяком случае победит!

Тогда поднялась Лалито.

— Пожалуй, стоит поглядеть, кто из них быстрее. Я предлагаю, чтобы двое самых сильных бейми встали против этой твари, а мы посмотрим, сможет ли она вскопать больше, чем они.

— Это будет не совсем честное состязание, — запротестовал Укатонен. — Когда ваш бейми устает, его ситик передает ему энергию через посредство аллу-а. Это же создание таким путем помощи не принимает. Если мы хотим сравнить его с бейми из деревни, то надо найти возможность истинной проверки ее силы и прилежности. Я уверен, что два ваших бейми смогут победить Иирин в подготовке почвы к посеву и без слияния. Согласны?

Лалито была явно разочарована, что одно из важнейших преимуществ бейми будет у них отнято, но энкар поймал ее в ловушку. Ей пришлось согласиться на условия Укатонена. В конце концов, он ведь энкар.

— Согласна, — сказала она.

Решили провести соревнование через два дня после сегодняшнего. Лалито и Укатонен соприкоснулись шпорами в знак подтверждения договора. После чего Анито и Укатонен ушли в свою комнату.

— Это было глупо, — сказал Укатонен, когда они оказались у себя в относительном одиночестве. Иирин крепко спала на своей подстилке.

— Я знаю, — ответила Анито, бурея от стыда, как мертвый лист. — Я рассердилась на то, что они так плохо обращаются с Иирин. Она неуклюжая и глупая, но она старалась изо всех сил. Пожалуйста, прости мое постыдное поведение, эн.

— Я тоже рассердился, кене. Деревенские оторвались от гармонии и плохо мыслят. Что может случиться, если люди Иирин вернутся и увидят, как тут плохо обращались с ней? А что, если деревенские станут так же плохо обращаться и со всем этим народом? Ведь нам-то следует с ними достичь гармонии! В противном случае они могут стать опасными…

— Опасными? — воскликнула Анито, розовея от удивления. — Эти создания слишком глупы, чтобы стать опасными!

— Глупость тоже может быть опасной. Иирин сказала, что ее люди сожгли лес, не зная о деревне. Они резали животных потому, что не знали, что у тех внутри. Они убивали целые деревья со всем, что в них находилось, потому что хотели узнать, кто там живет. Эти люди убивали все, к чему прикасались, чтобы знать. Они погубили участок леса так легко, как ты или я отгоняем насекомое. А что, если они решат, что мы им не нравимся?

Анито стала оранжевой, и этот цвет все разгорался по мере того, как она обдумывала возможные плоды такой враждебности. Она видела, как защищается Иирин. Ее сила и глубина ярости производили сильное впечатление. Рассказы деревенских о мощи полуживых камней, повиновавшихся приказам этих существ, были просто ужасны. И они ее атва! Она отвечала за приведение их в гармонию с остальным миром. Огромность того, что ожидается от нее, встала перед ее взором с совершенно иной и пугающей стороны.

— Но как же я приведу такую атву к гармонии, эй? Задача непомерно тяжела. Мне не справиться. Найди кого-нибудь другого, кто сумеет!

Укатонен положил руку на ее колени.

— Кого, кене? Кто знает больше тебя? Кто-нибудь из этих деревенских? Может, Лалито? Ты бы доверила ей Иирин?

— Нет, эн. Никому из них.

— Может быть, кому-то из твоей деревни? Кто из них знает об этом народе больше тебя?

Анито опять задумалась. Конечно, есть еще Нинто. Нинто хорошо знает это существо, она мудрее и опытнее Анито. Она будет хорошо заботиться об Иирин, но Анито никак не могла заставить себя произнести имя своей тарины. У Нинто своя атва. Есть у нее и бейми, которого надо учить. Было бы несправедливо взваливать на нее дополнительную ношу. Оставался еще только Укатонен, единственный тенду, которого она могла назвать.

— Ты, эн. Ты справишься. Ты обладаешь достаточной мудростью для такой работы.

— Но у меня уже есть атва, Анито. Ты моя атва. Эта деревня моя атва. Каждый тенду в мире — моя атва. Именно в этом смысл бытия энкаров. Как энкар я защищаю интересы всех тенду. Ты же должна заботиться об интересах этого нового народа. Я помогу тебе, но может случиться и так, что интересы твоей атвы станут противоречить интересам моей. И тогда нам придется работать вместе в поисках компромисса. Мне очень жаль, Анито, но в мире нет никого, кому можно было бы передать твою атву.

— Я поняла это, эн. Я поняла, хоть мне это и не по душе. — Анито встала и произнесла высоким официальным слогом: — Я приняла эту атву, эн.

Укатонен тоже встал и коснулся ее плеча.

— Благодарю тебя, кене.

Они постояли молча, ощущая какую-то неловкость. Потом Укатонен сказал:

— Я думаю, это соревнование может принести пользу твоей атве.

— Каким образом?

— Прежде чем привести эту атву в гармонию с миром, ты должна привести эту деревню в гармонию с этим существом. Тогда, когда вернется народ Иирин, к нему отнесутся хорошо. Деревенские считают Иирин глупой и ленивой, но мы знаем, что она не такова. Деревня должна научиться относиться к Иирин с уважением. Если она выиграет соревнование по вскапыванию земли, они станут уважать ее силу.

— А что, если она проиграет, эн?

— Ну, тогда надо, чтобы она проиграла совсем немножко. Если она заставит их как следует попотеть, ее зауважают все равно.

11

Только Джуна успела привыкнуть к успокаивающей рутине работы по подготовке почвы, как Укатонен и Анито известили ее, что она должна будет принять участие в состязании по рыхлению земли с двумя самыми сильными бейми деревни.

Джуна сидела на корточках, прислонившись к стене своей комнаты. Последние восемнадцать дней она работала без устали, выкладываясь до предела. И хотя ни Анито, ни Укатонен не требовали от нее таких усилий, как деревенские, она все равно работала с предельным напряжением. Устала она бесконечно.

— Нет, — сказала она. — Этого я делать не стану.

— Но ты должна, — настаивала Анито. — Укатонен и я договорились с Лалито, что состязания состоятся.

Джуна покачала головой. Ее включили в эту гонку так, будто она бессловесное животное. Надо положить конец такому обращению с ней.

— Это вы договорились. Не я. Я не хочу, я… — Она поискала слово. — Я не тинка. Я не ваша. Поняли? — И она позволила красному пятну гнева расплыться на своей коже.

Укатонен прикоснулся к плечу Джуны.

— Деревенские обращаются с тобой плохо, верно?

Джуна кивнула. Ее кожа приобрела еще более густой кирпичный цвет недовольства.

— Если выиграешь состязание, будешь им нравиться больше. Они перестанут тебя презирать. Поняла?

Джуна подумала. Ей необходимо завоевать уважение деревни, пока экспедиция не вернулась. Если деревенские узнают получше и начнут уважать одного человека, может, они скорее забудут и простят то, что было раньше? Состязание поможет завоевать ей уважение, но лишь при том условии, что она его выиграет. К сожалению, при нынешнем ее состоянии она физически не способна победить в такой гонке. Не сможет даже довести ее до конца. Ведь и обычную дневную работу она еле-еле выдерживает.

— Не получится у меня. Работаю восемнадцать дней без отдыха. Устала. Нужен отдых.

Укатонен дернул подбородком, обдумывая слова Джуны.

— Ты должна проработать до конца месяца. Таков договор, — напомнил он ей.

Анито прикоснулась к его плечу.

— Возьмем другую работу. Легче. И не там, где нас могут видеть деревенские, — предложила она. Потом повернулась к Джуне: — Поняла?

Джуна подумала. Есть шанс отдохнуть. Весьма соблазнительно.

— Может, смогу состязаться, если отдохну, — ответила она.

Лавандовая рябь глубокого облегчения окрасила тела обоих туземцев. «Для них это тоже важно», — подумала Джуна. Значит, придется постараться победить.

На следующий день Укатонен увел их далеко в лес собирать семена. Они занимались этим с час, потом сделали гнездо на ветках дерева. Анито отправилась на охоту, а Укатонен принялся кормить Джуну медом и фруктами. Он заставлял ее есть до тех пор, пока она не почувствовала — еще немного, и она лопнет. Затем Джуна уснула и проснулась уже после полудня. Анито и Укатонен снова покормили ее медом, мясом и фруктами. Домой вернулись затемно и снова накормили Джуну досыта. Джуну потянуло ко сну, да так внезапно, что она подумала, не напичкали ли ее наркотиками. Однако она слишком устала, чтобы спрашивать об этом. Джуна уснула, не успев даже прикрыться листьями.

Она спала долго — чуть ли не до середины первой половины дня. Проснувшись, Джуна обнаружила, что ее ожидает обильный завтрак. Она ела, пока не утомилась. Как раз когда она кончила завтракать, в комнату вошла Анито с охапкой стеблей тростника, похожего на бамбук.

Джуна потянулась, проверяя работу мышц. Чувствовала она себя куда лучше. Мышцы еще болели, но это была не та закаменевшая боль усталости, что проникала даже в кости. Она ощущала себя такой энергичной, какой не была уже несколько недель, несмотря на то, что только что наелась до отвала.

— Как чувствуешь? — спросила Анито, когда Джуна, прислонившись к стене, начала упражнять свои ахиллесовы сухожилия.

— Лучше. Не такая усталая.

— Состязаться сможешь?

— Может быть.

— Хочешь слияния? Слияние даст тебе силу.

Джуна задумалась. Очень соблазнительно. Если она согласится на слияние, то начнет состязание в хорошем состоянии. Однако ведь надо, чтобы она выиграла его только благодаря собственным силам и собственному умению. Тогда она получит еще больший приз — заслужит уважение деревенских.

— Нет, — ответила она. — Не стану соединяться. Нехорошо. Я выиграю сама. Поняла?

— Я поняла, — ответила Анито.

Вошел Укатонен, неся связки веревок и крепких длинных стеблей; он тут же принялся отбирать камышинки, поднося их к глазам, чтобы определить прямизну ствола. Анито села рядом с ним на корточки и позвала Джуну.

— Мы сделаем мотыгу для состязания.

Джуна подняла мотыгу, с помощью которой она обрабатывала сожженные земли. Мотыга была прочная, но жутко примитивная — напоминала палку с развилкой на конце. Джуна вспомнила U-образный культиватор, которым она орудовала на отцовском огороде. Он мог выворачивать пласт почвы в три раза больший, чем этот, при вдвое меньшей затрате сил.

— Должна ли моя мотыга быть по форме такой же, как эта? — спросила Джуна. У нее родилась новая мысль. — Могу ли я воспользоваться другим орудием?

Идея была опасная, так как, во-первых, Джуну могла постигнуть неудача, а во-вторых, это было нарушением правил Контакта. Если идея сработает, Джуна завоюет уважение местных людей, которым экспедиция нанесла такой ущерб. Если не сработает, что ж, они и так не слишком-то любят Джуну. А правила Контакта она все равно ежедневно нарушает. К тому времени, когда люди Исследовательского управления вернутся, чтобы подобрать ее, это нарушение будет всего лишь одним из множества других, совершенных, чтобы выжить.

— Лалито не говорила, что нельзя, — ответил Укатонен, подумав.

— Если мы сделаем его пошире и приделаем вторую рукоятку, вот тут и тут поставим крепления и изменим… Как вы его называете? — спросила Джуна, указывая на острые зубцы примитивного культиватора.

**** — изобразила на своей коже нужный символ Анито. Компьютер Джуны, стоявший рядом, записал новый символ и стал подыскивать ему фонетический аналог.

— …Изменим зубцы **** вот так, — использовала Джуна слово Анито. — Тогда мотыга будет куда лучше. — И она вызвала на своем животе грубый рисунок того, что решила создать.

— Слишком большой, а рукоятки слишком близко одна от другой.

— Не для меня, — сказала Джуна, поднимаясь во весь рост и протягивая руки, чтобы напомнить туземцам, что она выше их, а руки у нее короче.

— Ладно, мы сделаем, как ты говоришь, — сказал Укатонен.

Весь остальной день они мастерили культиватор, делая перерывы только на отдых и еду. Туземцы продолжали пичкать Джуну едой, а она просто не могла поверить тому, что может съесть столько. Что ж, ей годится любая помощь, лишь бы выиграть состязание.

Часа за два до заката они кончили возиться с культиватором, отнесли его на берег речки и опробовали на мягком иле возле уреза воды. На Укатонена и Анито огромное впечатление произвело то, какой пласт ила мог сразу перевернуть культиватор и как легко с ним было управляться. Джуна почувствовала себя увереннее. Они ополоснули культиватор в воде и отнесли обратно в деревню. Джуна опять сытно подзакусила, главным образом медом, морскими водорослями и крахмалистой кашицей, изготовленной из ягод широколиственного речного растения.

Кончив есть, Джуна немного повозилась со своим компьютером, а затем зарылась в теплую от гниющих листьев подстилку. «Я уже стала привыкать к этому», — подумала она, засыпая. Согласно показаниям компьютера, температура воздуха тут почти все время была около семидесяти по Фаренгейту, то есть была достаточно прохладной, чтобы Джуна могла радоваться влажному теплу своей постели. Сухие чистые простыни и одеяла существовали лишь в мечтах, равно как и горячая еда. Как же ей хотелось поесть чего-нибудь жареного или вареного! Она уснула, и во сне ей привиделся дымящийся кускус из сочных кусков баранины; совсем такой, какой готовила ее мать!

Анито разбудила их на заре. Шел упорный мелкий дождик, так что состязание должно было начаться рано. Все трое отправились к выжженному участку леса. Деревенские уже собрались там, с любопытством поглядывая, как Джуна развязывает и собирает невиданное устройство. Затем толпа расступилась перед Лалито, за которой следовали двое бейми, с которыми предстояло сразиться Джуне. Она в смятении воззрилась на них.

Мышцы вздувались и перекатывались на их плечах. Они совсем не походили на тех бейми, которых она видела до сих пор. Темно-охряная краска тревоги прошла по телу Анито. Укатонен коснулся ее плеча, и они принялись о чем-то совещаться. Потом Анито подошла к Джуне.

— Они накачали мускулы этим бейми. Ты все еще хочешь соревноваться?

Джуна поглядела на мощных бейми, окруженных толпой селян. Один из селян бросил на нее косой взгляд. Рябь нескрываемого злорадства вспыхнула на его коже, а потом он повернулся к ней спиной, чтобы продолжить восхвалять и ободрять бейми, с которыми ей предстояло соперничать. Внезапная вспышка ярости прогнала прочь все сомнения. Джуна сжала рукояти своего культиватора. Она не собирается больше сносить презрение деревенских! Она сегодня победит! Обязательно победит! Мускулы или нет, но до конца состязания ни один бейми не сможет получить помощи от своих старейшин. Значит, состязаться будут ее сила и выносливость с их выносливостью и силой. Пусть им там накачали мышцы! Зато у нее культиватор! А значит, физическая сила против техники!

Джуна просигналила свое согласие.

— Хорошо, — сказала Анито. — Пошли.

Джуна подняла свой культиватор и пошла туда, где вся деревня толпилась вокруг своих фаворитов. Джуна остановилась перед вождем деревни. Укатонен вышел вперед и обратился к Лалито с торжественной речью. Из того, что могла понять Джуна, и из жестов, которые он делал в сторону нового культиватора, она заключила, что он говорит об этом орудии. Лалито выслушала и задала несколько вопросов. Потом высветила знак согласия.

Джуна бросила взгляд на Анито, прося о переводе.

— Лалито говорит, ты можешь работать со своим культиватором.

Речь была куда длиннее. Джуна подумала, что те двое сказали друг другу гораздо больше. Хотя запас слов у нее был мал, Джуна довольно хорошо улавливала эмоциональную окраску разговоров, передаваемую игрой тонов на коже туземцев. Она была уверена, что там с обеих сторон имел место обмен саркастическими репликами.

— Спасибо, кене, — произнесла она, обращаясь к Лалито. — А как будет вестись состязание?

— Вы начнете вон оттуда, где начинается невскопанная полоса, и будете копать, пока или небо не очистится от туч, или солнце не зайдет. Твои противники будут работать по одному. Когда один устанет, его сменит другой. Ты все поняла? — закончила Лалито.

Джуна ответила, выбирая самые сложные формы речи. Уши Лалито поднялись в изумлении. Джуна подняла свое орудие, тая в уголках губ легкую улыбку. Она отправилась туда, откуда начиналось состязание.

— Работай хорошо! — сказала Анито. Ее голубая расцветка кожи выражала уверенность и поддержку.

— Постараюсь, — ответила Джуна.

Анито дала ей фляжку сладкой медовой воды. Джуна напилась и повесила флягу через плечо. Потом стала ждать сигнала, держа культиватор наготове.

Оба бейми получали последние советы от своих старейшин. Один из них взял свою мотыгу и подошел к Джуне.

Лалито и Укатонен стояли по обеим сторонам соревнующихся. Оба подняли руки.

— Начинайте! — скомандовали они хором.

Джуна вонзила зубцы в мягкую землю у стартовой черты, положила ногу на поперечину и с силой нажала на рукояти. Зубцы поднялись и взломали крепкую корку снизу. Удар, крупные комья раздавлены. Она подняла культиватор и снова вонзила его в землю.

Рябь интереса побежала по зрителям подобно охряному пыльному облаку, когда они увидели, как легко Джуна переворачивает большие пласты земли. Бейми тоже глянул через плечо и потемнел от тревоги, заметив, сколько земли она уже успела поднять. Он принялся копать еще быстрее. Джуна улыбнулась и продолжала заниматься своим делом.

Движения культиватором вверх-вниз стали автоматическими. Джуна впала в своего рода рабочий транс, как это обычно случалось с ней дома, когда она вскапывала отцовский огород. Она подняла глаза от земли и увидела, что опередила противника уже на несколько метров. Спустя несколько минут его сменил другой бейми. Разрыв стал сокращаться, а вскоре бейми оказался совсем рядом. Еще немного времени, и он обогнал ее — сначала на метр, потом на другой. Джуна работала все так же равномерно, не нарушая установившегося ритма. Однажды она так взрыхлила за полдня половину гектара на спор со своим братом Тойво. Опыт научил ее, что равномерный темп может обеспечить победу.

И точно — она догнала бейми, а затем и обогнала его. Немного погодя его сменил другой. Джуна остановилась на две минуты, чтобы выпить медовой воды и съесть две пригоршни сладкой липкой кашицы. Потом вымыла руки и снова стала размеренно копать.

Вот уже и полдень миновал. Начался дождь — сильный проливной дождь, который сменился устойчивой нудной моросью. Там, где земля была уже обработана, она превратилась в жидкую грязь, доходившую Джуне до колен. Она поняла, что ей надо все время опережать образование грязи. Руки ныли, спина болела. Кожа на ладонях была стерта, местами выскочили волдыри. Все внимание одному — выдерживать неизменный и четкий ритм работы: вонзить в землю, потянуть на себя, поднять. Она продвигалась вперед, хотя и медленно. Сейчас она опережает примерно на метр. Солнце — яркое пятно жара за толстым серым покрывалом облаков. Оно уже спускается к горизонту. Еще можно выиграть. Она глянула назад — на деревья, в которых скрываются жители деревни. Их не видно, слышны лишь шорохи в ветвях. Неудивительно, что экспедиция их не заметила!

А вот из леса идет и другой бейми. Вместо того чтобы сменить своего партнера, он начинает работать вместе с ним. У Джуны вырвался неслышный стон, когда она увидела, с какой быстротой стало сокращаться с таким трудом вырванное у противника преимущество. Подержав ладонь между линией леса и солнцем, она определила время, оставшееся до конца дня. Меньше часа. Если ей удастся удержаться впереди на этом отрезке времени, состязание окончится. Она вернулась к работе, чувствуя, как вырываются из ладоней рукоятки культиватора, когда она вонзает его в землю, тянет на себя, поднимает вверх. Тени уже удлиняются, жители деревни выходят из леса, их кожа — вихрь ярких цветов, подбадривающих обоих бейми.

Раздался чирикающий звук — Лалито подняла руку, подавая знак, что состязание окончено. Джуна упала на руки и колени, а затем рухнула в густую красную грязь, задыхаясь. Она никак не могла вздохнуть, горло саднило. Чьи-то руки перевернули ее. Она почувствовала легкий укол в руку, чье-то присутствие внутри себя. А потом тьма опустилась на Джуну.

Анито чуть шею себе не свернула от беспокойства, пытаясь разглядеть, как обстоят дела у Иирин. Как только солнце коснется вершин деревьев, состязание окончится. Вот Иирин взглянула вверх и чуть ускорила темп работы. Когда солнце уже совсем спустилось к верхушкам деревьев, Иирин и оба бейми шли почти голова к голове.

Лалито громко застрекотала, объявив о конце гонки. Иирин рухнула на колени. Оба бейми оперлись друг на друга, совершенно измотанные. Вся деревня кинулась на полосу, разделявшую два пространства вскопанной земли — результат работы соперников. Всем хотелось знать, кто же из них победил. Укатонен присел возле Иирин. Она вытянулась в грязи, ее грудь вздымалась в тщетных усилиях наполнить легкие воздухом. Ладони — сплошная кровавая рана.

— Как она? — спросила Анито.

— Полное истощение, — ответил Укатонен. — Она победила, опередив бейми на три с половиной ладони.

Анито взглянула на ладони Иирин. Защитный слой кожи местами полностью стерт, кое-где пузырится кровь. Глянув на рукоятки культиватора Иирин, Анито увидела, что они измазаны кровью, почти черной под последними лучами заходящего солнца.

Анито слилась с Иирин, только чтобы стабилизировать ее. Когда Анито вышла из контакта, к ней приблизилась группа встревоженных тинок. Они помогли отнести Иирин к дереву-деревне и уложили ее на постель.

— Мне предстоит заняться глубокой работой, э». Ты мне поможешь? — спросила Анито Укатонена.

— Разумеется, кене.

Они слились и вошли в тело Иирин. Степень истощения Иирин поразила Анито. Кровь стала кислой от изнурения. Она израсходовала все запасы энергии, содержавшиеся в теле, и начала питаться собственными мышечными тканями. Такого Анито еще не видывала. Ни один тенду не работал так бешено, разве что дело шло о жизни и смерти. Почему же Иирин так поступила? Ведь ей не было даже необходимости выиграть гонку, чтобы заслужить уважение деревенских.

Анито стала разрушать белки, на которые так сильно реагировал организм Иирин, и отфильтровала накопившиеся там ядовитые вещества. Затем занялась восстановлением мускулатуры и пополнением запасов энергии.

Укатонен вышел из контакта.

— Ты отдаешь слишком много себя самой, кене, — сказал он Анито. — Пусть ее тело теперь само восстанавливает себя.

— Тогда она не сможет работать завтра, — заспорила Анито.

— Она заслужила свободный день, — строго сказал Укатонен. — Если Лалито запротестует, то я поставлю под сомнение ее право на руководство деревней. Возможно, мне придется все равно так поступить. В Лалито нет гармонии.

Уши Анито широко растопырились от изумления. Она никогда даже не слыхала, чтобы какой-нибудь энкар ставил по сомнение право старейшины возглавлять деревню. Разве что в сказках…

— Неужели ты это сделаешь, эй? — с испугом спросила она.

Укатонен подбородком указал на Иирин, все еще лежавшую без сознания.

— Лалито почти убила Иирин своей дурацкой гонкой.

— Но ведь это я предложила состязание. И всю деревню вовлекла. Гонка — моя ошибка, эй!

— Но Лалито позволила деревне издеваться над Иирин, она даже поощряла это, — отозвался Укатонен. — Одно дело — сердиться до того, как принято решение. И совсем другое — «затаить злость и проявлять ее уже после того, как соглашение достигнуто. Она не оказала уважения ни тебе, ни Иирин. Еще меньше уважения она выказала энкару, чьему решению обязалась повиноваться. Ведь если наше соглашение не сработает, я должен буду умереть. Отсутствие гармонии у Лалито подвергает мою жизнь опасности.

— Нет, эй! — воскликнула Анито.

— Ну, так далеко дело не зайдет, — успокоил ее Укатонен. — Лалито сегодня потеряла лицо. И потеряет еще больше, если откажет Иирин в таком пустяковом деле после проявленной ею доблести. Деревенским потребуется по меньшей мере четыре дня, чтобы подготовить почву, взрыхленную сегодня Иирин и двумя бейми.

Тихий стрекочущий зов прервал их разговор. Они взглянули на дверь. Те двое бейми, которые состязались сегодня с Иирин, стояли у входа вместе со своими ситиками.

— Пожалуйста, извините нас, эн и кене, — сказал один из бейми, пользуясь скромными, почти униженными символами. — Меня зовут Ини, мой ситик Арато, а это Сорито и ее бейми Эхна, — продолжал он, указывая на другого бейми и его ситика. — Мы не хотели мешать вам, но мы были бы рады убедиться, что с этим существом все в порядке.

— Пожалуйста, заходите, — сказал Укатонен. — Иирин работала так усердно, что занемогла. Сейчас она спит. Через два дня с ней все будет в порядке.

— Я рада этому, — заметила Сорито, когда они вошли и сели. — Если мы можем быть хоть чем-то полезны…

— Спасибо, — ответила Анито. — Вы очень добры, что проявляете заботу о ней.

— А почему… — спросил Эхна и замолчал, застеснявшись.

— Что ты хотел спросить, Эхна? — спросил Укатонен, пользуясь мягкими, нежными тонами. — Не стесняйся, спрашивай.

— Почему это создание работало так неистово, что ее тело вышло из гармонии?

— Хороший вопрос, Эхна, — ответила Анито. — Мы еще недостаточно хорошо знаем это существо. Я думаю, что она считала победу в состязании очень важной. Я знаю, что она очень хотела, чтобы в деревне относились к ней лучше. Быть может, она думала, что победа в состязании поможет этому.

— Она очень сильная, — признал Ини, — но…

— Да? — помог ему Укатонен.

— Но может, не очень умна, если работает так неистово, и эгоистична, раз просит вас о помощи в излечении.

— Есть еще много такого, чего Иирин не понимает. Она похожа на молодого бейми — еще наполовину дикого, — объяснил Укатонен. — Потребуется много времени, чтобы привести ее в гармонию с нами.

— Возможно, Иирин и не очень умна, но она и не глупа, — сказала Анито. — Она учится быстро и хорошо, особенно если ей дают задания, которые ей по силам.

Ини протянул корзину, которую принес с собой.

— Мы принесли вам парочку оолоо и немного корней арики из хранилища. — Может, это поможет Иирин выздороветь поскорее.

Ясно, это был жест мира, к тому же весьма щедрый жест. Корни арики в это время года — редкостное лакомство. Их начнут собирать только через шесть месяцев. Наверняка — последние из запаса. Анито очень обрадовалась и оолоо — в Нармоломе они охраняются вот уже несколько лет, а она просто обожала эту дичь.

— Благодарю вас за этот дар, — сказал Укатонен, принимая корзину. — Мы собирались поесть. Не присоединитесь ли вы к нам?

Не часто выпадает такая честь — поесть с энкаром в частной обстановке. Обычно подобная привилегия — удел главных старейшин да ближайших личных друзей. Поэтому приглашение было с радостью принято. Анито беспокоилась, что еды может не хватить, но Укатонен вынул со дна своего мешка кое-какие хранившиеся там вкусности, а Сорито и другие захватили с собой мед, фрукты и рыбу. Они хорошо поели, и вечер прошел оживленно.

— Мне будет неприятно, — сказал Укатонен, прибегнув к самым печальным тонам, — сообщить Лалито, что Иирин завтра будет не в состоянии выйти на работу. Ей это может не понравиться. Я надеюсь, что она не станет задерживать нас тут из-за этого. Анито надо возвратиться в свою деревню до начала паводков. Так что нам следует поторопиться. В их деревне нет старейшины, и Анито просила меня помочь им решить, кто должен занять это место.

На груди гостей выразилось сочувствие.

— Кое-кто из старейшин недоволен этой гонкой, — сказала Сорито. — Сегодня деревня потеряла лицо. Они полагают, Лалито действовала не слишком мудро.

— А она уже давно главная? — спросил Укатонен, прожевывая кусочек рыбы.

— Только пять сезонов, — ответила Сорито.

— Должно быть, ей нелегко, — задумчиво сказала Анито. — Так много серьезных происшествий сразу после избрания. Мой ситик был главным старейшиной в Нармоломе. Трудная задача привести в гармонию столько конфликтных ситуаций.

— Научится, я уверен, — сказал Укатонен. — Батонен выбрал Лалито, а его выбор всегда хорош. Такие несчастья были бы тяжелы и для лучших старейшин. Однако Лалито не может привести Лайнан в гармонию одна. Старейшинам не следует соглашаться с ней, когда она ошибается, но нужно ее поддерживать, когда она права.

Арато и Сорито высказали полное согласие с такой точкой зрения.

— Мы постараемся, эн, — добавила Сорито.

— Спасибо, кене, — ответил Укатонен. Он встал. — Ваши бейми, как мне кажется, устали. — И он указал подбородком на Ини, который уже несколько раз клюнул носом.

Старейшины и их бейми распрощались и ушли. Как только они вышли, Укатонен откинулся к стене и закрыл глаза. Анито удивилась, каким усталым и измученным он выглядел.

— Ладно, — сказал он. — В этот вечер мы неплохо поработали. Думаю, завтра все будет легче.

— Ты выглядишь усталым, эн. Может, я могу помочь?

Укатонен высветил отрицание.

— Очень уж долог для меня этот месяц. И для меня, и для Иирин. Буду только рад, когда он кончится. — Укатонен медленно встал на ноги. — Сегодня надо выспаться получше.

И зарылся в свою подстилку. Анито еще посидела, глядя на спящих Укатонена и Иирин. Она тоже устала. Как будет хорошо, когда они окажутся на пути домой. Нармолом, подумала она, представив в уме символ этого слова. Раньше все, что она знала и любила, было сосредоточено там. Теперь она повидала свет, и деревня кажется ей меньше, но все равно все любимое — там. Почти все. А здесь — Укатонен, такой похожий на Илто. Как хорошо быть рядом с кем-то, у кого можно учиться. Надо обязательно иметь кого-то, на кого можно опереться в годы трудного перехода к зрелости.

Анито залезла в постель. Так и заснула, думая о доме.

Джуна проснулась на своей постели из листьев. Она слабо шевельнулась и тут же зажмурилась от боли в спине и в плечах; на память пришло состязание. Выиграла ли она его? Медленно, морщась от боли, села. В комнате никого. Она разыскала свою ночную корзину с землей и воспользовалась ею, радуясь редко выпадавшей ей возможности облегчиться без присутствия посторонних. Взяла кувшин с водой, напилась и умылась. Выяснив у компьютера время, поняла, что проспала шестнадцать часов. Неудивительно, что кишки прямо пищат от голода; ведь вчера она ничего не ела, кроме кашицы из кайю.

Вернулись Укатонен с Анито, неся сумки с едой.

— Как чувствуешь себя сегодня? — спросила Анито, положив сумки и приступая к осмотру Джуны.

— Болит. Я победила?

Мягкий тон улыбки выступил на теле аборигенки.

— Да, на три с половиной ладони. А накопала ты вдвое больше их; замерялась же только длина.

— Что думают деревенские?

— Удивлены, зачем так старалась. Никто из них не стал бы так выкладываться, чтобы выиграть гонку. Ты же вчера чуть не умерла.

Укатонен прикоснулся к руке Джуны.

— Анито чуть сама не заболела, стараясь вылечить тебя.

Джуна удивленно взглянула на Анито.

— Я не знала, что вы болеете от врачевания. Ужасно сожалею. Простите мое невежество.

Глубину удивления Анито выразила окраска цвета фуксина.

— Ты не знала?

— Мои люди не сливаются. Как я могу понять слияние? Я не делала его раньше.

— Один старейшина умер, спасая твою жизнь, — сказала Анито. — А мой ситик Илто заболел, пытаясь тебя излечить.

Джуна переводила взгляд с Укатонена на Анито, пораженная тем, как дорого обошлась ее жизнь этим людям. Она вспомнила худого и хрупкого Илто. Она — причина его болезни, она — причина смерти другого старейшины. И все-таки деревня отнеслась к ней с такой добротой. Анито же несколько раз спасала ее жизнь.

— Почему? — спросила она, борясь со слезами стыда и сожаления. — Почему вы так добры ко мне после того горя, которое я вам доставила?

Анито мягко дотронулась до ее руки.

— Ты была новая, совсем другая. Мой ситик знал, что, спасая тебя, он может умереть. Тем более что время его смерти приближалось. Он выбрал твое спасение, хотя это привело его к болезни. Он хотел сделать большое дело до смерти. Ты поняла?

— Не все, но кое-что поняла. Ты на меня сердишься? — спросила Джуна.

— Сердилась, — сказала Анито, став темно-серой, когда печаль снова нахлынула на нее.

Джуна дотронулась до ее руки. Туземка подняла глаза.

— Я поняла. Если б это была я, я бы тоже рассердилась. Пожалуйста, скажи мне, что я могу сделать, чтобы стало лучше?

Анито покачала головой.

— Значит, не понимаешь. Это было. Больше я не сержусь.

— Теперь и я понимаю. И не забуду, — ответила Джуна. — Спасибо тебе.

Укатонен тоже коснулся руки Джуны и протянул ей большой красный и очень мягкий плод.

— Тебе надо есть побольше, — сказал он.

Джуна проткнула тонкую кожицу плода и выпила желеобразную мякоть. Сок побежал по ее подбородку. Она высосала сладость из семян, а затем облизала внутреннюю поверхность несъедобной кожицы. С рябью смеха Укатонен бросил ей другой плод.

— Ешь — ты вчера работала слишком усердно, — сказала Анито, протягивая свернутый лист, где лежали мелкие кусочки сырого мяса, смешанного с какой-то клейкой кашицей. Несмотря на довольно противный вид, блюдо было восхитительное. Потом ей протянули корзину, полную коричневых кожистых шариков диаметром сантиметра в три. Яйца. Укатонен взял одно, надорвал его когтем и выпил содержимое одним глотком. Другое яйцо протянул Джуне.

— Это Лалито прислала тебе их, — сказал Укатонен. — Они помогут тебе быстрее встать на ноги. И еще она сказала, что сегодня тебе работать не надо.

— Хорошо, — сказала Джуна, от радости окрасившись в лавандовый цвет.

Джуна рассматривала сырое яйцо, лежавшее у нее на ладони. Отказаться съесть нельзя. Это нанесет Лалито обиду. Джуна проделала в скорлупе небольшую дырку и выпила содержимое. В желтке оказалось что-то твердое. Ее зубы сомкнулись на твердом, что хрустнуло как хрящ, а во рту, когда она сделала глотательное движение, появился привкус крови. Значит, внутри был зародыш, подумала она, стараясь подавить приступ тошноты.

Вероятно, отвращение отразилось на ее коже, так как Анито наклонилась к ней, вся охристая от беспокойства.

— Ты в порядке?

Джуна кивнула.

— Мы не… — Она остановилась в поисках слова. — Мы не едим яиц с молодью внутри.

Уши Анито насторожились.

— Не едите? Но это же очень вкусно!

— А как вы находите яйца такой свежести? — полюбопытствовал Укатонен.

— Мы их не находим, мы их выращиваем, — ответила Джуна, воспользовавшись глагольной формой, которая применяется к выращиванию растений. Она не знала, есть ли у аборигенов термин, применяемый к выращиванию животных на пищу.

Укатонен поразился.

— Не понимаю. Яйца не растут на деревьях.

— Яйца от птиц, — согласилась Джуна. — Мы выращиваем птиц. Собираем яйца.

— Как это выращиваете птиц? — спросила Анито.

Джуна вспомнила куриную ферму на спутнике. Вспомнила толстоногих птиц, неуклюжих и медлительных в условиях повышенной силы тяжести, в которых их держали для получения твердой скорлупы и мясистых ляжек. Каждая птица сидела в отдельной проволочной клетке. Выглядели они ужасно некрасивыми в ярком свете вакуумных ламп. Она была на той ферме только раз во время школьной экскурсии. Потом ей целый месяц снились кошмары, в которых принимали участие эти куры.

Но как рассказать о куриной ферме аборигенам? Знают ли они, что такое клетка?

— Это вроде нейри. Вы выращиваете нейри в прудах. Мы выращиваем птиц в ящиках. Вы кормите нейри, мы кормим птиц. Вы едите нейри, мы едим птиц и их яйца. Понятно?

— Как птицы дышат в ящиках? Там плохой воздух.

— Делаем в ящике дырки. Он вот такой, — объяснила Джуна, взяв сумку для сбора еды, просунув пальцы в сетку и шевеля пальцами.

— Зачем не охотитесь на птиц? — спросила Анито.

— Выращивать проще, чем охотиться. У нас нет времени на охоту.

Уши обоих аборигенов насторожились, а сами они стали темно-пурпурного недоумевающего цвета.

— А что же делают твои люди? Почему не охотятся?

— Мы делаем предметы. Узнаем предметы, — ответила Джуна. — Играем. Она вспомнила радость, разделенную с Педрейгом, когда они хохотали над какой-то шуткой, а глаза их не могли оторваться друг от друга. Она отвернулась, отгоняя от себя внезапно нахлынувшее одиночество. «О Боже, — вдруг дошло до нее, — пять лет ни одного человеческого лица!»

Ласковая рука легла на плечо. Джуна взглянула в глаза Анито — тенду жалеет ее! — и с трудом сдержала поток слез.

— Мне не хватает моего народа, — сказала Джуна.

— Я понимаю. Я тоже давно не видела Нармолома. Мне тоже не хватает моих.

Укатонен тронул ее за плечо.

— Сегодня мы больше не говорить твой народ. Отдых. Ешь. Скоро возвращаемся в Нармолом.

К облегчению Анито, остаток месяца в Лайнане прошел быстро и без всяких неприятностей. Некоторые тенду, из тех, что пришли из соседних деревень полюбоваться на состязание, остались помочь подготовить почву и завершить посадки на последних участках сожженного леса.

Резко изменилось отношение деревенских к Иирин. Ее культиватор произвел на всех сильнейшее впечатление — гораздо большее, чем ее упорное стремление к победе. Презрение и гнев уступили место любопытству.

Они пристально наблюдали за Иирин, широко растопыривали уши, обменивались цветными репликами. Ини и Эхна поздравили ее с победой. После этого некоторые бейми — самые смелые и молодые — стали приходить к ней, чтобы поболтать.

Все свободное время Иирин теперь проводила с бейми, показывала им свой говорящий камень и пополняла запас слов. Старейшины наблюдали с интересом, но держались в стороне, боясь потерять лицо.

Последние дни в Лайнане прошли так приятно, что Анито даже огорчилась, когда пришло время прощального праздника. Несмотря на оскудение их земли, деревня Лайнан сумела дать весьма приличный пир. Было много свежей морской рыбы, меда, фруктов, соленых овощей, поданных вместе с проросшими семенами паммана, а также бибби и килтана. Некоторых фруктов Анито раньше не видела. Лалито подарила ей семена для Нармолома, вместе с инструкцией, как их выращивать.

Когда кончилось пиршество, наступило время долгих речей. Лалито расхваливала Укатонена и Анито. Даже для Иирин у нее нашлось несколько добрых слов. Затем по очереди стали выступать старейшины, произнося сходные торжественные речи. Арато и Сорито были единственными старейшинами, упомянувшими об Иирин, о ее силе и упорстве. Вышел и старший из бейми, который подарил очень красивые охотничьи сумки Анито и Укатонену. Анито окрасилась в цвет ностальгии, вспомнив, как она выполняла ту же роль в Нармоломе, даря подарки гостям.

От старейшин Анито получила толстый сверток йаррама, сетку замечательного плетения, две большие закрытые фляжки с морской солью и несколько меньших с засоленными фруктами. Укатонену подарили набор тростниковых духовых трубок, уложенных в бамбуковый чехол, футляр со стрелками, оперенными птичьими перьями, и фляжку с семенами, собранными с самых лучших деревьев Лайнана.

Подарки получила и Иирин. Ини и Эхна дали ей большой красивый мешок для сбора еды, Арато — небольшую тыковку с морской солью, Сорито — небольшую охотничью сеть. А какой-то тинка, выскользнувший из толпы, подарил ей связку веревок и исчез прежде, чем Анито смогла сделать Иирин знак, чтобы та отказалась от подарка. Ведь это был знак ухаживания. Приняв его, Иирин как бы выказала желание принять ухаживание тинки, который сплел эту веревку.

Возмущение пробежало по спине Анито. Надо было предупредить Иирин насчет подарков тинки. Обязательно надо было, но она только сейчас поняла, каким опасным может стать невежество Иирин. Хорошо еще, что они завтра утром уходят. Она сомневалась, чтобы тинка покинул привычную деревню и последовал бы за ними в джунгли. Бирюзовая рябь радости залила Анито. Завтра они отправятся в путь — домой!

12

Джуна шла сквозь влажный лес, ступая след в след за Укатоненом и Анито. На сердце было непривычно легко. Первый срок ее службы Лайнану прошел, и ей удалось значительно упрочить свое положение в глазах аборигенов. Следующий визит сюда должен быть куда более легким. Несмотря на перенесенные тяготы, Джуна радовалась, что тоже участвовала в восстановлении леса.

Ближе к полудню они остановились, чтобы отдохнуть на дереве, сплошь покрытом плодами. Джуна помогла собрать целую сумку этих фруктов, а потом они устроились перекусить возле толстого ствола. Фрукты были новые для Джуны — плод длинный, зеленый, с очень толстой и несъедобной кожурой. Внутри кожуры плод был мягок, мучнист и по вкусу напоминал банан в шоколаде, но с привкусом лимона.

Аборигены располагали невероятным разнообразием съедобных растений. Джуне чуть ли не на каждой трапезе попадались два-три новых вида. При видовом разнообразии тропического леса в этом в общем-то ничего удивительного не было. Теперь каждая трапеза для Джуны превращалась в развлечение. Вот и сейчас она наклонилась к Анито, чтобы спросить название этого фрукта, но, к ее удивлению, Анито вдруг сделала прыжок и скрылась в густом переплетении ветвей.

Раздался громкий треск веток и пронзительный визг, будто подрались две кошки. Затем из гущи листьев появилась Анито, тащившая яростно сопротивляющегося тинку. Когда тот наконец понял, что попался, он прекратил сопротивление и покорно последовал за Анито к тому месту, где сидели Джуна и Укатонен. Когда они подошли к Джуне, тинка запустил руку в свою сумку и вытащил оттуда туго скатанную охотничью сетку. Он только сделал движение, чтобы вручить ее Джуне, как Анито схватила его за руку и оттащила от Джуны.

— Нет! — воскликнула Анито, вся багровая от гнева, и обрушила на тинку яростную тираду, причем говорила так быстро, что Джуна не смогла уследить за смыслом. Видимо, Анито запрещала тинке что-то делать, но что именно — Джуна так и не поняла. Затем Анито сделала жест в сторону Лайнана и приказала тинке вернуться туда. Тот повернулся и с надеждой поглядел на Джуну. Видимо, он чего-то ждал от нее.

— Подожди, — сказала Джуна. — Чего он хочет?

— Он хочет быть твоим бейми. А такого быть не может, — вмешался Укатонен. Джуна с недоумением посмотрела на тинку. Бейми — термин, которым старейшины называли своих учеников. Ее гипотеза, что тинки — просто другой вид, не оправдалась. А теперь этот тинка хотел, чтобы Джуна усыновила его. Это явно было дикостью.

— Нет, — сказала она тинке. — Ты не можешь быть моим бейми. Возвращайся в Лайнан. Мне очень жаль.

Уши тинки растопырились при словах Джуны, но тут Анито снова приказала ему уходить, блеснув яркими гневными тонами. Тинка сунул сетку в мешок, бросил последний взгляд на Джуну и пустился в сторону Лайнана.

— Что с ним будет? — спросила Джуна у Анито, когда тинка исчез среди деревьев.

— Вернется в деревню. Если никто не возьмет его в бейми, он умрет. — Увидев, как Джуна окрашивается в цвет тревоги, Анито добавила: — Не скоро. Через несколько лет. Такая судьба у тинки.

— А кто-нибудь возьмет его в бейми! — спросила Джуна, очень сожалея, что так плохо владеет еще языком.

— Вероятно, нет. Старейшины Лайнана теперь в течение нескольких лет не смогут брать новых бейми. Он пошел за тобой потому, что знает об этом и пришел в отчаяние. Молодые тинки еще могут надеяться, что найдут себе место в другой деревне, а этот уже слишком взрослый, чтобы рассчитывать на такую удачу.

Джуна все еще смотрела вслед тинке. Острое, как клинок, чувство вины пронзило ее.

— Значит, этот тинка умрет? — спросила она с тоской.

Укатонен коснулся ее плеча.

— Большинство тинок не становятся бейми. Если б все тинки становились бейми, то на земле не осталось бы ничего, кроме них. Джунгли были бы съедены без остатка. Только лучшие тинки делаются бейми. Поняла?

Джуна доела остаток плода. Теперь ее уже больше не интересовало, как его называют тенду. Ее радостное настроение улетучилось. Она оказалась одна на планете, битком набитой аборигенами, обрекавшими своих детей на смерть, если те были недостаточно хороши.

Нет, сказала она себе, пока они шли через джунгли, нельзя вот так легко осуждать аборигенов. И все же в глубине души она считала несправедливым, что туземцы дают своей молоди гибнуть. Наверняка ведь существует какой-то альтернативный путь? Может быть, экспедиция сможет им чем-то помочь? Она покачала головой, стараясь отогнать эти мысли. Вмешательство в культуру инопланетян запрещалось правилами Контакта.

И все же она обрадовалась, когда за завтраком Укатонен заметил, что тинка все еще идет за ними. Укатонен снова приказал молодому аборигену уйти и даже погнался за ним по нескольким деревьям, чтобы убедиться, что тот выполнил его распоряжение. Анито и Укатонен подшучивали над необыкновенной настойчивостью тинки. Джуна отвернулась, сердясь, что они смеются над тем, что для тинки было вопросом жизни или смерти.

— Что-нибудь не так? — коснулась Анито ее руки.

— Тинка умрет, а ты смеешься над ним, — сказала Джуна. — Тинке не до смеха.

— Все мы рано или поздно умрем, это неизбежно. Кроме того, он всего лишь тинка, — ответила Анито. — Он не личность. По-своему он был счастлив. Имел убежище в деревне. Если этот не вернется поскорее, его место займет какой-нибудь другой. Если так случится, этому придется жить в джунглях, пока его не съест хищник. Это глупый тинка. Ему не стать бейми. Перестань о нем беспокоиться. Он того не стоит.

— Но это нехорошо! — воскликнула Джуна, не в силах больше сдерживать гнев. — Зачем давать тинкам умирать? Почему не иметь меньше потомков? Тогда тинки не умирали бы.

— Но что бы мы тогда стали есть? — спросила Анито. — Если б у нас было меньше молоди, то и деревни стали бы меньше. Мы же не можем поддерживать существование деревень, не поедая свою молодь.

Джуна стала бежевой от отвращения.

— Вы едите свою молодь? — воскликнула она с ужасом.

— Конечно. И ты тоже ела нейри вместе с нами.

Джуна припомнила, как помогала разделывать огромных головастиков, которых аборигены разводили в прудах на дне дуплистых деревьев, вспомнила слегка похожий на сыр вкус их сырого мяса и только теперь поняла, что ела.

— О мой Бог! — Внезапно невероятно яркое видение ребенка, разделанного, как козленок, возникло в ее воображении. Она вспомнила и своего братишку, чьи крошечные пальчики цеплялись за ее руку, когда мать учила ее менять пеленки малышу. Тенду едят своих детей! Содержимое желудка поднялось к горлу и полетело с ветки прямо на землю. Укатонен коснулся ее плеча.

— Тебе плохо? — спросил он с беспокойством.

— Я ела детей! — громко выкрикнула Джуна. — Что же вы за люди! — Она повернулась и слепо бросилась в густую крону.

Джуна рвалась сквозь листву, пока ее нога не поскользнулась на мокрой ветке и она не повисла на одной руке над сорокаметровой пропастью. Только когда она подтянулась и уселась на ветке, Джуна смогла оглядеться. Где-то вдали перекликались какие-то животные. Сквозь путаницу ветвей сверху, шурша, падал лист, неспешно опускавшийся к земле. Джуна была одна-одинешенька.

«Что же дальше?» — подумала она. Она не знала, где находится, не знала, как вернуться к Укатонену и Анито. Она оглядела буйство листвы, с которой капала роса, и вдруг почувствовала стыд за реакцию своего организма. Но тут же видение освежеванного ребенка снова встало перед ее глазами, и она вздрогнула. Как тенду могли делать такое?!

И опять покачала головой. Она позволила себе забыть, что тенду — аборигены, что у них своя, чуждая ей культура. Она же биолог, она может назвать десяток примеров каннибализма, бытующего в природе. Надо принимать их такими, каковы они есть, какими бы ужасными и жестокими ни представлялись ей их обычаи.

Головастики — совсем не то, что человеческие дети, напомнила она себе. Они, надо думать, нисколько не разумнее обычных головастиков. С биологической точки зрения аборигены невероятно интересны. Никто и предположить не мог существования разумных видов, чьи способы размножения были бы столь же расточительны и безлики, как у устриц. Людям из Отдела Контакта с инопланетянами придется отказаться от уймы нынешних теорий культурного развития и начать заново.

Когда же у этих аборигенов зарождается разум? Надо будет порасспросить Укатонена и Анито, каковы их самые ранние воспоминания… Разумеется, если они когда-нибудь отыщут ее!

Джуна обвела взглядом кроны, разыскивая своих спутников, но не заметила и следа их. Она было подумала, не поискать ли ей пути назад самой, но тут же решила, что это только ухудшит дело. Ведь Укатонену и Анито куда легче отыскать ее, чем ей — их. Она взвесила в руке свою сумку для сбора еды. Пищи хватит и на сегодня, и на завтра. Кроме того, с ней компьютер. Она подождет тут до завтра. А если ее не найдут, пойдет к берегу и отдастся под сомнительное покровительство жителей Лайнана. Перспектива не слишком приятная, но все же лучше, чем заблудиться в джунглях.

Она нашла подходящее место и устроила из ветвей нехитрое гнездо. Затем взяла компьютер и принялась за работу. Углубившись в создание экспертной лингвистической системы, она обнаружила несколько интересных несоответствий грамматического характера. Вдруг шорох над головой Джуны заставил ее поднять глаза.

Это был все тот же тинка. Он прильнул к толстой ветви, наблюдая за ее работой.

— Уходи! — сказала она ему на языке кожи и одновременно сделала рукой прогоняющий жест. Тинка метнулся в гущу ветвей, оставив ее в одиночестве.

Джуна вздохнула, стряхнула дождевые капли с ресниц и снова огляделась. Где-то совсем близко кричала птица пууиит, жужжали насекомые, а незнакомая зверюга издавала душераздирающие вопли. Стайка ящериц объедала листья на соседнем дереве, а дождь равномерно барабанил по кронам. Джуна снова вздохнула, ощутив, какая она маленькая и одинокая в этой неизмеримой огромности леса.

— Черт! — пробормотала она, желая от всего сердца, чтобы Укатонен и Анито ее поскорее отыскали. Настроение работать пропало. Она выключила лингвистическую программу и вызвала запись своих любимых песен. И сама стала им подпевать. От долгого неупотребления ее голос стал хриплым и грубым. Аборигены считали голос Джуны либо неприятным, либо исключительно смешным, а потому она приобрела привычку молчать. Джуна закрыла глаза и вся отдалась музыке.

Песня кончилась. Джуна выключила музыку и попила воды, чтобы освежить охрипшее горло. Она не пела с той самой ночи, когда «Котани» ушла в гиперпространство. Да и одной Джуне не приходилось оставаться с тех пор. Каждую минуту — и во сне и наяву — она принуждена была проводить в компании тенду. Джуна включила еще одну песню — из самых любимых — старинный блюз. Сама-то она отнюдь не была одаренным певцом. Она обычно пела либо в собственной ванной, либо подпевала записям известных вокалистов. Но петь она любила, особенно если была одна.

Когда песня кончилась, Джуна открыла глаза и прямо перед собой увидела следившего за ней тинку — уши широко расставлены, голова повернута под углом, будто он с изумлением прислушивался к чему-то совершенно невероятному. При виде такого выражения Джуна громко расхохоталась, и ее смех стал еще громче, когда тинка в страхе бежал. Она подумала — а стоило ли ей отпугивать тинку, но потом решила, что пусть этим делом лучше занимаются Анито и Укатонен.

Она снова пустила музыку и пропела еще несколько песен, но после них ей снова захотелось пить.

Взглянув кругом, она увидела Укатонена и Анито, сидящих на той же ветке, где только что сидел тинка. Они рассматривали ее, насторожив уши, а их кожа от удивления и недоумения приобрела цвет фуксина.

Джуна выключила музыку и села, выражая позой свое раскаяние. Приятное времяпровождение кончилось, пора было приступать к работе. Надо думать, пройдет еще много времени, пока ей снова удастся побыть одной, когда она сможет вести себя, как обычное человеческое существо.

— У тебя что-нибудь болит? — спросила ее Анито. — Может, тебя полечить?

— Со мной все в порядке, — заверила ее Джуна.

— Тогда почему ты убежала? — спросил Укатонен.

Джуна покачала головой.

— Это трудно объяснить, эн, — сказала она вежливо. — Мой народ не ест свою молодь. Мы считаем это неправильным. Я была… — Она заколебалась, не зная, как продолжить и не находя слов для выражения обуревавших ее чувств. — Я думаю, я поняла, что ты чувствовал, глядя на лес, уничтоженный моими людьми. И мне тяжело принять то, что вы едите свою молодь. — Джуну опять затошнило, когда она подумала об этом. Анито и Укатонен вспрыгнули на ее ветку.

— Я думаю, мы не поняли друг друга, — сказал Укатонен. — Мы едим только головастиков, и то только тех, у кого нет передних ног. Как только вырастут передние лапы, их уже нельзя трогать.

— А что же с ними происходит потом? — спросила Джуна.

— В сезон наводнений они уплывают в джунгли. Те, что выживают, возвращаются к нам в виде тинок. Самых умных и самых лучших тинок старейшины отбирают и воспитывают как бейми. Затем бейми становятся старейшинами. Поняла?

— Думаю, да. Это очень отличается от того, как ведут себя мои люди со своей молодью. Мы редко за раз рожаем больше одного ребенка. Каждый из них поэтому нам дорог. Вот почему мне было так трудно принять, что вы… — Джуна замолчала, борясь с новым приливом тошноты, — едите своих.

— Мы едим только головастиков, — напомнил ей Укатонен. — А тинки и сами могут за себя постоять.

— Это тоже мне кажется неправильным. Мы заботимся о своих детях, пока они не становятся совсем взрослыми.

— Но у вас мало детей. А тинок много; даже за теми, которые живут в деревнях, и то не хватит времени ухаживать. Да это было бы и неправильно в отношении тех тинок, которые живут в лесу и ждут, когда же освободится для них место в дереве.

Джуна вздохнула. Этот разговор становился слишком трудным для понимания.

— Наши народы очень разные.

— Да, — согласился Укатонен, — очень.

Анито коснулась руки Укатонена.

— Нам пора двигаться, эн.

Укатонен высветил согласие.

— Мы поговорим обо всем этом как-нибудь потом.

Они подождали, пока Джуна собрала свои вещи, а затем втроем пустились в путь.

Тинка продолжал следовать за ними. На следующее утро, когда Джуна проснулась, она нашла у своих ног только что убитую ящерицу. Анито остановила ее, прежде чем она успела взять подарок.

— Это от тинки, — сказала Анито. — Если б ты приняла ящерицу, то только обнадежила бы его. — Она подняла ящерицу и перебросила ее через край гнезда. Они позавтракали оставшимся мясом и свежими фруктами, а затем двинулись в путь.

Примерно час спустя Анито поймала тинку. Укатонен опять приказал ему вернуться в деревню и отослал его туда с помощью крепкого подзатыльника.

И все равно тинка продолжал тащиться за ними. Анито и Укатонен швыряли в него гнилые фрукты и даже помет, но тинка отбегал подальше, чтобы оказаться вне досягаемости, и упорно шел по их следам. Наконец у них остался лишь один выход — мрачно сжать зубы и не обращать внимания. Борьба между упрямым тинкой и не менее упрямыми старейшинами была бы забавна, если б для тинки ставкой в ней не являлась его жизнь. Когда этот юнец пропадал из виду на день или около того, Джуна начинала тревожиться — не убил и не съел ли его какой-нибудь хищник. Теперь она уже не хотела, чтобы он повернул в Лайнан, и начала надеяться, что ему найдется место в деревне Анито. Не может же быть, что никто не пожалеет этого мрачного целеустремленного юнца и не возьмет его в ученики.

Однажды, когда Анито разделывала крупное, покрытое перьями животное, у которого голова напоминала голову оленя или другого травоядного жвачного, а ноги — птичьи лапы, Джуна спросила ее, не возьмет ли она тинку в ученики.

— Нет, я слишком молода, чтобы иметь бейми. Это было бы неправильно. Кроме того, я выбрала бы тинку из своей деревни.

— А как насчет других старейшин? Может, кто-нибудь захочет этого тинку!

Анито покачала головой.

— Вероятно, он даже на плотах не получит места. Его придется бросить, когда мы пойдем вниз по течению.

— Но он так смел, так решителен, — спорила Джуна, — наверняка это должно иметь значение.

— Он знал, как ничтожны его шансы, когда пошел за нами, — ответила Анито. — На такой риск идти глупо. Если он умрет, то сам будет виноват. Да и ты тоже — ведь это ты поощряла его пойти за нами.

Слова Анито больно укололи Джуну, и она отвернулась. Она была добра к тинке в Лайнане, она сделала глупейшую ошибку, принимая от него мелкие дары, так как видела в этом всего лишь ответную благожелательность. Невежество иногда хуже намеренной жестокости.

— Что же мне теперь делать? — спросила она.

— Не обращать внимания, как делала последнее время. Ничего другого сделать нельзя.

— А как насчет Укатонена? Он не возьмет тинку в ученики?

Уши Анито растопырились от удивления. Огоньки негодования ясно проступили на груди.

— Было бы просто грубо предложить Укатонену такое. Не делай этого. Поняла?

— Поняла, — кивнула Джуна.

— Это хорошо.

Через два дня, когда они шли по вершинам деревьев, на тинку напала большая ящерица. Услышав крики атакованного тинки, Укатонен и Анито бросили взгляд в том направлении и равнодушно пошли дальше. Джуна остановилась. Юный туземец сражался храбро — зубами и когтями, — но прорвать толстую кожу ящерицы не смог. Если ничего неожиданного не произойдет, тинка погиб.

Анито и Укатонен продолжали путь, как будто ничего не произошло. Анито обернулась и сделала Джуне знак поторапливаться. Тинка уже слабел. Он метнул Джуне молящий взгляд своих зеленых глаз. Она вспомнила, как толпились вокруг нее тинки, похожие на десятилетних ребятишек. Джуна сломила сухой сук и с криками и яростным воем бросилась на ящерицу. Та бросила тинку и прыгнула на другое дерево.

Джуна поймала маленькое тело в тот миг, когда оно уже падало с ветки. Тинка был весь залит кровью. На груди глубокие раны от когтей, на шее и плечах еще более страшные следы укусов. Она видела, как бьется главная кровеносная артерия под тонким слоем обнаженных мышц.

Джуна уже рылась в своей аптечке, когда почувствовала чью-то руку на плече. Это была Анито.

— Брось его, пусть ящерица получит свой обед, — сказала Анито.

Джуна поглядела на несчастного, залитого кровью тинку. Он понимал, что сейчас решается его судьба. Спасти ему жизнь — нарушение одного из важнейших правил Контакта: Джуна вступила бы в конфликт с культурой аборигенов. Ведь это было не человеческое дитя, и применять к нему человеческую шкалу ценностей она просто не имела права. Глаза тинки закрылись, голова безжизненно упала набок.

Джуна вспомнила, на какие жертвы шла ее мать, чтобы спасти Джуну и ее брата Тойво в воющем аду лагерей для беженцев. Она слышала об этом от отца и от своей тетки Анетты, она слышала и о том, что они делали, чтобы разыскать их. Без их любви и настойчивости сегодня в живых не было бы ни ее, ни Тойво. Она вспомнила, как сама воровала хлеб для Тойво, воровала у тех, кто, возможно, нуждался в нем не меньше, воровала только для того, чтобы выжил ее брат. Как может она предать этого маленького аборигена?

— Нет.

— Но ты должна, — сказал Укатонен.

— Не могу, — ответила Джуна. — Не могу, раз он последовал за мной. Он слишком смел, чтобы я могла позволить ему умереть.

Укатонен дернул подбородком, задумчиво глядя на тинку.

— Если он выживет, тебе придется взять его в ученики. Готова ли ты принять такой груз?

Джуна подняла глаза и прямо взглянула на аборигена. Как может она взять ответственность за другое живое существо? Она сама-то живет чудом. Кроме того, это будет серьезнейшее нарушение Протокола. Все остальные нарушения, которые она имела на своей совести, можно было оправдать — правила нарушались ради выживания. А это? Она покачала головой. Ни один специалист КСИ в здравом рассудке не сделал бы ничего подобного. Это бредятина целиком и полностью. Но она не может дать этому малышу умереть, и к черту все, что из этого получится! Тинка слишком смело дрался за свое право жить! Джуна уже все решила, и никакие трезвые рассуждения не смогут изменить ее решения. Это касалось такой сферы, куда правила Протокола не имели доступа.

— Да, я приму эту ношу, эй.

— Ты понимаешь, что ни я, ни Анито не можем лечить этого тинку? А если он помешает нам идти вперед, его придется бросить. Ты принимаешь это?

— Да, эн.

— Тогда ладно. Но спеши. Нас сегодня ждет дальний путь.

13

Пораженная до глубины души, Анито смотрела, как Иирин возвращается, чтобы вырвать тинку из зубов голано. Ее интерес возрос еще больше, когда та стала торговаться с Укатоненом из-за жизни какого-то ничтожного тинки. Действия этого нового существа казались Анито совершенно дикими. Ничего хорошего из них получиться не могло. Анито прямо-таки рвалась вмешаться и положить конец страданиям несчастного тинки, но Укатонен уже сказал свое слово, и оспаривать его решение она права не имела. Ей оставалось только надеяться, что тинка умрет от ран.

Тварь вылила на раны тинки какую-то прозрачную жидкость, которая тут же стала пузыриться. Любопытная Анито капнула одну капельку себе на ладонь. Жидкость жгла кожу, как укус огненной мухи. Затем Иирин взяла тонкую изогнутую иглу и еще какое-то устройство из мертвого камня и стала зашивать раны. Это было страшнее всего, что только могла вообразить Анито. От неимоверной боли тинка застыл, как в параличе. Иирин издавала тихие успокаивающие звуки, шедшие откуда-то из самой глубины горла.

— Лежи тихо, все будет хорошо, — сказала Иирин тинке. Судорожные движения тинки прекратились, но время от времени дрожь боли сотрясала тонкий костяк юнца, особенно когда игла Иирин вонзалась в его плоть. Время от времени у него вырывались жалобные звуки, похожие на стрекотание.

— Не сердись на меня, — шептала Иирин, вся охряная от жалости. — Я знаю, это больно, но ты бы истек кровью, не сделай я этого. Скоро все кончится.

Анито отвернулась. Смотреть на такое не было сил. Укатонен же наклонился, внимательно наблюдая за происходящим. Его кожа представляла сложную смесь пурпурного любопытства, пятен бежевого цвета, выражавшего отвращение, и оранжевого — цвета ужаса.

Анито коснулась его руки.

— Неужели ты не можешь остановить это! — молила она. — Она же его пытает!

— Иирин приняла на себя ответственность за тинку. Все, что она с ним сделает, — ее право.

— Но это же неправильно! — протестовала Анито. — Она моя атва, и я не могу выносить такого! Пожалуйста, останови это отвратительное действие. Убей несчастного тинку, пока еще есть время.

— Ты просишь моего суждения, кене? — спросил Укатонен. — А чем ты мне за него заплатишь?

Анито поглядела на тинку. Он лежал с плотно закрытыми глазами, а рот был широко раскрыт в безмолвном вопле муки. Она снова отвернулась; вид его страданий был непереносим.

Со стороны Иирин ужасная ошибка взять к себе тинку в качестве бейми. Как может она воспитать бейми, если она и себе-то пищи добыть не может? Как может она научить бейми стать мудрым старейшиной, когда она сама так невежественна? Все это сплошная нелепость! Новое существо — атва Анито, и она должна остановить ее любой ценой.

— Да, эн. Я прошу твоего суждения. Чего ты хочешь взамен?

Укатонен смотрел на нее. Глаза оценивающие, холодные.

— Ты уверена, что хочешь этого? Цена может оказаться слишком высокой.

— Да, эн. Ты можешь просить все, что захочешь.

— Что ж, хорошо. Цена — ты сама. Я хочу, чтобы ты стала энкаром. Хочешь ли ты, как и раньше, услышать мое решение?

Если Анито согласится, это значит, что она покинет Нармолом, покинет все, что знает и любит, и пойдет одинокой дорогой энкара. Это была огромная цена, и на мгновение она уже готова была отступить. Но потом она поглядела на тинку. Его руки корчились в когтях боли. Иирин уже кончила зашивать самую глубокую рану и теперь соединяла края кожи над пульсирующей артерией на шее тинки. Анито не могла позволить такому жестокому существу стать ситиком. Это был бы неслыханный грех.

— Да, да, — сказала Анито, не отводя глаз от скомканного болью тельца тинки.

— Хорошо. Я приму решение, когда мы остановимся на ночь.

— Но, эн…

Укатонен посмотрел на нее. Глаза совсем чужие.

— Да, кене?

— Но ведь тинка мучается сейчас!

Укатонен взглянул на тинку, протянул руку и вонзил шпору в его бедро. Тинка тут же потерял сознание.

— Этого достаточно.

Иирин подняла глаза.

— Я боялась, что вещи, которые останавливают боль у моего народа, могут убить тинку. Благодарю тебя за доброту. — И вернулась к своей страшной работе.

Анито вскочила и вскарабкалась на самый верх дерева. Она больше не могла смотреть на это гнусное убийство. Укатонен пришел за ней, когда Иирин кончила.

Они отправились в дорогу и прошли немалый кусок пути. Иирин вытащила веревки из двух охотничьих сумок и привязала к себе тинку, оставив руки свободными для лазанья. Вес тинки был невелик и почти не замедлял движений Иирин. Умение лазать по деревьям у Иирин невероятно возросло с тех пор, как два месяца назад они покинули Нармолом. Теперь она спокойно могла выдерживать ту скорость, которую устанавливал Укатонен. Но когда они добрались до ночлега, Иирин была изрядно измотана.

Несмотря на усталость, она сначала позаботилась о том, чтобы получше устроить тинку в гнезде, а уж потом занялась собственными делами. Этим она разрушила последнюю надежду Анито, что, может быть, Иирин надоест таскать такой груз и она бросит его. Они молча поужинали сушеными припасами и собранными в дороге фруктами и зеленью. Иирин попыталась дать тинке меду и фруктового сока, но он был без сознания и чисто рефлективно сделал только один глоток, когда несколько капель попали ему на вытащенный Иирин язык. Наконец Укатонен тронул ее за плечо и попросил подойти и сесть под светящимися грибками.

— Анито попросила меня принять решение, можно ли позволить тебе взять на воспитание этого тинку, — сказал Укатонен, став вдруг необыкновенно сухим и торжественным.

Иирин села. Ее лицо исказилось, как это бывало в тех случаях, когда она чего-то пугалась. Она стала охряной от тревоги, но через этот тон пробивались оранжевые и красные отсветы страха и гнева.

— Нет, эн, пожалуйста…

Укатонен поднял руку, останавливая Иирин.

— Помолчи. Я еще не принял решения. Многое должно быть сказано, прежде чем оно будет принято. Анито, пожалуйста, выскажи свои возражения против усыновления.

— Эн, Иирин — не тенду. Правильно воспитать тинку она не может. Она не может выполнить те физические действия, которые нужны для превращения тинки в бейми. Как же этот тинка станет бейми? Что случится с тинкой, когда вернется народ Иирин? Она же не может бросить собственного бейми! Это будет гораздо хуже, чем дать тинке умереть сейчас! Иирин легкомысленна и жестока, она согласилась взять на себя такое дело, сделать которого она не может. И в конце концов это всего лишь тинка, эн.

— Ты поставила ряд очень важных вопросов, кене. Что скажешь ты, Иирин?

— Я тоже считаю их важными, эн, и на многие из них у меня нет ответов. Я знаю, что этот тинка очень храбрый и очень настойчивый, и думаю, что существо с такими качествами должно жить, даже если ты, Анито, и все остальные тенду считаете, что это не так. Мой народ ценит такие качества, и они позволили нам продвинуться очень далеко. Я уверена, что все проблемы могут быть решены, если есть желание их решить. Все зависит от вас — от тебя, эн, и от Анито. Мне нужна будет ваша помощь, чтобы воспитать тинку. Почти все наши люди воспитаны не одним человеком, а несколькими. Иногда, чтобы поднять одного ребенка, требуется помощь многих людей.

У нас воспитание — долгое дело и очень большая ответственность. Наши дети при рождении совершенно беспомощны и остаются такими несколько лет. Тинки куда более самостоятельны, чем наша молодь. Я не могу обучить тинку тем вещам, которые необходимы тенду, но я могу заботиться о нем и защищать его, пока вы поможете ему стать хорошим тенду.

Укатонен погладил подбородок, глубоко задумался, а потом обратился к Анито.

— Что скажешь на это ты, кене!

— Я все равно думаю, что это неправильно, эн.

— А что бы ты сделала в том случае, если б тинка выздоровел?

Анито покачала головой.

— Не знаю, эн. Тогда бросить его было бы нехорошо. Тогда у него было бы право на Иирин. И нам пришлось бы его убить. Но все же это было бы куда лучше того, что сделала с ним Иирин сегодня. — Она помолчала. — Может быть, еще не поздно бросить его здесь? Какой-нибудь зверь найдет его и избавит от страданий…

Иирин стала ярко-оранжевой, она бросилась между тинкой и Анито.

— Нет!

— Это существо сказало, что не сможет воспитать тинку без нашей помощи, — продолжала спорить Анито. — Так почему же мы должны разрешать ей такое поведение? Как сможет тинка узнать, как нужно стать настоящим тенду, как он сможет узнать, как надо воспитывать собственного бейми? Если это существо возьмет себе тинку, он навсегда останется вне гармонии с другими тенду.

— Нельзя утверждать такое без проверки, — сказала Иирин. — И есть еще одна вещь, которую следует учитывать, эй. Мой народ и твой народ только начинают узнавать друг друга. Появится нужда в тенду, который понимает моих людей. Если я приму участие в воспитании этого тинки, он будет понимать моих людей хорошо. Такой тинка сможет быть мостом между нашими народами.

Анито взглянула на Укатонена, чьи уши от волнения встали торчком.

— Об этом я как-то не думал, но правильно ли возлагать такую ношу на плечи тинки, даже не спросив его, хочет ли он того?

— Нет, эн, — ответила Иирин. — Но ты наверняка сможешь спросить его об этом, когда он выздоровеет.

— Тинки становятся разумными только когда превращаются в бейми, — сказала Анито. — Тинка не настолько умен, чтобы понять то, о чем мы его спросим.

— Но ведь несправедливо бросить его здесь, когда он зашел так далеко, — протестовала Иирин.

— А разве справедливо разрешить ему жить, но лишить нужного воспитания? — отрезала Анито.

Укатонен поднял руку, прекращая спор.

— Я слышал достаточно. Вы сказали мне много такого, что требует обдумывания. Завтра утром я скажу, что решил.

Уши Анито насторожились. Она думала, что обсуждение займет больше времени. Илто часто разговаривал ночь напролет, прежде чем удалиться на обдумывание. Возможно, попросив о суждении, она совершила большую ошибку. А цена страшно высока. Туманная рябь печали окутала ее тело, когда она вспомнила о Нармоломе. Ей захотелось сию же минуту услышать знакомые звуки деревни, почувствовать ее запахи, увидеть людей, которых она знала почти всю жизнь, и уж во всяком случае — всю сознательную жизнь.

Она поглядела на раненого тинку. Определить без слияния его состояние просто невозможно. Она сильно сомневалась, что он перенесет ночь, и эта мысль опечалила ее. Она принесла огромную жертву ради кого-то, не имеющего даже будущего. Почему этот маленький тинка вызвал такой интерес? Может, Иирин права? Может, в нем есть что-то особенное? Рябь неуверенности покрыла кожу. Анито принялась рыхлить подстилку, готовясь ко сну.

Ворочаясь в груде влажных листьев, она увидела, как Иирин обрызгивает водой тинку и его постель. И вдруг вспомнила спокойный и нежный уход Иирин за ней самой, когда Анито болела. Кто знает, может, тинка и оклемается…

Ночь тинка прожил. Он все еще был бледен и без сознания, но кожа стала мягче и влажнее, чем была, — без сомнения, заслуга Иирин. Анито это одобрила. Иирин и в самом деле сумела позаботиться о своем приемыше, несмотря на свою ужасающую жестокость вчера.

Проснулся и Укатонен, умылся, облегчился через край гнезда. Потом сел у стенки и принял вид торжественного важного энкара.

— Я принял решение, — возвестил он. — Если тинка окажется достаточно сильным и выживет, несмотря да полученные раны, то Иирин сможет взять его себе в бейми. Анито и я будем учить Иирин, как правильно воспитывать бейми, и мы же научим его тем вещам, которых Иирин не знает. Когда Иирин придет время вернуться к своему народу, этот тинка станет моим бейми. Если тинка поправится, мы спросим его, согласен ли он с таким решением. Если он откажется принять Иирин в качестве своего ситика, тогда моя цена за помощь в выборе нового главного старейшины в Нармоломе будет место для этого тинки в деревне. Таким образом, ему не придется биться за место. И надо надеяться, что один из ваших старейшин, Анито, возьмет его в бейми. Есть ли у вас вопросы?

Анито покачала головой. Все это ей представлялось ошибкой, но она просила о решении и оспаривать его не могла.

— Нет, эй. У меня нет вопросов.

— Спасибо, эн, — сказала Иирин. — Я нахожу решение справедливым. У меня тоже нет вопросов.

— Хорошо. Тогда — едим и уходим. Низины уже затопляются. Нам надо попасть в Нармолом до начала миграций. А тинка замедлит наш поход.

14

Джуна подняла тинку и положила в импровизированную переносную колыбель. Он свисал с ее рук, как недавно убитая дичь. Даже веки не дрогнули, когда она подняла его. Может, спасение жизни этого тинки было и в самом деле ошибкой? Она подумала об этом маленьком туземце — таком напряженном и дрожащем от боли, таком мужественном, что боль вырвала у него всего лишь несколько слабых стонов. Ухо тинки высунулось сквозь сетку. Джуна осторожно заправила его обратно. Он заслужил право на жизнь. Лишь бы выздоровел. Может, спасать его жизнь с дипломатической точки зрения и было ошибкой, но она о своем решении не жалела.

Анито сделала ей знак. Пора выходить. Джуна подняла свой мешок и последовала за аборигенами на верхний ярус леса. Тинка весь день пробыл без сознания, с трудом проглотил кусок пережеванного плода и мед, который Джуна влила ему по каплям, когда они остановились на отдых. Тенду с любопытством наблюдали за ней.

Джуна подавила чувство гнева на аборигенов, которые не помогали ей заботиться о тинке. Нет, гнев тут плохой помощник. И без него у нее возникли напряженные отношения с тенду. Они очень расстроены ее вмешательством в судьбу тинки. Что касается экспедиции… Джуна покачала головой, стараясь не думать о тех статьях Протокола, которые она нарушила, взяв тинку на воспитание. Такие нарушения заслуживают серьезного наказания, возможно, даже увольнения, и отнюдь не почетного.

Два дня прошли, а тинка был все в том же состоянии. Усталость от таскания дополнительной тяжести начала сказываться на Джуне — она стала ходить медленнее, более неуклюже. Вечером второго дня Укатонен тронул ее за плечо.

— Тинка сильно нас задерживает, — сказал он. — Если завтра ему не станет лучше, тебе придется его бросить.

— Нет, — ответила Джуна. — Я его не брошу. Во всяком случае, до тех пор, пока он жив.

— Тогда мы бросим тебя. Анито должна вернуться в свою деревню. Наводнение уже затопило низины. Ее деревня скоро должна будет мигрировать. Я обещал ей, что мы доберемся туда вовремя, чтобы уйти вместе со всеми. Она ради тебя и без того сделала слишком много. И будет совсем неправильно, если ей придется провести сезон дождей совсем одной. Ты эгоистична, и вообще с тобой трудно. Время подумать о других, а не только о себе.

Вручив свой ультиматум, Укатонен отвернулся.

Джуна посмотрела на тинку. Неужели его придется бросить? Казалось, он пребывает все в том же состоянии, в котором был после того, как она зашила ему раны. Джуна делала для него все, что могла, но лучше ему не стало. Выбор ясен — или она бросает тинку, или ее бросают оба тенду. Одна в джунглях, без помощи туземцев, она не выживет. Придется идти с ними. Необходимость выбора рвала ей сердце.

Ночью Джуна почти не спала, мысль о неизбежной необходимости бросить тинку измучила ее. Утром она встала обессиленная и напряженная. Стала купать тинку. Случайно капнула ему воду на нос. Нос сморщился и чихнул. Тинка открыл глаза.

— Чудесно! — воскликнула Джуна и вслух, и на языке кожи.

Анито и Укатонен при звуке ее голоса оглянулись.

Тинка потянулся к фляге с водой. Джуна поддерживала его голову, пока он пил. Когда тинка напился, она накормила его теми мягкими желтыми фруктами, которых Анито вчера нарвала целый мешок. Тинка ел жадно, за два-три глотка целый плод.

Кто-то коснулся локтя. Анито. Она протягивала Джуне кубышку с медом.

— Смешай с водой и добавь соли. Это придаст тинке силу, — сказала Анито.

Джуна глядела на нее с удивлением, держа в руке сосуд с медом.

— Три дня назад ты хотела бросить тинку. Почему теперь помогаешь ему?

— Потому, что будет жить. Он доказал, что достаточно крепок, чтобы стать тенду. Давай я приготовлю смесь. Ее надо делать с умом, чтобы сработала хорошо.

Анито смешала мед с водой, добавила соли и пробовала смесь своей шпорой, пока не решила, что все как надо.

Тинка с жадностью напился живительной влаги, а потом закусил еще фруктами. Укатонен вернулся с охоты, неся двух среднего размера древесных ящериц и большую жирную птицу пууиит. Он вспорол горло одной из ящериц и дал тинке испить свежей крови. Сам же, пока тинка пил, нарезал мелкими кусочками печень птицы и второй ящерицы.

Теперь тинка пошел на поправку. Все утро Джуна несла его в колыбельке, но к обеду он уже ел сам и мог держаться на Джуне без всяких креплений.

Той же ночью, когда они кончили строить гнездо, Укатонен коснулся руки тинки, потребовав, чтобы тот смотрел то, что ему будут говорить. Затем он изложил тинке свое решение о его — тинки — судьбе.

— Это новое существо может усыновить тебя, но она не в состоянии обучить, как это сделал бы настоящий ситик. Анито и я поможем ей в твоем воспитании. Кроме того, лет через пять она покинет тебя. Тогда я стану твоим ситиком.

Тинка смотрел на Джуну, уши растопырились от изумления.

— Я должна вернуться к своему народу. У меня выбора нет, — сказала она.

Уши тинки тесно прижались к черепу, и он отвел глаза, явно огорченный словами Джуны. Укатонен снова коснулся его, и тот повернулся к нему.

— У тебя есть и другой выбор, — сказал Укатонен. — Ты можешь отправиться с нами в деревню Анито и ждать, не возьмет ли тебя к себе кто-нибудь из старейшин. Анито примет меры, чтобы тебе нашлось место среди деревенских тинок.

Тинка поглядел на Анито. Уши растопырены. Анито высветила на коже согласие.

— Я расскажу другим старейшинам, что ты храбр и силен, и весьма возможно, тебя кто-нибудь из них возьмет к себе. Возможно, это подтолкнет их на такой выбор.

— Это несправедливо по отношению к тебе, — вмешалась Джуна. — Ты заслуживаешь лучшего ситика, но я не могла дать тебе умереть.

— Ты понял выбор? — спросил Укатонен.

Уши аборигена задвигались вниз и вверх; такое Джуна уже видела — тинки выражали этим движением, что поняли отданный им приказ.

— Ты понимаешь, что когда это новое существо вернется к своему народу, твоим ситиком стану я?

Уши тинки прижались к черепу, он снова отвернулся; потом взглянул на присутствующих и начал быстро двигать ушами взад и вперед, выражая согласие.

— Ты понял, что должен повиноваться Укатонену и Анито так, будто они твои ситики, и должен слушаться их так же, как меня?

— Что же ты выбираешь? Деревню или это новое существо? — спросил Укатонен.

Тинка переводил глаза с Джуны на Анито, а с Анито на Джуну, а затем подбородком указал на Джуну. Он поднял свои руки, еще лишенные шпор, и протянул их к Джуне, как бы прося о слиянии.

Укатонен перевел глаза на Джуну.

— В последний раз спрашиваю тебя, согласна ли ты принять этого тинку как своего бейми?

Его вопрос был выражен в столь торжественной форме, что Джуне пришлось обратиться к Анито за переводом.

— Да, я принимаю этого тинку как своего бейми, — ответила она на самом официальном языке, который ей удалось вспомнить.

Укатонен повернулся к тинке.

— И тебя я спрашиваю в последний раз, согласен ли ты принять это новое существо в качестве твоего ситика?

Уши снова задвигались, свидетельствуя, что тинка на Джуну согласен.

— Решено. Официальная церемония состоится по прибытии в Нармолом, — сказал Укатонен, снова возвращаясь к обычному языку и обычной манере держаться. — Там, где мы недавно проходили, я видел дерево со зрелыми траттами. Идите и соберите их, а мы с Анито пока поохотимся.

Джуна и тинка вернулись с мешком, набитым доверху оранжевыми фруктами. Тинка нашел еще несколько побегов съедобного папоротника, а также набил сделанный из листа «фунтик» толстыми, злобно сопротивляющимися личинками жуков. Анито и Укатонен убили крупную наземную ящерицу с длинным подвижным рылом, всю черную, но с очень красивыми золотыми полосками на задней части тела. Джуна с такими уже встречалась: они стаями рыскают в подлеске, питаясь гнилыми фруктами, падающими с верхнего яруса леса.

Вечерняя трапеза превратилась в настоящий пир. Укатонен и Анито закармливали тинку всяческими деликатесами. Он ел, пока его животик не стал опасно круглиться. Оба старейшины тоже ели до отвала. Только Джуна была осторожнее с едой, особенно когда дело дошло до брыкающихся личинок жуков, которые, кстати, оказались весьма изысканным блюдом, обладающим очень оригинальным острым вкусом. Мясо ящерицы походило на телятину и тоже было необыкновенно вкусно.

На следующий день тинка уже мог идти самостоятельно и хватался за Джуну, только когда слишком уставал, чтобы выдержать заданный Укатоненом темп. В полдень под сильным дождем они пересекли сильно вздувшуюся речку. Она обозначала юго-западную границу владений деревни Анито. Анито окрасилась в радостную бирюзу и испустила громкий гулкий крик. Все замолчали и стали прислушиваться. Наконец издали донесся ответ. Анито вопросительно поглядела на Укатонена.

— Беги вперед. Мы пойдем за тобой, — сказал Укатонен, по коже которого бежала рябь улыбки, вызванная нескрываемым желанием Анито мчаться куда-то вдаль. Анито метнулась в листву и вскоре исчезла из виду, хотя ее громкие радостные крики были слышны еще долго. Джуне показалось, что она видит тень сожаления, омрачившую кожу Укатонена.

— В чем дело, эн? — спросила она.

— Ни в чем, — ответил он; его слова были обведены желтой каемкой раздражения. — Долгая дорога. Пора отдохнуть.

Они шли по вершинам деревьев под проливным дождем. Обширные пространства низин уже были затоплены. Вблизи реки даже нижние ветви деревьев ушли в воду. Идти приходилось осторожно. Ветви на кронах были покрыты массой кусающихся насекомых; встречались и ядовитые змеи, которые забрались наверх, спасаясь от поднимающихся вод.

— Скоро они уйдут к берегу, — сказал Укатонен. — Хорошо, что мы добрались сюда вовремя.

Часом позже треск ветвей возвестил о возвращении Анито.

— Я говорила с Хинато. Она известит деревню, что мы на подходе. Если поспешим, то будем там завтра вечером.

Укатонен улыбнулся готовности Анито мчаться дальше хоть тотчас.

— Мы постараемся. А ты иди, если хочешь, впереди нас.

Слова благодарности блеснули на коже Анито, когда она сломя голову помчалась в направлении Нармолома.

Укатонен взвалил мешок на плечи.

— Пошли, — сказал он, и они двинулись по следам Анито. Так и шли до темноты. Съели простой ужин из фруктов, сушеного мяса, меда и морских водорослей, а также соленой зелени. Укатонен выделил тинке порцию побольше. Тот глотал пищу, будто умирал с голода, несмотря на обильные обед и завтрак, а также куски, перехваченные на остановках для отдыха в пути.

— Можно подумать, он не ел несколько дней.

— Он выздоравливает и готовится стать бейми. И то и другое — важные причины, чтобы есть как следует, — сказал Укатонен.

— А как становятся бейми, эн!

— Обычно старейшина сливается с тинкой, чтобы преобразовать его, но ты не сумеешь этого сделать. Я произведу трансформацию за тебя.

— Спасибо, эй.

Энкар опустил глаза, потом посмотрел на Джуну.

— Я стану ситиком этого тинки, когда ты уйдешь. Так что это будет правильно, что я произведу превращение тинки.

— Я надеюсь… — Джуна начала говорить, но остановилась.

— Что? — спросил Укатонен.

— Мне так жаль, что я принесла вам столько забот. Будь я тенду, я не вернулась бы спасать жизнь тинки. Тогда я бы принесла вам меньше беспокойства.

— Жить трудно, смерть — легка, — ответил Укатонен. — Тинка смел и решителен. Если б ты была тенду, трудностей было бы меньше.

— А заботы о тинке, когда я уйду, эн, не станут для тебя тяжелой ношей?

— Очень легкой. Энкары иногда берут бейми. Этот тинка украсит мое одиночество, когда ты уйдешь. И за это я благодарю тебя.

— В чем дело, энкар? Что сделал ты, что заставляет тебя жить отдельно от всех тенду?

— Мы ходим от деревни к деревне и помогаем решать трудные вопросы, которые деревенские сами решить не умеют. Иногда, чтобы решить трудный вопрос, нужен чужой человек. Поэтому энкары не принадлежат ни к каким деревням. Мы всегда одни. — Энкар вонзил взгляд в бархатную тьму джунглей. Постоянный шорох дождя по листве звучал сейчас особенно громко. — Уже поздно. Мы сегодня прошли большой путь. Время спать, — сказал Укатонен. — Завтра выходим рано.

Этим тема была закрыта. Джуна пошла и легла возле тинки, зарывшись в свежую листву. Некоторое время она вслушивалась в звуки ночных джунглей. А потом тяжесть прошедшего дня опустилась на нее, и Джуна уснула. Укатонен разбудил ее до рассвета. Они съели скудный, наскоро приготовленный завтрак и вышли в путь, когда первые робкие пальцы рассвета еще только начали тянуться к земле сквозь густой и мокрый утренний туман. Когда они приблизились к деревне, Джуна начала замечать приметы более высокой степени антропогенного давления на природу в этой части леса: сучья деревьев отполированы касаниями рук и ног многих поколений аборигенов; объедены древесные папоротники. Месяца два назад она бы ничего этого не углядела. Ей эти места показались бы такими же, как весь остальной лес.

Несколько старейшин вышли, чтобы приветствовать путников, и проводили их до деревни-дерева. Когда они добрались до деревни, их встретили восторженные крики, Укатонена и Джуну украсили гирляндами из цветов и зелени. Даже на тинку надели гирлянду. Их умыли, а потом повели на торжественный пир, устроенный на огромной чашеобразной развилке дерева. Кожа Анито переливалась всеми красками, когда она слушала рассказы о всяких деревенских событиях. Она была счастлива, что снова находится среди своих.

15

— Время начинать превращение тинки, — объявил Укатонен вечером следующего дня.

Анито удивилась, уши насторожились. Она никак не думала, что обряд превращения в бейми произойдет так скоро.

Тинка уши растопырил, руки вытянул вперед, весь дрожит от волнения.

Укатонен протянул руку Иирин и вопросительно поднял уши.

— Иирин? — произнес он.

Иирин вспыхнула оранжевым, поняв, что от нее требуется.

— Ну пожалуйста, — молила она, — неужели это необходимо?

Укатонен кивнул.

— Ты изменила намерение насчет усыновления?

Тинка с тревогой наблюдал за Иирин. Анито подавила вспышку надежды. Может, новое существо пойдет на попятный? Это, конечно, будет для тинки трагедией, но вина все же ляжет на Иирин, которая спровоцировала его поведение.

Само усыновление все еще представлялось Анито ошибкой, но она не могла его отменить без поддержки всей деревни. Опротестовать решение энкара, который прибыл специально, чтобы избрать главного старейшину деревни, было вообще немыслимо; особенно с точки зрения тех старейшин, которые надеялись занять место вождя. Кроме того, подготовка к путешествию вниз по реке уже была в разгаре. У деревенских было своих дел по горло.

Анито колебалась и по другой причине. Если решение энкара по важному вопросу оказывалось ошибочным, он или она должны были расплатиться за это собственной жизнью. Если Анито доказала бы, что решение Укатонена неправильно, то ему надлежало покончить жизнь самоубийством. А кругом случилось уже столько смертей, что Анито ни за что не согласилась бы начать битву, которая могла бы кончиться гибелью Укатонена.

— Нет, — ответила Иирин, — я не собираюсь менять свое решение усыновить тинку, но я не хочу сливаться, если…

— Я понял, — сказал Укатонен. — Но разве ты не знаешь, что если ты берешь этого тинку в бейми, то тебе придется сливаться с ним?

— Да, — ответила Иирин, — но я не хочу сливаться, кроме тех случаев, когда это совершенно необходимо. Является ли это необходимым сейчас?

— Да, это необходимо. Ты согласна слиться?

— Да, эй.

— Тогда хорошо, — сказал он, протягивая руки. — Анито, ты присоединишься?

Анито высветила на коже согласие и соединилась с ними шпорами. В Иирин громко звучал голос страха подобно вибрациям туго натянутого каната, который кто-то неосторожно задел. Тинка жадно ухватился одной рукой за руку Укатонена, другой — за руку Иирин. Та подавила страх и тоже сжала руку тинки. Так они и соскользнули в глубину слияния. Укатонен старался облегчить тревогу Иирин. Когда она успокоилась, его эго вошло в тинку, обследуя все уголки этого еще не вполне созревшего организма. Анито отметила уже начавшийся процесс ухудшения состояния суставов, иммунной системы и ряда важных органов. Если бы тинка остался в Лайнане, он почти наверняка потерял бы место в деревне, проиграв его какому-нибудь более молодому конкуренту в течение ближайшего года.

Эго Укатонена обратилось к крошечным недоразвитым половым органам тинки, изучая их. Тинка оказался мужчиной, что опять-таки снижало его шансы в деревне, где еды мало сейчас и будет не хватать еще несколько лет. Неоплодотворенные яйца, отложенные бейми-самками, являются источником исключительно важных питательных веществ, необходимых для развития головастиков. В результате самки-тинки обладают преимуществами при отборе кандидатов в бейми. Ясно, что этому тинке оставалось только одно — поставить свою жизнь на кон в попытке упросить Иирин взять его к себе.

Укатонен продолжал изучать тело тинки. Излечивалось оно быстро. Укатонен занялся уже почти зажившими ранами, уничтожая ткани шрамов и вычищая последние кусочки тончайшей нитки, которой Иирин сшивала края ран. Впрочем, это была формальность — тинка не нуждался в особом врачевании. Его собственное тело было достаточно сильным, чтобы залечивать раны. Это был хороший признак.

Укатонен нащупал эго Иирин, соединил его с тинкой, связав их так, чтобы тело тинки приняло тело Иирин как тело ситика. Иирин поддалась этому, хотя Анито и ощутила, как шевельнулся подавленный страх нового существа. Анито ощутила и то, как эго тинки потянулось к Иирин, обволокло ее и успокоило, сливаясь с ее эго.

Пришла волна удовлетворения, говорившая, что Укатонен готов приступить к трансформации. Он влил в тинку сверкающий сладкий поток гормонов, запустивший механизм превращения. Этот поток излучал аромат жизни и надежды. Сильное чувство ностальгии охватило Анито. Она вспомнила, как проснулась после собственного превращения с ощущением этого незабываемого вкуса на губах. Ей показалось, что вот сейчас она откроет полузакрытые глаза и увидит заботливо склоняющегося над ней Илто.

Она вспомнила, как в ее мозгу вдруг впервые возникли настоящие мысли. Они были прозрачны и четки, совсем не похожи на туманные, испуганные воспоминания, оставшиеся со времени пребывания тинкой и уж совсем ничего общего не имеющие с невнятными ощущениями нейри. Сначала ей даже показалось, что это сам старейшина говорит с ней откуда-то из глубин ее головы, но потом ощутила собственные восторг, страх и удивление и поняла, что она-то и есть источник этого голоса.

Укатонен запустил механизм изменений, который заставит нейроны мозга воспроизводиться и делиться, который стимулирует рост этого маленького тельца. Он даст тинке и способность пользоваться языком кожи.

На этом Укатонен и остановился. На свет появился новый бейми, возникла частица будущего. Укатонен влил свою радость в процесс слияния, соединявший четырех участников превращения. Анито восприняла ее с восторгом, ее сомнения в правильности усыновления тинки были смыты мгновенной вспышкой счастья. Они поднимались куда-то ввысь, делясь друг с другом, обогащая друг друга восторженным ощущением бытия. Иирин была с ними, ее страх оказался начисто смыт всеобщей экзальтацией.

Затем Укатонен разорвал контакт. Иирин была так истощена испытанным слиянием, что вряд ли почувствовала, как ее уложили на охапку листьев. А затем и Анито, преисполненная чувства благодарности, скользнула на свое ложе и уснула.

Встав утром, Анито поела, напилась, умылась, а затем подошла к постели, на которой спал новый бейми. Она вонзила ему в руку шпору, чтобы посмотреть, как идут дела. Все было в норме. Если все пойдет и дальше так же, то через дня два его можно будет будить. Она оставила спящего и отправилась смотреть, что происходит снаружи. Там шел упорный сильный дождь, его струи водопадами стекали по стенкам дупла. Деревня кипела, все готовились к началу ежегодной миграции к берегу. Тинки и бейми бегали вверх и вниз по пандусам, перетаскивая корзины и сосуды в верхние склады и кладовые, где грядущее наводнение их не затронет.

Анито вышла к широкому пляжу, где жители деревни заканчивали подготовку к далекому и тяжелому путешествию к низовьям. Укатонен и Иирин помогали Нинто и ее бейми Бахе перевязывать веревками бревна плота. Со слабой рябью сожаления Анито приняла из рук Укатонена витую веревку. У нее накопилось множество долгов перед Нинто и другими жителями деревни, которые помогали собрать материал для этого плота, пока она совершала приятную прогулку в Лайнан. Если б не их помощь, ей пришлось бы остаться одной на весь сезон наводнений, и тогда бы она не смогла торговать там — в низовьях. А значит, у нее не было бы и товаров для обмена с горным народом в сухой сезон. А ей в эту поездку надо торговать особенно удачно и расплатиться с долгами прежде, чем Укатонен заберет ее с собой, чтобы сделать энкаром.

Времени оставалось мало. Через несколько дней этот пляж будет затоплен, а жители деревни начнут миграцию. Счастье еще, что у Иирин очень умелые руки и она соорудила приспособление, которое позволило им укрепить связки быстрее и лучше, чем это можно было сделать руками. С помощью Иирин плот был связан уже к вечеру. Это сэкономило Анито целый день, чтобы собрать товары, нужные для торговли.

Большая часть их состояла из запасов Илто плюс кое-что, сделанное ею самой или собранное во время их путешествия. Там было несколько клубков навощенной веревки, из которой она сплетет хорошие сети, пока они будут плыть к низовьям на плоту; несколько рыбьих ловушек, изготовленных из каменного дерева; целая коробка рыболовных крючков, вырезанных из кости. Запасы Илто содержали несколько больших сосудов с консервированными фруктами, две дюжины горшков меда из его деревьев на, и восемь фляжек пчелиного меду. Еще была водонепроницаемая корзина с сушеными травами и несколько связок хорошо просушенных стеблей тростника. В общем, не так уж мало; если торговать с умом, то хватит, чтобы расплатиться с долгами, которые накопились у Анито.

На следующий день Анито и ее помощники закончили укладку грузов на плоту. Когда это было сделано, все отправились смотреть на нового бейми. Его пятнистая кожа тинки теперь приобрела ровный светло-зеленый цвет. Спал он спокойно — дыхание ровное, глубокое. Укатонен соединился с ним.

— Готов к пробуждению, — объявил энкар, посветлев от радости.

— Пойду скажу деревенским, чтобы готовились. Мы сможем представить его на празднике отъезда сегодня же вечером, — предложила Нинто.

Укатонен дал согласие, и Нинто ушла. Иирин сидела в углу, забавляясь своим говорящим камнем. Укатонен задумчиво смотрел на бейми.

— Как мы будем его будить? — спросил он. — Иирин нуждается в нашей помощи, чтобы сделать все как надо.

— Не знаю, эй, — ответила Анито, сердясь, что Укатонен спрашивает ее об этом. В конце-то концов в эту ситуацию они попали из-за его решения. Он и должен сказать, как и что сделать. — Почему ты меня спрашиваешь? Я же никогда еще не будила бейми.

Укатонен поглядел на нее.

— Ты же собираешься стать энкаром, кене. Тебе предстоит отвечать на куда более трудные вопросы. Самое время подучиться немного.

Глаза Анито опустились. Печаль снова обрушилась на нее, когда она подумала об уходе из Нармолома и необходимости вести одинокую жизнь энкара.

— Да, эн, — сказала она. Анито очень хотела поинтересоваться, как долго он позволит ей быть в Нармоломе, но спрашивать не стала, боясь ответа.

На груди Укатонена появился раздвоенный знак раздражения.

— Ты теперь молодая старейшина, которая учится принимать важные решения. У меня есть серьезные причины спрашивать тебя о том, как и что надо делать. Это твоя деревня, ты знаешь местных людей лучше меня. Кроме того, дело касается и твоей атвы. Я снова спрашиваю тебя, кене, как мы будем будить этого бейми.

— Я думаю, — ответила Анито, — нам прежде всего следует спросить об этом Иирин. Это ее бейми. Она и должна принимать решения.

Укатонен согласился. Он застрекотал, чтобы привлечь внимание Иирин, а затем подозвал ее, предложив принять участие в разговоре.

Иирин страшно удивилась, когда ее спросили о том, как надо будить бейми.

— Не понимаю. Разве в этом есть что-то особенное?

Анито с трудом сдержала негодование по поводу невежества Иирин.

— Первое пробуждение бейми очень важно, — заговорил Укатонен. — Именно тогда вы находите друг друга. Это самое дорогое из наших воспоминаний. Равного этой минуте в мире нет.

— И как это делается?

— Бейми не проснется, пока ты с ним не сольешься. Это слияние исключительно важно. Во время него формируются узы между бейми и его ситиком. В этом слиянии они учатся узнавать друг друга. Созданные узы остаются неразрывными, пока ситик не умрет или не покинет деревню, — пояснил Укатонен.

— Но я не знаю, как это сделать! — воскликнула Иирин.

Укатонен протянул к ней руки шпорами вверх.

— Мы покажем тебе то, что ты должна знать.

Анито вложила одну руку в руку Укатонена так, чтобы шпоры оказались на одной линии. Затем протянула другую руку Иирин.

Иирин сначала заколебалась, а затем все же протянула руку, готовая к слиянию. Несмотря на этот жест, кровь Иирин просто закипала от ужаса. Анито удивилась — почему это Иирин так опасается показать, что боится. Они все равно почувствуют ее страх сразу же после начала слияния.

Иирин думала, что Укатонен немедленно примется за дело, но он выжидал, пока страхи Иирин не улягутся. Медленно, так медленно, что Анито даже не поняла, что происходит, Укатонен начал внушать Иирин спокойствие. Последняя же, судя по всему, о действиях Укатонена даже представления не имела.

Наконец Иирин погрузилась в глубокий транс. Укатонен стал выделять в ее организм новые химические соединения, которые должны были изменить ее настрой, стимулируя чувства гармонии, восторга и удивления. Вместе с настроением Иирин менялось и настроение Анито. Большую часть ощущений Анито Укатонен отфильтровывал из слияния, давая Иирин лишь свои мягкие толчки, побуждающие к изменению душевного настроя. Анито глубоко вздохнула, она постаралась открыть в себе источник спокойствия, который подавил бы ее собственный эмоциональный резонанс на действия Укатонена.

Подобное поведение было противно ее врожденным инстинктам. Гармония, возникающая при слиянии, основана на взаимодействии и постепенном срастании раздельно ощущаемых эмоций в некое единство, несравненно более глубокое, нежели каждый индивидуальный опыт. То, что делала сейчас Анито, было гораздо труднее. Надо было собрать все силы, чтобы контролировать свое поведение. Чувства Иирин приближались уже к экстазу. Медленно-медленно Укатонен снимал свой контроль, он позволял своим эмоциям растворяться в эмоциях Иирин. Анито старалась копировать действия Укатонена, мягко и осторожно вводя в слияние и свои эмоции, пока наконец вое трое не достигли эмоциональной общности.

Некоторое время они покоились в гармонии, давая Иирин время привыкнуть к новым ощущениям. Затем эго Укатонена как бы придвинуло эго Анито к Иирин. Он явно хотел, чтобы Анито что-то сделала. Тогда она придала слиянию легкий привкус недоумения. Укатонен ответил ей напоминанием о первом пробуждении. Анито поняла мысль Укатонена и позволила ему вести себя и Иирин к глубокой гармонии, предшествующей первому пробуждению. Странный аромат Иирин все резче ощущался аллу-а Анито. До нее дошел цвет присутствия Иирин, она почувствовала, как ее эго сливается с эго Иирин, и обнаружила, что воспринимает совершенно чуждые ей запахи, оттенки вкуса и чувства. Она поняла, что это странное существо сексуально находится в состоянии гона. Слияние возбудило Иирин. Анито инстинктивно скопировала сексуальную возбужденность Иирин и ощутила, как та отступает в страхе. Укатонен успел разорвать контакт прежде, чем ощущения пробуждения и страха успели соединиться.

Кожа Укатонена отливала металлическим блеском чистого золота, когда он вышел из контакта. Анито же ощущала какую-то непонятную эмоциональную незавершенность. Кожа нижней половины тела, особенно на ягодицах, чесалась и горела. Бросив взгляд вниз, она увидела, что ее ноги тоже отливают блеском золота. Это новое создание довело ее до состояния гона за много месяцев до времени его начала. Что касается Иирин, то ее кожа переливалась тонами от эротического золотого до оранжевого, выражающего крайнюю степень ужаса. Анито отвела глаза. Ей было стыдно, что она до такой степени потеряла над собой контроль.

Укатонен коснулся ее плеча. Она подняла на него глаза. Он протянул к ней руки шпорами вверх. От его близости у Анито кружилась голова. Она повернулась к нему спиной и ждала продолжения. Кожа сухая и горячая. Из горла вырвался брачный воркующий стон.

— Не сейчас, маленькая, — сказал Укатонен; знаки почти не читались на огненном сиянии кожи. — Сольемся. Я остановлю это.

Анито протянула руки. Вся ее кожа покрылась маленькими твердыми пупырышками. Прикосновение Укатонена в тот момент, когда он сжал ее запястья, вызвало столь острую реакцию, что еще один воркующий стон вырвался из ее горла. Затем они слились, и в ту же секунду волна прохлады омыла ее тело подобно воде горного ручья. Чувство незавершенной необходимости покинуло Анито столь же мгновенно, как и возникло, ее кожа стала опять гладкой; поводов для стонов как не бывало.

Укатонен прервал контакт. Анито открыла глаза и тут же окрасилась в лавандовый цвет, поняв, что течка внезапно кончилась. Она взглянула на Укатонена. Его кожа также приняла нормальный цвет. По ней бежала медленная рябь улыбки.

— Это было поразительно, — сказал энкар. — Что ты думаешь об этом?

Анито отвернулась.

— Пожалуйста, прости меня, энкар. Я совсем не хотела вести себя так…

Укатонен мягко повернул ее голову к себе.

— Не надо стыдиться, кене. Мой контроль над собой не нарушался так сильно с тех времен, когда я еще и энкаром-то не был. Если с Иирин все в порядке, то эти новые существа постоянно пребывают в состоянии гона. Так что это не твоя вина. Ты вела себя с исключительным самообладанием, особенно учитывая твою молодость. — Слабая рябь улыбки опять прошла по его телу. — И все же это было прекрасно. Теперь ты по крайней мере знаешь, чего можно ожидать в брачный сезон, и, возможно, не станешь опасаться и стыдиться потери контроля, когда для этого придет предназначенное время.

Джуна знала, что контакт прерван, но продолжала сидеть с закрытыми глазами. Как это прекрасно — снова оказаться одной в своей собственной коже. Это последнее слияние обострило ее ощущения, как бы уничтожив границы между нею и аборигенами. Испытанное острое наслаждение напугало Джуну. Вот, оказывается, как легко потерять контроль над собой! Ее лоно до сих пор хранило следы испытанного сексуального возбуждения. Тело горело, будто любовник все еще продолжал ласкать ее. Джуна открыла глаза. Кожа яркого металлического золотого цвета. Цвет эротического возбуждения? Вон и туземцы обзавелись той же окраской. Джуна усилием воли подавила вспышку паники. Неужели они собираются заняться с ней сексом?!

Анито взглянула на нее, потом на Укатонена. По ее коже бежали быстрые узоры, но угол, под которым видела ее Джуна, не позволял прочесть их смысл. Потом Анито повернулась к Укатонену спиной и странно присела, сильно изогнув спину. Ее движения и поза казались неприлично рефлекторными, животными, не такими, которые приличествуют разумным существам. Джуна попятилась от аборигенов, но они были слишком заняты друг другом, чтобы обращать на нее внимание. Укатонен коснулся руки Анито. Та издавала низкие воркующие стоны; потом повернула голову, чтобы посмотреть на него. Короткое слияние, и вот уже их кожа обрела свой обычный цвет.

Джуна расслабилась. Что бы там ни произошло между ними, но теперь все это было позади. Она вспомнила свои ощущения и вспыхнула от стыда.

Анито коснулась ее руки.

— Ты всегда такая или ты заболела?

— В каком смысле такая?

На плече Укатонена вспыхнула яркая золотая полоска.

— В этом, — сказал он, показав на полоску.

Джуна окрасилась в коричневый цвет, поняв, что он имеет в виду.

— Мой народ всегда немного… — Она напряглась, и на ее груди возник золотой квадрат, принесший ей почему-то ощущение тепла. — Когда мы встречаем кого-нибудь, кто нам нравится, мы можем стать очень… — Снова золотая полоска, но вдруг, вспомнив почему-то про Али, Джуна вся полыхнула золотом с головы до ног.

Уши аборигенов широко растопырились, и они обменялись изумленными взглядами, вдобавок окрасившись фуксином. Наклонившись вперед, они ошеломленно наблюдали, как сходит с Джуны золотой отблеск.

— А как обстоят дела у тенду! — спросила Джуна.

— У нас время гона наступает раз в году, хотя бывают иногда случаи, когда совокупление происходит и вне сезона, — сказал Укатонен. — А во время гона мы ничем другим вообще не занимаемся. Но если у твоего народа это происходит круглый год, то как же вам удается достигнуть хоть чего-то в других областях?

Джуна улыбнулась, вспомнив Педрейга с его непрерывным флиртом, вспомнив и собственное поведение в лучшие дни своего брака, вспомнив, что она чувствовала, целуясь с Али. Ее кожа тут же разгорелась, и она почувствовала, что вновь окрашивается в золото.

— Иногда это бывает трудно, но нам все же удается себя сдерживать. Я думаю, что у нас все это происходит несколько иначе, менее интенсивно и легче поддается контролю, чем у тенду. Большинство же животных на моей планете сходно с вами, у них гон продолжается короткое время, но очень интенсивно, а в остальное время ничего не бывает. Мой народ устроен иначе.

— Тебе, должно быть, очень трудно быть всегда в течке, пока твой народ так далеко? — спросила Анито.

Окраска тела Джуны стала темно-серой.

— Иногда. — Она отвернулась, стараясь удержать подступившие к глазам слезы.

Анито дотронулась до ее плеча.

— Мы можем чем-нибудь помочь?

Джуна качнула головой.

— Ты уверена? — спросил Укатонен. — Мы можем сделать так, чтобы ты не была в поре.

Джуна изо всех сил замотала головой, ее кожа приобрела ярко-оранжевый цвет ужаса.

— Нет, обойдусь.

— Ладно, — сказал Укатонен, — но вообще-то неприлично иметь течку вне сезона. Тебе надо научиться управлять собой.

Джуна кивнула.

— Я поняла.

— Хорошо, — отозвался Укатонен. — А теперь нам следует разбудить твоего бейми.

— Будет ли… Будет ли это похоже на прошлое слияние? — нерешительно спросила Джуна. — Мне не нравится, когда меня вводят в состояние гона.

Укатонен отрицательно покачал головой.

— Нет, это было бы нецелесообразно. Теперь, когда мы знаем, что ты находишься в поре, мы можем помочь тебе это заблокировать и исключить из слияния. Мы узнали о тебе достаточно, чтобы провести тебя через то, что ты должна сделать, чтобы разбудить своего бейми. Это слияние будет легче и приятнее, но все пройдет хорошо, если ты не станешь бояться.

Джуна криво усмехнулась.

— О такой вещи легко просить, но ее очень трудно выполнить.

— Это я знаю, — отозвался Укатонен, — но тебе надо помнить, что все, что ты ощущаешь во время слияния, ощущает и твой бейми. Дашь ему страх, и он испугается, дашь ему ощущение счастья и сердечного привета, и он разделит это с тобой.

— Когда мы начнем? — спросила Джуна.

— Надо делать немедленно, — вмешалась Анито. — Там уже готовятся к празднику, чтобы приветствовать нового бейми.

После быстрой трапезы из фруктов, меда и сушеного мяса они уселись вокруг охапки листьев, на которой спал бейми. Бейми лежал тихо, без движения, как мертвый. Только слабая дрожь ноздрей указывала Джуне, что он все-таки жив.

Джуна подумала, как глубоко она позволила себе вмешаться в культуру тенду, чтобы спасти этого малыша. Ей грозили серьезные кары, возможно, даже полное крушение карьеры. Впрочем, переделывать что-либо уже поздно. Придется жить с последствиями собственного своеволия.

Джуна встала и протянула руки шпорами вверх.

— Я готова, — сказала она. — Давайте будить моего бейми.

Они образовали круг, в центре которого лежал спящий, взялись за руки чуть пониже локтя, готовые к слиянию.

— Первое слияние с бейми сделало ваши тела родственными друг другу, — произнес Укатонен. — Это же слияние сделает вас родственными эмоционально. Старайся думать о вещах, которые формируют прочные узы. Если ты почувствуешь страх, он эти узы ослабит. Избегай мыслей о нересте. Они только смутят бейми, а нам будет труднее помогать тебе. Поняла?

Джуна закрыла глаза, набрала в грудь воздуха, стараясь подавить глубоко спрятанную тревогу. Она не имеет права позволить своему страху затруднить пробуждение ее ребенка.

— Я готова, — сказала она наконец.

Джуна чувствовала, как соскальзывает в слияние. Бейми спал совсем близко. Могучее эго Укатонена покоило и направляло ее. Она чувствовала и присутствие Анито, смотревшей на них и хранившей их покой. Укатонен проводил ее собственное эго в тело бейми. Сначала ощущение тонкой преграды, а потом — освобождение, будто она прошла сквозь стенку огромного мыльного пузыря и сразу оказалась в спящем теле бейми. Бейми был замкнутым, отдельным, скрученным, как туго сплетенный узел. Джуна проникла в этот темный немой мир, мир, где действовали лишь осязание, обоняние и вкусовые ощущения. Тут она остановилась, не зная, что делать дальше.

Ты должна приветствовать его, говорил Укатонен. Но как этого добиться?

Джуна чувствовала, что эго Укатонена торопит ее. Оно ждет от нее действия. Она потянулась к спящему, обволакивая его замкнутое на самого себя эго, посылая ему ощущения тепла, впечатления от солнечных лучей, падавших когда-то на ее кожу, воспоминания о тускло просвечивающем сквозь прикрытые веки красном сиянии светила… тепло, спокойствие, радость. Туго стянутый узел сознания бейми чуть-чуть распустился. Волна одобрения, исходившая от Укатонена, омыла Джуну. Она действует верно. Ободренная Джуна позволила себе новые воспоминания: вот она лежит в постели, ей тепло и уютно, здесь она в безопасности, здесь она дома, голос матери напевает ей песню, у постели горит свеча, теплым светом освещая темное лицо матери. Пятнышко покоя в непредставимом ужасе лагерей беженцев.

Начавший уже было развязываться узел, которым был ее бейми, снова стянулся при мысли о лагерях.

«Нет! — напомнила она себе. — Никакого страха! Думай о радостном, о встрече!»

Она снова вернулась к солнечному теплу. Ее отец отыскал Джуну и ее брата в лагерях беженцев. Как крепко объятие его рук! Он вернул ее домой, в тот дом, где всегда много еды, где всегда есть кто-то сильный, кто может защитить от беды. Джуна ощутила, как снова расслабляется эго бейми. Она вспомнила, как убирают виноград на их ферме, как смирные лошадки стоят под молочным отфильтрованным солнечным светом; их хвосты машут скорее по привычке, нежели от желания отогнать оводов. На спутнике оводов не бывает. Джуна вспомнила, как срезаются тяжелые виноградные кисти, почувствовала, как складывает их на дно корзины, какой сильный пьянящий запах разносится вокруг, когда она вываливает содержимое корзины в повозку. Сбор винограда — всегда огромная радость. Работа в винограднике обеспечивала жизнь семьи. Она же давала Джуне возможность ощутить свою силу и ловкость. Она вспомнила, как вела в сарай лошадей, ощутила их крепкий добрый запах и чистый запах сена. Она верит лошадям. Они большие, сильные, спокойные. И они тоже верят ей.

Вспомнила она и запах амбара, который тут же вызвал воспоминание о ее первом любовнике — Поле, сыне соседа, о его белой коже, зеленых глазах и черных как вороново крыло волосах. Впервые они лежали именно в этом амбаре.

«Не надо секса!» — напомнила она себе сурово, когда уловила тревогу Укатонена.

Хотя это и нелегко… Так много счастливых воспоминаний связано у нее с любовниками. Она припомнила свое венчание, свое вступление в групповой брак, то, как прекрасно чувствовать себя членом большой сильной семьи. Вспомнила любовь, которую чувствовала тогда, любовь до разрыва сердца. Эта любовь наполняет ее и сейчас. Как хорошо, как радостно знать, что тебя ждут, что тебя готово приветствовать столько народу! Она окружила этой любовью, как покрывалом, тело бейми.

«Привет тебе, малыш, — подумала она. — Привет и любовь».

И тогда она вспомнила, как родился ее брат Тойво. Мать протянула ей его, и крошечные пальчики крепко ухватились за палец Джуны. Такая сила в такой крошечной ручке! Его глаза открылись, и он взглянул на Джуну как будто сквозь туман, и она почувствовала внезапный прилив любви к этому чудесному и удивительному существу, которое — ее брат!

Она припомнила, как смел был тинка. Такой маленький и беспомощный и такой отважный и упорный в своем решении следовать за ними. Она опять вспомнила пожатие крохотной ручки своего брата — маленькой и неожиданно сильной.

«Привет тебе, малыш», — снова подумала она о бейми. Она чувствовала, как распускается узел, как тянется к ней бейми. Она ощутила его любовь, его радость, его изумление. И все это накладывалось на решимость и силу, которые завели его так далеко.

«Какой ты смелый, — подумала Джуна о бейми, разделяя с ним чувства восхищения и гордости, сопровождающие ее мысли. — Какой сильный!»

Где-то там — на фоне происходящего — она чувствовала одобрение Укатонена и Анито. Она еще ближе придвинулась к бейми. Их руки слились в тесном рукопожатии. Она знала, как удивлен бейми своим пробуждением. Сама же Джуна никогда не ощущала ничего равного этому контакту. Даже ощущение ручки братишки, даже любовь матери, даже сила ее отца, даже радость брака — все это бледнело и казалось далеким в сравнении с этим единением.

Бейми потянулся к ней. Он ощутил ее любовь, а потом пошел дальше и проник в ее одиночество. Она явственно ощущала, как он удивлен, как старается понять, разобраться. Он спрашивал ее о чем-то.

В ответ Джуна позволила своему эго слиться еще теснее с эго бейми в этот момент единения, поверив в него до конца.

И почувствовав его нежное доверчивое эго, приникшее к ней, Джуна вдруг поняла — она больше не одинока! Ей все еще хотелось быть среди людей, очень не хватало горячей ванны и горячей еды, но печаль и тоска, которые терзали ее из-за одиночества, исчезли. Наконец-то она стала частью чего-то в этом чужом мире.

Анито вышла из контакта. С минуту она сидела — надо было опомниться после аллу-а такой интенсивности. Потом открыла глаза. Иирин держала руку бейми, но не ради контакта, а просто — чтобы дотронуться. Бейми открыл глаза и, взглянув на Иирин, стал ярким, счастливым, голубым. Иирин протянула к нему свободную руку и мягко коснулась его плеча.

— Я рада тебе, — сказала она на языке кожи.

Цвет бейми стал еще ярче. Глаза сузились, он весь напрягся. Затем на его груди медленно появились три лохматые черные полоски. Он старался сказать «да». Потом сделал еще одну попытку.

— Да. Рад, — произнес он. Символы стали увереннее. — Мой ситик.

— Да, — ответила ему Джуна. — Я — твой ситик, ты — мой бейми.

— Хорошо, — отозвался он и закрыл глаза.

Иирин с испугом поглядела на Укатонена и Анито.

— С ним все в порядке?

— Да, — успокоил ее Укатонен. — Просто устал. Вначале все бейми такие. Ему нужна еда. И нам тоже. Это было исключительно сильное слияние. Ты действовала хорошо.

Анито встала.

— Пойду попрошу Нинто принести нам еды.

Анито радовалась возможности побыть одной, чтобы спокойно оценить то, что только что произошло. Она сама никогда не участвовала в ритуале пробуждения бейми, если не говорить о своем собственном, но тем не менее была совершенно уверена, что это пробуждение было необыкновенным. Она никогда не испытывала столь сильного слияния, даже со своим ситиком. У нового существа такие мощные и такие странные эмоции. Их индивидуальность и их сила пугали Анито.

Она остановилась, чтобы передохнуть. Оглядев дугою, заметила деревенских, которые взволнованно наблюдали за ней и обменивались репликами. Она тут же принялась карабкаться вниз, не желая, чтобы селяне почувствовали, как истощена она после ритуала пробуждения.

К тому времени, когда она достигла комнаты Нинто, в ее ушах гулко колотилась кровь. Она» вошла в дверь и тут же, почти лишившись сил, прислонилась к стене.

Нинто разделывала большую тушу куйяна. В этом ей помогали ее бейми и пара тинок. Кровь животного забрызгала Нинто с головы до ног. Уши Нинто тут же поднялись в тревоге — она увидела состояние Анито. Она протянула гостье сосуд с медом и фруктовым соком.

— Пей, — сказала Нинто. — Тебе станет лучше.

Анито приняла сосуд, одновременно высветив символы благодарности и извинения. Она жадно пила, сок капал через край сосуда.

— Трудно было? — спросила Нинто. — Какие-нибудь неприятности с бейми!

Анито уж было приготовилась покачать головой, но остановилась.

— Нет, никаких неприятностей, просто все очень странно и очень интенсивно. А бейми хорош. Сразу же заговорил.

— Это прекрасно, — ответила Никто, и ее цвет показал, какое сильное облегчение она испытала. — У меня еда готова. Отдохни и поешь. Потом я помогу отнести тебе все наверх.

Анито высветила согласие и благодарность.

— Кроме того, — сказала Нинто, — мне очень хочется посмотреть на вашего бейми.

Анито улыбнулась.

— Этого хочет вся деревня. Надеюсь, они не заметили, как я устала.

— Ты выглядела хорошо, пока не вошла в дверь. Ну-ка, — сказала Нинто, протягивая ей желтый банья и завернутый в лист кусок кайю, — ешь и отдыхай.

Анито села у стены и впилась зубами в банья. Сначала она откусила кусочек его кожуры, обладавшей резким, почти горьким вкусом, а уж затем кусок сладкой мучнистой сердцевины. Получилось изумительно вкусно. Прикончив банья, Анито выплюнула косточки в ладонь, чтобы разбросать их во время плавания по реке. Лозы банья встречались редко. Она чувствовала, как сладость фруктового сока и банья вливаются в кровь, восстанавливая истраченную энергию. Анито раскрыла пакет с кайю. Крахмалистые семена приправлены кровью тайры, кусочками морских водорослей и мелко нарубленным мясом. Анито стала бирюзовой от наслаждения, доставленного таким деликатесом. Она быстро доела угощение и слизнула с листа прилипшие к нему крошки, ужасно жалея, что все так быстро кончилось.

Нинто заискрилась смехом.

— В корзине с едой есть еще кайю, обжора. Ты сможешь поесть, когда мы отнесем корзину остальным.

Анито схватила корзину и повесила ее через плечо.

— В таком случае пошли. Наверняка они тоже голодны.

Когда Нинто, Анито и несколько тинок спускались в комнату Анито, деревенские уже тащили корзины с едой и листьями, приготовленные для праздника встречи нового бейми и предстоящего отъезда вниз по реке. К тому времени, когда будет готов пир, им тоже необходимо быть готовыми.

Один из местных бейми, увидев затуманенный взор Анито, высветил ей «поздравляю» огромными яркими символами. Анито пригляделась — это была Пенни. Ее радость была совершенно понятна: она означала, что Пейни теперь уже не самая юная из деревенских бейми, теперь есть кто-то ниже нее по статусу. Анито почувствовала, что в ней поднимается гнев. Это не ее следовало поздравлять. За нового бейми в ответе Иирин и Укатонен. И ей придется разъяснить это всем деревенским.

Укатонен и Иирин радостно приветствовали появление еды. Они тут же разбудили задремавшего бейми. Он жадно ел и пил. Анито улыбалась, глядя на то, с каким интересом он рассматривает все окружающее.

— Я помню, какой вкусной мне показалась еда в первый раз после пробуждения, — вспомнила она. Остальные тенду согласились с ней, слова их были окрашены ностальгией по тем давно прошедшим временам, когда они сами пережили превращение.

— А я все время испытывала голод, — сказала Нинто. — Мой ситик даже жаловался на то, что ему все время приходится ходить на охоту.

— А я вырос почти на ладонь за первый месяц, — вспомнил Укатонен, уплетая плод банья. — Зато прошла целая неделя, пока я научился составлять слова. Все боялся начать.

— Я думала, трансформация завершается сразу, — вмешалась Иирин, прервав поток воспоминаний. — Он будет еще меняться?

Бейми, глаза которого не отрывались от Иирин, стал бледно-оранжево-розовым и перевел взгляд на Укатонена.

Уши Анито насторожились, и она подавила в себе прилив раздражения по поводу невежества Иирин.

— Превращение полное, — объяснила она, — но твой бейми вырастет еще ладони на три-четыре за следующий год. И все время будет голоден. Тебе придется побегать, пока насытишь его.

— Но я так мало знаю! — воскликнула Иирин. — Я не умею охотиться и не знаю, что можно есть, а что нельзя.

— Вот и пришло время учиться этому, — ответил Укатонен. — Я помогу тебе по возможности, Анито — тоже. Ты ее атва, и она должна о тебе заботиться. Но, — продолжал он, заметив вспышку протеста Анито, — ты тоже должна научиться нести свою долю ответственности, Иирин. Ты ведь теперь что-то вроде тенду. Умеешь думать самостоятельно. И есть предел тому, что должна делать для тебя Анито.

— Я понимаю большую часть того, что ты говоришь, эн, но я до сих пор не знаю, что такое атва. А я не могу соглашаться с тем, чего не понимаю.

Укатонен погладил подбородок, обдумывая ответ. И он, и Анито уже пытались объяснить это Иирин, но потерпели неудачу.

— Что ты знаешь об атвах? — спросил он.

— Я знаю, что каждый тенду имеет атву или принадлежит к какой-то атве. Знаю, что многие растения и животные — часть атвы. Знаю, что есть много правил, касающихся атвы, что многие животные или растения не могут употребляться в пищу из-за этих правил.

Укатонен кивнул.

— Каждый старейшина выбирает себе часть мира, за которой он будет присматривать. Эта часть мира и есть его атва. Он заботится о том, чтобы эта часть мира находилась в гармонии и в равновесии с другими частями мира. Твой народ — новая часть этого мира. Анито избрана, чтобы присматривать за этой новой атвой. Она должна привести твой народ в гармонию с миром. Теперь ты поняла?

— Думаю, что поняла больше, но не все, эн. Я не растение и не животное. Я человек, личность. То, чего хочу я или мой народ, должно быть выслушано.

Уши Анито прилипли к голове от удивления.

— То, что ты утверждаешь, — невозможно. Ты ешь, ты пьешь, ты испражняешься. Как ты можешь утверждать, что ты не животное?

— Да, — ответила Иирин. — Я животное, мой народ — животные, но мы отличаемся от других животных тем, что изменяем мир, в котором живем. Мы создаем вещи.

Уши Анито растопырились. Это новое существо, видимо, верит, что оно не зависит от мира, в котором живет!

— Другие животные тоже изменяют мир, — сказал Укатонен. — Даже растения привносят в него изменения.

— Но ваш народ и наш народ отличны от прочих животных. Мы решаем, как менять мир. Кроме того, ваш мир теперь не один. Ваш мир и наш мир соприкоснулись, и они будут изменять друг друга. А наши миры очень разные.

— Тем больше оснований, чтобы кто-то приглядывал за вами, направляя изменения.

Иирин покачала головой.

— Все не так просто. Это не такое дело, которое может осуществить один человек.

— Анито будет первой из многих. Я надеюсь, что твой бейми тоже изберет твой народ в качестве своей атвы, когда станет старейшиной.

Анито наклонилась вперед.

— А как твой народ держит в равновесии свой мир? — спросила она.

Иирин покачала головой.

— Не уверена, что смогу объяснить. Мой народ и твой народ слишком различны…

В эту минуту раздался гулкий звук, вызванный ударами по опорным корням дерева. Это означало, что пир начинается. Вошла Нинто с охапкой венков. Анито помогла украсить ими головы Иирин и ее бейми. Взяв венок, связанный из цветов и украшенный множеством нитей из сверкающих и переливающихся голубых жуков, они водрузили это сооружение на голову Иирин. Ядовитые железы на спине Анито напряглись, когда она заглянула в странные, глубоко посаженные глаза Иирин с их маленькой коричневой радужкой и крохотными круглыми зрачками. Анито припомнила странные эмоции, возникшие в ней сегодня при пробуждении бейми. Сможет ли она когда-нибудь привести это странное существо в гармонию с миром? Она поглядела на нового бейми. Всюду, где только появляется Иирин, всюду возникают сложности. Может, было бы лучше, если бы это существо умерло до возвращения своего народа? Может быть, ее народ тогда оставил бы в покое народ Анито? И тогда она могла бы вернуться к жизни простой деревенской старейшины?

— Спасибо, — сказала Иирин, когда Анито кончила поправлять венок на ее голове.

Анито отвернулась. Иирин поломала ее жизнь, но несмотря на это, было в этом существе что-то, что влекло к себе Анито. И как было бы хорошо, если б этого не было!

Джуна последовала за Укатоненом и Анито вверх по дуплу, направляясь на праздник. Шел сильный дождь. Ее венок уже успел пропитаться водой и здорово отяжелел. Она попыталась не думать о нанизанных на веревочки жуках, которые щекотали ей шею и спину. Ей показалось, что они шевелятся, ее передернуло, и венок сдвинулся назад. Ей понадобилось напрячь всю волю, чтобы не сорвать его с головы.

Насекомые никогда не принадлежали к числу любимцев Джуны. Как биолог она предпочитала более крупных животных, особенно млекопитающих. Джуна тяжело вздохнула. Не на ту планету она попала. На этой планете к млекопитающим ближе всего стояли теплокровные сумчатые птицы, жившие на северном континенте. Она улыбнулась, вспомнив крупных глупых травоядных птиц, покрытых пятнистым взъерошенным оперением. Если исключить их противную привычку извергать содержимое своих желудков на любой испугавший их предмет, то они казались глупыми, но очаровательными; особенно их малыши, высовывавшие свои головенки из сумок, обращенных отверстием назад.

Обязательно надо будет закаталогизировать насекомых из ее головного убора, когда найдется свободное время. В последние месяцы проблемы выживания настолько вышли на первый план, что было не до науки. Ее долг перед коллегами требовал, чтобы она начала что-то делать и для них. Вообще было бы хорошо иметь за спиной солидный научный багаж к тому времени, когда станет известно, что она усыновила ребенка аборигенов.

Она оглянулась на своего бейми, взбиравшегося вслед за ней по дуплу. Ему нужно дать имя. А как тенду называют своих бейми! Надо будет спросить Укатонена и Анито, когда они сядут пировать. Все имена тенду имеют в основе смысловой знак. У бейми только один знак. У старейшин — два, у Укатонена — три. Джуна была почти уверена, что таким образом обозначается ранг тенду или его положение в обществе. Ее собственное имя не имело дополнительных слогов. Интересно, что это означает в смысле ее общественного положения? Может быть, она всего лишь приемное дитя Анито? А возможно, это и ничего не значило, поскольку она не тенду?

Вот и выход из дупла. Когда они вышли под проливной дождь, их встретило громкое поздравительное чириканье. Джуна осмотрелась. Старейшины и их бейми сверкали самыми радостными тонами. На мгновение ей почему-то показалось, что они находятся на странном биолюминесцентном острове, населенном троглодитами. Она улыбнулась этой дикой мысли и высветила на груди слова благодарности.

Анито и Укатонен сели. Джуна еще колебалась, не зная, куда ей надлежит садиться. Бейми взял ее за руку, подвел к месту на возвышении и сел рядом с ней.

— Я помогу тебе, — произнес он маленькими символами на тыльной стороне ладони. — Ты мой ситик. — Символы были немного размытые, но читались легко. Он научился владеть своей кожей очень быстро.

Джуна поняла, что ее бейми уже не ребенок. Он прожил несколько лет в джунглях — один, без всякой защиты. Ему пришлось сражаться с другими тинками, чтобы завоевать место в деревне Лайнан. Он все поставил на кон в отчаянной, невероятной игре, которая могла стоить ему жизни. Он уже знал лес и свой народ лучше, чем она может рассчитывать узнать когда-либо. Чему же она сможет научить этого маленького аборигена? Она положила свою ладонь рядом с его ладонью. Сконцентрировалась, чтобы слова появились на том же месте, что и у него.

— Я постараюсь стать тебе хорошим ситиком.

Тинка, который подавал еду, приглядывался к новому бейми, как будто хотел понять, как это тому удалось попасть в число избранных. Несмотря на недавнюю трапезу, бейми ел очень много. Джуна тоже успела проголодаться. Слияние всегда усиливало потребность в еде, особенно хотелось крахмалистой сладкой пищи. Очевидно, слияние сильно отражается на метаболизме.

Дождь чуть-чуть ослабел к тому времени, когда все кончили есть. Приготовленную пищу подавали в закрытых корзинах, только фрукты лежали прямо под дождем. Джуна подобрала последние кровавые кусочки мяса и зелени со своего листа, надеясь, что банкет близок к окончанию. Это был долгий день, полный разнообразных событий.

Анито подтолкнула ее. Когда Джуна подняла глаза, то сразу увидела, что жители деревни смотрят на нее с ожиданием.

— Они ждут, чтобы ты говорила, — сказала Анито.

— А что я скажу?

— Поблагодари за угощение, представь своего бейми. Сделай слова большими и постарайся говорить торжественно. Насколько сможешь. Не бойся, они многого не ждут. Все, что ты сделаешь, на них произведет впечатление.

— Это ж надо, — сказала вслух Джуна и поднялась.

Она поправила свой промокший головной убор и оглядела ожидающих аборигенов, озаренных бледным светом корзинок с грибками и еще более слабым сиянием, исходящим из дупла. Аборигены смотрели на нее, не шевеля ни единой мышцей.

— Спасибо вам, — сказала она, тщательно выбирая самые торжественные символы. — Я никогда за всю свою жизнь не видела такого прекрасного праздника. Деревня Нармолом приветствовала моего бейми, выказав при этом большую доброту. Я надеюсь, что вы найдете моего бейми смелым, и уверена, что вы поможете ему учиться.

Джуна села. Речь была ужасная, она даже на самый неопытный слух звучала неадекватно событию, но тенду приветствовали ее рябью одобрения. Укатонен жестом приказал бейми встать, чтобы все видели его.

— Это была хорошая речь, — сказал Укатонен маленькими символами.

Джуна покачала головой.

— Она была ужасна, но они от меня многого и не ждали.

— Она была вполне ничего, — заверил Джуну Укатонен. Джуна села и стала смотреть, что говорит ее бейми.

— Меня зовут ***. — Он говорил простыми крупными знаками. — Я благодарен моему ситику Иирин за дарованную мне жизнь. Я постараюсь быть хорошим бейми и буду учиться жить в гармонии с деревней Нармолом.

Он сел. Джуна проконсультировалась с компьютером насчет звукового аналога имени ее бейми. Его звали Моуки. Так он назвал себя сам, взяв символ, обозначавший насекомое, похожее на муравья, но с очень жгучим и опасным укусом. Джуна улыбнулась. Имя ей нравилось. Его было легко произносить вслух. А это будет иметь важное значение, когда вернется экспедиция. Ей потребуется любая помощь, чтобы решить проблемы, которые она навлекла на свою голову. Она потерла лоб. И чего это ей вздумалось усыновлять его?

Моуки прикоснулся к ее плечу. Она посмотрела на него и улыбнулась. Теперь она больше не одна. Невзирая на все, она рада, что усыновила его. Пять лет — долгий срок. Возможно, все решится само собой еще до прилета экспедиции. А пока она будет учиться быть хорошим ситиком.

16

Анито тяжело навалилась на кормовое весло, введя плот в полосу более быстрого течения главного русла реки. Первые пять дней жизни на реке были тихими и мирными. Они сопровождались празднованием встреч и торговлей с жителями других деревень, тоже спускавшимися вниз по течению. Завтра они подойдут к первому большому порогу. Местность вокруг становилась все более холмистой, хотя и заметно понижалась в направлении океана. Течение убыстрялось, белые клочья пены окаймляли берега встречающихся островов. Анито загляделась на Моуки и Иирин, сидевших на носу плота. Новые бейми всегда нуждаются в непрерывном внимании и контакте со своим ситиком. Иногда это утомляет ситика. Анито ожидала, что Иирин устанет от того, что ее бейми требует ее непрерывного присутствия, но, видимо, ей очень по душе такое внимание.

Иирин образец ситика во всем, кроме одного — она все еще пятится в страхе от аллу-а. Отказ Иирин от слияния доставлял Моуки боль и очень смущал.

Иирин следует научиться правильному слиянию, думала Анито, испытывая определенное раздражение. Укатонен обещал научить ее, каким образом можно победить страх Иирин перед слиянием. Моуки нуждается в слиянии с ситиком, чтобы быть в гармонии с самим собой и всем миром. Аллу-а нужен ему так же, как нужны еда, питье и воздух.

Моуки вытащил из своего мешка водонепроницаемую сумочку, сделанную из пропитанного воском плавательного рыбьего пузыря. В них обычно держат всякие принадлежности для ловли рыбы.

— Давай наловим рыбы, — предложил он Иирин.

Иирин позеленела, высказывая всяческое одобрение этой идее.

— Может, нам удастся наловить еще той сладкой рыбы, — сказала она. — Ужасно вкусная.

Анито ответила отрицанием.

— Вернее всего, нет. Течение слишком быстрое. Сладкая рыба живет в тихих водах.

Моуки и Иирин устроились на корме плота. Моуки достал леску и внимательно наблюдал, как Иирин привязывает к ней костяной крючок. Когда она кончила эту работу, он тщательно проверил узел, и кожа его потемнела — знак одобрения.

— Очень хорошо, — сказал он своему ситику, — на этот раз крючок привязан хорошо и крепко.

По телу Анито прошла тень улыбки — вид маленького бейми, поучающего высокую, неуклюжую Иирин, был весьма забавен. Укатонен просил Моуки поучить Иирин, как надо ловить рыбу. Тот отнесся к поручению с полной серьезностью. Анито переглянулась с Нинто, которая тоже с улыбкой смотрела на бейми и Иирин.

— Им хорошо вместе. Только бы Иирин не отказывала ему в слиянии. Он в этом очень нуждается. — Слова Нинто были окрашены в серый цвет.

Анито высветила согласие:

— Особенно сейчас, когда Укатонен занят выбором деревенского старейшины.

Последние пять дней Укатонен провел, плавая от плота к плоту, беседуя с жителями деревни, знакомясь с наиболее подходящими кандидатами на пост главного старейшины. Поэтому ему не удавалось уделять много внимания Моуки и Иирин. Тяжесть задачи, как укрепить узы между Иирин и ее новым бейми, легла преимущественно на плечи Анито. К счастью, Нинто и Баха были очень внимательны и заботливы и во многом ей помогали. И все же помощь Укатонена была совершенно необходима, чтобы установить с Иирин правильные отношения. Она, например, никак не могла заставить Иирин понять, что Моуки нуждается в аллу-а.

Анито прикоснулась к плечу Иирин.

— Я сплаваю, чтобы переговорить с Укатоненом. Река тут спокойная, никаких проблем быть не должно.

Анито нырнула в прохладную воду, всей кожей ощутив вкус пресной воды. Этот вкус был столь же определенен и различим, как запах воздуха в джунглях. Вода была полна тонких, непрерывно меняющихся оттенков вкуса, и каждый впадавший в реку ручеек или приток менял вкус воды, делал ее другой. Сейчас, во время сезона наводнений, сильнее всего в воде ощущался запах ила и залитых водой деревьев, а к ним примешивался более тонкий привкус гниющих фруктов. Тень большой рыбы метнулась от Анито и исчезла в мутной глубине. Анито инстинктивно полыхнула светом, но тут же успокоилась. На этом участке реки опасные хищники не попадались. А вот ниже порогов — дело совсем другое. Она вздрогнула, вспомнив, как ей чудом удалось избежать смерти от челюстей гигантского кулаи. Илто выхватил ее из воды и вытащил на плот в самую последнюю минуту. Кулаи полез за ней на плот. Двое старейшин накинулись на него с дубинками, заставив хищника отступить.

Она надеялась, что в это плавание никто не погибнет. Слишком уж много смертей произошло в деревне в этом году. Анито вынырнула у самого плота, на котором сейчас гостил Укатонен. Она поздоровалась с другими старейшинами, плывшими на плоту, и одна из них — Икето — протянула руку и помогла Анито вылезти на палубу.

— Спасибо тебе за рыболовные снасти, — обратилась она к Укатонену после того, как обменялась с хозяевами плота вежливыми приветствиями.

Укатонен высветил символ, примерно соответствующий пожатию плечами.

— Я ведь тоже отвечаю за него.

— Ужасно забавно смотреть, как он учит Иирин ловить рыбу, — продолжала Анито, покрываясь рябью улыбки. — Иногда Моуки действует так, будто он ситик, а Иирин — бейми.

— Это хорошо, — откликнулся Укатонен. — За Иирин надо все время присматривать. Тебе бы пришлось уделять этому слишком много внимания. Пусть Моуки помогает. Это сделает узы между ними еще прочнее.

— Моуки нуждается в слиянии со своим ситиком, — напомнила Анито энкару. — Мне нужна твоя помощь, чтобы убедить Иирин в необходимости слияния с ним.

Укатонен высветил знак несогласия.

— Тут я помочь не смогу. Иирин должна сама, по своей собственной воле, слиться с Моуки.

Анито ответила в серых тонах печального понимания.

— Очень тяжело видеть страдания Моуки. Что произойдет, если Иирин так и не научится сливаться с ним?

Укатонен отвернулся, его кожа приобрела серовато-пурпурный оттенок сомнения.

— Если Иирин не научится сливаться, это убьет Моуки, но если узы между ними укрепятся, тогда у нас будет тенду, который будет понимать новый народ лучше, чем научимся когда-либо ты или я. А нам очень нужен такой тенду. Риск велик, но при удаче и выигрыш будет огромен.

— Ну а если Моуки умрет? — настаивала Анито.

— Тогда в смерть последую за ним и я.

Анито отвернулась. Смерть шла по пятам нового существа, как вторая тень. Как было бы хорошо, если б Иирин умерла до того, как ее нашли. Это спасло бы мир от прихода в него большой боли.

Она повернулась к энкару, чтобы он мог читать ее слова.

— Прости меня, эн. Мне не следовало бы так говорить.

Укатонен коснулся ее плеча.

— Ты начинаешь думать о сложных вопросах. Это хорошо. Ты начинаешь думать как энкар.

Анито бросила взгляд на темно-зеленую воду реки, бурлящую за кормой плота. Ей совсем не хотелось думать о том, что она вскоре покинет деревню.

— Надо будет не спускать с них глаз, когда доберемся до порогов. Ни тот, ни другая никогда не плавали по ним, — сказала Анито, меняя тему.

Укатонен подал знак согласия.

— Особенно трудно будет Моуки. Без поддержки, которую дает слияние, он может растеряться.

— Хотелось бы мне знать, почему Иирин так боится слияния?

— А зачем тебе знать? — спросил Укатонен. Он очень любил это слово «зачем». И хотел, чтобы Анито могла объяснить каждое свое действие или каждую мысль. Он говорил, что заставляет ее учиться мыслить.

— Если б я узнала, чего она боится, я, возможно, нашла бы способ помочь Иирин преодолеть страх. — Слабый серый туман окутал кожу Анито, как печальный вздох. — С ней вообще нелегко. Каждый раз, когда мне кажется, что я начинаю понимать Иирин, она делает что-нибудь такое странное, что я вижу — я ровным счетом ничего не знаю ни о ней, ни о ее народе. Как можно управлять атвой, о которой ничего не знаешь, эн?

Укатонен погладил ее по плечу.

— Я знаю, это трудно, кене, но не думаю, чтобы кто-нибудь мог лучше справиться с этой ситуацией, чем ты.

Анито отвернулась. Она чувствовала, что на ее груди горят и переливаются символы гордости и смущения.

— Спасибо, эн.

Укатонен снова коснулся ее плеча.

— Посмотри, — сказал он, весь покрытый рябью смеха, — посмотри, Иирин поймала рыбу.

Анито подняла взгляд и увидела, как Иирин вытаскивает из воды большущую рыбу. Она схватила ее в руки, вся изумрудная от гордости. Анито выразила свое удовольствие таким же зеленым цветом. Остальные старейшины на плоту тоже смеялись радости этого странного существа. Но в эту секунду рыба сделала сильный рывок и чуть не вырвалась из рук Иирин. Моуки бросился на помощь, оба упали на палубу плота, сражаясь с бьющейся сильной рыбой. Их тела покрывала рябь восторженного смеха. Анито слышала и громкие задыхающиеся звуки, которые издает Иирин всегда, когда ей весело. Моуки и Иирин победили рыбу и положили ее в большую, плотно сплетенную закрытую корзину. Корзину крепко привязали к плоту и пустили плавать, пока рыба не потребуется к обеду.

— Хороший учитель и умный ученик — удивительная комбинация, — сказал Укатонен. — Сегодня мы отлично пообедаем. Давай поздравим наших рыбаков.

Укатонен прыгнул в реку, Анито за ним. К своему плоту они подплыли одновременно. Когда они были уже рядом с плотом, раздался крик впередсмотрящего на переднем плоту. Оказывается, впереди появилась целая вереница чужих плотов. Радуясь возможности поторговать и пообщаться, плотовщики Нармолома принялись усиленно грести, чтобы догнать соседей. Нинто взялась за рулевое весло, стараясь вывести плот на самую быстрину. Анито схватила весло, чтобы помочь Нинто, Иирин и другие последовали ее примеру.

Плоты обеих деревень образовали целую флотилию. Началась веселая перекличка — старейшины обеих деревень принялись торговать и меняться. Вокруг Иирин собралась целая толпа любопытных, которые в ажиотаже обменивались репликами по поводу этого плосколицего гиганта с такими маленькими ушами. Моуки смело встал между чужаками и своим ситиком, что вызвало взрыв веселья среди старейшин чужой деревни. Они стали тут же поддразнивать Моуки. Анито уже сделала шаг вперед, чтобы вмешаться, но Укатонен остановил ее.

— Подожди. Посмотрим, как поведет себя Иирин.

Иирин вышла вперед.

— Все хорошо, Моуки. Им просто интересно. Меня зовут Иирин, а это мой бейми Моуки. Я из очень далеких краев. Люди Нармолома нашли меня и приютили, когда я заблудилась в джунглях. Вы можете смотреть на меня сколько захотите, но только, пожалуйста, не просите о слиянии.

Уши Анито насторожились. Иирин вела себя очень умно. Теперь она жестом подозвала Моуки, и они вошли в толпу любопытных незнакомцев. Она позволила им осматривать свои ладони, ноги, но решительно, хотя и мягко отводила их руки, когда ей не нравилось то, что они делают. Моуки, волнуясь, стоял рядом.

Наконец Иирин умоляюще посмотрела на Укатонена и Анито. Они тут же подошли к гостям, чтобы отвлечь внимание от Иирин. Скоро разговор с темы о незнакомом существе перешел на привычные темы торговли.

Иирин и Моуки отправились на другой плот, подальше от плотов другой деревни, чтобы немного отдохнуть от утомительного наплыва любопытных. Когда Анито на минуту оторвалась от менового торга, она увидела, как Моуки просит Иирин об аллу-а: кожа его стала серо-голубого цвета, говорящего о жажде слияния. Иирин же покачала головой, высветила на коже отказ и протянула руку к Моуки. Тот отшатнулся от ее прикосновения и нырнул в реку.

Спина Анито окрасилась в тона сожаления. Что-то должно быть сделано с этим страхом Иирин перед аллу-а, и сделано как можно скорее. Анито прервала торг и направилась к Иирин. Дотронулась до ее плеча.

— Твой бейми нуждается в тебе, — сказала Анито Иирин, когда та подняла на нее глаза. — Его потребность в тебе куда больше, чем простой голод.

— Я делаю все, что могу, — ответила Иирин.

Анито покачала головой и вернулась к своей торговле. Ясно, Иирин просто не понимает того, на что намекает Анито. Придется найти какой-то другой способ объяснить ей суть дела.

Этой ночью, когда торжества и торжища кончились, Анито, вернулась к своему гнезду. Интерес людей из чужой деревни к Иирин принес неплохой доход. Анито удалось заключить ряд весьма выгодных сделок. Моуки сидел, печально глядя на спящую Иирин. Анито коснулась костяшками пальцев его плеча и села рядом. На мгновение Моуки прислонился к ней, как бы ища утешения, но тут же отодвинулся, чтобы можно было разговаривать.

— Почему Иирин не хочет сливаться со мной? — спросил он. Оранжевые символы страха ярко полыхали во тьме на его коже. — Я плохой?

— Нет, малыш. Я видела вас с Иирин вместе. Ты хороший бейми. Дело вовсе не в тебе, Моуки. Иирин боится слияния — с тобой, со мной, со всеми.

От удивления кожа Моуки стала розовой, потом потемнела. Он явно не находил слов. Светляки, роившиеся в приречных деревьях, напоминали Анито неоконченные слова.

— Почему? — после долгого молчания спросил Моуки.

Анито выдала усталую рябь неуверенности.

— Если бы я знала, мы, возможно, сумели бы излечить ее от страха. Иирин — не тенду, Моуки. Тебе будет очень трудно быть ее бейми. Вот почему Укатонен помогает ей в отношениях с тобой. Сливайся с ним, пусть он учит тебя. Он — один из нас, а Иирин — нет.

— Я понял. Я сливался с ним, но он не… — Моуки покачал головой. Он уже успел перенять многие жесты от Иирин. — Он — не Иирин. Мой ситик она, а не Укатонен. Мне нужна она.

Анито обняла Моуки одной рукой, зная, что этот жест немного успокоит его. Потребность Моуки была гораздо более глубокой, нежели простой голод. Анито вспомнила те дни, когда Илто получил ранение во время охоты. Ему потребовалось целых три дня, чтобы добраться до деревни. Ко времени его возвращения Анито буквально себе места-не находила — так ей необходимо было слияние. А ведь она уже несколько лет как была бейми, то есть потеряла столь острую потребность в слиянии. А Моуки уже девять дней обходится без аллу-а! Этот малыш, должно быть, сделан из каменного дерева, если способен так долго выносить одиночество. Иирин, видимо, умеет лучше определять характеры тинок, чем они.

— Я поговорю с ней, Моуки. Постараюсь объяснить ей, как это важно для тебя, но, может быть, и это окажется напрасным.

Моуки долго сидел отвернувшись.

— Спасибо, кене, — сказал он. Слова были смутны и еле видны из-за эмоциональной бури и путаницы чувств.

На следующий день они проснулись до восхода, чтобы с первыми лучами солнца отплыть от берега. Необходимо было добраться до порогов пораньше, чтобы до темноты успеть провести через них караван плотов. Анито проверила связки плота, убедилась, что они прочны. Ей вовсе не улыбалось, чтобы плот распался на части посередине порогов.

Чье-то прикосновение к плечу заставило Анито подскочить. Это были Нинто и Баха.

— А они готовы? — спросила Нинто, показывая подбородком на Иирин и Моуки.

— Надеюсь, что готовы. Мы показали им, что надо делать. А вот не вылетит ли у них все это из памяти, когда мы пойдем через пороги, это уж дело совсем другое. Ты была очень добра к нам, когда согласилась взять в свою команду двух таких неопытных путешественников.

— Знаешь, такую только что сплоченную пару ведь нельзя разбросать по разным плотам, верно? Кроме того, я заполучила тебя и Укатонена, а это совсем недурная компенсация.

— Да, но…

— А кроме того, ты — моя тарина. Наш общий ситик велел мне присматривать за тобой.

Анито отвернулась. Сверкающая бессловесная волна эмоций прокатилась по ее телу.

Когда она повернулась к Нинто, та протянула ей свои запястья. Они соединились, слив воедино свои чувства — гордость, стыд, любовь к общему ситику, горе, испытанное, когда он умер.

Когда они вышли из контакта, Нинто тихонько сжала плечо подруги и пошла осматривать плот. После такого слияния чувств всякие слова были излишни.

Анито взглянула на светлеющее небо. Время отплывать. Она помогла Нинто спустить плот на воду, потом подтянулась и влезла на палубу. Нинто выбралась на палубу с другой стороны, как раз когда Анито, взяв шест, стала отталкиваться от берега. Моуки и Иирин своими длинными шестами оберегали плот от столкновения с затопленными деревьями. Плот выходил в главное русло реки.

Стая ярких красных гвейс, громко трубя, слетела с вершины одного из деревьев. Анито с сожалением поглядела им вслед. Даже одной такой птицы им вполне хватило бы на сытный завтрак, но сегодня времени на охоту не было. Придется обойтись сухими припасами и фруктами. Она сорвала несколько спелых стручков оороо с лианы, под которой они проплывали, и в качестве утешения бросила в рот острые жгучие семена.

По мере того как солнце поднималось выше, а берега сближались, скорость течения возрастала. Анито нервничала, часто проверяла и перепроверяла, хорошо ли принайтовлены грузы. Там, где начинались пороги, река суживалась, и плоты попадали в места опасные и не прощающие ошибок. Одно несвоевременное действие какого-нибудь члена команды могло перевернуть плот или бросить его в круговерть водоворота. Анито взглянула на Иирин. Сможет ли она пройти через пороги, не запаниковав?

К первым порогам они вышли сразу же после полудня. Уито — их лучший речной лоцман — дала сигнал остановиться, чтобы посмотреть на пороги, прежде чем двигаться дальше. Анито радовалась, что через пороги их поведет Уито. Это была одна из старейших жительниц деревни, она наверняка явилась бы основным кандидатом на пост главного старейшины, если б сама наотрез не отказалась от такой чести. Очень жаль, что так вышло. Из Уито получился бы отличный лидер. Укатонен просил ее пересмотреть решение — знак того, что он высоко ее ценит.

Уито и ее бейми Дейло прошли берегом, почти у самого уреза воды вдоль отвесных обрывов, до того места, где река круто заворачивала за высокую скалистую стену. Вся деревня в возбуждении ожидала их возвращения. Первый порог всегда самый тяжелый. Ниже по течению есть места и похуже, но этот был первой проверкой и для плотов, и для их команд. Выдержат ли связки? Готовы ли команды?

Уито вернулась раньше, чем ее ожидали. Все деревенские столпились вокруг нее, на их телах играли пурпурные блики любопытства.

— Примерно в десяти ли ниже по реке большой оползень, — сказала она. — Я его обойти не смогла. Вода высокая и очень быстрая, большая часть самых опасных скал скрыта под водой, так что необходима особая осторожность. Если я не ошибаюсь, то вам лучше держаться правее большого утеса с деревом лови на его вершине.

Уито протянула руки. Традиция требовала, чтобы все жители деревни сливались в аллу-а перед проходом через первый порог. Вступление в контакт превращало деревню в единую гармоничную общность. Там, на реке, где жизнь целиком зависит от согласованности действий до десятых долей секунды, было исключительно важно, чтобы каждый член общины знал, что и когда будут делать его товарищи. Чувство, что она — часть большого целого, всегда придавало Анито уверенности и смелости. А эти чувства были ей жизненно необходимы. Она с тревогой посмотрела на Иирин и Моуки. Не испугаются ли они на середине бушующей реки, не подвергнут ли жизнь остальных жестокой опасности?

Анито протянула руку, чтобы включить Иирин в общую цепь, но та покачала головой и выскользнула из формирующегося круга. Моуки поглядел ей вслед, серо-голубой цвет его кожи говорил о том, как рвется он к аллу-а. На мгновение показалось, что он сейчас последует за Иирин и выйдет из круга, но Укатонен взял его за руку, и они соединились с остальными жителями деревни.

Анито тоже соединилась и сразу ощутила знакомое присутствие других деревенских. Объединенные, знала Анито, они сильнее любой реки. Присутствие мощного эго Укатонена делало эту силу еще более непобедимой. Она почувствовала и новое, еще не уверенное в себе эго Моуки с его горькой неутоленностью и солоноватой несбывшейся страстью. Надежное тепло общины стремилось укрыть его, растворить его боль в чувстве единения. Боль утихла, но не прошла. Эта боль присутствовала во всеобщем слиянии, как нечто раздражающее, как песок в сосуде с морскими водорослями, как жужжащая надоедливая муха; она мешала общине достичь полной гармонии.

Медленно-медленно всеобщее слияние стало разбиваться на подгруппы и еще меньшие единства — команды плотов, семьи, состоящие из ситика и бейми. Анито обнаружила себя соединенной с Укатоненом и Моуки. Теперь боль Моуки вспыхнула с новой остротой. Они попытались утешить его, но из этого ничего не получилось. Побежденные, они разорвали контакт.

Иирин ожидала их у плота. Анито подавила внезапную вспышку гнева при виде этого непостижимого для нее существа. Если б только она могла объяснить Иирин, сколько боли та принесла Моуки, а через него и всей общине! Если б только… Вспышки, свидетельствующие о раздражении, появились на спине Анито. Мысли, основанные на «если б только», никогда и никому пользы еще не приносили. Когда сегодня они остановятся на ночлег, она поговорит с Иирин. Отказ от слияния с Моуки вызвал нарушение гармонии во всей деревне. Такого терпеть дольше нельзя.

Часть своей злости Анито разрядила, сталкивая с берега на воду тяжелый плот. Она прыгнула на палубу, схватила весло и направила плот туда, где течение реки было самым мощным. Берега неслись мимо со все возрастающей скоростью. Она услышала приближение еще далеких порогов — ровный, все более отчетливый рокот. Моуки апатично уставился в доски палубы, почти забыв о своем весле. Она подтолкнула его ногой.

— Проснись! — сказала она. — Пороги уже близко.

Анито навалилась на весло, стараясь удержать плот на середине реки, когда их втащило между двумя скалами. Река сделала крутой поворот, и прямо на них рванулась белая грива пены. Они влетели прямо в нее. Все внимание Анито было отдано тому, чтобы провести плот между бурными валами и черными оскаленными зубьями утесов. Огромный камень вдруг вынырнул откуда-то из-за стоячей волны. Они свернули влево, чудом обогнули камень, и тут же врезались в скрытую под водой гряду, которая развернула плот поперек течения.

Моуки остолбенело смотрел на стену воды, которая стремительно неслась на него. Весло вдруг вырвалось из его рук, а самого Моуки швырнуло на носовое ограждение. Анито была бессильна помочь — она напрягала все силы, чтобы с помощью весла противопоставить себя мощи всего речного течения и столкнуть плот с камней. Если б она попыталась спасти Моуки, они все были бы обречены на гибель. Наконец плот со страшным скрежетом повернулся, его сняло с подводной гряды и понесло в пенистую стремнину порога. Иирин удалось схватить Моуки за руку, но тут же новая волна обрушилась на нос плота и вырвала Моуки из ее рук. Бейми покатился по скользкой палубе и врезался в кормовое ограждение. Плот налетел на другой камень. Налетевшая откуда-то волна смыла Моуки прямо в кипящую пену порога.

Иирин вскрикнула и попыталась поймать его, когда плот стало крутить вокруг нового подводного камня.

Анито ударила Иирин ногой.

— Нет! — крикнула она яркими оранжево-красными символами. — Греби, или мы все погибнем!

Иирин схватила весло и принялась грести изо всех сил. Плот слез с камня. Где-то впереди из воды вынырнула голова Моуки, прыгающая в белой пене, и тут же исчезла. Плот потащило мимо группы скользких камней. Снова появился Моуки — справа от быстрины, защищенный от напора воды большим утесом. Все налегли на весла, надеясь подойти ближе к бейми, но река крепко держала их в своем кулаке, и они пролетели мимо, прямо в низкий широкий водопад, являвшийся нижней границей гряды порогов.

Плот влетел в тихую воду с бешеной скоростью. Как только они преодолели силу инерции и оказались в спокойной воде ниже порогов, они ввели плот в водоворот, образованный течением сразу же за водопадом. Здесь Укатонен ухватился за свисающую ветвь прибрежного дерева и вскарабкался на его вершину. За ним последовали Иирин и Анито, оставив Нинто и Баху управляться с плотом. Моуки цеплялся за вершину скалы — пылающее оранжевое пятно ужаса на середине покрытой белыми клочьями пены зеленой реки. С верхушки дерева они видели, как какой-то плот пытался подойти к нему, но река унесла его прочь. Другие пять плотов тоже пробовали этот маневр, но тоже безуспешно. Один из плотов при этом чуть не погиб.

— Ему придется спасаться вплавь, — сказал Укатонен.

Моуки продолжал цепляться за камень — маленький и беспомощный в ревущей стремнине реки.

— Ему никогда не выплыть! Он утонет! — выкрикнула Иирин.

Анито это прямо потрясло. Проблема дыхания в насыщенной кислородом пенистой речной воде была самой простой из всех проблем, стоящих перед Моуки.

А потом Анито поняла, что Иирин просто не знает. Она не понимает, что Моуки угрожает опасность разбиться о камни или попасть в зубы огромным хищным рыбам, караулящим у порогов, но никак не опасность утонуть.

— Он не утонет, Иирин, — сказала Анито. — Он не может утонуть. В воде он дышит всей кожей.

— Но как снять его оттуда? Сам ведь он не сможет спастись!

— Придется самому, — сказал Укатонен. — Плот мы к нему подвести не можем, и он находится слишком далеко, чтобы добросить до него веревку.

Моуки увидел их и замахал. Он смотрел на них с надеждой, уши расставлены широко; значит, ждет помощи и указаний.

Укатонен покачал головой.

— Тебе придется плыть, — изобразил он крупными символами. — Постарайся выплыть к берегу чуть выше водопада. Мы будем там ждать тебя и постараемся поймать.

— Будь осторожен, — добавила Иирин.

Моуки кивнул.

— Пошел! — выкрикнул он символами, которые были еле видны на оранжевом фоне страха. И прыгнул. Они, волнуясь, вглядывались в кипящую белую пену, ожидая появления бейми. Укатонен вдруг схватил Иирин за руку и указал куда-то подбородком.

— Вон там!

Безжизненное тело Моуки всплыло на поверхность. Они, оступаясь и падая, сбежали к берегу и схватили бейми, когда течение проносило его мимо. Одна рука бессильно свисала, явно сломанная. Моуки был либо без сознания, либо мертв. Пальцы Укатонена сомкнулись на колене бейми и вытащили его на берег.

Они осторожно положили Моуки на тонкий песок берега. Кожа была порвана и поцарапана, местами вместо нее виднелось нечто, напоминающее мелко нарубленное мясо. Рука сломана в десятке мест. И все-таки он еще дышал. Иирин встала на колени в изголовье, издавая какие-то странные воркующие звуки.

Укатонен взглянул на Анито.

— Помоги мне.

Та высветила согласие. Они соединились и вошли в тело Моуки. Раны оказались менее страшными, чем показалось сначала. Моуки сильно побило о скалы, он потерял много крови. Пострадали и некоторые внутренние органы. Сломавшаяся кость руки проткнула ому. Вот с этим придется повозиться.

Укатонен залечил разорванные кровеносные сосуды и снизил высокое давление крови в мозге. Анито как сквозь сон ощущала, что кто-то снаружи выправляет и бинтует сломанную руку Моуки. Когда все главные ранения бейми были залечены, Укатонен постарался успокоить Моуки, но эго бейми оставалось таким же безутешным и скрученным, отчужденным от внешнего мира стеной безмерного горя. От Укатонена исходили волны печали, когда он разорвал контакт.

— Ну, — спросила Иирин, когда слияние окончилось. — Он будет жить?

Кожу Укатонена покрыла грязноватая рябь — утвердительный ответ, смешанный с большой долей сомнения.

— Его раны не слишком тяжелы, но мне кажется, он не хочет выздоравливать. Он потерял волю к жизни. Ему нужна ты, Иирин. Он нуждается в слиянии с тобой. Ты его ситик. Никто другой тут помочь не может. Ты должна сливаться с ним ежедневно. Без твоей силы, без твоей сущности он умрет.

Иирин стала бледно-оранжевой. На минуту она отвернулась в сторону. Ее губы то сжимались, то разжимались. И вдруг внезапно она приняла какое-то решение, ее окраска, оттеняя силу этого решения, резко и кардинально изменилась.

— Покажи, что я должна делать. — Отсвет былого страха тенью мелькнул по телу.

Анито положила руку на ее плечо.

— Во-первых, ты должна всегда помнить, что Моуки — твой бейми, а потому никогда не причинит тебе вреда. Тебе не надо бояться. Слияние — самое естественное дело. Моуки оно необходимо. Даже когда он здоров, он нуждается в ежедневном слиянии с тобой. А сейчас оно необходимо ему больше, чем когда-либо.

Иирин дотронулась до неповрежденной руки Моуки и коснулась его аллу. Она поглядела на Укатонена и Анито.

— Я должна… Я могу с ним слиться сейчас? Это ему не повредит?

Укатонен кивнул и поглядел на Анито.

— Ты поможешь ей, кене! Я слишком устал.

Анито протянула руки. Она направила руку Иирин к неповрежденной шпоре Моуки, а затем соединилась с Иирин. Вместе они вошли в Моуки. Анито наблюдала, как Иирин обволакивает бейми, как наполняет его уверенностью и ободряет его, насыщая еще чем-то, совершенно чуждым Анито, свойственным лишь этому странному существу. Тугой узел отчаяния, в который было скручено эго Моуки, распустился, и он ответил Иирин тем же чуждым Анито чувством. Когда они слились, Анито помогла телу Иирин поделиться своей силой с телом бейми. После этого она мягко разорвала контакт между ними.

Несколько жителей деревни помогли перенести Моуки на плот. Пора было отправляться в путь. К счастью, худшая часть белых вод осталась уже позади. Река простиралась спокойная, кроме нескольких мест, где пена кипела. Однако даже в таких условиях Анито сомневалась, что может управлять рулевым веслом. Она слишком вымоталась.

Нинто коснулась ее плеча.

— Уито хочет, чтобы ты и Укатонен плыли с ней. Дейло и Кадато пока займут ваши места.

Анито не сопротивлялась, она почти не заметила и того, как Баха передал ей пакет с едой. Ей казалось, что на освещенной солнцем речной ряби пляшет серебристый отсвет смерти. Если Моуки умрет, она последует за ним по стопам Укатонена.

Джуна склонилась к безжизненному телу Моуки. Его изломанная рука была туго забинтована в лубок, изготовленный из рыбачьей сети. Здоровая рука откинута в сторону. Золотые зайчики от только что показавшегося над горизонтом солнца лежали на теле бейми, как опавшие лепестки. Уито объявила суточную стоянку, чтобы дать людям время на отдых и на осмотр и починку плотов, пострадавших при вчерашнем спуске по порогам.

Анито и Укатонен вконец вымотались. Джуна собирала фрукты и ловила рыбу, чтобы накормить их. К счастью, рыбная ловля тут была хороша. Она поймала с полдюжины довольно крупных рыб в одной из маленьких тихих заводей под деревьями. Одна из рыб принадлежала к неизвестному Джуне виду и, прежде чем оглушить ее ударом по голове, Джуна описала ее.

Анито похвалила ее и помогла почистить, выпотрошить и нарезать ломтиками добычу. Джуна улыбнулась. Наконец-то она хоть что-то сделала правильно. Начиная с Лайнана, ее жизнь представляла собой цепь больших и малых ошибок. Она грустно покачала головой, измученная и надломленная всем тем, что с ней случилось.

Джуна услышала шорох веток и взглянула вверх. Из гнезда к ней спускался Укатонен. Он присел рядом с ней на корточки и быстро соединился с Моуки.

— Как он? — спросила Джуна, когда Укатонен разорвал контакт.

— Посмотри сама, — ответил тот, протягивая руку для слияния. — Ты ему нужна.

Джуна проглотила свой страх, вспомнив, как Моуки радостно потянулся к ней при прошлом слиянии. Он походил на ребенка, умирающего от голода. Он льнул к ней, а она успокаивала его, лишь смутно ощущая, как Анито помогает им обоим. Поток силы хлынул от Джуны к Моуки, и он расслабился, наконец-то насытившись. Джуна продолжала укрывать его, тронутая глубиной его потребности в ее помощи. Его тяга к слиянию имела физиологические корни, она была столь же непреодолима, как и потребность человеческого ребенка в том, чтобы его подержали «на ручках».

Но как отразится это слияние на ней самой? Каждый раз, когда Джуна в нем участвует, она ощущает, как с нее сдирается еще один слой ее человеческой сущности. И хуже всего то, что это нравится Джуне. Каждое слияние заставляет ее стремиться к новому. А вдруг аллу-а станет ей необходимым, как наркотик? Останется ли она человеком к тому времени, когда экспедиция явится за ней?

Шпоры Джуны соединились со шпорами Укатонена и Моуки. Она погрузилась в чуждый для нее внутренний мир аборигенов — мир осязания, вкусовых ощущений и запахов. И снова возник старый страх, казалось, он вот-вот целиком овладеет ею. Но тут Моуки кинулся к ней с неуемной радостью веселого щенка. В ее душе поднялись волны любви к нему. Моуки ответил на эту любовь, он принял ее, усилил и вернул Джуне. Они оба как бы стали подниматься по спирали все выше и выше, и каждый усиливал и отдавал эмоциональный порыв другого на более высоком витке, пока наконец Укатонен мягко не положил этому конец. После этого они купались в море эмоций, наслаждаясь покоем и отдыхом, а Укатонен нежно и постепенно выводил их из контакта друг с другом.

Когда Джуна успокоилась, он показал ей, как действует ее собственное сердце, как оно перекачивает кровь в ритме раз-два, раз-два. Потом он заставил это сердце работать в ускоренном темпе, потом медленнее. А потом научил, как самой замедлять и ускорять деятельность сердца. Джуна чувствовала, как оно то спешит, то почти останавливается, как будто в груди у нее поселилось маленькое хитрое животное. Она держала в руках собственную жизнь, похожую на тончайшую нить, сотканную из электричества, пульсирующую от каждого удара сердца. Это было необычайно увлекательно и немного страшно.

А потом Укатонен провел ее в свое тело и показал, как бьется в ритме раз-два-три его собственное трехкамерное сердце. Когда он кончил, Джуна прониклась таким пониманием его и своей сердечной деятельности, пониманием интуитивным, чувственным, какого не могли дать ни вскрытия, ни исследования с применением сложной техники. Потом Укатонен показал ей, как работает сердце Моуки. Билось оно слабее, чем ее собственное, пульс был нитевидный, но работало оно все же лучше, нежели вчера.

Контакт кончился.

— Ну, — спросил Укатонен, — каково самочувствие Моуки?

— Ему лучше, — ответила Джуна.

Укатонен кивнул.

— Пройдет по меньшей мере десять дней, прежде чем его руку можно будет освободить от повязки. — Он помолчал и дотронулся до ее плеча. — Но это слияние с тобой вернуло ему волю к жизни.

— Спасибо, эй. — Джуна отвернулась, стараясь скрыть страх.

— Слияние все еще пугает тебя. В чем дело? — спросил Укатонен.

— Оно слишком… — Она искала слова. — Я чувствую себя захваченной, побежденной, эй. Как будто я тону. Это сильнее меня. Я боюсь, что не смогу остановиться, что забуду, кто я есть, кто я такая.

Укатонен потер подбородок, размышляя.

— Не понимаю. Как можно забыть, кто ты есть?

— Твое присутствие слишком сильно, эн. Я не могу контролировать то, что со мной происходит.

— А когда ты плаваешь, ты контролируешь воду, в которой плывешь? — спросил Укатонен.

— Нет.

— Ты плывешь потому, что находишься в равновесии с водой, потому что понимаешь ее течение и смену давления. Ты учишься двигаться вместе с ней. Ты должна научиться тому же и в аллу-а.

— Но как?

— А ты уже начала учиться. Сегодня я показал тебе, как работает твое сердце. Ты научилась менять скорость его биения. Каждый жизненный ритм, который ты поймешь, будет учить тебя достижению гармонии в аллу-а. Только надо быть терпеливой. Мне и Анито трудно учить тебя, так же как тебе трудно учиться. Мы ведь все это делаем инстинктивно. Говорить об этом так же трудно, как прослеживать полет одной птицы в огромной стае.

— Я надеюсь, это поможет.

— Я тоже. Пойдем и поедим. Должно быть, ты голодна.

Следующий день они провели на речном пляже, отдыхая, ремонтируя плоты, проверяя сохранность грузов. А утром погрузились и отправились снова в путь.

Через два дня они подошли ко второму порогу. Уито осмотрела каскад и объявила, что вода очень высокая и канал чист. Самый безопасный проход лежит слева. После этого деревенские образовали круг для слияния перед отправкой. Иирин опять покачала головой, когда Анито предложила ей присоединиться. Она ведь и с Моуки с трудом выдерживала эту процедуру. Мысль же о том, чтобы раскрыться перед всей деревней, была просто непереносима.

Джуна прислонилась к вытащенному на пляж плоту, наблюдая, как соединяются между собой жители деревни. Голоса джунглей стали еще слышнее — воздух звенел от криков птиц и стрекотания насекомых, от свиста ветра в ветвях, от шорохов каких-то животных, скользящих в кронах деревьев. Наконец-то за несколько недель она осталась наедине с собой. Джуна включила компьютер и вызвала театральную программу. Пьеса была из числа самых любимых, но шутки и смех скользили мимо, никак не затрагивая чувств. Все это казалось ей таким далеким, таким нереальным. Сейчас Джуна больше интересовалась едой, стоявшей на столе, чем репликами актеров.

Разочарованная, она выключила компьютер. Пошел мелкий дождь, а жители деревни все еще сидели, образуя круг, как бы состоящий из зеленых каменных изваяний, полностью погруженные в свое бессловесное общение. Здесь, среди этих инопланетных существ, человечество казалось Джуне невероятно далеким. Она внезапно поняла, какая страшная пропасть отделяет ее и от людей, и от тенду.

Потом аборигены вышли из контакта, и плоты снова были спущены на воду. Джуна сидела на корме и старалась приспособиться к удивительно точно скоординированному ритму движений других гребцов. Вот они уже в пене порогов, с трудом огибают крупные камни и мели. Они уже почти миновали пенистую границу перекатов, когда кто-то из сидевших на плоту, шедшем непосредственно перед ними, упал в реку. Нинто навалилась на рулевое весло, и им удалось приблизиться к плывущему аборигену. Анито ухватила его за руку, но плот вдруг сильно тряхнуло, так что Анито чуть не слетела за борт. Баха и Укатонен успели уцепиться за нее и помогли ей втащить спасенного. Тенду вдруг как пробка выскочил из воды и оказался на плоту. Это был старейшина Миато. Из обрубка ноги фонтаном била кровь — левая нога была откушена чуть выше колена.

К тому времени, когда течение вынесло их в спокойные воды ниже порогов, поток крови сменился тонким ручейком. Они вытащили свой плот на берег рядом с плотом Миато. Бейми Миато и другие члены команды сняли Миато с бревен и положили на ровный песчаный пляж. От сочувствия к пострадавшему их кожа приобрела яркий охряный оттенок.

Они тут же соединились с Миато, и кровавое мясо обрубка на глазах Джуны затянулось нежной новой кожей. Джуна записала все происходящее, с изумлением наблюдая за излечением через видоискатель компьютера. Несмотря на то что ей уже приходилось видеть работу врачевателей, ей все это казалось просто чудом. Аборигены разорвали контакт; обрубок ноги обложили мхом и листьями и завязали.

Джуна взяла рыболовные принадлежности и принялась ловить рыбу прямо с конца плота. Она поймала несколько рыб среднего размера, которые относились к уже знакомым ей видам. Из джунглей вышла Анито с сумкой, полной каких-то покрытых шипами фруктов.

— Это для Миато и тех тенду, которые помогают ему, — сказала Джуна, показывая свой улов.

Анито согласно кивнула.

— Если б я была хоть чуточку побыстрее! Я же видела подкрадывающегося к нему кулаи, но вовремя вытащить не успела. — Анито вспорола брюхо рыбы и аккуратно вытащила внутренности, заключенные в полупрозрачный пузырь. — Со мной чуть не случилось того же, когда я была бейми. Мой ситик успел выхватить меня из воды за секунду до того, как кулаи кинулся. Кулаи полез на плот, но другие старейшины дубинками прогнали его прочь.

— А как же Миато будет управляться с одной ногой? — спросила Джуна. За все месяцы, проведенные среди тенду, она никогда не видела изуродованных или изувеченных аборигенов.

— Она отрастет снова.

— Отрастет? — воскликнула недоверчиво Джуна. — У него вырастет новая нога?

— Конечно, — ответила Анито. — С одной ногой жить очень неудобно.

— Как же она вырастет?

Анито высветила сложный многоцветный узор, заменявший тенду пожатие плечами.

— Уговорит ее. Положит на обрубок желе из манту. Оно станет частью его тела. Нога выросла бы и без этого, но так было бы труднее и потребовало бы больше времени.

— А другие животные тоже отращивают новые члены? — спросила Джуна.

— Некоторые ящерицы могут отрастить хвост, но другие животные с позвоночным хребтом такого делать не умеют. Мы иногда вылечиваем раненых животных, чтобы поддержать равновесие в лесу. Вот почему мы выходили тайру, которую ты ранила. Тайры были нам нужны, чтобы контролировать численность пуйю, которые губили слишком много саженцев молодых деревьев. Но мы редко лечим животных, которые пострадали бы так сильно, как Миато. Это тяжело для нас, да и самим животным дается нелегко.

— У моего народа все иначе, — сказала Джуна. — Мы не можем отрастить новую руку или ногу, если потеряем их.

Удивленная Анито растопырила уши.

— А что же вы делаете?

— Мы делаем искусственные члены, если это возможно.

— И каких животных вы используете для этого? — допрашивала с удивлением Анито.

Джуна покачала головой, не понимая вопроса.

— Искусственный член не живой. Он сделан из мертвых вещей — дерева или камня. Он работает хуже природного, но ничего лучшего мы сделать не можем. — Понятнее Джуна объяснить не сумела. У тенду не было слов для металла или пластмассы, поэтому Джуна не могла рассказать им о механических устройствах. Они полагали, что компьютер — полуживое каменное животное.

Зато тенду были способны на биотехнологические чудеса. Ее собственная трансформация и виденные ею удивительные излечения прекрасно подтверждали эти способности. Джуну очень интересовало, насколько их биологическое искусство было интуитивным, а насколько — следствием обучения.

— Долго ли вам надо тренироваться, чтобы уметь вылечить кого-то? — спросила Джуна. — Может ли Моуки лечить уже сейчас?

— Он помогает собственному излечению. Все бейми знают, как это делать.

— А чему должен научиться Моуки, чтобы стать ситиком!

Анито покачала головой и широко развела руки и уши.

— Много чему. Он должен понимать равновесие между атвами, должен знать историю и обычаи своей деревни, то, как лечить себя и других, знать все это хорошо, чтобы стать достойным того места, которое займет среди старейшин. Но и тогда он еще не будет готов. Ему придется учиться принимать трудные решения — они часто требуются от старейшин. Ведь когда он станет старейшиной, ему придется принимать участие в определении того, какой будет судьба жителей деревни.

— И сколько же уйдет на это времени?

— По-разному. Я пробыла со своим ситиком много лет.

— Как много?

Анито покачала головой.

— Не знаю. Много. Достаточно, чтобы вот такой побег, — она показала на деревце, похожее на веточку с кисточкой из нескольких бледных лоснящихся листьев, — стал вот таким, — она кивнула на мощное дерево, высоко вознесшее свою крону.

Джуна поглядела на дерево и от изумления порозовела. Ему было по меньшей мере пятьдесят — шестьдесят стандартных лет. Если б уши Джуны обладали такой подвижностью, как у тенду, они бы растопырились во всю ширь. Анито была старше нее, хотя и считалась у тенду совсем юной.

— Как долго живут ваши люди? — спросила она. — Сколько лет было Илто, когда он умер?

Анито положила ладонь на руку Джуны.

— Невежливо называть мертвых по имени, — сказала она. — Мой ситик был самым старым тенду в деревне. Он вырос в дереве, в котором находилась наша деревня до того, как переселилась в нынешнее. Нинто была его бейми. Когда умер один старейшина, не оставив после себя бейми, Нинто избрали в старейшины, чтобы занять его место. Из-за этого мой ситик жил дольше других тенду. Ему не надо было ни умирать, ни уходить в лес, когда Нинто стала старейшиной.

— Я не понимаю, — воскликнула Джуна. — Хочешь ли ты сказать, что старейшины должны умирать или уходить в изгнание для того, чтобы их бейми стали старейшинами?

— Конечно. Кроме тех случаев, когда старейшина умирает, не оставив бейми, или если бейми умирает до того, как станет старейшиной.

— Почему? — спросила Джуна. Ей стали ясны возможные последствия такой системы.

— В каждой деревне есть столько-то старейшин. Их число зависит от величины деревни и плодородия окружающих джунглей.

— А как обычно велики деревни?

Анито снова покачала головой.

— Спроси Укатонена. Он больше знает о том, как идут дела в других деревнях. — Анито подняла лист, полный аккуратно нарезанных ломтиков рыбы. — Пора идти к Миато и другим. Они, должно быть, голодны.

Хотя разговор и кончился, у Джуны осталось множество вопросов. Если ее оценка верна, то тенду живут не меньше ста двадцати лет, несмотря на свою примитивную технологию. Был ли это результат каких-то наследственных генетических особенностей или их способности самоизлечиваться? Удастся ли ей выяснить это обстоятельство?

Джуна положила щедрую долю нарезанной рыбы и корзину с фруктами возле старейшин, которые лечили Миато. Они показали, что видят, и поблагодарили ее на языке кожи. Меньшую порцию и фрукты она отнесла Моуки. Он неловко взял плод одной здоровой рукой и съел. Джуна очистила кожуру с колючего плода, а обнажившуюся полупрозрачную мучнистую массу отдала ему.

Бейми не может стать взрослым, пока его старейшина не умрет или не уйдет в изгнание. Что это означает для нее и для Моуки? Или для Укатонена? Сможет ли Моуки стать старейшиной, когда она улетит с планеты? Должен ли Укатонен умереть, чтобы освободить место для Моуки? Когда Моуки сможет стать старейшиной? Она ведь не принадлежит ни к одной из деревень. У нее нет места, которое мог бы занять Моуки. Джуна вздохнула и протянула ему другой очищенный плод. Неужели она все-таки совершила ошибку?

— В чем дело? — спросил Моуки, окрашиваясь в тона сочувствия. — Мне кажется, ты огорчена. Я могу чем-то помочь?

— Просто беспокоюсь о том, что будет с тобой при таком странном ситике, как я. Какая деревня примет тебя?

Моуки изобразил успокоительную рябь.

— Укатонен не позволил бы тебе усыновить меня, если б не знал, что из этого получится толк.

Джуна высосала сок из студенистой сердцевины плода.

— Возможно, ты прав, Моуки. Я поговорю с Укатоненом, — сказала она с уверенностью, которой вовсе не ощущала.

Укатонен пришел как раз к тому времени, когда они кончали есть. Он взял немного рыбы.

— Как Миато? — спросила Джуна.

— Он хорошо поправляется, — ответил Укатонен на языке кожи, продолжая жевать.

— И сколько же времени пройдет, прежде чем его нога отрастет?

— Это будет зависеть от многого. Если все пойдет хорошо, то к тому времени, когда мы выйдем к океану, у него будет нога, благодаря которой он сможет плавать. Окончательно же все придет в норму ко времени, когда мы вернемся обратно.

Он ласково погладил Джуну по плечу.

— Спасибо тебе за рыб. Они очень пригодились.

— Спасибо, эн. Я рада, что отнесла их. Деревня сделала для меня очень много.

— Нам следует слиться с Моуки, пока мы отдыхаем на берегу, — сказал Укатонен.

Джуна кивнула и протянула руки. Слияние все еще беспокоило ее, но она знала — оно необходимо, чтобы стать хорошим ситиком для Моуки. Слияние с Моуки не действовало на Джуну так сильно, как слияние с Укатоненом или с Анито. Укатонен сейчас сам позволял ей задавать слиянию темп и уровень интенсивности.

Укатонен и Моуки взяли ее руки, Джуна ощутила укол, а затем слияние увлекло ее в глубину.

Она следовала за Укатоненом, она осмотрела сломанную руку Моуки, видела, как срастаются концы костей, хотя сами костные мозоли были еще слабы. Его внутренние органы почти залечили свои ушибы, а пострадавшая аллу явно поправлялась. Укатонен излучал радость по поводу того, как быстро выздоравливает Моуки.

Когда осмотр Моуки кончился, Укатонен повел Джуну в путешествие по ее пищеварительному тракту. Она увидела весь процесс пищеварения, почувствовала, как растворяется пища в желудке, как подвергается она второй стадии переработки и всасыванию в тонких и толстых кишках, пока наконец отходы не выбрасываются наружу. Удивительно сложное преобразование пищи в энергию, сырье и отходы.

Они прервали контакт и обнаружили, что за это время облака успели разойтись и солнце сияет ослепительно ярко. Джуна подставила лицо солнечным лучам. Почти все их путешествие шло под небом, плотно затянутым насыщенными дождем облаками. Редкие проблески солнца воспринимались как нечто драгоценное. Джуна выложила компьютеры так, чтобы они могли подзарядиться. Деревенские принялись разгружать плоты и раскладывать свои грузы на песке для просушки. Они искали протечки в промазанных воском корзинах, следы плесени и тому подобное. Джуна помогла Нинто и Анито разложить их вещи. На двух сосудах с медом были обнаружены мягкие черные пятна плесени. Анито оставила сосуды на солнце, и когда мед в них нагрелся и растопился, его перелили в другие емкости. Старые же разломали, а остатки меда в них тщательно вылизали.

— Сколько тебе лет? — спросила Джуна Укатонена, когда вылизывание закончилось.

Укатонен погладил подбородок и подумал.

— Не знаю, — ответил он. — Я живу долго. — Окраска его стала ностальгически серо-голубой. — Это была хорошая жизнь.

— Ты старше, чем был ситик Анито? — продолжала она.

Укатонен высветил утвердительный символ.

— Гораздо старше.

— Как гораздо? — спросила Джуна. Представления о времени у тенду были невероятно путаные.

— Когда я стал энкаром, ситик Анито еще не родился. А прежде чем стать энкаром, я был главным старейшиной в моей деревне. Я видел деревья — вот такие, — он показал на искривленного древнего гиганта, украшенного длинными бородами мха, — и они росли и умирали на моей памяти по крайней мере шесть раз.

Изумленная Джуна порозовела. Значит, Укатонену не меньше семисот лет!

— Должно быть, ты самый старый из тенду!

На груди Укатонена появился знак отрицания.

— Есть много энкаров, которые куда старше. Есть такие, которые жили раз в десять дольше меня, но даже и они не самые старые из моего народа.

— А вы… — Джуна опять искала слова для выражения своей мысли, — а вы не становитесь с возрастом слабее?

Уши Укатонена разошлись, а голова удивленно откинулась назад.

— А зачем? — спросил он.

— Мои люди живут только около ста ваших лет. Когда нам исполняется восемьдесят, наши тела начинают сдавать. Мы легко заболеваем, наши кости делаются хрупкими. Иногда мы теряем память. В конце концов мы совсем старимся и умираем.

— И вы не умеете управлять своими телами, чтобы остановить этот процесс? Как же вы ухитряетесь подготавливать следующее поколение, если так мало живете?

— Мы очень рано обзаводимся детьми. Большинство рожает их в 20—30 лет. И дети тоже становятся взрослыми рано. Мы в 20 лет считаемся уже взрослыми.

Удивление Укатонена быстро усиливалось.

— Но разве вы готовы в такие молодые годы к тому, чтобы воспитывать детей?

— Мы всегда были такими. Тысячу лет назад большинство людей, доживших до 40 лет, почитали себя счастливчиками. Они рожали детей уже лет в 13—14. Половина родившихся умирала в детском возрасте, так что меньше 6—8 детей в семье не бывало.

— За раз? — в изумлении спросил Укатонен, светившийся ярким красным цветом. — Какие же они были эгоисты!

— Им дети были необходимы, чтобы те заботились о них в старости, — объясняла Джуна. — В те времена дети были главным богатством.

— Но так много молодых? Как же вам удавалось обучать их за такое малое время? Как можно было прокормить столько?

— Мы очень много работали. Мы… — Тут Джуна опять поискала слова, чтоб объяснить, что такое продовольственные культуры и домашние животные. — Мы выращивали много растений, идущих в пищу, животных на мясо, как вы держите нейри.

— Твои люди очень странные, — сказал Укатонен.

— Мои люди — другие, — сказала Джуна. И подумала: а как бы она могла рассказать Укатонену про такие вещи, как войны или голод? Воевали ли тенду хоть когда-нибудь? Умирали ли они от голода? Она отвернулась. Мысль о том, чтобы задать такого рода вопросы этим миролюбивым существам, вызвала у нее краску стыда. И она вспомнила лагерь беженцев, вспомнила, как терзал голод ее желудок. Побурев от стыда, она припомнила, как воровала пищу для себя и для Тойво, когда умерла их мать. Она делала это, чтобы выжить, но вряд ли это могло извинить те ужасные вещи, которые ей приходилось делать.

Джуна посмотрела на небо — солнце вдруг померкло. Надвигалась мощная гряда облаков. Деревенские бросились собирать свои вещи и складывать их на плоты. Она тоже побежала помогать Нинто и Анито тащить грузы на палубу. Она видела тенду, видела их влажные тела, блестевшие в опаловом свете, предвещавшем близкий ливень. Как не походила их жизнь на жизнь людей! И сможет ли она хоть когда-нибудь объяснить им мотивы человеческих поступков?

На следующий день пришлось остановиться и перетаскивать плоты и грузы в обход большого водопада. Это заняло половину этого дня и весь следующий — надо было разбирать плоты, переносить бревна и грузы, снова собирать плоты и нагружать их. После водопада характер реки совершенно изменился. Она стала широкой, а вблизи дельты разбилась на множество рукавов с заболоченными берегами. Джуна научилась хорошо залечивать свои порезы и ссадины. Когда они вышли в область мангровых зарослей, окаймлявших берег океана, на них обрушился шквал мелких черных кусачих насекомых. Анито показала Джуне, как синтезировать в своей ому особый репеллент против насекомых и как изменить свою кожу, чтобы ее не обожгла сильно соленая вода океана. После нескольких дней плавания по тихим протокам и заводям они услышали шум прибоя. Деревья расступились, и перед ними открылась широкая бухта.

Укатонен прыгнул в воду и исчез под накатом волн. Деревня ждала, всматриваясь в воду. Стояла тишина, нарушаемая лишь слабыми шлепками воды по бортам плотов да далеким ревом прибоя.

Внезапно вода перед плотом заволновалась. Гладкое лоснящееся тело вынырнуло из воды; за ним еще несколько таких же. Когда они приблизились, плоты сбились теснее, а на телах деревенских тенду замелькали пятна, говорившие о сильном возбуждении. Затем морские существа окружили плоты. К удивлению Джуны, Нинто наклонилась и помогла одному из них влезть на палубу. Было видно, как трудно ему стоять на своих толстых коротких ножках.

— Меня зовут Мунато. Я провожу вас к нашему острову, — сказало существо на языке кожи. — А у вас есть мед?

17

Тихая рябь улыбки прошла по коже Анито, когда она увидела, как изумилась ее атва, увидев слова лайли-тенду.

— Что это за существо? — спросила Иирин, когда Нинто, обменявшись приветствием со странным морским животным, протянула ему солидный кусок сотов.

— Это лайли-тенду — морской человек, — объяснила Анито. — Это тенду, которые живут в море.

— Но он же выглядит совсем иначе! — Анито посмотрела на лайли-тенду. И в самом деле, Мунато обладал куда более развитыми жабрами, короткими руками, длинные пальцы которых были соединены перепонками, и широкими, похожими на ласты, ступнями. На спине у него, однако, были такие же, как у деревенских, жгучие красные полосы. Голова вытянутая, хорошо приспособленная к плаванию, но глаза — самые обыкновенные, такие же, как у самой Анито. Кровь отличалась повышенной концентрацией соли, но сердечный ритм тот же. Для общения с себе подобными на больших расстояниях лайли-тенду пользовались сильными протяжными звуками, но на близких говорили на языке кожи. Как может Иирин сомневаться, что это тоже тенду!

Мунато с интересом разглядывал Иирин.

— А это что такое? — спросил он.

— Это Иирин, — ответила Анито. — Она — новое существо. Ее народ очень далеко. Они оставили ее тут по ошибке.

Облако сочувствия цвета темной охры заволокло кожу Мунато.

— Это очень тяжело — жить вдали от своего народа.

— Они придут за ней, — обнадежила его Анито.

— В последнее время тут произошло много странных событий. Морские люди видели, как огромный камень упал в воду. Потом он поднялся и поплыл подобно колоссальному обломку дерева. Держался он на воде с большим шумом. Я слышал, что его выбросило на берег возле Лайнана и что существа, сидевшие внутри, принесли много вреда.

Иирин потемнела от стыда.

— Это были мои люди, — сказала она. — Они не знали, что лес кому-то принадлежит. Они потом исправят принесенный вред.

— Иирин помогает людям Лайнана восстановить лес, — добавила Анито, беспокоясь и чувствуя необходимость защитить Иирин. У нее и так много проблем, не хватало еще вызвать враждебность морского народа.

— Я слыхал что-то насчет состязания по вскапыванию земли, — сказал Мунато. — Вы там не были, когда это случилось?

— Иирин в этом участвовала. Она выиграла состязание.

Уши Мунато растопырились, и от удивления он порозовел.

— Ты плаваешь так же хорошо, как копаешь?

Иирин снять потемнела.

— Сомневаюсь, что я плаваю так же хорошо, как ты.

— Она плавает довольно прилично, — сказала Анито.

На груди Мунато вновь проступила рябь улыбки.

— Руви-тенду вряд ли являются крупными специалистами по таким вопросам. Всю свою жизнь они карабкаются по деревьям. Давай сплаваем, пятипалая, — сказал он Иирин. И тут же почти без брызг ушел в воду. Иирин вопросительно поглядела на Анито.

— Плыви, — сказала та. — Тут безопасно.

Иирин последовала за Мунато. Он, как бы играя, описывал вокруг нее круги, а потом вдруг ушел в глубину. Иирин нырнула за ним, но выплыла на поверхность куда раньше лайли-тенду. Мунато тоже всплыл. Он казался разочарованным.

— Ныряет она не слишком хорошо, а вот плавает недурно, — произнес он, лежа на спине, чтобы можно было прочесть символы, выступившие у него на груди. — Я иду за остальными моими людьми.

Он опять нырнул. Через несколько минут еще шестеро морских людей подплыли к плоту. Нинто, Баха и Анито бросили им буксирные концы, и лайли-тенду потащили плот за собой.

Солнце уже зашло за горизонт, когда они оказались в виду острова — черной массы на фоне темно-синего, усыпанного яркими звездами неба. Анито услышала шум прибоя задолго до того, как перед ними открылся белый пляж и фосфоресцирующий бег валов, накатывающихся на берег. Команда снова принялась грести, и лайли-тенду, оседлав большую волну, вытащили плот на берег, где уже лежали другие плоты.

Со следующего утра началась торговля. Анито выложила свои товары рядом с другими деревенскими. Лайли-тенду садились прямо на песок и жарко торговались. Анито старалась получить за товары как можно больше, но на этот раз они прибыли позже остальных и поэтому получить хорошую цену было нелегко.

Потом подошел Укатонен, который уселся возле Анито как раз в то время, когда торг из-за рыболовной сети был в самом разгаре. Наконец она выменяла 16 полотнищ йаррама и связку сушеной рыбы на свою сеть. Лайли-тенду забрал сеть, оставив Анито несколько бирок с зарубками.

— Ты хорошо торговалась, — сказал энкар, когда морской человек ушел. — Я видел, как Миато продал такую же сеть всего за 12 полотнищ и маленький горшочек соленой икры.

— Да, но это тоже мало! — возразила Анито. — Даже со всем медом, который я привезла, у меня наберется всего лишь 116 полос йаррама, два колобка сухого су-инна, связка сушеной рыбы, две фляжки соли и один пустотелый стебель камыша с гуано внутри. А в прошлом году Илто привез 500 полос йаррама, 5 пузырей с рыбьей пастой, 8 связок сушеной рыбы и 10 фляжек соли. А можно было взять и больше, если б не трудности с доставкой.

— У других дела не лучше, — пристыдил ее Укатонен.

Анито отвернулась, побурев от стыда.

— Я знаю. Это моя вина. Если б они так долго не ждали моего возвращения с берега, они приплыли бы сюда раньше, и торговля была бы куда лучше.

— У каждой деревни бывают плохие годы, — сказал Укатонен. — Твоя деревня — процветающая. Один год похуже ничего не изменит.

— Все равно, вина моя.

— Ты могла бы договориться о нересте с лайли-тенду.

— О нересте? Но ведь сейчас не брачный сезон.

— Ну и что? В других деревнях к этому прибегают нередко, а ты получишь много товаров, — сказал Укатонен. — Сохранишь икру в себе до тех пор, пока не подойдет нужное время. Ты молода, твой статус невысок, а в Нармоломе самцов мало. Здесь же у тебя будет большой выбор партнеров. Кроме того, это принесет в ваш регион новые гены. Скрещивание с лайли-тенду — хорошее дело. Благодаря этому укрепляются связи между сухопутными и морскими тенду.

— А что я на этом потеряю?

— Ты не сможешь участвовать в гоне у себя в деревне в этот брачный сезон.

— А как много товаров я смогу получить за нерест с лайли-тенду?

— Если ты поторопишься и будешь хорошо торговаться, то сможешь получить еще 400 полос йаррама и много других товаров. С Иирин и Моуки ты сможешь унести больше, чем унес в свое время Илто; тебе хватит, чтобы уплатить Нинто и другим деревенским за то, что им пришлось ждать тебя.

— А почему ты советуешь мне это? — с подозрением спросила Анито.

— По многим причинам, — ответил Укатонен. — Ты начала готовиться в энкары. Я хочу, чтобы у тебя была возможность получше узнать лайли-тенду. Совокупление с ними даст тебе крепкие связи с этой группой, что очень пригодится, когда ты станешь энкаром. Кроме того, я не хочу, чтобы ты оказалась в долгу перед своей деревней. Так тебе будет легче прощаться с Нармоломом.

Анито отвернулась. Укатонен провел по ее плечу костяшками пальцев.

— Тебе все равно бы пришлось уйти оттуда, даже если б ты не обратилась ко мне с просьбой решить вопрос, касающийся Моуки. Эти новые существа исключительно важны для нас, Анито. Когда люди Иирин вернутся, мир сразу же начнет меняться. Мы должны быть готовы к этому. И в первую очередь к этому должна быть готова ты. — Облако сожаления прошло по его коже. — Жаль, что у нас так мало времени. Мне бы очень хотелось, чтобы ты подольше прожила в своей деревне. Вообще было бы хорошо, если б у тебя было побольше опыта пребывания в старейшинах, прежде чем ты станешь энкаром. Но это невозможно. Я обещаю, что не заберу тебя из Нармолома до тех пор, пока не буду вынужден сделать это.

— И сколько же у меня времени?

— Год. Может, два. Но мне придется забрать тебя в этом году на время брачного сезона, чтобы ты могла познакомиться с другими энкарами. Если ты примешь участие в нересте сейчас, то, значит, не пропустишь вообще брачный сезон этого года, как могло бы произойти. Это твой первый год пребывания в старейшинах, и мне вовсе не хочется лишать тебя права на нерест, хотя это произойдет и не с твоими деревенскими друзьями. — Он снова прикоснулся к ее плечу. — Прости меня, Анито.

Анито долго сидела отвернувшись. От горя ее кожа окрасилась в темно-серый цвет. Она так ждала этого брачного сезона, в котором нерестилась бы со своими деревенскими. Это одно из тех событий, которые делают жизнь старейшин привлекательной. А теперь Укатонен отбирал у нее и эту радость. По мягким, ласковым очертаниям его слов Анито видела, что он и в самом деле огорчен тем, что предлагает. В ней снова вспыхнула искра гнева. У нее забирают жизнь, а она ничего не может с этим поделать.

Она взглянула на Иирин, которая вместе с Моуки сидела в окружении любопытных лайли-тенду. Все из-за вон той! Если б Илто не нашел Иирин, не произошло бы ничего подобного! Она все еще была бы бейми Илто, готовилась бы занять свое место среди старейшин Нармолома. Какой же далекой и легкой кажется ей сейчас жизнь бейми!

Должно быть, Укатонен следил за направлением ее взгляда, видел он и вспышку гнева и неприязни к Иирин.

— В том, что ты станешь энкаром, я виноват не меньше, чем она, — сказал он. — Но знаешь, эта жизнь не такая уж плохая.

Анито отвернулась от Иирин.

— Я договорюсь о нересте с лайли-тенду, эн, — сказала она, переводя разговор на более безопасную тему. — Только я прошу не уводить меня из Нармолома до тех пор, пока у меня не будет шанса принять участие в нересте с моими друзьями.

— Я постараюсь, кене, — ответил он ей, — но обещать ничего не могу.

Анито отправилась к вождю отряда лайли-тенду и принялась торговаться о цене ее участия в нересте. Торговалась она умело и получила 420 полос йаррама, шесть больших рыбьих пузырей с рыбьей же пастой, три фляжки соли, четыре связки сушеной рыбы и мешочек крючков, сделанных из спинных позвонков глубоководной рыбы.

Когда о цене договорились, торговля Анито своими товарами пошла куда лучше. И неудивительно — большинство ее покупателей составляли мужчины, которые готовы были отдать свои товары за бесценок, надеясь на ее доброе отношение во время гона. Анито была очень обрадована таким вниманием, но никаких обещаний не давала.

Домой они пойдут тяжело нагруженными. Хорошо еще, что Иирин может нести кладь более тяжелую, чем тенду. Анито планировала отдать большую часть того, что она получит, жителям деревни, уплатив этим большинство долгов, сделанных за это путешествие.

К полудню следующего дня вся торговля между деревенскими и лайли-тенду была свернута. Все стали готовиться к торжественному пиру, который должен был ознаменовать это событие. Тенду собрались на берегу и расселись широким полукругом. Большие плоские створки раковин были наполнены традиционными кушаньями, символизирующими единение тенду суши и моря. Там были рыба и морские водоросли, приправленные медом, разведенным морской водой, и вымоченные семена, смешанные со свежими рыбьими молоками. В дополнение к этим традиционным блюдам стояли корзины, доверху полные морскими ракообразными, блюда с нарезанными ломтями фруктами, собранными с деревьев на острове, огромные самки интази в собственных раковинах, чье мясо было обложено горками только что снесенных яиц.

Все ели, пока животы не вспухли. Потом прямо на песке был выложен круг из корзинок со светящимися грибками. Откуда-то притащили барабан, флейты и рога из витых раковин. Танцоры укрепили ремешками на руках и ногах погремушки, сделанные из раковин и бутылочных тыкв, надели на головы пышные головные уборы и маски. Когда суета подготовки кончилась, Укатонен сыграл на своем роге из раковины длинную басовую и невероятно тоскливую мелодию. Она заставила напрячься обжигающие красные полосы на спине Анито.

Танцоры Нармолома вышли в полукруг и стали издавать скрежещущие ритмичные звуки, сопровождая их шумом погремушек и кастаньет, укрепленных на ногах и руках. Анито украдкой взглянула на Миато. Обычно именно он возглавлял хоровод, но сейчас раненая нога лишала его возможности танцевать. Нога Миато быстро заживала — уже и ступня, и колене) отросли настолько, что нога касалась земли, хотя он пока и ковылял на костыле. Через полмесяца кости и сухожилия должны окрепнуть, и нога будет служить как положено.

Танцоры хлопали себя ладонями по бедрам, вызывая танцоров лайли-тенду выйти к ним. Те встали на колени, их влажная кожа сверкала в сиянии светящихся грибков. Волны ослепительной синевы накатывались на их тела. Танцоры же Нармолома стали совершенно черными, но потом на этом фоне стали взрываться зеленые пятна и полосы. Сами же танцоры гремели погремушками, стрекотали и раскачивались взад и вперед, почти невидимые, кроме ярких всполохов красок. Танцоры лайли-тенду отвечали зелеными и розовыми вспышками, что означало одобрение и сильное возбуждение. Танцоры Нармолома подхватывали их узоры и как эхо повторяли их. Таким образом началась долгая импровизация вызовов и откликов, которая постепенно перерастала в крещендо движений, музыки и красок. Потом интенсивность представления стала волнообразно затихать, сопровождаясь печальным пением рогов. И вдруг наступила мертвая тишина.

Зрители переливались лазурью и густым синим цветом, означавшими восторг и полное одобрение. «Историю, историю, историю, расскажите нам историю!» — раз за разом повторяли эти узоры большими и яркими символами. Встал и вышел в круг, образованный актерами и зрителями, Укатонен. На толстых ластах приковыляла, чтобы присоединиться к нему, Нарито — глава лайли-тенду. Собравшиеся люди суши и моря бешено аплодировали.

Анито отвернулась — память о недавнем прошлом была еще жива. Сколько раз приходила она сюда, и каждый раз ее ситик исполнял роль руви-тенду в этом представлении. И хотя то время ушло, Анито было больно видеть на его месте кого-то другого.

Укатонен сыграл на своем роге еще одну печальную мелодию, а Нарито ответила на нее целой серией нот, сыгранных на флейте. Барабанщик отозвался мощными гулкими ударами по выдолбленному бревну — так было официально открыто торжественное кворбирри.

Знакомая всем история развертывалась одновременно в музыке, танцах и цветных узорах. Первые попытки сухопутных тенду жить в море были сыграны и пояснены стилизованной речью кожи Укатонена. Это был очень древний, очень традиционный стиль, вполне соответствующий статусу энкара, но в этой древней манере Анито внезапно прослеживала движения, узоры, фразеологические обороты совершенно современные и оригинальные. Было ясно — Укатонен — мастер кворбирри.

Нарито отозвалась на вызов впечатляющего представления Укатонена с изяществом и силой. Она исполняла роль моря и живущих в нем созданий, она проверяла способность тенду жить в океане. Анито бросила взгляд на Моуки и Иирин. Они были в буквальном смысле поглощены кворбирри. Иирин достала свой живой камень и изображала на нем картину всего происходившего перед ней.

Анито видела десятки раз, как это делает Иирин, как она записывает разговоры, а затем просматривает их вновь и вновь. Иирин говорила, что это помогает ей учить язык и что записи помогут ее народу лучше понять, о чем говорят тенду. А что могут понять ее люди в кворбирри? И какая часть этой стилизации будет понята самой Иирин?

Волна сожаления прокатилась по спине Анито. Ей было жаль это новое существо. Она была слепа к нюансам стиля и техники, которые превращали кворбирри в уникальное зрелище.

Представление близилось к концу, то есть к рассказу об установлении торговых отношений между лайли-тенду и руви-тенду. Укатонен и Нарито взялись за руки и плясали в круге, их движения символизировали слияние и гармонию. Затем каждый из них вовлек еще кого-то из зрителей в этот танец, хоровод ширился и ширился, пока его участниками не стали все зрители и танцоры, включая даже Иирин. Круг становился теснее, его участники ритмично чирикали, опускаясь на колени в песок. Танец перешел во всеобщее слияние. Анито ощутила соленую кровь лайли-тенду и знакомую — сладковатую — жителей Нармолома.

Джуна с восторгом смотрела, как расцветают в радужных красках танцоры, как меняется темп танца. Она нащупала свой компьютер и превратила его в видеокамеру. Да, людям из отдела Контакта с инопланетянами это зрелище должно понравиться. Съемка делалась автоматически, и Джуна могла спокойно наслаждаться невиданным спектаклем. Ей казалось, что перед ней разворачивается лишенное внутреннего содержания переплетение цвета и движений. Иногда ей попадались отдельные знакомые слова или символы, но скорее всего это было нечто вроде эквивалента джазового пения, преимущественно импровизационного и абстрактного. Представление, достигнув кульминации, шло к концу, и наконец аудитория взорвалась шквалом визуальных аплодисментов, что было ничуть не менее красиво и занимательно, чем само представление, которое только что доставляло зрителям такое наслаждение. Аплодисменты постепенно перешли в ритмизованное повторение одних и тех же слов. Слова требовали какой-то истории.

Укатонен и один из морских тенду вышли в центр круга. И зрители, и участники представления покрылись рябью одобрения. Джуну поразила наступившая тишина. Единственными звуками был тихие вздохи ветра и прибоя, да изредка случайный шорох погремушки, когда кто-то из танцоров менял позу. Иногда слышался и еще один слабый шорох — это компьютер, меняя фокус, вращал кольца объектива.

Укатонен сыграл длинную монотонную мелодию на своем роге, сделанном из витой раковины. Прогремели гулкие удары по выдолбленному бревну, заменявшему здесь барабан. К Укатонену присоединился морской тенду, и они начали танцевать строгий стилизованный танец, который как бы сопровождал сложнейшие торжественные узоры языка кожи, излагавшие смысл происходящего.

Этот формализованный язык был почти недоступен для Джуны, она улавливала лишь отдельные повторяющиеся слова. Им эхом вторил морской тенду. Нить повествования переходила от одного исполнителя к другому, выражаясь визуальными вопросами и ответами. История касалась моря и тенду. Джуна наклонилась вперед, стараясь глубже вникнуть в смысл повествования. Вполне возможно, что это что-то вроде мифа — о сотворении мира? Но если он повествует о том, как тенду вышли из моря, то почему складывается впечатление, будто история рассказывается от конца к началу? Впрочем, по мере развития сюжета Джуна стала понимать, что это рассказ о том, как тенду копили знания о море. Рассказ завершился тем, что Укатонен и морской тенду взялись за руки и стали отплясывать вместе. Потом они стали вводить в танец зрителей и танцоров, образовывая огромный круг. Прохладные влажные руки подхватили и Джуну с Моуки, вовлекая в танец. После длительного сидения на песке движение показалось Джуне исключительно приятным. Она поводила плечами, изгибала спину, имитировала движения тенду и их тихое постанывание. Потом все начали становиться на колени, изгибаясь то вправо, то влево. Джуна тоже опустилась на колени, время от времени ощущая, как ее касаются прохладные влажные тела участников танца. Она вдруг почувствовала слабый укол и утонула в слиянии прежде, чем успела испугаться. В панике она попыталась было сопротивляться, но с ней был Моуки, он встал преградой между нею и другими участниками слияния, он давал ей время для адаптации. Когда она успокоилась, Моуки позволил слиянию проникнуть сквозь его защитный блок. Он останавливался каждый раз, когда Джуна начинала волноваться. Она ощущала и эго Укатонена, который действовал согласованно с Моуки, руководя им и успокаивая ее.

Постепенно Джуна начала ощущать и присутствие других, кроме Укатонена и Моуки. Острое солоноватое чувство любопытства доминировало в слиянии. Они ждали, чтобы Джуна открыла себя деревенским и морским людям.

Джуна в страхе жалась к Укатонену и Моуки, ужасаясь даже мысли, что какие-то чужаки будут шнырять в ней, касаясь ее самых интимных чувств. Ее друзья укрыли ее, гарантируя защиту и покой. Когда она снова успокоилась, они потихоньку стали снимать блокировку, давая возможность слиянию проникнуть к ней. Когда Джуна опять стала волноваться, блокировка окрепла. Так постепенно Джуна начала как бы растворяться в слиянии, оно проникало к ней во все возрастающих дозах через защитное эго друзей. Теперь всеобщее слияние омывало ее подобно теплым водам моря. Моуки, Анито и Укатонен поддерживали ее, помогая обучиться искусству плавания в этих водах. А потом слияние кончилось, и Джуна очнулась на берегу, чувствуя себя успокоенной и в мире со всем миром.

Она встала и пошла в море, чтобы смыть налипший на кожу песок. Море фосфоресцировало, оно горело зеленым светом, омывая тело Джуны. Быстро движущийся зеленый след совсем рядом заставил Джуну испуганно вздрогнуть и втянуть в легкие воздух, чтобы закричать, но тут на поверхность вынырнул лайли-тенду. Она выдавила из себя неуверенный смешок, когда тот высветил слова приветствия. Она ответила ему тем же и глубоко нырнула, забавляясь случившимся, а потом поплыла прочь от берега, оставляя за собой сверкающий зеленый след — свечение потревоженного движением планктона.

Джуна освобожденно вздохнула, поднырнула под накатывающуюся волну и открыла глаза навстречу фосфоресцирующей зеленой завесе. Она плыла в ночном море, давая холодному морскому огню искрами сверкать на ее коже. Слияние прошло великолепно, особенно благодаря защите Моуки и других. Она испытала великолепные ощущения, особенно после того, как удалось расслабиться. Аллу-а принесло ей чувство, что она — Джуна — есть неотторжимая часть чего-то очень большого: бесконечного и живого, как море или лес. И оно ничуть не походило на насилие. Джуна распрямилась и стрелой вынеслась на поверхность, вдыхая сладость воздуха. Это не ее мир, это не ее люди, и все же слияние почему-то дало ей ощущение возвращения домой.

Джуна поплыла к берегу и вскоре вышла на пляж, роняя капли зеленого огня. Соль и планктон она смыла в ближайшем пресном ручейке. А потом свернулась клубочком возле Анито и других и крепко заснула.

Анито проснулась очень рано. Напилась, выкупалась в ручье, а потом долго стояла на берегу, глядя на океан, пока волны спокойно плескались у ее колен. Сегодня состоится ее первый нерест. Она была благодарна вчерашнему слиянию, но хотя лайли-тенду стали после него ей ближе и понятнее как группа, индивидуально они оставались чужими.

Брачный сезон всегда страшил Анито. В это время даже Илто становился каким-то далеким и раздражительным. Один раз, когда она была совсем еще юной, он даже накричал на нее, почему-то спутав с соперником-самцом. Правда, он немедленно извинился, но память о том случае все еще саднила. Неужели и она станет такой же? Она вспомнила силу своего случайного эротического возбуждения и неумение его контролировать.

Раздались звуки шагов по воде. Это был Укатонен. Он погладил ее плечо.

— Волнуешься? — спросил он.

Она высветила утвердительный ответ.

— Всегда немножко страшно, пока наконец не возбудишься. А когда начинается гон, то уже ничто другое не имеет значения. У тебя все будет хорошо. — Он протянул ей только что пойманную рыбу. — Дар одного из твоих воздыхателей. Тебе сегодня надо хорошо поесть. Нерест берет много сил, а подкрепиться никакой возможности не будет.

Вместе с Укатоненом Анито вернулась в гнездо. Иирин и Моуки помогали Нинто готовить обильный завтрак.

— У тебя, по-видимому, куча воздыхателей, — сказал Укатонен. — Это все понатащили самцы лайли-тенду.

Анито ела, пока не набила желудок до отказа. Остатки наименее скоропортящихся продуктов Нинто сложила в сумку Анито, завернув предварительно в зеленые листья. Та повесила сумку через плечо и высветила слова благодарности. Ее проводили на пляж, где Нарито уже ожидала женщин Нармолома, которые должны были принять участие в нересте с мужчинами лайли-тенду.

Когда Анито пошла к другим женщинам, Нинто ласково сжала ей плечо.

— Не волнуйся, — сказала она. — Тебе это понравится.

Анито согласилась. Она с трудом проглотила слюну — глотка пересохла от волнения. Укатонен вышел вперед и дотронулся до ее руки.

— Поскольку в Нармоломе еще нет главного старейшины, я буду наблюдать за гоном от лица деревни, — сказал он.

Анито сразу успокоилась. Там будет Укатонен. Он о ней позаботится. Значит, все будет хорошо.

Самцы лайли-тенду вышли из моря на берег и уселись вокруг Нарито. Женщины же Нармолома сели в кружок вокруг Укатонена. Каждая группа слилась. Анито почувствовала мощное эго Укатонена, возбуждающее в них желание. В ее репродукционных органах вспыхнул жар. Когда Укатонен разорвал контакт, этот жар уже ощущался ее кожей.

Анито опустила глаза. Ее кожа приобрела цвет тусклой бронзы, но в нижней части живота, на бедрах и на ягодицах этот цвет был ярче и золотистее. С другими женщинами происходило то же самое. У мужчин слияние еще не кончилось. На каждую женщину приходилось примерно по три мужчины.

— Нужно будет пригласить их посетить нас в верховьях реки на время брачного сезона. Тогда нам не пришлось бы драться за хороших самцов, — сказала одна из женщин. Это была Нанто. В прошлый сезон она нерестилась с Илто.

Другие женщины выразили полное согласие.

— Жаль, что море так далеко, — сказала Янито. — Было бы совсем неплохо всегда иметь достаточное количество самцов для нереста.

— Для этого вам следует выбирать больше тинок-самцов в качестве своих бейми, — вмешался Укатонен.

— Но ведь бейми-самки более полезны, — ответила Барито. — Их неоплодотворенные яйца — хорошая пища для нейри.

— Кроме того, — заявила Нанто, — это вряд ли помогло бы. К тому времени, когда новые бейми-мужчины достигнут половой зрелости, меня уже давно не будет.

— Нам всегда нужны энкары, — сказал Укатонен. — Возможно, некоторым вашим старейшинам, у которых есть взрослые бейми-самцы, следовало бы подумать о том, чтобы стать энкарами.

Большинство женщин отвернулись: мысль о расставании с Нармоломом расстраивала их, но в то же время они не хотели сказать ничего, что могло бы обидеть энкара. Анито, сочувствуя, погладила плечо Укатонена. Он был прав — в деревне слишком мало мужчин. Это была проблема, над которой новому главному старейшине придется серьезно задуматься.

— Лайли-тенду кончили сливаться, — сказала Ханто.

Мужчины теперь тоже были бронзового цвета. Анито обнаружила, что ее взгляд приковывают к себе золотые полосы в нижней части живота и на боках самцов. Ее внутренний жар стал усиливаться и как бы распространяться по всему телу. Она ощутила внезапную потребность оказаться рядом с самцами. Сила этого влечения испугала ее. Она хотела бежать, нырнуть в море, почувствовать, как оно все крепче обнимает ее с погружением в глубину.

Нарито жестом указала на океан. Анито с трудом удержалась от того, чтобы не рвануться вперед, и чинно последовала в воду за Укатоненом и женщинами Нармолома. Желто-черные рыбы, подобно стае испуганных птиц, брызнули во все стороны, когда они вступили в волны. Анито нырнула прямо к песчаному, покрытому мелкой рябью дну. Два стремительных сильных тела нырнули следом, их золотые полосы ярко сверкали в подводном сумраке. Анито стрелой взмыла к поверхности, взлетев в воздух в красивом мощном прыжке. Самцы следовали за ней вплотную. Теперь к ним присоединились еще двое, и Анито увидела, что со всех сторон окружена ослепительно сверкающими золотом самцами. Она ощущала в воде их возбуждение — соленое и жгучее, как перец. Ее кожа горела огнем. Она поглядела вниз: теперь все тело сияло золотом. Скоро яйца будут готовы к оплодотворению, и тогда наступит время для совокупления. Она рванулась вперед, нырнула — очень глубоко, уводя за собой самцов и чувствуя, как растет давление на ушные перепонки, с гордостью ощущая свою силу и скорость. Иногда на золотом фоне кожи у нее проступали синие разводы. Она выдохнула из легких воздух и пошла вверх, окутанная облаком серебристых пузырьков. Она позволила мужчинам догнать себя, дразня их близостью своего присутствия. А самцы бешено вились вокруг. Они выпрыгивали из воды, они оповещали о своем возбуждении серебряными фонтанами брызг.

Теперь мужчины были полностью золотые, что заставляло ее кожу гореть еще сильнее. Один из них проплыл совсем рядом, задев Анито своим телом. Она снова нырнула, а из ее уст вырвался тихий брачный стон. Вода завибрировала ответными криками самцов, и возбуждение Анито перешло в яростный сексуальный зов течки. Это чувство захлестнуло ее, она уже не могла больше сдерживать себя. Анито снова простонала, блеском золота оповещая мир о силе своего желания. На мгновение она поняла страх Иирин перед слиянием. Еще одно быстрое тело скользнуло рядом, заставив сжаться кожу на спине Анито. Она снова рванулась к поверхности. Самцы выскакивали почти вплотную, их тела горели в лучах солнца. Страх исчез, вытесненный страстным желанием. Она качалась на морской зыби, спина изогнута в знак готовности.

Один из самцов схватил ее, и она ощутила, как спина сама собой изгибается еще больше. Она подставила клоаку и ощутила, как клоака самца прикасается к ней. Внезапная теплота выброшенной спермы проникла в нее, замутила воду, придав ей известковый горьковато-мускусный привкус, что еще сильнее возбудило Анито. Незнакомые мышцы, о существовании которых она и не подозревала, теперь сокращались, загоняя сперму вглубь — туда, где хранилась гроздь яиц. Самец отпустил Анито, и она почувствовала, как ее обхватывает другой партнер. Мыслей не было — ею владели лишь инстинкт и страсть.

Анито совокуплялась снова и снова, потеряв счет самцам, которые обнимали ее. Было уже темно, когда она вышла из океана — усталая, умирающая от голода и измученная. От резких движений ныла спина. Живот, казалось, отяжелел от яиц и спермы. Клоака тоже болела, но эта боль была приятна. Какая-то часть Анито все еще жаждала изгибаться, быть схваченной, но по мере того, как морской ночной воздух охлаждал ее темнеющее тело, это желание пропадало.

На пляже ее ожидала Нинто. Она обняла Анито за плечи, как только та вступила на песок, и, поддерживая, повела к гнезду.

— Извини, я где-то потеряла твою еду, — сказала Анито, когда они проходили мимо полосы истоптанного песка, где утром сидели женщины.

Нинто покрылась рябью смеха.

— Она бы тебе только мешала, — сказала она. — Но ты выглядишь так, будто утром тебе потребуется солидный завтрак.

— А где же Укатонен и все остальные?

— Спят где-то в другом месте. Я подумала, что сегодня тебе, возможно, захочется побыть одной.

Анито поблагодарила Нинто. Ей и в самом деле хотелось побыть одной, чтобы последние остатки брачного возбуждения исчезли вместе со сном. Так много случилось за этот день, что никакой компании ей не требовалось, во всяком случае, пока она хорошенько не выспится. Нинто развернула пакет с рыбьей икрой и водорослями и протянула его Анито. Та сразу откусила огромный кусок.

— Ну как — понравилось? — спросила Нинто.

— Спроси меня об этом завтра, — сказала Анито, прожевывая еду. — Я так устала и так голодна, что вряд ли могу оценить по-настоящему.

На груди Нинто появился смешок.

— Я-то знаю, каково тебе сейчас, — сказала она. — Я однажды тоже нерестилась с морскими людьми, когда была молодой. Это куда более утомительно, чем нереститься с деревенскими, но зато и куда интереснее. — Серо-голубая тоска по ушедшим временам на мгновение окрасила тело Нинто. — Да, удовольствие велико, но я все равно больше люблю нереститься со своими.

Теперь покрылась цветом сожаления кожа Анито.

— Я-то очень хотела, чтобы мой первый брачный сезон был в Нармоломе.

Нинто провела по ее плечу костяшками пальцев.

— Не печалься, у тебя для этого будет еще много-много лет.

Анито отвернулась, вся посерев от горя.

— В чем дело? — спросила Никто. — Что случилось?

— Для меня время жизни в Нармоломе истекает. Укатонен заберет меня, чтобы сделать энкаром. Мне придется уйти оттуда через год-другой.

Нинто положила руку на плечо подруги. Ее кожа так и осталась окрашенной печалью.

— А он не… Он не возьмет меня вместо тебя? — наконец спросила она.

— Нет, Нинто, — ответила Анито, глубоко тронутая предложением своей тараны. — Этого я принять от тебя не могу. Кроме того, ему нужна именно я.

— Почему? — спросила Нинто. — Из-за этого существа?

Анито подтвердила ее догадку. Она отвернулась, охваченная горем и гневом.

— Он думает, что новый народ слишком важен, чтобы я могла оставаться в деревне, — сказала она, снова повернувшись к Нинто.

— Но ведь это несправедливо! Ты только что стала старейшиной. Если б он взял меня, смысла было бы больше. Баха вполне готов стать старейшиной. Давай я упрошу Укатонена взять меня вместо тебя.

— Нет, — ответила Анито, — я сама согласилась на это в обмен на его суждение о том, может ли Иирин усыновить Моуки. А кроме того, я думаю — он прав. Новый народ — это очень важно. Если б ты только видела, что они натворили в Лайнане… — Анито покачала головой и отвернулась. — Необходимо, чтобы кто-то привел их в гармонию, пока они не наделали еще больших бед. Никто не знает Иирин лучше меня и Укатонена. Но… — добавила она, снова поворачиваясь к Нинто, — я не хочу этого. Я хочу остаться в Нармоломе. Если б у меня был выбор, я так бы и поступила, но это был бы очень эгоистичный выбор.

Теперь уже отвернулась Нинто, и надолго.

— Я восхищаюсь твоим мужеством, — сказала она. — И твоим пониманием того, в чем состоит твой долг. Если есть хоть что-то, что я могу для тебя сделать, ты только скажи.

Анито выразила и понимание чувств подруги, и свою благодарность. Они сомкнули руки, после чего Никто скрылась во тьме. Анито же поудобнее устроилась в гнезде, зарылась в листья всем своим измученным и ноющим телом и уснула, думая о своей тарине.

Джуна смотрела, как Укатонен ведет небольшую группу самцов сухопутных тенду, которые должны были принять участие в брачных играх с самками морских тенду. А вчера в нересте с морскими людьми ради товаров участвовала Анито. Сегодня же она лежит в состоянии полного физического истощения. Этот внезапный взрыв сексуальности среди аборигенов очень встревожил Джуну. Еще недавно они казались ей почти бесполыми. А теперь они же заключают сделки — меняют секс на товары.

Она недоуменно покачала головой. Теоретическая статья по проблемам ксеноантропологии, записанная в ее компьютере, утверждает, что контакт с аборигенами всегда превращается в процесс открытий и переоценок, но она не представляла себе, что пересматривать и переоценивать придется так часто и по сути дела — абсолютно все. Она устала от неожиданностей. Джуна подхватила свою сумку для сбора еды и сделала знак Моуки. Им нужен завтрак, а чтобы заняться им, никого, кроме них, нет. Свежие дары моря были приятной заменой сырого мяса птиц и рептилий, а вот фруктов им явно не хватало, а ведь именно они составляют большую часть питания сухопутных тенду. Мед они сменяли на морские водоросли, соль и другие товары.

Они вышли на пляж и пошли вдоль моря по колени в воде. Моуки внимательно всматривался в песок. Наконец он кивнул. Джуна поставила корзину и проследила направление его взгляда.

Моуки тронул ее за руку, и Джуна взглянула на него.

— Видишь пузыри, которые поднимаются из песка? — сказал он на языке кожи. — Там прячутся моллюски. — Моуки стоял как раз возле скопления большого числа маленьких норок в песке. — Они могут слышать наши шаги. Поэтому стой тихо, пусть они забудут, что мы тут.

Они подождали, пока несколько волн не накатилось на берег. Потом Моуки сказал:

— Готовь решето.

Джуна кивнула и вытащила из корзины большое решето с высокими краями. Когда набежала следующая волна, Моуки вдруг прыгнул, как будто в нем распрямилась какая-то пружина, и стал бешено копать песок, горстями кидая его в решето. Когда пришла следующая волна, Джуна наполовину опустила решето в воду и стала трясти его, чтобы песчинки провалились через ячейки, оставив на сетке гальку и всякую прибрежную живность. Подошел Моуки и показал Джуне, что съедобно, а что — нет.

— Вот это хорошо, — сказал он держа в руках странную раковину из восьми сегментов. — Очень вкусно, и мы их поймали сразу четыре или пять. Ты хочешь показать ее своему говорящему камню?

— Не обязательно, Моуки. Я полагаю, он уже видел такие. Одну из них я нашла мертвой на песке, через день после того, как мы сюда приплыли. Но все равно спасибо.

Им понадобилось еще раз пять останавливаться для охоты, пока в корзине не набралось достаточно моллюсков для приличного завтрака. Нашли они еще и немного морских водорослей, промыли их и все притащили в гнездо, где еще спала Анито.

К тому времени, когда она проснулась, завтрак уже был готов. Она потянулась — осторожно, явно чувствуя боль. Моуки протянул ей фляжку с пресной водой, которую Анито вылила на себя, после чего на ее теле проступила яркая бирюзовая окраска.

— Спасибо. Вот теперь все хорошо.

— Мы тебе принесли завтрак, — сказала Джуна, протягивая лист с горкой моллюсков и водорослей.

Анито поблагодарила.

— Ты отличный учитель, — сказала она Моуки.

Тот отвернулся — сконфуженный и гордый. Анито коснулась руки Джуны.

— А ты быстро учишься, Иирин. Спасибо.

Джуна опустила глаза, обрадованная неожиданной похвалой.

— Спасибо, кене. Ешь. Должно быть, после вчерашнего ты очень голодна.

Рябь смешливого согласия высветилась на коже Анито, которая в этот самый момент засунула в рот песчаного осьминога и втягивала в себя его шевелящиеся щупальца. Джуна улыбнулась при виде столь забавного зрелища.

Завтрак протекал в дружественном молчании. А потом Анито отослала Джуну и Моуки, велев им развлекаться по собственному желанию остаток дня.

— Завтра начнется тяжелая работа. Надо будет обработать все морские водоросли, которые лайли-тенду соберут для нас.

Утро Джуна и Моуки провели в исследовании маленького скалистого островка. Они посидели на ветках деревьев, любуясь, как нерестятся тенду, выпрыгивая из воды и снова ныряя, потом осматривали выдолбленные прибоем пещеры, где морские тенду хранили свои припасы, и поплавали в пресной воде внутреннего озерка.

Днем Джуна закаталогизировала несколько эндемичных видов и постаралась дополнить свои лингвистические и экологические заметки. Нового накопилось много. Двух-трех часов, которые Джуна уделяла в день работе, было явно мало для кодирования всех наблюдений. А теперь вот придется возиться с этими морскими водорослями. Джуна вздохнула, жалея, что в сутках так мало часов.

— Что-нибудь не так? — спросил Моуки.

— Нет, просто мне так много нужно сделать, а времени на это не хватает.

— Давай я тебе помогу, — предложил Моуки.

Джуна покачала головой, одновременно с нежностью проведя по его руке костяшками пальцев.

— Спасибо, Моуки, но тут ты мне помочь не можешь. Я должна учить эти говорящие камни, чтобы они запомнили все, что я знаю, и пересказали бы моему народу.

— Покажи, как их учить, и я помогу, — ответил Моуки, покрываясь желтовато-серым цветом.

Джуна покачала головой, припомнив правила Протокола.

— Очень многому придется учиться. Годы времени.

— Но я буду твоим бейми много лет. Учи меня, — уговаривал Моуки. — Тебе нужна помощь. Тенду нужна помощь. Я твой бейми. Я научусь у тебя и помогу своим людям.

Джуна изумленно смотрела на Моуки. Он уже много раз поражал ее глубиной своего мышления. Ее бейми не ребенок. Более того, он прав. Тенду предстоят большие изменения, и они нуждаются в любой помощи, которую только сумеют получить. Моуки мог оказаться исключительно важной фигурой в качестве переводчика. Конечно, это означало новое нарушение Протокола, но… Она поглядела на Моуки. Она уже столько всего понарушала… Так имеет ли значение еще одно нарушение?

— Ладно, Моуки, буду тебя учить.

Моуки тут же уселся перед ней. Уши растопырены, готов слушать. Но Джуна вдруг поняла, что не знает, с чего начинать.

— Начнем завтра. Мне надо продумать, как тебя учить.

Моуки кивнул и взял ее за руку. Оба отправились купаться. Утром следующего дня морские тенду стали вытаскивать на берег сети, битком набитые водорослями. Сухопутные тенду сначала промывали их в соленой воде океана, потом в пресной. Затем водоросли грубо размалывали с помощью двух плоских камней и бросали в яму, наполненную пресной водой. Оттуда эту массу вынимали, используя специальные сита; на них оказывался тонкий осадок, похожий на лист плотной бумаги. Влажные» листы выкладывали на сушильные полки, изготовленные из шестов и циновок. Это был долгий и необычайно трудоемкий процесс, прерываемый частыми послеполуденными дождями, когда приходилось хватать листы и тащить их в пещеры. Как только небо очищалось от туч, листы и циновки тащили обратно.

Во время очередного перерыва из-за дождя Джуна и Моуки сидели на дереве. И пока дождь поливал их, Джуна сделала попытку обучить Моуки стандартному языку. Тут же, однако, выяснилось, что Моуки не может произнести большую часть нужных звуков. Джуна вытерла дождевые струи с лица, а потом передвинулась на край ветки, чтобы посмотреть, скоро ли кончится этот упорный и сильный дождь.

— Бесполезно, Моуки. Ничего из этого не выйдет. Я не могу обучить тебя своему языку. Твой рот не приспособлен к тому, чтобы произносить нужные звуки.

— А ты покажи мне слова, — не сдавался Моуки. — А я их выучу.

— Я пыталась, Моуки, — ответила Джуна. — Не получается.

— Я видел, как ты смотришь на слова в своем говорящем камне. Покажи мне их. Я их запомню.

— Чтение! — воскликнула вслух Джуна. — Ну конечно же! Ладно, Моуки, — продолжала она уже на языке кожи, — вот посмотри на этот значок.

Моуки выучил весь алфавит еще до того, как кончился дождь. Когда они потащили из пещеры маты с водорослями, он все время практиковался в изображении букв.

Какие-то бейми остановились и в изумлении смотрели, что он делает.

— Я учусь языку нового существа, — гордо сказал он им.

— И что это значит? — спросила одна из бейми. Это была Пейни — одна из самых младших бейми в деревне.

— Не знаю, — пришлось сознаться Моуки.

— Но как же можно учиться чему-то, не зная, что оно означает? — удивлялась Пейни.

— Я же только начал, — ответил Моуки. — Завтра Иирин научит меня еще чему-нибудь.

На следующий день уже несколько бейми сидели и наблюдали за уроком Джуны. Сегодня она учила Моуки цифрам. Он быстро выучил их и усвоил простейшие примеры сложения и вычитания, хотя дело затрудняла десятеричная система, изобретенная существами с десятью пальцами на руках и отличная от восьмеричной у тенду, которые имели восемь пальцев. Остальные бейми выучились счету так же быстро, как и Моуки. Когда урок кончился, они убежали, а цифры горели и бегали по их коже подобно замысловатой движущейся татуировке. Джуна засмеялась и вернулась к своим делам.

На следующий день уже Укатонен наблюдал за тем, как она учит Моуки и других бейми складывать буквы в слова.

— Чему ты их учишь? — спросил Укатонен, отослав ее учеников работать.

— Я учу их языку кожи нашего народа.

— Но у вас ведь нет языка кожи, — сказал Укатонен. — Я думал, вы разговариваете голосом.

— У нас есть способ писать слова, так что мы можем их видеть. Моуки хотел научиться говорить так, как говорят новые существа. Но он не может передавать послания, как мы — звуками, зато способен говорить тем, другим способом. Он очень хочет учиться, и поэтому я его учу.

— Анито и я тоже должны этому обучиться. Будешь нас учить?

Таким образом Анито и Укатонен тоже присоединились к ученикам Джуны, а затем и другие старейшины. Вскоре все жители Нармолома научились высвечивать на теле простые фразы в письменном варианте стандартного языка, разговаривая друг с другом. Сначала Джуна опасалась, что ее обучение может принести аборигенам вред, но потом поняла, что для тенду это просто забава. Их восхищала форма букв, да и вообще чужая грамматика. Даже лайли-тенду и те выходили из океана и садились на песок, чтобы учиться у деревенских стандартному письменному языку. И к тому времени, когда сбор водорослей был закончен, уже сложился «пиждин» на основе языка кожи тенду и письменного стандартного языка. На пути к берегу материка лайли-тенду резвились и прыгали в воде вокруг плотов, а их кожа светилась путаницей слов, фраз и букв, выбранных восторженными тенду не из-за их значения, а скорее из-за внешнего вида.

Они достигли материка, вытащили плоты на низкий берег спокойной бухты. Лайли-тенду вразвалочку вышли на берег, чтобы официально проститься с деревенскими. Они скользнули в воду и увели плоты обратно на свой остров. Те лайли-тенду, которые не тащили плотов, высоко выпрыгивали из воды. Блестящие бессмысленные слова и буквы горели у них на груди, превращая своих обладателей в подобие кошмарного сна типографа.

«Прощай!», «До свидания!», «Ешь рыбу», «Прыгай выше!» вдруг высветили они по какому-то наитию. Дальше шла фантасмагорическая абстрактная мешанина слов и букв.

Джуна махала им рукой и говорила «До свидания» и на языке кожи, и на стандартном. Вскоре морские тенду скрылись в волнах, а пустые плоты двигались подобно призрачному флоту сквозь сумрак начинающегося шторма.

Анито взвалила свой груз на плечи, привязав его поясными лямками, чтобы не соскользнул со спины, когда они начнут карабкаться по деревьям. Джуна тоже подняла свой мешок. Взвалив его на плечи, она последовала за деревенскими тенду в знакомый сумрак джунглей.

18

Ветви гигантского дерева на простирались к путникам, как бы приветствуя их возвращение. Анито, вспыхнув от счастья яркой бирюзой, одним прыжком перемахнула через пропасть, отделявшую ее от ветвей колосса — дерева Нармолома, родного дома Анито. Как прекрасно вернуться домой, как приятно сложить свою тяжелую поклажу в кладовую. Ее радость, впрочем, слегка поблекла, когда она стала рассматривать свое новое помещение. Оно выглядело ужасно. Пол, стены, потолок заляпаны черной грязью, оставленной здесь сезоном наводнений.

— Нет, ты только погляди на эту грязищу! — воскликнула Иирин.

Анито высветила знак согласия.

— Придется все это вычистить, — сказала она, бледная от усталости. Она и в самом деле выдохлась. Путешествие было трудным, шли с тяжелым грузом, да еще приходилось торопиться, чтобы поскорее попасть домой. Анито хотелось одного — поесть и тут же крепко уснуть на свежей подстилке из листьев.

В дверь просунула голову Нинто.

— Ну и грязь, — сказала она. — Проведите ночь у меня. Моя комната не была затоплена. А это можете начать убирать завтра, когда отдохнете.

— Мы на тебя и без того взвалили немалую ношу, — запротестовала Анито.

— Ну уж если тебе так кажется, то можете позаботиться о нашем ужине, — ответила Нинто и высветила улыбку.

— Ладно, — согласилась Анито. — Иирин, вы с Моуки отправляйтесь за фруктами и листьями для подстилки. А я схожу на охоту и принесу сотового меду с одного из моих деревьев на.

Анито оставалась в дверях, глядя на уходящих Иирин и Моуки, а затем перевела взгляд на такое знакомое дупло деревни-дерева. Полые воды залили его почти до трети высоты, а схлынув, оставили повсюду слой ила и грязи. Как бейми главного старейшины она раньше жила на верхних ярусах, которые никогда водой не заливались.

— А ведь славно вернуться домой, — сказала Нинто, подходя к Анито и оглядывая внутренность колоссального дупла. Анито с любовью дотронулась до руки своей тарины, начисто позабыв о собственных домашних проблемах.

— Приятно, — сказала она. — Еще как приятно-то!

Этой ночью Анито долго лежала без сна в своем гнездышке из свежих листьев, прислушиваясь, как еле слышно поскрипывает дерево под дыханием легкого ночного ветерка, как разносится тихий гул пчел-тиланов, нагнетающих крылышками свежий воздух в свои ульи, а через них и во всю пустотелую сердцевину гигантского дерева. Она глубоко втягивала в себя знакомые домашние запахи: древний запах древесины, ила, светящихся грибков, слабый привкус меда и зелени, влажный аромат свежей подстилки. Рябь радости медленно бродила по ее коже, пока наконец Анито не провалилась в сон. Наконец-то она была дома.

Джуна привязала веревку к корзине, доверху заполненной полужидкой вонючей грязью, и дернула ее, подавая сигнал деревенским, сидящим наверху на развилке, что уже можно тащить. Она посмотрела, как корзина поднимается вверх, а потом зашлепала по илу, скопившемуся на дне дупла, чтобы начать загружать новую корзину.

В Нармоломе шла весенняя уборка. Деревенский народ чистил свои комнаты, осушал пруд на дне дупла, вытаскивал оттуда накопившуюся грязь и отбросы. Работа была утомительная и грязная, но Джуна, к собственному удивлению, чувствовала себя счастливой. Она подняла тяжелую корзину и поглядела вверх. Стены огромного дупла дерева на поднимались со всех сторон вверх рядами балконов, теряющимися в вышине. Отсюда верхнее отверстие дупла выглядело пятном света диаметром не больше ладони. Корзины возносились и падали обратно, чтобы их вновь загрузили на дне. Дерево гудело, как живое существо, звуками кипучей деятельности. Даже пчелы-тиланы звенели особенно громко, копаясь в богатой питательными веществами грязи.

Вчера Анито выдавила из своей аллу в сосуд с чистой водой несколько капель какой-то жидкости. Потом этой водой опрыскали пол, потолок и стены комнаты. Она тут же заполнилась пчелами. К тому времени, когда сосуд опустел, все было покрыто ровным плотным слоем насекомых. Когда же они вернулись часом позже домой с охапками свежей листвы, комната стала неузнаваемой. Пол блестел, как хорошо протертая скипидаром мебель, грибки на стенах и потолке ярко светились. Джуна улыбнулась, вспомнив детскую волшебную сказку о принцессе, которой служили невидимые слуги. Жизнь среди тенду, безусловно, имела свои прелести.

Протяжный басовитый раскат грома и стук дождя по грязи вывели Джуну из задумчивости. Она подтащила корзину к висевшей веревке, привязала ее к ручке и дернула. Та, однако, и не подумала натянуться. Джуна подняла глаза и увидела, что работавшие наверху тенду спускаются вниз. Они сделали перерыв, чтобы спрятаться от грозы. Дожди теперь стали реже. Приближался сухой сезон. Эта гроза была первой за три дня. Джуна взобралась на вершину дерева, чтобы дождь смыл вонючую грязь с кожи. К ней присоединились Моуки и Укатонен. Они таскали корзины компоста на платформы, сделанные на ветвях; они понадобятся для лесного хозяйства аборигенов в сухой сезон.

— Они только-только созревают, — сказал Моуки, протягивая ей парочку плодов ати, обладавших острым, но одновременно сладким вкусом.

Джуна поблагодарила его на языке кожи.

— Надо уходить вниз, — сказал Укатонен. — Идет сильная буря. Так обычно и бывает после долгой засухи.

Джуна улыбнулась. Даже после восьми месяцев жизни среди тенду ей было трудно думать о трех днях прекрасной погоды как о длительной засухе. Они спустились внутрь дупла. Джуна с удовольствием оглядывалась по сторонам. Большая часть времени, которое она прожила с тенду, прошла в пути. Она устала от путешествий. Дома было так хорошо.

Анито уже ждала их с кусками сотов, выложенными на зеленом листе, и с горшочком мелкорубленого мяса, маринованного в остром присоленном фруктовом соке. Когда они кончили обедать, Анито села плести неоконченную корзину, а Укатонен принялся наклеивать перья на стрелы для духовой трубки.

Иирин протянула руки к Моуки, и они слились. Теперь она уже вполне прилично овладела аллу-а. Научилась контролировать некоторые инстинктивные реакции вроде сокращения зрачков, сердцебиения и кровяного давления. Могла прослеживать много простейших функций другого организма и до известной степени научилась управлять ходом слияния.

Она вошла в аллу-а. Ее страх и беспомощность остались далеко позади. Она научилась ставить блокировку, чтобы замедлить приток ощущений, научилась поддерживать средний уровень интенсивности аллу-а и наслаждаться им. Теперь слияние было ей столь же необходимо и желанно, как и Моуки. Организм Моуки она сейчас знала ничуть не хуже, чем свой собственный. Иногда Джуна задумывалась: а что же будет, когда вернутся ее друзья? Что они подумают о ней? О ней, которая скачет по ветвям, ест сырое мясо и находится в каких-то весьма странных отношениях с аборигенами? Неужели они посчитают, что она «отуземилась»?

Моуки почувствовал ее тревогу и окружил ее своей уверенностью. Джуна позволила тревогам уйти. Пусть завтрашний день заботится сам о себе. А она слишком занята жизнью, которой живет сегодня. Джуна всецело отдалась парению в слиянии.

— Пришло время выбрать нового главного старейшину, — сказал Укатонен. — Кто должен им стать, как ты думаешь?

Уши Анито растопырились от изумления. И чего он ее спрашивает? Решать-то ему!

— Ты знаешь деревню лучше меня, — продолжал Укатонен, прежде чем Анито успела продумать свой ответ. — Я хочу знать твое мнение.

Анито задумчиво потерла подбородок. Вопрос был трудный. Уито и еще двое сняли свои кандидатуры. Телито и Джохито для такой работы явно не годились. Один был слишком застенчив, другая так занята своей атвой, что на остальное у нее не оставалось времени.

— Есть только пять, о которых стоит говорить, эн. — Она сосчитала на пальцах. — Марито, Энато, Миато, Ренито и Нинто.

— Не Энато, — возразил Укатонен. — Он не умеет принимать решения. А Марито слишком молода. Ей понадобится еще лет пять на подготовку.

— Тогда три — Миато, Ренито и Нинто.

— Все они годятся, но кто наилучший?

— Ренито — старая, но ее бейми — Кина — уже достиг моего возраста. Если выбрать Ренито, то Кина будет ждать долго-долго, чтобы стать старейшиной.

— К тому же Кина — мужчина, они необходимы Нармолому. Остаются Миато и Нинто.

— Нинто — моя тарина. Я могу быть необъективной.

— Ты скоро станешь энкаром, кене. Надо учиться принимать решения по таким вопросам. Скажи мне, что ты думаешь о Миато и Нинто.

— Они примерно одного возраста, эй. Ситика Миато чуть было не выбрали главным старейшиной, а Миато входит в деревенский Совет. Мой ситик очень уважал Миато. И всегда спрашивал у него совета. Миато известен своей справедливостью и мудростью. Я уверена, его решения всегда будут верны.

— А Нинто?

— Нинто была воспитана Илто. Он очень полагался на ее мнение. Она отлично разбирается в людях и часто видит проблему еще до того, как та возникла. Ты видел, как много она помогала мне с Иирин. Она очень интересуется этими новыми существами. Она умна, наблюдательна и доброжелательна. И Нинто, и Миато могут быть главным старейшиной, эн. Между ними очень трудно сделать выбор. Я не могу.

Желто-серый блик прошел по телу Укатонена.

— Я знаю, кене. Это моя проблема. И я должен выбрать между этими двумя. — По его телу прошла улыбка. — Я надеялся, что твой совет мне поможет. Думаю, что придется говорить с ними обоими.

Сначала они отыскали Нинто. Она сидела в своей комнате — плела веревку. Нинто отложила работу, когда они вошли, и предложила им фруктового сока.

— Кене, я хотел бы поговорить с тобой о том, что бы ты сделала, если б стала главной старейшиной?

Уши Нинто растопырились, и она порозовела от неожиданности. Он долго переводила глаза с Укатонена на Анито и обратно.

— Почему ты говоришь со мной об этом? Есть гораздо более опытные и мудрые старейшины, из которых и следует выбирать.

— Потому, что я считаю тебя достойной, — ответил Укатонен. — Хочешь ли ты стать главной старейшиной?

Анито видела, как пробегает по Нинто тень нерешительности.

— Было бы честью для меня идти по следам моего ситика, эн. И я очень люблю Нармолом. Но…

— Что «но»?

— Верно ли, что ты берешь с собой Анито, чтобы сделать из нее энкара?

— Да, кене, мне придется это сделать. Она нуждается в обучении, чтобы получить статус энкара к тому времени, когда вернутся новые существа, с которыми ей придется иметь дело.

— Тогда я уйду вместе с ней и стану энкаром. Я не хочу быть среди претендентов на место главного старейшины. Я сказала бы об этом и раньше, знай я, что ты думаешь обо мне.

— Нет! — запротестовала Анито. — Ты не должна этого делать, Нинто. Пожалуйста, не покидай из-за меня Нармолом!

Опять по телу Нинто прошла рябь улыбки.

— Это моя жизнь, Анито. Я хочу уйти с тобой и учиться всему, что касается нового народа. — Она поглядела на Укатонена. — Тебе ведь нужно как можно больше людей, которые знакомы с ними. Я знаю Иирин лучше всех в деревне, кроме Анито.

— А как же Нармолом? — воскликнула Анито. — Как же Баха?

— Баха готов стать старейшиной и будет заботиться о моей атве. Мне будет не хватать Нармолома, но без тебя и без нашего ситика он опустеет для меня. Укатонен и Иирин научили меня, что жизнь существует и за пределами Нармолома. Время бежит, и если энкары примут меня…

— Они с радостью сделают это, — сказал энкар. — Нам очень нужны такие старейшины.

— А кого вы еще прочили на место главного старейшины? — спросила Нинто.

— Миато.

— Хороший выбор. При нем Нармолом станет еще краше.

— Спасибо, — сказал Укатонен. — Нинто, я хочу, чтобы ты знала: ты еще не связана словом. Если хочешь изменить решение, то можешь.

Нинто покачала головой:

— Я решила.

Укатонен показал, что понял и что благодарен.

— Мне надо сообщить Миато, что он — мой выбор на место главного старейшины.

После обычных выражений протеста в связи со своей неподготовленностью Миато согласился занять это место. Деревенские удивились, но были довольны выбором энкара. Ловкость и скорость, с которыми Миато отрастил себе новую ногу, произвели на всех большое впечатление. Их поразило и то, какую цену запросил Укатонен за свое решение. Вместо того чтобы потребовать кого-то из деревенских старейшин в энкары, как это обычно практиковалось, Укатонен попросил, чтобы следующие пять новых старейшин были мужчинами, а семеро тинок, которых возьмут в бейми, тоже были самцами.

Цвета, в которые окрасились нынешние старейшины-самцы, выразили подавленный протест. Дело в том, что они в сезон нереста очень высоко ценились именно по причине своей малочисленности, и деревенские самки тащили им множество даров за благосклонность. Зато самки были теперь в полном восторге.

Пир в честь избрания Миато был невероятно пышен. Благодарные селяне принесли множество даров Укатонену — консервированные деликатесы и всякую всячину — что было принято им с благодарностью. Жители деревни устроили кворбирри, излагавший историю Нармолома. К удивлению и радости Анито, последний акт повествовал о том, как Илто нашел в лесу новое существо и как он умер. Такова была новая глава, добавленная к официальной истории деревни. Роль Илто исполняла Нинто, а Укатонен играл роль нового существа, да так, что жители много и охотно смеялись. С ролью он справился отлично, хотя и имел всего лишь один день на подготовку. Иирин прекрасно поняла все, что делал Укатонен, и хохотала вместе со всеми жителями деревни. Она присоединилась к восторженной ряби аплодисментов после окончания представления.

Наконец праздник кончился, и Анито отправилась в свою комнату, оставив Иирин и Моуки помогать в уборке остатков пира. В комнате оказался Укатонен, укладывавший свой мешок.

— Ты уходишь? — спросила Анито, когда он поднял глаза.

Укатонен ответил утвердительно.

— Но… почему?

— Я пробыл тут долго. У вас теперь есть главный старейшина, и я, если останусь, буду ему мешать.

— Куда же ты пойдешь?

— Побываю в нескольких соседних деревнях, потом поговорю с другими энкарами. Им следует знать об Иирин.

— Но тебе же будет одиноко! — воскликнула Анито.

Укатонен изобразил на груди пожатие плеч.

— Я энкар. Привык к одиночеству. — Он положил в мешок еще что-то и туго затянул его. — Я оставил кое-какие подарки, которые не мог унести с собой. Ты сохранишь их до моего возвращения?

Анито ответила согласием, стараясь скрыть серую пелену печали.

Укатонен вскинул мешок на плечи.

— Жди меня к концу месяца менандо. — Он выглянул за дверь. — Отлично, почти все спят. Я хочу уйти потихоньку. — Он вышел на балкон. — Проводишь меня до вершины, кене?

Анито высветила согласие и последовала за ним вверх по стволу. Они вышли в прохладную влажную тьму. Иирин и Моуки наблюдали за тем, как тинки убирают запачканные едой листья, оставшиеся после пира. Они сразу заметили вышедших из ствола Укатонена и Анито. Уши Моуки поднялись, когда он увидел заплечный мешок Укатонена.

— Я пришел проститься, — сказал энкар.

— Ты уходишь? — спросили Иирин и Моуки одновременно. Яркий цвет радости исчез под серой пеленой печали.

— Почему? — спросила Иирин.

— Время пришло, — ответил энкар. — Но я вернусь через несколько месяцев.

— Но как же я одна буду воспитывать Моуки? — воскликнула Иирин.

— Ты и Моуки очень хороши друг для друга. Я вам не нужен. Если понадобится помощь — есть Анито и вся деревня тенду, готовая дать совет.

У Моуки был цвет мокрой глины. Он тронул энкара за ногу. Тот нагнулся.

— Ты позаботишься об Иирин, пока меня не будет?

Моуки кивнул, его серый цвет чуть-чуть посветлел.

— Конечно, эн.

— Это хорошо, — ответил тот. — Я уверен, что ты с этим справишься.

Кожа Моуки стала почти лазурной от гордости, хотя слабая примесь печали все же ложилась на голубизну. Укатонен любовно провел костяшками по его плечу. Потом повторил то же с Иирин.

— Позаботься о Моуки.

С Анито Укатонен простился с последней. Та почувствовала, как волна симпатии захлестывает ее.

— Мне будет не хватать тебя, — сказала она мелкими личными символами.

— Мне тоже будет не хватать тебя, кене, — ответил он. — Побереги себя, пока меня не будет.

Затем повернулся и исчез среди ветвей. Анито взглянула на остальных, таких же серых от горя, как и она сама. Потом дотронулась до их плеч.

— Пойдем, — сказала она. — Уже поздно. Пора спать.

19

Следующие три месяца прошли без особых событий. Джуна преимущественно занималась научной работой, записывая сведения о десятках новых видов растений и животных и внося множество дополнений в лингвистическую программу. Каждый день приносил что-нибудь новое. Время летело, результаты получались интереснейшие.

Моуки необыкновенно быстро научился читать и печатать и вскоре уже сам вносил нужные данные во второй компьютер. Хотя стандартный письменный язык Моуки еще кишел ошибками и был не слишком словарно богат, но взгляд Моуки отличался остротой и особенно хорошо схватывал детали, благодаря чему его описания животных и растений нередко содержали наблюдения, которые Джуна пропустила. Она даже стала поручать ему проверку ее наблюдений, прежде чем их каталогизировать.

Анито с головой погрузилась в жизнь деревни, она исполняла обязанности младшего старейшины, куда включались такие работы, которые старейшины с более высоким рангом считали для себя зазорными. Поскольку в свое время Анито была бейми главного старейшины, то она многие вещи знала очень хорошо. Джуна помогала ей, собирая фрукты, добывая мед из деревьев на, принадлежавших Анито, ловя рыбу в высыхающих прудах, оставшихся после наводнения.

Укатонен вернулся за три дня до окончания месяца менано. Деревенский люд собрался толпой, искренне радуясь его появлению. Он приветствовал их со своим обычным слегка отстраненным достоинством и вежливо принял гостеприимство, предложенное Миато, включавшее и ночлег в комнате вождя. Анито, Моуки и Иирин он встретил с той же формальной вежливостью, как и других жителей деревни. Анито услали готовить пиршество. Она взяла с собой Иирин, Моуки и нескольких тинок — собирать фрукты и другую еду.

Все вернулись с туго набитыми сумками. Анито поручила тинкам выкладывать листья-тарелки и чистить большие блюда, на которых вносили еду. Иирин и Моуки помогали готовить и раскладывать кушанья. Когда все предстало перед глазами ожидавших старейшин, зрелище оказалось весьма внушительным.

Миато оглядел приготовления критическим оком.

— Мне стыдно, что у нас не нашлось ничего лучшего, эй, чтобы приветствовать тебя, — сказал он, пользуясь самым формальным языком. — Окажи нам честь и вкуси с нами эту скудную пищу.

Илто тоже пользовался такими формулами вежливости, обращаясь к почетным гостям, вспомнила Анито. Она все еще тосковала по своему ситику.

Укатонен взглянул на нее, тщательно сохраняя на лице невозмутимое выражение.

— Благодарю тебя, кене, — сказал он Миато. — Тут всего достаточно.

Когда все формальные правила вежливости были соблюдены, старейшины приступили к еде. Анито стояла рядом, указывая тинкам, какие блюда следует пополнить, какие унести прочь.

Наконец старейшины стали откидываться и вежливо рыгать.

— Мне стыдно, что у нас нет еще еды, чтобы предложить ее тебе, эн, — сказал Миато, хотя на тарелках-листьях еще лежали горы снеди.

— Все хорошо, — ответил Укатонен, как будто его желудок не торчал шаром на высоком и худощавом теле. — Я не стал бы обременять вас своим голодом, кене. Особенно в том случае, когда пришел просить тебя и твою деревню об услуге.

— Нармолом в долгу у тебя, эн, особенно после всего того, что ты для нас сделал. Если есть что-то, в чем ты нуждаешься, мы с радостью поможем тебе в этом.

Анито подавила смешок. Сразу видно, что Миато занимает свой пост недавно. Ее ситик никогда бы не дал такого ко многому обязывающего обещания, особенно энкару.

— Я хотел бы взять Анито, Иирин и Моуки на месяц-полтора с собой.

— Тогда Анито пропустит брачный сезон.

— Она нерестилась с лайли-тенду. Я приведу ее обратно, чтобы она успела вовремя отложить яйца, так что Нармолом не понесет ущерба и получит своих нейри. Моя просьба очень важна, иначе я не обратился бы к вам с нею. Другие энкары тоже хотят познакомиться с новым существом и поговорить с Анито об Иирин.

Миато помолчал, погладил подбородок, будто обдумывая решение, которое, как знали все присутствующие, было давно уже принято.

— Когда вы уходите?

— С твоего разрешения, кене, завтра.

Миато высветил знак согласия.

— Благодарю тебя, кене, — сказал Укатонен. — Энкары в долгу перед тобой за твою благожелательность.

Разговор перешел на местные дела. Укатонен расспрашивал о жителях деревни, проявляя удивительное знание событий, имевших место уже после его ухода из Нармолома. На старейшин это произвело сильное впечатление, но Анито была уверена, что Укатонен, прежде чем прийти в деревню, несколько дней внимательно наблюдал за нею.

Анито сделала тинкам знак убирать еду. Когда остатки еды и блюда были убраны, она спустилась вниз, легла в свою теплую и влажную постель и мгновенно уснула.

Укатонен разбудил Моуки и Иирин рано утром. Джуна, еще сонная, привстала на своей постели.

— Что это? — спросила она, зевая.

— Начинай складывать вещи. Мы уходим в поход. Энкары хотят тебя видеть.

Джуна взглянула на Анито, которая еще спала на своем лиственном ложе.

— Пусть поспит, — сказал Укатонен. — Вчера она легла спать очень поздно.

Они сложили в мешки те дары деревни, которые Укатонен получил еще раньше. Сделав это, Моуки приготовил легкий завтрак из фруктов и сотового меда, а потом разбудил Анито.

Деревенские провожали их до выхода из дупла, а потом и до границ Нармолома, от души желая им счастливого пути. Нинто была последней, кто попрощался с ними. Она дотронулась до плеча Анито.

— Да будет твой путь легок, — сказала она. — Возвращайся скорее.

Джуна видела, что Анито ответила подруге той же лаской.

— Вернусь, — сказала она и повернулась лицом к цели путешествия.

Они двинулись на север в глубь материка, туда, где высились одетые в зелень горы. Спустя неделю, пройдя весьма тяжелый путь, путники пересекли низкую древнюю горную гряду со сглаженными вершинами. Там были уже совсем другие джунгли: деревья выше и с более широкими кронами, чем те, к которым привыкла Джуна. Ветви деревьев были покрыты эпифитами и густо усыпаны плодами.

— Это лес энкаров, — сказал Укатонен, когда Джуна обратила внимание на изменившийся характер леса. — Тайфуны сюда не заходят. От них защищают те горы, которые мы недавно пересекли.

— Немного похож на лес возле деревень, но только более ухоженный.

— Мы собираем семена самых сильных и самых плодоносящих деревьев как на побережье, так и в глубине материка, — сказал Укатонен. В течение тысяч поколений мы отбираем и улучшаем их. Гуано от лайли-тенду и зеленый камень от людей гор делают землю плодородной. Энкары занимаются этим с незапамятных времен. Нам приходится кормить больше народу на меньших лесных площадях, чем это бывает в деревнях, а расширять свои границы нам некуда, как это делают на-тенду, когда джунгли вблизи деревень становятся менее продуктивными.

— Но я думала, что энкары бродят в одиночку, — удивилась Анито.

— Очень часто, но иногда нам требуется место для отдыха или для встреч с другими энкарами. Тогда мы приходим сюда или в какую-нибудь из других наших долин вблизи берега и отдыхаем, учимся и готовим новых энкаров. — Укатонен помолчал, а потом сказал: — Вам придется тут немного подождать. Я дам знать остальным, что мы уже пришли.

Он взобрался на вершину дерева и испустил громкий, низкий и раскатистый крик. Прислушался и повторил снова. Где-то вдали раздался ответный крик. Укатонен отозвался на него.

Через полчаса, прыгая по верхушкам деревьев, появились четыре энкара. Они приветствовали Укатонена объятиями и дружескими касаниями костяшек пальцев.

— Анито, Иирин, Моуки, — сказал Укатонен, — это Опатонен, Бесатонен, Гаритонен и Хутатонен.

Каждый из энкаров поднимал подбородок, когда произносилось его имя. Все были выше деревенских тенду и обладали вытянутыми серьезными лицами. Они двигались с непринужденной грацией, свойственной Укатонену. Даже если б Джуна вообще ничего не знала о тенду, она поняла бы, что Укатонен и эти четверо принадлежат к какой-то особой и родственной группе.

Изящные проводники вели их по кафедральному собору леса, где лиственный потолок был испещрен солнечными пятнами, и наконец вывели к невысокому холму в центре круга, образованного гигантскими деревьями. Хутатонен издал громкий раскатистый крик, и тут же появились десятки тенду, спустившись с деревьев или выйдя из подлеска, только что казавшегося безлюдным.

Все энкары собрались вокруг холма и явно чего-то ждали. Анито тронула Укатонена за руку.

— Это все энкары? — спросила она маленькими, но почтительными символами.

Укатонен слегка улыбнулся.

— Да, это все энкары.

— Я никогда раньше не видела одновременно столько даже простых тенду, — продолжала Анито.

— Но это только одна из групп. Есть и другие, они разбросаны по всей стране тенду.

— А сколько же энкаров здесь? — спросила Джуна.

— Меньше, чем было когда-то раньше, — ответил он. — Большая часть этих деревьев наполовину пусты.

Хутатонен дотронулся до руки энкара, сделав знак говорить. Укатонен вышел на вершину ораторского холмика.

— Многие из вас знают меня. Я — Укатонен из Совета Трех Рек. Я направлялся в Лайнан на побережье, когда встретил Анито из Нармолома, которая с этим новым существом тоже шла в Лайнан.

Укатонен вызвал Анито, чтобы она рассказала энкарам о том, как они нашли новое существо и как ее ситик Илто трансформировал его. Потом снова заговорил Укатонен; он рассказал о своем решении для старейшин Лайнана и о своем решении разрешить Иирин усыновить Моуки. После этого он вызвал Джуну.

Джуна стояла на холме под внимательными спокойными взглядами энкаров, наблюдавших за ней с широко растопыренными ушами, выдававшими скрытое любопытство. Она не совсем точно представляла себе роль энкаров в обществе тенду, но знала, что эта роль важна. Она проглотила слюну; горло, несмотря на влажный воздух, пересохло.

— Я приветствую вас от имени моего народа, — сказала она, пользуясь самыми официальными символами. — Мы прибыли сюда в поисках дружбы и знаний. Уничтожение леса вблизи Лайнана произошло по ошибке. Мой народ сделает все, что можно, чтобы возместить этот ущерб. Тенду отнеслись ко мне очень великодушно и доброжелательно, и я им бесконечно благодарна. Спасибо.

Джуна отступила за спину Укатонена, который подал знак Хутатонену, после чего все сошли с ораторского холма. Джуна ждала, что энкары соберутся сейчас вокруг нее подобно деревенскому люду, но они проявляли к ней лишь вежливый и спокойный интерес. Моуки держал ее за руку, подавленный присутствием такого множества энкаров. Анито, видимо, тоже мало что понимала. Все трое шли сквозь толпу вслед за Укатоненом, останавливаясь, когда он здоровался со старыми друзьями или обменивался новостями с энкарами из отдаленных сборищ или Советов.

Потом энкары занялись гостями и отвели их в пустующую комнату на верхних ярусах одного из деревьев. Анито и Моуки сбросили с плеч свои тяжелые мешки и сели, прислонясь к стене, совершенно измученные перенесенным волнением.

— Вы двое оставайтесь и отдыхайте, а мы с Иирин отправимся за водой, едой и постелями, — распорядился Укатонен.

Джуна и Укатонен спустились в кладовку, где нашли несколько пустых сосудов для воды и скатанные циновки. Циновки они оставили у двери Анито и Моуки, а сами пошли искать листву для постелей. Для старейшины из высшей касты физический труд должен был бы рассматриваться как унижение.

— Разве не тинки и бейми занимаются такими делами? — спросила Джуна.

— У нас нет тинок, — ответил Укатонен. — Если они к нам попадают, мы отправляем их за холмы в деревни на-тенду.

— Почему?

— Мы очень редко берем бейми. Поэтому тинкам тут делать нечего, раз их никто не усыновляет. Мы в этих местах не нерестимся.

— Не нереститесь? — удивилась Джуна. — Но я же видела, как ты участвовал в нересте с морским народом.

— Мы размножаемся в других местах; с морскими людьми, в деревнях. Но не здесь. Это не деревня, это место встреч энкаров. Большинство живут здесь недолго, а потом уходят.

— Мне кажется, вам очень одиноко, — заметила Джуна, начиная понимать страх некоторых деревенских перед перспективой стать энкаром.

— Мы избегаем уз, которые связывали бы нас с другими. Это улучшает наши способности принимать верные решения. Но иногда бывает очень трудно, — произнес Укатонен.

— А как же с Анито? Она, кажется, не очень рада, что станет энкаром?

Серый туман печали окутал тело Укатонена.

— Такова уж ее судьба — стать энкаром. Я бы очень хотел, чтобы она осталась в своей деревне и стала бы мудрой старейшиной. Она обладает всеми данными, чтобы стать такой, но она сделается энкаром, и как можно скорее.

— Почему?

— Из-за тебя, — ответил он. — Никто из нас не знает тебя лучше, чем она.

— А ты? Ты знаешь меня ничуть не хуже.

— Меня одного мало, — ответил Укатонен. — И Анито — мало. И даже Моуки, который наверняка понимает тебя лучше нас всех, тоже не хватит. Вот почему мы тут, среди энкаров, куда обычно никто из деревенских не попадает. Энкары должны понять тебя, Иирин. Нам нужно узнать тебя, а через тебя — весь ваш народ. Я видел лишь немногое из того, что могут твои люди, но достаточно, чтобы понять — они огромная сила. Я смотрел на тебя и на твои говорящие камни, и кровь моя от страха превращалась в воду.

— Мне очень жаль, — проговорила Джуна. — Я вовсе не хотела пугать тебя. Как же мне вас убедить?

— Этого ты не можешь. И не должна. Мне надо видеть тебя такой, какая ты есть.

— Я хочу, чтобы ты стал моим другом, — сказала Джуна.

— Я — энкар, Иирин. У меня нет друзей. — Укатонен протянул ей пару сосудов для воды. — Пойдем, у нас много работы.

Анито помогла Моуки расстелить циновки. Этот удивительный, плодоносный, древний лес, населенный только энкарами, приводил ее в трепет. Все тут отличалось от деревенской жизни, все тут было стерильным и холодным. Тут не было ни бейми, ни тинок, тут не жили повседневной и шумной жизнью. Лес был слишком отрегулированный, слишком ручной. Он вышел из гармонии и пришел к совершенству. И это мучило ее. Она томилась по хаосу жизни в Нармоломе, где изо всех сил старались поддерживать равновесие в дикой природе, одновременно получая от леса все необходимое деревне.

Здесь же, где люди жили в условиях высокой плотности, ненужные растения и вредные животные просто безжалостно выпалывались, как сорняки. Анито понимала необходимость этого, но все равно ненавидела. Если таково ее будущее, то она вовсе не уверена, что хочет его. Теперь-то она поняла, почему Илто выбрал смерть, а не изгнание.

Раздался шорох и нерешительный, какой-то вопрошающий скрип у двери. Анито выглянула. Там стоял энкар с охапкой листьев для постели. Это был один из тех четырех, которые вели их через лес.

— Я подумал, что это может пригодиться, — сказал он. — А еще я принес воды на тот случай, если ты захочешь напиться.

— Большое спасибо, эн, — ответила она.

— Мы рады вам. Меня зовут Гаритонен.

— А я — Анито.

— Я знаю. Я видел, как Укатонен говорил, что ты станешь его ученицей. А я только в прошлом году кончил свое обучение.

— Было трудно? — спросила Анито, удивляясь, что он выдержал столь долгое пребывание вдали от дома.

— Сначала очень тяжело. Я все время вспоминал деревню и жуть как боялся жить здесь со всеми этими энкарами. Но потом меня заинтересовала работа. Когда я стал изучать практику энкаров, я перестал бояться и перестал чувствовать себя одиноким. Тут есть много такого, чему стоит научиться, и очень много интересных дел.

Рябь улыбки пробежала по коже Анито, когда она вспомнила, как Укатонен удивлял селян знанием деревенских событий, а на самом деле следил за деревней несколько дней.

— Думаю, я понимаю тебя, — сказала она. — Но тебе одиноко?

— Иногда, — признался он. Потом опустил глаза, и кожа его посерела. — Расскажи, какое оно есть, это новое существо.

— Иирин? Сначала она мало что понимала. Говорить не могла, еле-еле взбиралась на деревья. Но она быстро учится. Охотиться пока не научилась, плести корзины — тоже. Но успехи и тут есть.

— Я слыхал о состязании в Лайнане, когда копали землю. Это правда, что она измотала двух самых сильных бейми?

— Да, но она и себя довела до серьезной болезни. — Анито отвернулась, стыдясь. — Это была моя ошибка. Я рассердилась, когда деревенские начали издеваться над ней, и сказала, что она может копать землю лучше их всех. Тут мне гордиться нечем.

— Но вышло хорошо, да и ты чему-то научилась, разве не так?

Она ответила знаком согласия.

— Тогда не надо стыдиться. Знаешь, Укатонен очень высоко тебя ценит. Кстати, он меня очень многому научил в отношении аллу-а. Я ведь даже не подозревал, что там есть чему учиться. Он вообще один из самых опытных в Совете Трех Рек.

— Я полагала, все энкары таковы, — сказала Анито, вспомнив спокойную силу его эго.

— Мы лучше деревенских разбираемся в аллу-а, но Укатонен избрал его своей специальностью. — Гаритонен протянул ей руки. — Хочешь, сольемся?

Анито почувствовала влияние Укатонена сразу же, как только вошла в контакт. У Гаритонена была сила Укатонена и его хватка, но ему не хватало полной уверенности в себе. И еще ощущался привкус какой-то бесшабашности, радости и даже проказливости, чего у Укатонена и быть не могло. Чувствуя это, она поняла, как долго прожил Укатонен и каким одиноким он чувствует себя.

— Он ведь в тебе нуждается, знаешь? — спросил Гаритонен, когда они вышли из контакта. — Когда он вернулся сюда полтора месяца назад, то удивил меня — я еще никогда не видел его таким спокойным. Ты и то новое существо, которое вы зовете Иирин, дали ему что-то, что заняло его ум. Иирин — новая и ни на что не похожая, и ты — молодая и любознательная — очень сильная комбинация.

Анито отвернулась, одновременно и польщенная, и сконфуженная этим комплиментом.

— Спасибо, — сказала она, глядя на Гаритонена. — У Укатонена я очень многому научилась.

— Я знаю, — ответил тот. — Я понял это, как только мы вошли в контакт.

В углу раздался щелчок. Это Моуки включил говорящий камень и играл с ним.

— Что он делает? — спросил Гаритонен.

— Это один из говорящих камней Иирин. Она научила Моуки играть с ним.

— Но для чего это?

— Иирин говорит, что она держит там свою память, чтобы суметь передать своему народу все, что она тут узнала, ничего не пропустив.

Гаритонен сел на корточки возле Моуки.

— Что ты делаешь? — спросил он, когда бейми поднял глаза.

— Я рассказываю говорящему камню об энкарах.

— А как он работает?

Моуки наклонил «говорящий камень» так, чтобы энкар увидел, что происходит на экране.

— А это что? — спросил энкар, указывая на экран.

— Это речь кожи новых созданий.

— А я думал, что они не умеют говорить на языке кожи.

— Они и не говорят. Вместо этого они рисуют на разных штуках или складывают вот в такие говорящие камни. Иирин говорит, что они пользуются листами вроде полос йаррама, но только белого цвета, чтобы говорить с их помощью.

Гаритонен погладил подбородок и провел ладонью по голове.

— Мне это все кажется ужасно странным.

Моуки кивнул и высветил знак согласия.

— Так оно и есть. Но смысл становится яснее, если ты понимаешь их язык кожи. У них много разных видов говорящих камней. Одни говорят, другие двигают предметы, некоторые режут время на маленькие частички, другие воспроизводят звуки. Для всех этих видов камней у них есть специальные названия, но что делает большая часть камней, я не знаю. А вот этот называется компьютер, — сказал Моуки, используя термин из языка кожи нового существа.

— Ты можешь научить меня языку кожи новых существ? — спросил Гаритонен.

— Конечно, эн. Это довольно просто. Все слова составляются из небольшого числа базовых символов. Анито его немножко знает. Укатонен — тоже. Но я работаю с ним ежедневно, а поэтому знаю его лучше других. Если ты поговоришь с Иирин, она, возможно, будет учить тебя сама.

— Я поговорю, спасибо, — согласился Гаритонен.

Неся сумки, набитые листвой, вернулись Укатонен и Иирин.

— Привет, Гари, — сказал, войдя, Укатонен. — Гаритонен был одно время моим учеником, — объяснил он Анито. — Я помог ему узнать кое-что об аллу-а.

— Я знаю. В его слиянии чувствуется твоя школа. Даже если б он скрыл, что учился у тебя, я бы все равно узнала.

Гаритонен и Укатонен отвели глаза, тела их ярко светились, выражая чувства гордости и смущения. Укатонен взял охапку подстилки и отнес ее к циновкам, расстеленным на полу. Моуки начал показывать Иирин, как надо обрывать листья. В Нармоломе такая работа выполняется танками, здесь же все надо было делать самим. Остальные тоже сели и стали помогать, готовя листья для подстилки, тщательно выбирая сучки, палочки и так далее. Из стен, привлеченное запахом свежей зелени, вылезло множество небольших черных насекомых. Они обыскивали растущую кучу листьев, выбирали из нее какие-то сочные кусочки, а также мелких жучков; они же вводили в кучу какие-то химические вещества и бактерии, ускоряющие процесс гниения. Этих насекомых называют йеруи. Они живут во всех деревнях и поддерживают чистоту в постелях, не давая там селиться нежелательным насекомым.

Зашли еще двое энкаров, принесли воды и пищи. Они тоже занялись работой над подстилкой, в то время как их гости ели. Анито чувствовала себя ужасно неловко и вопросительно смотрела на Укатонена.

— Все в порядке, Анито, вы наши гости. Мы тут не так много думаем о рангах, как у вас в деревне. За нас работу некому делать. Вот мы ее сами и делаем.

Шорох и звон струй послеполуденного дождя к тому времени, когда они кончили возиться с постелями, сменился ревом настоящего водопада, обрушивающегося сверху в дупло дерева. Даже в комнате этот ливень вызвал появление слабенького свежего и влажного ветерка. Обитатели дерева выбежали из своих комнат, чтобы искупаться в мощном ливневом потоке. Укатонен и Гаритонен последовали их примеру. Анито, стоя в дверях, наблюдала за поведением этих гордых и суровых древних старейшин, резвящихся в струях воды не хуже простых бейми. Преодолев колебание, к ним присоединились и Моуки с Иирин. Анито все колебалась, боясь, не погрешили ли они против правил вежливости, пока Гаритонен, бежавший мимо, не облил ее водой.

— Не стой, как пень, — крикнул он на языке кожи. — Пошли играть!

Анито бросилась в водяной столб, позволяя струям смывать с себя дорожную пыль. Укатонен прыгнул на лиану, за которую держалась Анито, на его коже горела бриллиантовая россыпь смеха. Она окатила его водой, а он, рассмеявшись еще сильнее, ответил ей тем же. И вскоре, забыв свой страх, свое достоинство и свое положение старейшины Нармолома, Анито резвилась так, будто все еще была юной бейми.

А вечером было пиршество — прямо на покрытой палой листвой земле, в кругу огромных деревьев. Не было никакого протокола, энкары сами тащили корзины еды, ставя их вокруг ораторского холма. Тут не соблюдались ни ранги, ни принятые официальные процедуры. Энкары и их гости передавали друг другу еду, а сидели там, где им хотелось.

Иирин и Моуки стали центром одной группы энкаров, Анито и Укатонен — другой. Всем хотелось узнать как можно больше об Иирин и ее народе, но на большинство вопросов Анито ответить не могла. Она не знала, как работают говорящие камни, как живут эти новые существа в своем мире, что они едят. Измененный метаболизм Иирин позволял ей переваривать любую пищу тенду. Она ела все, что ели они, хотя очень не любила личинок жуков и всяких насекомых. Выслушивая вопросы энкаров, она еще яснее поняла, как мало она знает о своей атве.

Кончив есть, энкары убрали остатки еды. Встал Хутатонен, вышел на середину холма и застрекотал, чтобы привлечь к себе внимание. Затем простер руки, предлагая слияние.

Все взялись за руки. Анито повернулась к Иирин, уши подняты вопрошающе. После короткого колебания Иирин кивнула и взяла протянутую руку. Укатонен цветом выразил ей свое одобрение и обещание поддержки и взял другую руку Анито. В слияние они вошли одновременно.

В таком аллу-а Анито участвовать еще не приходилось. Когда-то, еще будучи бейми, она держала у себя ручную змею. Анито хорошо запомнила ощущение силы змеиного тела, обвивающегося вокруг руки. Именно об этом она вспомнила и сейчас — ощущение огромной силы, находящейся под строгим контролем. Эго энкаров стучалось в нее, будто любопытные рыбешки, тыкающиеся в колени. Она открыла им себя, и их эго прошло сквозь Анито, как сильный ветер. И Анито включилась в их гармонию, чувствуя, как растет ее собственная сила, как подхватывают и поддерживают ее на плаву энкары, унося куда-то вдаль.

Иирин же была слишком напугана силой слияния, чтобы позволить себе расслабиться. И тогда Анито обвила ее, давая возможность собраться с силами, адаптироваться.

Энкары, почувствовав какое-то затруднение, отступили. Слияние стало более спокойным, из вихрящегося мальстрема возбуждения оно превратилось в тихую заводь непостижимой глубины и чистоты. Энкары ждали, пока Иирин медленно, как распускающийся цветок, откроет себя слиянию.

Было уже совсем поздно, когда они вышли из контакта. Иирин выглядела бледной и утомленной. Моуки и Укатонен дали ей поесть оставшихся от праздника фруктов и помогли взобраться на дерево. Пока они карабкались на него, Иирин слегка пришла в себя. Гаритонен проводил их до комнаты.

— С ней ничего не случится? — спросил Гаритонен. — Может, я могу помочь?

Анито покачала головой.

— Ей надо побыть одной и хорошенько выспаться. Для нее слияние — все еще трудное дело.

Они оставались в этой группе еще три или четыре дня, а затем отправились на другие сборища энкаров. Гаритонен и Хутатонен пошли с ними. Моуки и Иирин учили их языку кожи новых существ.

В общем они побывали на четырех собраниях энкаров. Во время путешествия к ним присоединялись новые спутники. К тому времени, когда они возвратились в Нармолом, с ними шло уже больше десятка энкаров.

Анито и ее спутникам казалось, что они стали частью какой-то кочующей деревни. Со своим эскортом они распрощались только у границ Нармолома. Когда последний энкар исчез в ветвях верхнего яруса леса, Анито почувствовала боль утраты. Теперь ей будет не хватать мягкого юмора энкаров и их спокойной мудрости.

— Ну а теперь, когда ты побыла среди нас, что ты думаешь о том, чтобы стать самой энкаром! — спросил ее Укатонен, когда они плели гнездо для ночевки.

— Теперь я думаю, что деревенские видят лишь небольшую часть того, чем является энкар. Они исключительно интересны, но… Анито «передернула плечами», — если б у меня был выбор, я бы все равно осталась в Нармоломе, — сказала она после долгого молчания. — И все же это неплохая жизнь. Мне энкары понравились.

— Я тоже сначала тосковал по своей деревне, но работа захватила меня, — сказал Укатонен. — Я ощущаю связь со всем миром. На свете есть множество деревенских старейшин, которые просто неспособны видеть дальше границ своей деревни. И поэтому я доволен своим выбором. Будучи энкаром, я вижу все. Каждая деревня ведь отличается от другой. Я жил в туманах среди горного народа, жил в океане с лайли-тенду. И никогда не скучал. Одиноким себя чувствовал, а чтобы было скучно — никогда.

Анито сжала плечо Укатонена и протянула к нему руки, прося аллу-а.

— Пожалуйста, эн, позволь мне скрасить твое одиночество.

Рябь теплой симпатии пробежала по телу энкара.

— Ты уже сделала это, кене.

20

Джуна осторожно скользнула по ветке к оолоо, одновременно так изменяя окраску кожи, чтобы она соответствовала новой комбинации рисунка теней и солнечных пятен. Сладковатый мускусный запах ящерицы пощипывал ноздри. Она недавно попросила Укатонена и Анито улучшить ее чувство обоняния, и в результате мир сразу обрел новое измерение. Следы других существ теперь обнаруживались на любой поверхности так же отчетливо, как если бы те оставляли там отпечатки своих ног.

Занятые борьбой за первенство, оолоо не замечали ее. Оба крупных самца визжали друг на друга, чешуя на их шеях встала дыбом. Когда Джуна подобралась достаточно близко, она вынула духовую трубку, достала из бамбукового колчана стрелку с отравленным концом и вложила ее в окрашенную яркой краской оконечность трубки.

Подняв заряженную трубку к губам, она стала выбирать цель. На таком расстоянии стрела легко могла просто скользнуть по чешуе обоих соперников. Из остальных четырех ящериц две были самками с маленькими детенышами в сумках, одна — неполовозрелым самцом, наполовину скрытым листвой. Самой лучшей целью была четвертая ящерица — молодая самка, которая сидела прямо напротив Джуны, увлеченная боем самцов. Джуна приложила трубку к губам и прицелилась. Оолоо подняла переднюю лапу, чтобы подтянуть к себе ветку, унизанную фруктами, открыв мягкую, плохо защищенную кожу на груди. Стрела вонзилась под мышку животному — как раз туда, куда целилась Джуна.

Оолоо вскочила, тревожно свистнув. Она вытащила стрелу и повернулась, чтобы следовать за остальными, которые уже мчались по древесным кронам.

Джуна недоуменно смотрела им вслед; ей казалось, что все пошло как-то не так. Должно быть, конец стрелки плохо смазан ядом, а может, стрелка вошла неглубоко, так что яд не попал в кровь животного. Но тут, так и не завершив сделанного прыжка, свернулась в комок и рухнула вниз.

Моуки вынырнул из укрытия и схватил добычу в падении свободной рукой, повиснув на второй, чтобы инерция прыжка доставила его обратно на дерево, где сидела Джуна. Он подал ей мертвую ящерицу.

Джуна взвесила в руке добычу и улыбнулась, от радости вся покрывшись бирюзой. Это была ее первая добыча. Вот уж никогда не думала, что дохлая ящерица может принести ей столько удовольствия, но ведь это животное значит для нее куда больше, чем просто еда. Она значит, что Джуна больше не зависит от доброй воли деревенского люда. Она может добывать мясо и для себя, и для Моуки и вносить свою долю в пиршественный стол не только фруктами. Мертвая ящерица символизировала ее собственную самодостаточность. Джуна перерезала ящерице горло и позволила крови стечь на далекую землю; ноздри ее трепетали.

— Не забудь вырезать пахучие железы, пока мясо не провоняло, — напомнил ей Моуки.

Он помог ей вырезать железы, находившиеся у основания хвоста и у передних лап. Остальная разделка подождет, пока они вернутся в деревню.

— Пойдем домой и покажем Анито, — сказал Моуки. — Она очень любит мясо оолоо. Будет рада.

Джуна рассыпала рябь согласия.

— Хотела бы я, чтобы Укатонен тоже видел это.

— Он вернется только к концу месяца, — ответил Моуки, — и мы тогда добудем оолоо и для него, а если повезет, то и чего-нибудь получше.

Они перескочили на деревенское дерево, неся добычу на виду.

— Это ее первая добыча, — хвастался перед деревенскими Моуки с такой гордостью, будто он сам убил ящерицу. Волна неприязни прошла по телу встречного старейшины.

— В чем дело? — спросила Джуна у Моуки. — Мне кажется, они недовольны.

— Я не уверен, но, по-видимому, нам не положено убивать оолоо.

— А почему ты мне этого не сказал?

— Я не знал. Ты мой ситик, и полагается, чтобы ты учила меня таким вещам, — напомнил Моуки. — Кроме того, в Лайнане все ели оолоо.

Сквозь толпу старейшин протолкалась Анито.

— Прибежал Баха и просил прийти. В чем дело?

— Я принесла свою первую добычу, — сказала Иирин, показывая убитую оолоо. — И это, как мне кажется, огорчило старейшин. В чем моя ошибка?

Серый туман сожаления, запятнанный желтой рябью раздражения, окутал тело Анито.

— Оолоо мы охраняем. Теперь мы должны выплатить компенсацию тому, кто отвечает за эту атву, — объяснила Анито.

— Я не поняла. В Лайнане мы их ели все время, да и потом, во время похода — тоже.

— Оолоо не охраняется ни на диких землях, ни в Лайнане. В Нармоломе охраняется.

Через толпу протиснулась еще одна старейшина. Это была Джохито — одна из самых старых. Джуна ее мало знала. Она заметила раздвоенный знак сожаления на груди Анито. По-видимому, это был не слишком обнадеживающий признак.

— Кене, насколько я понимаю, — сказала Джохито, — твоя атва вошла в конфликт с моей. Придется нам решать эту проблему.

— Иирин убила оолоо. Это была ее первая добыча. Она не знала, что это животное охраняется. Я помогу ей исправить зло, кене.

Джохито долго смотрела на Иирин, знаки неодобрения ярко светились на ее боках.

— Это новое существо должно было бы знать, на что мы охотимся и когда. Она нарушила гармонию Нармолома. По этому поводу нам придется созвать Совет, — сказала она. — Я поговорю об этом с Миато. Он приведет деревню в состояние гармонии и решит, каково должно быть возмещение ущерба.

— Так будет лучше всего, — ответила Анито. Она повернулась и сделала знак Джуне и Моуки следовать за собой в их комнату.

— Извини, Анито, — сказала Джуна, когда они пришли туда. — Я не знала.

Анито коснулась ее плеча.

— Все в порядке. Учись. — На мгновение она посерела. — И тебе надо учиться, и Моуки тоже.

Джуна протянула убитую ящерицу.

— А что будем делать с этим? — спросила она, бурая от стыда.

— Съедим. В конце концов, это все равно твоя первая добыча. Я горжусь тобой, хотя это животное и охраняется.

Джуна отвернулась, скрывая слезы. Похвала Анито доставила ей больше радости, чем она могла выразить.

— Спасибо, — сказала она, одновременно шепча те же символы, которые появлялись на ее коже. — Спасибо тебе.

Анито ласково погладила ее по плечу.

— Ты не закончишь разделку тушки, пока мы с Моуки приготовим другую еду?

Оолоо был слишком мал, чтобы делить на троих, но они как-то обошлись. Этим же вечером к ним пришел Миато.

— Джохито очень сердита из-за того оолоо, — начал Миато. — Она хочет получить компенсацию. Что ты можешь предложить?

— Мы можем на некоторое время дать ей в помощь Иирин и Моуки, — предложила Анито. — Она могла бы рассказать им о своей атве, чтобы они знали, как ее следует охранять.

— Я предложу это, но Джохито может потребовать большего.

— Тогда нам придется рассматривать это дело на Совете, кене, — ответила Анито.

Миато дал понять, что согласен.

— Кроме того, мы должны научить Иирин, на что можно охотиться, а на что нельзя.

Джуна дотронулась до плеча Миато, чтобы обратить на себя внимание.

— Извини меня, кене, но по этому вопросу я хотела бы кое-что сказать сама.

Уши Миато поднялись от неожиданности, и Джуна даже испугалась, не оскорбила ли она главного старейшину.

— Что ж, — сказал он, опуская уши, — послушаем, что там у тебя?

— Я очень сожалею, что убила оолоо и вмешалась в дела атвы Джохито. Это было сделано по незнанию. Я хочу, чтобы меня считали ответственной за возмещение ущерба Джохито, поскольку это вина моя, а не Анито.

Уши Миато снова поднялись, и он бросил взгляд на Анито.

— Как тебе это нравится, кене! — спросил он.

— Я готова позволить ей возместить ущерб Джохито, но хочу участвовать в переговорах с ее стороны, чтобы решение было справедливым.

Миато взглянул на Джуну.

— Я с этим согласна, кене, — ответила Джуна главному старейшине. — Я доверяю Анито защищать мои права, но я должна знать, на что я могу охотиться, а на что не могу. Я не хочу повторения таких ошибок.

— В этом нам нужна помощь всей деревни, — вмешалась Анито. — Это все равно, что обучать бейми. Она и Моуки будут учиться одновременно. Я помогу им обоим.

— Мне придется посоветоваться с другими старейшинами, прежде чем согласиться на такое, — сказал Миато. — Некоторые из них жалуются на новое существо. Они полагают, что она мешает установлению в деревне гармонии. — На его коже проступили чувства недовольства и растерянности. — Если чей-то бейми убьет охраняемого зверя, это дело считается мелочью, и решить его легко. Джохито поднимает такой шум потому, что Иирин тут чужая и вообще — новое существо.

Джуна почувствовала, что ей сводят желудок воспоминания о враждебности жителей Лайнана. Неужели и тут повторится то же самое?

— Мне очень жаль, кене. Я не хотела нарушать гармонию в Нармоломе. Пожалуйста, скажи мне, как я могу поправить дело.

Миато высветил знак мягкого несогласия.

— Для одних единственное лекарство — время и терпение, для других этого будет мало. — Он повернулся к Анито. — Ты же не одна, кто винит в смерти твоего ситика Иирин. Они сердиты и из-за смерти ситика Кихато, хотя та и знала, что взялась за опасное дело.

— А ты? — спросила Джуна. — Как ты относишься ко мне?

Миато окинул ее долгим взглядом. И Джуна внезапно поняла, какой огромный, зияющий провал лежит между нею и тенду.

— Ситик Анито успел вылечиться от твоего яда еще до того, как умер. Я это знаю, так как был одним из старейшин, помогавших ему излечиться. Он умер потому, что завершил твою трансформацию и хотел этим увенчать свою жизнь. Просто пришло ему время умирать. В его смерти ты, Иирин, не виновата, и я тебе ее в счет не ставлю. И большинство деревенских думают так же. Но есть и такие, кто смотрит иначе. Вот это и создает напряжение в гармонии деревни, которое не будет ликвидировано, пока либо ты, либо они не покинут деревню. — Сожаление охватило его тело серым туманом.

— Я говорил с Укатоненом об этих трудностях, — продолжал Миато, обращаясь к Анито. — Он сказал, что ты скоро уйдешь, чтобы стать энкаром. Я постараюсь до того времени как-то сглаживать дисгармонию, но тебе надо быть очень внимательной и не создавать новых неприятностей.

— Я постараюсь, кене, — сказала Анито. — Я буду стараться.

Анито сидела, прислонившись к гладкой, мягко закругленной стене своей комнаты. Лицо закрыто руками, уши тесно прижаты к голове. Она чувствовала, что кожа ее посерела от горя, самого большого горя, которое ей довелось испытать после смерти Илто. Дисгармония в деревне ощущалась ею как глубокая кровоточащая рана, которую залечить было невозможно. Как бы хотела она скрыть свой позор, скрыться где-нибудь в диких джунглях, стать отщепенцем.

Одновременно, однако, она ощущала и гнев. Несмотря на то, что Иирин была чужаком и отличалась глубокой невежественностью, она была надежна, полезна и даже обладала своеобразной, хотя и чуждой Анито, мудростью. Анито полюбила это странное создание и верила ей — в пределах ее компетентности. Иирин была для нее чем-то вроде бейми. Анито должна была защитить ее от злобы и непонимания других деревенских.

Кто-то коснулся ее плеча. Иирин — цвета охры от горя.

— Анито? — спросила она и протянула руки для аллу-а. — Слияние не поможет? — Анито покачала головой. Сейчас она была не в настроении сливаться с новым существом. Слишком была сердита на нее. — Может, я еще чем-то могу быть полезна? — шепнула Джуна.

Анито снова отрицательно качнула головой.

— Дело в других деревенских, да? Но нам же удалось завоевать их в Лайнане? Можно и здесь добиться чего-то в этом роде.

Анито на мгновение отвернулась, ища нужные слова.

— Тут все иначе. Это Нармолом. Я — часть деревни. Она… — Анито начала фразу, не зная, как выразить боль, которую она чувствовала оттого, что вызвала дисгармонию в деревне. — Если бы только Укатонен был здесь! Я не могу… Я — часть деревни.

— Но деревня — не ты. Я знаю, что ты не ненавидишь меня, — сказала Иирин.

Анито вскочила и стала бегать по комнате.

— Ты не понимаешь. Деревня — это я. И я — это деревня. Когда мы в гармонии, то это так, как и должно быть. А сейчас… — Она снова замолчала, не находя слов. — Теперь деревня не в гармонии из-за меня. Я чувствую… мне больно. Я… я потеряла равновесие.

— Пожалуйста, дай мне помочь, — молила Иирин. — Ведь это частично моя вина.

Анито взглянула в глубоко посаженные чужие глаза.

— Ничего ты не сможешь сделать. Я отвечаю за тебя.

— Нет, кене, — сказала Иирин. — Я сама отвечаю за себя. А ты помогаешь мне. Ты удерживаешь меня от глупостей, которые могут причинить вред, но ответственность за свои действия несу я сама.

— Ты моя атва, — стояла на своем Анито. — Я за тебя в ответе. Если ты создала проблему, она — моя ошибка. Деревня винит тебя. Я виню себя.

— А я тебя не виню. Я хочу искупить ошибку, которую я совершила. Я несу за нее ответственность, но мне нужна твоя помощь.

— Все равно ты моя атва. Деревня считает меня ответственной. Значит, и ошибка моя.

— Ах, если б тут был Укатонен! Уж он-то что-нибудь придумал бы.

— А может, нам надо радоваться, что его нет, — сказала Анито. — Его могли бы попросить вынести решение, и оно могло нам не понравиться. Лучше решать среди своих.

— А что мне делать?

— Пойти на собрание Совета, — сказала Анито. — Извиниться. Предложить помочь устранить ущерб. Попросить, чтобы тебя научили всему, что относится к атвам. И дать мне торговаться за тебя. Я постараюсь добиться самого малого наказания. — По коже Анито прошло облачко, что было равнозначно вздоху. — Вот и все, что мы можем.

Джуна глубоко вздохнула, стараясь уменьшить свое нервное напряжение перед лицом Совета.

— Кене, я пришла сюда, чтобы признать вину за тот вред, который я причинила, и предложить сделать все, что смогу, чтобы загладить свою вину перед атвой Джохито. Я действовала по незнанию и приношу извинения. Я хотела бы знать больше, чтобы в будущем избежать подобных ошибок. Я мало знаю о ваших Советах, а потому прошу Анито дальше говорить за меня.

Миато выразил согласие, и Анито встала, чтобы начать говорить.

— Я прошу вашей мудрости. Иирин — новое существо среди нас и еще не знает всех тонкостей нашей жизни. Научим ее, и она не нарушит наших обычаев вновь. Научим ее, и она научит свой народ, когда он вернется сюда. Они причинят меньше бед, если мы научим Иирин нашим обычаям. А это принесет пользу всем тенду.

Поднялся другой старейшина. Это был Омито — один из самых опытных старейшин, обойденный, когда Укатонен выбрал Миато в качестве главного старейшины.

— Зачем нам заботиться о делах всех остальных тенду? Мы — Нармолом. Здесь, на этом Совете, нам нужно решать, что хорошо или плохо для нашего Нармолома. Наш предыдущий главный старейшина спас жизнь этого нового существа. А она убила его. Она усыновила бейми, хотя и понятия не имеет о том, как надо бейми воспитывать. Наши бейми учатся непонятной речи кожи и странным идеям этого существа. Кто знает, что еще может случиться, если дела и дальше пойдут так же?

Моуки потемнел от гнева и стыда. Джуна обняла его, но она не могла защитить его от боли, причиненной жестокими словами Омито. Поскольку она усыновила Моуки, он всегда будет отличаться от других тенду, но зато он остался жив. Только время может показать, правильно ли она поступила.

— Это чужое животное нарушает структуру нашей атвы, — продолжал Омито. — Это плохо, и нам следует изгнать его из Нармолома, прежде чем оно не станет причиной еще худших бед.

Омито сел, кое-где вспыхнули отдельные аплодисменты. Большинство деревенского люда удивилось, но некоторые смотрели на Джуну внимательно, и их кожа искрилась охрой — знак сочувствия.

Встала Ханто. Миато высветил знак разрешения говорить.

— Ты говоришь, что ситик Анито был убит новым существом. Но я присутствовала там, я сливалась с ним, и он вывел весь яд из своей крови. Он умер потому, что пришло время Анито стать старейшиной. Спасение жизни Иирин было последним и самым важным делом его жизни. Он сделал это потому, что увидел в новом существе что-то, что превышало цену его собственной жизни. Я думаю, надо быть терпеливыми, хотя бы ради памяти о самопожертвовании нашего Илто.

Теперь опять поднялась Анито.

— Это верно, что на нашем Совете мы решаем вопросы, важные для благоденствия Нармолома. Но хотя мы и живем в уединении, мир и его просторы влияют и на нас. Изгнание Иирин только показало бы миру, что Нармолом напуган. Я знаю Иирин хорошо. И еще я видела, что могут сделать ее люди. Это могущественный и умный народ, который может многому научить нас. Они путешествуют по небу между звезд так, как мы путешествуем вниз по течению на плотах. Я скажу, что со стороны Нармолома было бы ошибкой повернуться к таким людям спиной. Они могут нас многому научить, если мы захотим учиться.

Встала Джуна.

— Я хочу сказать о моем бейми — Моуки. Укатонен официально одобрил то, что я его усыновила. Я учусь быть ему хорошим ситиком. Если люди Нармолома мне помогут, я научусь этому быстрее. Я стараюсь изучить обычаи Нармолома так быстро, как могу. Я прошу у вас помощи и терпения.

Встал еще один старейшина.

— Чем могут эти новые существа помочь нам? Что могут они сделать для Нармолома? Нам от них ничего не нужно!

Снова с разрешения Миато поднялась Джуна.

— Я уверена, что есть много такого, что мой народ и тенду смогут сделать друг для друга. Я не знаю в точности, что это будет. Но надеюсь, что Нармолом не отвернется от меня и моих людей, прежде чем мы узнаем друг друга лучше.

Потом опять выступали старейшины, одни — защищая Джуну, другие — возражая ей. В общем мнение деревни складывалось в пользу Джуны, но зато и ее противники заняли очень жесткую позицию. Джуна старалась запомнить, кто из старейшин выступал против нее. Если ей удастся доказать им, что она не представляет угрозы для деревни, то можно быть уверенной — Нармолом примет ее.

Наконец слово взял Миато:

— Спасибо вам, старейшины Нармолома. Пришло время Совету обдумать сказанное вами. Я сообщу вам о своем решении завтра вечером.

Старейшины стали расходиться, кроме тех, кто был членом Совета. Джуна увидела, что в их числе было несколько резко выступавших против нее, но немало было и тех, кто ее поддерживал. Нинто — верная и надежная защитница Джуны — подала ей ободряющий знак, когда Анито, Моуки и Джуна покидали комнату Миато.

— Как думаешь, чем все кончится? — спросила Джуна у Анито.

— Я не знаю, что будет, — ответила та. — Я ожидала, что спор о формах компенсации Джохито будет более острым. Этого не произошло. Может, это хороший знак, может — очень плохой. Поживем — увидим. — Она коснулась колена Джуны. — Давай спать, во сне время бежит быстрее.

Анито вошла в комнату Миато в сопровождении Иирин и Моуки.

Их уже ждал Совет деревни, сидевший полукругом у подножия спальной платформы. Когда они сели, взгляд Анито отыскал на стене знакомую шероховатость древесины на стене. Она напоминала чье-то лицо. Сколько часов она провела в этой комнате, где жила с Илто, разглядывая это лицо и предаваясь мечтам, пока Илто занимался скучными мелочами, из которых складывались дни главного старейшины! «Лицо» напомнило ей, как изменилась ее жизнь, и она ощутила тоску по простоте и ясности прошедших лет, когда Илто брал на себя все заботы, а она только одну — заботу о самом Илто. А теперь она должна заботиться об Иирин и Моуки. Она отвечает за них, каких бы дел они ни натворили. Анито надеялась, что решение Совета не будет слишком тяжелым.

Потом она оглядела членов Совета, надеясь по выражению их лиц получить ключ к решению Миато. Джохито выглядела очень довольной. Беспокойство Анито тут же возросло. Если Джохито довольна решением, то оно неблагоприятное для Иирин. Поглядела, подняв уши, на Нинто. Темно-синий цвет ободрения и уверенности прошел по телу тарины, как проходит тень облака по океану.

— Мы обсудили вопрос о новом существе, — сказал Миато, когда было покончено с обычным в таком случае обменом любезностями. — Я решил, что Иирин и Моуки должны работать вместе с Джохито до конца этого месяца, чтобы узнать все о ее атве. Если Джохито сочтет, что они к концу месяца достаточно хорошо обучились, то им разрешается остаться в Нармоломе. Если они останутся, то Иирин и Моуки должны по очереди изучить и все остальные атвы. Они не могут охотиться, пока им не разрешит Джохито. Когда же работа с Джохито закончится, то им разрешается ходить на охоту в присутствии Анито или другого старейшины.

Анито смотрела в пол, стараясь скрыть разочарование. Неудивительно, что Джохито довольна. Теперь все зависит от ее единоличного мнения.

— Благодарю тебя за решение, кене, — сказала Анито. Ее кожа казалась ей высохшей и тесной, когда она изображала на ней символы ответа, которого требовала формальная вежливость.

Может, следовало сразу встать и уйти из деревни, прежде чем их заставит это сделать Джохито, подумала Анито, когда они покидали Совет. Лучше, может быть, принять изгнание и бесчестье добровольно и начать обучение на энкара на полгода раньше? Нармолом — всего лишь одна деревня из многих. Все равно, как положено у энкаров, ее связи с Нармоломом оборвутся навсегда. Несколько поколений должно смениться, прежде чем ей будет позволено появиться там. Но тогда эта деревня станет ей чужой.

И все же ей хотелось уйти из Нармолома, хотя бы сохранив самоуважение. У нее ведь никогда не было другого дома. Был бы тут Укатонен, он мог бы помочь ей советом, а сейчас она была вовлечена в ситуацию, в которой была непосредственным участником, и следовательно, не могла оценить ее со стороны.

Они вернулись к себе. Моуки раздал всем соты и чашки с фруктовым соком.

— Что ж, — сказала Иирин. — Во всяком случае, месяц у нас еще есть.

Анито выразила согласие, смешанное с сомнением и с призывом не торопиться.

— Если мы решим остаться, — сказала она.

На лбу Иирин проступили морщины, от неожиданности она порозовела.

— А зачем нам уходить сейчас?

— Возможно, лучше уйти сразу, чем быть изгнанными, если Джохито посчитает, что вы плохо знаете ее атву.

— Разве там так трудно разобраться? — спросила Джуна.

— Тут дело не в том, сможешь ли ты разобраться, — объявила Анито. — Дело в отношении самой Джохито. Даже если ты будешь знать ее атву так же хорошо, как она сама, она все равно может сказать, что этого мало. Если она хочет, чтобы тебя не было в деревне, нам придется уйти.

— Тогда мне остается одно — заставить ее полюбить меня и одновременно изучить ее атву.

— Это будет нелегко, — возразила Анито. — Она тебя боится.

Их разговор прервало вежливое чириканье у двери. Это была Нинто.

— Входи, пожалуйста, — сказала Анито. — Я как раз объясняю Иирин, какое сложилось положение.

— Я не понимаю, почему нам надо уходить из Нармолома сейчас, — отозвалась Иирин.

— Ты же хочешь остаться тут, а я хочу убедить Джохито, что не представляю никакой опасности.

— Уйти? — воскликнула Нинто. — Зачем же вам уходить?

— Джохито уже решила, что Иирин — чужая, — объяснила Анито. — Не думаю, что она изменит мнение.

— Это не труднее того, что вы сделали в Лайнане. Нет, пожалуй, даже легче. Тут надо убедить только одного человека, а там — всю деревню.

— Я хочу попытаться, — сказала Иирин. — Даже если у меня ничего не получится, я все равно буду знать о тенду больше, чем знаю сейчас. И узнаю еще, почему у меня ничего не вышло.

— А я не хочу покидать Нармолом обесчещенной, — стояла на своем Анито.

— Так вот, если ты уйдешь отсюда сейчас, это и будет бесчестьем, — возразила ей Нинто. — Оставайся и приведи деревню в гармонию, включая и Иирин.

Иирин тронула Анито за руку.

— Ты столько сделала для меня. Разреши мне попытаться выплатить хоть часть своего долга. Я хочу рискнуть и получить право оставаться здесь столько, сколько захочу. Пожалуйста, Анито, — говорила она, розовея от своей настойчивости, — разреши мне попытаться.

Анито переводила взгляд с Нинто на Иирин. Она сомневалась, что они выиграют этот бой, но они хотели драться. В крайнем случае она выиграет месяц, а он ей нужен, чтобы попрощаться с Нармоломом.

— Ладно, — сказала она. — Остаемся.

21

Джуна всматривалась в изображения, мелькавшие на дисплее ее компьютера. Батарейки почти сели. Сегодня она рассчитывала на свободный день, чтобы вылезти на солнце и перезарядить их. Сразу, как только Анито согласилась остаться в Нармоломе, Джуна засела за работу, забрасывая Нинто и Анито вопросами об атвах вообще и об атве Джохито в частности. Теперь они спали, а она просматривала все то, что ей удалось выяснить.

Атва, насколько она поняла, — это клановая ответственность за управление какой-то частью экосистемы в целях благоденствия деревни. Большая часть атв основывалась на территориально-географическом принципе. Существовали точно ограниченные по вертикали уровни джунглей: приземный, ярус голых стволов, нижний, средний и верхний пологи, или ярусы, ветвей. Кроме того, были реки, ручьи и болота. Другие атвы основывались на факторах, связанных с особенностями питания или процессов: древовидные папоротники, особенности опыления и источники пыльцы, дичь, деревья на и связанные с ними организмы, различные виды фруктовых деревьев и так далее. Обычно атвы, выделенные с учетом видовой принадлежности, координировались с географически локализованными атвами. Когда между двумя атвами возникал конфликт, деревенские старейшины решали его сообща, зачастую с помощью деревенского Совета.

Джуна улыбнулась. Она сама только что прошла через процедуру такого разбирательства. Ее восхищение Миато — нынешним главным старейшиной — еще больше возросло. Работа у него не из легких. Она надеялась, что другие разногласия решаются проще, чем то, в котором принимала участие она.

Джохито отвечала за восемь видов фруктовых деревьев. Это означало, что она ведает и животными, которые их опыляют, и теми, которые питаются этими фруктами и живут на этих деревьях. Поскольку такие деревья служили основой питания ряда видов дичи, то и последние тоже становились частью атвы Джохито, хотя частично они входили и в атвы других старейшин. Дальше объяснения Анито становились столь запутанными, что Джуна не могла их понять.

Оолоо, видимо, были важными распространителями семян нескольких видов фруктовых деревьев и опылителями для других. Их популяция сильно сокращалась из-за интенсивного уничтожения хищниками и охоты. До тех пор пока численность ящериц не достигнет определенного уровня, охота на них была запрещена. Джуна убила молодую самку, которая вот-вот должна была достигнуть половой зрелости. Это было хуже, чем убить самца, но лучше, чем убить беременную самку или самку с детенышем.

Джуна протерла уставшие глаза. Ее заметки по видам растений и животных, входивших в атву Джохито, были довольно обрывочны. Она могла определить на взгляд большую часть видов деревьев, но абсолютно ничего не знала о насекомых, о птицах, ящерицах и других растениях, которые были с ними связаны. Джуна еще раз перечитала свои скудные заметки, а потом выключила компьютер. Откинулась, прислонясь головой к стене, закрыла глаза. Вот она сидит тут — единственный представитель человечества на целой планете, — и ей угрожает опасность быть выкинутой из деревни только за то, что она убила ящерицу. Если бы последствия не были столь суровы, все это можно было принять за шутку.

Дерево, слегка покачиваемое бризом, чуть-чуть потрескивало — единственный звук в ночной тишине. Надо поспать. Завтра тяжелый день.

Анито разбудила ее и Моуки рано-рано. После завтрака, проглоченного второпях, они встретились с Джохито на вершине дерева. Джохито провела их по лесу к дереву, покрытому плодами и прямо кишевшему птицами и ящерицами. При их появлении животные разбежались.

Джохито показала им толстую ветвь примерно на половине высоты дерева.

— Это дерево гаувар. Сидеть вон там. Молчать. Наблюдать. Я вернусь за вами позже, — сказала она и удалилась.

Джуна смотрела ей вслед, насторожив уши. Потом поглядела на Анито; кожа той была ярко-розовой от недоумения.

Затем Анито залилась гневным красным цветом.

— Она даже не собирается учить вас чему-то! — Символы на коже были угловаты и остры — тоже признак сильного раздражения.

Джуна ответила пожатием плеч.

— Это ж только первый день. Давай сделаем то, чего она требует. Ведь работая, можно узнать очень много.

— Я тоже понаблюдаю. Может, чем и помогу.

Джуна вынесла компьютер на солнце на верхние ветки дерева, чтобы подзарядить батареи. Потом они уселись на суку дерева гаувар и стали ждать. Вскоре птицы и ящерицы вернулись и принялись кормиться. Джуна наблюдала за ними глазами опытного исследователя-биолога, запоминая, какие виды тут кормятся и каковы их взаимоотношения друг с другом. Временами, когда что-то вспугивало кормящихся на дереве животных и они разбегались, Джуна поворачивалась к Анито и спрашивала у нее о названиях тех животных, которых она не знала, и об их привычках.

К середине дня, когда многие обитатели леса скрылись в кустах, Джуна успела определить двадцать пять видов. Некоторые из них только на мгновение присаживались на ветви, прихорашивались или ухаживали за подругами. Другие приходили поесть, а третьи — охотиться на вторых.

Джуна принесла сверху свой компьютер. Она и Моуки принялись за работу, каталогизируя все, что удалось обнаружить. Моуки показывал изображения виденных животных на своей, коже, так что у Джуны перед глазами всегда были те животные, о которых шла речь. Его рисунки были хорошо узнаваемы, хотя некоторые детали на них и отсутствовали. И все же для начала хватало и их. У Джуны было предчувствие, что за грядущий месяц у нее будет еще немало случаев, когда она сможет сделать снимки нужных животных. Работали они до полудня. Анито ушла за завтраком. После завтрака они спустились вниз, познакомились с теми, кто кормится упавшими на землю фруктами. Сейчас это были преимущественно насекомые. Теперь, когда компьютер был перезаряжен, Джуна могла использовать его как кинокамеру, одновременно продолжая наблюдения. Она придала компьютеру форму шлема, где микрофон помещался прямо у рта, что позволяло делать заметки шепотом. Джуна закаталогизировала сорок видов насекомых — от плодовых мушек до многоногого членистоногого с клешнями, который, видимо, заполнял тут экологическую нишу наших земляных крабов. На гнилых фруктах кормилось около полдюжины видов бабочек.

Тут же попались и несколько видов амфибий, включая крохотную, похожую на драгоценный камень лягушку, переливавшуюся всеми цветами радуги в вертикальном солнечном луче. Лягушка сидела на листе и все время пританцовывала на месте. Заинтересовавшаяся Джуна смотрела, как гораздо более крупная красная лягушка соблазнилась брачным ритуалом малыша. Тот обхватил великаншу лапками, и они скрылись в листве. Джуна улыбнулась. Если б она не видела совокупления, она внесла бы обоих в каталог как представителей двух разных видов.

Когда солнце стало снижаться к горизонту, на верхний ярус вышли кормиться более крупные животные. Джуна и ее помощники опять влезли на дерево, чтобы наблюдать за ними.

Был уже вечер, когда вернулась Джохито. Она отвела их в свою комнату, где ее бейми приготовил ей обильный ужин.

— Что ты узнала? — спросила она Джуну, когда они сели.

Пока та ела, Джуна выложила длинный перечень тех животных, которые посетили сегодня дерево гаувар, и сведения о том, что они там делали. Дальше Джуна сообщила о своих предположениях, какие именно последствия может иметь для дерева подобная деятельность, попыталась идентифицировать возможных распространителей его семян, а также тех животных, которые могли рассматриваться как ценная дичь. Говорила она преимущественно по памяти, консультируясь с Моуки и Анито лишь тогда, когда речь шла о вещах, в которых Джуна слабо разбиралась. Ей очень хотелось дать понять Джохито, какой отличной памятью обладает она даже на мелочи, которые, однако, могут иметь значение для судьбы атвы старейшины. Если на Джохито произведет впечатление объем знаний Джуны, приобретенный лишь за один день наблюдения, то, возможно, она захочет продолжить обучение Джуны. Джуна прекрасно понимала, что проникнуть за месяц в суть сложнейшей экосистемы без постоянной помощи просто невозможно. Если она не поймет, как тенду используют атву, воздействуя на ее взаимосвязи с лесом, то ей в этом не сможет помочь вся естественная история Мира. Для этого нужна поддержка Джохито.

Джохито же выслушала результаты дневных наблюдений, никак не выразив к ним своего отношения. Ее кожа сохраняла свой нейтральный цвет, не отразив никаких эмоций. Наконец Джуна умолкла. Воцарилась долгая тишина. Джохито сидела совершенно неподвижно, похожая на огромный кусок зеленоватой яшмы. Подбородок выставлен вперед — значит, размышляет.

— Я хочу, чтобы завтра ты вернулась к тому же дереву и продолжила свои наблюдения, — наконец, нарушив молчание, сказала она. И тут же отвернулась, видно, больше не нуждаясь в их присутствии.

Плечи Джуны опустились. Она последовала за Анито и Моуки к дверям, чувствуя себя совершенно разбитой.

Только когда они пришли в свою комнату, Анито прикоснулась к плечу Джуны.

— Ты отлично поработала сегодня. Пусть тебя не беспокоит Джохито. Вчера ты мало спала. Ложись и спи.

Джуна кивнула. Моуки взял ее за руку.

— Сегодня мы узнали многое. Завтра узнаем еще больше. Спокойной ночи, сити.

— Спокойной ночи, бей, — ответила Джуна, дружелюбно поддразнивая его. Сегодня они не сливались, и ей не хватало той душевной близости, которую она ощущала, слившись с ним.

Она протянула Моуки руки, скрывая зевоту. Только коротенькое слияние, чтобы успокоить совесть, а потом — спать.

Моуки вошел в контакт, они разделили привычное чувство близости и покоя. Это было приятно; совсем как теплая ванна или ласка матери. Уже засыпая, Джуна отключилась и зарылась в теплую влажную листву. Она чувствовала себя освеженной, в мире с собой, с Моуки, а через него — и со всеми тенду. Джуна зевнула и прикрыла рот рукой, чтобы в него не попали листья из подстилки. Теперь она не могла понять своего былого страха перед аллу-а. Наверняка без него она бы сошла с ума от одиночества. Сон звал ее — глубокий и всеобъемлющий, как этот темный вечный лес, обступивший их со всех сторон.

Несколько следующих дней были в общем похожи на первый. Джуна наблюдала за деревом, замечая все, что было так или иначе с ним связано, — насекомых, животных, растения. Каждый вечер Джохито выслушивала во всех деталях рассказ Джуны о том, что случилось за день с деревом гаувар, и… отсылала их обратно вести все те же наблюдения. К концу седьмого дня Джуна пришла к мнению, что знает об этом дереве все до мелочей. И когда Джохито послала ее туда и в восьмой раз, она чуть было не стала протестовать. Анито слегка коснулась ее руки. Крохотный — «частный» — знак предупреждения появился на тыльной стороне ладони Анито. Джуна тут же с большим трудом изменила тональность своей речи.

— Да, кене, — сказала она, когда Анито извинилась за нее, — я, конечно, вернусь завтра к дереву. Только, пожалуйста, скажи мне, что, по-твоему, я должна искать такого, чего до сих пор не видела?

Джохито долго молчала. Джуна тоже сидела неподвижно, решив даже глазом не моргнуть, пока Джохито не скажет ей чего-то, что поможет делу.

— Тебе надо еще учиться. Наблюдай тщательнее, — сказала наконец Джохито. Затем поднялась и залезла в постель, как будто их уже не было в комнате.

Джуна отвернулась, вся красная от злости. Анито, беспокоясь, схватила ее за руку.

Джуна глубоко вздохнула и задержала дыхание. Гнев ей не поможет. Джохито просто пытается определить тот предел, до которого она может дойти в издевательстве над ней. Если Джуна разозлится, то потеряет все.

— Все в порядке, — сказала она Анито. — Пошли.

Джуна долго лежала без сна, ворочаясь на своем ложе с боку на бок. Неужели же она пропустила что-то? Или Джохито просто издевается над ней? Завтра она осмотрит каждый дюйм этого дерева. И если ничего не найдет, то скажет Анито, что сдается.

На следующее утро Джуна встала рано. Она разбудила Моуки, и они выскользнули из дупла, когда весь лес был еще окутан густым серым туманом. Первые лучи рассвета уже скользили по верхушкам, когда они подошли к своему дереву. Джуна забралась на ветку соседнего с ним ствола — ей хотелось обдумать дальнейшие шаги.

Все зависело от того, играет ли Джохито честно, как это делают все тенду. Ведь если не так, то ей угрожает потеря лица, когда обман раскроется. Джохито испытывает Джуну. Если та выдержит экзамен, значит — достойна дальнейшего обучения. А значит, есть еще какой-то пока скрытый от Джуны факт, касающийся дерева, который надо отыскать. Есть нечто, что является ключом к выживанию дерева гаувар.

И это должна разыскать сама Джуна, ибо ни Моуки, ни Анито, ни Нинто такого о дереве не знают. Они дали ей всю информацию, которой располагали. Все должна выяснить она сама.

Джуна повернулась к своему бейми.

— Моуки, спроси Анито и Нинто, нет ли тут поблизости других деревьев гаувар!

Моуки кивнул и исчез среди ветвей. Джуна же спустилась вниз и принялась осматривать ствол дерева с величайшей дотошностью. Особое внимание она уделила его мощным опорным корням. Она постучала по одному из них палкой. Корень резонировал, как барабан. Неужели они пустые внутри? Джуна полезла вверх по стволу, время от времени останавливаясь, чтобы постучать. И тут звук гулкий. К середине утра Джуна отодвинула в сторону толстую лиану и нашла то, что искала — дыру в развилке ветвей диаметром в два ее кулака.

Итак, дерево пустотелое. Кто же там обитает? Она могла бы превратить компьютер в фотокамеру и опустить его в дупло на веревке, но рисковать потерей прибора было нельзя. Лучше подождать и посмотреть, какие известия принесет Моуки.

По ветвям деревьев Джуна добралась до ручейка и смыла с себя налипшую пыль и грязь. На берег выбралась свежая и чистая и тут же обнаружила ожидающих ее Моуки и Анито.

— Поблизости есть еще несколько деревьев гаувар, — сказала Анито. — Поедим и отправимся на них любоваться.

У второго дерева внутри оказалось дупло достаточно большое, чтобы Джуна могла туда спуститься. Она отправила Моуки за веревкой и за большим куском светящихся грибков.

— Неужели ты собираешься полезть внутрь этого дерева? — спросила Анито, окрасившись в охряный цвет беспокойства, что подтверждало серьезность ее слов.

Джуна кивнула.

— Будь осторожна. Мы не знаем, кто там живет. Может, кто-то очень опасный.

— Да, конечно. Но мне обязательно надо узнать, что там такое.

Анито высветила не слишком твердое согласие.

— Вероятно, ты права. Джохито не удовлетворится, пока ты не расскажешь ей, что находится внутри дерева, но если ты погибнешь во время исследования, то слез она лить не будет. Насколько мы с тобой знаем, там может быть что-то очень опасное. Поэтому будь очень осторожна.

Было уже за полдень, когда вернулся Моуки с вещами, необходимыми для спуска. Сначала они опустили вниз кусок светящихся грибков, но ничего, кроме стайки сонных широкоротых арау — птиц, похожих на гибрид археоптерикса и козодоя, Джуна не обнаружила, если не считать каких-то светлых неясных пятен, движущихся в глубокой тьме. Пятна могли быть чем угодно — от гигантских змей до колонии безвредных букашек.

Моуки обмотал один конец длинной веревки вокруг ветви и привязал надежным узлом. На другом конце Анито завязала несколько петель — для ног, объяснила она. Моуки спустил конец веревки в дупло — примерно на величину роста Джуны. Затем Джуна, проверив свое снаряжение, пролезла в дупло. Ногами она нащупала две нижние петли, просунула в них ступни и кивнула Анито, которая стала медленно опускать ее в темные глубины огромного пустотелого дерева. Как только Джуна опустилась достаточно глубоко, она вложила в петлю над своей головой кусок светящегося грибка. Грибок бросал бледно-голубой мертвенный свет на корявые стены дупла. По телу Джуны струился теплый ток воздуха, неся с собой зловоние смерти и гниения. Она проглотила подступившую к горлу тошноту и подумала, как было бы хорошо иметь на себе защитный скафандр.

Еще двумя с половиной метрами ниже находился выступ древесины, частично затруднивший дальнейший спуск. Он был покрыт темно-бурыми, похожими на тараканов существами, которые питались гниющей листвой, падавшей на выступ сверху. Именно этих жуков Джуна и видела, когда смотрела вниз при свете спущенного на веревке гриба.

Пока Джуна осторожно протискивалась мимо препятствия, ярко-желтая змея с кроваво-красными поперечными полосами, окаймленными зелеными узкими полосками, высунула голову из-под листьев и с интересом уставилась на Джуну. Та замерла. Это был тиакан. Его укус отличался особой опасностью. Тенду умели вырабатывать противоядие, но требовалось несколько месяцев, чтобы все последствия укуса окончательно прошли. Джуна довольно долго смотрела, как змея наблюдает за ней. Потом тиакан опустил голову и задом отполз в листву. Движение показалось Джуне странным и совершенно не похожим на змеиное. Она отцепила грибок и поднесла его к тому месту, где пряталась змея. Только теперь Джуна сделала выдох, который, как оказалось, сдерживала все это время. И засмеялась. То оказалась не змея, а совершенно безвредная гигантская многоножка, задняя часть которой была окрашена и имела форму головы тиакана. Воспользовавшись бамбуковой палочкой, Джуна разворотила листву возле многоножки. Та снова задрала хвост, который мимикрия превратила в змеиную голову. Иллюзия была полной.

Джуна дважды дернула веревку — сигнал спустить ее еще глубже во тьму. На какое-то время выступ, который она огибала, закрыл свет грибков. Ее зрачки расширились, но темнота была почти абсолютной. Нечто скользкое и влажное с шорохом и визгом проскользнуло мимо. Джуна вскрикнула. Крик тут же поглотила мягкая гниющая древесина стенок дупла. Затем светящиеся грибки показались из-за выступа, и Джуна увидела, что она потревожила колонию летучих лягушек. Они были противные, но безвредные. Условия существования тут для них идеальные. Им нужна жаркая и влажная среда обитания. Здесь же температура воздуха держалась на уровне тридцати пяти градусов по Цельсию, а воздух был пропитан влагой.

Спускаясь, Джуна внимательно рассматривала поверхность стен дупла. Они поросли множеством разнообразных грибов. Облака каких-то мошек вились вокруг ее источника света. Стенки дупла расходились все шире, дупло расширялось, превращаясь в своеобразную деревянную пещеру. Колонии разнообразно окрашенных грибов свисали вниз наподобие сталактитов. Здесь же обитали еще несколько видов летающих лягушек. Они прятались среди «сталактитов», издавая при приближении Джуны панические вопли. Их помет сыпался ей на голову. Она смахнула его потной ладонью и продолжила спуск. Вонючая деревянная пещера ничем не напоминала уютное и хорошо освещенное дупло дерева Нармолома.

Вот наконец и дно видно. Что-то кинулось с визгом прочь, услышав приближение Джуны. Она трижды дернула за веревку, прося прекратить спуск, и повисла в двух футах от покрытого пометом пола дупла. Убегавшее животное остановилось перед черной дырой норы. По виду и размерам оно походило на большую безволосую крысу, белую, с беспорядочно разбросанными желтыми пятнами и полосами. Это была гутара — амфибия, как и те летающие лягушки, что так испугали Джуну в начале спуска. Самка гутары откладывает яйца в сумку самца, находящуюся у него на животе. Там он их и оплодотворял. Потом яйца созревали в сумке, а затем в ней жила и вылупившаяся молодь, пока не наступало время жить самостоятельно. Джуна оттолкнулась от выступа древесины и качнулась на веревке к противоположной стене, где ухватилась за другой выступ, чтобы получше рассмотреть гутару, но та удрала в свою подземную нору.

Джуна опустила вниз бамбуковую палку и поковыряла в гуано, распугав целое море насекомых и червей, которые пытались скрыться в глубинах этого слоя. Да, для питания гутары тут корма хватало. Джуна стала копать дальше с целью установить толщину слоя гуано, а также характер пола — земляной он или деревянный.

Дно дупла она нащупала примерно на глубине пятнадцати сантиметров. Видимо, гуано было для дерева главным источником питательных веществ. Запрятанное в дупле гуано служило практическим нуждам одного хозяина — дерева. Именно это, должно быть, Джохито и хотела, чтобы Джуна выяснила.

Джуна отцепила свои грибки и осветила вход в туннель, образованный пустотелыми корнями дерева. Такие же ходы открывались и в других направлениях от центральной «пещеры». Джуне было интересно, какие еще звери используют эти туннели для выхода в джунгли. Она сунула грибки в горшочек с питательным раствором и повисла в темноте, прислушиваясь к любому шуму. Там — внизу — и вокруг нее раздавалось какое-то щелканье, поскрипывание, шорохи. Отверстие наверху казалось отсюда лишь слабым пятнышком света. Внешний мир не имел ничего общего с этим темным, вонючим, заселенным всякой нечистью адом.

Наконец глаза Джуны привыкли к темноте, и она смогла различить выступы и впадины в стенах дупла. Что-то вдруг прошуршало у нее за спиной. Джуна повернула голову, и от этого резкого движения веревка начала раскачиваться. Во тьме виделись лишь какие-то пятна. Она быстро вытащила свои грибки.

После купания в питательном растворе грибы горели особенно ярко. Этот свет выхватил из тьмы крупное, едва ли не вдвое длиннее руки Джуны, похожее на рака существо. Глаза существа пылали отраженным светом, а само оно пятилось в щель, размахивая своими длинными антеннами. Несколько других земляных раков выглядывали из туннелей. Вместо клешней у них были невероятно длинные и сильные, похожие на человеческие, руки. Джуна подскочила, как испуганная мышь, когда одно из этих существ схватило на полу большого белого многоногого жука величиной с ее ладонь. Джуна слышала треск хитинового покрова пытающегося вырваться жука, и тут же раздался весьма неприятный хруст — земляной рак безжалостно рвал на части жертву. Глаза его ни на миг не отрывались от Джуны.

Джуну всю передернуло. Она ненавидела жуков, а эта жуткая дыра прямо кишела ими. На нее внезапно обрушился приступ клаустрофобии. Время уходить. Надо надеяться, Джохито удовлетворится ее исследованием скрытого от глаз мира дерева.

К удивлению Джуны, солнце уже золотило вершины деревьев, когда она вылезла из дупла. Она всей кожей ощутила прохладу ветерка и радостно наполнила ею легкие. Никогда еще свежий воздух не казался ей таким прекрасным — и вкусом, и запахом. Моуки обнял ее свободной рукой, Анито погладила по плечу — цвет ее кожи говорил, что все тревоги позади. Моуки смотал веревку и повесил ее на плечо.

— Пошли, — сказала Джуна. — Мне надо найти ручей и выкупаться. — Она была черной от грязи и разукрашена бурыми пятнами и потеками гуано летающих лягушек.

Они отправились к ближайшему водопаду. Джуна стояла в его струях под лучами заходящего солнца, с наслаждением ощущая, как холодная вода смывает прочь слои грязи с ее кожи. Она нырнула в заводь ниже водопада и вышла на берег — чистая и усыпанная капельками воды. Взглянув вверх, она заметила, что ночные птицы и летучие лягушки уже мелькают в ветвях деревьев. Джохито, должно быть, уже ждет их там — на другом дереве. Внезапно в голову ей пришла озорная мысль. Джуна засмеялась. Пусть Джохито подождет. Она вспомнила о другой части экосистемы, о которой почти ничего не знает.

— Анито, нельзя ли нам сегодня построить гнездо на том дуплистом дереве гаувар? Я хотела бы посмотреть, что там происходит ночью.

Анито выразила согласие.

— Тогда надо поторопиться. Уже темнеет.

Они соорудили гнездо на том самом дереве, в дупло которого спускалась Джуна. Всю ночь по очереди они вели наблюдения, прислушиваясь к шорохам снаружи, а потом быстро выхватывая светящиеся грибки, чтобы посмотреть — кто это. И часто наградой им был вид убегающего животного. Они закаталогизировали пять видов крупных животных, новых для дерева, и множество насекомых, привлеченных светом грибков.

Джохито встретила их, когда они — усталые, но счастливые — вернулись в деревню.

— Где вы были ночью? — спросила Джохито. Охряный цвет тревоги на ее коже смешивался с желтыми пятнами раздражения.

— Изучали твою атву, — ответила Анито.

— Мы узнали очень много нового, — добавила Джуна. — Рассказать сейчас же или ты подождешь до вечера? — Она показала сумку, полную еды — фруктов и дичи. — Мы принесли завтрак. Пустяки, но…

— Спасибо, — ответила Джохито. — Могу выслушать и сейчас.

Вслед за Джохито они прошли в ее комнату и сели. Моуки и бейми Джохито стали готовить завтрак.

— Итак, что вы узнали о дереве? — спросила Джохито, игнорируя обычные в этом случае любезности.

Джуна рассказала о своем путешествии в дупло дерева гаувар и о ночных наблюдениях. Перечислила животных, которых обнаружила, не забыла о питательных веществах, которые дерево получает из гуано животных, живущих в его недрах. Она даже не взглянула на еду, стоявшую перед ней, хотя в желудке у нее бурчало от голода.

Когда она кончила, Джохито долго сидела, пристально глядя на них.

— Что ж, — сказала она наконец, — ешьте как следует — у нас сегодня длинный день впереди. Вам многое предстоит узнать.

Джуна поглядела на Анито, которая кивнула ей. Итак, первый бой выигран. Джохито будет ее обучать проблемам своей атвы.

Джуна ела много — победа делала пищу еще вкуснее. Когда она кончила, Джохито повела их к своему дереву и показала Джуне, что та упустила в своем изучении дерева гаувар.

К радости Джуны, большая часть того, о чем ей сказала Джохито, относилась к числу вещей, которые непосредственно не поддавались наблюдению. Так, поскольку дерево сейчас не цвело, то сложное взаимодействие опылителей, похитителей пыльцы, хищников и паразитов сейчас изучить было невозможно. Отсутствовала сейчас и огромная колония жуков дарру, они должны были появиться в дупле только за месяц до следующего сезона наводнений.

Были и сюрпризы, вроде сложного симбиоза между ночными арау и яркими птицами нгулла. Нгулла питались определенным видом насекомых, которые откладывали яйца на детенышей арау, подрывая их жизнестойкость и даже убивая их. В свою очередь, арау подавали сигналы спящим нгулла при приближении ночных хищников. Такие тонкие виды зависимостей требовали для открытия многих месяцев наблюдения.

Весь день они провели на дереве гаувар, сделав перерыв лишь на завтрак из фруктов, меда и зелени. Мозг Джуны, к тому времени как солнце зашло за верхушки деревьев, гудел от полученных сведений. Джохито же, казалось, готова была провести тут целую ночь. Вмешалась Анито, которая пожаловалась на усталость.

— Мы не спали всю ночь, пене, — сказала она. — Не думаю, что две ночи подряд без сна были бы полезны.

— Тогда до завтра, — согласилась Джохито. — Мы встретимся в моей комнате за завтраком. Иирин и Моуки расскажут мне о том, что они узнали сегодня. Если все будет хорошо, мы продолжим наши уроки.

Джуна порадовалась, что успела записать всю лекцию Джохито. Они с Моуки смогли кратко просмотреть ее еще вечером, пока не свалились с ног от усталости.

Опрос на следующее утро был дотошен и свиреп. Джуна припомнила свою мучительную защиту докторской диссертации. В сравнении с Джохито ее официальные оппоненты были ленивы и легковесны. К тому времени, как Джохито кончила экзамен, Джуна чуть не обзавелась медвежьей болезнью.

Последующие дни были ничуть не легче. Несколько раз Джохито резко обрывала уроки и отсылала Моуки и Джуну прочь, чтобы они проверили все, что узнали раньше. И всегда отыскивала какую-нибудь мелочь, которую они не приняли во внимание. При этом кожа Джохито всегда сохраняла свой нейтральный цвет. Ее слова были всего лишь черными символами на невыразительном серовато-зеленом фоне. Так что определить, как идут их дела, было просто невозможно. К концу месяца нервы Моуки и Джуны были на пределе. Они зло набрасывались друг на друга при малейшем недоразумении. Даже слияние и то не могло снять напряжения.

За четыре дня до того, как Джохито должна была огласить свое решение, появился Укатонен. Он только взглянул на них и тут же воспользовался преимуществами своего ранга, заявив, что они нужны ему для какой-то работы, которую он ведет в диких джунглях. Укатонен привел их к чудесному местечку в диком лесу и потребовал подробного рассказа.

— Неудивительно, что вы так выдохлись. Отдыхайте, ешьте, сливайтесь. Вам всем это необходимо.

— Но Джохито… — начала было Джуна.

— Джохито переживет, а вам необходимо прийти в гармонию. Жаль, меня тут не было, чтобы помочь.

— Но мы хорошо справились, — сказала Анито. — Иирин и Моуки усвоили невероятное количество сведений об атве Джохито.

— Не сомневаюсь, но может, и я пригодился бы.

— Лучшего договора нам все равно не удалось бы добиться. Я по крайней мере получила возможность прожить еще месяц в Нармоломе.

— Джохито пока еще не изгнала нас из деревни, — возразила Джуна. — Но мы не знаем, о чем она думает. Может быть, она все же оставит нас?

— Вся деревня только и говорит о том, как много вы работаете, — сказал Укатонен. — Джохито потеряет лицо, если не сможет доказать, что вы не знаете ее атвы.

Анито эта мысль подбодрила.

— Значит, ты думаешь, что мы сможем остаться тут?

— Возможно. Все зависит от Джохито, но никто не знает, что она думает. И все равно вам нужно отдохнуть и успокоиться к тому времени, когда пойдете за решением. Оставайтесь здесь и наслаждайтесь жизнью. Завтра мы вернемся, и я подумаю, нельзя ли сделать что-либо, действуя неофициально.

Они вернулись в деревню, чувствуя себя отдохнувшими, успокоенными и менее издерганными. Джохито приветствовала их так, будто они никуда и не исчезали. Полдня они провели с ней, изучая какие-то растения-паразиты, селящиеся на деревьях кандар, тоже входящих в атву Джохито. Некоторые из этих растений употребляются в пищу, другие — важный элемент пищевых ресурсов для животных из других отв. С ними пошел и Укатонен, но его присутствие не имело значения для Джохито. Она продолжала обучать их с тем же отсутствием выражения на коже, как и весь предыдущий месяц. На закате они вернулись в деревню, поужинали и сели повторять урок. На следующий день Укатонен остался в деревне, решив попробовать прояснить ситуацию в беседах с деревенскими.

Когда они вернулись домой, то их уже ждал приготовленный Укатоненом ужин.

— Сделать ничего не могу. Миато дал мне понять, что дело это внутреннее, и решает его деревня.

Уши Анито поднялись в удивлении.

— Миато прав, — продолжал Укатонен. — Если меня никто не просит о решении, я могу лишь советовать, а я у деревни и так в долгу.

— Я могла бы… — начала Анито, но Укатонен рябью выразил отрицательное отношение к ее словам.

— Тебе лучше не просить меня о решении. Я все равно откажусь. — Он потемнел от стыда. — Я стал слишком близок к вам, чтобы быть беспристрастным. Даже если б я чувствовал, что могу таким быть, все равно мое решение можно было бы оспорить.

Джуна коснулась плеча Анито.

— Укатонен прав. Я хочу, чтобы это была моя собственная победа. Если я одержу ее без заступничества, она будет дороже для меня и станет больше значить для деревенских.

Анито долго смотрела на нее, потом высветила эквивалент пожатию плеч.

— Пусть будет так.

Джуна и Моуки работали далеко за полночь и легли спать, лишь когда Анито пригрозила, что заберет у них компьютер. Анито соединилась с ними, погрузив обоих в глубокий сон без сновидений. На следующее утро Джохито велела им прийти к пруду, что на дне дупла. Там их уже ждала группа старейшин во главе с Джохито. Джуна узнала их. То были старейшины, которые или разделяли атву с Джохито, или работали с близкими атвами.

— Расскажи нам о моей атве, — начала Джохито.

Весь день Джуну и, в меньшей степени, Моуки допрашивали об атве Джохито. Им принесли сюда и завтрак, и обед, но экзамен шел без перерыва. Джуна выдохлась, кожу саднило, казалось, она высохла от необходимости изображать бесчисленные ответы.

Наконец вопросы иссякли. Джохито и другие старейшины собрались в кружок, чтобы посоветоваться. Джуна прислонилась к стене, слишком усталая, чтобы тревожиться о том, что туземцы могут заметить ее изнеможение. Она так устала, что даже решение Джохито и то потеряло для нее значение. Анито села рядом и протянула ей кусок сота. К тому времени, когда старейшины кончили совещаться, Джуна чувствовала себя уже лучше.

Старейшины уселись, кроме Джохито, которая выступила вперед.

— Иирин знает достаточно, чтобы удовлетворить меня, — объявила она. — Моуки надо подучиться, но он еще молод. Иирин может остаться.

Джуна обняла Моуки, осоловевшего от работы и нервного напряжения. На какое-то мгновение они застыли в объятии, а потом Джуна встала и сказала:

— Благодарю тебя, кене, ты хорошо учила меня. — В каком-то смысле ее слова были правдой. С тех пор как Джохито решила, что Джуна достойна обучения, она была требовательным и упорным учителем, даром что не потратила на них ни единого слова ободрения.

Джохито высветила приятное удивление комплиментом. Джуна же постаралась поглубже спрятать свой гнев. Ведь она могла потерять все уважение, заработанное таким каторжным трудом.

— Извините нас, кене, мы слишком устали. — Джуна сделала знак Моуки, и оба медленно побрели наверх в свою комнату, оставив Анито произносить вежливые извинения за их поведение, если таковые потребуются. Она хотела только спать, спать, спать целую неделю и даже дольше, если ей позволят. И проснуться где-нибудь, где все знакомо и где от нее никто ничего не станет требовать.

Она проспала до полудня следующего дня. Встав, обнаружила приготовленный для нее завтрак. Кожа все еще болела, говорить было трудно. Она поела, умылась, потянулась, посидела, наслаждаясь одиночеством. Подумала, не послушать ли музыку, не почитать ли, но она столько работала с компьютером в последние дни, что у нее не хватило решимости включить его. В конце концов она заползла в постель и снова заснула.

Джуна проспала всю ночь. Анито разбудила ее к завтраку. Было чудесно: можно было наслаждаться завтраком и не думать, что после него будут уроки.

— Что будем делать днем? — спросила она у Анито.

— Укатонен зовет нас на охоту, — ответила та.

Они встретились с энкаром на главной развилке деревенского дерева, и все вместе скрылись среди ветвей верхнего яруса джунглей. Там Джуна обнаружила жирную муву, которая беззаботно грелась на солнышке, вцепившись в ветку задними лапами, а голову спрятав между передними. Джуна убила ее как раз в то мгновение, когда мува проснулась. Они с Моуки сели на развилке большой ветви и стали разделывать добычу. Вскоре явились Укатонен и Анито, неся целую связку крупных птиц, которых тут же выпотрошили и повесили в тени, чтобы дать стечь крови. Они сидели на ветке и ели, а кровь добычи кропила листву на земле.

— Время возвращаться в Лайнан, — сказал Укатонен.

— Так скоро? — удивилась Анито.

— Почти кончается сухой сезон. Я бы не хотел ждать дольше.

Анито затуманилась, ей не хотелось покидать Нармолом. — Ты прав, но мне так мало осталось жить в Нармоломе…

— А почему бы тебе не остаться? — предложила Джуна. — Укатонен присмотрит за нами. Ты ведь заслужила немножко свободы.

Анито взглянула на энкара. Уши прижаты, кожа розовая от неожиданности.

— Почему бы и нет? Ты много работала. Отдых был бы полезен.

— Но Иирин — моя атва!

— И будет твоей атвой еще много лет в будущем. Как ты говоришь, времени у тебя мало. Радуйся ему.

Они ушли через пять дней. Анито провожала их до границы диких джунглей. Они нежно распростились с ней и отправились к берегу.

22

В Лайнане восстановление леса шло удовлетворительно. Увитый лианами радиомаяк возвышался над густой вторичной молодой порослью, достигавшей уже трех метров в высоту. Джуна даже сначала не поняла, что наклонный древесный ствол, на который она наткнулась, на самом деле вовсе не дерево, а одна из опор радиомаяка. Она активизировала свой компьютер и большую часть второй половины дня провела, передавая материалы своих наблюдений на орбитальные спутники.

Сидя у башни и присматривая за работой передатчика, Джуна только теперь поняла, как много она узнала за девять месяцев жизни среди тенду. Она занесла в каталог сотни видов растений и животных, а Моуки и Анито сообщили ей такие подробности о растительном и животном мире планеты, что рабочим группам экспедиции потребовались бы годы для сбора подобных данных. Доклад об атве Джохито, например, представлял глубокое научное исследование, да еще такое, какое могло бы стать высочайшим достижением в карьере любого ксенобиолога, а возможно, и антрополога. Когда она вернется домой, ей обеспечена любая работа, которую она захочет получить. Даже если Исследовательское управление наложит на нее строгое дисциплинарное взыскание, университеты и научно-исследовательские институты передерутся за право пригласить ее в свой штат.

Но, как ни странно, все эти соображения глубоко Джуну не затрагивали. Ее прежняя работа в экспедиции казалась далеким сном. А ей предстоит через несколько часов продираться сквозь густые заросли к тому месту, где ее ждут Укатонен и Моуки, а потом идти дальше — в Лайнан. Такое противопоставление встревожило Джуну. Она же человек! Дома у нее семья, друзья, люди, которых она любит. Вскоре она снова будет разговаривать вслух, принимать горячие ванны, есть пищу, приготовленную на огне, прикасаться к чужой сухой и теплой коже. Но пока все это бесконечно далеко и кажется полностью нереальным в чужом для нее мире тенду.

Теплые слезы обожгли лицо, и Джуна сейчас же отрегулировала кожу лица, чтобы соль слез не раздражала ее. Схватив свой второй компьютер, она включила музыкальную программу и выбрала одну из самых любимых песен. Попыталась подпеть исполнителю, но ее голос от долгого неупотребления звучал глухо и хрипло. Нет, надо проводить больше времени с компьютером, смотреть пьесы, слушать музыку, читать книги и старые письма от семьи и друзей, вспоминать о том, кем она была и кем станет, когда вернется домой.

Тени уже заметно удлинились к тому времени, когда Джуна кончила передавать свои материалы орбитальным спутникам. Она вздохнула, сложила компьютеры и спрятала их в заплечный мешок. Повернуться спиной к маяку ей было так же тяжело, как уйти от могилы близкого человека. Казалось, она физически чувствует, как слабеют и рвутся связи между ней и остальным человечеством. Она вспомнила Алисон и как та взволновалась, узнав о трансформации Джуны. Сейчас Алисон, должно быть, уже на отдыхе после сорока пяти лет работы в Исследовательском управлении. Как-то она справляется с переменами в своей жизни?

Они пришли в Лайнан сразу же после захода солнца. Там их приветствовала Лалито — главная старейшина деревни, которая, судя по всему, была и в самом деле искренне рада их видеть. Деревня показалась Джуне более спокойной, чем раньше, более в мире сама с собой. Теперь она походила на Нармолом. Джуна сказала об этом Укатонену.

— Оздоровление джунглей имеет для деревенских жителей огромное значение. Когда мы были здесь в прошлый раз, они были похожи на муравьев, чье жилище кто-то разрушил и которые носятся из стороны в сторону, атакуя все, что попадается навстречу. Сейчас они встретят тебя совсем иначе.

Предсказание Укатонена сбылось. Деревенские откровенно радовались возвращению Джуны. Тинки толпились вокруг Моуки, растопырив уши от изумления. Моуки же игнорировал их присутствие с истинно королевским величием и небрежностью. Это очень удивило Джуну — с тинками Нармолома он обращался совсем иначе.

— Ты к ним относишься очень недружелюбно, Моуки. Разве ты не помнишь, каково быть тинкой? — сделала ему замечание Джуна, когда они оказались в своей комнате.

— Конечно, помню, — ответил он. — Это было ужасно.

— Почему же тогда ты обращаешься со здешними тинками совсем не так, как в Нармоломе?

— Потому что не могу забыть, как они выгнали меня из деревни как раз перед вашим уходом из нее.

— Ох! — воскликнула Джуна, только теперь поняв, в каком отчаянном положении тогда оказался Моуки. Чего же удивляться, что он не подчинился, когда они гнали его в деревню? Там для него уже не было места.

— Когда я тебе подарил ту бабочку с огненными крыльями, ты поблагодарила меня. И у меня не было места, куда идти, поэтому я и пошел за вами. Я знал — ты другая, но в чем другая — не понимал. — Он замолчал, отвернулся, его кожа покрылась красками стыда и тоски.

Джуна прикоснулась к его плечу.

— Что с тобой, Моуки? В чем дело?

— Ты не хотела меня взять. Я силой навязался.

— Нет, Моуки! Правда, я не хотела усыновлять бейми, но ты был так смел и так решителен, что я не могла дать тебе умереть. Сначала я не была уверена, но сейчас… — Джуна помолчала, подыскивая нужные слова. — Сейчас я рада, что все так сложилось. Ты многому меня научил. Ты мой бейми, и я люблю тебя, — сказала она, а ее кожа говорила о гордости и любви.

Моуки, казалось, ожил. Ясно, в нем говорил страх, который уже давно мучает его. Джуна крепко обняла Моуки и прижала к себе, радуясь, что у них состоялся этот разговор.

— В следующий раз, если что-то будет тебя беспокоить, приходи ко мне, и мы все обговорим. Понял? — говорила она, держа его на расстоянии вытянутой руки, чтобы он мог читать символы на ее коже.

Он серьезно кивнул. Они хотели войти в контакт, но тут явился Укатонен с несколькими членами деревенского Совета.

— Приветствую тебя, кене, — сказала Джуна Далито. — Мне кажется, деревня поправляется.

— Мы теперь в большей гармонии, чем были тогда, — согласилась Лалито, — но пройдет еще много времени, прежде чем джунгли выздоровеют по-настоящему. И это очень хорошо, что ты помогаешь залечить наши раны. Работы еще много, но об этом мы поговорим завтра. Сегодня же — вы наши гости. Я узнала, что ты усыновила бейми и что он был тинкой из нашей деревни.

Джуна взглянула на Укатонена и увидела на его коже слабую вспышку тревоги. Надо соблюдать такт, подумала она.

— Да. Моуки происходит отсюда, — сказала она. — Он отличный бейми, очень умный и внимательный. Я очень благодарна Лайнану, что он дал мне возможность усыновить его. — Тактично, хоть и далековато от истины.

Укатонен высветил ей крохотный символ одобрения. Джуна улыбнулась, радуясь, что эти чужаки не умеют читать выражение ее лица. Впрочем, по стандартам тенду, с тинкой тогда вообще ничего особенного не произошло, но Джуна все еще чувствовала к ним неприязнь из-за той невероятной жестокости, с которой они отнеслись к Моуки. Сама она уже достаточно долго жила среди тенду, чтобы потерять способность возмущаться их отношению к тинкам. Она даже понимала необходимость этого. Но Моуки был ее бейми; к нему она питала те же чувства, что и к собственному ребенку. Она не могла смотреть на него как на обыкновенного тинку.

— Мы приготовили угощение в моей комнате. Еда, к сожалению, бедная, но другой у нас нет. Пожалуйста, пойдем туда, мы тебе рады.

— Спасибо, — ответила Джуна. — Я уверена, что всего будет много, — произнесла она необходимую формулу вежливости. Она была голодна и уже успела привыкнуть к длинным официальным пиршествам. Еды всегда было много, и вкусной.

Лалито сдержала слово — разговора о завтрашней работе не было. Джуна чувствовала, что и ее, и Моуки деревенские рассматривают с большим любопытством. Понимая, какое внимание им уделяется, они старались быть безукоризненно вежливыми. Краем глаза она заметила, что старейшины обсуждают между собой их поведение. Слов она не разглядела, но, судя по всему, доминировали чувства удивления и изумления.

— Ты научилась многому с тех пор, как была у нас, — сказал один из старейшин.

— Благодарю тебя, кене, — ответила Джуна, стараясь скрыть чувство гордости. — У меня были отличные учителя.

— А у учителей была великолепная ученица, — вмешался Укатонен. — Ее знания растут с каждым днем. Перед тем как мы ушли из Нармолома, Иирин изучала атвы этой деревни. Последней она изучила атву брамеры.

Краски удивления и недоумения прошли по коже старейшин.

— Разве Иирин собирается стать одной из старейшин Нармолома? — спросила Лалито.

— Нет. Анито покидает Нармолом после конца брачного сезона, чтобы стать энкаром, — объяснил Укатонен. — Иирин уйдет с ней.

— Но Анито же так молода! Это очень грустная весть. А что будет с Моуки? — спросила Лалито.

— Моуки уйдет с нами, — ответила Джуна, старательно подавляя вспышку раздражения.

— А он не будет чувствовать себя лишним среди такого количества энкаров?

— Мы будем рады ему. Мы ведь редко видим бейми, — вмешался Укатонен. — Да и выбора у нас нет. Анито приносит огромную жертву ради вас и ради других тенду. Новый народ принесет с собой много перемен, и нам надо подготовиться к встрече с ними. Энкарам нужен опыт Анито и ее знание новых существ.

— А почему бы просто не сказать им, чтобы они убирались прочь? Нам перемены ни к чему.

— Когда мир начинает меняться, то те животные, которые к этим изменениям не сумеют приспособиться, умирают. Новый народ появится. Вместе с ним придут перемены. Нам надо знать, что это будут за перемены, мы должны понять их сущность, иначе мы можем потерять себя, — ответил Укатонен.

— Большая часть изменений будет постепенной, и они будут тщательно продумываться, — сказала Джуна. — Мой народ никому не захочет принести зла.

— Даже если они не хотят зла, они все равно принесут с собой новые идеи, а новые идеи сами по себе уже влекут за собой перемены.

Джуна отвернулась, вспомнив массовые самоубийства очаровательных и нежных савакиранцев и все катаклизмы, которые обычно вызывает контакт двух разных культур. Укатонен прав. Право и Исследовательское управление, чьи ограничительные Протоколы в общем-то бесполезны. Когда две разные культуры вступают в контакт, перемены неизбежны. Она вспомнила о тех изменениях, которые может вызвать ее собственное присутствие на планете. Из-за нее Анито лишилась спокойного будущего. Правда, это в известной степени в сознании Джуны возмещалось спасением жизни Моуки. А еще она обучила тенду стандартному алфавиту, она показала им, как можно улучшить обработку почвы. Конечно, все это случайные отдельные новшества, но когда-нибудь что-то сказанное или сделанное людьми может оказать глубокое и постоянное воздействие на жизнь тенду. Но сейчас не время и не место говорить об этом. Это следует обсудить с Укатоненом, когда они будут одни.

— Ты прав, эн, но мой народ придет сюда с дружбой. Мы тоже хотим, чтобы перемены происходили медленно. Мы хотим гармонии в отношениях между нашими народами, — сказала Джуна. — Только проблема эта очень сложна. Ее решение требует времени и тщательного обсуждения.

Укатонен откинулся назад с довольным видом.

— Это было замечательное угощение, — сказал он, потягиваясь и выставляя напоказ заметно потолстевшее брюшко. — Вы на нас потратили много времени и труда. Мы это высоко оценили.

— Никаких трудов, — отозвалась Лалито. — Я надеюсь, что этот скромный ужин все же удовлетворил ваш голод.

Джуна, поняв, что обмен этими привычными формулами вежливости предвещает конец ужина, положила себе две пригоршни свежей рыбы, приправленной морскими водорослями, и взяла несколько плодов, чтобы съесть их потом. Моуки последовал ее примеру. Укатонен положил ужину конец, значит, он собирается продолжить начатый разговор в менее официальной обстановке. Она улыбнулась, глядя на горы оставшейся еды. Тинки сегодня попируют.

Немного погодя Укатонен, Джуна и Моуки, произнеся слова вежливого прощания, отправились наверх в гостевую комнату.

— Будь добра, объясни, что ты думаешь о том, как твой народ повлияет на жизнь твиду? — спросил Укатонен, когда они сели.

— Я не знаю. Встреча с новыми народами — не моя атва. Я занимаюсь тем, как устроены живые существа. Потерялась я тут совершенно случайно и мне просто повезло, что вы меня нашли.

— Все это так, но тенду ты знаешь лучше, чем твои люди. И я доверяю твоим знаниям. Постарайся объяснить мне как можно подробнее.

Джуна рассказала о савакиранцах и о Протоколе, касающемся контактов с инопланетянами. Она созналась, что история колонизации у землян полна постыдных страниц, когда туземные племена подвергались порабощению или даже полному истреблению. Она рассказала, как постепенно стало возникать понимание того колоссального ущерба, который контакт наносил культуре этих народов. Рассказала о первых народных движениях и о новом трибализме, возникшем в XXI веке, и о том, как все это послужило фундаментом для выработки Протокола контакта с инопланетянами. Было уже совсем поздно, когда Джуна кончила свою лекцию.

— Так, — сказал Укатонен. — Это хорошо, что твой народ много размышлял над тем, как бы не повредить народам, с которыми он может встретиться. Даже с учетом того, что практики в приложении этих правил у вас не было, это все равно хорошо. Но думали ли они над тем, что может означать, например, контакт с нашим народом для них самих?

Джуна покачала головой.

— Мой народ даже не подозревал о существовании тенду. Так как же он мог беспокоиться о последствиях встречи с ними?

— Не знаю. Но этот контакт повлияет на оба народа. И ты сама должна подумать о том, как он может отразиться на твоих людях. Тенду могут изменить вас в не меньшей степени, чем вы — тенду. О тенду будут беспокоиться энкары. Это наша атва. А твоей атвой должно быть беспокойство за свой народ и за те последствия, которые для него может иметь наша встреча.

— Да, но ведь когда мой народ вернется и начнутся перемены, я улечу домой.

На глазах Джуны при мысли о доме выступили слезы. Она вспомнила об отце, который ждет ее на пороге дома под профильтрованным солнечным светом — молочным и ярким. Слезы больно жгли, и она автоматически внесла корректировку в структуру кожного покрова. Это обстоятельство нарушило ход ее мыслей, и ей удалось овладеть своими эмоциями. Моуки прижался к ней.

— Извините, — сказала она. — Просто я тоскую по своей родине.

Укатонен кивнул и ласково погладил ее по плечу. Она улыбнулась, на мгновение прижала к себе Моуки и тут же отпустила.

— А как же со мной? — спросил Моуки. — Что будет со мной, когда ты уедешь?

— Тогда твое воспитание перейдет ко мне, Моуки. И ты это знаешь. Ты сам согласился на такой порядок, когда был еще тинкой, — ответил ему Укатонен.

Моуки отвернулся. Его кожа приобрела цвет неба, готового пролиться дождем. Джуна почувствовала, что ее сердце разрывается между любовью к дому и любовью к усыновленному ребенку. Она прикоснулась к плечу Моуки, но он отпрянул от нее. Красные зигзаги гнева плясали по серому фону тоски. Он выглядел, как маленькая грозовая туча. Потом немного успокоился и повернулся к Джуне.

— Еще годы, Моуки. Возможно, решение придет само собой, — уговаривала Джуна, стараясь не выдать сомнений в собственных словах. — Сейчас все равно сделать ничего нельзя.

Моуки снова прижался к ней — воплощенная битва противоречивых эмоций. Джуна крепко обняла его, ища собственного успокоения в таком знакомом влажном запахе его кожи.

— Ладно, уже поздно, пора спать, — сказал Укатонен. — Завтра Лалито найдет для нас немало работы. Будет время, мы еще поговорим на эти темы.

Лалито и в самом деле не позволила им лениться. Весь следующий месяц они провели, удаляя деревья-сорняки, собирая и промывая водоросли, заменявшие собой удобрения, высаживая новые деревья, нуждавшиеся для развития в защитной тени более высоких ярусов леса. Все эти работы были физически тяжелы, но теперь на Джуну смотрели как на сотоварища, а не как на раба. Она и Моуки работали с остальными старейшинами и бейми, вместе с ними делали перерывы на трапезы и на отдых. Теперь и деревенский народ превратился для Джуны в личности, каждая из которых занимала особое место в жизни деревни и имела широкий круг связей. У Джуны и Моуки сложились особо дружеские отношения со старейшиной Арато и ее бейми Ини. Ини был одним из соперников Джуны в состязании по вскапыванию земли. Арато, похоже, считала себя в долгу у Джуны и помогла ей наладить отношения и с другими деревенскими. Вскоре и она, и Моуки принялись учить старейшин и их бейми письменному стандартному языку. Лайли-тенду, как и деревенский народ Нармолома, осваивали этот язык просто ради забавы, а потом быстро теряли к нему интерес. Однако люди Лайнана были в изучении языка даже более упорны, нежели энкары. Сначала, должно быть, главную роль у них играло чувство самосохранения, а затем верх взяла природная любознательность, и деревенские стали заваливать Джуну вопросами о ее народе.

А в результате Джуна стала все больше и чаще думать о доме и о тех людях, которых ей так не хватало. Ей хотелось побыть одной, посидеть на краю утеса, глядя в океанскую даль.

Вот так она и сидела однажды, наблюдая за полетом морских птиц с головами рептилий, кружащихся в лучах заходящего солнца, и думая о своем доме, когда вдруг к ней подошел Укатонен. Он сел рядом на корточки, взял пригоршню мелкой гальки и стал пересыпать ее из ладони в ладонь.

— Моуки волнуется, — сказал он. — Ты теперь проводишь все свободное время одна, в мечтах о доме. Это пугает его.

Джуна отвернулась и долго глядела в чужое для нее море.

— Мне придется уехать, когда вернутся мои люди, — сказала она наконец. — Я тоскую по звуку родного языка, по привычной пище. Мне нужен мужчина. Всего этого мне недостает, эн, я… — Она остановилась, вспомнив, что в языке тенду нет слов, означающих «семья» или «домашний очаг». — У меня есть ситик, тарина, своя деревня. Они нуждаются во мне. Когда прилетят мои люди, я уйду к ним. Что же будет с Моуки?

Укатонен покачал головой — чисто человеческий жест, который он позаимствовал у нее.

— Если Моуки не сможет жить без тебя, я тоже умру.

— Не понимаю, — воскликнула Джуна. — Почему умрешь ты, если Моуки не сможет жить без меня?

— Потому, что я вынес решение по этой проблеме, — ответил энкар, бросая камешки за край утеса. — Я — энкар, и когда мы принимаем неверное решение, нам полагается умереть.

Джуна посмотрела на заходящее солнце, уже наполовину погрузившееся в океан. Она чувствовала себя так, будто у нее под ногами разверзлась бездонная пропасть. Каждый раз, когда она думала, что понимает тенду, происходило нечто такое, что сразу показывало Джуне, как мало она знает в действительности.

— Мне очень жаль, Укатонен, — сказала она, кладя ладонь на его руку. — Я не знала.

Цвет его кожи соответствовал пожатию плеч.

— Это не имеет значения. Если Моуки не сможет жить без тебя, я умру. Твое незнание ничего не изменит. А что надо сделать, так это помочь Моуки. Чем больше ты сидишь тут, — он швырнул оставшиеся гальки в океан, — и мечтаешь о своем народе, тем больше мучается твой бейми. Ты пренебрегаешь своим бейми, и это следует прекратить. — Укатонен встал, протянул руку и помог ей встать.

— Но что же делать с Моуки, когда я уеду?

Укатонен долго смотрел на нее, взгляд его был холоден и далек.

— Не знаю. Моуки — твой бейми. Тебе и искать решение.

23

Моуки прилаживал свой заплечный мешок, пока Джуна и Укатонен прощались с жителями Лайнана. Моуки был рад, что уходит отсюда. Лайнан для него олицетворял крах и потерю. Здесь его не захотели усыновить, и здесь же он должен был потерять своего ситика, когда сюда явятся люди ее народа, чтобы увезти с собой навсегда. Эти новые существа выглядели, как раздувшиеся трупы, в своих мягких белых одеждах. Было просто невозможно поверить, что Иирин когда-то была одной из них.

Иирин показывала ему изображения новых существ в своем говорящем камне. Он называется компьютер, напомнил себе Моуки и тут же написал это слово на языке Иирин, использовав для этого внутреннюю поверхность своей руки. Без своих костюмов новые создания — люди — выглядели как бы постоянно пристыженными или удивленными. Иирин объяснила ему, что у них нет языка кожи и что поэтому они всегда имеют один и тот же цвет.

Иирин показала ему и свое собственное изображение, сделанное до того, как ее трансформировал ситик Анито. Перед ним стоял некто чужой, чье тело скрывалось под мягким плетеным материалом яркой пестрой расцветки. То, что они носили на теле, называлось одеждой, которую делали из материи. На изображении рядом с Иирин стояли двое — ее брат и ее отец. Брат был чем-то вроде тарины, а их общий ситик (отец) имел одновременно двух бейми, а не одного за другим, что было бы вполне прилично и объяснимо. Кроме того, у них иногда бывало больше одного ситика. Иногда несколько взрослых одновременно заботились об одном или нескольких общих бейми, которые назывались детьми. Странный, непонятный мир. И почему Иирин хочет туда вернуться?

Может быть, думал Моуки, ее люди забудут об Иирин или их космический корабль потеряется в безбрежном небесном океане и тогда Иирин останется здесь? Моуки очень любил Укатонена — тот был добрый, насмешливый, хороший учитель, но Иирин была ситиком Моуки, и заменить ее не мог никто. В Лайнане она стала какой-то странной, ей почему-то хотелось быть одной, слушать, как ее компьютер издает звуки, а иногда — одновременно и звуки, и изображения. Иногда Иирин и сама вдруг начинала издавать звуки, прислушиваясь к компьютеру. А временами просто сидела на краю утеса, глядя в океан, и кожа ее была серой-серой. И когда он пытался отвлечь ее, Иирин либо не обращала на него внимания, либо, что еще хуже, отсылала Моуки от себя.

Он был рад, что они уходят из Лайнана. Возможно, что когда они покинут Лайнан, Иирин снова станет прежней. Моуки очень хотелось поскорее оказаться в безмятежном приветливом Нармоломе.

Но вместо того чтобы идти на север в Нармолом, они вдоль берега повернули на юг.

— Куда мы идем? — спросил Моуки.

— Мы идем погостить у энкаров, — ответил Укатонен.

— Зачем?

— Если бы мы пошли прямо в Нармолом, мы бы добрались туда чуть ли не за месяц до брачного сезона. И тогда нам пришлось бы уходить оттуда как раз в самом его начале. А мне хочется, чтобы Анито смогла побыть в своей деревне подольше без нас, ведь ей скоро придется навсегда покинуть Нармолом. Кроме того, вы с Иирин нарушаете гармонию Нармолома. Поэтому нам лучше навестить энкаров, а деревенские и без нас обойдутся. Это очень важно — чтобы энкары познакомились с вами. Именно им придется иметь дело с народом Иирин.

— А Анито не станет беспокоиться?

— Она же знает, что вы со мной.

От таких новостей уши Моуки плотно прижались к голове. Он любил Нармолом. Они уйдут из него вместе с Анито и уже никогда туда не вернутся. А жить тогда будут среди энкаров, которые ведут жизнь отшельников или привидений — мертвецы для своих деревень. Как у энкара, у него не будет своей деревни.

Иирин дотронулась до его плеча.

— Мне тоже жаль расставаться с Нармоломом, Моуки.

Они шли на юг прочь от берега, к далеким горам, на самых высоких вершинах которых лежал белый снег. Иирин сказала ему, что такой же снег лежит и в деревне, где живет ситик ее ситика — ее дедушка.

Моуки изо всех сил пытался понять, как же это ее дедушка живет не в той деревне, где живет ее ситик (отец). А Укатонен спросил:

— А почему ситик твоего ситика не умер?

— Умер? А почему же он должен умереть? — недоуменно спросила Джуна.

— Снег убивает нас. Слишком холодно. Мы засыпаем, если слишком холодно.

— Он может убивать и у нас, но мы защищаем наши тела теплыми одеждами, которые предохраняют нас от охлаждения.

— А как вы удерживаете ваши покрывала теплыми?

Иирин на мгновение стала ярко-розовой.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Ты говоришь, что покрывала держат вас теплыми. Как же они производят тепло?

Иирин издала тот странный лающий звук, который производила всегда, когда ей было смешно. Она называла его смехом.

— Покрывала не производят тепла, эй. Они удерживают тепло, которое производят наши тела, подобно перьям птиц. Вот почему и у вас к северу количество птиц резко возрастает — там холодно и снег идет значительную часть года.

— Ты была в Стране Холода? — спросил Укатонен, тело которого светилось ярким розовым цветом, а уши дрожали от любопытства. — Расскажи мне об этом.

Всю остальную часть дня и ночь они отдыхали; охотиться тоже не стали — ограничились сушеной пищей из мешков. Укатонен с увлечением слушал рассказы Иирин о Стране Холода. Моуки и гнездо строил один. Другие были слишком заняты, чтобы помогать ему.

Впрочем, Моуки Укатонена не винил. Рассказы были необычайно увлекательны. Там лежали огромные, как море, открытые пространства, поросшие только травой и кустарниками. По ним гигантскими стадами бродили колоссальные птицы, поедая траву, а иногда и друг друга. Ростом они были с Иирин, да и весили столько же. Можно было пройти много-много уай в любом направлении и не встретить ничего, кроме все той же травы и все тех же птиц. И никаких деревьев.

Моуки закрыл глаза и попробовал вообразить Страну Холода. Там было холодно, пусто и очень страшно. Увидев страх Моуки, Иирин обняла его и прижала к своему теплому телу.

Джуна прижала к себе Моуки. Ее рассказы о северных степях явно напугали бейми.

— Существует кворбирри — одно из самых ранних — очень простое и очень трогательное, в котором говорится, как Смерть пришла из Страны Холода в виде белой волны, — сказал Укатонен, когда Джуна кончила повествование о степях.

Укатонен вынул из своего заплечного мешка простенькую жалейку и как-то весь подобрался, готовясь разыграть кворбирри. Приложив жалейку к ноздрям, он выдул печальную мелодию, очень негармоничную, очень чуждую человеческому уху. Эта мелодия заставила напрячься стрекательные железы на спине Джуны. По сравнению со сложными кворбирри, которые исполнялись лайли-тенду и деревенскими, это кворбирри было простым и суровым, как классическая сага.

Энкар двигался с каким-то медлительным, плавным изяществом, напоминающим представления мастеров тай-чи.

Вот только что он был жителем деревни тенду, а через мгновение превратился в холодный, дующий с севера, ветер. А вот уже увядают и гибнут джунгли, а Укатонен — целая группа энкаров — идет на север, чтобы узнать, что там случилось. Одного за другим холод убивает их всех, кроме последней, которую посетили духи и дали ей такую силу, что она смогла дойти до границы Мира. Там она обнаружила, что стоит перед белой стеной, простирающейся от земли и до неба. Энкар повернула назад, и тайная сила духов покинула ее только на самом краю оставшихся клочков джунглей. И все же она прожила достаточно долго, чтобы успеть рассказать другим энкарам о том, чему была свидетельницей, дабы могли они приготовиться к приходу великой стены Смерти.

История подошла к концу. Укатонен сел на место, вид у него был усталый и измученный. Моуки подал ему большой кусок сотов, Джуна потянулась за своим компьютером. Ее так захватило представление, что она начисто забыла включить запись. Странно, но какая-то часть ее души была рада тому, что члены экспедиции никогда не увидят ее. Память об этом кворбирри будет безраздельно принадлежать ей одной.

Джуна обратилась к данным экспедиции, касающимся геологической истории планеты. Последний ледниковый период здесь имел место 25 тысяч лет назад. Ее стрекательные железы опять напряглись, когда она поняла, какой возраст имеет это кворбирри.

— У тенду очень долгая память, — сказала она Укатонену. — Согласно тому, что мой народ узнал о твоем мире, последняя стена льда была много тысяч лет назад. Если кворбирри говорит об этом событии, то она во много раз старше любых устных сказаний моего народа.

— Это кворбирри относится не к последнему Великому Холоду, — ответил Укатонен. — Оно гораздо старше. Оно помогло нам пережить вот уже четыре Великих Холода.

И снова напряглись стрекательные железы на спине Джуны. Она снова взялась за геологическую историю планеты. Если данные верны, то представлению Укатонена более 100 тысяч лет! Даже если предположить, что исследователи переоценили продолжительность межледниковых эпох, то все равно услышанная ею история, соотнесенная с историей человечества, была древнее всего, что пока раскрыли раскопки на Земле. Она древнее тех времен, когда исчезли неандертальцы, подсчитала Джуна, просматривая материалы по истории человечества. Джуна вздрогнула, сложила компьютер. Она была поражена тем, что только что узнала.

— А откуда вам известно, когда был наш последний Великий Холод? — спросил Укатонен. — Твои люди появились тут только в прошлом году. Как они узнали о том, что было задолго до их появления в нашем мире?

— Они отправились на север так далеко, как только можно было проникнуть в Холодные Страны, и врубились в… — Джуна поискала замену слову «льды», — в Снежные горы (это был, пожалуй, наилучший эквивалент, подумала она). В Снежных горах снег летом не тает, но каждый год на них ложится новый слой снега. Каждый слой равен одному году. Мы изучили слои и теперь можем сказать, какой толщины слой образовался в тот или иной год.

Укатонен обдумал сказанное.

— Твой народ очень умен, хотя и совсем молод, — сказал он. — Есть многое, чему мы могли бы научить друг друга.

На протяжении двух месяцев они все шли и шли, по пути посетив три разных сообщества энкаров. Джуна отвечала на их вопросы, описывала Землю, учила стандартному алфавиту и началам стандартного языка. На каждом сборище они оставались лишь несколько дней, но, как и раньше, вокруг них складывались группы энкаров, провожавшие их к следующему месту назначения. Многие энкары скоро приобрели знания, достаточные, чтобы вести неслышные беседы на стандартном языке кожи. Джуна передала им большую часть своих занятий с «начинающими», а сама сосредоточилась на обучении самых способных и «продвинутых» учеников.

Наконец пришло время возвращаться в Нармолом. Они, однако, не очень торопились, несмотря на то, что брачный сезон давно миновал. Никому не хотелось торопить разрыв связей между Анито и деревней. Когда они подошли к «деревенскому» дереву на, навстречу им вышла Нинто. Она была вежлива и даже сказала, что рада их видеть, но цвет кожи у нее был похоронный.

— Анито в лесу. Она распределяет своих последних нейри по своим деревьям на, — сказала Нинто. — Вернется к вечеру. Она уже показала Яхи все, что ему надо знать, чтобы заменить ее. Мы будем готовы выйти уже завтра утром, если нужно.

— Нет, я хочу, чтобы у вас был настоящий прощальный пир, — ответил Укатонен. — Пяти дней вам должно хватить.

— Как скажешь, эн, — отозвалась Нинто. — Я пойду к Миато и скажу ему, что мы скоро уходим.

Анито вернулась в деревню с корзиной свежепойманной рыбы. Она встретилась с Нинто, и цвет кожи тарины дал ей понять, что произошло в ее отсутствие.

— Он пришел за мной, — сказала она, становясь серой от горя.

Нинто погладила ее по плечу.

— Он пришел за нами обеими, Анито. Я свою тарину не отпущу одну.

— Хотела бы я, чтобы ты изменила свое намерение, — ответила Анито. — Тебе вовсе не нужно уходить!

Нинто покачала головой и рябью выразила несогласие.

— Баха готов, и я готова. Хотя и буду тосковать по Нармолому. — Ее трагическая окраска еще больше потемнела, и она отвернулась. — И все же это куда лучше смерти. Возможно, что с моей стороны эгоистично хотеть продолжать жить, но я и в самом деле люблю жизнь. Я никогда не могла понять тех, кто скорее готов умереть, чем покинуть Нармолом. Даже нашего ситика. Из него вышел бы замечательный энкар, если б у него хватило мужества.

— Илто не был трусом, — взорвалась Анито, в своем стремлении защитить память ситика даже забыв о необходимости не называть его имени.

— Конечно, не был. Он был очень смел, но он боялся продолжать жить, если это было связано с уходом из деревни. И это было нечто гораздо большее, чем страх. Он просто хотел остаться здесь, быть похороненным здесь с семенем дерева на в животе, остаться частью Нармолома навечно. Если б дело было в обыкновенном страхе, Илто стал бы энкаром. Он сделал то, что хотел, ну а я делаю то, чего хочу я. Единственно, чего я не желаю, так это того, чтобы уходила и ты.

— Нет смысла говорить об этом. Такова моя судьба — покинуть Нармолом задолго до того, как это должно было бы произойти естественным путем. И мне нужно только одно — принести как можно больше пользы.

Нинто погладила ее плечо, и обе повернули в сторону дома. Пять дней кипела деревня, готовясь к прощальному пиру. Тинки отчищали блюда. Бейми и взрослые длинной вереницей выходили из дупла, неся огромные корзины всяких яств. Все кладовые перерыли в поисках консервированных деликатесов.

Анито сплела из прутьев гроб. Поскольку она покидала Нармолом навсегда, в жертву, чтобы заменить ее, должны были принести тинку. Хорошо еще, думала она, что это будет дикий тинка из леса, а не деревенский. Она старалась не думать о Моуки, но память о его отчаянной борьбе за право следовать за ними не покидала Анито ни на минуту.

— Болячки на голову этого бейми, — бормотала она, отбросив в сторону гроб и без устали меряя шагами комнату. — Если б не он, я бы о тинке и не подумала! — Она схватила свою сумку для сборов и бросилась в лес. Она мчалась сквозь листву, перепрыгивала с ветки на ветку, стремясь убежать от мыслей о Моуки, лежащем в гробу, который она сплела. Моуки уже давно был бейми, жертвоприношение ему не угрожало, но все равно какой-то тинка будет убит, чтобы занять ее место в традиционном гробу.

Тяжело дыша, она остановилась у водопада. Кто-то коснулся ее плеча. Укатонен.

— В чем дело, Анито? — спросил он. Кожа его приобрела пастельные цвета сердечной нежности.

— Дело в тинке, эн. В том, который ляжет в гроб, чтобы занять в нем мое место. Это… — она замолчала, обдумывая, как объяснить свое беспокойство так, чтобы оно не выглядело глупо.

— Тебя это беспокоит, — подсказал Укатонен.

— Да, эй. Мне все время кажется, что в гробу будет Моуки. Я знаю, что его там не будет, но…

— Меня это тоже беспокоит.

— Неужели?.. — поразилась Анито.

Укатонен отвернулся, бурый от стыда.

— Это все из-за нового существа. Она заставила меня смотреть на тинок иначе. Одно дело дать тинке, которого мы не можем усыновить, умереть естественной смертью, но это… — Он замолк. — Я хочу поговорить с другими энкарами и посмотреть, нельзя ли что-то изменить.

— Но это не спасет жизни тинки, который займет мое место в гробу.

Укатонена заволокло облако печали.

— Нет.

— Я могу просто уйти и не присутствовать на похоронном пиру.

— Неужели ты нарушишь гармонию Нармолома в момент прощания?

Теперь пришла очередь Анито побуреть от неловкости.

— Я понимаю, что просто уйти нельзя. Но что же делать?

— Подумай о какой-нибудь уловке, — предложил Укатонен, а затем наклонился к ней, чтобы развить свою мысль.

Анито высвечивала вежливые слова благодарности одной из старейшин, поздравившей ее с оригинальной формой плетеного гроба. Горы похоронных подношений были навалены на крохотное тело тинки, лежавшее внутри корзины. Наконец речи закончились, Анито и Нинто, чей гроб хранил тело другого тинки, выбрали себе несколько украшений, которые хотели взять с собой. Они присоединились к процессии, которая отправилась к ямам, где эти гробы будут похоронены. Деревенские держались так, будто их обеих тут и вовсе не было. Для деревни и Нинто, и Анито умерли с того момента, как были зашнурованы крышки гробов.

Они стояли в стороне, наблюдая, как оба гроба опускаются в ямы, выкопанные на месте двух солнечных пятен, падавших на землю сквозь прорывы в лесном пологе, что должно было символизировать душевную близость двух тарин, и после смерти крепкую, как при жизни.

Глядя на деревенских, Анито чувствовала себя и вправду умершей. Между ней и Нармоломом встал непроницаемый барьер. Даже если бы она вернулась сюда как энкар, никто из деревенских не подал бы и виду, что знает ее. Для них она была чужая. Для Нармолома Анито навсегда умерла.

Баха, который должен был стать Бахито, когда остальные уже ушли, чуть задержался, тщательно выравнивая ветви, наваленные на могилу Нинто. Потом повернулся, чтобы уйти. Однако на границе расчистки он остановился и долго-долго смотрел на то место, где стояли его ситик и Анито. Он поднял руку в коротком запретном ныне жесте прощания и скрылся в лесу.

Анито тоже повернулась, чтобы уходить. Укатонен, Иирин и Моуки должны были отстать от деревенских по дороге и, вернувшись сюда, вытащить тинку из гроба и оживить его. Дыхание тинки было искусно замедлено, так что он не должен был задохнуться за то короткое время, которое пробыл под землей.

Нинто остановила ее, схватив за руку.

— Анито, я хочу попросить тебя о большой услуге. — Стыд придал ее коже почти бурый цвет.

— Да?

— Не поможешь ли ты мне раскопать мою могилу? Я не убила того тинку, что в моем гробу. Я… Я хотела отпустить его на свободу.

Анито залилась смехом.

— Да, Нинто. Я помогу тебе, если ты поможешь мне откопать мой гроб и освободить моего тинку. Укатонен и остальные помогут нам в этом.

— Ты хочешь сказать, что ты…

— Я тоже не смогла убить тинку. Там лежит макино, а под ним — семя дерева на.

— Вот это умно! А я об этом не подумала. Из моего гроба ничего не вырастет. — Туман сожаления прошел по коже Нинто. — Знаешь, я не смогла убить тинку.

Анито порылась в своей сумке и вынула из него большой коричневый орех размером с кулак. Это было семя дерева на.

— Это с одного из деревьев Илто, — сказала она. — Я хотела взять его с собой на память о нем, но мы воспользуемся им еще лучше. Давай выроем тинку, а потом убьем что-нибудь, чтобы поместить в нашу дичь семя.

Тихий дождь уже постукивал по листьям, когда они принялись за работу. Укатонен, Иирин и Моуки пришли как раз вовремя — гроб Нинто уже был выкопан. Нинто нагнулась, чтобы откинуть крышку и достать тело тинки. Он был жив и невредим. Она осторожно прислонила его к стволу дерева.

— Темнеет, — сказала Анито. — Идем на охоту. Мой гроб отроют остальные.

Было уже совсем темно, когда они вернулись, волоча за собой крупную птицу хикани. Моуки сидел возле обоих тинок, присматривая за ними; Укатонен и Иирин наваливали ветви на могилу Анито. Нинто и Анито положили птицу в гроб, набросали туда же гирлянд и украшений. Нинто снова заплела крышку, а Анито помогала ей, освещая работу с помощью светящихся грибков. Потом гроб снова опустили в могилу.

— Что ж, вот и делу конец, — сказал Укатонен. — Пора уходить. Тинок возьмем с собой. Оставим их где-нибудь поближе к соседней деревне. Вряд ли их кто-то сможет узнать, но рисковать все же не следует.

Они взвалили тинок на спины и пошли по темному лесу. Перед восходом солнца Анито остановилась.

— Мы стоим совсем рядом с деревом моего ситика, — сказала она. — Мне хочется навестить его.

— Иди, — ответил Укатонен. — Мы подождем.

— Я пойду с тобой, — предложила Нинто.

Молодой росток дерева на, поднявшийся из могилы Илто, уже превратился в крепкий ствол, быстро тянувшийся к кронам верхнего яруса.

— Хорошо растет, — сказала Нинто, косвенно похвалив уход Анито за деревом на.

— Я надеюсь, Яхи будет заботиться о нем, — произнесла Анито.

— Я уверена в этом, Анито. Он хороший бейми. Я и Баху попросила о том же.

Анито ответила символом благодарности.

— Он был хороший ситик, — добавила она после долгой паузы.

— Да, — отозвалась Нинто, положив ладонь на тонкий ствол дерева Илто.

Анито приложила свою ладонь чуть пониже руки Нинто. Они протянули друг другу свободные руки и слились, объединив свою печаль и разделив ее между собой. Под грустью Нинто чувствовалось желание узнать, что же будет дальше. Анито впустила в себя этот поток эмоций, и в ней зародилось крошечное зернышко надежды, которое она понесет с собой. Она была рада тому, что их двое и что все сделанное сегодня было сделано ими вместе. Как хорошо иметь тарину! Нинто ответила ей знаком благодарности, когда они вышли из контакта.

Начинался-новый день. Лучи рассвета золотили хлопья тумана, застрявшие в ветвях вершин деревьев.

Нинто тронула руку Анито.

— Идем к нашим.

Анито взвалила мешок на плечи, еще раз положила ладонь на кору дерева — последнее прощание — и пошла вслед за своей тариной.

24

— Нет, ты допустила ошибку. Попробуй еще раз, — говорил Анито инструктор — высокий худой энкар по имени Наратонен.

Джуна смотрела, как Анито повторяет фразу из какого-то кворбирри. Все еще не удовлетворенный, инструктор повернулся к Нинто и велел попытаться ей. У Нинто тоже не получилось.

— Надо вот так, — говорил инструктор, демонстрируя весьма сложный жест рукой. — И цвет неправильный. Он должен быть светлее, почти голубой; да и затуманились вы слишком поздно.

Джуна потянулась и зевнула. Она сидела тут уже несколько часов, пока Наратонен учил их этому кворбирри о происхождении дерева на. Вообще-то она была в восторге от возможности сидеть и наблюдать процесс обучения Нинто и Анито искусству энкаров, но подобное времяпровождение требовало огромного терпения и выдержки. Этот кусочек кворбирри они отрабатывали уже часа два. Скоро полдень, ей надо будет идти завтракать, а затем начнутся уроки языка. Вот их она ждала с истинным нетерпением.

Анито и Нинто снова повторили ту же фразу кворбирри.

— Теперь лучше. Попробуйте еще раз, только медленнее.

Они попробовали, и Наратонен высветил скупое одобрение:

— Еще придется, конечно, поработать, но получается лучше. Пока достаточно. Идите завтракать, а потом приходите сюда опять.

Джуна встала, чтобы следовать за ними, но Наратонен опустил руку на ее плечо, заставив остановиться.

— Да, эн? — спросила она, опасаясь, что энкар недоволен ее присутствием на уроках.

— Твой говорящий камень, — спросил тот, — я понимаю так, что он делает изображения вещей? Сделал ли он изображение этого урока?

— Да, эн.

— А можно мне посмотреть?

— Конечно, эн, — ответила она.

Неужели же энкар запретит ей делать записи его уроков? Она прокрутила последние пятнадцать минут записи урока. Энкар смотрел очень внимательно.

— Как далеко он помнит назад? — спросил энкар.

— Он помнит все уроки, на которых я была, эн. Из них я удалила некоторые кусочки — те места, где ничего не происходит, или же где ты повторяешь одно и то же движение по нескольку раз.

— Могу я посмотреть часть того урока, где я впервые начал показывать им движения?

— Конечно, эн, — отозвалась Джуна, отыскивая ту часть записи, которая требовалась.

Наратонен с тем же вниманием всматривался в изображение.

— Понятно, — сказал он, когда запись была просмотрена до конца. — Мне надо было задать темп более медленный, неудивительно, что они не поняли. Спасибо, Иирин. Очень полезная вещь, — он показал на компьютер. — Можно мне прийти потом и еще раз посмотреть, когда у тебя будет свободное время?

Джуна колебалась, не зная, как отнестись к этой просьбе. Она вовсе не хотела, чтобы тенду начали пользоваться человечьей технологией. И все же… вряд ли энкару можно отказать.

— Конечно, эн. Может быть, сегодня после обеда?

— Спасибо, — ответил он.

Джуна ушла, чтобы присоединиться к Нинто и Анито за завтраком. Ей следовало поторопиться. Времени хватит в обрез — ее класс скоро соберется.

По стандартам тенду это был большой класс. Десять учеников сидели полукругом, ожидая ее появления. Это были отборные ученики — внимательные, целеустремленные, с отличной памятью. Ей почти никогда не приходилось дважды повторять одно и то же. В своей памяти они держали длинный список слов. Самое трудное — обучить их грамматике и научить понимать значение слов. Снова и снова объясняла она им, что в стандартном языке окраска не имеет эмоционального значения. Идея, что существуют особые слова для обозначения счастья, смеха, гнева и так далее, никак не укладывалась в их сознании.

Сегодня был третий урок по основам дипломатического протокола. Дело шло со скрипом. Приходилось все время останавливаться и объяснять. Объяснения требовало почти все. Сегодня она рассказывала о структуре соподчинения в команде космических кораблей.

— Во-первых, есть капитан — это вроде главного старейшины в деревне. Он отдает распоряжения и решает основные проблемы, если что-то идет не так, как надо. Затем следует первый помощник. Он командует кораблем, когда капитан спит или отдыхает. Если капитан заболеет или умрет, то власть переходит к первому помощнику.

— А почему бы им просто не разбудить капитана, если что-нибудь случится?

— Обычно так и бывает, но нужно, чтобы кто-то отвечал за все в том случае, если возникает сложная ситуация. Капитану ведь требуется время для сна.

— А почему бы не остановить корабль на ночь?

— Потому, что они этого не могут, — стояла на своем Джуна. — Корабль очень сложная вещь, и люди должны за ним непрерывно наблюдать. В этом отношении он похож на плот на реке, только плывущий очень далеко от суши, так что на ночь судно нельзя вытащить на берег. Нужен кто-то, кто правит судном и следит, не возникла ли где-то опасность.

Дальше. Второй помощник командует Кораблем в тех случаях, когда ни капитан, ни первый помощник этого делать не могут. Таким образом, нет ни минуты, когда бы кто-то не отвечал за корабль, не бодрствовал и не был готов справиться с любой опасностью. Второй помощник стоит ниже капитана и первого помощника.

— Почему? Он ведь делает ту же самую работу?

Занятия продвигались вперед медленно. Каждое слово, которое объясняла им Джуна, вызывало десятки новых вопросов. Как и всегда, тенду покидали занятие пурпурные от недоумения, споря друг с другом.

Когда класс разошелся, с дерева спустился Укатонен.

— Они учатся хорошо, — сказал он.

— Полагаю, да, — согласилась Джуна. — Но я не думаю, что они полностью понимают то, что учат.

— Точно так же, как Моуки, Анито и я сам, но то, чему ты обучаешь нас сейчас, поможет позже быстрее и лучше понять твой народ.

— Надеюсь, ты прав.

— Ты слишком много работаешь. Давай освободим вторую половину дня и пойдем ловить рыбу.

— Но у меня сейчас будет следующий класс…

— Вели им прийти завтра утром.

— Но… — начала было противиться Джуна.

— Ты учишь их почти каждый день. Никто из энкаров так не поступает. Даже у Нинто и Анито больше свободного времени, чем у тебя, а они ведь учатся, чтобы стать энкарами.

— Хорошо, я попрошу Моуки сказать об этом моим ученикам.

— Я хочу взять его с нами. Ты и его совсем загоняла. Ему необходимо больше отдыхать.

— Но кто же тогда будет обучать младшие классы?

— Иирин, перестань волноваться об этом. У нас еще годы впереди, прежде чем твои люди явятся за тобой. Я возьму какой-нибудь класс, и Гаритонен, и кое-кто из твоих лучших учеников. Я уже распорядился, чтобы Гаритонен взял себе класс Моуки, а остальным он скажет, чтобы отдохнули денек-другой.

Он бросил ей сумку с рыболовными принадлежностями и отправился искать Моуки. Джуна поспешила за ним. Укатонен прав. Она работает слишком много. И ей вовсе нет необходимости обучать каждого энкара на планете стандартному языку. Уже сейчас у нее есть неплохой задел — отличная группа будущих переводчиков.

Моуки рассверкался ярко-синими тонами, узнав, что они отправляются на рыбную ловлю. Джуна остро ощутила свою вину перед ним. Она и в самом деле заездила Моуки. Он выглядел худым и ужасно усталым. Уже две недели как они не сливались по-настоящему.

— Прекрасная была мысль, — сказала Джуна, когда они развернули сети и собрали складные копья-остроги. Они облюбовали себе тихую заводь на одной из спокойных, лениво текущих лесных рек, пересекающих угодья энкаров. Поверхность воды здесь была покрыта золотистой пыльцой, лепестками цветов и пухом, опавшим с деревьев ики. В каждой пушинке лежало крохотное семечко. Косые лучи послеобеденного солнца освещали гибкие лианы, свисающие с ветвей деревьев. — Как бы мне хотелось побыть тут подольше, — сказала она мечтательно.

— Так в чем же дело? — отозвался Укатонен.

— Я обещала Наратонену показать записи его уроков, которые я сделала на говорящем камне, — ответила Джуна, указывая подбородком на компьютер, который подзаряжался в лужице солнечного сияния.

— Об этом можешь не беспокоиться, — сказал Укатонен. Он подошел к наполовину затонувшему в воде стволу и вылил на него немного прозрачной жидкости из своей ому. Мгновенно откуда ни возьмись налетели несколько крупных насекомых с необычайно широкими крыльями, которые опустились на смоченное жидкостью место. Укатонен взял одного из них и посадил на свою шпору. Продержав его там пару минут, он стряхнул жука с руки. Тот взлетел и устремился куда-то. То же самое Укатонен проделал и с другими насекомыми, после чего вернулся к Джуне.

— Я пригласил Наратонена вместе с Анито и Нинто прийти сюда и провести с нами два дня, а также просил его передать всем остальным, что уроки на это время отменяются.

— Эти насекомые могут передавать послания?

— Да. Они называются меаки. Я отправил их к стоянке энкаров. Когда один из них долетит туда, он приступит к исполнению особого танца. Тогда кто-нибудь поймает жука и прочтет послание, которое я ввел в меаки. Послание будет тут же передано по назначению.

— А как же ты ввел послание в меаки!

— Я приготовил его в своих шпорах и скормил насекомому. Оно распространилось по всем тканям тела жука и заставило его лететь туда, куда я велел ему прибыть. Когда жук прилетит к стоянке, энкар соединится с ним и прочтет заключенное в клетках насекомого известие. Затем энкар «сотрет» послание из памяти жука, покормит его и отпустит.

— Я никогда не видела, чтобы этим пользовались в деревнях, — удивленно сказала Джуна.

— Меаки используются только энкарами. Главные старейшины деревень, когда у них возникает потребность в нашей помощи, прибегают к птицам. Меня вызвали именно таким образом в тот раз, когда я впервые встретился с тобой и с Анито. — Укатонен поднял острогу. — Хватит нам разговаривать. Пошли ловить рыбу.

Он забрался на один из камней, торчавших из воды, и стоял на нем так тихо, как стоят на страже птицы-рыболовы. Приготовив копье, Укатонен ждал, чтобы какая-нибудь рыба приблизилась к нему на длину остроги.

Моуки, взяв сетку, отправился вниз по течению. Он был молод и очень проголодался, а потому мечтал о настоящей добыче. Что касается Джуны, то она взяла копье Моуки и встала на колени на том самом древесном стволе, на который Укатонен приманивал своих жуков-гонцов.

Наступила тишина. Все ждали, когда рыба позабудет об их присутствии. Эта тишина, однако, была полна жизни: далекими криками птиц и ящериц, жужжанием матасов — странных насекомых, чьи крылья походили на листья, а удивительная удлиненная голова служила мощным резонатором. Время от времени откуда-то прилетали меаки и кружились, привлеченные еще не исчезнувшим запахом пролитого Укатоненом вещества.

Исполнилось три с половиной месяца пребывания Джуны среди энкаров. Обучение их требовало громадного напряжения. Поэтому внезапный отпуск казался ей восхитительным. Рядом с бревном медленно прошла большая тень. Джуна ожидала — напряженная, копье нацелено на то место, откуда должна появиться рыба. Когда та подплыла на нужное расстояние, Джуна сделала выпад. Стиснув конец остроги, Джуна прижала бьющуюся рыбу к песчаному дну и держала ее так, пока та не прекратила сопротивление.

Теперь можно было вытащить острогу из воды и снять с нее рыбу. Это оказалась пуггинити — очень вкусная и сочная рыба, питающаяся преимущественно упавшими в воду фруктами. Джуна подняла добычу высоко в воздух. Укатонен высветил знак одобрения.

На следующий день пришли Наратонен, Анито и Нинто. Наратонен отправил своих учениц повторять пройденное, а сам сел рядом с Джуной, которая показала ему, как надо обращаться с компьютером. Когда он усвоил главные принципы, она предоставила ему самому смотреть программу и отправилась с Моуки и Укатоненом купаться. Они плавали на спине, любуясь игрой солнечных лучей на листве деревьев. Река несла их мимо берега, где Нинто и Анито практиковались в своем кворбирри.

Укатонен перевернулся на живот и, поднимая фонтаны брызг, поплыл к ним.

— Нет, нет, нет! — сказал он Анито и Нинто. — Надо вот как! — Он схватил Нинто за руку и показал ей тот жест, который она все время пыталась воспроизвести. — Руку нужно отвести назад так, чтобы зрители видели шпору на ней, а локоть надо опустить как можно ниже.

Спину Нинто окрасил цвет раздражения. Ее терпение было уже давно на исходе. Джуна высветила на коже рябь поддразнивающего смеха, перевернулась и ушла в глубину, чтобы мгновение спустя с силой выскочить на поверхность. Моуки последовал за ней, и оба принялись играть наподобие двух выдр, пока наконец не стали задыхаться.

Они вылезли на согретый солнцем камень и вытянулись в блаженной усталости. Моуки протянул Джуне руки, и они слились, утверждая и укрепляя связывающие их узы. Искусность Джуны в аллу-а значительно возросла за время, проведенное среди энкаров. Иногда во время контакта она ощущала присутствие в себе окружавшего их леса, пульсирующего множеством вплетенных в него жизней. Конечно, вряд ли это было реальностью: ведь слияние — это всего лишь глубокое проникновение в физиологию партнера, формирование сложной системы прямых и обратных биологических связей в виде биохимического обмена, осуществляемого с помощью аллу-а.

Но слияние с Моуки давало ей ощущение, что здесь — в этом чужом для нее мире — она все-таки дома, она — неотторжимая часть окружающих ее джунглей. Все это было, конечно, чисто субъективным ощущением, но оно доставляло Джуне радость. Она вытянулась на солнце и зажмурила глаза.

Укатонен, кончив репетировать с Нинто и Анито, отправился поглядеть, как идут дела у Наратонена с компьютером Иирин. Укатонен покачал головой — все-таки язык кожи у этих новых существ какой-то странный. Иирин объяснила им, что большую часть времени они пользуются звуками, но что человеческий язык кожи тенду изучить проще.

Он попробовал вообразить себе комнату, набитую такими людьми, как Иирин, розовыми и коричневыми, с ничего не выражающей для него кожей, но зато изо рта у которых все время вылетают громкие звуки, такие же, как те, что время от времени издает Иирин. Все равно что комната, битком набитая совокупляющимися юрри, подумал Укатонен. Трудно поверить, что разумные, нормальные люди могут общаться таким образом. И как им удается понимать друг друга в таком гаме?

Наратонен согнулся над компьютером, изучая свои собственные изображения, сделанные Иирин. Он поднял глаза, когда Укатонен присел возле него на корточки.

— Это необыкновенно! Я вижу, как я двигаюсь, причем вижу гораздо более четко и ясно, чем если бы изображения были сделаны на коже. Я многое узнал о том, как я обучаю.

Укатонен взглянул через плечо Наратонена в тот самый момент, когда на дисплее игралась и переигрывалась та самая фраза из кворбирри, которую он только что репетировал с Нинто и Анито. До сих пор Укатонен смотрел на говорящий камень Иирин как на забаву, но вот сейчас тут сидит Наратонен — весь розовый от волнения, заинтересованный тем, что он видит себя. Укатонен отвернулся; он ощущал какую-то неловкость.

Пришла Иирин и села по другую сторону Наратонена.

— Ну, эн, что ты думаешь об этой штуке?

— Это удивительно!

— У меня где-то здесь есть несколько полных записей кворбирри, — сказала Иирин, наклоняясь и возясь с клавиатурой. Картинка на дисплее изменилась, Иирин нажала на что-то, появилась другая картинка, и снова Иирин нажала на что-то, пока наконец дисплей не выдал то, что она искала. Укатонен и раньше видел, как она занимается этим, но не понимал смысла ее действий.

— Ну, посмотрите-ка на это, — произнесла она.

Экран потемнел. Раздался печальный вой рога, сделанного из раковины. На нем играл высокий энкар. Затем какая-то лайли-тенду ответила на этот зов потоком нот своей флейты. Укатонен сразу узнал ее: это была Нарито — предводитель отряда лайли-тенду, с которым люди Нармолома торговали в прошлом году. Стрекательные железы на спине Укатонена напряглись, когда он понял, что видит себя самого, исполняющего кворбирри, повествующее о происхождении лайли-тенду. Испуганный и заинтригованный, он со стороны смотрел теперь, как переходит от одной сцены к другой, как на его коже возникают слова и символы. Укатонен поднял глаза и увидел, что Наратонен тоже критически наблюдает за происходящим. Укатонен был рад, что у него на картинке все идет хорошо. Правдивое изображение говорящего камня нисколько не позорило Укатонена.

По мере того как кворбирри разворачивалось, Укатонену было все интереснее наблюдать за своими действиями, оценивать собственную технику исполнения, хотя он и подумал, что в нескольких местах хотел бы сыграть несколько иначе. Когда запись подошла к концу, ему вдруг захотелось посмотреть ее еще раз с самого начала, так же как это делал Наратонен. Это его сильно взволновало. Он схватил свое охотничье снаряжение и бросился в лесные заросли, чтобы там обдумать все как следует.

Укатонен уселся на самой макушке высокого дерева и долго смотрел на расстилающийся под ним сплошной полог леса. Иирин говорила, что ее народ принесет с собой перемены. Укатонену не хотелось верить в это, но вот оно, доказательство ее правоты. Тот самый говорящий камень, что увлек и его и Наратонена. А ведь это совсем нехорошо, это очень нездорово — так увлекаться мертвыми вещами. Подобная околдованность мертвой вещью может ведь распространиться и среди других тенду. Что же можно сделать? Он мог бы уничтожить говорящие камни Иирин, мог бы спрятать их. Но это наверняка рассердило бы Иирин и ее народ. Он может попросить ее спрятать свои говорящие камни, но рано или поздно на их месте появится что-то другое, в чем будет спрятано нечто еще более соблазнительное.

Ему следует поговорить об этом с другими энкарами, с Наратоненом, с Анито и с Иирин. Что-то должно быть сделано.

Беззаботная куанджи села на соседнюю ветку. Укатонен поднял свою духовую трубку и застрелил птицу в то самое мгновение, когда она расправляла крылья, чтобы взлететь. Укатонен ловко подхватил птицу в падении. Потом выпотрошил ее и помчался по вершинам деревьев, чтобы присоединиться к своим.

— Ну так что же нам делать? — так кончил свою речь Укатонен.

Анито сидела с ярко-охряной кожей — знаком глубокого огорчения.

— Не знаю, — сказала она. — Полагаю, следовать за переменами и адаптироваться к ним. Ты прав, спрятаться от них мы не можем.

— Нет, можете, — отозвалась Иирин. — Вы можете потребовать от нас, чтобы мы оставили вас в покое.

— Зачем? — удивился Наратонен. — Это было бы глупо. Ведь есть много такого, что мы могли бы узнать от вас. Тенду никогда не поворачивались спиной к знанию. Так пристало ли нам начать поворачиваться сейчас? Мы энкары, а не тупоголовая деревенщина. Наша работа — учиться и учить. Наша атва именно в том и заключается, чтобы передавать мудрость другим тенду и разделять ее с ними.

— Но наша атва и в том, чтобы защищать и оборонять тенду, уводя наш народ от тех вещей, которые могут ему повредить. Наша атва — решать за них. Наша жизнь и наша честь покоятся на этих суждениях. И помни, все это мы делаем ради того, чтобы «тупоголовая деревенщина» могла бы спокойно жить и благоденствовать.

— А правильно ли это? — спросил Наратонен, вставая и начиная расхаживать взад и вперед, причем цвета его тела выдавали раздражение и настойчивое биение мысли. — Правильно ли помогать им оставаться тупоголовыми? Разве хорошо, что наши деревни замкнуты и живут только ради себя? Разве хорошо, что деревенские согласны скорее умереть, чем уйти в изгнание, когда приходит время уступить свое место своему же бейми? Разве правильно, что мы чуть ли не обманом заманиваем их в энкары, пользуясь для этого системой долговых обязательств? И все время численность энкаров падает, а это для тенду плохо.

— У нас и раньше бывали сходные проблемы, — напомнил ему Укатонен. — И нам пока удавалось их решать самим.

Анито вслушивалась в спор энкаров и думала о своем ситике и о том, как бы ей хотелось, чтобы он выбрал жизнь. Она думала о времени, проведенном ею среди энкаров, и о том, как много нового она узнала. Она все больше утверждалась в мысли, что Илто понравилось бы быть энкаром. Это позволило бы ему удовлетворить свою жажду знания. И она, и Нинто тоже были слишком заняты узнаванием нового, чтобы сильно тосковать по Нармолому.

— Нет, — произнесла Анито, — это нехорошо, что деревенские так нелюбопытны, но было бы еще хуже, если б энкары силой заставили их перемениться. Им нравится их образ жизни.

— Деревенские люди — наша атва, — продолжал спор Наратонен. — Подобно другим животным, тенду должны или изменяться, или вымирать. Иногда мне кажется, что тенду похожи на умирающий пруд, оставшийся после наводнения. Наш мир становится все меньше и меньше. И вряд ли ему потребуется много времени, чтобы окончательно загнить и умереть. Я смотрю на новые существа и вижу — они принесут нам вещи, которые позволят нам сделать наш мир снова большим. Уже сейчас я узнал, что есть методы лучшего обучения. Я видел кое-какие пьесы и кинокартины новых существ. Есть идеи и технические приемы, которые мы могли бы использовать в своих представлениях. Я устал учить одним и тем же кворбирри снова, снова и снова. Мы создаем что-то новое раз в двадцать лет или около того, но никто не желает их учить, потому что они нетрадиционны! Мне мало этого, я хочу большего!

Анито слушала, захваченная словами Наратонена, которые сами по себе были чем-то вроде кворбирри. Он был прав. Но прав был и Укатонен. Как сможет она, которая и старейшиной-то стала только что, как сможет она вести тенду через этот кризис? Как сумеет привнести гармонию в этот хаос? Только теперь поняла она, какие страшные, какие пугающие обязанности возложили на себя энкары. Кто захотел бы добровольно взять на свои плечи ответственность за то, какое будущее будет уготовано тенду?

Тогда встала Иирин и положила свою мягкую ладонь на руку Наратонена.

— Прости меня, эй, но не все так просто, как кажется. Знание — обоюдоострый нож. Им можно резать веревки, можно сдирать шкуру с убитого зверя, а можно ранить и убивать. Далеко не все вещи, известные моему народу, столь полезны, как этот компьютер, — сказала она, воспользовавшись словом новых существ для обозначения говорящего камня. — Но даже компьютер и тот содержит в себе вещи, знание которых может причинить вред вашему народу.

— Какие же это вещи?

— Например, охотничье снаряжение, которое может быть применено для убийства других тенду.

Анито с изумлением взглянула на Иирин. То, что говорила та, было лишено всякого смысла.

— Да кому же в голову может прийти — охотиться на своих? — спросил Укатонен. Его кожа от непонимания и удивления приобрела темно-бордовый оттенок. — Это же просто глупость!

— Мои люди часто убивают друг друга в гневе, — ответила Иирин. Ее кожа стала бурой от стыда. — Иногда они убивают других людей в очень больших количествах. Это называется у нас войной. — Иирин отвернулась. Из глаз у нее брызнула вода. По коже прокатывались волны красок, означавших стыд, гнев, страх и боль. Они сливались в общий грязный фон. Моуки обнял ее, желая защитить.

— Мои люди не такие, как тенду, — продолжала Иирин. — Мы не хотим причинить вам вред, но с нами могут появиться идеи, которые таят в себе зло. — Сказав это, она вскочила и бросилась в лес, отмахнувшись от попытки Моуки сопровождать ее.

Джуна сидела на камне у реки. Негромкий непрерывный шепот речных струй успокаивал ее напряженные нервы. Тенду, конечно же, должны знать о дурных сторонах характера людей, так же как и об их достоинствах. И все же ее не покидало ощущение глубокого стыда. Даже сейчас на Земле бывали войны. Когда она улетала оттуда, передачи новостей были полны сообщениями о межэтнических столкновениях в Пенджабе.

Еще во времена ее прапрадедов были люди, пытавшиеся положить конец войнам. В чем-то они даже преуспели. Теперь малые войны не перерастали в мировые, но люди все еще продолжали убивать друг друга из-за каких-нибудь линий, проведенных по грязи. Тому, кто жил в космосе, кто видел Землю, вращающуюся под ногами, эти войны казались дикими, но даже в космосе иногда возникала напряженность между Землей и ее колониями, которая перерастала в блокады или даже в схватки.

За спиной Джуны раздался шорох листьев. Она обернулась. Наратонен. Он присел возле нее на корточки.

— Почему твои люди убивают друг друга? — спросил он.

— Мы сражаемся из-за земли и воды. Мы деремся из-за различия во взглядах. Мы деремся потому, что одни люди внешне не похожи на других. Мы всегда воевали, эн. Некоторые из нас пытались прекратить войны, но они все время вспыхивали то тут, то там. Нас очень много, эн. Слишком много, так что на всех не хватает ни воды, ни пищи.

— Значит, надо сделать так, чтобы было меньше.

— Мы пытаемся сделать это, эн. Но это трудное дело, и оно требует времени. Нас уже сейчас меньше, чем было во времена моего деда, но пройдет еще много-много лет, прежде чем на всех хватит всего. До сих пор наши дети умирают от голода, эй. Не так много, как раньше, но… — Джуна отвернулась, вспомнив, как голодала она сама.

Наратонен коснулся ее плеча.

— Когда-то, много-много лет назад, наш народ был многочисленнее листвы на деревьях. Для всех не хватало ни места, ни еды. Как и твой народ, мы решили, что надо снизить численность живущих. Энкары решили напустить на свой народ болезнь. Кроме того, именно тогда мы стали есть наших нейри и продолжаем это делать и сейчас, чтобы не допустить увеличения числа живущих тенду. А некоторые из нас ушли жить в океан и превратились в лайли-тенду.

С тех времен осталось немало печальных кворбирри. Половина тенду умерла от вызванной нами болезни. Тинки, бейми, старейшины, энкары умирали примерно в равных пропорциях. Вымирали и забрасывались целые деревни. Смерть всегда печальна, но память об умерших живет в жителях деревни. Когда же умирает вся деревня, то умирает и память о тех, кто жил в ней раньше. Тенду как бы умирали дважды.

— Вы придумали болезнь и знали, что она будет убивать ваш народ?

— Энкар, который принял такое решение, был одним из первых, кто умер от болезни. Энкары ходили от деревни к деревне, разнося болезнь, а потом одиноко умирали в лесах. Выжил только один. Это был тот, кто знал, как остановить смерть. Он рассказал и другим, как следует лечить. А затем ушел в лес и позволил болезни убить себя.

— Как же вы могли так поступить? — спросила Джуна, ужаснувшись масштабу проведенного энкарами геноцида.

— У вас войны, у нас — болезнь. Где разница? Кто из нас лучше? — Наратонен встал и пошел в лес, оставив Джуну в темноте обдумывать его вопросы, не имевшие ответов.

25

— Но Гикатонен сказал, что популяционный уровень ганро в верхней части долины Хиррани в большей степени определяется дождями, нежели численностью популяции микарра, — говорила Анито.

— Да, но численность самих микарра зависит от дождей. Эти два фактора неразделимы, — возразила ей Нинто.

Джуна устала от этих малопонятных технических дискуссий по экологической теории. Она будет просто счастлива, когда все это кончится. Эти три года основательно перемололи и учеников, и учителей. Непрерывная и тяжелая зубрежка наложила свой отпечаток даже на Анито и Нинто. Обе похудели, измучились, стали раздражительными и не могли думать ни о чем, кроме своей учебы.

На груди Моуки в ответ на вздох Джуны замерцал слабый отблеск согласия. Джуна ласково погладила его по плечу. Зацикленность обеих подруг на приближающихся экзаменах все чаще оставляла их с Моуки вдвоем, тем самым укрепляя связывающие их узы. Это было одно из немногих приятных последствий затянувшегося процесса обучения.

— Скоро все это кончится, — сказала Джуна Моуки. — Экзамены Нинто начнутся завтра, а у Анито через четыре дня. Еще полмесяца, и мы разделаемся со всеми занятиями.

— И нам можно будет отправиться на рыбную ловлю, когда экзамены завершатся? — окрасившись в цвет жалобной просьбы, спросил Моуки.

Джуна засмеялась и высветила согласие.

— Да, мы, конечно, пойдем ловить рыбу после экзаменов. А пока нам надо получше заботиться о Нинто и Анито.

Укатонен и Нинто решили провести ночь перед экзаменом в каком-то укромном уголке леса. Джуна и Моуки остались на стоянке энкаров с Анито, помогая ей повторить некоторые темы перед экзаменом.

Нинто и Укатонен вернулись утром и прямиком отправились к центру круга, образованного деревьями на, где должен был проходить первый экзамен Нинто. Анито села возле двух других кандидатов на соискание звания энкара. Джуна и Моуки отправились за провизией — Нинто ужасно проголодается ко времени окончания экзамена. Они вернулись с туго набитыми сумками, в которых лежали фрукты, дичь, коренья, клубни омкины. Моуки содрал с клубней кожуру и превратил их в кашицу, пока Джуна потрошила дичь и раскладывала на листьях фрукты и зелень.

Нинто вернулась после экзамена слабая, нервная, истощенная. Она была слишком измучена, чтобы говорить — разве что несколько слов. Они накормили ее, умыли и уложили в постель. Она уже спала, когда пришла Анито.

— Как она?

— Устала, — сказал Укатонен. — Очень суровые экзаменаторы.

— Но она хорошо справилась? — спросил Моуки.

— Я не буду знать, справилась она или провалилась, до тех пор, пока не закончатся испытания всех кандидатов. Все зависит от мнения судей, — ответил Укатонен.

Джуне показалось, что Укатонен чем-то встревожен и озабочен. Она бросила взгляд на Анито — заметила ли это и она? Джуна вспомнила защиту собственной докторской диссертации. К тому времени, когда защита кончилась, она превратилась в полную развалину.

Джуна отлично представляла, что предстоит выдержать Анито и Нинто.

Эти испытания были в той же степени проверкой физической выносливости кандидатов, как и проверкой их знаний и мастерства. После каждого нового экзамена Нинто была измучена и выжата больше, чем после предыдущего. Укатонен, Джуна и Моуки кормили ее, сливались с ней, чтобы компенсировать нервное истощение, укладывали в постель. Анито тоже пыталась помочь, но Укатонен запретил ей делать что-либо, кроме приготовления ужина и его сервировки. Ей самой надо было экономить энергию для грядущих испытаний. Пятна ржаво-красного разочарования бежали по коже Анито, когда она смотрела, как остальные пытаются лечить Нинто.

Последний экзамен состоял в проверке искусности кандидата в кворбирри и был открыт для всех желающих. Нинто сначала исполнила кворбирри соло, а потом участвовала в кворбирри, в котором действовало несколько энкаров. Темы обоих представлений были случайны — их предложили сами судьи. Затем Нинто было предложено исполнить сцены из традиционных кворбирри, которым ее обучил Наратонен.

Это было испытание, требовавшее величайшей физической натренированности. И хотя Укатонен сливался с Нинто в перерывах между различными фазами экзамена, чтобы укрепить ее силы, Нинто к концу последнего экзамена была измучена до смерти. Укатонен с трудом помог ей добраться до комнаты. Она поела немного фруктов и сотов, на несколько мгновений слилась с Укатоненом и уснула. Анито села возле тарины, охраняя ее покой.

— Боишься? — спросила Джуна, присаживаясь рядом.

Анито отвернулась.

— Нинто старше и опытнее меня. И если она так измучена, то что же будет со мной?

— Вы обе учились упорно. Так что все должно быть в порядке, — успокаивала Джуна.

— Как бы мне хотелось никогда не покидать Нармолома! Я не гожусь для такой жизни.

Джуна похлопала Анито по коленке.

— Неправда, ты для нее вполне подготовлена. Только не надо изводить себя сомнениями. Ешь побольше, побольше спи. Позволь нам помогать тебе во всем, в чем мы можем быть полезны. Мы ведь находимся тут именно для этого. — Джуна протянула ей обе руки.

Анито высветила символ благодарности, и они слились. Анито делилась с Джуной своей тревогой, Джуна успокаивала ее. Затем они вышли из контакта. Укатонен тут же отправил их спать.

Анито проснулась перед самым восходом. Сегодня начинаются ее испытания. Она поглядела вверх на густой темный ночной туман и попыталась припомнить то, о чем ее сегодня будут спрашивать. Ужасная минута — память была совершенно пуста. Затем ей вдруг припомнился цикл опыления у цветка шеи и тут же неисчерпаемым потоком хлынуло и все остальное. Она полностью готова. Даже если она и провалится на этот раз, как это бывает с большинством кандидатов в энкары, то на следующий год попытку можно будет повторить. Большинство кандидатов сдавали экзамены именно со второй попытки. А кое-кто — даже с третьей. Об остальных никто никогда не говорил ни слова.

Она перевернулась на другой бок и разбудила Укатонена. Они пошли, чтобы набрать фруктов и кореньев для завтрака. Анито поймала спящую уррангу, которую они разделали и съели на месте.

Выкупавшись в речке, они наперегонки помчались к стоянке. Победила Анито, влетевшая прямо в середину строгой процессии энкаров, двигавшейся к месту проведения испытаний. Анито чуть не сбила с ног одного из них. Когда она извинялась, на ту же ветку спрыгнул Укатонен и столкнулся с другим энкаром. Вся группа покрылась рябью веселых улыбок и проводила Анито к центру круга, образованного деревьями на.

Страх обрушился на Анито, как сломленная ветром ветвь, когда она оказалась среди экзаменаторов. Укатонен, успокаивая, коснулся ее плеча. Анито чуть-чуть развела уши — знак благодарности. В толпе она увидела и Моуки с Иирин. Иирин приветственно подняла руку и окрасилась в темно-синий цвет — цвет спокойствия и уверенности.

Моуки протиснулся между энкарами и вручил ей завернутый в большой лист завтрак.

— На случай, если проголодаешься, — сказал он и скользнул на прежнее место.

Анито поглядела на аккуратно свернутый пакет, который держала в руке. Потом перевела глаза на Укатонена, Иирин, Моуки и почувствовала, как нервное напряжение уходит куда-то.

— Все у тебя будет хорошо, — сказал Укатонен. — Я тобой горжусь.

Фигатонен — старейший энкар на стоянке — поднял руку с распрямленными пальцами, и тут же все беззвучные разговоры прекратились.

— Кто представляет этого кандидата? — спросил он.

На ораторский холм вышел Укатонен.

— Это я, эн.

— Расскажи нам об ее обучении.

Пока Укатонен называл энкаров, которые обучали Анито, и рассказывал, чему они ее учили, Анито тоже вспоминала время учебы. Они путешествовали по всему этому краю, какое-то время плавали с лайли-тенду, а в это время Иирин и Моуки работали в Лайнане.

Им с Нинто пришлось запомнить все названия деревень между берегом океана и горами, то есть на всей территории тенду между ее северными и южными границами, а также местонахождение и названия анклавов проживания тенду по всему миру. Укатонен повествовал им о разных советах и стоянках энкаров, о том, чем они заняты и как общаются между собой. Они учились разбирать следы и охотиться у худого и жилистого горного отшельника, который казался им таким же древним, как горы, и таким же безмятежным, как безоблачное небо. Наратонен обучил их полному циклу традиционных кворбирри и еще многим другим, которые в этот цикл не входили. Он же посвящал их в искусство публичных выступлений и обучал официальным манерам поведения.

Макитонен обучала Анито тонкостям слияния. Она была тем энкаром, которая обучала еще самого Укатонена. Слияние с Макитонен показалось Анито слиянием с самой планетой. Она была одной из самых старейших ныне живущих энкаров и видела, как приходят и уходят поколения, мелькая, как выплоды поденок-кипа.

Это были долгие и утомительные три года. Большинству кандидатов в энкары требовалось пять лет на то, чтобы приобрести те знания, которые они с Нинто уложили в три. Некоторые энкары сомневались в необходимости такой тяжелой нагрузки, но Укатонен хотел, чтобы Анито стала энкаром, когда новые существа — люди — вернутся за Иирин.

Перечень наук, изученных Анито, подошел к концу, и Анито очнулась от своих воспоминаний. Сейчас начнутся испытания.

Вперед выступил Фигатонен.

— Приветствуем тебя, кандидат, — сказал он. — Расскажи мне о деревнях, что находятся к югу от реки Вайну.

Анито постаралась не показать чувства облегчения. Экзамен начался с легкого вопроса.

— К югу от Вайну есть только четыре деревни. Это Балланари, Анакра, Френами и Уаллана. — И она перешла к описанию границ деревень и перечислению имен их главных старейшин.

Наступило долгое молчание, как будто Фигатонен ждал еще чего-то.

— Есть еще одно место к югу от Вайну, эн, — продолжала Анито. — Это деревня Маналим. Она заброшена со времени последнего Великого Холода, когда его обитателям было разрешено уйти на дикие земли. Когда придет следующее холодное время, жители вернутся обратно.

— Очень хорошо, кандидат, — сказал Фигатонен. — Опиши, пожалуйста, брачный танец кинирри.

— Ты хочешь, чтобы я описала танец горных кинирри или кинирри, живущих на низменностях?

— Опиши оба танца.

Опрос затянулся на часы. В каждом вопросе содержались ловушки или детали, требовавшие большого внимания и знания тонкостей предмета, которые далеко не сразу можно было уловить. Фигатонен ушел с холма, его сменил Наратонен, которого, в свою очередь, сменил другой энкар, а потом еще один. Начался послеполуденный дождь; он кончился, когда запас вопросов иссяк. Кожа у Анито устала и болела, когда вперед выступил Укатонен.

— Как зовут главного старейшину Нармолома? — По коже всех участников собрания прошла рябь смеха.

Анито молчала, тщательно обдумывая вопрос со всех сторон, стараясь найти в нем какую-то хитрость, какой-то подвох, на которых она поскользнется и провалит экзамен. И не могла найти. Возможно, вся хитрость заключалась в том, что ее просто не было.

— Миато зовут главного старейшину, эн. Ты сам выбрал его.

— Очень хорошо, кандидат. Вопросов больше нет. Теперь отдыхай. Завтра мы проверим твое искусство в аллу-а.

— Спасибо, эн, — ответила Анито. Хотя она и чувствовала себя так, будто вот-вот рухнет на землю, она спустилась с ораторского холма и пошла из центрального круга, будто была свежа и могла отвечать на вопросы сколь угодно долго. Иирин и Моуки поспешили за ней. Нинто встретила их у дверей комнаты. Анито упала на пол, как только они вошли в помещение.

— Как прошло?

— Тяжело, — ответила Анито. Говорить было больно. — Умираю от голода. Хочу пить. Нужен отдых.

Нинто подала ей миску давленых клубов омкины, смешанных с медом, птичьей кровью и икрой араны. Иирин поднесла фляжку воды. Сладкая крахмалистая омкина возбудила аппетит. Анито наполнила желудок едой и питьем, а затем зарылась во влажную успокоительную теплоту своей постели. На следующее утро Анито показалось, что ее кожа съежилась. От долгих разговоров она болела. Анито поднялась с трудом — сведенные мускулы протестовали — и прохромала туда, где был приготовлен обильный завтрак. Она поела, а потом села в уголок и направила всю свою волю, чтобы облегчить состояние больной, перенапряженной кожи и ноющих мышц. Она хотела сделать это самостоятельно в качестве разминки для проверки своего искусства в слиянии. Потом поела еще и тут же отправилась в постель, чтобы отдыхать, пока не придет время испытания.

Укатонен разбудил ее перед полуднем и проводил в комнату Фигатонен, где должен был проходить экзамен. Ее учительница Макитонен тоже присутствовала в числе других старших энкаров. Уши Анито приподнялись — она была удивлена присутствием Макитонен.

— Ты готова к экзамену, кандидат? — спросил Фигатонен.

— Да, эн, — отозвалась Анито.

Фигатонен подал знак Макитонен. Древний энкар протянула свои руки с повернутыми вверх шпорами. Стрекательные железы на спине Анито напряглись от страха. То обстоятельство, что она была знакома с Макитонен, только усиливало ее страх и преклонение, которое она испытывала перед ней. Макитонен была крутым, хотя и справедливым учителем, и Анито была уверена, что и как экзаменатор она окажется не менее суровой и дотошной.

Анито взглянула на Укатонена. Он кивнул — жест ободрения, который они переняли у Иирин. Ободренная спокойствием Укатонена, Анито протянула свои руки, положив их на руки учителя и сжав их чуть ниже локтей. Они слились, и Анито окунулась в холодную безбрежность эго Макитонен.

Как-то раз во время обучения Укатонен повел их в пещеру в горах, чтобы показать странных слепых лягушек, белых ящериц и бесформенных розоватых рыб, которые жили в ее глубинах. Они вошли в огромную каверну, и Укатонен велел им достать все кусочки светящихся грибков, которые они принесли с собой. Иирин от восторга громко закричала, и эхо долго повторяло ее крик, когда грибки осветили сверкающие стены пещеры. Там свисали с потолка такие изящные формы, такие хрупкие и нежные, что некоторые из них рассыпались в порошок даже от одного дыхания; а сами стены казались водопадами, внезапно превращенными в камень.

Если Иирин была просто околдована пещерой, то Анито скорее ощутила страх. Она еще никогда не видела места, где было бы так мало живых существ. Эта пещера будет существовать, ни в чем не изменяясь, еще много-много лет спустя после того, как сама Анито превратится в прах. Здесь ничто не уничтожается и не возвращается к жизни. Пещера будет существовать вечно — неизменная и совершенная. Эго Макитонен напомнило ей холодное совершенство той пещеры.

Макитонен шла сквозь Анито, познавая ее до самых мелочей, выискивая физические недостатки, несовершенства, которые допустила Анито, заботясь о своем теле. Анито со страхом смотрела на то, что происходит. Достаточно ли проведенное утром самолечение? Ведь почти наверняка в ее теле остались следы вчерашнего утомления, которые она не успела устранить, ибо боялась, что в противном случае у нее не хватит сил для сегодняшнего экзамена.

Наконец Макитонен покинула ее, излучая умеренное удовлетворение. Физическое состояние тела Анито было приличным, хотя кое-какие изъяны и имелись.

Потом Макитонен позволила Анито осмотреть свое тело. Тело энкара оказалось таким же древним и таким же прочным, как холмы этой страны. Там не было места слабости или изъянам. Тело Макитонен было вневременно в своем ледяном совершенстве, как та древняя безжизненная пещера.

Анито ушла, излучая почтительный восторг. Макитонен снова принялась за осмотр. Их общение было молчаливым и глубоким, но Анито понимала все до мелочей. Она тоже заглянула внутрь Макитонен и внезапно ощутила присутствие опухоли, развивающейся в печени энкара. Анито ее тут же удалила. И тут же появилась новая проблема — на этот раз неотрегулированность сердечных клапанов. Это Анито тоже устранила. Сломанная нога. Болезнь желудка. Кошмарная процессия физических пороков тянулась без конца. Как только Анито устраняла одно, тут же возникало что-нибудь новое. В конце концов последнее — кровоточащая рана — стало для нее камнем преткновения. У нее не осталось сил, чтобы излечить Макитонен. Она была истощена, все ресурсы исчерпаны. Если она излечит эту рану, она тут же погибнет сама. Анито остановилась, отступила, готовясь разорвать контакт и просить помощи у энкаров, которые стояли, наблюдая. Макитонен остановила ее и не дала возможности выйти из контакта. Анито видела, как Макитонен сама останавливает кровотечение и залечивает разорванные ткани. Затем она пополнила истощенные запасы энергии у Анито и устранила упадок сил, вызванный усталостью от тех усилий, которых потребовали предыдущие испытания.

Макитонен разорвала контакт, и Анито очнулась. К ее удивлению, времени прошло не так уж много — была середина второй половины дня. А ей казалось, что должна была наступить уже ночь.

— Мы поедим и отдохнем перед тем, как продолжить экзамен, — сказала Макитонен.

Анито постаралась не допустить появления на своей коже выражения удивления и разочарования: она думала, что экзамен окончен. Рябь усмешки прошла по телу Макитонен.

— Мы проверили твои физические возможности в аллу-а. Теперь же нам предстоит выяснить твое умение управлять эмоциями.

Анито постаралась набить живот как можно туже, а потом улеглась в уголке, чтобы поспать столько, сколько ей позволят.

Ей казалось, что она только-только закрыла глаза, когда ближе к вечеру ее разбудил Укатонен. Анито села, потянулась, стараясь привести в порядок затуманенный сном разум.

Макитонен сидела, как каменное изваяние, на том же месте, где провела весь день. Анито села напротив, и они слились. Макитонен принялась испытывать способность Анито ставить блокировку, она билась в нее, отыскивая слабые места, обрушиваясь на них со страшной силой, и вновь отступала, получив отпор. Каждый раз система защиты Анито оставалась ненарушенной.

Древний энкар наконец сдалась, наполнив Анито чувством одобрения. Анито хорошо держала защиту. Только после того как Макитонен сняла свою, сделав себя доступной для нападения, Анито прекратила обороняться. Она рискнула скорее обидеть энкара своим недоверием, нежели быть захваченной врасплох.

Как только Анито ослабила блокировку, началась вторая фаза испытания. Они двинулись навстречу друг другу — сначала осторожно, потом слились воедино, приближаясь к достижению гармонии. Но каждый раз, когда гармония казалась совсем близкой, Макитонен вдруг нарушала равновесие, создавая эмоциональный вихрь. С огромным трудом Анито снова подводила их к гармонии. Борьба за равновесие изматывала ее. Если испытание продолжится в том же духе, то следующее падение будет для нее последним. Все оставшиеся у нее резервы энергии «я» она бросила на достижение равновесия и на блокировку попытки Макитонен снова нарушить его.

И тогда Макитонен привлекла к себе эго Анито. По крутой спирали неслись они к равновесию, все плотнее подходя к полной гармонии. Анито расслабилась. Ей было ясно, что Макитонен собирается достичь наивысшей точки равновесия. Она выдержала проверку.

И вдруг Макитонен снова обрушилась с ней вниз. Анито сопротивлялась, она рвалась из могучих объятий эго Макитонен, но ее застали врасплох. Полностью опустошенная, она крутилась в мальстреме собственной боли. Она заново переживала горе, вызванное смертью Илто, свой гнев от того, что ее заставили взять на себя заботу о новом существе, свою тоску о покинутой навеки деревне. Она чувствовала себя так, будто попала в гнездо жгучих огневок. Она извивалась, она боролась против собственного страха и отчаяния, но она была всего лишь мушкой, пойманной в тенета диннари. Нет спасения. Она сдалась, измученная болью, и теперь, не в силах шелохнуться, покоилась в бездне своего горя. Она потеряла контроль над собой и провалила экзамен. Она перестала сопротивляться собственной злости и чувству потери, она позволила им промчаться сквозь себя и уйти прочь, оставив ее пустой и сухой, как треснувшая чаша.

Макитонен подняла ее, наполнив радостью и покоем, она позволила Анито всплыть к поверхности подобно пузырьку воздуха. На мгновение они слились во всепоглощающей гармонии. Под холодной, не имеющей возраста, неподвижной глубиной эго энкара Анито вдруг ощутила бездонную гулкую пустоту. Она не могла даже представить себе, как может жить Макитонен с такой пустотой. Анито инстинктивно потянулась, чтобы, несмотря на истощение сил и проваленный экзамен, заполнить ее, но Макитонен блокировала попытку и тут же разорвала контакт.

Кольцо старейших энкаров приветствовало их, когда они вышли из аллу-а, и тут же включило и учителя, и ученицу в мягкое, врачующее слияние. Энкары обращались с эго Макитонен с величайшим почтением, слегка приправленным жалостью, страхом и любопытством. Они знали о существовании пустоты внутри Макитонен. Анито ощущала, с какой осторожностью они тщательно избегают этой пустоты, пополняя резервы сил древней учительницы. На что же это похоже — быть такой, как Макитонен? Не только жить с этой пропастью в душе, но и постоянно ощущать жалость всех окружающих?

А затем энкары окружили своей заботой Анито, и загадка Макитонен скрылась в каких-то глубинах. На Анито накатила волна счастья. Она вышла из контакта в состоянии эйфории, несмотря на бесспорность провала экзамена.

Когда Анито и Укатонен вернулись в свою комнату, Нинто и Иирин уже приготовили им трапезу. По мере того как Анито насыщалась, испарялась ее эйфория.

— Мне очень жаль, эн, — сказала она, когда кончила есть. — Я провалила экзамен по аллу-а. Надеюсь, ты простишь меня.

— Откуда ты знаешь, что провалила? — спросил Укатонен.

Анито описала экзамен и то, как она поддалась гневу и отчаянию.

Укатонен ласково коснулся ее плеча.

— Завтра последний день экзаменов. Думай о завтрашнем дне, а не о сегодняшнем.

Нинто тоже коснулась руки своей тарины.

— Я тоже чувствовала себя плохо после этого экзамена. В каком-то отношении он самый трудный. А вот потом становится легче. Тебе еще предстоит и тяжелая умственная работа, и тяжкая физическая нагрузка, но эмоциональный стресс будет ощущаться слабее. Умойся и засни.

Анито погладила плечо Нинто.

— Спасибо, — сказала она, исполненная благодарности за мягкую поддержку своей тарины.

Она рухнула в сон, как койра ныряет за добычей, и спала почти до полудня. Проснувшись, потянулась с наслаждением, так что листья из укрывавшей ее кучи посыпались в разные стороны. Да, лечение энкара было искусным. В первый раз за много дней у нее не было болей. Она высунула голову из своей лиственной постели и огляделась.

Возле постели сидел Укатонен, грызя плод тумби.

— Все остальные пошли охотиться, но вскоре должны прийти. Как себя чувствуешь?

— Очень хорошо, — ответила Анито.

Укатонен кивнул.

— Так бывает почти со всеми кандидатами после экзамена по аллу-а.

Анито села и внимательно пригляделась к Укатонену. Он выглядел усталым и изнуренным, кожа свисала складками с костей. Он ведь был поручителем для двух кандидатов сразу, он лечил их и делился с ними своей силой. Должно быть, это очень тяжелое дело.

— Ты слишком много отдал нам себя самого.

На его груди засветился символ иронической улыбки.

— Со мной все будет хорошо, — ответил он. — Сегодня последний день твоих экзаменов. Как-нибудь выдержу.

Она обманула надежды Укатонена, а ведь он отдал ей столько сил…

— Мне стыдно, — сказала она, глядя в сторону. — Я провалилась, а ты столько отдал…

Укатонен погладил ее плечо.

— Перестань, — ответил он. — Не надо настраивать себя. Энкары часто судят о людях не так, как можно было бы предположить. Я сам бывал судьей, и я знаю, о чем говорю. Держись уверенно. Если ты не перестанешь сомневаться в себе, вот тогда дело можно считать проигранным.

— Спасибо, эй, — ответила Анито. — Я постараюсь забыть о вчерашнем.

Укатонен показал на сосуды с водой, стоявшие в углу.

— Встань и поешь. Отдохни полдня, но избегай утомления. Тебе понадобится вся твоя сила сегодня вечером, когда начнется экзамен по кворбирри.

Всю вторую половину дня Анито провела, блаженствуя в полном одиночестве возле водопада. Время от времени она бросалась в заводь ниже по течению, чтобы лениво понежиться в прохладной воде. Было так приятно побыть одной, чувствуя, как текут одна за другой минуты тихого дня подобно стекающим каплям густого меда. Сколько времени прошло с тех пор, как она могла так спокойно и ничего не делая наслаждаться теплотой солнечного дня? Год? Два? Сдала она вчера экзамен или нет, все равно она даст себе отдых в ближайшее время. Моуки и Иирин поговаривали о походе на рыбную ловлю. Вполне возможно, она отправится вместе с ними.

Длинные лучи заходящего солнца уже позолотили воду заводи, когда Анито в последний раз нырнула в воду, а потом пошла к стоянке энкаров. Еще один экзамен, а потом она отдохнет.

Когда наступило время экзамена по кворбирри, Укатонен привел Анито к роще деревьев на, где уже сидели все энкары, образуя круг. Они смотрели, как она поднимается на ораторский холм, туда же, где стояла совсем недавно во время первого экзамена. Взойдя на вершину холмика, она расправила уши, давая судьям знать, что готова.

Вперед выступил Фигатонен.

— Привет тебе, кандидат. Исполни кворбирри о реке отшельника Хассы.

Анито ощутила громадное облегчение — будто стая птиц подхватила ее и подняла в воздух. Она хорошо знала эту историю и любила ее.

Она присела возле лежавших на траве музыкальных инструментов, одновременно обдумывая тему кворбирри. В повести рассказывается о жизни отшельника в долине реки Хасса. В течение многих-многих сезонов он сидел на большом камне возле потока. Поколения деревьев поднимались, старились и умирали, а он все сидел и сидел там. Если ему что-то было нужно, то река давала ему это. Говорили, что река давала ему и рыбу, и фрукты, и даже мед и йаррам. Река говорила с ним игрой света на поверхности воды, она учила его всему тому, что знают реки. Она дала ему знание, чтобы различать вкус воды каждого ручейка, впадающего в нее обучила искусству сглаживать и полировать камни и тому, как танцуют и прячутся рыбы в глубине темных вод. Учила силе низвергающихся водопадов и спокойной красоте медленных течений.

У Хассы была подруга — энкар по имени Мубитонен, которая приходила к реке и сидела с ним рядом. Иногда Хасса рассказывал ей о том, что говорит ему река. Однажды Мубитонен спросила его, не сможет ли она стать ученицей Хассы. Она хотела знать все, что знал Хасса о реке. Хасса отказал. Через несколько лет Мубитонен пришла и попросила о том же. И снова отказал ей Хасса. И каждый раз, как Мубитонен навещала его, она спрашивала, не время ли ей стать его ученицей. И Хасса всегда отказывал ей. Так продолжалось много-много лет.

Наконец Мубитонен спросила Хассу, почему он не хочет ее учить. Отшельник долго сидел, молча глядя на реку.

— Я сам знаю еще так мало, — наконец ответил он. — Ты сможешь стать моей ученицей, лишь когда я стану достойным учителем.

Мубитонен ушла с опечаленным сердцем и не навещала своего друга много-много лет.

Однажды, возвращаясь из своего путешествия дорогой, проходившей вблизи того места, где жил Хасса, Мубитонен решила навестить своего старого друга.

Хасса радостно встретил ее. Река должна была вот-вот рассказать ему свою последнюю историю. Как только это случится, Мубитонен сможет стать его ученицей. Чтобы отметить это событие, они отправились на рыбную ловлю вверх по одному из притоков реки. Пока они ловили рыбу, Хасса рассказывал ей множество историй, поведанных ему рекой. Мубитонен впитывала их и была счастлива тем, что Хасса вскоре возьмет ее себе в ученицы. Энкар и отшельник вкусили рыбы и долго вспоминали те прекрасные времена, которые они провели вместе.

Они вернулись к тому месту, где всегда сидел Хасса. Он был счастлив: сегодня вечером река откроет ему свою последнюю тайну.

— Что же это за тайна? — спросила его ученица, когда они сидели у реки и ужинали.

— Я хочу знать, что происходит с рекой, когда она впадает в море, — ответил он. — Я узнал от реки все, кроме этой тайны. Теперь настало время узнать и ее. А потом все, что я знал, станет твоим.

Хасса пошел к камню, с которого он всегда наблюдал за рекой. А энкар отправилась спать, радуясь, что завтра наступит совсем скоро. Утром Мубитонен пошла к реке, чтобы узнать, что же она рассказала Хассе. На обычном месте стоял лишь высокий камень. Река открыла Хассе свой последний секрет и унесла его с собой.

Анито думала об этом сюжете, перебирая различные флейты. Одна из причин, по которым она любила эту историю, заключалась в том, что у нее было множество смыслов. Расскажи ее так, и это будет история жизни и смерти Хассы, иначе — и получится лекция о реках. А может, это рассказ о двух старых и близких друзьях, но возможно, что это глубокая притча о том, что совершенство недостижимо.

Анито нашла флейту с тоном, который ей нравился, и выбрала наборы кастаньет и погремушек, которые крепились на запястьях и на коленях. Они изготовлялись из плоских раковичных створок. Так как же рассказать эту историю энкарам? О чем они хотят услышать?

Она оглядела зрителей — судей, энкаров, кандидатов. Укатонен сидел прямо перед ней, а рядом — Иирин и Моуки. Ей стало любопытно: а что об этой истории подумала бы Иирин?

И тут она поняла, о чем надо рассказать в кворбирри. Такая трактовка была связана с риском, но в конце-то концов, раз экзамен по аллу-а провален, это уже не имеет значения. Она расскажет в том ключе, который ей кажется верным, даже если нарушит традиции, в которых следует разыгрывать кворбирри.

Анито оплела ремешком наручного бубна запястье, взяла в ту же руку «дождевую палочку», а в другую — флейту и встала. Она широко расставила уши в знак того, что готова, и горделиво выпрямилась.

Она перевернула «дождевую палочку» и мелкие камушки, находившиеся в ней, пересыпались в другой конец, производя шум, который производит дождь, стуча по листве. Мягким, почти незаметным движением она пробудила к жизни кастаньеты на своих коленях. Потом подняла флейту и сыграла непритязательную мелодию. Хасса сидит над рекой.

Анито рассказывала эту повесть, описывая Хассу, его прошлое, создавая словесный портрет, дополняемый портретом звуковым, увлекая слушателей древней традиционной историей.

Затем она ввела в повествование Мубитонен. Теперь она использовала человеческий язык кожи. Излагая речь Мубитонен, Анито пользовалась смесью человеческого языка и языка тенду. Энкары выпрямились, от неожиданности их кожа приобрела оттенок фуксина. Анито же продолжала, используя историю отшельника Хассы в качестве притчи о людях и о тенду, о дружбе, которая могла бы их связать, о вещах, которым они могли бы обучить друг друга, и об опасности быть уничтоженными половодьем перемен.

Когда Анито кончила, зрители долго сидели, застыв в молчании. Она с трудом сглотнула, боясь, что оскорбила их. Но когда аудитория взорвалась цветами восторженного одобрения, Анито наклонила голову и закрыла глаза, почувствовав облегчение, которое она не осмеливалась высказать на своей коже. Когда она сошла с ораторского холма, к ней подошел Наратонен.

— Это было великолепно, — сказал он. — Люди сегодня вечером будут говорить о твоем кворбирри допоздна.

— Спасибо, эн. Ты был моим учителем.

— Ученик делает честь учителю, когда превосходит его, — сказал Наратонен, цитируя древнюю пословицу. — Со времени нашего спора с Укатоненом и Иирин насчет знаний, почерпнутых у людей, я старался найти способ выразить это в кворбирри. А ты сделала это за меня.

Укатонен протянул ей пакет с пюре из омкины и фляжку фруктового сока.

— Времени мало. Поешь и попей. Тебе нужно восстановить силы.

Она проглотила еду, запив ее соком и полной фляжкой воды, как раз к той минуте, когда Фигатонен вышла на холм и объявила тему следующего кворбирри.

Укатонен сжал ее плечо.

— У тебя получилось прекрасно, — сказал он и вернулся на свое место в первом ряду.

Остаток вечера прошел в тумане напряжения. Сначала было групповое кворбирри, потом Анито пришлось обыгрывать смысл еще нескольких кворбирри.

— Спасибо, кандидат. На сегодня все, — объявил Фигатонен.

Анито потребовалось какое-то время, чтобы понять — испытания окончены. Ее колени дрожали, ноги подгибались. Кожа казалась туго натянутой и безмерно усталой. Иирин и Укатонен подбежали, чтобы помочь. Она рвалась к ним — какое наслаждение упасть в их объятия, и пусть они несут ее домой. Но она ведь собирается стать энкаром! И не может позволить, чтобы другие энкары увидели ее такой измученной. Она собрала всю волю, выпрямилась и пошла из круга энкаров, не прибегнув ни к чьей помощи. А потом ей еще удалось заставить свои ноющие мышцы проделать долгий и трудный путь наверх в дупло дерева.

Когда же они достигли своей комнаты, ноги Анито подогнулись сами собой — дрожащие и ватные. Иирин подхватила ее своими короткими сильными руками и посадила на постель. Пока Иирин взбивала подстилку из листьев, Анито вспоминала, как терпеливо ухаживало за ней это новое существо, когда Анито поправлялась после веррана. За последние четыре года они вместе пережили многое. Она протянула руку и ласково погладила руку Иирин, одновременно промерцав слова благодарности.

— История отшельника Хассы была потрясающей, — сказала Иирин, взяв ее руку в свои. — Я так рада, что успела ее записать! Она о многом расскажет моему народу, да и твоему — тоже. — Иирин провела ладонями по рукам Анито, пока их шпоры не оказались на одной линии для аллу-а, а кожа Иирин не стала пурпурной — знак вопроса.

Анито промерцала «да», и они слились. Анито чувствовала, как в ее тело вливается сила инопланетного существа и ее мягкое нежное эго, такое отличное от это тенду, но столь же доброе и приятное в слиянии. Анито чувствовала, как ее собственное чувство благодарности поднимается в ней и обнимает Иирин, а в ответ ей вздымается хорошо знакомая волна человеческой симпатии и признательности.

Иирин мягко вышла из контакта, ласково похлопала Анито по руке и принялась укрывать ее листвой. Анито поглубже зарылась в теплую подстилку и скоро уснула.

Анито вместе с Нинто стояла, ожидая, когда же выйдут судьи и объявят, какие кандидаты прошли испытания. Десятидневный поход на рыбалку здорово укрепил их всех. Укатонен почти избавился от своего усталого, измученного вида, который он приобрел за время экзаменов. Моуки был счастлив, как молодой толстый оолоо, нежащийся на солнце, а уж если по правде, так и Иирин — тоже. Нинто начала постепенно набирать вес и уже не выглядела, как ходячий скелет.

Десять дней беззаботного ничегонеделания возле реки прекрасно повлияли и на настроение Анито. Ее уровень жизненной энергии заметно повысился, она уже не вспыхивала по малейшему поводу. Ей очень хотелось, чтобы результаты экзаменов были объявлены поскорее, и они могли вернуться к реке и снова ловить рыбу. Анито очень хотелось провести месяц-другой в таком блаженном отдыхе.

Толпа энкаров расступилась, пропуская Фигатонена и других судей на ораторский холм. Вслед за ними шли кандидаты и их рекомендатели. Моуки и Иирин протиснулись сквозь толпу, пока не оказались прямо за спиной Укатонена.

Когда все успокоились, Фигатонен поднял руку, показывая, что будет говорить. Собравшиеся энкары погасили разговоры, чтобы читать слова главного судьи.

— Следующие кандидаты прошли испытания: Хизатонен, Анитонен, Бикотонен, Гезатонен и Сузатонен. Джизато, Нинто и Ионито могут вернуться для повторных испытаний через год.

Анито не сразу поняла, что новый, более сложный знак означает перемену ее имени на Анитонен. Но первоначальная вспышка радости тут же погасла, когда до нее дошло, что Нинто не сдала своего экзамена. Она взглянула на свою тарину. Что же теперь будет?

Нинто положила свою мягкую руку ей на плечо.

— Мне очень жаль, Анито… я хочу сказать, Анитонен. Мне стыдно, что я не прошла.

— Ты пройдешь в следующий раз, — сказала Анитонен. — Я в этом больше чем уверена.

— Что ж мы теперь будем делать? — спросила Нинто Укатонена.

— Не знаю. Сначала мне надо поговорить с Фигатоненом и другими и узнать, над чем тебе надо поработать, чтобы пройти на следующий год. Ну а уж потом будем беспокоиться о том, что делать дальше.

Они просидели в своей комнате, вяло занимаясь починкой рыболовных снастей и без всякого удовольствия пообедав, пока наконец не вернулся Укатонен. Выглядел он усталым и разбитым.

— Что случилось? — спросила Анитонен.

— Что ж, они хотят, чтобы Нинто сменила рекомендателя. Наратонен предложил себя. Я думаю, это хороший выбор. Судьи сказали, что Нинто нуждается в дополнительной работе в искусстве кворбирри. Можно сказать, что Нинто не хватило очень немногого, чтобы пройти экзамены, и на будущий год у нее не будет никаких проблем. Но есть и еще одно, — продолжал он, обращаясь непосредственно к Нинто. — Судьи считают важным разлучить тебя с Анитонен.

— Что? Почему? — воскликнули они обе в один голос.

— Они считают, что вы слишком близки.

— Почему? — включилась и Иирин.

— Потому, что Анитонен теперь энкар. От нее требуется пребывание в одиночестве, чтобы избежать образования уз, которые могли бы подорвать ее способность принимать непредвзятые решения.

— Но вы же не одиноки! Мы жили на стоянках, где было много энкаров.

— Это только стоянки, это не деревни, Иирин. Мы энкары. От нас ждут, чтобы мы не имели эмоциональных связей ни с людьми, ни с определенными местами. Нинто и Анитонен не только из одной деревни, они еще и тарины. Это очень прочные связи, и если они обе станут энкарами, эти связи должны быть обрублены. Вот почему так мало деревенских хотят стать энкарами. У нас нет ни близких, ни постоянного места жительства. От нас ожидают, что мы всегда стоим особняком, даже тогда, когда мы находимся среди других людей.

— Когда мы уходим? — спросила Анитонен.

— Мы остаемся здесь. Эта стоянка энкаров — самая близкая к Лайнану. Нинто, тебе следует поговорить с Наратоненом о том, куда и когда вы оба уходите.

— И ты ничего не можешь сделать? — спросила Иирин.

Раздраженная настойчивостью Иирин, Анитонен отвернулась. Нет, разумеется, Укатонен ничего сделать не может. Она теперь энкар и не должна иметь никаких эмоциональных уз. Надо полагать, их разлука с Нинто неизбежна.

Нинто дотронулась до ее плеча, и Анитонен подняла на нее глаза.

— Они могут разлучить нас и разослать в разные концы мира, — сказала Нинто, гладя голову и шпоры Анитонен, — но никогда не смогут разделить в главном. Мы всегда будем вместе, где бы ни были наши тела. Ты моя тарина. Нас соединяют наш ситик и наша память, не важно, где мы находимся сами.

— Когда ты пройдешь экзамены и мы обе будем энкарами, мы сможем больше времени проводить вместе, — ответила Анитонен.

Нинто ответила сдержанным согласием.

— Надеюсь, что так оно и будет.

Тут вошел Наратонен и сказал, обращаясь к Нинто:

— Хочешь, чтобы я был твоим поручителем?

— Да, хочу, — ответила Нинто строго официальными символами.

— Тогда мы уйдем завтра рано утром.

— Хорошо, эн. Я буду готова.

— Ладно, — сказал он деловито. Потом посмотрел на Анитонен, чья кожа приобрела цвет облака, до краев наполненного дождем. — Я оставляю тебя, чтобы ты собрала вещи и попрощалась с друзьями, — продолжал он, пользуясь мягкими, нежными рисунками символов.

— Спасибо, эн, — ответила Нинто.

Анитонен отвернулась — печаль и гнев кипели в ней, скрытые под поверхностью кожи. Она теряла свою последнюю связь с былой жизнью. Скоро у нее не останется ничего, кроме воспоминаний.

Нинто дотронулась до ее щеки. Анитонен взглянула на свою тарану. Нинто протянула ей руки для слияния. Анитонен кивнула, и тарины сели друг против друга, сцепив пальцы, и слились.

Это было одно из самых сильных слияний, испытанных Анито за всю жизнь. Они слились так глубоко и так полно, как это только возможно. Им потребовалось много времени для того, чтобы расстаться и снова стать отдельными личностями, но вполне возможно, что разъединение не было полным. Эго Нинто оставило след в Анито, подобно запаху душистого цветка. Была уже ночь, когда они вышли из контакта. Укатонен сидел в углу притененной комнаты.

— Как вы? — спросил он.

— Отлично, — ответили они обе. — Нам хорошо.

— Дайте-ка я проверю. — Он взял их обеих за руки и на момент слился с ними. — Да, с вами все в порядке. Как ни странно, но все и в самом деле хорошо. Я собрал твои вещи, Нинто. Иди спать. Уже поздно.

Когда Анито утром проснулась, Нинто уже не было — ее увел Наратонен.

— Нинто хотела, чтобы ваше слияние прошлой ночью было прощальным, — сказал Укатонен.

— А я не чувствую, что она ушла. Она тут, — ответила Анитонен, прижав руку к груди.

— С течением времени это пройдет.

— Может быть, но сейчас она тут, и этого достаточно.

26

— На сегодня достаточно, класс, — сказала Джуна ученикам на стандартном языке.

— Спасибо, учитель, — ответили те, готовясь разойтись по своим делам или просто отдохнуть. Учить тенду было трудной задачей, и вряд ли можно было ожидать, что она станет легче с течением времени. Она могла дать им голые факты. Но никто из учеников не обладал нужным опытом или контекстом, в который можно было эти факты уложить. Выше определенного уровня сложности для учеников все являлось просто абракадаброй. И все же она продолжала учить их, пичкая сведениями и надеясь, что кое-что может им пригодиться, когда они получше узнают людей. Это была тяжелая, неблагодарная работа, и Джуна очень обрадовалась, узнав, что через два дня они уходят в Лайнан. За прошедшие четыре года жители Лайнана стали ее друзьями. И она с удовольствием предвкушала встречу с ними.

К тому же Лайнан был тем местом, где она чувствовала сильнее всего близость Земли. Джуна на мгновение зажмурилась, стараясь припомнить запах свежевыглаженных простынь. Она ощущала почти сексуальную потребность в простых предметах человеческого уюта — в ванне, в горячей воде, в постели с чистыми и сухими простынями. Мысль о разговоре с человеком, о прикосновении теплой руки вызывала у Джуны слезы, которые больно жгли внутреннюю поверхность ее век. Известие о скором путешествии в Лайнан напомнило ей о всех тех вещах, о которых она старалась не вспоминать тут — на стоянке энкаров. Только забвение давало ей силы жить, не сходя с ума.

Джуна почувствовала, как кто-то коснулся ее руки. Это был Моуки. Что будет с ним, когда ее люди вернутся на планету? Этот вопрос принимал все более пугающие масштабы, по мере того как время прибытия землян приближалось. В течение тех двух месяцев, что прошли после окончания экзаменов на звание энкара, Джуна старалась вести себя так, чтобы Моуки и Укатонен проводили вместе как можно больше времени. Может быть, если узы между ними окрепнут, ее отлет не разобьет сердце Моуки?

Джуна взяла Моуки за руку. Он знал, что она снова думает о своих людях. Это Джуна прочла на его коже. Она отвернулась, пытаясь подавить в себе острое чувство вины. Но не может же она перестать тосковать о существах, принадлежащих к ее собственному виду! Это так же естественно, как естественна неотвязная нужда Моуки в общении со своим ситиком.

Он протянул руки шпорами вверх. Они слились. Джуна ощутила страх Моуки — острый, терзающий страх, он — ее тоску по таким же людям, как она сама. И ничто из того, что он умел, не могло утолить эту тоску; разве чуть-чуть. А она ответила на его страх всей любовью, которую испытывала к нему, но это не могло уменьшить его тревогу за то, что должно было произойти с ним в самом близком будущем. Слияние помогло установить неустойчивое равновесие, но до нужной им обоим гармонии было очень далеко.

Когда они подошли к дереву-деревне Лайнан, шел сильный дождь. Джуна натерла плечи, и они болели, несмотря на подложенные под лямки заплечного мешка подушечки из влажного мха. Она мечтала об одном — как сбросит его на пол в сухой и теплой комнате. Лалито вышла из дупла, как только они стали спускаться к чашеобразной развилке ветвей колоссального ствола дерева на.

— Вы быстро прибыли. Я ведь послала весть о появлении новых существ только вчера. Они пришли два дня назад. Остановились на большом плавающем острове в некотором удалении от берега.

— Они прилетели рано. Я ждала их только через год, — сказала Джуна. В ней бурлила невообразимая смесь взаимоисключающих эмоций. Ей хотелось бросить мешок и мчаться по деревьям туда — на встречу со своими людьми, но одновременно она жаждала схватить на руки Моуки, бежать с ним в горы и прятаться там до тех пор, пока земляне не уберутся отсюда. Джуна вспомнила о своей нечеловеческой коже, о голом черепе, об измененном теле, и ей вдруг стало страшно. Что подумают люди, когда увидят ее такой? И еще важнее — что ей сделать, чтобы установить гармонию между своим народом и народом тенду? Она так беспокоилась о Моуки, о завершении своих докладов и полевого дневника, что даже не думала о том, что же она будет делать, когда люди вернутся! А теперь она не готова к этому! Ах, если б еще хоть немножко времени!

Моуки тронул ее за руку. Она наклонилась, чтобы обнять его, и незваные слезы тут же выступили у нее на глазах. Она так долго ждала этого дня. А теперь ей хотелось стрелку часов повернуть вспять. Она не была готова. И Моуки — тоже.

— Нам надо отдохнуть и поговорить, прежде чем отправляться на встречу с новыми существами, — сказал Укатонен.

Их провели в свободную гостевую комнату. Джуна со вздохом облегчения сняла с себя ношу и села. Моуки занялся распаковкой груза и командовал тинками, которые вошли с охапками листьев для постелей и с корзинами еды. Он явно старался утопить свое горе в работе. Да, время предстоит трудное! Джуна встала и дотронулась до плеча своего бейми. Они автоматически слились. Оба эго соединились. Джуну затопили страх и тоска Моуки, а его — тоска Джуны и чувство вины перед ним. Их долго носило по океану боли, наполнявшей каждого, пока наконец они не вышли из контакта.

— Ох, Моуки, я…

— Не существует ничего, что могло бы изменить то, что уже произошло, — отозвался он печально. — Все было предопределено в то мгновение, когда ты решила спасти мою жизнь.

— Неужели же мне надо было бросить тебя умирать?

Моуки отвернулся.

— Нет. Да. Я… я не знаю.

Укатонен притронулся к плечам обоих.

— Нет смысла терзаться мыслями о том, правильны или неправильны были ваши решения. Вам обоим все равно предстоит жить с последствиями вашего выбора. У нас сейчас нет времени для сожалений и раздумий о прошлом. Твои люди здесь. Что нам делать?

— Пойдем и встретимся с ними. Будем говорить о тенду.

— Нам следует обсудить ущерб, нанесенный ими в прошлое пребывание в этих местах, — напомнила Анитонен.

Джуна кивнула и высветила сигнал согласия.

— Тогда нам следует взять с собой Лалито.

— Да. Но уже поздно. Мы устали. Лучше подождать до завтра, — предложил Укатонен.

— Да, пожалуй, так будет лучше. — Джуна чувствовала странное облегчение от того, что встреча с экспедицией отложена.

Укатонен погладил ее по колену.

— Мне неприятно, что я заставляю тебя ждать. Я же знаю, как ты стремишься увидеться со своим народом.

Джуна улыбнулась.

— Все в порядке, эк. Я хочу провести еще одну ночь с друзьями до того, когда придется вернуться к моему народу.

Это была тихая ночь, полная воспоминаний и смеха, перемешанного с печалью. Все четверо сливались, разделяя грусть друг друга. Укатонен и Анитонен вышли из контакта раньше, оставив Иирин наедине с Моуки, чья тоска была немного смягчена нежным спокойствием этой ночи. Наконец они достигли эмоционального равновесия и купались в слиянии, наслаждаясь разделенной гармонией.

База экспедиции стояла на якоре — огромная и такая чуждая этой маленькой тихой бухте. Это был большой плоский квадрат цвета тела осиротевшего бейми, накрытый прозрачным куполом. Джуна почувствовала боль в сердце, увидев этот совершенно случайно выбранный цвет корабля. Надо надеяться, что это не предзнаменование будущих бед.

Анитонен дотронулась до ее руки.

— Смотри, там ходят новые существа.

Джуна кивнула. На палубе работали несколько человек. Один из них, одетый в не полностью застегнутый скафандр высшей защиты, стоял на смотровой палубе, держа в руках что-то вроде бинокля. Ей, конечно, сначала следовало бы обратиться к ним по радио. Но радиомаяк находился на другой стороне залива, а Джуне хотелось поскорее покончить с этим делом.

— Я выйду на пляж и дам им знать, что я здесь. — Джуна тронула Моуки за руку. Их глаза встретились. — Я вернусь, — пообещала она.

Джуна спустилась с дерева и пошла по тропинке к краю утеса. Она встала там, где ее наверняка можно было видеть с базы, окрасилась в ярко-желтый и оранжевый цвета и подняла руки над головой. Зрелище, должно быть, с точки зрения тенду, наблюдавших с деревьев, было странноватое, но оно должно было обязательно привлечь внимание людей. И в самом деле, вахтенный взглянул в ее направлении, вздрогнул и приложил бинокль к глазам. Стекла бинокля поймали луч солнца и отбросили яркий «зайчик» прямо в глаза Джуне. Она снова замахала руками, а затем пошла извилистой тропой к пляжу. На смотровой палубе собралась уже целая толпа, тыкающая пальцами в ее сторону.

Джуна вышла на пляж и стала ждать, когда на базе спустят лодку. В нее сели два человека в защитных скафандрах. Они пристали к берегу метрах в ста пятидесяти от Джуны. Один из них вылез из врезавшейся в песок шлюпки, неся в руке компьютер, имевший вид белого гладкого шара. Люди из Комитета по связям с инопланетянами теоретически обосновали взгляд, будто такая форма кажется при контакте наименее угрожающей, так как не имеет острых углов.

Джуна хихикнула. Укатонен на прошлой неделе использовал камень именно такого размера и такой формы, чтобы проломить череп тиакану. Люди из КСИ хотели как лучше, но вот что получается, когда теория не проверена практикой.

Джуна кинула взгляд на деревья, чтобы убедиться, хорошо ли видно тенду все происходящее на берегу, и окрасилась в синий цвет, чтобы окончательно их успокоить. Человек тяжело топал по песку в своем мешковатом белом скафандре. Джуна опять улыбнулась, вспомнив тысячи часов, проведенных внутри этой дьявольской оболочки.

Он остановился в десяти метрах от Джуны, медленно положил компьютер на песок и встал, расставив руки в стороны и держа пальцы растопыренными.

Джуна сразу узнала эту позу и с трудом удержалась от смеха. Это была часть стандартного протокола КСИ, которому ее тоже обучали в экспедиции. Мужчина не узнавал Джуну. Она окинула себя взглядом, увидела удлиненные кисти рук и ступни, безволосую чужую кожу, скрывающую соски и пупок, и замерцала голубыми и синими тонами — беззвучный аналог хохота.

«Наверняка не узнала бы себя, окажись передо мной зеркало», — подумала она.

Человек стоял перед ней все в той же дурацкой позе наименьшей угрозы, похожий на большого грузного пингвина. Это уж было чересчур даже для нее. Она, будто колеблясь, сделала шаг вперед, рассматривая человека в защитном скафандре, как некое никогда не виданное чудо. В трех метрах от него она остановилась и села на песок. Сквозь пластиковое прозрачное забрало она видела его лицо в обрамлении всякого рода датчиков. Оно показалось ей знакомым, но имени этого человека она не знала.

Он разровнял песок перед собой, сел и выложил на песок сверкающий золотой шарик. Джуна покрылась рябью улыбки. Что подумали бы тенду об этой штуке, имевшей форму яйца ящерицы и цвет, как у тенду в момент нереста?

Джуна пододвинулась еще ближе, взяла шарик и разыграла целую сцену. Она рассматривала его, обнюхивала, трясла, чтобы узнать, нет ли чего внутри, терла о свою кожу и даже пыталась откусить кусочек. Затем положила его перед собой на песок.

— Я думаю, правильная редакция фразы будет «Доктор Ливингстон, если не ошибаюсь?»[2], — прокаркала она своим хриплым и грубым от долгого неупотребления голосом. — Я Джуна Саари. Что касается настоящих тенду, то они вон там — на деревьях, любуются вами.

— Мать твою! — воскликнул мужчина, отступая назад. Даже через прозрачное забрало было видно, насколько он ошеломлен. Последнее обстоятельство очень порадовало Джуну.

— Ну, такой ответ, кажется, не вошел ни в одну историческую книгу, — сказала Джуна.

— Извините меня, — произнес мужчина, приходя в себя. — Я — доктор Дэниел Бремен, научный руководитель экспедиции на «Юнити Дау Мару». Очень рад с вами познакомиться.

— Неудивительно, что ваше лицо показалось мне знакомым! Я же видела ваши передачи по трехмерному телевидению.

— Рад, что они вам понравились. Всегда приятно встретить поклонника в забытых Господом Богом местах.

Если говорить откровенно, то Джуне его передачи совсем не нравились. Они были поверхностны, упрощенно толковали весьма сложные проблемы, а взгляды противников просто игнорировали. Но сообщать ему об этом она, разумеется, не собиралась. Ей с ним предстоит работать, наводить мосты между людьми и тенду. Однако любопытно все-таки, как эта телевизионная звезда пробилась к научному руководству экспедицией?

— До того, как я сделал сериал «Вселенная» для общеобразовательной сети, я был главой исследовательского отдела в Департаменте Контакта с инопланетянами при УКЛА, — сказал он, как бы предвосхищая ее вопрос. — Исследовательское управление сочло, что мой статус «телевизионной звезды» поможет сделать освещение этого полета более доступным для широкой общественности.

В сказанном был смысл. Исследовательскому управлению хронически не хватало средств. Им понадобился кто-то, кто сможет выжать из этого исторического события все, что можно.

— Я не ожидала, что экспедиция так быстро доберется сюда, — заметила Джуна.

— Тенду — грандиозное открытие. Они, можно сказать, обладают сказочной кладовой экологических сокровищ. Некоторые из здешних белковых веществ и сложных органических молекул открывают нам новые горизонты в медицинских и химических исследованиях. Уже сейчас мы получили два мощных антибиотика, весьма эффективных для борьбы со считавшимися неизлечимыми болезнями, а также новое обезболивающее, которое эффективнее морфия, но не вызывает привыкания. И все это из материалов, привезенных первой экспедицией. Ну а кроме того — вы сами.

— Я? — воскликнула Джуна, сразу насторожившись.

— Вы единственный человек в мире, который выдержал длительное пребывание на планете с чужой органической жизнью. Если мы узнаем, как вам это удалось, то, может, откроем дорогу к колонизации новых миров. Лучшие медики дерутся за право обследовать вас и изучать.

— В это я могу поверить, — сухо отозвалась Джуна. Она ужаснулась перспективе стать объектом медицинских исследований.

— После того как мы вступим в контакт с туземцами, мы вернемся на базу для вашего доклада опроса. Если б знал, что встречу на берегу вас, то привел бы сюда всю аналитическую группу. Но думаю, они сейчас с нетерпением ждут вас на борту. Им не терпится поговорить с вами.

Джуна удивилась, почему аналитическая группа в любом случае не явилась вместе с Бременом. Неужели он так охотно пользуется привилегиями своего положения? Если так и есть, то она все равно рада, что он тут один. Сейчас она совершенно не готова к интенсивному допросу.

— А нельзя ли мне до опроса сначала поесть и принять горячую ванну? Уже четыре с половиной года, как я не видела ни человеческой еды, ни ванны.

— Я поговорю с командиром базы и попрошу приготовить все, что вы хотите. Но сначала не могли бы вы показать мне инопланетян? — спросил он с любопытством.

— Конечно, доктор Бремен. Вот сюда, пожалуйста.

Прохладный сумрак джунглей казался особенно приятным после долгого сидения на ярком солнце.

— Подождите тут. Я пойду и позову тенду, — сказала Джуна и, повернувшись, стала взбираться на дерево. Бремен в удивлении смотрел ей вслед. Укатонен, Анитонен и Лалито встретили ее на среднем ярусе леса. Моуки нерешительно шел за ними, его кожа была серой от горя.

— Ну? — спросила Анитонен.

— Они послали только одного человека. Его зовут доктор Бремен. Он хочет познакомиться с вами. Затем мне придется отправиться с ним на тот большой плот, чтобы поговорить с другими людьми.

Они спустились к дереву, возле которого их ждал Бремен.

— Вы лазаете по деревьям как обезьяна, доктор Саари, — сказал он.

— Последние четыре года я живу на деревьях. Так что практики у меня хватало. Это Укатонен и Анитонен. Оба энкары. Вы читали о них в моих докладах, я полагаю.

Доктор Бремен кивнул.

— Это Лалито — главная старейшина деревни Лайнан.

Доктор Бремен нахмурился.

— Да, я читал о том, как плохо она относилась к вам, когда вы оказались в ее деревне.

— Это было давно, — успокоила его Джуна. — С тех пор мои отношения с деревней значительно улучшились.

— Пожалуйста, переведите им, — сказал Бремен. — Я принес пожелания мира от всего человечества вашему народу. Я надеюсь, наши народы будут совместно расти и процветать. Благодарим вас также за заботу о докторе Саари.

Джуна перевела эти слова на язык кожи тенду. Она сделала символы такими крупными и яркими, чтобы любой из находившихся в укрытии туземцев, наблюдавших за переговорами, мог прочесть то, что она говорила.

Анитонен выступила вперед и совсем по-человечески пожала Бремену руку.

— Приветствуем вас, доктор Бремен, — написала она на стандартном языке. — Мы ожидаем переговоров с вашими людьми.

Брови Бремена под шлемом полезли на лоб.

— И Анитонен, и Укатонен довольно свободно владеют письменным стандартным языком, — пояснила Джуна. — Я думаю, во время наших переговоров это пригодится.

Моуки проскользнул между двумя энкарами и обвил руками ее бедра. Джуне показалось, что на лице Бремена отразилось что-то вроде шока, но это выражение быстро исчезло.

— А это Моуки, мой бейми, — написала она на стандартном языке. — Он тоже понимает письменный стандартный.

— Ваш приемный ребенок? — сказал Бремен, тщательно стараясь ничего не выразить на своем лице.

— Да, — сказала Джуна. — Я спасла ему жизнь.

— Я знаю это из вашего дневника. В высшей степени трогательно. Хотя и полностью противоречит Протоколу Контакта.

Джуна пожала плечами.

— Уверена, что Моуки будет очень важным звеном в переговорах. Он уже сейчас лучше всех других тенду говорит на стандартном языке.

Укатонен коснулся ее плеча.

— Нам следует назначить точное время начала переговоров, — сказал он на языке тенду. — Лайнан уже давно ожидает компенсации. Они ведь вошли в большие долги другим деревням, которые помогали им исправить вред, нанесенный твоим народом.

— Может, мы сумеем сделать это завтра. Тогда я смогу сегодня встретиться с другими людьми и поговорить с ними, — ответила Джуна на языке кожи.

— О чем вы говорите? — спросил Бремен. — Я понимаю язык тенду очень плохо.

— Укатонен хочет назначить время переговоров о компенсации Лайнану за ущерб, нанесенный их лесу. Я предложила начать предварительные переговоры завтра. Это даст мне время для доклада.

Бремен радировал на корабль и получил согласие на предварительные переговоры.

— Отлично. В какое время?

Договорились встретиться на утесе ровно в полдень. Наступило время прощания.

Моуки смотрел на Джуну с мольбой. Она обняла его.

— Увидимся завтра, — успокаивала она бейми. — Иди с Укатоненом и будь хорошим.

Моуки кивнул и протянул руки для аллу-а. Джуна, сердце которой разрывалось, взглянула на доктора Бремена. Она была уверена, что многие из работников экспедиции считают ее «отуземившейся». Слияние с Моуки только утвердит их в этом мнении.

Джуна села на корточки рядом с Моуки так, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

— Моуки, сейчас не время для аллу-а. Я постараюсь слиться с тобой завтра вечером. А пока войди в слияние с Укатоненом. Он ведь будет твоим ситиком, когда я уеду. Тебе следует начать привыкать к этому уже сейчас.

Моуки покачал головой и высветил символ отрицания.

— Нет! Ты мой ситик, — настаивал он.

— Ох, Моуки, — Джуна прижалась лбом к его лбу и вздохнула. — Мы же давно знали, что этот день когда-нибудь наступит. Мне ужасно жаль, но иначе ведь и быть не могло. — Она потрепала его по плечу и встала. Ее кожа стала темно-серой от печали и сердечной муки.

Она взглянула на Укатонена. Он положил руку на плечо Моуки.

— Время идти, — сказал он мягко.

— Было приятно встретиться, доктор Бремен, — сказал Укатонен на стандартном языке.

Моуки неохотно последовал за Укатоненом. Он бросил Джуне долгий умоляющий взгляд, а затем скрылся в гуще ветвей вместе с энкаром. Джуна долго смотрела вслед тенду, ей страшно хотелось кинуться за ними… но ведь должен же кто-то наводить мосты через пропасть, разделяющую тенду и людей. И тут она вдруг поняла, что значит быть энкаром, который стоит особняком от всех. Да, все будет очень не просто!

Джуна взглянула на доктора Бремена. Он ответил ей удивленным взглядом. Она вытерла слезы и без всякого основания разозлилась на него за черствость и непонимание.

— Пошли, — бросила она и повела его к берегу.

— Доктор Саари, камбуз хочет узнать, какой завтрак вы предпочитаете. Да, и шеф-повар говорит, что у нас есть два ящика «шато ad astra»[3].

Джуна от неожиданности споткнулась. Это вино ее отца. Они каким-то образом достали вино с виноградников ее отца.

— А нет ли у него бутылки «24 шардоне»?

— Она говорит, что есть шесть бутылок в одном из ящиков.

От счастья сердце Джуны затрепетало, как крылья взлетевшей морской птицы. Весь урожай «24 шардоне» составил 25 ящиков, он был разлит в бутылки в азотной атмосфере, выдержан до совершенства и заложен в специальный погреб, предназначенный лишь для семейного потребления. Каким-то образом отец доставил на борт два ящика из своих личных запасов.

— А что порекомендует шеф к шардоне? — спросила Джуна.

— У нее есть королевский лосось с Медной реки. Он мгновенной заморозки, и шеф считает его специально созданным для того, чтобы быть съеденным с таким вином.

— Поблагодарите за меня шефа, — сказала Джуна таким тоном, будто ежедневно заказывала подобные ужины. Ей с трудом удалось подавить истерический смешок. Нет, это уж явный перебор — гурманский ужин с вином ее отца, горячая ванна и чистое постельное белье. Совсем как во сне. Нереально.

— Ваш повар, по-моему, совершенно не похож на обычных экспедиционных кухарей, — заметила она.

— Команда уверяет, что она никогда еще не кормилась так хорошо во время полета, — ответил Бремен. — Эта повариха пошла в полет вольнонаемной. Ее рекомендации были великолепны, так что я согласился взять ее. Знаете, это удивительно содействовало подъему морального уровня на корабле. — Он рассмеялся. — Наш корабль-матка — «Кайво Мару» — прямо-таки требует отправить ее обратно на корабль, но научная группа, пожалуй, линчует меня, если я подчинюсь этим требованиям.

Они подошли к шлюпке.

— Поздравляю вас с возвращением, доктор Саари, — сказала женщина-моторист. Она вылезла из шлюпки и крепко пожала Джуне руку.

— Спасибо, — ответила та. Это было первым прикосновением к человеку за последние четыре с половиной года, а заняло оно всего лишь несколько секунд.

Бремен представил ей женщину.

— Доктор Саари, это доктор Гуральник, одна из ведущих ксеноботаников экспедиции.

— Рада познакомиться, — сказала Джуна. Гуральник была высокой худощавой женщиной с зелеными глазами. Сквозь прозрачное стекло скафандра виднелись снежно-белые седые волосы. Двигалась она с удивительным изяществом, несмотря на мешковатый скафандр.

Джуна заметила несколько пластиковых пакетов для образцов на дне лодки и улыбнулась.

— А вы даром времени не теряете, как я вижу, — сказала она.

Гуральник покраснела.

— Да так, разная мелочь, подобрала на берегу. Надеюсь, тенду не станут возражать?

Джуна покачала головой.

— Нет, без этого они обойдутся. Только не трогайте ни одного живого растения и животного в лесу, пока мы не договоримся с жителями деревни о том, что можно, а что нельзя собирать в качестве образцов. Позже мы с вами просмотрим все ваши находки и я по мере сил попробую помочь вам в их определении.

— Это было бы великолепно, — ответила Гуральник. — Я буду вам очень признательна, доктор Саари.

— Пожалуйста, зовите меня Джуной.

— Только если вы будете называть меня Кэй.

— Пора двигаться. Нас ждут на базе, — сказал доктор Бремен.

Джуна влезла в очень маленькое, но остойчивое суденышко. Кэй оттолкнула его от берега, вскочила в шлюпку и завела почти бесшумно работающий на водородном топливе мотор.

Джуна, когда они отплыли, еще раз окинула взглядом джунгли. Она окрасилась в успокоительный темно-синий цвет и подняла руку, посылая привет тенду. Ей даже показалось, что она различает ответное мерцание. Пляж уже почти не был виден. Джуне вспомнился последний взгляд Моуки, брошенный, когда он вслед за Укатоненом поднимался на дерево. Во взгляде читался упрек.

Она отвернулась. Тело было окрашено в темно-серый цвет. «О Моуки», — подумала она. Кто-то коснулся ее плеча. Это была затянутая в пластиковую перчатку рука Гуральник. Жест показался Джуне очень похожим на жест тенду.

— Вы опечалены чем-то? — спросила с жалостью Кэй.

Джуна кивнула, но ответить ничего не смогла.

— А не могли бы вы… — Кэй явно чувствовала неловкость. — Не могли бы вы сказать что-нибудь на языке тенду?

Джуна села и воспроизвела кантату про птиц из кворбирри о духах животных. Визуальные абсурдистские рифмы были одним из самых прекрасных отрывков на языке тенду, какие ей приходилось видеть.

— Это изумительно, — сказала Кэй, когда Джуна кончила. — А о чем вы говорили?

— Это список видов птиц из представления тенду, которые тут называют кворбирри.

— Я хотел бы как-нибудь записать это, — пробормотал доктор Бремен.

Джуна пожала плечами.

— Вам бы посмотреть, как это исполняет Наратонен. Он один из лучших художников тенду. Думаю, будет нетрудно получить разрешение на то, чтобы снять фильм о нем. Наратонен вечно брал у меня компьютер, чтобы просматривать мои записи кворбирри, так что он отчасти знаком с идеей киносъемки.

— Вы давали одному из туземцев свой компьютер? — спросил, нахмурившись, доктор Бремен. — Это серьезное нарушение Протокола Контакта.

— Доктор Бремен, у меня был выбор, — ответила Джуна, с трудом подавляя внезапную вспышку раздражения. — Я могла или повиноваться букве Протокола, или умереть. Я выбрала жизнь. В моем положении руководствоваться правилами Контакта было просто невозможно.

— Этот Протокол — результат десятилетий тщательных исследований и осмысления их результатов.

— Он создан на основе нашего опыта общения с савакиранцами, доктор. Тенду не похожи на них. Они гораздо более развиты и предприимчивы. Протокол в том виде, как он написан, здесь не годится.

— Мы почти уже дома, — сказала Кэй, коснувшись колена Джуны.

Кэй замедлила ход шлюпки, когда они въехали в огромную тень, отбрасываемую плавучей базой экспедиции. Лодка свернула в плавучий док. Джуна выпрыгнула из нее на палубу дока и протянула руку за швартовом. Бремен кинул ей конец. Джуна обвязала его вокруг дюрапластового кнехта, а затем управилась и с кормовым швартовом.

Бремен вступил на палубу дока.

— Вот это был прыжок! — сказал он.

— В самом деле? — отозвалась Джуна.

— Мы были еще в двух метрах от дока, лодка еще не остановилась, да и волнение на море было немалое.

Джуна оценивающе поглядела с дока на шлюпку. Она ведь даже не думала, что делает. Расстояние было в пределах ее возможностей, вот она и прыгнула.

— Большую часть времени мне пришлось проводить на высоте метров тридцати от земли, прыгая с дерева на дерево. Каждый день я делала прыжки потруднее этого, — ответила она. — А куда денешься, не отставать же.

— И вы не боялись? — спросила Кэй.

— Сначала — да, а потом привыкла. Да и выбора у меня не было. А кроме того… — Она протянула им ладонь так, что они увидели шероховатую внутреннюю поверхность ладони и сильно удлиненные пальцы. — Тенду модифицировали меня, чтобы удобнее было хвататься за ветки. — Она согнула лишенные ногтей пальцы, и из подушечек вылезли крепкие когти. Бремен побледнел и попятился. Кэй, наоборот, шагнула вперед, чтобы рассмотреть хорошенько.

— Нам следует поторапливаться. Нас давно ждут наверху, — заметил Бремен.

Кэй взяла со дна лодки еще несколько запечатанных пакетов с образцами.

— Вы не поможете их отнести, Джуна?

Джуна наклонилась, чтобы взять пакеты.

— Будьте осторожны с Бременом, — еле слышным шепотом произнесла ботаник. — Он пользуется здесь очень большим влиянием.

Джуна кивнула, но по привычке промерцала, что поняла.

— Спасибо, Кэй, — шепнула она, беря пакеты под мышку. — После вас, доктор Бремен, — сказала она, когда они подошли к концу дока, где звезда трехмерного телевидения в нетерпении ожидал их.

Они стали подниматься по длинному и крутому трапу, ведущему из дока на среднюю палубу. Множество людей притискивали носы к внутренней поверхности купола и вывертывали шеи, стараясь получше разглядеть Джуну. И тут она вдруг поняла, что стоит перед ними совершенно голая. Ее кожа от стыда тут же приобрела глубокий коричневый тон, и она заколебалась — идти ли ей дальше.

Доктор Бремен весело помахал зрителям и, оглянувшись, выжидающе уставился на Джуну. Ей с трудом удалось выжать из себя жест, который при желании можно было счесть приветственным. Толпа встречающих, видимо, взревела от восторга, но пластиковые стенки купола были звуконепроницаемы.

— Я не ожидала такого множества народа, — сказала Джуна, когда доктор Бремен снова стал подыматься по трапу.

— Это большая исследовательская группа, самая большая из всех, когда-либо посылавшихся Исследовательским управлением, — ответила ей Кэй. — Почти все специалисты из Контакта, у которых были знакомства наверху, теперь находятся здесь. Тут обосновалась целая группа медиков, единственная задача которых — изучать вас лично. Но самое удивительное заключается в том, что тут все-таки нашлось местечко и для нескольких биологов, зоологов и ботаников. Впрочем, здесь и политиков хватает. Я бы на вашем месте это учла.

— Спасибо, Кэй, — пробормотала Джуна, и в самом деле очень признательная за информацию. Теперь она очень сожалела, что так мало думала о том, как ей надо будет вести себя, когда экспедиция вернется.

Кэй пожала плечами. Движение было почти незаметно по причине скафандра.

— C'est rien…[4] Верните мне образцы. Я просто подумала, что вас надо предупредить, прежде чем вы будете брошены в клетку со львами.

Они достигли верха трапа. Там, у входа в воздушный шлюз, стоял доктор Бремен.

— Я должен вас провести через всю процедуру дезинфекции, доктор Саари, — сказал он, открывая дверь шлюза. Джуна вошла внутрь. Она бросила прощальный взгляд на холмистый зеленый берег и почувствовала приступ тоски. Бремен с глухим стуком закрыл тяжелую дверь, возведя заслон между нею и этим прекрасным и чужим миром. Джуна на мгновение закрыла глаза и сделала глубокий вдох, заново знакомясь с запахами краски, пластика и металла. Итак, она снова среди своих!

Когда она снова открыла глаза, перед ней стоял Бремен, держа в руках новенький с иголочки скафандр, еще в промышленной упаковке.

— Боюсь, вам придется носить этот скафандр все время, пока вы находитесь в карантине.

— Понятно.

Джуна взяла защитный скафандр. Ее влажные пальцы липли к пластику. Почему-то вдруг стало грустно и больно. Она когтем разорвала пакет и вытащила скафандр. Он был ее размера, но перчатки и сапоги не годились для ее удлиненных кистей рук и ступней. Кэй помогла ей соорудить временные «чехлы» из пластиковых мешочков для сбора образцов и укрепила их клейкой лентой.

Бремен вступил под дезинфекционный душ, обмывший его скафандр, и прошел в следующую шлюзовую камеру. Джуна следовала за ним через целую серию душей и сушилок, назначение которых — уничтожить малейшую пылинку того мира, который лежал снаружи. Она чувствовала себя крайне глупо, проходя эти процедуры в своем скафандре, но понимала их необходимость. Бремен ждал ее у лифта, который должен был поднять их на верхнюю палубу. Он был идеально причесан и приглажен и готов для киносъемки. На Джуну это произвело сильное впечатление: она-то всегда выходила из дезинфекции, имея вид утонувшей мыши.

— Готовы? — спросил он. — Ребята из Трехмерного ждут нас.

Это великая минута. И тут она впервые порадовалась, что на ней скафандр. Он защитит ее от холодных механических глаз телевизионных камер.

— А Кэй мы не подождем?

Бремен отрицательно качнул головой.

— Ей предстоит много работы с образцами. Это займет у нее немало времени.

Бремен нажал на кнопку, и дверь лифта отворилась. Он сделал театральный жест, приглашая Джуну пройти вперед, и вошел следом за ней в кабину. Напряженность Джуны росла по мере медленного подъема. К тому времени, когда лифт остановился, Джуна чувствовала себя так, будто только скафандр высшей защиты удерживает ее от взрыва. Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза и занялась самонастройкой, используя навыки, полученные от тенду. Потом сделала выдох, удалив вместе с ним напряженность, после чего открыла глаза. Бремен придерживал дверь лифта, чтобы она вышла первой.

Джуна сделала шаг из кабины, стараясь подавить новую волну возбуждения. Доктор Бремен взял ее за руку и вывел сквозь открытую дверь прямо к пылающей энтузиазмом толпе. При ее появлении раздались восторженные приветственные крики.

Бремен вывел ее на балкон, нависающий над главной палубой, и вручил микрофон. Несколько мгновений Джуна с удивлением рассматривала его, а затем пристегнула к скафандру. Она плакала, из носа у нее текло, а вытереть его она не могла. Заработал вентилятор по разгону тумана, обдувая ее прозрачное забрало. Джуна захлюпала носом и пришла в полное расстройство, услышав, как громко прозвучало это хлюпанье снаружи.

— Спасибо вам всем, я… — Она замолчала, не находя слов. — Я такой встречи не ожидала. Так прекрасно опять оказаться среди своих…

— Расскажите нам о тенду! — завопил кто-то из толпы.

— Каково там — снаружи — без скафандра?

И тут хлынула лавина вопросов. Джуна поглядела вниз на это скопище лиц и внезапно ощутила волну паники перед этим множеством людей. Она бросила доктору Бремену умоляющий взгляд. Он шагнул вперед, подняв обе руки.

— Доктор Саари только что взошла на борт. Дайте ей время, и она ответит на все ваши вопросы. Мы обещали ей хороший завтрак и горячий душ. Ни того, ни другого она не видела четыре с половиной года. Я больше не могу задерживать ее. А пока я предлагаю вам посылать свои вопросы по системе внутренней связи. Когда доктор Саари будет опрошена, мы организуем специальный форум, в котором все смогут принять участие.

Джуна отцепила микрофон и отдала его Бремену. Он провел ее через другую дверь, где их ждала группа людей в не полностью загерметизированных скафандрах. Стройный элегантный евразиец со снежной шевелюрой вышел вперед. Глаза Джуны широко раскрылись, когда она узнала его. Это был доктор Ву — глава исследовательской группы на Савакире. Она поразилась, что он все еще жив, а еще больше тому, что человек в его возрасте прошел медицинскую проверку и попал в экспедицию.

— Благодарю вас, доктор Бремен, — сказал он. — Я — доктор Пол Ву, глава группы Контакта с инопланетянами, а все остальные — члены аналитической группы.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, доктор Ву, — ответила Джуна. — Я много слышала о вашей работе с савакиранцами. — Она потянулась, чтобы пожать ему руку, но вспомнила, что ее кисти засунуты в мешки для образцов, и смутилась.

Он улыбнулся и поклонился — жест, показавшийся архаичным и стилизованным, но одновременно и формальным, и теплым.

— Я тоже рад чести познакомиться с вами, доктор Саари. Мы собирались встретиться с вами еще на берегу всей нашей группой, но доктор Бремен опередил нас.

Джуна кивнула.

— Благодарю вас, доктор Ву. Прекрасно вернуться домой.

Он обернулся, чтобы представить ей других членов аналитической группы. Глаза Джуны полезли на лоб, когда она узнала Антонио Майату. Он был начальником отдела исследований в ее самой первой экспедиции и очень сильно помог ей в приобретении полевых навыков.

— Тонио! Как я рада вас видеть! — почти закричала Джуна, положив ему руки на плечи. — Сколько же мы не виделись? Лет шесть? Или семь?

— Семь, — подтвердил он. — Очень долго. Я видел твой дневник. Отличная работа.

Джуна засмеялась.

— У меня был хороший учитель!

Тонио в той первой экспедиции взял ее в ежовые рукавицы и обучил почти всему, что она сейчас знает о работе в поле.

— Спасибо, — сказал он. — А ты была отличной ученицей. Мне хотелось бы узнать о твоей жизни здесь во всех подробностях, если у тебя найдется время.

— Конечно, Тонио, это будет так здорово!

— Аналитическая группа встретится с вами в 17:00 по корабельному времени. Это примерно через четыре часа, — вмешался доктор Ву, заметив некоторую растерянность Джуны. Она не знала, который сейчас час. — Прежде чем начнется опрос, вам следует пройти медицинский осмотр.

Он оставил ее на попечение медиков, которые тут же увели Джуну в карантинное отделение. Они провели ее туда через воздушный шлюз, сообщили, что теперь она будет тут жить, вручили сосуд для сбора мочи и потребовали тут же выдать им материал для анализа.

Джуна оглядела свою комнату. Это была больничная палата, чистая и стерильная, с твердым, удобным для дезинфекции покрытием. Был тут и крошечный туалет с душем. Джуна вздохнула с сожалением — с настоящей ванной придется подождать.

Джуна надела больничный халат, который уже ожидал ее. Откинула покрывало на постели и провела ладонью по чистому белью. Настоящая постель! Сегодня отправиться спать будет величайшим наслаждением! Потом она взяла сосуд для мочи и отправилась в туалет. Послушно помочилась в сосуд, затем спустила воду — просто ради удовольствия посмотреть, как работает сливной бачок.

Когда она вышла из туалета, врачи уже дожидались ее. Они забрали мочу, удовлетворенно кивая головами.

— А это и есть аллу, о которых вы писали так много? — спросил один из них, пробуя шпору на ощупь. Джуна поморщилась и отвела его руку.

— Да, это они, доктор, но, пожалуйста, будьте осторожны — они очень чувствительны.

— Можете показать нам, как они функционируют? — спросил тот же врач.

— Конечно, — ответила она.

С подносика с медицинскими инструментами Джуна взяла скальпель и сделала длинный разрез на тыльной стороне руки.

От неожиданности у врачей и сестер перехватило дыхание, и они бросились к ней.

— Спокойней! — прикрикнула она, протягивая к ним раненую руку. Кровь, лившаяся сначала ручьем и стекавшая каплями на пол, вдруг потекла медленнее, а потом и совсем остановилась. Один из врачей успел схватить чашку Петри и собрать немного крови для анализа. Джуна соединила края раны и почувствовала, как они срастаются.

— Доктор, будьте добры, смойте с моей руки кровь.

Он повиновался. Все, что осталось от раны, была тонкая белая линия. Врачи столпились, чтобы рассмотреть залеченную рану.

— Я прочел все, что вы писали об этих шпорах, — заметил один из них, — но видеть, как они работают, — дело совсем другое.

Полюбовавшись зажившей раной, врачи занялись дотошным и утомительным физическим осмотром. Они взяли образцы всего — кожи, крови, фекалий, слюны, мазки из влагалища, пункции костного мозга, биопсию ткани в месте контакта ее кожи с кожей, наращенной туземцами, — снаружи и изнутри. Все это показалось Джуне изнурительным и даже унизительным, а расход энергии на заживление нанесенных ей повреждений просто истощил ее.

В животе Джуны бурчало. Она была голодна, а дело шло к вечеру.

— Неужели вы еще не кончили с анализами? — спросила она. — Доктор Бремен обещал мне горячую трапезу и горячую ванну. Я долго была лишена и того, и другого. Кроме того, залечивание этой раны потребовало от меня больших энергетических затрат. Мне нужно поесть, чтобы компенсировать их.

— Все остальные анализы мы возьмем позже, — согласились врачи.

— Благодарю вас, — вздохнула она с облегчением, окрашиваясь в цвет лаванды.

Один из врачей подошел к телефону и что-то произнес.

— Я сообщил камбузу, что вы готовы ужинать, — сказал он, вешая трубку. — Повар говорит, что ваш ужин будет готов через полчаса.

— А когда кончится мой карантин? — спросила Джуна.

— Это зависит от результатов анализов. Надеемся, скоро.

Врачи забрали свои инструменты и материалы для анализов и вышли, оставив Джуну одну. Она чувствовала себя невероятно одинокой, и ей было жутко неуютно в этой стерильной и пустой комнате. А тенду были так далеко…

— Так, — сказала она пустоте. — Таким вот образом.

В углу комнаты послышалось какое-то шебуршение. Это была белая мышь в проволочной клетке. Джуна смотрела, как та крутится в своем колесе. Колесо вертелось, тихонько потрескивая. Джуна улыбнулась. Теперь она была не одна.

Она притронулась к прутьям клетки и что-то ласково прошептала мышке. Она очень надеялась, что та благополучно перенесет карантин. Ведь мышь была тут только затем, чтобы проверить, не является ли присутствие Джуны смертельно опасным для других существ.

Джуна долго и со вкусом принимала душ. Он был восхитителен — такой горячий, какой она только могла выдержать. К сожалению, мыло жгло ее чувствительную «туземную» кожу, так что пришлось ограничиться тем, чтобы отскрести грязь просто мочалкой. Вытершись насухо, она надела новую чистую одежду. Нет, все-таки как хорошо вернуться, подумала она, улыбаясь. Все, что ей сейчас нужно, это хороший плотный ужин, а уж тогда она будет готова ко всем другим процедурам. И как будто в ответ на ее желание, раздалось деликатное жужжание. Когда над дверью зажглась зеленая лампочка, Джуна открыла ее. Внутри воздушного шлюза стояла тележка с накрытым салфеткой подносом на ней. Джуна вкатила тележку в комнату, поставила поднос на стол, села и сняла салфетку.

Ужин был сервирован на белоснежном столовом белье и отличном фарфоре. Филе лосося, от которого еще шел пар, под укропом и сметанным соусом, в сопровождении свежих оранжевых лисичек, маринованной мелкой моркови и шпината, сервированных в японском стиле — в виде туго скатанных рулончиков, разрезанных на тонкие ломтики. Все самое любимое. Глаза Джуны увлажнились.

Лосось был объедение. Джуна зажмурилась, наслаждаясь его тонким ароматом. Затем потянулась за бутылкой вина, завернутой в салфетку, чтобы она не скатилась с подноса. Когда Джуна сняла салфетку, оттуда выпала записка. Джуна схватила ее.

Там стояло: «С возвращением. Я не могла пропустить этот полет, а потому записалась на него коком. Будешь возле камбуза, заходи. У меня есть новости о семье. Алисон».

Слезы опять обожгли глаза, мешая разглядеть знакомый почерк. Алисон здесь! Конечно же, это она протащила на корабль отцовское вино!

Джуна взяла бутылку шардоне и прочла знакомую этикетку. И тут же увидела крепкую мозолистую руку отца, показывающего, как и где надо обрезать лозы, услышала его спокойный голос, раскрывающий перед ней тайны виноградарства.

Она откупорила бутылку и налила стакан отцовского вина. Оно имело тот же резковатый и чистый вкус, который так крепко запомнился ей, но теперь она ощутила еще и множество других тончайших оттенков букета, которых раньше не замечала. Она сделала еще глоток, вспоминая виноградники, начинавшиеся прямо за крошечным, тщательно распланированным хозяйственным двором. Ни единого дюйма свободной от винограда земли. Даже столбы крыльца и те оплетены виноградной лозой. Она вспомнила и отца, сидящего на своей любимой качалке с камышовым сиденьем, — с копной снежно-белых волос, с кожей, загорелой докрасна от многих лет, проведенных на солнце. Теперь ему почти девяносто, что давало повод для беспокойства: увидит ли она его по возвращении живым? Будем надеяться, что новости у Алисон хорошие.

В животе громко заурчало. Она со смехом сморгнула слезу. Ее дивный ужин остывает. Джуна схватила вилку и начала есть. Окончив, подвезла тележку к двери, открыла ее, втолкнула тележку в шлюз и включила дезинфекционный цикл для неживой материи. У нее есть еще пятнадцать минут до встречи с аналитической группой.

Потом подошла к клетке и посмотрела на мышь. Та пытливо уставилась на Джуну. Выглядела мышь вполне здоровой и шустрой — признак, безусловно, хороший. Обычно подопытные животные умирают через несколько часов после соприкосновения со здешней атмосферой. Если мышь будет жива и завтра, можно будет попытаться взять ее в руки.

Телефон на стене тихонько звякнул. Джуна подняла трубку с улыбкой. Годы она уже не говорила по телефону.

— Алло? Доктор Саари? Говорит доктор Ву. Хотел поинтересоваться, готовы ли вы к опросу?

— Как только влезу в свой скафандр, сэр.

— Отлично. Я приду минут через десять, чтобы проводить вас.

— Благодарю вас, сэр. Я буду готова.

Джуна натянула скафандр и прошла через цикл дезинфекционных процедур. Затем попыталась открыть шлюз и выйти наружу, но дверь команде не повиновалась. Она уже начала паниковать, когда вентиляторы включились, и дверь отворилась. За ней стоял доктор Ву.

— Извините, что задержала вас, доктор Ву. Не могла включить шлюз. Придется известить медиков, что он барахлит.

— Но вы же в карантине, доктор Саари. Боюсь, что шлюз вам подчиняться не будет.

— О! — воскликнула Джуна. Она опустила глаза, чувствуя себя очень глупо. Возбужденная встречей с людьми, она совсем забыла про карантинные правила экспедиции. — А когда же меня выпустят из карантина?

— Боюсь, это потребует времени. Нам нужны неопровержимые доказательства, что вы не представляете опасности для других.

— Понятно. — Джуна с трудом проглотила что-то. Горло перехватила спазма. Предосторожности, конечно, разумные. Она понимала необходимость предосторожностей, но почему-то казалось обидным, что их навязывают ей после всего того, что ей пришлось вынести. — Но если я буду заниматься своей работой, мне потребуется доступ во все помещения корабля, — сказала она.

— Пожалуйста, доктор Саари, давайте обсудим все это при опросе. Вполне возможно, нам удастся выработать нечто вроде компромисса.

— Хорошо, доктор Ву.

Заседание происходило в обычной комнате для проведения конференций, с чисто спартанской функциональной обстановкой и с огромным столом из металлопласта. Большинство заведующих отделами уже присутствовали. Джуна узнала офицера по проблемам морали Мей Мей Чанг, сидевшую рядом с доктором Ву; сердце Джуны упало. Чанг встала и протянула руку Джуне.

— Добрый день, доктор Саари. Вы меня помните?

— Конечно, я помню вас, офицер Чанг. И рада, что мы снова увиделись, — с легкостью солгала Джуна, протягивая руку Чанг.

— Поздравляю вас с возвращением в экспедицию, доктор Саари, — сказала Чанг.

Джуна оглядела стол. Она знала Бремена, Майату, Ву и доктора Бейхера — главу группы медиков, который только что осматривал ее. Остальные были ей неизвестны. Капитан корабля тоже присутствовала — худенькая женщина с короткими волосами цвета соли с перцем, одетая в черный, с серебряным шитьем мундир Космической Службы.

Когда последний стул был занят, доктор Ву встал.

— Благодарю всех присутствующих за то, что они нашли возможность прийти сюда. Мы собрались, чтобы выслушать ваш доклад, доктор Саари. Но прежде чем мы начнем, я хотел бы познакомить вас с некоторыми лицами, которых вы еще не встречали. Капитан Эдисон (капитан наклонила голову); доктор Агелоу — глава отдела психологии (худой маленький человечек с растрепанной бородкой кивнул Джуне); доктор Холмс — заведующий биохимией; доктор Тангай — специалист по лингвистике; доктор Назарьева — глава отдела охраны и рационального использования природных ресурсов.

— Благодарю вас, доктор Ву, — Джуна улыбнулась членам группы. — Боюсь, мне понадобится какое-то время, чтобы запомнить новые для меня имена. Пожалуйста, не сердитесь, если я буду ошибаться.

— Мы поздравляем вас с возвращением, — официально сказал доктор Ву. — От имени всех нас я должен извиниться перед вами за обстоятельства, которые привели к тому, что вы остались одна на планете. Я хочу также поблагодарить вас за ваш подробный и содержательный полевой отчет, касающийся жизни тенду. Мы провели три месяца на орбите, изучая его во всех деталях. У всех нас есть множество вопросов касательно ваших наблюдений, но первым пунктом нашей повестки дня стоит вопрос о позиции Исследовательского управления в предварительных переговорах и определение вашей роли в этих переговорах.

— Я предполагала действовать как участник переговоров и переводчик, — сказала Джуна.

— Но у вас нет формального образования и опыта дипломатических переговоров, — указал Бремен.

— Нет, но я работала с Анитонен и Нинто, когда они готовились к экзамену на энкара. Я участвовала в переговорах с жителями Лайнана и Нармолома. Я понимаю тенду лучше любого землянина. Они меня знают и мне верят. Было бы глупостью не считаться с такими преимуществами.

— Да, конечно, — согласился Ву. — И мы не собираемся этого делать. Однако нам следует выработать определенный порядок, который позволит нам использовать дипломатическую подготовку наших сотрудников из Контакта наряду с вашим неоценимым полевым опытом. Мы хотим по возможности избежать дальнейших нарушений Протокола Контакта.

— Понятно, — сказала Джуна, обнадеженная словами Ву.

— Мы пересмотрели Протокол, основываясь на материалах вашего отчета. Однако возникли некоторые проблемы, последствия которых нам необходимо учитывать. Это, во-первых, ваш приемный ребенок — Моуки. Что будет с ним после вашего отлета? Будут ли ваши взаимоотношения с ним влиять на ход переговоров? Далее, существует эффект психического слияния, известный как аллу-а. Как оно повлияло на вашу психику? Как повлияет на вашу способность вести переговоры? Доктор Агелоу требует провести глубокое изучение вашей психики, чтобы прояснить эти обстоятельства. А кроме того, существует еще множество нарушений Протокола, совершенных вами, когда вы пытались выжить в этой тяжелой и невероятно сложной обстановке. Как они повлияли на твиду? Все эти проблемы необходимо рассмотреть и учесть.

— Укатонен согласился усыновить Моуки, — начала Джуна, — но мы оба очень боимся, что Моуки не примет его как ситика. — Она вспыхнула, и оранжевый цвет тревоги пробежал по ее коже. В последнее время я всячески поощряла его проводить как можно больше времени с Укатоненом, чтобы ослабить шок от моего ухода, но вы прибыли раньше, чем я ожидала. Сейчас же только время покажет, примет ли Моуки Укатонена в качестве ситика. Если Моуки отвергнет Укатонена, тот должен будет совершить самоубийство. Таков закон для энкаров, которые вынесли неправильное решение. — Она поглядела на металлопластовый стол и увидела изломанное тело, лежащее на лесной траве. — Что же касается аллу-а, — продолжала Джуна, — то я не верю, что оно может помешать переговорам. Больше того, оно может оказаться в высшей степени полезным, поскольку подтверждает правдивость того, что я буду говорить. В аллу-а ложь невозможна.

— Я не думаю, что это в чистом виде преимущество, доктор Саари, — сказал Ву.

— Доктор Ву, — ответила Джуна, — мы должны вести переговоры с тенду с полным взаимным доверием. Нам не удастся добиться надежного договора с тенду, если они не будут нам доверять.

— Даже если вы полностью правы, все равно могут быть случаи, когда полная открытость вредна. Намерены ли вы делиться с тенду своими знаниями отдельных деталей договора?

— Аллу-а не психическое слияние, — объясняла Джуна. По-видимому, это исключительно точное прочтение всеми участниками слияния физического состояния друг друга, а также глубокое проникновение и познание их эмоционального настроя, основанное на полном сопереживании. Никаких государственных тайн я выдать тенду не могу, доктор Ву. Из слияния тенду не получают жизненных фактов. Но они в состоянии понять, как я отношусь к данному соглашению. Они будут знать, что у меня есть какие-то сомнения.

— Понимаю, — сказал доктор Ву и опустил глаза. Джуна так и не поняла, удовлетворен ли он ее объяснением или нет.

— Доктор Ву, — сказала она, вставая, — я хочу, чтобы разработанный нами договор привел оба наши народа к гармонии. Чтобы достигнуть этого, обеим сторонам необходимо верить друг другу. Доверие должно иметь отправную точку. Мне необходимо продолжать сливаться с тенду, дабы поддерживать их доверие. Мне нужно время, которое я буду проводить с Моуки, чтобы помочь ему привыкнуть к Укатонену. Я не смогу вести для вас переговоры, если вы не будете мне доверять. — Она помолчала и оглядела обращенные к ней лица людей, сидящих за столом. — В настоящее время я не могу выйти из карантина, если кто-то не выпустит меня из него. Фактически я пленница. Но мне нужен доступ и к тенду, и к ученым, и к участникам переговоров. Я понимаю необходимость соблюдения карантинных правил, но я не смогу выполнять свои обязанности, если не получу свободу передвижения.

Тут заговорила капитан Эдисон.

— Доктор Саари, согласитесь ли вы на то, чтобы в целях соблюдения безопасности вас сопровождал эскорт во время ваших прогулок по кораблю? И, конечно, вам придется носить в это время защитный скафандр, чтобы поддерживать карантинные требования, хотя встречаться вы сможете со всеми, с кем захотите.

— И как долго мне нужен будет эскорт, капитан?

— Доктор Агелоу составит ваш полный психологический профиль, доктор Саари. Если он найдет, что вы не представляете угрозы для нашей безопасности, я буду готова снять охрану. — Капитан повернулась к доктору Агелоу: — Сколько времени нужно для завершения вашей работы, доктор?

Доктор Агелоу пожал плечами.

— Возможно, около недели, если наши встречи будут достаточно часты. А может, и дольше.

— Итак? — спросила капитан.

— Благодарю вас, капитан Эдисон. Я считаю это весьма разумным решением, — ответила Джуна, радуясь тому, что хоть одна из ее проблем решена.

— А я разрешу вам продолжать контактировать с тенду, — произнес доктор Ву, — если не произойдет ничего особенного. Однако если появятся обстоятельства, свидетельствующие о том, что это мешает переговорам или угрожает культуре тенду, нам придется слияние прекратить.

— Благодарю вас, доктор Ву. — Волна облегчения затопила Джуну, и ее кожа окрасилась в цвет лаванды.

Взглянув на участников совещания, она увидела, что некоторые из них с удивлением смотрят на нее, и поняла, что сквозь забрало шлема хорошо видны изменения ее расцветки. Она вспыхнула от неожиданности, обретя цвет опавших листьев, что только ухудшило дело.

— Я думаю, пора переходить к другим вопросам, — сказал Бремен. — Члены моей группы хотели бы пообщаться с тенду, впрочем, как и другие ученые на корабле. Как вам кажется, когда вы сможете получить для нас разрешение сойти на берег? — спросил доктор Ву.

— На это потребуется некоторое время, — ответила Джуна. — Тенду сначала хотят выяснить, как мы решим проблему репараций Лайнану. Вероятно, нам придется заняться этим в первую очередь. А уж потом мы попробуем выработать условия, на которых мы сможем продолжить изыскания в лесах тенду.

— А можно ли рассчитывать получить разрешение на проведение ограниченных исследований, пока решается вопрос о репарациях? — спросил Бремен.

— Не знаю, доктор Бремен. Я посмотрю, что тут можно сделать. Вы и все остальные присутствующие должны понимать, что у тенду совсем другой подход к концепции времени, чем у нас. Так что, вероятно, придется подождать. А пока мы этого не решим, я буду рада, если вы согласитесь провести несколько семинаров о том, что я узнала здесь. — Джуна развела руки в жесте бессилия. — Я знаю, это не совсем то, что нужно, но пока мы лишены большего.

— У вас есть какие-нибудь соображения о стратегии проведения переговоров, доктор Саари?

— Мне кажется, нам следует сделать им подарок, — сказала Джуна. — Что-то не нарушающее Протокола, разумеется. Хороший моток прочной пеньковой веревки, например, — это идеал.

— У нас есть веревка, капитан? — спросил Бремен.

— Думаю, да. У нас имеется довольно обширный ассортимент товаров для торговли, основанный на том, что нам было известно о культуре тенду из информации доктора Саари, переданной ею на «Котани Мару».

— Отлично, — сказала Джуна. — Особенно трудно будет объяснить Протокол Контакта Лалито — главной старейшине Лайнана. Она будет оскорблена, если подумает, что мы к ней подлизываемся. Может, у кого-нибудь есть соображения?

И совещание утонуло в долгих и заумных соображениях о стратегии переговоров. Ничего решено не было, и доктор Ву предложил пока разойтись.

— И еще один вопрос, прежде чем мы покинем заседание, доктор Саари. Спрос на ваше время, видимо, будет очень велик. Мне бы хотелось предложить вам в качестве помощника доктора Тангай. Она лучше всех на корабле, за исключением вас, знает язык тенду и стремится усовершенствоваться в нем.

Джуна взглянула на маленькую смуглую женщину Ву прав. Ей нужна помощь.

— Благодарю вас, доктор Ву, — ответила она с очевидной благодарностью. — Я уверена, что помощь доктора Тангай будет бесценна.

Совещание закончилось, и доктор Тангай подошла к Джуне, чтобы поговорить.

— Сочту за честь работать с вами, доктор Саари, — сказала она. — Когда вы сможете позаниматься со мной языком кожи?

Джуна улыбнулась деловой настойчивости маленькой женщины.

— Может быть, сегодня после ужина? Скажем, в 21:00? Боюсь, вам придется прийти ко мне. Вы ведь не сможете видеть мою кожу, если я буду в скафандре.

— Это было бы прекрасно. Я захвачу свой компьютер. Заодно вы сможете оценить пригодность визуального фильтра, которым мы сейчас пользуемся.

— Ладно, увидимся в это время, — ответила Джуна.

— Доктор Саари, — обратилась к ней капитан Эдисон, когда они вышли из комнаты заседаний. — Мне хотелось бы воспользоваться случаем и лично поздравить вас с возвращением в экспедицию. — Она восторженно потрясла руку Джуны. — Должно быть, незабываемые были четыре года, — добавила она с завистью.

— Что было, то было, капитан.

— Я надеюсь, вы когда-нибудь расскажете мне об этом подробнее?

Высокая плечистая рыжеватая женщина в мундире мичмана подошла и отдала капитану честь.

— Доктор Саари, это мичман Лори Кипп. Она будет вашим эскортом.

Джуна протянула руку Лори Кипп.

— Рада познакомиться с вами, мичман.

— Sano Laurie vaan[5], — сказала по-фински мичман Кипп.

— Sa puhut suomea?[6] — удивилась Джуна.

Лори кивнула.

— Моя мать выросла в Тампере. Наверное, поэтому капитан Эдисон и приставила меня к вам.

— А мой отец родился в Миккели, — улыбнулась Джуна. — Только это было очень давно. Со стороны капитана Эдисон очень мило сделать мне такой подарок.

— Она у нас шикарный капитан.

Они весело болтали по-фински все время, пока мичман Кипп водила Джуну по кораблю. Часто они останавливались, чтобы пожать руки или обменяться несколькими словами с кем-нибудь из членов команды, которым очень хотелось побеседовать с Джуной. Оказанное ей внимание вызывало в ней чувства неловкости и стыда, будто она была какой-то звездой телевидения. К счастью, Лори поняла, что Джуна просто подавлена такой встречей, и мягко увлекла ее в соседнюю лабораторию, дипломатично рассеяв собравшуюся было толпу.

Джуна никогда не работала на исследовательском корабле. Поскольку они были велики и транспортировать их было нелегко, исследовательские суда использовались лишь в особых случаях. Какая жалость, что их применяют так редко, думала Джуна, пока ее водили по вместительным, хорошо оборудованным лабораториям, где она пожимала руки десяткам лаборантов и ученых.

Но такова уж плата за право быть первыми. Исследовательское управление посылало множество разведывательных групп, но они получали лишь необходимый минимум оборудования для коллекционирования и биоанализов. Другие, более специализированные отряды посылались по следам разведчиков, если те находили что-то важное или интересное. Разведочные группы обычно формировались из способных молодых исследователей, которые надеялись, что им крупно повезет в первом же полете. Как правило, с ними летели несколько опытных ученых, которые могли оценить и направить усилия молодежи. Исследовательские группы никогда не испытывали кадровых проблем. Романтика стать первым, кто ступит на чужую планету, притягивала как магнит, хотя реальность быстро рассеивала иллюзии.

Джуна улыбнулась, вспомнив, каким трудным был ее первый полет. Половина его участников сразу по возвращении ушла из Исследовательского управления. Но Джуны среди них не было. Несмотря на скученность в полете, на скудное оборудование и всякие противные мелкие придирки и ограничения, она полюбила свою работу.

— Вы знаете, я не променяла бы работу в разведывательной группе на все лаборатории этого корабля, — сказала она, когда они с мичманом Кипп присели в кают-компании, которая помещалась рядом со столовой.

— Почему?

Джуна пожала плечами.

— Меньше политики, больше приключений, мне кажется.

Лори закатила глаза.

— Да знали бы вы хоть половину наших проблем!

— Вот как?

— Кругом одни президенты, и никаких работников. Большинство этих людей на Земле руководили отделами и лабораториями. Они не привыкли, чтобы ими командовали.

— Понятное дело.

— Кроме того, каждый руководитель считает, что именно его подразделение самое главное. У капитана Эдисон полон рот забот с улаживанием межотдельских дрязг.

— А разве это не Бремена работа?

Лори опять закатила глаза.

— Насколько я понимаю, его главная забота красоваться перед камерами для будущих зрителей на Земле. Ему вовсе не надо было отправляться на берег одному, но он воспользовался своим званием, дабы поучаствовать во впечатляющей сцене. Команда чуть животы не надорвала, глядя на те кадры, где вы ему представляетесь. Этим одним вы приобрели множество друзей.

— Кофе? — спросил знакомый голос.

Джуна подняла глаза. То была Алисон.

— Алисон! Спасибо за вино. — Джуна вскочила и начала обнимать подругу.

— Нормальные люди поблагодарили бы за тот изумительный завтрак, — поддразнила ее Алисон. — Но у вас это семейное.

Джуна отодвинула ее на расстояние руки. Выглядела Алисон отлично, пополнела на несколько фунтов, кое-какие морщины углубились, но чувствовалось, что она отдохнула и посвежела.

— Так как же ты попала на борт? — спросила Джуна. — Я думала, ты ушла на пенсию.

— У коков возраст ухода на пенсию семьдесят пять, а мне пока что только семьдесят. И в отличие от прочих шеф-поваров я действительно умею готовить. Поэтому я подергала за кое-какие ниточки и оказалась тут.

— А как ты достала вино?

— Как только я получила эту работу, я отправилась посетить твоего отца. И он дал мне вино, — рассказывала Алисон. — А держала я его под замком в своей каюте, боясь, что кто-нибудь из офицеров возьмет да и реквизирует его. Даже Бремен и тот о нем не знал до тех пор, пока не встретился с тобой. Мне пришлось сказать ему через связиста.

— А отец? Как он?

— В полном порядке, но стареет, как и все мы, — ответила Алисон.

— А брат?

Лицо Алисон омрачилось. Она вынула из кармана передника конверт.

— Придется тебе прочесть вот это. Оно от отца.

Джуна вскрыла конверт, смахнув с ресниц слезы при виде крупного решительного почерка отца.

Джуна отложила письмо. Алисон села рядом, обняла за плечи. Джуна проглотила слезы и снова взялась за письмо.

К письму была приложена фотография. Тойво сидел в инвалидной коляске на крыльце. Отец и сын Тойво — Данан стояли по бокам коляски. На заднем плане тянулись семейные виноградники.

Джуна отложила фотографию и дала волю слезам. Алисон обнимала ее, поглаживая по плечу с той странной неловкостью, которая всегда проявляется в присутствии истинно глубокого горя. Когда первый приступ отчаяния прошел, Джуна протянула руки, шпорами вверх.

— Тенду излечили бы его, — сказала она голосом, охрипшим от рыданий. — Они могут вылечить Тойво.

— Джуна, — мягко уговаривала ее старая подруга, — доктора сделали все возможное. Слишком большая часть позвоночника раздавлена. Неврология бессильна.

— Тенду могут вырастить новый позвоночник. Они могут сделать все заново. Я-то пока не умею, но, возможно, сумела бы, если б как следует позанималась с каким-нибудь энкаром.

В камбузе раздался звон кухонной посуды. Алисон нервно оглянулась через плечо.

— Надо бежать, пока они не загубили ужин. — Она бросила пристальный взгляд на Джуну. — Ты выдержишь?

— Спасибо, Алисон. Я выдержу. Иди. Я так рада, что ты со мной.

— Ужасно жаль вашего брата, — сказала Лори.

Джуна смогла лишь сухо поблагодарить ее. Это был день колоссального эмоционального напряжения. Он измотал ее, а впереди ждал еще урок языка с доктором Тангай.

— Мне, пожалуй, лучше возвратиться в свою комнату.

Джуна ощутила огромное облегчение, когда дверь шлюза закрылась за ней. Как хорошо побыть одной! Она стащила с себя скафандр и пошла принимать душ. Ее сухая, туго натянутая кожа медленно отходила под струями горячей воды. Отец прав — она им нужна сейчас, но она не попадет к ним раньше чем через несколько месяцев, а может быть, даже через год. И тенду она тоже нужна. Джуна встала, вздохнула, вытерлась, заказала ужин. Налила стакан воды и стоя выпила его, обводя глазами стерильную пустую комнату. Ее взгляд упал на компьютер. Надо прочесть почту.

Ознакомившись с тремя предложениями написать мемуары, она перевела компьютер в режим чтения личных писем и общалась с друзьями, одновременно поглощая великолепный ужин Алисон. На этот раз подали кускус со свежими овощами и большими кусками баранины. Пряности и раскаленный рис жгли ее непривычное горло, но она так радовалась горячей еде, что не обращала внимания на боль.

Пришла доктор Тангай. Джуна разделась до трусиков и начала проверять знание Тангай языка кожи тенду. Пока Джуна говорила медленно, крупными, простыми символами бытового языка, доктор Тангай понимала большую часть сказанного. Переводное устройство оказалось рисующей панелью, под завязку набитой всяческой электроникой. Работало оно медленно, но удовлетворительно. Джуну будет не так уж трудно заменить как переводчицу. Ей было трудно привыкнуть к мысли, что, похоже, ей придется делить тенду с людьми, которые никогда не смогут понимать их так, как понимает она.

После получаса работы ее голос сдал, и им пришлось прерваться. Они договорились встретиться завтра после совещания и тогда провести второе занятие. Джуна выпила чуть ли не литр воды. Жизнь в этой комнате явно увеличивала расход влаги. Она поискала пульт управления микроклиматом и повысила влажность, насколько позволяла аппаратура. Затем залезла в постель. Она так устала, что не успела ничего сделать, чтобы уменьшить жжение в горле.

В середине ночи Джуна проснулась. Болела туго натянувшаяся сухая кожа, горело пересохшее горло. Она кинулась в душевую, пустила воду и скорчилась под струями, открыв широко рот, чтобы теплая вода стекала прямо туда. Тепло и влажность смягчили сухую кожу, и Джуна почувствовала себя лучше; кожа болела только на локтях и коленях. Придется завтра поговорить с медиками насчет влажности. Наверняка можно что-нибудь сделать, чтобы ее комната стала более пригодной для жизни.

Она снова легла в постель, но на этот раз не стала вытираться полотенцем, а дала каплям воды впитаться в простыни, чтобы постель стала влажной и уютной. Завтра постель будет в жутком виде, но это ее сейчас не тревожило. Годы она мечтала о прохладных, чистых, сухих простынях, а теперь ей больше всего хотелось забиться в гниющую и влажную теплоту лиственной подстилки тенду.

27

Анитонен смотрела, как человеческий плот увозит Иирин. Иирин помахала рукой, и Моуки ответил ей вспышками самых ярких восторженных цветов, которые постепенно сменились тусклым серым цветом. Анитонен снова взглянула на плавающий остров. Новые создания копошились повсюду, совсем как нику на гнилом пне.

Ей уже не хватало Иирин. Теперь, когда Иирин была среди других новых созданий, она вела себя совсем иначе, чем раньше. Ее кожа стала удивительно бесцветной, когда она начала издавать ртом звуки, которые использовались людьми для общения между собой. Только когда она переводила то, что говорил доктор Бремен, кожа Иирин снова ожила. Анитонен даже стало казаться, что по-настоящему Иирин ушла еще раньше, чем когда она оставила джунгли за спиной и отправилась к плоту новых созданий.

Моуки переносил все это ужасно тяжело. Рябь сожаления пробежала по коже Анитонен, и она успокаивающе коснулась его плеча. Моуки стряхнул ее руку, а глаза его ни на мгновение не отрывались от плавающего острова. Осиротевший в этом возрасте бейми не может оправиться от потери ситика. Даже при самом ласковом уходе они хиреют и умирают, а иногда убегают в лес, и их никто больше никогда не видит. Моуки был исключительно умен и невероятно упорен. Но то самое упорство, которое гнало его за ними сквозь джунгли, работало против него сейчас, когда он так привязался к своему ситику.

Анитонен снова положила ему руку на плечо. Моуки повернул к ней лицо.

— Иирин не умерла, Моуки. Ты увидишь ее завтра.

Моуки, не отвечая, отвернулся и снова стал глядеть на корабль.

Укатонен коснулся руки Анитонен.

— Иди, а мы тут еще посидим немного.

Анитонен кивнула и скрылась в ветвях. Потом устроилась на какой-то прочной ветви и оттуда кинула взгляд на плавучий остров людей, наблюдая, как эти новые создания снуют туда и сюда. Как же ей привести этих чужаков к гармонии с ее миром?

Анитонен в отчаянии покачала головой. Сначала ей надо решить проблему Лайнана. Неприязнь к людям смягчилась благодаря терпению Иирин, ее способности упорно и умело работать, но неприязнь могла легко вспыхнуть снова, если переговоры пойдут плохо.

Ей необходимо найти такую форму обмена, которая удовлетворила бы и людей, и тенду. Это должно быть нечто ценное и легко делимое на части, такое, что можно использовать для погашения долгов, наделанных Лайнаном за то время, пока велись лесопосадки. И одновременно это должно быть что-то, с чем люди готовы были бы расстаться.

Иирин объясняла, что существуют весьма жесткие ограничения в том, что люди могут дать тенду. Люди не могут дать им ничего, кроме того, чем тенду либо владеют, либо владели раньше. Анитонен это казалось глупым и странным правилом. Как можно торговать тем, что уже есть у тенду в избытке? Иирин объяснила, что люди боятся, как бы тенду не повредили себе новыми дарами, которыми владеют люди. Чрезмерное обилие новых вещей может повлечь за собой слишком быстрые перемены. Анитонен опять покачала головой. И чего этим людям заботиться о том, что тенду сделают с их дарами? Это дело энкаров. Если энкарам не понравится, как развиваются события, то они изменят ход событий.

Да, нелегко найти товары, которые решат эту проблему. Она снова покачала головой, выражая тем самым крайнее недовольство, и отправилась на поиски Лалито, чтобы обсудить, чего же ждет Лайнан от переговоров.

Люди прибыли на переговоры незадолго до полудня следующего дня. Анитонен с Укатоненом следили из укрытия, как люди приближаются к берегу на своих странных самодвижущихся плотах. Когда они подъехали ближе, Анитонен увидела Иирин, сидящую на носу первого плота. Ее тело было покрыто одеждой. Как же она собирается разговаривать, если ее тело закрыто? Моуки стремглав спустился по стволу и помчался к берегу, горя желанием встретиться с ситиком, Анитонен вопросительно поглядела на Укатонена, желая узнать его мнение.

— Я велел ему проводить людей к месту встречи. Он увидится с Иирин и будет поспокойнее во время переговоров.

— А ты не мог бы держать его подальше от Иирин?

— Это все равно что удержать океан от берега. Они оба слишком нуждаются друг в друге.

— Но ведь предполагается, что ты уже стал его ситиком?

Укатонен покачал головой и отвернулся.

— Моуки не примет меня, — сказал он, окрашиваясь в серый цвет грусти. — Надо искать другое решение.

— Какое же тут может быть решение?

— Не знаю, — снова покачал головой Укатонен.

Анитонен внимательно посмотрела на него. Он вынес решение, что Джуна может усыновить Моуки. Если Моуки умрет, то то же самое предстоит сделать и ему. Возможно, когда-нибудь придет день, и она сама встретится с такой же ситуацией. На мгновение ей захотелось оказаться снова в Нармоломе, где жизнь была так проста. Но ее народ нуждается в ней здесь.

Люди достигли вершины утеса. Иирин несла Моуки на плечах. От радости он весь сверкал бирюзой. Иирин тоже была в восторге, хотя об этом трудно было судить наверняка, так как ее тело было скрыто одеждой. Остальные люди остались на границе леса, тогда как Иирин скрылась за кустом. Анитонен цветом выразила облегчение, когда Иирин вышла из-за куста нагая и такая знакомая. Свое свернутое в узел платье она держала под мышкой.

Анитонен и Укатонен последовали за людьми по веткам крон. Время от времени люди поглядывали вверх, когда ветви под тенду начинали гнуться или скрипеть, но никто из них, видимо, не обнаружил двух энкаров. Они были слишком заняты, глазея по сторонам, и в результате ничего не видели вообще.

Наконец энкары примчались к берегу речки, где должна была состояться встреча. Укатонен и Анитонен поспешили присоединиться к Лалито и вместе о ней и другими тенду стали ожидать на мягком влажном песке прихода людей.

Моуки прибежал первым — с высоко поднятой головой, явно гордясь возложенной на него обязанностью сопровождать Иирин и других людей к месту встречи.

— Привет народу Лайнана и энкарам, которые сочли возможным присутствовать на совещании, — сказала Иирин на безупречном официальном языке кожи тенду. — Я хочу представить вам доктора Бремена — главного старейшину людей, прибывших сюда; доктора Ву, чья атва — изучение тенду, доктора Тангай, у которой такая же атва; доктора Назарьева, чья атва — изучение мира, в котором живут тенду; капитана Эдисон, чья атва — плавучий остров.

Это была блестящая презентация. Время, проведенное Иирин с энкарами, не пропало даром. Анитонен подавила вспышку гордости и выступила вперед.

— Мы ценим честь, оказанную нам. Я надеюсь, что мы сумеем создать гармонию в отношениях наших двух народов. — Анитонен отвечала на том же официальном языке кожи. — Позвольте представить вам Лалито — главную старейшину деревни Лайнан, ее бейми Эхну. А это энкар Укатонен и его бейми Моуки (Моуки при этих словах вздрогнул); рядом с ним энкар Гаритонен. — Ей казалось глупым представлять Укатонена и Гаритонена как энкаров, когда это ясно из их многосложных имен, но Иирин сказала, что так будет лучше. — А я энкар Анитонен. Моя атва — Иирин и другие человеки, поэтому именно я буду вести эти переговоры к достижению гармонии.

Анитонен подождала, пока Иирин переведет ее слова на шумный звуковой язык, которым пользовался новый народ. Затем поднялся доктор Бремен и что-то сказал.

— Привет вам, — перевела Иирин речь доктора Бремена. — Мы тоже высоко ценим честь знакомства с вами. Я надеюсь, что мы достигнем гармонии между нашими народами.

Потом вышла Лалито и произнесла речь о положении в Лайнане, перечислив все тяготы, которые им пришлось перенести из-за уничтоженного участка леса. Иирин несколько раз просила ее делать паузы, чтобы перевести ее слова на звуковую речь людей.

Когда Лалито кончила говорить, люди громко начали переговариваться между собой. Это напомнило Анитонен стаю птиц кидала, и ей пришлось подавить рябь смеха. Затем вперед вышел тот, которого звали доктором Ву, и сказал:

— Иирин рассказала нам о вреде, который мы причинили вашему народу, и мы хотим возместить этот ущерб. Мы хотели бы полностью оплатить свои долги. В качестве свидетельства своих добрых намерений мы просим принять этот дар. — Он сделал кому-то знак, и один из людей вынес большую связку веревок самого высокого качества. Это был грандиозный подарок.

— Благодарим вас за подарок, — ответила Анитонен, — и надеемся, что переговоры приведут нас к гармонии.

— Мы надеемся свести те последствия, которые может вызвать появление наших людей, к минимуму, — продолжал доктор Ву. — Мы хотим предложить вам вещи, приводящие лишь к медленным переменам. Мы боимся, что некоторые наши товары могут вызвать перемены, которые вам могут не понравиться. Этого не хочется и нам. Хотя это и ограничивает способы, какими мы можем вам оплатить свои долги, мы верим, что именно так может быть достигнута гармония. Может, на это уйдет больше времени, но зато результаты будут благоприятны для всех. Мы надеемся, что такое соглашение будет действовать в течение жизни многих поколений. Поэтому нам следует обдумать все очень тщательно. Я прошу вашего терпения и понимания во время наших переговоров.

Анитонен подняла уши. Слова звучали так, будто их произносил энкар. Или таков просто перевод Иирин? Она поглядела на остальных. На деревенских речь явно произвела впечатление, что же касается энкаров, то по их коже ничего не было видно.

Укатонен перехватил ее вопрошающий взгляд.

— Мне этот доктор Ву нравится. Мне он кажется мудрым и понимающим. Как ты думаешь, он таков и есть или это перевод Иирин делает его таким? — сказал он мелкими «личными» символами.

— Не знаю, — ответила Анитонен. Она повернулась к Иирин и другим людям.

— Мы обсудим это с Лалито и Советом деревни и встретимся завтра здесь же.

— Еще одно, — сказал доктор Ву. — Наши люди хотели бы выйти на берег и познакомиться с лесом. Это возможно?

Анитонен повернулась к Лалито.

— Что ты скажешь?

Лалито в раздумье погладила подбородок.

— Я не хотела бы, чтобы они причинили нашему лесу еще какой-нибудь вред, — сказала она. — Или чтобы они убивали животных и растения, как в прошлый раз. Я намерена предложить, чтобы наши деревенские сопровождали их и следили за ними. Но нам при этом нужна Иирин для перевода.

— А я хочу, чтобы при этом присутствовали и энкары, — вмешался Укатонен. — И предлагаю, пусть на берег выходят не больше восьми человек, и одним из них должна быть Иирин. А мы для наблюдения пошлем восьмерых тенду.

Люди на это согласились, и совещание кончилось. Моуки подбежал к Иирин, прося об аллу-а. Она с беспокойством взглянула на людей и покачала головой.

— Я сейчас занята, Моуки. Может быть, позднее.

— Можешь ли ты остаться с нами ненадолго? — спросил Укатонен. — Нам нужно обсудить с тобой результаты совещания. И Моуки надо побыть с тобой. Даже если ты не захочешь с ним слиться, короткое пребывание с тобой поможет ему лучше перенести разлуку.

Иирин согласно кивнула и подошла поговорить со своими человеками.

— Договорилась, — сказала она Укатонену. — Они пошлют за мной лодку ближе к полудню.

Гаритонен проводил остальных людей к берегу. Анитонен видела, как он пытается разговаривать с ними на стандартном письменном языке, когда они шли сквозь джунгли.

Тенду подождали, пока не смолкнут звуки тяжелых шагов по палой листве, устилавшей землю, а затем пошли за Лалито в деревню, где в комнате Лалито уже была приготовлена обильная трапеза для энкаров. После ритуальных извинений и комплиментов все принялись за еду. Иирин ела мало — главным образом фрукты и зелень да немного сырой рыбы.

— Я очень плотно позавтракала, прежде чем отправиться к вам, — ответила она, когда Анитонен спросила у нее о причинах отсутствия аппетита.

Когда все поели, Лалито сделала знак тинкам вынести остатки еды.

— Понимают ли твои люди проблемы, которые они создали для деревни? — спросила Лалито.

Иирин высветила подтверждение.

— Тогда почему они ограничивают возможности торговли?

— Кене, — ответила Иирин, — наши народы очень различны. Мы хотим предложить такое возмещение, чтобы можно было наилучшим образом достигнуть гармонии между твоим народом и моим. Это займет некоторое время. Пожалуйста, прояви терпение.

— Мы ждали целых четыре года, пока твои люди вернутся.

— Я знаю, кене, знаю, и мы трудимся не покладая рук, чтобы найти решение. Скажи мне, чего ты хочешь от нас?

Лалито задумчиво потерла подбородок.

— У твоего народа много вещей, которыми мы могли бы воспользоваться. Компьютеры, самодвижущиеся плоты, вещи из мертвого камня, которые не ломаются и не гниют.

— Скажи, а чем вы выплатили бы долги другим деревням и морскому народу, если бы пожар или ураган уничтожили часть леса?

— Морскому народу мы дали бы свежие и консервированные фрукты, сети, веревки, остроги, сделанные из рыбьих костей и камня. Сухопутным же тенду мы обычно даем йаррам, рыбную пасту, соль, семена от лучших деревьев, зеленый камень и гуано для удобрений.

— Понятно, — сказала Иирин. — Я расскажу своим людям о том, что ты сказала, и мы посмотрим, что можно сделать. Возможно, потребуется несколько месяцев, чтобы привести нас в гармонию в этом деле.

Она повернулась к Анитонен и остальным энкарам.

— Мои люди хотели бы провести переговоры насчет заключения соглашения со всеми тенду. Как это можно сделать?

Укатонен подумал.

— Сначала вы должны достигнуть гармонии с Лайнаном. Потом мы поговорим о другом соглашении.

Иирин наклонила голову.

— Я передам это моим людям.

— Хорошо, — сказал Укатонен. — Думаю, это пока все. — Он вопросительно оглядел всех по очереди. Никто не выразил протеста. — Иирин нужно время, чтобы побыть с Моуки, прежде чем она отправится к своим людям. Ты не хочешь ненадолго пройти в мою комнату?

— Спасибо, с удовольствием.

Анитонен проводила их туда, где они жили все это время. Как только они вошли в комнату, Моуки протянул руки, требуя слияния.

Иирин колебалась.

— Начинай, — сказал ей Укатонен. — Разлука будет более легкой, если ты будешь сливаться с ним время от времени.

По коже Иирин пробежала рябь неуверенности, но она протянула руки, и Моуки жадно схватил их, чтобы слиться. На коже Укатонена выразилось глубокое облегчение.

— Я боялся, что Иирин не сможет с ним слиться, — сказал он Анитонен. — А Моуки так нуждается в ней, особенно сейчас, когда все стало быстро меняться. Не думаю, что все это кончится благополучно. — Рябь сожаления облаком заволокла его тело.

Анитонен ласково дотронулась до руки Укатонена.

— Все еще только начинается. Я уверена, что мы сумеем решить наши проблемы.

Укатонен покачал головой.

— Новый народ очень странный, — возразил он. — Сможем ли мы когда-либо достичь с ним гармонии?

— С Иирин нам это удалось.

— Иирин была одна. А эти — в скафандрах — кажутся мне еще более странными и далекими. Я их не понимаю.

— Не надо беспокоиться, — уговаривала его Анитонен. — Верно, они новые и странные, но внутри скафандров они такие же, как Иирин. Мне, например, уже нравится доктор Ву. Он говорит, как энкар.

Анитонен самой не верилось, что она утешает Укатонена, того Укатонена, который всегда утешал ее. Но Анитонен была полна желанием полнее узнать этих человеков. Ее жизнь с Иирин, Моуки и Укатоненом уже обросла рутиной. Она ждала новых поворотов событий.

— Мне бы очень хотелось повидать, каковы они без скафандров. Как бы это побывать на плавучем острове и посмотреть, как они там живут, — сказал Укатонен.

— А почему бы нам не попросить о разрешении посетить этот остров? Раз мы им дали возможность выходить на берег, то мы тоже можем побывать у них, — ответила Анитонен.

Джуна вышла из слияния, чувствуя себя успокоенной и счастливой. Так много всего случилось с тех пор, как она взошла на борт корабля Исследовательского управления. Как будто целый месяц прошел с минуты расставания с Моуки, а на самом-то деле — всего один день. Так радостно было снова ощутить его милое, знакомое эго… Разлука с ним для нее была тяжела, будто она лишилась одной руки. Она любила Моуки так же сильно, как она любила отца или брата. Он был приемным сыном, а следовательно — полноправным членом семьи. Ей казалось, что она разрывается надвое между самыми любимыми в мире людьми.

— Ох, Моуки, — шепнула она, — что же мне делать? — Уши Моуки шевельнулись при звуке ее голоса. — Мне так не хватало тебя, — сказала Иирин на языке кожи. — Я не хочу оставлять тебя одного!

— Тогда оставайся, — ответил он.

— Не могу. Мой брат ранен. Я нужна дома.

— Но его же может вылечить кто-то другой, правда?

Джуна покачала головой.

— Не могут они его вылечить. Он не двигается. Нужна специальная машина, чтобы он был в состоянии передвигаться.

— А почему же он не выбрал смерть?

Джуна закрыла глаза, подавляя внезапную вспышку гнева.

— Мой народ не ведет себя так, Моуки. Ведь есть многое, что еще можно попытаться сделать. Он хочет жить. — Она отвернулась, вспомнив, как околдован Тойво мыслями о том, что он научится управлять экзоскелетом в условиях нулевой гравитации. А может, Тойво тоже не хочет жить?

— Не важно почему, Моуки, но мне надо быть дома.

— Тогда возьми меня с собой, — молил он. — Я помогу тебе лечить брата.

— Тебе не понравится место, где я живу. Там слишком сухо и нет деревьев, чтобы по ним лазить. Твой дом — тут.

— Но там будешь ты! — настаивал Моуки. — Мой дом там, где мой ситик!

— Теперь твой ситик Укатонен, ты должен остаться с ним.

И тут хроно на руке Джуны тихонько звякнул.

— Время уходить.

— Позволь мне проводить тебя до берега, — умолял Моуки.

Укатонен положил руку ему на плечо.

— Ты можешь вместе с нами дойти до лодки, Моуки, но ты должен прекратить упрашивать Иирин взять тебя с собой. Этим ты делаешь хуже для всех нас.

Моуки погрузился в мрачное молчание. Он стал тусклого красного цвета — знак раздражения и горя. Он тащился за ними, упрямый и разочарованный, вплоть до границы джунглей.

Перед тем как выйти на открытый пляж, Укатонен положил ладонь на руку Джуны.

— А нельзя ли нам посетить плавающий остров, где живут» человеки? — спросил он.

— Я спрошу доктора Бремена и капитана Эдисон, — ответила Джуна. — Но тебе придется надеть защитный костюм, пока ты будешь там. Разговаривать будет трудно.

— Это ничего. Я хочу посмотреть, как живут человеки. Это поможет мне понять твой народ.

— А я тоже смогу пойти? — заволновался Моуки, забыв свою обиду.

— Это будет зависеть от того, что скажут доктор Бремен и капитан Эдисон.

— Я надеюсь, они согласятся. Я хочу посмотреть, как ты живешь.

Они вышли из джунглей и под проливным дождем подошли к самой воде. Лодка, спущенная с корабля, помчалась к ним по серой воде. Она причалила к берегу, и сидевшие в ней люди вышли на песок.

— Привет! — сказал Моуки на стандартном письменном языке кожи. — Меня зовут Моуки. А вы кто такие?

— Он знает стандартный! — воскликнул один из членов экипажа шлюпки. На его лице проступило выражение удивления, смешанного с недоверием.

Джуна кивнула.

— Моуки — мой бейми. Я учила его письменному стандартному языку.

— Значит, это ваш приемный сын? — сказал матрос. Потом наклонился к Моуки и произнес внятно: — Привет, Моуки, меня зовут Брюс Боулс. Рад познакомиться.

— Привет, Брюс. Я тоже рад тебя видеть, — ответил тот на стандартном.

— Какой симпатяга, — сказал Брюс Джуне. И протянул руку. — Мы можем пожать друг другу руки?

Моуки взглянул на Джуну, вопросительно подняв уши. Джуна объяснила ему, что означает рукопожатие. Он кивнул и протянул свою руку, которую Брюс осторожно заключил в свою огромную ладонь в защитной перчатке. Потом он засмеялся и похлопал Моуки по голове. Джуна прямо ощетинилась от подобной фамильярности.

Вперед вышел Укатонен.

— Меня зовут Укатонен, — сказал он на стандартном и протянул руку.

Моряк пожал руку энкара.

— Рад познакомиться, — сказал он.

Джуна улыбнулась и перевела.

— А это Анитонен, — сказал Укатонен на стандартном языке кожи. Брюс обменялся рукопожатием и с Анитонен.

— А почему он не дотронулся до моей головы? — спросила Анитонен.

— Он отнесся к Моуки как к ребенку. Иногда люди так обращаются с детьми. Это способ выказать симпатию.

— О чем они говорят? — спросил заинтересованный Брюс.

— Они хотят знать, почему вы их не похлопали по голове, как Моуки.

Брюс расхохотался.

— Ох, кажется, я свалял дурака, правда?

Джуна пожала плечами, ей вдруг понравился этот большой плотный человек.

— Не больше чем я, когда встретилась с ними впервые. Между прочим, Моуки почти столько же лет, как и вам.

— Не может быть! Он же выглядит ребенком.

— Он и есть ребенок, хотя ему около тридцати. — Она покачала головой, вспоминая. — Он настроился на то, что я должна его усыновить. Выбор был — или он умрет, или я умру от старости, пока он все еще будет ребенком.

— Я читал выдержки из вашего доклада, — сказал Брюс. — Трудно поверить, что они могут быть так жестоки со своими малышами.

— Для них это норма, да и просто такова необходимость, — ответила Джуна. — И все же видеть это тяжело.

— О чем вы говорите? — спросила Анитонен.

Джуна коротко изложила им смысл своего разговора, сочтя за благо смягчить некоторые критические соображения Брюса.

— Экая любопытная штука, — сказал Брюс. — Я говорю о том, как вы меняете свой цвет при разговоре. А как это ощущается?

Джуна стала темно-коричневой от стыда и отвернулась.

— Не знаю. А что чувствуете вы, когда двигаете рукой?

— Извините, я не предполагал, что вгоню вас в краску. Но это так красиво… и, ну знаете, странно. А получается у вас великолепно.

Джуна подняла глаза и встретила его взгляд. У Брюса глаза были большие, карие, одновременно грустные и серьезные. И голос приятный — глубокий и звучный. Она почувствовала, как золотой блеск прошел у нее по спине. Оглянувшись, она заметила, что уши Анитонен вопросительно подняты. Она снова вспыхнула от стыда.

— Эй, Брюс, пора отваливать, — крикнул кто-то из экипажа. — Время идет к обеду, а эти дуболомы не оставят нам ни крошки.

Джуна кивнула, она была просто счастлива, что их прервали. Да и ее желудок уже урчал от голода.

— Мне стыдно, что я вас так задержала. — Она повернулась и обняла Моуки. — Мне пора уходить, — сказала она на языке кожи.

Моуки отвернулся; от тоски он стал цвета штормового моря.

— Завтра увидимся, Моуки.

Он слегка посветлел и кивнул. Отпускал он ее неохотно.

— До свидания, Моуки, — сказал Брюс. — Приятно было познакомиться.

Джуна перевела слова Брюса и почувствовала к нему симпатию за то, что своим вмешательством он облегчил прощание.

— До свидания, Брюс, — ответил Моуки на стандартном. Он протянул руку для прощания.

Джуна повернулась и вошла в лодку.

— До завтра, — повторила она.

Тенду смотрели, как лодка отходит от берега. Цвет Моуки опять стал темно-серым, но вскоре бейми скрылся за стеной дождя.

— Видно, вам обоим трудно расставаться, — заметил Брюс. — Он напомнил мне моего племянника. Тому восемь исполнилось. — Он покачал головой. — Только тот мне скорее как сын. Не хватает его мне.

Джуна вспомнила собственного племянника Данана и поняла, что хотел сказать Брюс.

— Я очень люблю Моуки, — ответила она. — И рада, что Укатонен усыновит его. Надеюсь, из этого что-то получится. — И смигнула с ресниц слезы.

Брюс сжал ее плечо в знак молчаливого сочувствия, а затем вернулся к своим обязанностям. Джуна вглядывалась в берег. Она не видела ничего, кроме каких-то размытых темных пятен, которые вполне могли оказаться кучами мокрых водорослей. Моуки скрылся в потоках ливня.

28

Моуки с трудом преодолевал желание когтями сорвать с себя защитный скафандр, который он сейчас носил. Он чувствовал себя так, будто его душат. «Надо сконцентрироваться на том, что происходит вокруг меня, — упорно внушал он себе. — Это важнее всего». Иирин получила разрешение для полудюжины тенду посетить корабль человеков. Это было заманчиво, хотя защитные скафандры почти не давали возможности делиться мыслями. Моуки приходилось разговаривать с другими тенду через прозрачную пластину, прикрывавшую лицо, так что различать произносимые ими слова было ужасно трудно.

Моуки посмотрел на Иирин, которая тоже носила на себе этот неудобный скафандр. Ее рост и та необыкновенная ловкость, с которой она двигалась в этой одежде, выделяли ее в толпе тенду. Он просто не понимал, как это ей удается. Другие человеки провели их в длинную пещеру, которая называлась коридор. Она напоминала большой пустотелый ствол дерева, положенный набок, с дверями только по двум сторонам, а не по четырем, как в дереве на. Освещалось дупло горячими желтыми светящимися шарами, свет от которых был ярче и резче холодного голубого света грибков. Моуки старался запоминать малейшие детали всего, что видел на плоте человеков.

Человеки смотрели из всех дверей. Они были похожи на Иирин, но у них были волосы на головах и маленькие волосатые гусеницы над глазами. У некоторых самцов был мех на подбородке и над губами, Моуки не понимал, почему некоторые самцы отращивают мех на лице, а другие — нет. Может быть, это означает различия в статусе? А может, это знак того, что они готовы к нересту?

Человеки были либо розовые — может быть, возбужденные, — либо разных оттенков коричневого цвета; эти, видимо, чего-то стыдились. Все они отличались высоким ростом, а некоторые были даже выше Иирин. Одна из них — самка — по имени Лори следовала за Иирин по пятам. Волосы у нее были красно-оранжевые, будто она не решила, что ей делать — испугаться или разозлиться. Один раз она опустилась на колени и дала Моуки дотронуться до своих волос. Он почти ничего не почувствовал через толстые защитные перчатки скафандра, но ему показалось, что они жесткие и короткие. Она издала тот же звук, что и Иирин, когда ей бывает хорошо или весело. Они называют это смехом. Моуки решил, что Лори ему нравится, несмотря на свои странно окрашенные волосы.

Они остановились около двери в комнату Иирин. Двери отличались от других толщиной и внушительностью. Открыла им двери Лори. Иирин сначала ввела в маленькую комнату за дверями трех тенду, а потом закрыла дверь. Зажегся красный свет, сменившийся опять зеленым. Когда дверь открылась, комнатка оказалась пустой, если не считать Иирин.

— Остальные ждут нас внутри. Это называется воздушный шлюз. Он такой же, как та дверь, через которую мы вошли в корабль, — объяснила Джуна.

Она знаком пригласила войти остальных тенду. Комната была маленькая и тускло освещенная. Очень приятно после того яркого желтого света в коридоре. Иирин закрыла дверь. Зажегся красный свет. Она сняла шлем и перчатки.

— Все в порядке, — сказала она мелкими символами на коже головы. — Вы тоже можете снять скафандры.

Иирин стащила свой скафандр, а потом помогла сделать то же тенду. Как только скафандры были сняты, все стали радостно переговариваться яркими вспышками символов. Моуки стащил свой скафандр последним.

Затем Иирин открыла внутреннюю дверь шлюза, и они оказались в ее комнате. Она была прохладная, сухая и слишком светлая. Все поверхности блестели и казались влажными. Моуки потрогал стену и очень удивился — она была совершенно сухая. Укатонен прошел в другую маленькую комнатку и стал там играть с блестящими шишками из серебристого мертвого камня. Внезапно он отскочил и от неожиданности зачирикал.

— Вода льется, — сказал он. — Горячая.

Моуки вслед за Иирин тоже вошел в комнатку. Она повернула какую-то шишку из мертвого камня, и вода перестала литься. Другие тенду собрались вокруг, чтобы посмотреть, как она нажимает разные кнопки и демонстрирует работу туалета. Один за другим они принимали душ, подставляя спины под горячие струи. Это было приятно, хотя вода содержала что-то, отчего в глазах появлялась резь.

Приняв душ, Моуки прошел в большую комнату и стал осматриваться. Вдруг он услышал шорох и увидел маленькое белое животное, покрытое волосами и сидящее в ящике, сделанном из сверкающего мертвого камня. Оно с удивлением обнюхало мокрые пальцы Моуки, не проявляя никакого страха. Он открыл дверцу ящика. Животное село и спокойно смотрело, как Моуки медленно тянет к нему ладонь. Животное не казалось ни испуганным, ни злобным. Моуки осторожно вынул его из ящика и посадил на свой аллу. Оно вздрогнуло и пискнуло, когда шпора уколола его, а затем замерло. Моуки же стал с любопытством анализировать его клетки. Это оказалось невероятно интересным. Он показал животное остальным тенду. Все столпились около него, всем хотелось самим посмотреть, что за клетки у этого существа.

Иирин подошла поинтересоваться, чем они заняты. Когда она увидела беленькое существо, лежавшее на аллу Моуки, она окрасилась в пугающий оранжевый цвет.

— Что случилось? — спросил Моуки.

— Моуки, пожалуйста, положи его обратно в том же состоянии, в каком ты его взял. Если оно умрет, я никогда не выйду из карантина.

Моуки убедился, что с животным ничего плохого не произошло и оно ни в чем не изменилось, осторожно снял его со своей ому и положил обратно в ящик. Остальные тенду внимательно наблюдали за ним. Вскоре животное очнулось, обнюхало себя и прошлось по клетке. Оно казалось сонным, но в остальном все было в порядке.

Рябь облегчения выступила на коже Иирин.

— Ладно, — сказала она. — Хорошо, что все в порядке. Если оно умрет, то это задержит мой выход в другие помещения корабля без скафандра.

— А какая связь между скафандром и этим животным? — спросил Укатонен.

— Эту мышь поместили сюда, чтобы узнать, не сделаю ли я ее больной. Если она останется здоровой, то я смогу находиться среди других людей, это не будет для них опасно.

— Почему? — спросила Лалито.

— Когда ситик Анитонен нашел меня в лесу, я умирала. Этот мир убивал меня. У меня аллергия на вещества, которые содержатся в пыльце цветов, в перегное, в спорах грибов, летающих в воздухе. Эти вещества заставили мое тело сражаться с ними так, что оно вышло из гармонии. Трубки, по которым воздух поступает в легкие, распухли, и я не могла дышать. У меня начались конвульсии. Мы — люди — страдаем аллергией к веществам всех миров, в которых существует жизнь, кроме своего собственного. Другие люди боятся, что я сделаю их такими же больными, так как я долго пробыла в вашем мире.

— А мы их приспособим к нему, — сказал Моуки.

Иирин покачала головой.

— Они не согласятся. Они боятся аллу-а.

— Кроме того, — сказал Укатонен, — пришлось бы долго ждать, пока мы их не изучим получше.

В эту минуту раздался странный незнакомый звук. Иирин взяла какой-то предмет и приложила его к уху. Она стала произносить слова на звуковом языке людей, время от времени замолкая и как бы прислушиваясь. Моуки показалось, что он уловил слово «тенду». Потом Иирин замолчала и положила предмет, который держала в руках.

— Это доктор Ву. Люди, которые изучают тенду, хотели бы встретиться с вами. Мы можем пойти к ним и поговорить.

Уши Моуки встали.

— Что ты говоришь? Доктор Ву большой, он в этой штуке не поместится.

Иирин засмеялась.

— Нет, Моуки, доктор Ву находится в другом месте. У него есть телефон, такой же, как этот, и он пользуется им, чтобы донести до меня свои слова.

— О, это вроде радио, — сказала Анитонен.

— Совершенна верно, — ответила Иирин. — Ну а теперь надевайте свои скафандры, чтобы мы могли повидаться с большим числом людей.

Без всякого удовольствия тенду вышли в маленькую комнату и надели скафандры. Затем Иирин привела их в большую комнату, где их ждала целая толпа человеков, желавших с ними познакомиться. Моуки узнал несколько знакомых ему звуковых слов: свое имя, слова, обозначающие его народ, и «да» и «нет». Моуки пожал руки нескольких десятков человек, чувствуя себя в скафандре неуклюжим и тупым. Одна из человеков взяла плоский четырехугольный предмет и села в углу, поглядывая на собравшихся. Что-то такое она там делала с поверхностью этого предмета. Заинтригованный Моуки подошел посмотреть. Эта женщина делала какие-то изображения на белой поверхности четырехугольника с помощью небольшой палочки. Четырехугольный предмет она протянула Моуки, чтобы он лучше рассмотрел, что она делает.

Моуки кивнул и отдал ей предмет обратно. Она что-то нарисовала — растение с цветком. Она показала на растение, потом на себя. Потом передала ему четырехугольник и палочку и показала на Моуки и на белый четырехугольник.

Неумело он изобразил грубое подобие своего имени на тенду. Внизу же написал символами человеческого языка кожи: «Меня зовут Моуки». Она же в ответ написала ему: «Мое имя Маргерит Ми».

Вскоре они с головой погрузились в писание записок друг другу. Он показывал ей на что-нибудь, а она писала название этой вещи. А он между тем записывал это же слово на человеческом языке кожи под своим неудобным скафандром. Оказывается, палочка называется карандаш, четырехугольник — блокнот, а сделан он из бумаги.

Каждый раз, как поверхность бумаги заполнялась рисунками, Маргерит переворачивала страницу, и под ней оказывалась новая — чистая. Это была в высшей степени интересная вещь. Пальцы у Моуки чесались — ему хотелось потрогать и понюхать бумагу.

— Ты придешь к нам в гости? — спросил он. Маргерит кивнула. — Блокнот принесешь?

«Мы снова будем говорить с помощью блокнота», — написала она. К ним подошла Иирин и опустила руку на плечо Моуки. Маргерит показала ей блокнот. Иирин кивнула. Моуки видел, что от удовольствия кожа на лице Иирин стала ярко-зеленой. Она взяла карандаш.

— Очень хорошо, Моуки, — написала она на языке кожи тенду. — Ты узнал очень много нового. — Ее слова выглядели какими-то плоскими и неэмоциональными на бумаге, но по цвету ее лица он понимал, что она им довольна. Она повернулась и сказала что-то на звуковой человеческой речи, и все тут же подошли, чтобы посмотреть на то, что сделали Маргерит и Моуки. И на тенду, и на человеков это произвело большое впечатление. Принесли еще бумаги и карандашей. И скоро все были заняты писанием записок от тенду к людям и наоборот.

Все это было очень мило, но нисколько не помогало Моуки узнать то, что он хотел. Ему хотелось выйти наружу, осмотреть корабль.

— А где Брюс? — спросил он Иирин.

— Не знаю, Моуки. Тут его быть не должно. Он из другой атвы.

— А мы его отыскать не можем?

Иирин поглядела на остальных, поглощенных бумагой и карандашами; потом взглянула на другую группу людей и тенду возле компьютера.

— Ладно, Моуки. Надеюсь, я им сейчас не понадоблюсь. Пошли.

Иирин взяла блокнот и карандаш и сделала знак своей подруге Лори; все трое вышли из комнаты и пошли по коридору. Они прошли мимо места, в котором едят, потом в какую-то дверь, потом вниз по узкому проходу со ступеньками, затем вышли в другой проход, шумный и более темный. Иирин спросила что-то у первого встречного, и он показал в конец коридора. Иирин кивнула и они пошли дальше. Вошли в комнату, полную труб из мертвого камня и таинственных, тоже из мертвого камня, предметов. Откуда-то шел громкий пульсирующий звук. Как будто они находились в сердце огромного животного. Иирин заговорила с незнакомой женщиной, та кивнула и ушла.

«Она ушла искать Брюса, — написала Иирин на бумаге. — Мы его тут подождем».

Вскоре вернулась женщина, а за ней и Брюс. Он был измазан в чем-то и вытирал руки о тряпку.

Брюс что-то сказал Иирин, а потом пожал руку Моуки.

— Хелло, Моуки, — сказал он на звуковом языке.

— Хелло, Брюс, — написал тот в блокноте, обрадованный тем, что понял звуковое приветствие человека. — Рад тебя видеть. Ты мне не покажешь корабль?

Брюс взглянул на Иирин, та кивнула. Он взял одну руку Моуки, Иирин другую. Лори шла следом. Брюс показал им машину, которая управляет распределением воздуха по всему кораблю, главный компьютер корабля с ворохом кабелей и подключений и несколько комнат, полных странных машин и людей. Моуки запоминал, как и куда надо идти; он не хотел заблудиться в следующий раз, когда попадет на корабль.

Потом Брюс повел их вниз по нескольким лестницам, через другой длинный коридор и там отворил дверь в большую комнату. Подвел к широкому окну, закрытому таким же прозрачным материалом, как и крыша купола. Они смотрели в пещеру внутри корабля. Там было много странных машин. Брюс показал на одну из них, похожую на какое-то огромное насекомое из мертвого камня.

«Это называется флайер. Он летает, как птица, — написал Брюс в блокноте. — Мы залезаем внутрь, и тогда он вылетает вон через ту большую дверь. Мы летим отсюда на север и садимся на другой плавучий остров. Там мы пересаживаемся в другой летательный аппарат — шаттл — и он отвозит нас к небесному плоту».

Моуки глядел на флайер, стараясь не забыть ни единой детали.

— А я не мог бы полетать на флайере? — спросил Моуки. — Мне бы так хотелось побывать на месте, где шаттл, а потом поглядеть, как шаттл взбирается к звездам!

Брюс покачал головой.

— Нет, — сказал он, а потом заговорил на звуковом языке о чем-то, чего Моуки не понял.

«Тебе придется остаться со своим народом, Моуки, — написала Иирин. — Место шаттла очень далеко на севере. Там для тенду слишком холодно».

— Если б ты была со мной, мне и там было бы хорошо, — отозвался Моуки.

— Нет, Моуки, это просто невозможно, — сказала она на языке кожи. — Мне не дадут разрешения взять тебя туда.

Моуки пожал плечами — жест, перенятый у Иирин и вполне применимый в скафандре.

«А теперь пора возвращаться, — написала Иирин. — Уже поздно, я могу там понадобиться, да и у Брюса есть свои дела».

«До свидания, Брюс, — написал Моуки. — Спасибо, что показал мне флайер».

Брюс пожал ему руку.

— Это было здорово! Надеюсь еще повидаться с тобой.

Моуки кивнул и покрылся голубой рябью, потом повернулся и взял за руку Иирин. Сегодня он узнал много нового. Вместе с Лори они поднялись наверх. Моуки старательно запоминал дорогу. Это было важно. А под своим скафандром, где никто не мог увидеть написанных им слов, он писал одно и то же: «Я уеду с тобой, я все равно уеду с тобой»…

29

— Ну, доктор Агелоу, — спросил доктор Бремен, — каковы же результаты обследования доктора Саари?

Джуна нервно сглотнула слюну и обвела глазами комнату. Доктор Ву, доктор Бейкер и капитан Эдисон также с нетерпением ждали вердикта психиатра.

— Боюсь, что при сканировании мозга обнаружились некоторые необъяснимые аномалии и существенные изменения; тесты же показали определенные изменения и в характере доктора Саари.

Капитан Эдисон наклонилась вперед.

— Что за аномалии, доктор?

— Ее способности обонять, слышать, ощущать вкус и видеть, по-видимому, были улучшены. Она может видеть в диапазоне от ультрафиолетовых до инфракрасных волн, и способности различать оттенки цветов тоже существенно выше нормальных. Кинетические возможности также возросли. Медицинская группа сообщает о несравненно более быстрых рефлексах и улучшении координации движений, что подтверждается и нашими результатами сканирования мозга и обследования нервной системы.

Джуна смотрела прямо перед собой, водя одним затянутым в перчатку пальцем по цветному рисунку скатерти. Пока все, что сказал Агелоу, сводилось к тому, что она бегает быстрее и видит лучше других. Они это и раньше знали. И Джуна подумала еще, что все сказанное не имеет отношения к ее психологическому профилю.

— Кроме того, изменился характер биотоков мозга доктора Саари, причем в весьма важных и фундаментальных характеристиках. У нее такие глубокие волны тета и альфа, каких мне еще никогда не доводилось видеть. Она обладает способностью психического контроля, которая была документально подтверждена лишь у нескольких наиболее изощренных йогов и факиров. Кроме того, она может по собственному желанию полностью контролировать свои эмоции.

— Вы упомянули об изменении в характере, доктор? — прервала его капитан Эдисон. — Не можете ли вы остановиться на этом?

— Главным образом речь идет о прочной привязанности к тенду — явление, известное нам под названием ксенофилия. Вследствие этого доктор Саари разрывается между интересами ее собственного рода и туземцев. В дополнение можно сказать, что профиль ее моральных ценностей тоже не таков, каким был раньше. Ее уважение к власти уменьшилось, ее стремление идентифицировать себя с группами особей удивительно возросло.

Джуна подняла глаза, пораженная тем, что ее симпатии к тенду могут быть оценены в столь определенных терминах: в устах психолога это звучало как описание патологии. Она глубоко вдохнула в легкие воздух, чтобы подавить поднимающийся в ней гнев. Это было бы совсем ни к чему.

— Каковы ваши рекомендации? — спросил доктор Бремен.

Доктор Агелоу вздохнул и опустил глаза.

— Я считаю, что степень психологической неопределенности в данном случае слишком высока. Я обсуждал этот вопрос с офицером по проблемам морали Чанг, и мы сошлись на том, что изменения личности доктора Саари представляют слишком большой риск для безопасности и здоровья команды корабля. — Он повернулся к Джуне, старательно избегая встречаться с ней глазами, и сказал: — Извините, доктор Саари.

Капитан Эдисон поднялась со своего места.

— Я полагаю, что, давая свои рекомендации, доктор Агелоу слишком большое значение придал психологическим тестам. В данных обстоятельствах, как мне кажется, перемены в докторе Саари вполне объяснимы и даже рациональны. В приведенных данных я не вижу ничего, что дало бы мне основания считать, будто изменения в докторе Саари грозят нашей безопасности. Доклады, сделанные мне мичманом Кипп и другими лицами, отвечающими за безопасность, вполне благоприятны. Я не верю, что она представляет опасность для команды. И я предлагаю прекратить эскортирование доктора Саари.

— Благодарю вас, капитан Эдисон, — сказала Джуна, глядя на капитана. — Я высоко ценю ваше доверие.

— Минуту, капитан, — вмешался доктор Бремен. — Я не думаю, что вы вправе игнорировать соображения доктора Агелоу.

— Я не игнорирую их, доктор Бремен, — ответила капитан. — Я их учитываю наряду с докладами моей службы безопасности. И я пришла к выводу, что доктор Саари не представляет угрозы для команды корабля. Кроме того, положение доктора Саари как эксперта столь важно, что ее нельзя держать под замком. Я и без того выслушала немало претензий со стороны ваших научных сотрудников.

— Доктор Агелоу исключительно опытный специалист, капитан Эдисон. Я полагаю, что не считаться с его рекомендациями в высшей степени неразумно.

— Доктор Бремен, я уже двадцать лет работаю в Исследовательском управлении, и из них пять — капитаном. Неоднократно в течение моей карьеры мне приходилось оценивать надежность людей и их пригодность к выполнению тех или иных обязанностей. Психологические профили являются очень важной деталью при принятии таких решений, но есть и многие другие факторы. Я рассмотрела эти факторы и пришла к выводу, что доктор Саари не представляет опасности ни для моей команды, ни для моего корабля.

— Наша экспедиция — важнейшее мероприятие Исследовательского управления за многие годы, — ответил ей Бремен. — И я не желаю рисковать без нужды. Доктор Саари, боюсь, что до возникновения новых обстоятельств вам придется ходить по кораблю в сопровождении работника службы безопасности.

— Я поняла, доктор Бремен, — сказала Джуна, сдерживаясь с огромным трудом. Она встала.

— Капитан Эдисон, благодарю вас за то, что вы приняли мою сторону в этом деле. Я постараюсь доказать, что ваше доверие оправданно.

Сказав это, Джуна встала и пошла к двери, слишком рассерженная, чтобы ждать официального закрытия заседания. Под скафандром на ее коже вскипали цвета гнева, обиды и разочарования.

Она широко распахнула дверь воздушного шлюза, а затем с грохотом захлопнула ее и начала стягивать с себя скафандр, одновременно с трудом сдерживая слезы. Перчатка почему-то не желала сниматься, и Джуна стащила с себя костюм целиком — вместе с перчатками и сапогами. Ей пришлось еще подождать, пока не закончатся дезинфекция и продувание шлюза, прежде чем дверь в комнату открылась.

Только оказавшись под душем, Джуна дала волю слезам. Горячая вода омывала ее тело, унося с собой слезы и успокаивая сухую, туго натянувшуюся кожу. Она прислонилась лбом к стенке душевой кабины. Горячая вода лилась на уши, по щекам, скатывалась с подбородка. Она знала, что ей следовало бы остаться и попытаться переубедить доктора Бремена, но она была слишком раздражена, чтобы спокойно выкладывать свои аргументы. Все навалилось на нее — холодная сухая комната, карантин, постоянная слежка, то, как льнет к ней Моуки, претензии тенду. А хуже всего — страх в глазах людей. И все это придется вынести. Тенду и люди должны достичь гармонии в отношениях. Ведь удается же энкарам добиваться своего!

Она вышла из душевой и принялась вытираться полотенцем. Ей хотелось залезть в постель, спрятаться с головой под простыню и не вылезать оттуда никогда.

Зазвонил телефон. Джуна протянула к нему руку, но трубку не взяла. А он все звонил, звонил. Она взяла трубку, как раз когда аппарат переключился на запись.

— Эй, это Лори. Как дела?

Джуна вздохнула и потерла лоб тыльной стороной ладони.

— Могли бы быть и лучше, — ответила она.

— Хочешь, поболтаем? Я бы с удовольствием натянула скафандр и забежала к тебе.

Джуна оглядела эту чужую и безликую комнату.

— Пожалуй, я бы предпочла уйти отсюда сама.

— О'кей.

Лори открыла дверь шлюза, когда цикл его работы завершился.

— Пойдем посидим на посадочном доке. Там ты сможешь на время вылезти из скафандра.

— Неужели можно? — с недоверием спросила Джуна.

— Еще бы! В конце концов, ты же под наблюдением. Пошли! — Лори выпустила Джуну через шлюз наружу. Джуна постояла на вершине трапа, с тоской глядя на зеленую цепь одетых лесом холмов, вдыхая зеленый и сладкий воздух джунглей. Если б можно было нырнуть с палубы дока и исчезнуть в лесу, оставив за спиной все свои проблемы! Она потрясла головой и отошла от поручней.

Дверь шлюза с шипением открылась, и оттуда вышла Лори, которая в своем скафандре казалась еще выше и еще солиднее.

— Давай посидим у воды, — предложила Джуна. — Мне жуть как хочется поболтать в ней ногами.

Лори кивнула и последовала за подругой по трапу вниз.

— Я много слышала о джунглях и о тенду от тебя и от других, которые были на берегу. Хотелось бы и мне поглазеть на это, — сказала Лори, когда они сели.

— Хочешь, я как-нибудь возьму тебя с собой? — спросила Джуна. — Я легко получу разрешение тенду.

Лори пристально глядела на воду.

— Я бы с удовольствием, да ведь так много народу там еще не было. Это несправедливо…

— Несправедливо? — улыбнулась Джуна, подумав о том, как обращаются с ней самой. — Ты добра ко мне, ты относишься ко мне как к человеку. — Она поглядела на Лори. — Хотелось бы мне, чтобы таких было побольше.

Лори отвернулась.

— Ты не обиделась, что я пишу о тебе докладные капитану?

— Это часть твоей работы. Капитан Эдисон сказала, что твои доклады благоприятны для меня.

Лори кивнула, но в ее опущенных плечах было что-то загнанное и виноватое.

— В чем дело, Лори? Что случилось?

— Они следят за тобой, — ответила та после долгого молчания.

— Я это знаю.

Лори отрицательно мотнула головой.

— Ты не понимаешь. Они следят за тобой все время. В твоей комнате установлены камеры, в твоем скафандре тоже есть следящее устройство. Есть специальная группа, которая пытается декодировать все твои разговоры с тенду. Они допрашивали Алисон, когда узнали, что она твоя подруга.

Джуна положила руку на плечо Лори.

— Неужели ты думаешь, будто я не знаю, что они обращаются со мной, как с какой-то экзотической лабораторной крысой? Они обязаны следить за мной. Я бы удивилась, если б этого не было. Им необходимо выяснить, насколько я изменилась. А мне очень хочется, чтобы Они поняли — под этой кожей нахожусь все та же прежняя я. Только слегка постарше, немножечко умнее и куда более зеленого цвета, чем раньше.

Лори улыбнулась, а затем отвернулась и снова стала рассматривать берег.

— И все равно, нельзя так обращаться с тобой после всего, что ты перенесла! За тобой не нужно постоянное наблюдение, Джуна.

— А они думают — нужно, — с ироничной улыбкой отозвалась та.

— Я четыре года служу с капитаном Эдисон. Когда ты долго работаешь с кем-то, ты начинаешь понимать его до косточек. Ей не нравится наша экспедиция. Слишком много департаментских мелких склок, а Бремен не делает ничего, чтобы их прекратить. Когда же люди обращаются через его голову прямо к капитану, он злится. Я думаю, он объединился с Чанг и Агелоу, потому что хочет утвердить свое главенство над капитаном.

— Политика, — сказала Джуна. — Все это политика. Большинство людей находятся на этом корабле потому, что у них где-то есть «рука». Тенду — важнейшее открытие за многие годы. Здесь легко сделать карьеру, особенно ребятам из Контакта. — Она снова поглядела на зеленые холмы. — Я люблю работать в разведывательных группах. Там хорошую науку делают без академических политиков.

Лори похлопала ее по колену.

— Не думаю, что такая обстановка удержится надолго. Ты слишком нужна для успеха этой миссии. Рано или поздно Чанг и Агелоу придется сдаться. А тебя здесь любят, и все, кто имеет с тобой дело, знают, что ты ничем миссии не угрожаешь.

— Дело не в одних людях, — ответила Джуна. — Есть еще Моуки и переговоры с Лайнаном. На меня давят со всех сторон. — Она покачала головой. — Знаешь, трудно справляться, когда наваливается так много всего.

— А ты помни, что у тебя на борту много друзей.

— Спасибо, Лори, — сказала Джуна. — Это очень много значит. — Она опять поглядела на лес. — Это была чудесная мысль — прийти сюда. Теперь я чувствую себя куда лучше.

— Рада, что помогла, — ответила Лори. — Пошли обратно?

— Пожалуй, да, — согласилась Джуна. — Они наверняка головы ломают, что мне тут понадобилось.

— Благодарю, что так быстро пришли, доктор Саари, — сказала капитан Эдисон. — Пожалуйста, садитесь.

Капитан сидела за своим рабочим столом.

— Я должна извиниться за обращение с вами. Я знаю, вы и без того перенесли много тяжелого. Если б я могла, я давно бы это все прекратила! — Она развела руками, показывая свое бессилие. — Но доктора Бремена не сдвинешь. А вы как научный работник подчинены ему. В этих делах я могу лишь советовать. Так что в сложившейся ситуации, доктор Саари, я мало чем могу вам помочь, но я хочу, чтобы вы знали, что я на вашей стороне и все, что сделать в моих силах, сделаю.

— Благодарю вас, капитан. Я вам бесконечно благодарна.

— Хотела бы сделать больше, — продолжала капитан Эдисон. — Большинство людей, попав в этакую переделку, просто пропали бы, а вы выжили и адаптировались. Экспедиция нуждается в таких людях.

— Могу ли я что-то сделать, чтобы переломить ситуацию?

— Не высовывайтесь, делайте свое дело и надейтесь, что подвернется нечто, позволяющее изменить положение. — Капитан снова развела руками. — Боюсь, сейчас это наилучший совет, какой я могу вам дать.

Джуна прошла последний шлюз, встала на палубе дока, наслаждаясь освежающим прикосновением морского ветра к своей влажной коже. Морской бриз раздувал ее легкую безрукавку. Она зажмурилась, всем существом впитывая ощущение свободы и одиночества — остальные еще не вышли.

— Должно быть, чудесно стоять вот так без скафандра, — громко сказала доктор Тангай, появляясь из шлюза. — Вы вся бирюзовая сегодня.

Джуна от смущения тут же стала коричневой.

— Извините меня, — сказала доктор Тангай, — я совсем не хотела смутить вас.

— Все в порядке, Патрисия, — сказала Джуна, снова повернувшись к берегу лицом.

— Не можем ли мы… Не могли бы вы поговорить со мной на языке кожи? — попросила та. — Мне так нужна практика.

— Конечно, — ответила Джуна на тенду. — Вы готовы к переговорам? — Она нарочно говорила быстрее, чем привыкла Патрисия, чтобы проверить ее успехи.

— Немножко медленнее, пожалуйста, — попросила доктор Тангай.

Джуна повторила свой вопрос медленнее, но в это время дверь шлюза с шипением открылась. Это был доктор Ву. Джуна заметила выражение тревоги на лице доктора Тангай, когда та повернулась, чтобы помочь Ву спуститься к шлюпке по длинному трапу. По дороге она расспрашивала доктора Ву о деталях предстоящих переговоров. Женщина помогла ему войти в лодку и позволила помочь ей сделать то же самое. Джуна последовала за ними и приняла руку доктора Ву, когда он протянул ее.

Наконец вся переговорная группа собралась в лодке, готовая к отплытию. Сегодня она состояла из доктора Ву, доктора Бремена, капитана Эдисон, доктора Тангай и Джуны. Бремен кивнул Брюсу, и тот вывел лодку из дока. Пока они плыли к берегу, доктор Тангай и Джуна продолжали беседовать на языке кожи. Доктор Ву, который обычно с интересом приглядывался к окружающему, сейчас сидел молча, уставившись в дно шлюпки. Выглядел он очень бледным, что, однако, могло быть просто результатом игры света, отраженного поверхностью моря. Джуна уже хотела спросить его, в чем дело, но тут доктор Тангай отвлекла ее каким-то вопросом насчет грамматики языка кожи. Когда Джуна снова повернулась к доктору Ву, все уже готовились выходить на берег.

Как только они оказались на песке, доктор Тангай взяла Ву под руку, и они медленно пошли вперед, дружески болтая о чем-то. Патрисия часто останавливалась, чтобы поднять с песка какую-нибудь раковину или водоросль, вызывавшие у нее неожиданный интерес. К тому времени, когда остальные остановились отдохнуть на вершине утеса, доктора Ву и Тангай отстали от них метров на тридцать. Когда они подошли поближе, Ву был в поту и задыхался. Теперь Джуна поняла, что цель действий доктора Тангай сводилась к одному — скрыть истинное состояние Ву. Вид последнего говорил, что доктору необходим отдых. Джуна решила помочь ему.

— Вы все подождите здесь, а я схожу посмотреть, готовы ли тенду к приему гостей.

Джуна вошла в прохладный лес со вздохом облегчения и, как только оказалась вне поля зрения своих спутников, стянула с себя одежду. Анитонен что-то протрещала с ветви нижнего яруса, а Моуки радостно спрыгнул с дерева, чтобы поздороваться с Джуной. Они обнялись и на мгновение слились.

Когда Джуна вернулась, доктор Ву выглядел значительно лучше. Все двинулись вслед за Джуной к берегу реки, где происходили переговоры, и вскоре уже были заняты делом. Тенду не желали обсуждать ничего другого, пока не будет решен вопрос о репарациях Лайнану. Ву и другие земляне отвергали все предложения Лалито, за исключением передачи тенду набора аэрофотографий и топографических карт района Лайнана, выполненных на прочном пластике. Хотя даже это нарушало букву закона, но все же такое требование было одним из самых приемлемых, и согласие на него могло поддержать переговорный процесс.

Но Лалито требовала гораздо большего. Она требовала всего, что видела на корабле; компьютеров, электрического света, стальных орудий, пластиковых контейнеров и мешков, одеял. Она хотела получить даже мышей — вроде той, которую она видела в комнате Джуны. Джуна предлагала ей другое — мотки пеньковой веревки, корзины красивого плетения, каменные наконечники для стрел, хорошие рыболовные сети. На все это следовал решительный отказ. И все же переговоры шли, хотя, по мнению Джуны, только потому, что тенду обладали безграничным терпением и выдержкой.

После полутора часов переговоров обе стороны согласились на перерыв. Джуна отвела доктора Тангай в сторону.

— Что такое с доктором Ву? — спросила она. — Он все время такой бледный… А вы суетитесь вокруг него, как испуганная клуша.

— Он сказал, что чувствует себя неважно, — ответила Патрисия. — Возможно, немного простудился. — В голосе ее, однако, не хватало убежденности.

— Вы боитесь чего-то более серьезного, да?

— Я боюсь, что это сердце, — призналась та. — Медицинскую комиссию он прошел едва-едва, и на протяжении полета ему становилось все хуже. Я стараюсь так организовать его работу, чтобы он как можно меньше уставал. Он слишком важен для дела, чтобы позволить ему умереть.

— Может, ему лучше вернуться на корабль? — предложила Джуна.

Патрисия покачала головой.

— Я уже предлагала ему это, но он не соглашается. — Она бросила взгляд в сторону Ву. — Он боится, что доктора запретят ему участвовать в переговорах.

— Попробую сделать все, что в моих силах, — успокоила ее Джуна.

Джуна тайком внимательно наблюдала за доктором Ву, когда переговоры возобновились. Теперь она видела, что и другие делают то же. Даже тенду что-то почувствовали. Она уже хотела было попросить сделать еще один перерыв, когда доктор Ву внезапно согнулся вдвое и схватился за грудь.

— Сердце… — Он задыхался.

Капитан Эдисон немедленно соединилась с кораблем, вызывая медиков.

— Что с ним? — спросила Анитонен.

— Что-то случилось с его сердцем, — объяснила ей Джуна. — Мы запросили медицинскую помощь.

— Он потерял сознание! — вскрикнула Патрисия.

Анитонен протолкалась сквозь группу людей и присела рядом с доктором Ву.

— Помоги мне снять с него скафандр, — попросила она Джуну. — Ему надо помочь.

— Дайте тенду попытаться вылечить его, — сказала Джуна, начиная снимать шлем Ву.

— Нет! — кричала Патрисия, цепляясь за руки Джуны. — Это убьет его!

— Тенду стабилизирует его, — ответила ей Джуна. — Ведь ко времени, когда мы доставим его к врачам, все уже будет кончено.

— Но это убьет его!

— Не убьет, — уговаривала Джуна. — Тенду спасли мою жизнь. Они спасут и его. — Она взяла обе руки Патрисии в свои. — Патрисия, мне тоже очень нравится Пол. Дай мне помочь Анитонен спасти ему жизнь. Пожалуйста.

— Они не смогут прислать медицинскую помощь раньше, чем через пятнадцать минут, — сказала капитан Эдисон. — Пусть тенду попробуют сделать, что могут. — Она обняла Патрисию за плечи. — Доктор Тангай, вы мне нужны, чтобы проводить сюда медицинскую бригаду.

— Спасибо, — сказала Джуна, когда капитан уже повернулась, чтобы уйти. Она кивнула Анитонен. — Порядок.

Анитонен сняла перчатки доктора Ву и глубоко погрузила свою шпору в его ладонь. Почти немедленно дыхание доктора вернулось к норме, а лицо порозовело.

— Ты знаешь своих людей лучше меня. Помоги мне, — обратилась Анитонен к Джуне.

Джуна высветила согласие. Вслух же она сказала:

— Я собираюсь помочь Анитонен вылечить доктора Ву. Пожалуйста, не мешайте нам. Вмешательство может убить доктора Ву и повредить Анитонен или мне.

Она помогла Анитонен снять шлем с доктора Ву и расстегнуть его скафандр. Джуна взяла одну руку доктора, Анитонен — другую; затем они вошли в контакт.

Джуна слышала, с каким трудом работает сердце Ву. Обедненная кислородом кровь на вкус была пресной и ржавой. Анитонен расширила сосуды, снабжающие сердце кровью, тем самым улучшив кровообращение. Они передали Ву весь запас кислорода из своих тел прямо в его кровеносную систему. Затем Анитонен стала ликвидировать ущерб, нанесенный сердечным тканям доктора. Сердце забилось сильно, когда насыщенная кислородом кровь начала поступать в его голодающие мышцы, и теперь Анитонен смело принялась восстанавливать поврежденное инфарктом сердце.

К Ву вернулось сознание. Джуна почувствовала, как он напрягся, как в нем нарастает паника. Она блокировала ощущение их присутствия так же, как это когда-то сделал для нее Моуки. Страх доктора Ву сменился любопытством, когда он ощутил, как эго Анитонен исследует его забитые бляшками артерии. Тенду уже начала расчищать артерии вблизи сердца, выводя из них через свое аллу сгустки холестерина. Работа была долгая. Джуна почувствовала, что Анитонен устала, и отдала ей часть своей энергии.

Эго доктора Ву осторожно пошевелилось, исполненное удивления и волнения перед этим новым для него контактом. Джуна обволокла его спокойствием и уверенностью. Анитонен кончила прочищать артерии в груди доктора Ву и начала обрабатывать другие части тела, но она слишком устала, чтобы выполнить эту работу целиком. Джуна мягко разорвала контакт.

Она открыла глаза и посмотрела на больного. Доктор Ву спокойно улыбался. Его глаза раскрылись, он увидел Джуну, и улыбка стала еще шире.

— Спасибо вам, — сказал он, потом сел, протянул руку к Анитонен и крепко сжал ее ладонь. — Это было изумительно. — Он встал. Джуна вскочила, чтобы поддержать его, но доктор Ву отстранил ее. — Я чувствую себя лучше, чем чувствовал себя все эти годы. — Он глубоко вдохнул воздух чужой для него планеты. — Пахнет зеленью, — сказал он. — Очень зеленой и очень живой. — На глазах доктора стояли слезы.

— Анитонен ввела в ваше тело нечто, что препятствует развитию аллергии, но это вещество будет действовать недолго, — обратилась к нему Джуна. — Вам следует вернуться на базу, пока не началась аллергическая реакция.

— На берегу стоит флайер, — вмешался доктор Бремен. — Вас нужно немедленно уложить в постель.

Ву кивнул. Он выглядел так, будто видит сны наяву. Дотронулся до руки Джуны, и та вдруг поняла, что впервые за четыре года ощущает кожу другого человека. Она взяла руку Ву в свои.

— Пожалуйста, поблагодарите Анитонен за меня, — сказал Ву. — И не только за спасенную жизнь. Это аллу-а… — Он помолчал. — Это то, к чему я стремился всю жизнь… — В удивлении он покачал головой. — Это было… — Он широко развел руки, а его лицо светилось счастьем. — У меня нет слов, но, пожалуйста, поблагодарите ее за меня.

— Я поняла, — шепнула Джуна.

— И я теперь многое понял. Спасибо вам, — и он на мгновение сильно сжал ее пальцы.

Джуна перевела благодарность доктора Ву. Анитонен рябью изобразила улыбку.

— Скажи ему, что у него хорошее эго и что для меня честь слиться с ним.

Джуна перевела. В ответ доктор Ву улыбнулся. Он еще раз сжал руку Анитонен и повернулся, чтобы уйти.

— Как он мог жить? — спросила Анитонен. — Он же был переполнен всякими вредными штуками.

— Так бывает с людьми, когда они стареют, — ответила Джуна. — Мне надо пойти и убедиться, что доктора не сделают ничего такого, что могло бы повредить твоему лечению.

— Я пойду с тобой, — предложила Анитонен. — Если у них будут вопросы, я смогу на них ответить.

Они догнали доктора Ву и вместе с ним сели во флайер. Когда они поднялись в воздух, Анитонен выглянула в иллюминатор и была просто заворожена тем, как они летят к кораблю над океаном, чуть ли не задевая гребни волн. Медицинский и технический персонал смотрел на них с Джуной, чуть ли не разинув рты.

Когда флайер сел, доктора Ву положили на носилки и унесли в госпитальный отсек корабля. Его положили во второй наскоро сооруженный карантинный бокс. Джуна и Анитонен надели скафандры, чтобы пройти от шлюза до бокса.

Через несколько минут после их появления прибежал доктор Бейкер.

— Почему этому больному не дали кислород и не поставили капельницу? — крикнул он.

— Потому что они мне не нужны, доктор, — спокойно ответил Ву. — Анитонен меня вылечила. Я чувствую себя лучше, чем когда-либо за все эти годы. Нет ни одышки, ни грудной жабы.

— Но… — начал было доктор.

— Неужели у меня вид сердечника? — спросил доктор Ву.

Доктор Бейкер сделал отрицательный жест.

— Давайте я вас осмотрю, — сказал он, берясь за стетоскоп.

Анитонен настороженно наблюдала за тем, как доктор осматривает Ву.

— Поразительно! — воскликнул тот. — Если б я не знал правды, я сказал бы, что у вас сердце двадцатилетнего юнца. Пульс сильный, кровяное давление нормальное, цвет лица и дыхание — отличные! Вы уверены, что это был сердечный приступ?

Джуна сделала шаг вперед.

— Доктор Бейкер, я помогала Анитонен, когда она лечила доктора Ву. Это был инфаркт, без всякого сомнения. Я чувствовала его. Я ощущала вкус его крови.

Как только он убедился, что состояние доктора Ву стабилизировано, Бейкер бегло расспросил Джуну и Анитонен о том, что они делали. Наконец Анитонен положила руку на колено Джуны.

— Я устала и голодна. Может быть, мы поговорим позже?

Джуна только сейчас обнаружила, что у нее тоже от голода кружится голова.

— Извините нас, доктор, но Анитонен надо доставить домой. Она страшно устала, ей надо поесть и отдохнуть. Мне тоже. Врачевание — работа изнурительная.

Доктор Бейкер понимающе кивнул.

— Мне бы очень хотелось еще раз поговорить с Анитонен, когда у нее будет время. Она высказала несколько мыслей, которые следовало бы, возможно, принять к сведению. Может быть, вы приведете ее к нам завтра?

Джуна перевела вопрос.

— Я бы очень хотела, — ответила Анитонен. — Я ведь сегодня узнала много нового. Доктору Ву следует поспать подольше и съесть много белковой пищи. Его тело еще не кончило исцелять себя. Ему нужны отдых и обильная еда на протяжении трех-четырех дней. Мы продолжим переговоры после того, как он окончательно выздоровеет. И, пожалуйста, поблагодарите доктора Ву. Я от него сегодня узнала многое.

— Это мне надо благодарить Анитонен, — сказал доктор Ву с иронической улыбкой, когда Джуна перевела ему слова Анитонен. Он протянул руку и коснулся ее плеча, имитируя жест тенду. — Я обязан тебе жизнью и даже большим, чем жизнь. Спасибо.

Джуна проводила Анитонен до берега, вернулась, съела обильный ужин, рухнула в постель и уснула.

Проснулась она утром, чувствуя себя гораздо лучше, чем во все эти дни. Она долго лежала, глядя на безликий белый потолок комнаты. Переговоры прерваны до выздоровления доктора Ву. Теперь она сможет уделить больше внимания взаимоотношениям на борту.

Она позвонила своей сопровождающей. Лори разговаривала с невероятной почтительностью и даже благоговением.

— Я слышала, ты спасла жизнь доктора Ву?! — прошептала она.

Джуна отрицательно качнула головой.

— Это сделала Анитонен. А я только помогала.

Они пришли в бокс доктора Ву. Он лежал, к нему тянулись провода от многих мониторов.

— Джуна! — воскликнул он при ее появлении. Ву протянул ей руку, с которой свисали провода датчиков. — Как же я рад видеть вас! А они все еще мучают меня исследованиями.

Она взяла его за руку. Пожатие было сильным и долгим.

— Ну и как вы? — спросила она.

— Лучше, чем за все эти годы. Доктора в обалдении. Я тоже. Ведь я-то был уже там. Это чудо. Спасибо, что вы помогли спасти мне жизнь.

Джуна отвернулась. Его восхищение создавало между ними какую-то дистанцию.

Вошла сестра. Она посмотрела на Джуну так, будто ожидала, что та тут же пойдет по морю яко по суху.

Джуна опустила глаза в еще большем смущении.

— Мне пора идти, и я ужасно рада, что у вас все хорошо. Нет никаких аллергических реакций?

Ву покачал головой.

— Отлично. Я приведу Анитонен около полудня, чтобы она вас проверила.

Джуна похлопала его по руке и ушла. Весь средний персонал госпиталя столпился у дверей, тараща на нее глаза. Они расступились перед ней, как море перед Моисеем.

Когда Джуна покидала медицинский сектор, она столкнулась с Патрисией Тангай.

— Как он? — спросила та.

— Очень хорошо. Доктора крутятся вокруг, проводят обследование, а Анитонен придет около полудня и посмотрит, каковы успехи у доктора Ву. А потом ответит на вопросы докторов.

— Как я рада! Весь корабль только и говорит о том, как вы спасли жизнь доктора Ву.

— Это я заметила, — сухо сказала Джуна. — А жизнь доктору Ву спасла Анитонен. Я же только присматривала.

— Джуна, мне же рассказывали, как это было! Вы и туземка схватили руки умиравшего Ву, закрыли глаза и неподвижно сидели около него почти двадцать минут. Когда вы кончили, доктор Ву был здоровее, чем когда-либо за последние годы. Доктора в полном отпаде. Вы помогли совершить чудо.

— Это не чудо, — стояла на своем Джуна. — Анитонен и другие тенду чуть ли не каждый день делают такие вещи. С людьми им работать труднее, так как мы им неизвестны и новы, но все равно это искусство, которым обладают все взрослые тенду.

— Тогда, значит, это искусство, которое творит чудеса!

Все утро Джуна ходила по лабораториям, отвечая на вопросы и давая советы исследователям, которые в них нуждались. Было необычайно приятно снова заниматься работой, которую она так любит. Кроме того, это лишний раз напоминало ученым, каким ценным кладезем знаний является она сама. Утро прошло быстро, и Джуна даже пожалела, когда подошло время отправляться за Анитонен.

Она прошла воздушный шлюз, выбралась из своего неудобного скафандра и надела легкое хлопчатобумажное платье. Временно освободившись от карантинных ограничений, она отворила тяжелую внешнюю дверь и сбежала по трапу на палубу плавучего дока. Брюс уже ждал ее в своей шлюпке. Она улыбнулась, походка ее стала непривычно легкой. Наконец-то она едет на берег одна, без толпы людей, глазеющих по сторонам с открытыми от изумления ртами.

— Привет, чудотворица! — воскликнул Брюс, помогая ей войти в лодку.

— Ох, не надо! — воскликнула Джуна. — Я уж наслышалась этого за утро.

— Еще бы, весь корабль гудит. Команда нашей лоханки такого наслушалась вчера от вернувшихся с берега! А что случилось на самом деле?

Джуна пожала плечами.

— Анитонен и я оказали первую помощь доктору Ву. Это спасло ему жизнь, но вовсе не было чудом. Анитонен сделала лишь то, что умеют и другие тенду. А я всего только страховала Анитонен на случай, если что-то пойдет не так.

— А вы можете сделать то, что сделала Анитонен?

Джуна качнула головой.

— На это я не гожусь. Я могу залечить мелкие повреждения — поверхностные ранения, простые переломы. Возможно, я сумела бы стабилизировать доктора Ву до оказания медицинской помощи, но я не сумела бы очистить его артерии или починить поврежденное сердце.

— А Анитонен все это сделала? — спросил он с недоверием.

— Доктора говорят, что сейчас у него сердце двадцатилетнего, — ответила Джуна.

— Что ж, пусть поскорее подарит его какой-нибудь вертихвостке, — ухмыльнулся Брюс.

Джуна расхохоталась, радуясь, что Брюс обращается с ней не как с разновидностью святой. Брюс был одним из тех, кто сквозь ее туземную кожу видел Джуну такой какая она есть на самом деле.

— У вас милый смех, — заметил он.

Она стала темно-коричневой от смущения и отвернулась.

— Спасибо.

Лодка подошла к берегу, и Джуна выпрыгнула, чтобы помочь вытащить ее на песок.

Анитонен нигде не было видно.

— Где ж она? — спросил Брюс.

— Не знаю, — ответила Джуна. — У тенду очень своеобразный взгляд на время. Почему бы нам не поискать ее?

— Это было бы чудесно, — отозвался Брюс.

— Тогда пошли, — сказала она.

Где-то в начале тропы, ведущей на утес, Джуна взяла Брюса за руку, чтобы помочь преодолеть трудное место. Держась за руки, они пошли и дальше по этому лесу, так похожему на кафедральный собор. Брюс двигался почти бесшумно, и Джуна с удовольствием отметила это. Они прошли по освещенному солнцем участку — «просеке», образованной недавно упавшим деревом. Верхние ветви поваленного гиганта были покрыты орхидеями. Падение дерева увлекло обреченные орхидеи в тот ярус леса, где для них было слишком темно и влажно, и они вдруг бурно расцвели, чтобы успеть дать семена, а значит, и новую жизнь.

Джуна прижалась к мощному стволу упавшего дерева. Голоса джунглей казались слишком громкими в той тишине, которая встала между двумя человеческими существами. Брюс спокойно стоял рядом, обняв Джуну за плечи.

— Тут прекрасно, — сказал он, нарушая тяжелое молчание.

Джуна кивнула и поглядела вверх.

— А еще красивее там — высоко. Там целый особый мир.

Он посмотрел туда же — на верхний полог леса.

— И каково же там?

— Там прохладнее. И ветер. Даже самые толстые ветви и те колышутся на ветру. — Она покачала головой, вся охваченная воспоминаниями. — Сначала я очень боялась, и у меня не было времени смотреть по сторонам, но теперь там столько интересного, что у меня нет времени бояться. Мне будет тоскливо без всего этого, когда я уеду.

— Вы говорите так, будто не хотите уезжать вообще.

— Я полюбила эту планету. Тут лес, тут тенду, тут свобода. И еще Моуки. Мне бы хотелось разорваться пополам и одну половинку оставить здесь — с ним.

— Его народ присмотрит за ним.

Глаза Джуны заволокло слезами.

— Он не хочет принять нового ситика. Если я уеду, он скорее всего умрет.

— Извини, — сказал Брюс. — Хотел бы я тебе помочь хоть чем-то.

Джуна пожала плечами и отвернулась.

— А самое тяжелое — это жить тут в этом проклятом скафандре. Ты знаешь, — сказала она Брюсу, глядя ему в глаза сквозь прозрачное забрало шлема, — доктор Ву был первым человеком, к коже которого я притронулась за все эти четыре года.

Брюс прижал ее к себе. Она прислонилась к нему и внезапно разрыдалась — все ее одиночество, вся ее отдельность выплеснулись наружу в потоке слез. Брюс держал ее, похлопывая по спине, пока она рыдала. Ее щека коснулась прозрачного щитка шлема. И вдруг маленькая прохладная лапка легла на ее бедро. Это был Моуки, весь охряный от сочувствия. Она рябью постаралась успокоить его, прижала к себе. Лапка Моуки сжала ее руку, и они слились. Его маленькое чуткое эго слилось с надежной теплотой, исходившей от руки Джуны.

Наконец она вышла из контакта с Моуки и одновременно высвободилась из объятий Брюса. Вытерла глаза.

— Спасибо, — сказала она, внезапно ощутив какую-то неловкость.

— В любое время к твоим услугам, — ответил Брюс. Он дружески сжал ее плечо.

— Бог мой, надеюсь, это больше не понадобится, — ответила Джуна. Слезы еще дрожали в ее голосе. — Если я буду все время реветь, то растаю, как кусок сахара под тропическим ливнем.

Джуна взглянула на ручной хронометр.

— Надо идти искать Анитонен. Наверное, там уже волнуются, куда это мы девались.

— Анитонен ждет на утесе в конце тропинки, — сказал Моуки. — Она спорила с Лалито и Советом деревни вплоть до полудня.

Брюс подхватил Моуки и посадил на плечо.

— Тогда пошли, — сказал он, беря Джуну за руку.

И они пошли сквозь лес рука об руку. Моуки положил свою длинную руку на голову Джуны. Это было дивное мгновение, сблизившее два мира, и Джуна ощутила грусть, когда они подошли к границе леса.

Анитонен спрыгнула с дерева на землю и радостно их приветствовала.

Брюс пожал руку Анитонен и поспешил вперед готовить лодку.

— Брюс делает тебя счастливой, — сказал Моуки, когда они шли по пляжу. — Я рад. Значит, у вас скоро начнется нерест?

Джуна стала коричневой.

— Не думаю, — сказала она. — У моего народа это происходит иначе.

— Но он тебя возбуждает. Я это почувствовал при слиянии.

— Моуки, я же очень долго жила без своего народа. Поэтому я легко возбуждаюсь. Но я не могу нереститься с незнакомыми людьми. А я еще плохо знаю Брюса. Кроме того, я в карантине.

— Анитонен говорит, что ты никого не можешь сделать больным, — сказал Моуки.

— А вот они не верят, — ответила Джуна, показывая подбородком на корабль.

— Но ты веришь?

Джуна пожала плечами.

— Я боюсь ошибиться. Вдруг кто-то умрет или сильно заболеет? Я потеряю то маленькое доверие, которое уже заслужила, если нарушу карантин без разрешения.

Моуки долго молча глядел на корабль, его цвет постепенно менялся, превращая Моуки в грозовую тучку.

— Да, тебе нужны твои люди, — сказал он наконец, поворачиваясь к Джуне. — А мне нужна ты.

Джуна опустила взгляд к песку под ногами, беспомощно дернув плечом. Брюс помог ей и Анитонен войти в лодку и сдвинул суденышко с песка. Джуна помогла ему влезть и смотрела, как он заводит мотор. Когда она снова поглядела на берег, Моуки уже исчез в лесу.

Джуна смотрела, как Анитонен выходит из контакта с доктором Ву и осторожно отводит его руки, чтобы не повредить проводку мониторов, тянущуюся к нему.

— Он поправляется хорошо, — сказала Анитонен Джуне. — Через два дня его сердечная мышца полностью регенерируется. Кроме того, я прочистила почти всю его кровеносную систему.

Джуна перевела эту информацию доктору Ву и собравшимся вокруг него врачам.

— Я чувствую себя сильнее и уже готов к действиям, — подтвердил доктор Ву.

Доктора перешли к компьютеру, показывавшему результаты их исследований.

— Нет, вы только посмотрите на это! — воскликнул один. — Вот тут двойная линия, как будто пульсация исходит от двух объектов, а не от одного.

— Что там такое? — спросила Анитонен. — Объясни.

— Эти данные касаются нервной системы, — объяснял Бейкер после того, как рассказал Анитонен, что изображает график. Он показал двойную зеленую линию. — Тут почему-то получилось раздвоение, а далее линии сходятся.

— Да, — ответила Анитонен после того, как Джуна перевела ей. — Это в тот момент, когда я слилась с ним. Линии же слились там, где я достигла гармонии с доктором Ву.

— А это? — воскликнул Бейкер, показывая на другой график. — Почему его сердце вдруг забилось медленнее, а затем постепенно ускорило биение?

— Я проверяла его работу, мне надо было посмотреть, как идет регенерация тканей. Его сердце стало гораздо прочнее.

Вопросов было множество. Вскоре Джуна обнаружила, что не может переводить те специальные термины, которыми пользовались стороны. — Скажи им, что было бы лучше, если б я могла показать, — вдруг сказала Анитонен, протягивая свои руки в перчатках как бы для аллу-а.

— Но правила…

— Я больше не могу отвечать на их вопросы словами, — возразила Анитонен.

— Она говорит, что больше ничего сказать не может, но может показать, — сказала Джуна медикам. — Она предлагает слиться с вами.

Анитонен легонько толкнула ее.

— И еще скажи, что я слишком устала, чтобы лечить. Но я покажу им, как выглядят их тела с моей точки зрения. И покажу, что я сделала для доктора Ву. И еще могу показать, как я вижу свое тело, чтобы они лучше понимали мой народ.

Джуна перевела. Врачи стали совещаться.

— Это… хм… немного необычно, — сказал доктор Бейкер. — Нам придется посовещаться с людьми из группы Контакта.

— Глава группы перед вами, — напомнила Джуна. — Почему бы не спросить у него?

— Бели кто-нибудь вызовется добровольцем, то у меня нет возражений против его слияния с Анитонен, — обратился к ним доктор Ву. — Аллу-а изумительно интересное явление.

— А она никак не изменит моего тела? — с опаской спросил Бейкер.

Джуна перевела вопрос Анитонен.

— Нет, я обещаю ничего не менять.

— Мы можем ей верить? — обратился Бейкер к Джуне.

— Доктор Бейкер, Анитонен — энкар. Ее жизнь была бы погублена, если бы она нарушила свое слово, — объяснила Джуна. — Кроме того, я знаю ее больше четырех лет, и она всегда держала слово, даже до того, как стала энкаром.

— Понятно. — Он оценивающе поглядел на Анитонен. — Ну что ж, я буду добровольцем и рискну на слияние с Анитонен. Что надо делать?

Джуна подвела его к креслу.

— Садитесь и закатайте рукава скафандра.

Анитонен тронула ее за руку.

— Ты поможешь мне? Твое присутствие успокоит его.

Джуна придвинула третий стул, как бы образуя круг.

— Анитонен попросила меня помочь вам. Вы разрешите мне нарушить карантин?

Доктор Бейкер откинулся на спинку стула и посмотрел на доктора Ву.

— Ну как?

— Я все еще жив, хоть и дотрагивался до нее, — отозвался доктор Ву.

Бейкер немного поколебался, оценивая ситуацию.

— Ладно, — сказал он наконец. — Вперед.

Джуна сняла перчатки и высоко подняла рукава комбинезона. Анитонен сделала то же самое.

— Держите руки вот так, — сказала Джуна, положив руки на бедра, ладонями вверх.

Бейкер повиновался. Джуна взяла одну теплую человеческую руку, Анитонен — вторую. Кожа Анитонен была холодная, влажная и очень-очень чужая. Джуна почувствовала, как дернулся доктор Бейкер, когда рука Анитонен коснулась его.

— Вы готовы? — спросила Джуна.

Бейкер нервно сглотнул слюну.

— Валяйте, — распорядился он.

Джуна ощутила страх Бейкера, смешанный с любопытством, как только вошла в слияние. Анитонен тут же послала ему внушение спокойствия, и Джуна увидела, что страх резко пошел на убыль. На Джуну это произвело сильное впечатление — ей-то самой потребовалось куда больше времени, чтобы подавить свой.

Джуна смотрела, как Анитонен мягко начинает показывать Бейкеру его главные жизненные циклы. Сначала спокойное биение сердца и соленый металлический вкус его крови. Потом — разницу во вкусе крови, обогащенной кислородом, выходящей из легких, и обедненной венозной, возвращающейся к легким. Потом она проследила судьбу его двух последних трапез, пройдя по всему пищеварительному тракту. Анитонен дала Бейкеру возможность испробовать меняющийся резкий вкус нервной системы, передающей ощущения и приказы между мозгом и другими частями тела. Джуна чувствовала, как растет восторг Бейкера по мере того, как Анитонен знакомит его с тайнами его собственного тела.

Потом, когда они дошли до мочевого пузыря, Джуна ощутила что-то неладное. Какое-то сгущение клеток в стенках пузыря вышло из гармонии. Джуна почувствовала, что Анитонен колеблется, что ей хочется сейчас же решить эту проблему, но затем она пошла дальше. Вскоре Джуна обнаружила, что Анитонен устала, и мягко вышла из контакта.

Доктор Бейкер медленно приходил в себя.

— Что случилось? Мы слились с Анитонен, и вдруг…

— Я разорвала контакт, — сказала Джуна. — Анитонен стала уставать. Похоже, и вы тоже. Съешьте что-нибудь сладкое. Сахар должен помочь после аллу-а. Вот почему тенду едят так много меда.

Бейкер кивнул.

— У меня есть электролитный раствор в шкафу. Должен сгодиться. — Одна из сестер подала ему бутылку. Бейкер налил немного жидкости в стакан и спросил Джуну: — Она будет пить это? Простой раствор нескольких видов Сахаров и нескольких солей.

— Не знаю, — ответила та и передала стакан Анитонен. — Ты можешь это пить?

— Дай посмотреть. — Анитонен окунула в раствор шпору. — Это, должно быть, очень полезно. — Она выпила и через несколько минут стала выглядеть куда лучше. — Прекрасная вещь после аллу-а. Даже лучше нашего меда, — сказала она. — В клетках стенок вашего мочевого пузыря есть некоторая неправильность, — произнесла Анитонен, показав подбородком в сторону Бейкера. — Если ее не вылечить, клетки начнут размножаться и постепенно распространятся по всему телу. Я могу все починить, если он разрешит.

Джуна перевела. Глаза Бейкера широко раскрылись.

— Вы хотите сказать, что это утолщение — рак? — спросил он.

— Очень маленькая опухоль, — ответила Джуна. — Анитонен может уничтожить ее, когда отдохнет. Дело нескольких минут.

— Разрешите мне подтвердить это анализами, — сказал Бейкер.

— Я полностью доверяю Анитонен, но было бы очень важно подтвердить ее заключение данными независимого свидетельства.

Джуна перевела Анитонен.

— Пусть даст мне знать, когда решит лечиться.

— Спасибо, — сказал Бейкер. — И благодарю за слияние со мной. Я узнал очень много нового. Было исключительно интересно видеть, как работает тело, видеть воочию то, чему я учился и что наблюдал другими средствами. Мне бы очень хотелось поделиться увиденным со своими коллегами и учениками. Если б такой прибор был у меня в медицинском училище… — Он покачал головой и рассмеялся.

— Я рада, что смогла быть полезной, — отозвалась Анитонен, когда Джуна перевела слова Бейкера. — Надеюсь, и тебе это поможет, Иирин. Может быть, твои люди выпустят тебя из карантина.

— На это потребуется время, — ответила Джуна, пожав плечами. — Хотя теперь его наверняка нужно будет меньше. Я думаю, инфаркт доктора Ву все изменил.

30

И в самом деле, инфаркт доктора Ву изменил все. Через четыре дня после того, как он случился, Бремен вызвал Джуну на совещание руководства экспедиции.

— Обсудив ситуацию с доктором Ву и доктором Бейкером, я пришел к решению снять с вас карантинные ограничения и эскортирование службой безопасности. Я полагаю, вы доказали, что не представляете опасности для команды. Насколько мне известно, капитан Эдисон уже выделила вам каюту. Вы можете немедленно переехать в нее.

Джуна была ошеломлена.

— С-с-спасибо, сэр. Я вам весьма признательна, — с трудом выдавила она из себя.

Бремен улыбнулся.

— И я должен извиниться за то, что вам пришлось ждать так долго. Благодарю вас за терпение и проявленную добрую волю. Освобождаю вас от всяких дел на всю оставшуюся часть дня, чтобы вы могли устроиться в новом жилище.

Уходя с заседания штаба, Джуна столкнулась с доктором Бейкером.

— Доктор Бейкер, — сказала она, — мне хочется поблагодарить вас за помощь в снятии с меня карантина.

— Никаких проблем не было. Не существует никаких доказательств, что вы хоть чем-нибудь угрожаете команде. Фактически, доктор Саари, это я вас должен благодарить. Мне сделали биопсию мочевого пузыря. Там обнаружилось маленькое предраковое новообразование, такое незначительное, что обнаружить его было весьма трудно. Его выжгли лазером, и я хочу, чтобы вы поблагодарили за меня Анитонен.

— Конечно, доктор Бейкер, — ответила Джуна. — Я сделаю это с удовольствием. Уверена, что она будет рада проверить вас еще раз, чтобы убедиться, что лазерная хирургия сделала все необходимое.

— Если вам это удастся, я с радостью принимаю ваше предложение. Это аллу-а исключительно любопытный феномен.

Джуна вернулась в свой карантинный бокс. Лори подождала, пока она соберет свое нехитрое имущество, и помогла перенести его в новую каюту. Это была большая, полная воздуха комната с двумя большими окнами, выходящими на берег. Капитан Эдисон отвела ей помещение в секции, предназначенной для высокого начальства.

— Пожалуйста, поблагодари за меня капитана, — попросила Джуна.

Раздался стук в дверь, и в каюту вошла сама капитан Эдисон.

— По-моему, ты больше всех должна благодарить себя самое, — ответила Лори, выскальзывая за дверь. — Увидимся позже.

— Капитан, — сказала Джуна, — я очень признательна вам за выбор каюты.

Капитан Эдисон слегка пожала плечами.

— Это одна из немногих кают с собственной ванной, — сказала она. — Доктор Бейкер упомянул, что вы страдаете от низкой влажности воздуха на борту, и я подумала, что ванна в какой-то степени может компенсировать это. Кроме того, я решила, что вам понравится вид из окна.

Джуна улыбнулась.

— Еще бы! Спасибо вам за все, капитан Эдисон.

— Отлично, — ответила та. — Оставляю вас в одиночестве. Устраивайтесь.

На устройство понадобилось около получаса: всего-то и имущества, что несколько платьев и предметов туалета, голограмма, которую прислал отец, отполированный орех дерева на из Нармолома да бамбуковый нож и ее компьютеры. Предметов, которые свидетельствовали бы о ее пребывании среди тенду, почти не было. Все изменения, связанные с этим временем, присутствовали лишь в ее теле и в ее уме.

Ванна была в японском стиле «офуро» — маленькая, квадратная и достаточно глубокая, чтобы погрузиться по шею. Со вздохом облегчения Джуна пустила воду, сбросила одежду, села в ванну и тут же вся заиграла ослепительным бирюзовым цветом — горячая вода ласково обняла ее. В горячей ванне Джуна блаженствовала не менее часа, наслаждаясь счастьем иметь ее в полном своем распоряжении.

Когда она вышла из ванны, время уже близилось к обеду. Пока она купалась, кто-то принес ей новые комплекты форменной одежды. Джуна повесила ее в шкаф и как всегда с восхищением полюбовалась на форменный мундир Межзвездной Экспедиции — темно-зеленый и черный. Потом она решила, что сегодня к обеду следует одеться как можно торжественнее — надо отпраздновать освобождение из карантина.

Она натянула форму и погляделась в зеркало. Зелень мундира странно не гармонировала с ее лицом цвета морской волны с желтоватым отливом, а безволосая голова казалась непропорционально маленькой и неприлично голой в сравнении с остальной ловкой и подтянутой фигурой. Лицо было более худое, чем ей помнилось, а лишенные бровей глаза казались огромными. Она выглядела неожиданно хрупкой — как будто выходец из другого — сказочного — мира. Джуна изменяла цвет кожи, пока он не приблизился к ее настоящему — коричневому — тону. Вот теперь ничего, решила она, теперь она выглядит иначе.

Прозвучал сигнал, говоривший, что обед подан. Джуна захлопнула дверь платяного шкафа, потом слегка выпустила рукава рубашки из-под обшлагов мундира. Как же долго ей пришлось ждать случая, чтобы разделить трапезу с такими же, как она, людьми!

Все, кто был в столовой, встали, приветствуя Джуну аплодисментами. Она изумленно озиралась по сторонам.

— Спасибо вам, — сказала она, когда аплодисменты стихли. — Это так прекрасно — выйти из карантина…

Она повернулась и встала в очередь за едой. К ней подбежала Лори.

— Мы приберегли для тебя местечко, — сказала она. — Вон там — у окна.

— Спасибо, — поблагодарила Джуна. — Она нагрузила поднос и пошла за Лори к длинному столу, стоявшему у окна. Там уже сидели Брюс, Кэй, Маргерит и Патрисия.

— Ко мне поступила уйма просьб о встрече с тобой, — сказала Патрисия. — Кажется, на этом корабле у всех есть к тебе вопросы. Может, стоит провести просто несколько семинаров в различных научных подразделениях?

— Ладно, завтра мы разработаем что-то вроде расписания, — решила Джуна.

Вскоре разговор перешел на всякие корабельные новости. Джуна слушала очень внимательно. Она почти ничего не знала о людях, которые упоминались, но характер застольной беседы был тот же, что и в других экспедициях, и мил своей человеческой приземленностью.

Джуна повернулась к Брюсу.

— Расскажи мне о своем племяннике, — попросила она.

Во время обеда они с Брюсом говорили преимущественно о своих семьях. Как и Джуна, Брюс происходил с одной из спутниковых колоний. Его семья жила в секторе Л—4. Родители погибли в аварии на шаттле. Сестра вышла замуж в семью, состоявшую в линейном браке. Ее собрачники усыновили Брюса, и он стал полноправным членом этой обширной семьи. Он и сейчас проводит отпуск среди собрачников сестры и их детей.

Джуна же рассказала ему о своем отце, о том, как умерла ее мать, о мучительном опыте пребывания в лагерях беженцев, который сделал из нее изгоя в дружной ребячьей семье колонии. Она и в экспедицию пошла, потому что ее влекла мечта об открытиях, а кроме того, здесь она могла чувствовать себя естественно среди других изгоев. Брюс же пошел сюда потому, что тут хорошо платили. После еще одного-двух рейсов у него наберется достаточно денег, чтобы купить место в какой-нибудь хорошей колонии. А может, хватит и на то, чтобы приобрести право на лишнего ребенка, так что он станет отцом двух детей.

Джуна сочувственно улыбнулась. Она тоже мечтала о детях, но замужество не получилось. Слишком часто и надолго приходилось уезжать. Брюс кивнул. Его ласковые карие глаза выражали полное понимание. Обед уже подходил к концу, когда капитан Эдисон и доктор Бремен встали и прошли к маленькому подиуму в конце столовой. Разговоры смолкли.

— Доктор Саари, не будете ли вы добры подойти к нам, — сказал доктор Бремен.

Джуна встала и прошла на подиум. Она ощущала на себе взгляды членов экспедиции и вдруг подумала: как же хорошо, что она надела свою зеленую форму.

— В ознаменование ваших больших заслуг перед Исследовательским управлением и в возмещение тягот, перенесенных вами, управление присваивает вам звание главного исследователя, — объявил доктор Бремен. — Поздравляю вас, доктор Саари.

От изумления Джуна стала фуксиновой. Они перескочили через два звания. Если бы не ее робинзонада, она в лучшем случае через год-два могла стать ассистентом-исследователем. Теперь же она — один из самых молодых главных исследователей во всем Исследовательском управлении.

Капитан Эдисон вручила ей маленькую плоскую коробочку. Внутри находились знаки ее нового ранга.

— Этого я никак не ждала, — сказала Джуна. — Спасибо. Огромное спасибо.

— Можно, я их вам прикреплю? — спросила капитан Эдисон.

Джуна кивнула, и капитан, вынув из коробочки маленькие золотые изображения галактики, приколола одно к воротнику мундира, а другое — к груди.

— Я буду рекомендовать управлению, чтобы они отсчитывали срок присвоения этого звания от дня крушения вашего флайера, — тихо произнесла капитан. — Это даст существенную прибавку к вашему жалованью за четыре с половиной года. — Она поправила воротник Джуны и отступила на шаг. — Поздравляю вас, главный исследователь Саари.

— Вы необычайно добры, капитан.

— Управление в долгу перед вами за все то, что вы совершили.

Джуна пожала руку доктору Бремену и сделала шаг с подиума. Потом остановилась и окинула взглядом всю команду, собравшуюся в столовой. В дверях камбуза стояла Алисон, перекинув через шею полотенце.

— Как хорошо, что карантин кончился, — сказала Джуна. — Как хорошо вернуться… — Она умолкла, обдумывая, что она скажет дальше. — Мне хочется поблагодарить доктора Бремена, капитана Эдисон, мичмана Лори Кипп, доктора Пола Ву, доктора Роберта Бейкера, доктора Патрисию Тангай, шеф-повара Алисон Владимирову и техника Брюса Боулса за их доверие, поддержку и дружбу. — Она поглядела через головы сидящих на своих друзей у окна и улыбнулась им. — И спасибо каждому из вас, кто вернулся сюда, чтобы спасти меня.

В ответ на эту фразу все засмеялись. Джуна тоже засмеялась, помахала рукой и спустилась с подиума. Все стояли, аплодируя, пока она шла к своему столу. Она плакала так, что к тому времени, когда добралась до стола, уже ничего не видела. Патрисия подала ей салфетку и помогла сесть. Лори похлопала по плечу. Вот теперь она и в самом деле знала, что вернулась и что сидит среди друзей.

Затем Брюс, сидевший рядом, дотронулся до ее руки. Она с радостью вложила свою ладонь в его руку. Это был первый раз, когда они прикоснулись друг к другу без скафандра. Джуна почувствовала, как он вздрогнул, ощутив влажную чуждую текстуру ее кожи. Она выдернула свою руку и спрятала ее на коленях, изо всех сил стараясь не дать своей коже потемнеть от испытываемого стыда. Теперь она знала, что, несмотря ни на что, между ней и остальными людьми, как и раньше, лежит непроходимая пропасть.

Джуна шла на семинар по использованию природных ресурсов. На этой неделе это был уже пятый семинар. Доктор Назарьева — руководитель отдела использования природных ресурсов — вежливо встретила ее и усадила во главе стола.

Должно быть, эта экспедиция скучна для нее, подумала Джуна. Правила Контакта запрещают использование ресурсов на тех планетах, где есть разумные обитатели. Это, подумала она с иронической улыбкой, ставит всю ситуацию с ног на голову: обычно у ребят из секции ресурсов забот полон рот, а спецы из Контакта сидят, подсунув ладони под задницы. Джуне было непонятно, зачем она тут понадобилась.

— Спасибо, что заглянули к нам, — сказала доктор Назарьева, когда все собрались. — Я знаю, как дорого ваше время. А поэтому сразу перейду к делу. Это Джералд Наимбе — один из моих аспирантов. Изучая ваш список товаров, которыми обмениваются тенду, он подумал, что, может быть, нашел частичное решение ваших торговых проблем. Джералд!

Встал высокий стройный африканец с тремя рядами племенных шрамов на щеках.

— Доктор Саари, — начал он на необыкновенно певучем стандартном языке, — одним из товаров, упоминавшихся на переговорах, было гуано, которое тенду ввозят с островов, чтобы использовать в качестве удобрения. Просматривая отчеты первой экспедиции, я заметил, что многие колонии крупных морских птиц находятся на островах субполярной зоны. Я провел исследования с помощью спутников, а также посетил некоторые острова лично. — Он нажал кнопку своего компьютера, и на стене появилась карта субполярной зоны. — Вот эти три места обладают богатейшими залежами гуано, которые к тому же удобны для разработки. — Он указал на три острова в северной части океана. — Мы могли бы воспользоваться ими с наименьшими потерями для местной экологии.

Джуна выпрямилась, вся усталость мгновенно слетела с нее. Похоже, решение проблемы и вправду найдено.

— А как насчет Протокола Контакта в отношении горных разработок? Не будет ли это нарушением правил?

— Там сделано исключение для небольших объемов добычи в интересах внутреннего потребления. Однако в случае дальнейших разработок потребуется разрешение тенду, а кроме того, Протокол содержит очень жесткие ограничения по части деградации окружающей среды, которым придется следовать. Однако в нашем случае речь идет о незначительном объеме добычи и об очень коротком сроке работ. Согласно даже самому неблагоприятному прогнозу, получается, что мы сможем выполнить свои обязательства перед деревней Лайнан, добыв полторы тонны гуано. С тем оборудованием, которым мы располагаем, это можно сделать за один день.

Джуна просмотрела его выкладки на экране собственного компьютера, стараясь не выдать обуревающую ее радость.

— Выглядит это весьма многообещающе, мистер Наимбе. Возможно, это и есть решение, которое мы искали. Я поговорю с людьми из группы Контакта и с самими инопланетянами сегодня же.

Это и в самом деле оказалось решением проблемы возмещения убытков. Все уладилось с необыкновенной быстротой, стоило Джуне лишь внести предложение. Как только доктор Ву выяснил, что это почти не повлияет на характер торговых отношений тенду, он тут же дал свое согласие. После колебаний, преследовавших преимущественно цель сохранить лицо, Лалито тоже согласилась. К этому времени уже выяснилось, что человеки не собираются уступать позиций в отношении передачи ей новой технологии. Гуано же Лайнан получит столько, что сможет удовлетворять свои нужды на протяжении двух лет и даже больше, покроет свои долги другим деревням за помощь при посадках леса и даже оставит себе кое-какие избытки для торговли.

Джуна пригласила Укатонена, Анитонен, Лалито и Моуки осмотреть место будущих разработок. Их флайер ненадолго задержался на базе шаттлов для дозаправки. Моуки тут же побежал осматривать шаттлы, едва успев вылезти из кабины, да так и застрял там, засыпая вопросами смеющихся техников. Джуна провела тенду по базе. Она улыбнулась, обнаружив своего потерявшегося бейми вылезающим из внутренностей шаттла.

Моуки был восторженным почитателем всевозможных летательных аппаратов. Чем они были крупнее по размерам, чем быстрее и дальше летали, тем больше они завораживали Моуки. Племянник Джуны Данан был таким же истовым почитателем шаттлов и аэропланов. Сейчас ему уже одиннадцать, поняла она вдруг, ощутив острый укол грусти. Она пропустила лучшую часть его детства, робинзоня тут на планете тенду. Закрыв глаза, она откинула голову. Сквозь закрытые веки солнце казалось багровым. Ей остро захотелось домой.

Когда она открыла глаза, то встретила вопросительный взгляд Моуки.

— Пошли, — сказала она.

Они вернулись в док и залезли в кабину флайера. Всю дорогу до островов тенду внимательно всматривались в океан, их уши торчали в стороны, выражая наивысшую степень любопытства. Остров встал из волн темно-синего океана, как внезапно обнаруженная деталь огромной головоломки. Это место было выбрано из-за его удаленности и изолированности. Единственными животными, которые тут жили круглый год, были несколько видов бескрылых птиц и какие-то ракообразные. Зато летом остров кишел миллионами гнездящихся птиц.

Гигантские тучи пернатых взмыли в воздух, когда флайер прошел над островом. Пилот посадил его в крохотной бухточке на подветренной стороне. Пока он собирал лодку для высадки на берег, Джуна напяливала на тенду утепленные комбинезоны, чтобы предохранить их от переохлаждения.

Когда лодка была готова, Джуна открыла дверь флайера. Штормовой порыв ледяного ветра чуть не вырвал ее из рук Джуны. Тенду ежились от холода, их пальцы, затянутые в теплые перчатки, копались в завязках незнакомых им одеяний. Джуна помогла им натянуть капюшоны и застегнуть их, чтобы закрыть лица, а потом помогла спуститься в пляшущую на крупной зыби лодку. Тенду сидели в лодке, крепко прижавшись друг к другу, пряча лица от пронизывающего ветра. Джуна еще никогда не видела их такими несчастными. Пилот подвел лодку к берегу, и Джуна выскочила из нее, чтобы вытащить суденышко на берег. Ей снова пришлось помогать тенду — на этот раз выбраться на берег в промежутках между двумя накатами волн. Для них промокнуть в ледяной воде было бы верной смертью.

Джуна повела тенду вверх по пологому склону на вершину утесов, выбирая дорогу между колониями гнездящихся птиц. В гнездах сидели уже почти оперившиеся птенцы. Птицы орали и шипели на них, щелкали клювами, взмахивали крыльями, угрожающе топырили перья на шеях и спинах. Раздавленные и мумифицированные трупики птенцов трещали под ногами. Вонь от птичьего помета и гниющих трупов была неописуемая. Джуна с трудом удерживала подступающую ко рту рвоту. Тенду зажимали носы одетыми в перчатки ладонями.

Численность птиц уже явно уменьшалась. Когда Джуна прилетала сюда неделю назад, ей приходилось буквально пробиваться сквозь стену черных, белых и серых птиц, шипящих и бешено клюющихся, готовых сражаться до последней капли крови, защищая свою территорию. При каждом ее шаге в воздух взлетали тучи орущих птиц; некоторые были в крови от предыдущих схваток с противниками. Гомон стоял оглушительный. Теперь же между гнездами были видны отдельные клочки земли, и пробираться было довольно легко.

Они достигли вершины утеса и остановились. Перед ними простиралась обширная плоская равнина, вся усеянная птицами, сидящими на гнездах. Когда-то остров был действующим вулканом. Теперь кратер был полностью заполнен гуано, мощность слоя которого, по подсчетам геологов, составляла более трехсот метров. Укатонен закатал рукава комбинезона, обнажив шпоры, и схватил сопротивляющуюся, шипящую птицу. Она отрыгнула на него еще не переваренную пищу, красную от ракообразных, которыми она питалась. Укатонен вонзил в нее шпору, после чего птица обмякла. Другие тенду последовали его примеру, хватая птиц и втыкая в них свои шпоры.

— Что они делают? — спросил пилот, когда Укатонен выпустил пойманную птицу.

— Берут пробу клеток. Они делают это всегда, когда встречаются с неизвестным им интересным растением или животным. Теперь они набрали достаточно информации, чтобы, если нужно, создать целую птицу.

— А зачем им это?

— Если бы вам предоставился шанс полетать на незнакомом, совершенно новом летательном аппарате, вы бы это сделали? — спросила пилота Джуна.

Он кивнул.

— Ну вот, — объяснила она. — Они это делают по той же причине. Ни один тенду никогда еще не видел таких птиц. Они для них новы и странны.

Птица, которую выпустил Укатонен, очнулась и, шатаясь, пошла к своему гнезду, тревожно крича.

Джуна отыскала скалистый выступ, который хоть немного защищал от холодного ветра, расстегнула свою утепленную одежду, ежась под порывами ледяного ветра, и стала объяснять тенду на языке кожи детали операции по добыче гуано. Она указала то место, где будет вестись добыча, и глубину разработок. Тенду внимательно следили за ее словами, а затем сбились в кучу, обмениваясь мнениями. Когда совещание закончилось, Анитонен повернулась к Джуне.

— Ущерб гнездовьям будет незначителен. Уже через год он вообще перестанет ощущаться. Это не полная гармония, но я от имени энкаров даю согласие. Мы просим, чтобы вы также получили одобрение от лайли-тенду, поскольку наш договор в какой-то степени повлияет на их торговлю. Кроме того, мы просим выделить какое-то количество удобрений для энкаров в качестве платы за наше участие в переговорах и помощь в заключении договора. И еще мы благодарим вас, что вы взяли нас сюда, где мы узнали много нового.

Джуна вздохнула, чувствуя одновременно и облегчение, и сожаление. Мирный договор почти заключен, а это значит, что время отъезда домой неотвратимо приближается. Она поглядела на Моуки, не зная, как же решить проблему его нужды в ее постоянном присутствии.

На следующий день к плавучему доку прибыли для переговоров по поводу заключения договора лайли-тенду. Они плыли на спинах, чтобы Джуна могла видеть слова, проступавшие у них на груди. Сама Джуна сидела, опустив ноги в воду, слушая и переводя требования морского народа одетым в скафандры членам переговорной группы.

Морские люди были ловкими и крутыми торговцами. Выторговать у них уступки было непросто. Наконец они согласились принять в качестве компенсации удобрения: половину того количества, которое получит Лайнан. Удобрения должны быть доставлены на их торговые острова, разбросанные вдоль побережья. Для экспедиции это означало дополнительную работу, но не такую уж большую. Ну а членам экипажа, подумала Джуна с улыбкой, лишняя работа не повредит.

Через два дня договор был подписан на состоявшемся на берегу собрании представителями всех заинтересованных сторон. Экспедиция подписала документ, выражавший ее согласие на заранее оговоренные условия, а Анитонен вынесла формальное решение, что тенду принимают его. Это обстоятельство она подтвердила, поставив символ своего имени на договоре.

Джуна вернулась с празднества у тенду спустя несколько часов после заката солнца. Брюс уже ждал ее в своей лодке. Возвращались они в молчании. Воздух тропической ночи для кожи Джуны казался теплее парного молока. Это была редкая в этих местах безоблачная ночь, и звезды сияли так ярко, что, казалось, протяни руку, и сорвешь целую горсть созвездий. Как тени в звездном свете мелькали ночные птицы.

Джуна подняла глаза на Брюса. Он наблюдал за ней. Она закрыла глаза, ощущая, как внизу живота разгорается тепло, а по спине бегут золотые блестки возбуждения. Ладонью одной руки она провела по другой. Кожа влажная, теплая и липкая. Она вспомнила, как Брюс коснулся ее и отшатнулся. Ее возбуждение тут же исчезло. Ведь после того случая она прилагала все усилия, чтобы пореже встречаться с Брюсом. Но хуже всего то, что она хотела его так же сильно, как и раньше.

Лодка вошла в док. Джуна выскочила из нее и стала быстро взбираться по трапу.

— Джуна, подожди, — воскликнул Брюс.

— В чем дело?

— Я… Просто ты так занята все это время, что мы даже не разговаривали. Мне тебя не хватало.

Джуна вобрала голову в плечи, чувствуя, что ее кожа становится коричневой от стыда и смущения.

— Спасибо, Брюс. Мне тоже не хватало твоего общества. Я отношусь к тебе с большой симпатией.

— Я думал, что у тебя ко мне есть что-то большее, чем симпатия, — шепнул Брюс, обнимая ее. В темноте его лицо казалось бледной тенью за стеклом забрала шлема.

— О Брюс, — воскликнула она, с трудом преодолевая желание опустить голову на его плечо. — Только не тогда, когда я такая…

Его объятие стало еще крепче.

— Какая?

— Безобразная, скользкая, на человека не похожая.

— Неправда! — покачал он головой.

— Правда, — ответила Джуна. — Ты же попытался взять меня за руку, сразу же, когда я вышла из карантина. Но я видела выражение твоего лица, видела, как тебя передернуло.

— Извини, Джуна, — смутился он.

— Я просто не был подготовлен. Дай мне еще шанс. Я превозмогу это.

Джуна пожала плечами и отвернулась.

— Я не хочу быть чем-то, что надо превозмогать. — Она выскользнула из теплоты его объятий и побежала по трапу. Закрыла за собой дверь шлюза, сбросила одежду и встала под дезинфицирующие струи душа. Закончив дезинфекцию, она переоделась и спряталась в одиноком убежище своей каюты. А потом долго лежала, прислушиваясь, без всяких оснований надеясь, что Брюс придет, извинится и снова обнимет ее.

Когда проблема репараций решилась, наступила пора приступить к договору о контактах между тенду и экспедицией. Энкары многому научились за время предыдущих переговоров. Теперь они знали, что приемлемо для человеков, и имели достаточно информации, чтобы умело формулировать собственные требования. В чем они нуждались, так это во времени, за которое они могли бы еще лучше узнать землян. Поэтому тенду хотели заключить краткосрочное соглашение, разрешающее лишь ограниченные исследования на планете, причем с упором на лингвистику и культуру, да и то под неусыпным контролем. Все контакты с тенду должны проходить под наблюдением энкаров. На первые пять лет всякая торговля запрещается. Вторая исследовательская база создается в одном из резерватов энкаров. Исследования за пределами владений тенду нуждаются в разрешении энкаров, отвечающих за контакт с людьми — пока эти функции делят между собой Укатонен и Анитонен.

Договор был ограничителен, причем в гораздо большей степени, чем того хотели ученые, но планета-то принадлежала тенду, и людям приходилось подчиняться их желаниям.

На подготовку договора ушло больше месяца. Большую часть времени съели грамматика и переводы. Когда соглашение было подписано, Джуна взяла недельный отпуск и отправилась на рыбалку с Укатоненом, Анитонен и Моуки. Они поплыли вверх по реке, погруженные в свои воспоминания. Джуна и Моуки плескались в реке, играли и сливались. На всем лежала тень печали, ощущение близости конца, понимание того, что все это в последний раз. Моуки то льнул к Джуне, то вдруг отдалялся и злился. И все же Джуна наслаждалась тишиной и близостью своих друзей — тенду.

В последнюю ночь этой недели Джуна засиделась с Укатоненом и Анитонен допоздна.

— Я многому научилась у тенду. Бывает время, когда я хочу остаться с вами навсегда, но… — Джуна не могла оторвать глаз от теплой влажной темноты джунглей. — Мне не хватает ощущения того, что я — человек. Я устала быть другой, устала чувствовать себя чужой среди людей. Я хочу касаться их тел, хочу, чтобы они касались моего. Мне больно, когда они шарахаются, дотронувшись до меня.

— Ты хочешь вернуться к своему прежнему обличью? — спросила Анитонен. — Это нетрудно сделать.

Сердце Джуны заколотилось при мысли, что она снова станет человеком.

— Ох, Анитонен, это было бы замечательно! Но я не могу измениться. Тенду нуждаются во мне, я необходима Моуки…

— Ты вышла из гармонии с собой, — сказала Анитонен. — Ты отдала нам пять лет своей жизни. Это много. Патрисия знает язык уже достаточно хорошо, чтобы переводить, особенно если ты ей поможешь. Настало время вернуться к своим людям целиком.

— Но Моуки… — начала Джуна.

Укатонен положил свою руку на руку Джуны.

— Моуки знал, что такое время наступит, знал с тех самых пор, как ты взяла его в бейми.

— А как же ты? — спросила Джуна. — Если Моуки не примет тебя… — Джуна смолкла, не в силах продолжать.

— Я несу ответственность за свои решения, — ответил Укатонен, — и должен буду жить с их последствиями. Даже Моуки и тот знает, что тебе необходим твой народ. Ожидание лишь оттягивает наступление перемен, оно их не останавливает.

Он был прав, Джуна это понимала хорошо. Время пришло. Отсрочка трансформации означала только одно — никому не принося пользы, длить собственные несчастья.

— Это займет много времени?

Анитонен покачала головой.

— Я могу начать работу сейчас же. К тому времени, когда ты вернешься на корабль, почти все будет завершено. Для того, чтобы руки и ноги пришли в прежнее состояние, нужно несколько недель. И пока это будет происходить, они будут болеть. Я сделаю так, что выходить на воздух ты сможешь без скафандра. Однако ты выйдешь из гармонии, глаза станут слезиться, из носа потечет. Но как только ты опять вернешься на корабль, все это прекратится. Если хочешь, мы сохраним твое улучшенное зрение, слух и координацию движений.

— Это было бы хорошо, — ответила Джуна, глядя на Моуки, мирно свернувшегося в клубок под слоем листвы. — Разбудим его?

— Ему будет больно смотреть на это, и он может нарушить слияние, — возразила Анитонен.

Джуна слегка дотронулась до Моуки, он зашевелился и перевернулся на другой бок. Что ж, возможно, лучше для них обоих, чтобы кончилось это мучительное ожидание. Кто знает, не ощутит ли тогда Моуки большей близости к Укатонену? Она протянула руки к Анитонен.

— Пожалуйста, эй, сделай меня опять человеком.

Моуки, уютно свернувшись в своем гнездышке из листьев, прислушивался к голосам леса и не спешил на встречу с наступавшим утром. Сегодня они возвращаются к берегу океана. Его ситик уйдет к своим людям. Облако грусти заволокло его кожу. Как ему хочется остаться здесь, сделать вид, что люди Иирин не возвращались обратно, не отнимали ее у него!

Моуки сел. Гнездо Иирин пустовало. Он увидел, как она плавает в холодной чистой реке. Солнечные лучи, косо прорываясь сквозь утренний туман, ложились на воду тяжелыми золотыми полосами. Моуки захотелось запомнить эту картину навсегда, чтобы унести ее с собой, когда он последует за Иирин, покидая эту планету. Ему будет плохо без джунглей. Вон Иирин встает и идет по мелководью к берегу, роняя сверкающие капли воды. Моуки рванулся сквозь завесу лиан, чтобы встретить ее поскорее.

Он мчался, чтобы обнять своего ситика, но в нескольких шагах от нее остановился как вкопанный. Что-то было не так… Ее кожа казалась окутанной туманом и странно бесцветной.

— Что случилось? — спросил он с тревогой. — Ты заболела?

Иирин отрицательно покачала головой.

— Я возвращаюсь к своему прежнему облику, Моуки. Я попросила Анитонен снова сделать меня человеком. — Слова на ее коже расплывались и возникали гораздо медленнее.

Моуки попятился.

— Нет! — воскликнул он. — Нет, нет, нет, нет! — Он повернулся, чтобы бежать, но Иирин успела схватить его за плечо и повернуть лицом к себе.

— Моуки, пожалуйста, подожди, — сказала она. Моуки сбросил с себя напряжение, и она отпустила его. — Я ведь осталась той же самой, какой была раньше. Только внешность меняется.

Моуки протянул руки, прося о слиянии. Иирин качнула головой.

— Не могу, Моуки. Сама теперь не могу. Нам нужен кто-то, кто поможет мне. Давай пойдем к Укатонену, попросим его помочь.

Укатонен сидел на камне на берегу выше по течению и потрошил двух больших рыб лорра к завтраку. Иирин попросила его помочь им слиться.

— Сначала позавтракаем. Твой ситик, наверно, голодна.

Иирин кивнула, а Моуки побурел от стыда. Он был эгоистичен, забыл о нуждах ситика.

— Разреши, я помогу, — сказал он. — Что еще надо сделать?

Укатонен цветом выразил одобрение.

— Ты можешь снять кожу с рыбы и нарезать ее, пока я поищу кореньев.

— А мне что делать? — спросила Иирин.

— Отдыхать и ждать завтрака. Перемена — дело важное, и тебе его хватит на весь день.

— Тогда я посижу с Моуки.

Они сидели молча, наслаждаясь близостью, все время, пока Моуки нарезал рыбу и раскладывал ее аккуратно на зеленом листе. Иирин коснулась его плеча, когда он кончил готовить завтрак. Он поднял на нее взгляд. Уши насторожились.

— Ты сердишься, что я меняюсь? — спросила Иирин.

Моуки покачал головой и выбросил рыбьи кишки в кусты. Он не сердился. Он просто ощущал пустоту. Был пуст внутри, как пень заброшенного дерева на. Он уже давно со страхом ждал этого. А теперь, когда это произошло, в нем осталась только ноющая пустота.

— Тебе нужны твои люди, — ответил он, пожимая плечами. А что еще он мог сказать?

— Мне ужасно жаль, Моуки, — отозвалась Иирин.

— Я знаю, — ответил он. — Так должно было случиться. Все правильно.

И все равно они будут вместе. Ему удалось украсть комбинезон — тот, в котором тепло, — когда они ездили на остров. Все, что надо сделать, это проникнуть на борт шаттла, который довезет его до небесного корабля Иирин. Там он сможет спрятаться до того времени, когда уже поздно будет возвращать его на родную планету. И тогда они с Иирин будут вместе, и все получится прекрасно.

Когда завтрак кончился, Укатонен протянул руки, готовый к слиянию.

— Это будет очень короткое слияние, Моуки. Иирин нуждается в энергии для превращения.

Моуки рябью показал, что понимает. Он протянул руки, и облако сожаления прошло по его коже. Иирин взяла его руку и руку Укатонена. Шпора Иирин стала мягкой и пористой. Он попробовал соединиться через нее, но ощутил лишь массу умирающих клеток.

— Соединяйся через кожу, Моуки. Ее шпоры больше не работают, — сказал ему Укатонен.

Моуки изменил положение кисти. Он вонзил шпору прямо в кожу Иирин и добился слияния. Там был и Укатонен, который помогал им обоим. Моуки ощутил горе Иирин, смешанное с радостью от происходящих с ней перемен. Моуки заставил свою любовь к ситику подняться над собственной печалью. Если этому слиянию суждено стать последним, то пусть Иирин сохранит о нем радостные воспоминания. Они достигли равновесия, горько-сладкого равновесия тоски и любви.

Путешествие вниз по реке прошло спокойно. Иирин потеряла способность говорить на языке кожи уже к середине утра. После этого никто из них не проронил ни единого слова. Большую часть времени Иирин проводила в воде, цепляясь за бревна плота, успокаивая и смягчая свою отмиравшую кожу. Ко времени, когда они добрались до берега, к тому месту, куда должны были подплыть за Иирин ее люди, туземная кожа уже слезала с нее большими лоскутами. Иирин радировала на корабль, что прибыла, а потом окунулась в океан, где Анитонен помогла ей освободиться от остатков старой кожи. Из океана она вышла совсем другая — чистая, смуглая, похожая на других человеков. На пальцах были плоские ногти, а не острые когти, а ладони потеряли «насечку» для лазанья по деревьям и стали гладкими.

Моуки не мог вынести нового вида своего ситика. Он отвернулся и стал смотреть в океанскую даль цвета темного сланца, затянутую серыми облаками, набухшими дождем и полностью скрывшими закатное солнце. Моуки ощущал себя таким же облаком — серым от тоски. Вдали он увидел темное пятно, которое огибало мыс. Это была лодка, которая шла сюда за Иирин, чтобы навеки увезти ее от него. И хотя он знал, что это не так, что он еще увидится со своим ситиком, прибытие лодки возвещало конец. Когда она отойдет от берега, все станет совсем другим.

Кто-то дотронулся до его плеча. Иирин. В руке она держала палочку.

— Я люблю тебя, Моуки, — написала она на языке кожи на мокром песке.

Моуки кивнул.

— Я тоже люблю тебя, — ответил он. — Мой ситик.

Иирин потрепала его по плечу, и они еще долго стояли, ожидая лодку, которая увезет ситика, глядя на серые облака и на серый океан.

Наконец лодка выскочила на песок. Иирин положила в нее свои рыболовные снасти и обняла Укатонена и Анитонен. Затем повернулась к Моуки и долго гладила его лицо. Этот жест без слов сказал ему все, что она хотела сказать. Потом она вошла в лодку. Моуки смотрел, как лодка уходит от берега и как набегающие волны смывают слова, написанные Иирин на песке.

31

После четырехдневного обследования врачи выписали Джуну из госпиталя. Она сразу же отправилась в общую сауну, чтобы смыть больничные запахи. Время было обеденное, и баня пустовала. Джуна радовалась одиночеству — слишком уж много рук обстукивало и ощупывало ее за последние дни. Мирная тихая баня успокоит ее натянутые нервы и ноющие руки и ступни.

Она скинула одежду, сунула ее в одну из розовых пластиковых корзин, стоявших на полке, и стала рассматривать себя в зеркале. Выглядит она как гимнастка. На теле выступают круглые сильные мышцы. Она повернулась, напрягая и расслабляя мускулы, смеясь от радости, что выглядит так здорово. Волос на голове пока не было — кожу черепа покрывал легкий пушок, а ее высокие круто изогнутые брови сейчас выглядели, как еле заметные черточки. Отсутствие бровей странно молодило Джуну. Она взяла полотенце, мочалку и тут заметила, что слабые голубые насечки племенной татуировки почти совершенно исчезли с ее рук и кистей. Джуна нахмурилась. Это мать водила ее к татуировщику как раз перед тем, как начались все несчастья и ужасы войны. Татуировка была последней вещественной памятью о добрых временах, проведенных с матерью. Надо будет обновить татуировку, когда она вернется на Землю.

Она изо всех сил принялась намыливать себя у одного из нижних кранов, вделанных в стену. Затем смыла мыльную пену и вошла в огромную общую ванну с плиточным дном, издав при этом громкий вздох наслаждения. Как чудесно снова чувствовать себя человеком!

Джуна опустилась в горячую воду, от которой клубами поднимался пар. До трансформации она избегала общей бани. Как бы она ни оттирала свою кожу, прежде чем войти в свою собственную ванну, кожа все равно оставалась чужой. А она не хотела грязнить общую баню своей чужестранностью.

Джуна позволила рукам всплыть на поверхность воды. Вода была такой горячей, что новые ногти не выдержали и заныли. Впрочем, эта дополнительная боль скорее облегчила боль, гнездившуюся в костях рук и ног. Время от времени Джуна ощущала в мышцах болезненную судорогу, которая сопровождала процесс адаптации мышц к укорочению костей стоп и кистей. Ее руки уже успели уменьшиться почти на полсантиметра.

Полсантиметра за четыре дня. Это привело врачей в остолбенение. Они пришли прямо-таки в бешенство из-за того, что она предприняла трансформацию где-то в джунглях, а не под их наблюдением в стерильных условиях больницы. Джуна же нисколько не жалела о своем выборе. Это дало ей возможность проститься со своей жизнью среди тенду спокойно и с достоинством. У врачей еще будет возможность наблюдать подобную деятельность тенду: об этом она уже договорилась.

Джуна глубоко вдохнула воздух и скользнула под воду с головой, чтобы полежать на черном плиточном дне ванны эдаким эмбрионом в обнимающей ее горячей воде. Она постаралась проникнуть внутрь себя, чтобы ощутить свои жизненные ритмы, как делала это до трансформации. Если очень напрячься, то она чувствовала их и сейчас, но как бы за какой-то завесой. Джуна вынырнула и вытянулась, позволяя горячей пузырящейся воде поддерживать ее на плаву. Тяжелые шаги гулко простучали по плиточному полу бани. Джуна открыла глаза и села.

— Эй там! А не хотели бы вы, чтобы вам спинку потерли?

— Брюс!

— Я помешал?

— Вовсе нет, — ответила Джуна.

— Тогда я помоюсь и присоединюсь.

— Буду рада, — улыбнулась Джуна.

Брюс сел на небольшую деревянную скамейку у одного из нижних кранов и стал намыливаться. Джуна вышла из ванны, взяла мочалку и принялась тереть ему спину, любуясь красивой линией его мускулистых плеч. Брюс перестал намыливаться и выгнул под ее руками спину, будто довольный лаской кот.

— Чудесно, — пробормотал он. — Только не вздумай останавливаться.

Ее руки спустились еще ниже. Теперь она терла только одной рукой, а второй разминала мышцы по всей спине — сверху вниз. Дойдя до ягодиц, Джуна приостановилась. Брюс обернулся и начал намыливать ей руки и плечи. Она подняла подбородок, подставляя ласке шею и грудь. Мочалка бесшумно скользила по ее гладкой коже. Она выпрямилась и зажмурила глаза. Руки Брюса спустились ниже. Теперь он намыливал ее груди.

Джуна почувствовала, как жар разгорается в ее лоне. Соски напряглись. Она открыла глаза и придержала его руки.

— А вдруг кто-нибудь войдет?

— Нас не потревожат, — ответил Брюс с лукавой улыбкой. — Баня закрыта «по техническим причинам». Я сам повесил табличку. Хочешь, чтобы я продолжал?

Она наклонилась и поцеловала его. Скользкие от мыла руки Брюса сначала спустились по ее спине, потом поднялись вверх по бокам. Он обхватил ее груди своими широкими ладонями и стал ласкать их, пальцами поглаживая соски. Поцеловал, вложив ей в рот свой язык. Она ответила ему тем же, а потом опустила руку вниз, коснувшись большого напряженного члена. Брюс протянул руку и включил душ. Они долго стояли под теплым ливнем, целуясь, пока струи смывали с них хлопья мыльной пены.

Наконец Брюс вложил руку между ее бедрами и стал гладить их нежными сильными пальцами. Джуна вздрогнула, опустила ему подбородок на плечо и изогнулась, чтобы дать руке Брюса лучший доступ. Она прижималась к нему раз за разом, испытывая очередной оргазм.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Мне нужно лечь.

Брюс расстелил четыре банных полотенца, выбрав место посуше, а пятое сложил в виде валика для головы. Они легли. Брюс целовал ей шею, грудь, посасывая соски, а рука его все еще действовала внизу, заставляя Джуну все снова и снова выгибать спину в оргазме.

Наконец она оттолкнула его.

— Теперь моя очередь, — шепнула она, начиная целовать его живот, спускаясь все ниже, вдыхая его чистый теплый мужской запах. Спустя несколько минут Брюс отодвинулся. Джуна легла на полотенца, притянула Брюса к себе и застонала, ощутив, как он вошел в нее. Это был чистый экстаз секса.

Потом они долго лежали в горячей ванне. Джуна вытянулась и улыбалась, вспоминая ощущение от его рук, ласкавших ее грудь. Она пожалела, что они не могут слиться, что она не может разделить с Брюсом это ощущение.

— О чем ты думаешь? — шепнул он.

Она засмеялась.

— Я подумала о том, как хорошо снова иметь соски.

— А ты мне и без них нравилась, — ответил Брюс.

— Но мне это мешало.

— А я бы смирился с этим, Джуна. Мне уже хотелось попробовать.

Она повернула к нему лицо.

— Я почти пять лет провела в чужой шкуре, Брюс. И я не хочу, чтобы кто-то смирялся со мной. Я хочу быть сама собой. — Джуна вглядывалась в темное, наполненное звуками текущих струй пространство бани. — Пока экспедиция не вернулась за мной, все было еще ничего. Я была тенду среди других тенду. Я даже забыла, что выгляжу странно. Но когда вернулись люди, я увидела себя их глазами. — Она зажмурилась, вспоминая. — И поняла, что я — другая. Я изменилась так, что в чем-то перестала быть человеком. И я решила стать прежней. Мне было просто необходимо стать человеком полностью. — Она опустила свою руку ему на грудь и улыбнулась. — Так хорошо снова оказаться в своей шкуре!

Джуна выпрыгнула из лодки на берег, не дожидаясь, пока выйдут остальные участники группы. К ней уже мчался Моуки. Она схватила его на руки и прижала к себе.

— Как я рада тебя видеть! — сказала она на стандартном. «Будем надеяться, что он поймет», — подумала она.

— Мне было плохо без тебя, — на стандартном же ответил Моуки. Он взял ее за руку и повел от берега по тропе, ведущей к утесу. — Укатонен и Анитонен уже ждут, — добавил он на тенду.

Джуна чихнула. Глаза и нос чесались, будто она заболела сенной лихорадкой. Анитонен сказала ей, что она будет реагировать на местные белки в воздухе, но что они ее не убьют. «Они всего лишь вызовут у меня желание помереть на месте», — подумала она. Врачи дали ей приборчик вроде ингалятора, но Джуна считала, что если проблемы возникнут, то лучше положиться на тенду. Чихая без конца, она быстро зашагала за своим бейми.

Наконец они оказались в джунглях. Анитонен и Укатонен ждали. Джуна сразу протянула руки, прося о слиянии. Рябь смеха пробежала по телу Анитонен.

— Случись такое с тобой, небось было бы не до смеха, — пробормотала Джуна. Укатонен взял ее за руку и подвел к ближайшему дереву. Они сели, и Укатонен сделал Моуки знак приблизиться.

— Я покажу Моуки, как надо облегчать твое состояние, чтобы он мог помочь тебе в случае чего.

Они слились. Джуна сразу же ощутила, как проходит жжение в глазах и в носу. Укатонен стал обучать Моуки, каким образом можно избавить ее от аллергической реакции. Когда это было сделано, эго Моуки охватило ее со всех сторон. Джуну ошеломила сила его эмоций — бешеная радость от того, что он снова видит ее, смешанная с горем из-за ее перемены. Без аллу Джуна не могла заблокировать Моуки. Укатонен вмешался, чтобы прикрыть ее, пока Моуки не овладеет собой. Когда эго Моуки снова приблизилось к ней, Джуна поняла, как счастлив он тем, что они снова слились. И ей тоже его не хватало. И тогда они оба по спирали вознеслись к счастью, пребывая там до тех пор, пока Укатонен не разорвал контакт.

Анитонен и другие тенду ушли в Лайнан, чтобы предупредить Лалито о прибытии человеков. Поняв, что в данную минуту она еще не готова иметь дело с группой работников экспедиции, Джуна ушла на просеку, открытую солнцу, где еще недавно Брюс обнимал ее за плечи, когда она рыдала. Великолепные орхидеи, покрывавшие ствол упавшего гиганта, уже умерли. Опылители, которые обычно их оплодотворяли, не смогли к ним пробиться на самый нижний ярус. Ни одна из них не дала семян. Джуну это зрелище почему-то сильно огорчило. Взглянув на хроно, она поняла, что сильно задерживает группу сотрудников экспедиции, и поспешила на вершину утеса, где ее ждали.

Сегодня она сопровождала полдюжины специалистов по Контакту, чтобы нанести визит деревне Лайнан. Впервые другие люди, кроме нее, могли посетить дерево-деревню. Она вела группу исследователей по знакомой тропе, указывая на разные интересные вещи, попадавшиеся по пути. В лесу ее голос звучал необычайно громко. Птицы срывались с деревьев, насекомые и всякая прочая мелочь смолкали по мере приближения людей. Повсюду она слышала шепот падающих листьев, когда древесные животные разбегались по своим дуплам и другим убежищам. Она вдруг ощутила себя чужаком, нежданно вторгшимся в когда-то знакомый дом.

Наконец они добрались до дерева-деревни. Джуна улыбалась откровенному удивлению людей, увидевших колоссальный ствол дерева, вершина которого скрывалась за плотным пологом листвы верхнего яруса леса. Джуна села, ожидая появления деревенских. Дорога оказалась неимоверно тяжелой для ее укорачивающихся ног.

Когда Лалито с несколькими старейшинами спустились вниз, чтобы приветствовать гостей, Джуна встала и принялась возиться с компьютерной приставкой, которая позволяла разговаривать с тенду.

— Приветствую вас в Лайнане, — сказала Лалито на сугубо формальном диалекте. — Разрешите нам проводить вас внутрь.

Джуна все еще возилась с неуклюжей приставкой.

— Спасибо, — удалось ей произнести наконец. — Мы принесли лестницу, чтобы было удобнее подниматься в вашу деревню. — Она сделала знак, и ее спутники развернули длинную веревочную лестницу. Джуна улыбнулась, увидев, как при виде лестницы уши Лалито насторожились. Это был великолепный подарок. Но он был не только ценен сам по себе, он еще спасал тенду от затраты энергии, которая требовалась, чтобы втащить неуклюжих человеков на дерево и в деревню.

Лалито вежливо-официально поблагодарила Джуну, а затем сделала знак нескольким бейми втащить лестницу на дерево. С ветви спустили веревку, сплетенную из лиан, и привязали к лестнице. Через десять минут один конец лестницы втащили наверх и крепко привязали там.

Джуна свернула компьютер и сунула его в рюкзак.

— Следуйте за нами, — сказала она людям, — и не глядите вниз.

Следом за Джуной карабкалась Патрисия Тангай, а дальше прочие специалисты по КСИ. Подъем был трудный и долгий. К тому времени, когда они добрались до чашеобразной развилки ветвей, в руках и ногах Джуны остро пульсировала боль. Прохромав до центра развилки, Джуна села, сунув горящие ладони под мышки, чтобы тепло тела облегчило боль в ладонях. Кто-то прикоснулся к ее плечу. Это был Моуки. Он протянул руки для слияния. Джуна было заколебалась, но боль в руках и ногах была непереносима. Они соединили руки, и боль тут же пошла на убыль. Джуна ощущала, как эго Моуки движется сквозь нее, как оно снимает боль, как лечит мелкие порезы и ушибы, водяные пузыри и потертости, которыми она обзавелась на пути в деревню. А за всем этим ощущалось его огромное горе. Джуна даже обрадовалась, когда Моуки разорвал контакт, окончив свою работу. Она почти ненавидела себя как за полученное облегчение, так и за ту боль, которую она доставила Моуки тем, что переменилась.

— Спасибо, Моуки, я теперь чувствую себя куда лучше, — сказала Джуна, надеясь, что он поймет человеческую речь. Ей было отвратительно даже подумать, что для общения со своим бейми нужно воспользоваться транслятором.

— Рад был помочь, — ответил он, прикасаясь к ее плечу. — А теперь пора идти. Нас уже ждут.

Джуна последовала за Моуки вниз — к сердцу дерева. Сотрудники экспедиции сидели на пороге помещения Лалито, рассматривая деревенских, которые, в свою очередь, смотрели на них во все глаза.

— И вы жили все время вот в такой деревне? — спросил ее один из специалистов по КСИ.

— По большей части я жила в Нармоломе — он находится дальше от побережья, но по два месяца в году проводила здесь, в Лайнане.

— Не понимаю, как вы не свернули себе шею! У меня закружилась голова только оттого, что я выглянул за дверь.

— Сначала и мне было трудно, но я привыкла. У меня не было выбора, — ответила Джуна. Ей уже надоело объяснять одно и то же по многу раз.

Джуна и Лалито медленно повели всю группу землян вниз по пандусам, показывая им складские помещения, жилые комнаты и даже ульи пчел-тилан. Ученые брали образцы всего, что попадалось на пути, — остатков пищи, мертвых пчел, меда и даже обрывков волокна, из которого здесь плели корзины. Они измеряли комнаты, диаметр ствола, размеры дверей и балконов. За спиной у них толпились жители деревни, с любопытством наблюдая за всем, что делают эти человеки. Джуна снова почувствовала себя чужой, возясь с транслятором, задавая вопросы и переводя ответы. Бесцеремонное любопытство специалистов КСИ вызывало у нее чувство глубочайшего стыда. Не в силах дольше переносить его, она выключила транслятор и передала его Патрисии.

— Пойду подышу чистым воздухом, — сказала она. — А ты пока займись переводом.

Джуна вылезла из дупла и облегченно вздохнула. Влажный воздух был прохладен и свеж — чувствовалось приближение полуденного ливня. Она забралась в самую гущу кроны и уселась на удобной развилке. Прикрыв веки, Джуна вдыхала сладкий, насыщенный запахом зелени воздух, отдаваясь слабому покачиванию ветвей, дарившему спокойствие ее напряженным нервам.

Ветвь, на которой она сидела, вздрогнула от чьих-то шагов. Это была Анитонен. Джуна подвинулась, чтобы дать ей место. Они долго смотрели друг на друга, а потом Анитонен протянула к ней руки для слияния. Джуна, чуть поколебавшись, схватила запястья энкара.

Она чувствовала, как Анитонен одну за другой перебирает бушующие в ней эмоции, как укрощает гнев, как успокаивает боль потери. Когда боль ушла, Джуна вдруг обнаружила, что думает об экстазе и чувстве раскрепощения, которые она испытала в бане с Брюсом.

Анитонен вышла из контакта. Ее кожа полыхала золотом, отражая сексуальное возбуждение Джуны. Ощущая неловкость и даже стыд, Джуна отвернулась, давая Анитонен время прийти в себя и овладеть своими чувствами.

— Спасибо, — сказала она, когда кожа Анитонен приобрела прежний нейтральный зеленый цвет.

— Тебе лучше? — спросила Анитонен.

Джуна кивнула.

— Ты прошлой ночью нерестилась с Брюсом.

Джуна снова отвернулась, ее щеки горели от смущения. Анитонен коснулась ее руки.

— Секс заменяет у вашего народа аллу-а, не так ли?

Джуна пожала плечами. Секс, конечно, в некоторой степени исполняет функции аллу-а, но в уме ты всегда остаешься одна, как бы ни была интуитивно близка с партнером. Она пожалела, что оставила свой транслятор у Патрисии, хотя и знала, что и с ним она не сможет объяснить Анитонен все. Секс занимает в человеке слишком большое место.

— Нам пора идти, — сказала Анитонен. — Там все тебя ждут.

Джуна пошла вниз за энкаром. Она двигалась очень осторожно, ясно ощущая, что ее руки и ноги больше не предназначены для лазанья по деревьям.

Вся группа специалистов сидела в комнате Лалито.

— Извините, — сказала Джуна. — Мне было необходимо подышать свежим воздухом. Так на чем вы остановились?

Они вернулись на пляж часа за два до заката солнца. Специалисты КСИ уселись в тени утеса и разложили перед собой собранные пробы, ожидая, когда же придет за ними катер. Джуна бродила по пляжу, держа за руку Моуки, ужасно довольная, что на сегодня с работой покончено. К ним присоединилась Патрисия.

— Джуна, что случилось там — в деревне? Почему ты ушла так внезапно? Ведь дело отнюдь не в чистом воздухе, верно?

Джуна поглядела в сторону утеса в джунглях.

— Я поглядела, как они собирают пробы для анализов, как производят замеры, и мне вдруг стало тревожно. Ведь они находились в этой поразительной деревне, а сами замеряли габариты дверей и собирали кусочки всякого мусора. Мне это показалось… — она замолчала, подбирая нужные слова, — …таким глупым, таким вульгарным. Они спешили изучать какие-то жалкие кусочки, какие-то детальки культуры тенду, когда прямо перед их носом сидело целое! — Она покачала головой. — Это, должно быть, я от тенду набралась: они изучают систему целиком, узнают, как она работает, а уж затем обращаются к деталям, из которых эта система состоит. Мы, люди, действуем как раз наоборот. Мы сначала разбираем вещь на составные части, а потом пытаемся сложить из них целое. Я не думаю, что этот метод годится для изучения народа.

— Нет, тут было нечто большее, — сказала Патрисия. — Тебя мучает что-то еще.

— Знаешь, очень тяжело лишиться возможности разговаривать с тенду напрямую, — ответила Джуна. — Это создает такое ощущение, будто я отрезала себя от мира толстым листом плексигласа. И особенно это болезненно при общении с Моуки. Он ведь так нуждается во мне.

Патрисия сжала ей руку.

— Ты так много всего перенесла. Почему бы тебе не отдохнуть немного?

— Я нужна тебе.

— Через два месяца ты все равно уедешь домой, — ответила ей Патрисия. — Мы должны учиться обходиться без тебя. Возьми отпуск. Слетай на корабль-матку. Посмотри фильмы, послушай записи, отдохни. Возьми с собой Брюса. Ты заслужила это, а по моему мнению, тебе это просто необходимо.

Джуна посмотрела на Моуки и вздохнула. Предложение звучало соблазнительно. Ведь с самого возвращения экспедиции она работает без передышки. Кроме того, она все равно вскоре уедет домой. Неплохая мысль — дать им понять, как много они потеряют с ее отъездом.

— Пожалуй, я поговорю с капитаном.

— Вот и хорошо.

Джуна через воздушный шлюз шаттла перешла на корабль-матку.

На борту ее ожидал почетный караул в парадной форме. Она улыбнулась и смахнула непрошеную слезу. Брюс сжал ее руку. Как прекрасно снова очутиться в космосе! Исполняющий обязанности капитана коммандер Зуссман тепло приветствовал их и провел в большую двойную каюту.

— Сейчас, когда почти все на базе, у нас много места, — сказал он. — Я приказал команде уважать ваше желание отдохнуть, так что с вопросами к вам никто лезть не будет. Вы в отпуску, а из того, что мне сообщила капитан, я понял, что вы его заслужили.

— Благодарю вас, коммандер. Боюсь, мы доставили вам много хлопот.

Коммандер Зуссман пожал плечами.

— Да тут в общем-то нечего делать. Только и дел, что поддерживать корабль в порядке, пока не подойдет вспомогательный корабль. Но и его можно ждать не раньше, чем через полтора месяца.

— А когда он вернется на Землю? — спросила Джуна. Радость от этого известия смешивалась с печалью.

— Еще через две-три недели, а может, немного дольше. В зависимости от ситуации там — внизу. Через пять месяцев вы будете дома.

— Да, очень хочется повидать своих, — отозвалась Джуна.

— Уверен, так оно и будет. Приятного отдыха, доктор Саари и техник Брюс.

— Что ж, похоже, я наконец-то отправлюсь домой, — сказала Джуна, когда командир корабля закрыл дверь, но в ее голосе звучали слезы, которые она старалась подавить.

— В чем дело? — спросил Брюс, обнимая Джуну. Она прижалась лбом к его груди, ища успокоения в его близости. Он положил ей руку на затылок.

— Не знаю, — ответила она. — Я просто не ожидала, что это произойдет так скоро. Обычно командировка на исследовательскую базу продолжается десять месяцев, а ты тут только три.

— Джуна, это очень ответственная экспедиция, и начальство отсылает на землю часть команды и многих техников, чтобы разместить здесь побольше ученых.

— А ты? — спросила Джуна. — Что будешь делать ты?

— Я отправляюсь с тобой на вспомогательном корабле. Ученым придется самим управляться со своими лодками.

— Как это приятно — иметь на корабле такого компаньона… но… — Она отвернулась, эмоциональное напряжение было слишком сильным, чтобы продолжать.

— Ты имеешь в виду Моуки, да?

Джуна кивнула, и Брюс еще крепче прижал ее к себе.

— Джуна, — сказал он, нежно приподнимая ее подбородок. — Ты приехала сюда специально, чтобы на неделю забыть обо всем этом. Еще успеешь изволноваться, когда мы вернемся обратно.

— Это очень трудно, — прошептала она.

— Что ж, придется мне помочь тебе отвлечься, — сказал он, нагибаясь, чтобы поцеловать ее.

Несмотря на свои страхи, Джуна наслаждалась отдыхом. Они занимались любовью, купаясь в огромной ванне, часами болтали, вместе побывали в нескольких мирах виртуальной реальности. Джуна несколько раз посетила корабельную лавку, а компьютер разработал для нее модели новых платьев. Она выкрасила свои только начавшие отрастать волосы в цвет, соответствующий ее имени на языке тенду. Когда отпуск подошел к концу, Джуна почувствовала, что помолодела на несколько лет.

Джуна и Брюс уже укладывали вещи, чтобы возвращаться на планету, когда зазвонил телефон.

— Доктор Саари, на борту шаттла обнаружен тенду. Нам нужна ваша помощь. Он в больничке.

— Сейчас приду, — ответила она. — Это Моуки, — шепнула она Брюсу. — Он каким-то образом проник на борт шаттла. Он в больничке.

— Тогда поторопимся, — ответил Брюс.

— Я — доктор Саари. Где тенду? — спросила Джуна, когда они прибежали в корабельную больничку.

— Сюда, пожалуйста. Он был без сознания, когда его обнаружили в грузовом отсеке шаттла. Сюда его доставили всего несколько минут назад.

Джуна поспешила за доктором в больничную палату. Моуки лежал на каталке.

— Это Моуки, — сказала она врачу. — Мой приемный сын.

При звуке ее голоса Моуки приоткрыл глаза. Смесь цветов счастья и облегчения возникла на его коже, но он был слишком слаб, чтобы изобразить на ней слова. Джуна потрогала его лоб. Он был холоден, а кожа суха как пергамент.

— Радируйте на исследовательскую базу, пусть кто-нибудь разыщет Анитонен или Укатонена и поскорее доставит сюда. Скажите им, положение критическое. Он страдает от переохлаждения и обезвоживания. Ему нужны горячая ванна и теплый питательный раствор для питья. И как можно быстрее.

Джуна прижала Моуки к себе, согревая своим телом.

— Ох, Моуки, что же ты натворил!

Вошла сестра милосердия.

— Ванна будет готова через несколько минут. А я принесла горячие влажные полотенца, чтобы его завернуть.

Джуна кивком поблагодарила ее. Они завернули Моуки в полотенца и прямо на каталке повезли в ванную. Когда ванна наполнилась, Моуки погрузили в нее.

Джуна быстро разделась и села в ванну вместе с бейми, держа его в объятиях под водой. Он снова пошевелился, глаза открылись. Он поглядел на Джуну и вспыхнул чистым, сверкающим бирюзовым цветом.

— Мы на небесном корабле? — спросил он, с трудом формируя слова на коже.

Джуна погладила его по голове.

— Да, — сказала она. — Ты на небесном корабле.

— Холодно, — произнес он. — Есть хочется.

И он с трудом протянул руку для слияния.

Джуна покачала головой.

— Нет, Моуки, я не могу, — сказала она, показав руку, на которой не было шпоры. Без аллу она не могла лечить его. А слияние через кожу забрало бы у него последние остатки энергии. — Ну-ка, выпей это, — она протянула ему мензурку с теплым раствором сахара и солей. Он сделал небольшой глоток и тут же жадно выпил остальное.

— Хорошо, — сказала она, когда он кончил пить.

Моуки закрыл глаза и, устроившись поудобнее в ее объятиях, уснул прямо в горячей воде. Спустя полчаса сестры помогли Джуне извлечь его из ванны и снова положить на каталку. Джуна разбудила Моуки, и он выпил почти целый литр сахарного раствора. Его уложили в гнездо из влажных полотенец, подогреваемых с помощью грелки. Джуна села возле него на жесткий больничный стул и приготовилась к долгому дежурству, пока Моуки будет спать.

— Доктор Саари! Доктор Саари!

Джуна пошевелилась и наконец проснулась. Около нее стоял доктор Ву, за которым возвышалась фигура Укатонена, окрашенного в охряный цвет волнения.

— Моуки! Как он?

— Он спит, — ответил доктор Ву. — Я привел сюда Укатонена, чтобы он подтвердил, что все в порядке. Я подумал, что вы захотите присутствовать при их слиянии. Кроме того, я привез вам транслятор, с помощью которого вы сможете говорить с тенду.

— Спасибо, — воскликнула Джуна. — Я так рада, что вы здесь!

Укатонен коснулся ее плеча.

— Твой бейми ужасно упрямый, — сказал он на языке кожи.

Джуна улыбнулась.

— Что есть, то есть, — ответила она через транслятор.

— Хочешь слиться с ним?

Джуна кивнула и протянула руку в груду влажных теплых одеял, ища там ручонку Моуки. Укатонен сделал то же. Они взялись за руки и слились.

Эго Моуки потянулось к Джуне, обволакивая ее всепоглощающим чувством успокоения. Лишь краем сознания Джуна ощущала присутствие эго Укатонена, двигающееся сквозь Моуки, излечивающего отдельные нарушения, но она была слишком поглощена Моуки, чтобы заметить что-либо конкретное. Это было так прекрасно — снова быть с Моуки. А то, что она видела его таким слабым, таким бессильным, помогло ей понять, как она нуждается в нем и как счастлива, что он выжил. Она чувствовала, как оживает он в ответ на ее радость, дарованную свиданием с ним. И снова стремительный спиральный взлет к полной гармонии. После испытанного горя, после чувства вины и потери ей казалось, что наконец-то солнце вышло из-за полога черных туч.

Джуна не выходила из слияния столько времени, сколько позволили ее силы. Когда же контакт разорвался, она продолжала сидеть с закрытыми глазами, не желая расставаться с ощущением того полного счастья, в которое только что была погружена. Моуки заполнил пустоту в ее сердце, которую не мог заполнить никто, кроме него самого. Как же может она оставить его? Она открыла глаза и вернулась в окружавший ее мир реальности.

— С ним все в порядке, — заверил Джуну Укатонен. — Ему нужны хорошая еда и день полного отдыха. Через день мы сможем забрать его обратно.

Моуки вцепился ей в руку.

— Не-ет! — воскликнул он на стандартном языке. — Я хочу с тобой!

— Моуки, боюсь, это невозможно, — ответила ему Джуна, и ее глаза налились слезами. — Тебе придется остаться с Укатоненом.

Ву коснулся ее руки.

— Но ведь ясно, что Моуки хочет остаться с вами.

Джуна кивнула, глаза ее были полны непролитых слез.

— И я хочу остаться с ним, но это невозможно. — Она поглядела на Моуки. — Я надеялась, что он когда-нибудь примет Укатонена как ситика, но теперь… — Она покачала головой. — Без меня он умрет, а если он умрет, то Укатонен должен будет совершить самоубийство.

— Но мы не можем себе этого позволить! — сказал доктор Ву. — Я даже думать не хочу о том, как это может отразиться на наших отношениях с тенду!

— А я не могу остаться здесь! — ответила Джуна. — Мне необходимо попасть домой. Там моя семья. Я тоскую без них, а мой отец нуждается в моем присутствии и помощи.

— Да, вы отдали более чем достаточно и тенду, и экспедиции.

Укатонен тронул ее за плечо.

— О чем вы говорили? — спросил он.

Джуна передала ему смысл разговора.

— Бери Моуки с собой, — предложил Укатонен. — И сказать по правде, я тоже хочу поехать с вами. Я ведь тоже ситик Моуки. Он не должен полностью оторваться от других тенду.

— Ну пожалуйста, — умолял Моуки, от возбуждения становясь ярко-розовым. Джуна отрицательно качнула головой.

— Там слишком холодно и слишком сухо, — сказала она. — И это против Протокола Контакта.

— В договоре ничего подобного не сказано, — стоял на своем Укатонен. — И если мы изменили тебя, чтобы ты могла соответствовать нашему миру, то почему бы нам не изменить себя, чтобы подходить к твоему? Это рискованно, но мы готовы сделать все, что от нас зависит, и адаптироваться к нему.

Моуки вскочил и сел на постели. Уши широко расставлены.

— Возьмите меня с собой, — продолжал молить он.

Джуна переводила глаза с Моуки на Укатонена и обратно.

— Это было бы слишком тяжело. Вы даже не можете себе представить себе, насколько тяжело. Мой мир так отличается от вашего и так сложен, — говорила Джуна. — Вам там будет слишком холодно, слишком сухо, и все окружающее будет казаться безумным и непонятным. Весь мир представится вам вышедшим из гармонии. Одни люди будут бояться вас, другие отнесутся к вам враждебно. А с теми, кто примет вас дружелюбно, вам будет просто невозможно объясниться.

— Но ты же адаптировалась к нам, — скулил Моуки.

— Сначала я несколько раз чуть не погибла, — ответила Джуна. — Я была очень несчастна и внесла сама немало дисгармонии.

— Ты мой ситик. И я должен быть там, где живешь ты.

— А как же Укатонен? Он тоже твой ситик. Ему придется лететь с нами. Таким образом ты вовлечешь его в мир несогласия и боли. Как же ты сможешь жить с сознанием этого?

Моуки прижал уши к голове. Рябь стыда и смятения прошла по его телу.

Укатонен опять коснулся пальцами плеча Джуны.

— Я не понимаю, — сказал он. — Я хочу лететь. Тенду очень нуждаются в ком-то, кто понимает вас — человеков. Кроме того, я хочу перемены. До того как я встретил тебя, мне стало так скучно, что я стал даже думать о смерти. Я хочу увидеть новые и странные вещи, если мне и придется для этого испытывать холод и отсутствие уюта. — Он умолк, а затем продолжал: — Даже если меня убьет твой мир, Джуна, я хочу увидеть его. Пожалуйста, возьми нас с собой. Мы хотим лететь.

— Я ничего не могу обещать, но я поговорю с доктором Бременом и доктором Ву.

Она обратилась к доктору Ву.

— Они хотят лететь со мной, когда я буду возвращаться на Землю.

— Как? Оба?

Джуна кивнула.

— Они хотят лететь. Моуки не сможет жить без меня, а Укатонен хочет заботиться о Моуки и изучать людей. Я старалась их отговорить. — Она взглянула на Моуки и печально покачала головой. — Они не имеют представления, на что идут, но настроены решительно. Если б я не знала, что для них это дело жизни или смерти, я ни за что не просила бы для них разрешения на вылет.

— Что ж, — сказал Ву после долгой паузы, исполненной раздумья. — Придется поговорить с капитаном и доктором Бременом, но я в этом деле буду на вашей стороне.

— Спасибо, доктор Ву, — ответила Джуна. — Я и надеяться на это не могла.

Доктор Ву на мгновение склонил голову, а потом снова взглянул на нее.

— Тенду спасли мою жизнь. Теперь у меня есть шанс спасти целых две жизни тенду. А кроме того, я согласен с Укатоненом: для них полезно узнать больше о нашей культуре и получше изучить нас самих. И кто знает, чему еще они сами смогут научить нас?

Джуна открыла дверь на обсервационную палубу. Там было темно и тихо; свет исходил только от планеты, вокруг которой они вращались. Слабое жужжание вентиляторов и далекий гул машин были единственными звуками, нарушавшими тишину. Оба тенду осторожно подошли к широкому овальному окну. Там — снаружи — прямо под ногами простирался их мир — огромный и сверкающий. Линия терминатора пересекала океан где-то посередине и почти на их глазах передвигалась к побережью. Моуки ощупью нашел руку Джуны, не в силах оторвать взгляд от этого величественного зрелища.

Долго никто из них не мог произнести ни слова. Наконец Укатонен повернулся и тронул Джуну за плечо.

— Спасибо, — сказал он. — До этого я думал, что, может быть, все же твой народ происходит с какого-нибудь северного континента, о котором мы ничего не знаем. Но вот теперь я вижу свой мир, вращающийся под моими ногами.

Джуна потрепала его по плечу.

— Но это дивный мир, не правда ли?

— А где Лайнан? — спросил Моуки.

Джуна показала ему широкий полуостров, сейчас еле видный из-за плотного покрова облаков. Она вспомнила свой долгий и трудный путь из Нармолома в Лайнан и обратно. Отсюда всю эту длинную дорогу можно было прикрыть одной ладонью.

— Мы преодолели большие дали, — сказала она. Раздался тихий сигнал. — Нас зовут. Все готово, чтобы доставить нас вниз.

Оба тенду с явным нежеланием повернулись к двери.

— Я надеюсь, что мы снова увидим все это, — сказал Моуки.

— И я надеюсь, — ответила ему Джуна.

Двумя днями позже Джуна, Укатонен, Анитонен и Моуки проследовали за руководителями отделов и групп в конференц-зал. Патрисия сжала руку Джуны.

— Желаю удачи, — сказала она.

Джуна с трудом выдавила слабую нервную улыбку.

— Спасибо, — шепнула она в ответ.

Наконец все расселись вокруг стола. Доктор Бейкер встал.

— Надо сказать, вы поставили нас перед очень сложной проблемой, доктор Саари.

— Я знаю, — ответила она. — Но и перед очень важной. Если Моуки не поедет со мной, он убежит в джунгли и одичает. Он может даже убить себя. И если такое случится, Укатонен будет принужден совершить самоубийство.

— Все это мне известно из вашего краткого резюме ситуации, но я не вполне понимаю цепь причин и следствий. Ведь во время нашей первой встречи вы сказали, что договорились с Укатоненом об усыновлении им Моуки. А теперь вы уверяете, что из этого ничего не получается.

— Да, сэр. У тенду проблема усыновления сильно отличается от нашей. Это не просто вопрос любви и привязанности. Существует еще чисто физиологическая связь. Моуки связан со мной, с моей биохимией. И никто не может заменить ему меня. Он любит Укатонена, они очень близки друг с другом, но я ему необходима. Я надеялась, что он перенесет свою физиологическую потребность на Укатонена, но Моуки сделать этого не смог. Потребуются годы, чтобы он научился обходиться без меня.

— Но почему он не может сразу стать старейшиной? — раздраженно спросил Бремен.

Джуна начала было отвечать, но Укатонен, следивший за переводом доктора Тангай, остановил ее, коснувшись ее руки.

— Позволь, я объясню, — сказал он. — Моуки слишком юн, чтобы стать старейшиной, и он слишком долго имел своим ситиком Иирин, чтобы адаптироваться к другому ситику. Иногда, когда ситик умирает, скажем, через месяц-два после трансформации бейми из тинки, ему можно подыскать другого старейшину. Но Моуки сейчас уже в той стадии, когда такое невозможно. Ему необходимо быть с Иирин по крайней мере лет восемь-девять, а может, и дольше.

— А почему вы должны умереть, Укатонен, если Моуки убежит? — спросил доктор Бремен.

Укатонен взглянул на перевод.

— Я — энкар. Анитонен попросила меня вынести решение по поводу того, можно ли разрешить Иирин усыновить Моуки. Я несу ответственность за последствия своего суждения. Если из усыновления не выйдет ничего хорошего, и Моуки окажется потерян для нашего народа, то, значит, мое суждение было неверным, и мне следует умереть.

— Понимаю, — сказал Бремен. — Мне кажется, это очень суровое правило.

Укатонен пожал плечами — еще один жест, перенятый у людей.

— Я всегда выношу очень правильные решения. Ведь я прожил уже тысячу лет по вашему счету.

— Каковы могут быть дипломатические последствия вашей смерти? — спросил доктор Ву.

Неожиданно поднялась Анитонен.

— Я хочу вынести суждение, — сказала она. — Укатонен и Моуки должны лететь с людьми.

— Нет! — выкрикнула Джуна.

Ироническая улыбка рябью прошла по коже Анитонен.

— Слишком поздно, Иирин. Я сказала.

— Прошу прощения, — сказала доктор Тангай. — Я не поняла, что имела в виду Анитонен.

Джуна перевела.

— Анитонен только что поставила свою жизнь в зависимость от жизни Укатонена и Моуки. Если те не полетят, то решение Анитонен было неправильным, и она должна умереть, — объяснила Джуна. — А это значит, что мы потеряем двух тенду, которые знают нас лучше всего. Потребуются годы, чтобы снова достигнуть сегодняшнего уровня отношений с тенду.

— И я не знаю, как примут энкары то, что два члена их общины умерли в результате наших действий, — вмешался доктор Ву. — Это может существенно ослабить наши позиции на переговорах.

Бремен покачал головой. Он явно начинал злиться. Горло Джуны перехватило от страха. Он не любил, когда его загоняли в угол.

— Доктор Бремен, — сказала она очень тихо. — Если Укатонен и Моуки полетят с нами, они сумеют обучить нас очень многому. Там — на Земле — они станут источниками ценнейшей информации для наших ученых. Они могут помочь готовить людей, которые будут исследовать эту планету. Когда же они вернутся обратно, то дадут возможность своему народу лучше понять нас.

— Но ведь есть еще Протокол Контакта, — взмолился Бремен. — Как быть с ним!

— Мы будем руководствоваться им, — включился Укатонен. — Мы не станем учить ваш народ чему-либо, что сможет повредить ему.

Джуна с большим трудом удержала улыбку, когда увидела выражение лица Бремена, услышавшего перевод. Если учесть, на что способны тенду, то людям для защиты, весьма вероятно, понадобится Протокол Контакта не меньше, чем тенду. Впрочем, специалистам КСИ не вредно попробовать вкус собственного лекарства.

— В протоколе есть исключение для специальных дипломатических миссий, — сказал доктор Ву. — Я думаю, что мы имеем право им воспользоваться, учитывая возможные дипломатические последствия нашего отказа.

— Благодарю всех присутствующих, — сказал доктор Бремен. — Если доктор Саари и тенду извинят нас, то через несколько минут мы смогли бы завершить обсуждение данной ситуации.

— Конечно, доктор Бремен, — ответила Джуна, подавая знак тенду.

— Что ж, — сказал Укатонен, — мы сделали все, что могли.

Джуна посмотрела на трех туземцев. Они все поставили свои жизни в зависимость от этого решения. И она тоже внезапно ощутила такую же решимость.

— Если они скажут, что вы не полетите, — сказала им Джуна, с горлом, перехваченным от страха за свои слова, — тогда я останусь здесь.

— А как же твоя семья? — спросил Укатонен.

— Вы тоже моя семья. И я не могу позволить вам умереть, — ответила Джуна. Она любовно потрепала по плечу Моуки, стараясь не думать об отлете домой. Она радовалась, что ее кожа лишилась способности показывать эмоции.

Моуки взял ее за руку. Это был очень человеческий жест. Он поднял на нее глаза.

— Спасибо, сити.

Джуна улыбнулась, ощущая, как сваливается с ее плеч тяжесть вины и страданий. Теперь, что бы ни случилось, Моуки будет жить и Укатонен — тоже. Она взглянула на Анитонен и закусила губу. Анитонен рискнула своей жизнью в опасной попытке добиться, чтобы Моуки и Укатонен улетели с ней. Здесь уж Джуна была бессильна чем-нибудь помочь. Приходилось только надеяться.

— Это было очень смелое суждение, эн, — сказала она. — Я надеюсь, что оно не окажется ошибочным.

— Увидим, — отозвалась Анитонен.

Через несколько минут Патрисия высунула голову за дверь.

— Решение принято, — сказала она.

Они вошли в зал и заняли свои места.

— Мы решили, что Укатонен поедет как Специальный посол к человечеству. Моуки будет официально числиться его несовершеннолетним ребенком. У меня были серьезные возражения против этого, но… — Бремен пожал плечами. — Вы выиграли, доктор Саари. Мне остается лишь надеяться, что вы знали, что делали.

У Джуны от счастья закружилась голова. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и встала для ответа.

— Благодарю вас, доктор Бремен. Я совершенно уверена, что оба наших народа только выиграют от вашего решения.

Доктор Бремен закрыл заседание. Моуки и другие тенду столпились вокруг Джуны. Их кожа переливалась яркими синими тонами — так выражалось у них чувство облегчения. Джуна отвела их в гостиную, где уже собрались ее друзья. Алисон встретила их перед дверью. На ее лице застыло вопросительное выражение.

— Мы победили! — ликуя, крикнула Джуна.

Все бывшие в комнате закричали «ура!». Алисон открыла бутылку шампанского «ad astra 32».

— Твой отец надеялся, что с тобой случится нечто достойное того, чтобы это отметить.

Камбузная команда внесла тарелки, полные фруктов, сыра и печенья. Моуки взял кусочек печенья, потом заколебался и посмотрел на Джуну.

— Вперед, Моуки, тебе надо привыкать к людской пище, — сказала Джуна. — Но для начала — только маленький кусочек.

Он откусил кусок рассыпчатого кекса и стал тщательно пережевывать его с закрытыми глазами.

— Ну? — спросила Джуна.

Моуки сверкнул бирюзой и открыл глаза.

— Я думаю, мне понравится твой мир. Пища хорошая.

Джуна рассмеялась, но тут же стала серьезной.

— Остается надеяться, что все остальное будет не хуже этого кекса.

С глубоким вздохом облегчения она откинулась на спинку кресла. Трагедия, которой она так страшилась, не состоялась. Она увидит свою семью и удержит при себе Моуки. Она взяла свой стакан шампанского и подняла его, произнося тост:

— За тенду, за человечество и за будущее, — сказала она и осушила стакан отцовского вина. Никогда еще оно не казалось ей таким сладким.

32

Джуна сидела на почетном месте на прощальном пиру, который давала деревня Лайнан в ее честь. По обеим сторонам Джуны сидели Укатонен и Моуки. Завтра в поддень все они улетают на шаттле на исследовательский корабль «Хома Дараби Мару». На пиру присутствовало так много народу, что его пришлось организовать прямо на земле в лесу. Десятки энкаров пришли попрощаться с Укатоненом. Наратонен привел Нинто. Каждую свободную минуту Анитонен проводила со своей тариной. Джуна смотрела на без умолку разговаривающих подруг и улыбалась, радуясь, что они снова вместе. Справа от Джуны сидело все начальство с «Юнити Дау» — капитан Эдисон, доктор Бремен, доктор Ву, другие начальники отделов. Джуна позаботилась, чтобы делегация включала всех, кто ей помогал: доктора Бейкера, Джералда Нимби; ее друзья Брюс, Алисон, Маргерит, Кэй и Патрисия сидели напротив и с изумлением наблюдали за происходящим. Алисон приготовила специальные питательные брикеты и фляги с вином и соком, чтобы людям тоже было что есть.

Когда все наелись и остатки пищи были унесены, Анитонен встала, чтобы произнести речь.

— Я хочу поблагодарить тенду Лайнана за этот щедрый пир и за их терпение и безмерное гостеприимство в течение последних месяцев. Без этого мы никогда бы не положили начало взаимопониманию с человеками. Мы просим вас потерпеть еще немного, пока мы будем показывать вам свое новое кворбирри.

Жители Лайнана заволновались, вспышки, говорящие о сильном возбуждении, замелькали на их коже. Быть хозяевами на представлении кворбирри, даваемом энкарами, было большой честью. Это заметно повышало статус деревни.

Укатонен, Анитонен, Никто и Наратонен встали и начали крепить на руках и ногах погремушки и выбирать нужные музыкальные инструменты. К ним присоединились еще несколько энкаров. Доктор Ву и кое-кто из гостей принялись возиться со своей записывающей аппаратурой.

Джуна повернулась к Моуки.

— Что происходит? — изобразила она на трансляторе.

Моуки покрылся рябью смеха.

— Увидишь сама, — сказал он.

Деревенские начали бить в барабаны и трещать погремушками. Укатонен улегся в середине импровизированной сцены. Один из старейшин затрубил в витую раковину-рог, давая знать, что представление начинается.

Из-за спин музыкантов вышла Анитонен. Она увидела Укатонена и остановилась, став от изумления темно-пурпурной. Жестами она подозвала к себе спускавшихся с дерева Наратонена и Нинто. Они окружили Укатонена, стали дергать его за конечности, выражая крайнюю степень удивления по поводу его странного вида.

Джуна смеялась, поняв наконец, что именно изображает кворбирри. Это была история ее появления среди тенду. Она кинула взгляд на других людей, подумав о том, сколько же времени понадобится им, чтобы понять смысл повествования.

Она сидела и вспоминала прошлое, пока изящные тенду продолжали показывать ее собственную историю. Взрыв хохота среди персонала экспедиции она услышала, только когда энкары стали изображать сцену соревнования по вскапыванию земли. Они наконец поняли, о чем идет речь.

Кворбирри продолжалось, оно рассказывало об усыновлении Моуки, о путешествии Джуны вниз по реке, о времени, проведенном в Нармоломе, об обучении Нинто и Анитонен искусству энкаров, о новом прилете людей. Когда история дошла до нынешних дней, тенду стали рассказывать о вещах, которые они узнали благодаря Иирин. Они размышляли об изменениях, которые могут произойти в том случае, если их народ приобретет больше знаний о людях. В этих рассуждениях смешивались надежда на новое и призыв к осторожности. Джуна улыбнулась. С тенду все будет в порядке!

Кворбирри закончилось картиной, состоявшей из множества тесно сплетенных тел. В необычайно точной синхронности тенду передавали друг другу волны бесконечно разнообразной расцветки. Эта сцена символизировала слияние людей и тенду и достижение ими гармонии. С технической точки зрения это была необычайно сложная композиция. Тенду-зрители бешено аплодировали световыми вспышками, выражая свое одобрение, а люди присоединились к ним, громко хлопая в ладоши. Джуна смотрела на происходящее глазами, полными радостных слез. Ее переполняло чувство гордости оттого, что она удостоилась стать центром повествования.

Когда аплодисменты кончились, она встала.

— Спасибо, — сказала она и вслух, и на панели транслятора. — Я потрясена честью, оказанной мне в этом кворбирри. Я надеюсь, что мы договоримся и получим возможность показать его всему моему народу. Мои люди узнают из него много полезного для себя.

Встала и Анитонен.

— От имени всех, кто помогал создать кворбирри, я дарю его людям. Пусть этот дар будет принадлежать нам всем.

Джуна провела ночь в гигантском дупле дерева на вместе с Моуки и другими тенду. Она долго лежала, прислушиваясь к знакомым ночным звукам деревни: шелесту листьев, когда кто-то из тенду поворачивался во сне; слабому гудению пчел в своих ульях; потрескиванию самого колоссального дерева, колеблемого ветром. Пройдет много времени (если оно вообще наступит), пока она снова услышит эти звуки. Она была рада, что уезжает домой, но ей всегда будет не хватать этого мира с его странными, похожими на кафедральные соборы лесами и очаровательным народом.

Она думала о Моуки и Укатонене. Как они будут жить там? Что подумают они о Земле и ее колониях? С какими чувствами встретит их ее семья? Будущее полно вопросов, но сегодня лучше думать о прошлом. Она глубоко загнала свою тревогу и позволила шорохам огромного дерева баюкать ее, уводя в спокойный сон.

На следующее утро толпа тенду проводила их на берег, чтобы еще раз проститься перед отъездом. Когда катер был уже вблизи берега, взбивая белую пену, Джуна повернулась к Анитонен.

— Ты не жалеешь, что спасла меня? — спросила она. — Ты ведь так много потеряла из-за этого. И свою деревню, и свое будущее.

Анитонен дотронулась до ее плеча.

— Я потеряла одно будущее и приобрела другое. Я думаю, что это неплохая замена.

— Мне будет тоскливо без тебя. Мне будет плохо без тенду.

— Ты вернешься. Мы еще увидимся, — уверенно сказала Анитонен. — Наш народ нуждается в тебе слишком сильно, чтобы ты осталась в стороне.

Джуна кивнула. Катер уже подходил к берегу. Она помогла вытащить его на песок, потом вежливо простилась с Лалито, со старейшинами деревни, с Нинто и энкарами. И снова вернулась к Анитонен. Нужных слов не находилось. Вместо этого она протянула руки.

Они слились. Слияние таило в себе печаль разлуки и надежду на будущее; оно завершилось полной ностальгии гармонией. Когда все кончилось, Джуна молча коснулась плеча Анитонен, а затем вскарабкалась в ожидающий катер. Укатонен и Моуки последовали за ней. Когда катер отчалил, они послали световые слова прощания тенду, смотревшим на них с берега. Джуна смотрела на оставшихся до тех пор, пока стоявшие на берегу тенду не растаяли вдали и можно было видеть лишь белую полосу берегового песка и бескрайний лес, простиравшийся до самого горизонта.

Краткий словарь языка тенду

АЛЛУ-А — общение между двумя или большим числом тенду, в процессе которого происходит глубокий обмен данными о физиологическом и эмоциональном состоянии партнеров.

АЛЛУ — мясистые красные шпоры на внутренней стороне руки выше запястья, используемые тенду в процессе аллу-а.

БЕЙ — краткая форма от бейми, использующаяся в качестве ласкового обращения ситика в разговоре с бейми.

БЕЙМИ — приемный ребенок-ученик у старейшин тенду; обычно избирается самим старейшиной из числа неполовозрелых тенду, известных как тинки. Бейми — вторая, взрослая форма жизненного цикла тенду.

ВЕРРАН — ритуал физической и психической трансформации, благодаря которому бейми становится старейшиной.

ДЖЕТХО — большая многоядерная масса цитоплазмы, получаемая из одного или нескольких живых организмов. Джетхо используется в качестве биологического субстрата для различных процессов физиологического манипулирования, требующего введения в организм большого количества тканей, например при регенерации утерянных конечностей.

ИКА — высокое быстрорастущее дерево с крупными цветами, напоминающими по виду человеческие волосы. Одно из немногих деревьев, которые опыляются летящей пыльцой.

ЙАРРАМ — вид морских водорослей, которые высушиваются и служат пищей для тенду. Очень ценится как источник питательных веществ, которых не хватает в лесах, а потому служит важным предметом торговли. Считается лакомством, а также важным продуктом для питания бейми и молодых старейшин, только что закончивших процесс трансформации.

КВОРБИРРИ — традиционное искусство тенду, имеющее танцевально-повествовательную форму.

КЕНДЖА — ритуал, использующийся при выяснении старшинства среди старейшин деревни. Многие этнографы отмечают черты сходства между этим ритуалом и игрой «камень-ножницы-бумага», бытующей в некоторых культурах на Земле. С целью объяснения этого сходства предложено немало хитроумных гипотез.

ЛАЙЛИ-ТЕНДУ — морские стенду. Живут круглый год в прибрежных водах.

ЛИ — единица измерения длины, равная трем уай. Примерно соответствует 19 метрам.

МАНТУ — крупный наземный моллюск, обладающий внешней раковиной. Достигает размера 0,75 метра.

НА — гигантское пустотелое дерево, в котором предпочитают жить сухопутные тенду.

ПИНГАР — любое мясо, сначала подсоленное и провяленное, а затем порезанное на мелкие кусочки. Долго сохраняется на случай чрезвычайных обстоятельств, путешествий и т.п.

РУВИ-ТЕНДУ — сухопутная форма тенду, живущая на земле.

СИТИК — старейшина, являющийся учителем, приемным родителем еще не вполне взрослого бейми. СИТИ — неформальное уважительное обращение к ситику со стороны бейми.

ТАРИНА — родственная связь между двумя бейми, которые имели одного и того же ситика. Обычно возникает тогда, когда старейшина умирает, не имея бейми. В этом случае старейшиной становится бейми другого ситика, а лишившийся бейми ситик может выбрать нового бейми. Это очень редкая форма родства. Иногда проходят десятки лет, прежде чем в деревне появится пара тарин. Только в случае каких-нибудь катастроф число тарин может возрасти.

ТЕНГАРРА — термин, означающий решение, принятое энкаром. Цена за такое решение может быть очень высокой, вплоть до требования, чтобы несколько местных старейшин добровольно стали энкарами.

ТИЛАН — виды пчел, живущих в симбиозе с деревьями на. Они защищают деревья от поедающих листья насекомых, от нескольких видов лиан и других растений-паразитов.

ТИНКА — юношеская форма тенду, живущая в деревнях. Возраст обычно от шести лет и старше. Тинка может прожить до пятидесяти лет, потом быстро стареет и умирает.

ТРАНЧИН — колючий оранжевый или красно-оранжевый плод, чуть больше медовой дыни. Имеет отвратительный запах, но мякоть нежная, сочная, розовая и очень приятная на вкус.

УАЙ — единица измерения длины, основанная на среднем диаметре деревьев, формирующих верхний ярус дождевого леса. Примерно равен 6,5 метра, но от района к району варьирует. (См. «Региональные различия в единицах измерения у тенду»).

ЭНКАРЫ — класс тенду, члены которого путешествуют между деревнями, вынося решения по сложным проблемам.

От автора

Настоящие влажные тропические леса несравненно более сложны, таинственны и удивительны, чем те, которые изображены в этой книге. К сожалению, будучи уникальным даром природы, дождевые леса Земли исчезают с потрясающей и трагической быстротой. За информацией о том, как можно спасти влажные тропические леса и обитающих в них людей, следует обращаться в следующие организации:

Rainforest Action Network (Группы содействия спасению дождевых лесов).

World Wildlife Fund (Международный фонд защиты дикой природы), Cultural Survival (Организация защиты культурного наследства).

1

нарушение приличий (фр.)

2

Вопрос, с которым обратился Стэнли к Ливингстону, когда обнаружил его в дебрях Африки.

3

к звездам (лат.)

4

не за что (фр.)

5

зовите меня просто Лори (фин.)

6

Вы говорите по-фински? (фин.)