13

Я иногда слоняюсь по улицам. А иногда встану у входа в магазин, привалившись к стене, сдвинув шляпу на затылок и скрестив ноги, – черт, да вы меня наверняка видели, если проходили мимо, – и стою вот так. И выгляжу я симпатичным, дружелюбным парнем, только настолько тупым, что мозгов не хватит пописать на штаны, если они вдруг загорятся.

Вы понимаете, что я имею в виду, – вы, пары, мужчины и женщины, идущие под руку. Высокие толстухи и тощие коротышки. Крохотные дамочки и огромные пузатые мужики. Дамы с квадратными челюстями и мужчины вообще без подбородка. Колченогие чудеса природы и странные создания с походкой кавалериста... Я хохотал – мысленно, естественно, – пока не заболел живот. Это так же здорово, как заскочить на званый завтрак в Торговую палату именно в тот момент, когда какой-то чудик встает и, несколько раз прокашлявшись, говорит: «Господа, мы не можем ожидать от жизни больше, чем мы в нее вкладываем»... (Интересно, кто подсчитывал процент?) И я думаю, что это – они, люди, эти несочетающиеся пары – не смешны. Они являют собой трагедию.

Они не глупы, во всяком случае, не глупее среднестатистического уровня. Они не связаны между собой, чтобы дать отпор таким шутникам, как я. Дело в том, думаю, что жизнь сыграла с ними злую шутку. Наверняка были моменты – возможно, всего лишь несколько минут, – когда все их различия исчезали и каждый становился таким, каким его хотел видеть партнер; когда они смотрели друг на друга в подходящий момент, в подходящем месте и при подходящих обстоятельствах. И тогда все было идеально. Были у них эти моменты – эти несколько минут, – да прошли. Однако пока они длились...

...Все казалось таким же, как всегда. Жалюзи опущены, дверь ванной приоткрыта настолько, чтобы впустить полоску света. Она спит на животе, разметавшись по кровати. Все как всегда... но не все. Это один из тех моментов.

Она проснулась, когда я раздевался. Из кармана высыпалась мелочь и, покатившись, ударилась о плинтус. Она села, потерла глаза, собралась съязвить. Я сгреб ее в объятия, сел на кровать и усадил к себе на колени. Я поцеловал ее, ее губы немного приоткрылись, и она обняла меня за шею.

Вот так все началось. Так все и продолжалось.

До тех пор пока мы наконец не растянулись друг подле друга, расслабленные, измотанные, почти бездыханные. И, несмотря на это, мы все равно хотели друг друга – хотели чего-то. Это было как начало вместо конца.

Она положила голову мне на плечо, и мне стало приятно. Мне не хотелось отталкивать ее. Она зашептала мне на ухо, и ее шепот был похож на детский лепет:

– Я сержусь. Ты причинил мне боль.

– Разве? – спросил я. – Черт, прости, детка.

– Очень сильную боль. Наподдал локтем.

– Черт побери...

Она поцеловала меня, потом ее губы соскользнули с моих.

– А теперь не сержусь, – прошептала она.

Она замолчала, очевидно ожидая, что я скажу что-нибудь. Или сделаю. Она придвинулась поближе, свернулась клубочком, продолжая прятать лицо.

– А я кое-что знаю...

– Что, детка?

– О той ваз... о той операции.

– И что, – спросил я, – по-твоему, ты знаешь?

– Это было после того... как Майк...

– При чем тут Майк?

– Дорогой, – она поцеловала меня в плечо, – мне наплевать. Мне безразлично. Но это действительно было тогда, да? Твой отец... забеспокоился и?..

Я заставил себя медленно выдохнуть. В любую другую ночь я бы с радостью свернул ей шею, но только не в эту.

– Кажется, тогда, если я правильно помню, – ответил я. – Однако я не понимаю, какая между этим связь.

– Дорогой...

– Да?

– Почему ты думаешь, что люди?..

– Это выше моего понимания, – сказал я. – Никогда не мог понять.

– Разве некоторые женщины... Спорим, ты бы ужаснулся, если бы...

– Если бы что?

Она прижалась ко мне, и я почувствовал, как она горяча. Она заплакала.

– Н-не надо, Лу. Не заставляй меня спрашивать. П-просто...

Я и не стал заставлять.

Позже, когда она все еще плакала, но уже по-другому, зазвонил телефон. Это был Говард Хендрикс.

– Лу, дружище, вам все удалось! Вы действительно привели его в чувство!

– Он подписал признание? – поинтересовался я.

– Более того! Он повесился! На собственном ремне! Это доказывает его виновность, и нам не придется попусту тратить время на судебное разбирательство и понапрасну тратить деньги налогоплательщиков! Черт побери, Лу, жаль, что я не с вами, а то пожал бы вам руку! – Он помолчал и заговорил менее злорадным тоном: – А теперь, Лу, я хочу, чтобы вы пообещали мне, что все воспримете правильно. Вы не должны расстраиваться из-за этого. Такие выродки не заслуживают того, чтобы жить. Мертвый он значительно лучше, чем живой.

– Да, – сказал я. – Возможно, вы правы.

Я отдалился от него и повесил трубку. И тут же телефон зазвонил снова. Это был Честер Конвей. Он звонил из Форт-Уорта.

– Отличная работа, Лу Отличная! Надеюсь, ты догадываешься, что это значит для меня. Наверное, я сделал ошибку...

– Да? – сказал я.

– Ничего. Теперь это не имеет значения... До встречи.

Я снова повесил трубку, и телефон зазвонил в третий раз. Боб Мейплз. Его голос был слабым и дрожал.

– Я знаю, Лу, как ты заботился об этом парнишке. Я знаю, что ты воспринимаешь это так же, как если бы это случилось с тобой.

Так же?

– Да, Боб, – сказал я. – Так же.

– Хочешь развеяться, Лу? Приезжай к нам, сыграем в шашки, а? Мне запрещают вставать, иначе я бы сам к тебе приехал.

– Вряд ли, Боб, – ответил я. – Но все равно спасибо, огромное спасибо.

– Не бери в голову, сынок. Если передумаешь, приезжай. В любое время.

Эми буквально впитывала все телефонные разговоры. Ее мучило нетерпение и любопытство. Я повесил трубку и развалился на кровати. Она села рядом со мной.

– Господи боже мой! В чем дело, Лу?

Я рассказал ей. Не правду, естественно, а то, как все это должно выглядеть. Она захлопала в ладоши.

– О дорогой! Это же замечательно! Мой Лу раскрыл дело!.. Тебя наградят?

– С какой стати? – удивился я. – С меня достаточно всеобщего признания.

– Да, но... – Она немного отстранилась, и я решил, что она собирается уйти. Уверен, что она хотела уйти. Однако она хотела что-то еще, похуже. – Прости, Лу. Ты вправе сердиться на меня.

Она легла рядом со мной на живот, раскинула руки и ноги. И замерла в ожидании, а потом прошептала:

– Очень-очень сердиться...

Естественно. Без тебя знаю. Надо же, новость! Все равно что сказать наркоману, что нельзя колоться. Предупредить, что наркотик убьет его, и проверить, прекратит он колоться или нет.

Она получит сполна.

И она получила то, что заслуживала. Верный Лу – это я – трахнул ее от всей души.

14

Думаю, я сильно вспотел от наших физических упражнений, а потом ходил раздетый и простудился. Не сильно, не настолько, чтобы слечь, но слабость я чувствовал. И решил вылежаться с недельку. Можно сказать, я получил передышку.

Мне не надо было разговаривать с кучей народу, отвечать на дурацкие вопросы и терпеть, как все хлопают меня по спине. Мне не надо было идти на похороны Джонни Папаса и звонить его родителям – что я просто обязан был бы сделать, будь я здоров.

Меня навестили двое ребят из департамента, пару раз заехал Боб Мейплз. Он все еще выглядел неважно. Мне показалось, что он постарел на десять лет. Он всячески старался не упоминать историю с Джонни – разговаривал на общие темы, – и его визит прошел спокойно. Только одно вызвало у меня легкое беспокойство. Это было в его первый – нет, ошибаюсь, в его второй визит ко мне.

– Лу, – спросил он, – какого черта ты не уедешь из этого города?

– Уехать? – удивился я. Мы сидели с ним, курили и изредка обменивались замечаниями. И вдруг на тебе! – А зачем?

– Почему ты остался здесь так надолго? – продолжал он. – Почему тебе захотелось надеть шерифскую бляху? Почему ты не стал врачом, как твой отец, почему ты вообще не стал кем-то?

Я замотал головой и тупо уставился на одеяло.

– Не знаю, Боб. Наверное, я ленив.

– У тебя забавные способы демонстрировать это, Лу Ты никогда не ленишься работать сверхурочно. Ты проводишь в департаменте больше времени, чем любой из моих подчиненных. А ты, если я правильно тебя понимаю, не любишь работать. И никогда не любил.

Он был не совсем прав, однако я знал, что он имеет в виду. Была другая работа, которая понравилась бы мне гораздо сильнее.

– Не знаю, Боб, – сказал я, – очевидно, есть два типа лени. «Не-хочу-ничего-делать» и «не-сходить-с-накатанного-пути». Устраиваешься на место, думаешь, что поработаешь немного и уйдешь, а работа все держит и держит. То нужно подзаработать деньжат, чтобы прыгнуть. То не можешь решить, куда хочется прыгнуть. Предпринимаешь попытку, рассылаешь несколько писем. А там желают знать, какой у тебя опыт работы, чем занимаешься. Вполне вероятно, что им просто не хочется возиться с тобой, а если они все же берутся за тебя, то предлагают место в самом низу, потому что ты ничего не знаешь. Вот и остаешься там, где ты есть, и работаешь изо всех сил, потому что знаешь свою работу. А годы идут. Оглядываешься и видишь, что это все, что у тебя есть.

Боб медленно кивнул.

– Да-а... наверное, я понимаю, что это такое. Но с тобой-то, Лу, все могло бы быть по-другому! Твои отец мог бы отдать тебя в школу. Сейчас ты был бы практикующим врачом.

– Ну, – я на мгновение заколебался, – была та проблема с Майком, отец остался бы совсем один, и... думаю, мои мозги. Боб, не предназначены для медицины. Чтобы стать врачом, нужно чертовски много учиться.

– Ты мог бы заняться чем-нибудь другим. И у тебя есть на что жить, сынок. Продав этот дом, ты бы получил небольшое состояние.

– Да, но... – Я замолчал. – Признаться, Боб, я подумывал о том, чтобы уехать, но...

– Эми не хочет?

– Я ее не спрашивал. Просто речь об этом не заходила. И я сомневаюсь, что она согласится.

– Гм, – медленно произнес он, – плохо. Вряд ли ты... Нет, ты бы этого не сделал. Уверен, что ни один здравомыслящий человек не бросил бы Эми.

Я кивнул, давая понять, что мне приятен его комплимент и что Эми я не брошу. Если учесть, что в тот момент я испытывал к Эми, этот кивок дался мне без особого труда. На поверхности у Эми были одни плюсы. Неглупая, из хорошей семьи – у большинства второе являлось чуть ли не самым важным фактором. Но это было только начало. Когда Эми шла по улице, слегка покачивая изящной попкой, вздернув подбородок и гордо неся свою грудь, все мужики в возрасте до восьмидесяти застывали с раскрытыми ртами. Они краснели, у них захватывало дух, и можно было услышать, как они шепчут: «Черт, вот бы мне такую».Моя ненависть к ней не мешала мне гордиться ею.

– Боб, ты пытаешься избавиться от меня? – спросил я.

– Выглядит именно так, да? – усмехнулся он. – Наверное, я слишком много думал, пока болел. Все размышлял о вещах, которые меня не касаются. О том, что иногда мне приходится соглашаться на то, что мне чертовски не нравится, и я начинаю злиться. О том, что таким, как ты, должно быть, значительно тяжелее. – Он мрачно рассмеялся. – Дело в том, что именно ты навел меня на такие мысли, Лу. Ты сам поспособствовал этому.

Секунду я озадаченно смотрел на него, потом улыбнулся.

– Я не хотел тебя обидеть. Я так пошутил.

– Естественно, – сразу согласился он. – У нас у всех есть свои странности. Мне просто показалось, что тебе осточертело сидеть на одном месте, и...

– Боб, – спросил я, – что тебе сказал Конвей тогда, в Форт-Уорте?

– О, черт, – он хлопнул себя по коленям и встал, – сейчас уже и не вспомню. Ну полагаю, мне лучше...

– Он ведь что-то сказал. Сказал или сделал то, что тебе совсем не понравилось.

– Ты действительно так считаешь, а? – Его брови поползли на лоб, потом опустились на место, он засмеялся и надел шляпу. – Забудь об этом, Лу. Там не было ничего важного, а сейчас это тем более не важно.

Он ушел, а у меня, как я уже говорил, осталось странное ощущение тревоги. Однако я поразмыслил немного и пришел к выводу, что волноваться не из-за чего. Все, судя по всему, складывается как нельзя лучше.

Я и в самом деле хотел уехать из Сентрал-сити. Я давно об этом думал. Но еще я думал об Эми и не хотел идти против ее желаний. Естественно, я бы не сделал ничего, что не понравилось бы Эми.

Если же с ней что-нибудь случится – а что-нибудь обязательно случится, – я, конечно же, постараюсь поскорее покинуть родные места. Потому что для такого мягкосердечного парня, как я, это будет слишком тяжелым испытанием, а подвергать себя испытаниям резона нет. Итак, я уеду, и это будет выглядеть вполне естественно. И никто ничего не подумает.

Эми приходила ко мне каждый день – утром по дороге в школу и ночью. Она всегда приносила с собой либо торт, либо пирог, либо какую-нибудь еще дрянь, которую, думаю, даже ее собака есть бы не стала (а собачка была без претензий, жрала лошадиное дерьмо), и почти не зудела, насколько я помню. Она вообще не доставляла мне хлопот. И вела себя со всей положенной скромностью, стыдливостью и робостью.

Два или три вечера подряд она наполняла ванну и нежилась в горячей воде. А я сидел, наблюдал за ней и думал, как она похожа на нее.После этого она лежала в моих объятиях – просто лежала, потому что ни одному из нас большего не хотелось, – и мне почти казалось, что это она.

Однако это была не она.В сущности, ничего бы не изменилось, если это была бы она.Просто я вернулся туда, откуда начал. И я должен все повторить снова.

Мне придется убить ее во второй раз...

Я радовался тому, что Эми не заговаривает о женитьбе. Очевидно, она боялась скандала. Я уже взвалил на себя три смерти, и, если к ним прибавится четвертая, будет забавно. Для четвертой время еще не пришло. Я еще не нашел безопасный способ убийства.

Думаю, вы понимаете, почему я должен был убить ее. Или не понимаете? Объясню:

Против меня нет никаких улик. А если бы и были, меня все равно трудно было бы заподозрить. Я человек не того типа. Никто бы не поверил, что я могу убить. Как, они годами общались с Лу Фордом и никто не предупредил, что добрый старина Лу!..

Однако Лу способен. Лу может оказаться виновным. И он вынужден избавиться от девушки, которая знает почти все о нем, которая может сложить вместе все разрозненные детали. И тогда Лу конец. Все встанет на свои места и вернет нас к тому времени, когда мы с Майком были детьми.

При наших нынешних отношениях она не позволяет себе думать о всяких странностях. Она вообще не позволяет себе задумываться. Она изображает из себя этакую пичужку-щебетунью, и это накладывает отпечаток на ее мышление. А так как я собираюсь стать ее мужем, следовательно, все в порядке. Все должно быть в порядке... Но если я сбегу от нее... я знаю Эми. Установленная ею психологическая преграда тут же исчезнет. У нее мгновенно появятся ответы на вопросы, и она не станет держать их при себе. По одной причине: если я не могу принадлежать ей, то я не буду принадлежать никому.

Да, кажется, я уже говорил об этом. О том, что она и Джойс очень похожи.

М-да, как бы то ни было...

Как бы то ни было, это надо сделать, когда подвернется удобный момент. От мысли об этом – о том, что другого выхода нет, – мне стало легче. Я перестал волноваться, думая об этом. Я пытался быть особенно любезным с ней. Ее общество начинало действовать мне на нервы. Но она недолго будет крутиться тут, поэтому я обязан быть нежным, как никогда.

Я заболел в среду. Через неделю я уже был на ногах и отвез Эми на молитвенное собрание. Как школьная учительница она должна была время от времени посещать подобные мероприятия, а мне они просто нравились. Я выхватывал некоторые строки из притч и комментировал их. То шепотом спрашивал у Эми, будет ли ей приятно, если в ее медовое лоно добавить немного манны. Она краснела и пихала меня ногой по щиколотке. То снова шептал ей на ухо, спрашивая, могу ли я, как Моисей, войти в ее горящий терновый куст, дабы Господь сообщил моему посоху чудодейственную силу. То говорил ей, что хочу прижать ее к своей груди, прилепиться к ней и возлить на нее елей помазания.

Она все краснела и краснела, в глазах стояли слезы, но от этого она выглядела только привлекательнее. И мне уже стало казаться, что никогда не было у нее ни злобного прищура, ни выпяченного подбородка. Вдруг она наклонила голову, спрятала лицо в молитвеннике, ее плечи затряслись. Она закашлялась, и священник привстал на цыпочки, нахмурился, пытаясь определить, откуда исходит шум.

То было замечательное молитвенное собрание – лучше я никогда не посещал.

По дороге домой я остановился и купил мороженого. Эми все время хихикала. Пока я варил кофе, она разложила мороженое по тарелкам. Я набрал ложку мороженого и стал гоняться за ней вокруг кухонного стола. Наконец я поймал ее и сунул мороженое ей в рот, вместо того чтобы запихнуть его ей за шиворот, как я грозился. Скармливая Эми мороженое, я испачкал ей кончик носа и облизал его.

Внезапно она обняла меня за шею и заплакала.

– Детка, – сказал я, – не надо. Я просто играл. Я просто хотел, чтобы тебе было весело.

– Т-ты... большой...

– Знаю, – сказал я, – только не произноси этого вслух. Давай не будем ссориться.

– Р-разве... – Она сильнее обняла меня, посмотрела на меня сквозь слезы и улыбнулась. – Разве ты не понимаешь? Я счастлива! Б-безумно счастлива. Д-до умопомрачения! – И она снова разрыдалась.

Мороженое осталось несъеденным, а кофе – невыпитым. Я подхватил Эми на руки, отнес в отцовский кабинет и сел в старое отцовское кресло. Так мы и сидели в темноте – она у меня на коленях, – пока не настало время ей идти домой. Нам больше ничего не хотелось. Нам казалось, что этого достаточно. И этого было достаточно.

То был замечательный вечер, несмотря на небольшую размолвку.

Она спросила меня, виделся ли я с Честером Конвеем. Я ответил, что нет. Она заявила, что, по ее мнению, Конвей должен был бы зайти и проведать меня после того, что я сделал для него, и что на моем месте она бы ему все высказала.

– Я ничего не сделал, – возразил я. – И давай не будем об этом.

– Послушай, дорогой, мне-то все равно! Забавно: сначала он посчитал, что ты сделал очень много, и даже позвонил тебе из Форт-Уорта! А теперь, вернувшись в город почти неделю назад, он оказался слишком занят, чтобы навестить тебя. Лу, я же не за себя переживаю. Мне-то все равно. А вот...

– Тогда нас двое – тех, кому все равно.

– Ты слишком беспечен – вот в чем твоя проблема. Ты позволяешь окружающим помыкать тобою. Ты всегда...

– Я знаю, – сказал я. – Я все это знаю, Эми. Уже вызубрил наизусть. Проблема в том, что я не хочу слушать тебя – а я, кажется, только этим и занимаюсь. Я слушаю тебя с тех пор, как ты научилась говорить.

Я согласен потерпеть еще немного, если это доставит тебе удовольствие. Но я сомневаюсь, что твои нотации изменят меня.

Она выпрямилась и замерла. Потом снова привалилась ко мне, однако я чувствовал, что она напряжена. Она молчала достаточно долго – можно было бы сосчитать до десяти.

– И все-таки я...

– Да? – осведомился я.

– О, не волнуйся, – сказала она. – Сиди спокойно. И ничего не говори. – И она рассмеялась.

Тот вечер действительно был замечательным.

А с Конвеем и в самом деле вышло забавно.

15

Сколько мне еще ждать? Вот в чем вопрос. И сколько еще можно ждать? Как долго я буду в безопасности?

Эми не давила на меня. Она была очаровательно робкой и игривой и искренне пыталась держать свой острый язычок в узде, что ей не всегда удавалось. Я считал, что мог бы еще потянуть с женитьбой, но Эми... гм, Эми стала другой. Придраться было не к чему, но меня не отпускало ощущение, что меня обкладывают со всех сторон. И я не мог убедить себя в том, что ошибаюсь.

С каждым днем это ощущение усиливалось.

Конвей не навестил меня и не позвонил. Возможно, это ничего не значило. Во всяком случае, я не понимал, что бы это могло значить. Он занят. Ему всегда было наплевать на всех, кроме себя и Элмера. Он принадлежит к тем, кто отшвыривает тебя, как только ты сделал какую-то любезность, и снова подбирает, когда ему снова от тебя что-то нужно.

Он опять уехал в Форт-Уорт и пока не возвращался. Но в этом тоже не было ничего особенного.

У «Конвей констракшенз» имелся огромный офис в Форт-Уорте. И он часто и подолгу бывал там.

Боб Мейплз? Я не замечал в нем никаких существенных изменений. За многие годы я хорошо изучил его и сейчас не видел ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться. Он выглядел постаревшим и больным – но ведь он действительнобыл стар и недавно болел. Разговаривал он со мной мало, а когда разговаривал, то был исключительно вежлив и дружелюбен. Казалось, он просто одержим вежливостью и дружелюбием. Кроме того, он никогда не отличался словоохотливостью. Бывали периоды, когда слова из него клещами не вытянешь.

Говард Хендрикс? Гм... А вот Говарда что-то грызло, это уж точно.

Я столкнулся с Говардом в первый же день после болезни, когда вышел на работу. Он поднимался по ступенькам здания суда, а я спускался вниз, собираясь пообедать. Он скользнул по мне взглядом, кивнул и буркнул: «Как дела, Лу?» Я остановился и ответил, что чувствую себя значительно лучше, хотя есть небольшая слабость.

– Вы же знаете, Говард, – добавил я. – Страшна не сама простуда, а осложнения.

– Я слышал что-то такое, – сказал он.

– То же самое я говорю про машины: страшнее не их цена, а расходы на содержание и ремонт. Но я думаю...

– Мне надо бежать, – пробормотал он. – До встречи.

Однако я не собирался так просто отпускать его. Я чувствовал себя вне подозрении и мог позволить себе немного поиздеваться над ним.

– Как я говорю, – сказал я, – я думаю, что не мне рассуждать о болезни, правда, Говард? Куда мне до вас с вашим осколком! Говард, у меня появилась отличная идея насчет него – насчет того, что с ним можно сделать. Вам нужно сделать рентген и поместить снимок на оборотной стороне своих избирательных листовок. А на лицевой стороне – флаг с вашим именем, выписанным термометрами. А в качестве восклицательного знака – перевернутую... эту – ну как ее зовут врачи? – ах да, больничную утку! Где, вы говорите, засел этот осколок? Никак не могу уследить за ним, как ни стараюсь. То он в...