Глава 14

Крошечная местность, где Эль Рей — некоронованный король, не обозначена ни на каких картах и, по сугубо практическим причинам, официально не существует. Это породило слухи о том, что такого места на самом деле не существует, что это всего лишь иллюзия, родившаяся в умах грешников. А поскольку никто пользующийся репутацией человека правдивого и заслуживающего доверия никогда оттуда не возвращался...

Так что, видите?

И все-таки она была там, без всякого сомнения. Расположенная в маленьком прибрежном гористом районе, она подвержена внезапным и резким погодным изменениям. Приноровиться к ним практически невозможно; одежда, которой только-только хватает на один час, в следующий заставляет вас изнемогать от жары, становясь совершеннейшей обузой. И каким-то образом, несомненно вследствие этого климатического феномена, там всегда испытываешь легкую жажду. Хотя многим разновидностям тропического и субтропического климата присущи те же недостатки, и еще более худшие. И вот что следует сказать о королевстве Эль Рея: оно здоровое. Болезни тут почти неизвестны. Даже такие создаваемые человеком недуги, как недоедание и голодное истощение, в значительной степени лишены здесь своей обычной силы воздействия, и человек может почти сгореть от них, прежде чем от них погибнет.

Это место чудесное во многих отношениях. Здоровое. И с климатом, который любому придется во вкусу. Охраняемое самыми многочисленными полицейскими силами в мире в пересчете на душу населения. И все-таки в среде его покинувших свою родину гостей не стихает ропот. Как ни странно, один из самых распространенных поводов для жалоб — это то, что все удобства — все, что приходится покупать, — только первоклассные.

Понимаете, не то чтобы цены на них были непомерно высокими. Совсем наоборот. Вилла с четырьмя ваннами, которая, возможно, стоила бы несколько тысяч в месяц на каком-нибудь курорте, вроде Французской Ривьеры, сдается не более чем за несколько сотен. Но за меньшую сумму вы не получите ничего. Вы должны заплатить эти несколько сотен. То же самое с едой и выпивкой, с одеждой, косметикой, табаком и сотнями других вещей: либо ничего, либо все самое лучшее. Все это вполне стоит тех денег, за которые продается, и все-таки удручающе дорого для людей, которые располагают определенной суммой, а большую им взять неоткуда.

Эль Рей выказывает величайшую озабоченность по поводу этих жалоб, но с насмешливым огоньком в своих неопределенного возраста старческих глазах.

Естественно, он обеспечивает своих гостей только самым лучшим. А разве не этого они всегда хотели где-нибудь в другом месте? Разве не настаивали на том, чтобы это иметь, независимо от стоимости? Ну а потом... Он переходит к той теме, что менее изысканное жилье и материальные блага привлекут иммигрантов нежелательной разновидности; людей, с которыми его нынешним гостям не хотелось бы себя отождествлять. Потому что, если это случится, они, очевидно, уже не будут теми, кем они были, и не будут там, где находились.

Наблюдая, как их средства тают, более того, утекают во всех направлениях, люди ломают голову, лихорадочно пытаясь экономить. Они урезывают себя в еде, они обходятся без выпивки, они ходят в поношенной одежде. А в результате остаются в убытке точно так же, как если бы они покупали то, в чем себе отказывают.

Что подводит нас к теме банка Эль Рея, еще одного повода для горьких жалоб.

Конечно же банк не дает никаких кредитов. Кому он будет их давать? Так что единственным доступным источником дохода являются проценты, но не которые выплачиваются вкладчику, а которые выплачивает он сам. При балансе от ста тысяч долларов и более ставка составляет шесть процентов, но при меньших суммах она резко повышается, достигая убийственных двадцати пяти процентов при сумме в пятьдесят тысяч и ниже. Короче говоря, это почти обязательно, чтобы клиент постоянно имел на своем счету сто тысяч или больше. Но он не сможет добиться этого при помощи программы урезания расходов и отказа от чего-либо. Когда сумма, ежемесячно снимаемая со счета, становится меньше произвольно устанавливаемого минимума — приблизительно та сумма, в которую ему обходится жизнь по преобладающему первому разряду, — с него взимаются определенные сборы за неактивный депозитный счет. И они, присовокупляемые к суммам, которые он снимает со счета, неизменно дают этот требуемый минимум.

Конечно, все примерно так, как и должно быть. Эль Рей должен следить за тем, чтобы в его хозяйстве всего было вдоволь, а сделать это он может только на постоянной патронажной основе. Такое правило действует почти на каждом первоклассном курорте. С каждого гостя взимают плату по установленному тарифу, а пользуется ли он тем, за что платит, или нет, — это его сугубо личное дело.

Еще одна аналогия: никого не заставляют держать свои деньги в банке Эль Рея. Но администрация курорта, и конкретно полиция, не будет нести никакой ответственности, если их украдут — что в высшей степени вероятно. Есть веские основания считать, что сама же полиция и ворует у тех, кто не является вкладчиками банка. Но доказать это нет никакой возможности, и уж точно ничего нельзя с этим поделать.

Так что жалобы не утихают. Эль Рей ведет себя нечестно. У него нельзя выиграть. (Вы будете спорить со мной о честности, сеньор? А с чего бы это вам рассчитывать на выигрыш?) Он любезно выслушивает все жалобы, но вы не получаете от него никакого удовлетворения. Он обращает против вас ваши собственные слова, отвечает вопросами на вопросы, опровергает вас при помощи язвительных и ироничных иносказаний. Скажите ему, что то-то и то-то плохо, и предложите хорошую замену, а он процитирует вам древнюю притчу о короле, у которого было два сына, которых звали Всякий и Никакой. "Кто-то поинтересовался их характерами, сеньор. Хорошие они мальчики или плохие и кто из них хорош, а кто плох. И что ответил король? «Всякий — никакой, а Никакой — всякий».

Люди ругают его. Они называют его дьяволом и обвиняют в том, что он возомнил себя богом. И Эль Рей кивает на оба обвинения. «А в чем разница, сеньор? В чем разница между наказанием и наградой, когда человек получает только то, о чем он просит?»

Большинство иммигрирующих в королевство приезжают парами, это женатые пары или просто пары. Поскольку путешествие изнурительно, его редко когда можно совершить без преданного помощника. Поначалу каждый будет распоряжаться своими собственными деньгами, аккуратно внося ровно половину от общих расходов. Но это неудобно, это приводит к спорам, и, сколько бы всего ни было у человека, он никогда не избавится от призрака нужды. Так что очень скоро как бы невзначай начинают обсуждаться преимущества совместного счета, и как бы невзначай достигается соглашение о том, что им следует открыть единый счет. И с той поры — ну, исход зависит от того, кто из двоих находчивее, хладнокровнее и кому требуется меньше сна.

А тот, кто выжил и, соответственно, имеет в своем распоряжении банковский счет, не долго будет оставаться в одиночестве. Он будет иметь стимул к тому, чтобы искать другого партнера, или тот отыщет его. А когда их союзу придет конец, как это и должно быть, то будет заключен еще один.

А процесс все идет и идет — неизбежный, непреложный.

Это просто, как дважды два.

Мы уже упоминали о полиции Эль Рея, о покровительстве, которое она оказывает населению. Но это слово можно трактовать широко. Если человеку оказывают покровительство, он не должен слишком докучать. Он должен помнить, что жизнь принадлежит миру живых. У него хватит благоразумия не переступать черту само собой разумеющихся обязательств, чтобы извести негодяя, которого, может быть, и не существует.

Стрельба — неслыханное дело в вотчине Эль Рея. Не бывает такого, чтобы кого-то застрелили, пырнули ножом, забили дубинкой, придушили — словом, умертвили при помощи обычных орудий убийства.

По сути дела, убийств нет. Официально — ни одного. Очень высокий уровень смертности обусловлен многочисленными случаями самоубийств и предрасположенностью иммигрантов к несчастным случаям со смертельным исходом.

Прекрасные плавательные бассейны многочисленных вилл редко используются. Лошади, за недостатком упражнений, в государственных конюшнях нагуливают жирок, а корабли гниют в доках. Никто не рыбачит, никто не охотится, никто не играет в гольф, теннис и дартс. Короче говоря, если не считать ежегодного большого бала Эль Рея, общественной жизни практически нет. Любой человек, который приближается к другому человеку, — подозреваемый или подозрителен.

Док просто не знал, куда себя деть. Однажды, через несколько месяцев после своего приезда сюда, он прогулялся пешком к холмам и там набрел на деревушку, угнездившуюся в живописной долине и спрятанную от города. Единственная улица была красиво вымощена камнями; здания недавно побелены. Он чувствовал запах жарящегося перченого мяса, приносимый бризом. Единственными людьми, попавшимися ему на глаза, были двое мужчин в конце улицы, которые подметали камни мостовой метлами с длинными ручками. Док узнал их: ему пару раз пришлось раскланиваться с ними в городе. Он приподнял руку в приветствии. Но, очевидно не заметив его, они закончили подметать и исчезли в здании.

— Да, сеньор? — Карабинер в синей униформе вышел из двери поблизости. — Могу я вам чем-то помочь?

— Ничем. — Док улыбнулся. — Мне вдруг показалось, что я узнал этих двоих людей.

— Дворников? Это ваши друзья?

— О нет. Вовсе нет. Вообще-то я с ними едва знаком.

— Понятно. Ну, они вновь прибывшие, эти двое. Теперь они будут жить здесь — если вас удивляет их отсутствие в тех местах, куда они часто наведывались.

Док огляделся по сторонам, отпустил замечание по поводу того, как приятно выглядит это место. Карабинер согласился, что, действительно, все содержится в большом порядке.

— Таковы требования. Каждый житель вносит посильный трудовой вклад.

— Ага. — Док кивнул. — Это кооператив, да? Трудовой вклад вместо денежного?

— Совершенно верно, сеньор.

— Гм... — Док снова обвел окрестности оценивающим взглядом. — Так вот, я хотел бы узнать. У нас с женой чудесная вилла в городе, но...

— Нет, сеньор. Вас сюда не пустят.

— Ну, насчет этого я не знаю, — начал Док, но офицер перебил его.

Он был уверен, что Дока не пустят. Когда он получит на это право, его известят.

— Вы можете в этом не сомневаться, сеньор. А пока вам, возможно, захочется пройтись — посмотреть, что представляет собой ваш будущий дом.

Док сказал, что ему хочется, и они отправились вдоль широкой, сверкающей улицы. Дым клубился над трубами домов, но никто не стоял в дверях и не выглядывал из их окон, и оттуда не доносилось почти никаких звуков. Очень сухой воздух казался необычно теплым, и Док остановился и вытер лицо.

— Где тут у вас бар? Я куплю чего-нибудь выпить.

— Его тут нет, сеньор. Тут вы не купите никакой выпивки.

— Ну, тогда кофе.

— И этого тоже не купите, сеньор. Никакого питья и никакой еды.

— Нет? — Док нахмурился. — Вы хотите сказать, что все привозится из города? Не думаю, чтобы мне это понравилось.

Офицер медленно покачал головой:

— Вам бы это не понравилось, сеньор. Но нет, я не это имел в виду. Из города не привозят ничего. Ничего, кроме самих людей. — Слова эти словно повисли в воздухе — задумчивое послание, начертанное поверх тишины. Карабинер, казалось, вглядывается в них, смотрит сквозь них в глаза Дока. И говорит мягко, будто отвечая на вопрос. — Да, сеньор, именно так обстоит дело. Несомненно, вы уже заметили отсутствие кладбища.

— Н-но... — Док провел по губам трясущейся рукой. — Н-но...

Этот запах, который стоял в воздухе. Запах перченого, жарящегося мяса. Перец можно достать где угодно, собрать, попросить, но мясо...

— Полное соответствие, а, сеньор? И ведь до чего простая трансформация. Человеку нужно только зажить буквально так, как он всегда жил фигурально.

Он красиво улыбнулся, а у Дока комок подступил к горлу; только так он удержался от того, чтобы не ударить этого человека.

— Соответствие? — пробурчал он. — Это... это мерзость, вот что это такое! Это гнусно, чудовищно, бесчеловечно...

— Бесчеловечно? Но при чем тут это, сеньор?

— Не нужно язвить на мой счет! Я управлялся и не с такими, как вы, без всякого...

— Я в этом уверен. И поэтому вы здесь, да? Но подождите... — Он показал рукой. — Вот, по-моему, человек, который вас знает.

Человек этот только что вышел из одного из домов. Он было намного выше шести футов, наверное дюймов на пять или шесть. И его обычный вес, должно быть, составлял — наверняка составлял! — не менее двухсот пятидесяти фунтов. Но в своем нынешнем состоянии в нем едва ли было больше трети от этого веса.

Его глаза были огромными на его лишенном плоти лице скелета. Его шея была не толще, чем запястье Дока. Казалось невероятным, что он все еще жив; но, конечно, в королевстве Эль Рея очень здоровый климат и многие люди доживают до ста лет и более.

Он, пошатываясь, побрел к Доку, беззвучно шевеля губами, настолько он ослабел. Своим беспомощным молчанием, преувеличенной медлительностью движений он напоминал человека, находящегося во власти какого-то мучительного кошмара.

— Пэт, — проговорил Док мучительным шепотом. — Пэт Ганглони. — Он невольно отшатнулся от призрака; а потом, собравшись с духом, заставил себя шагнуть вперед и заключил Ганглони в объятия. — Все в порядке, Пэт. Не бери в голову, мальчик. Теперь у тебя все будет нормально. — Он похлопал скелет по плечам, и Ганглони тихо заплакал.

Карабинер наблюдал за ними с непривычным для него сочувствием во взгляде.

— Прискорбный случай, — пробормотал он. — Да, уж очень прискорбный. Он не в состоянии уйти сам. Он пробыл здесь уже гораздо дольше, чем многие.

— Это к делу не относится! — Док зло повернулся к нему. — Вы можете раздобыть мне машину — такси? Что-нибудь, на чем можно увезти его отсюда?

— Ну-у да. На это уйдет немного времени, но я могу это сделать.

— Ну так сделайте это! Давайте!

— Прошу прощения, сеньор! — Карабинер не двинулся с места. — Вы сказали, что хотели бы увезти его отсюда. Отсюда — куда?

— Куда? Да к себе домой, естественно! Куда-нибудь, где я смогу о нем позаботиться. Снова поставить его на ноги.

— А потом, сеньор?

— Потом?

— Вы и дальше будете его содержать?

— Ну, гм... — Док немного помедлил. — Ну да, конечно. Наверное, так. Я хочу сказать... гм...

— От вас этого потребуют, сеньор. До тех пор, пока вы будете в состоянии обеспечивать себя самого. В противном случае это было бы лишено смысла. Настолько жестоко, бесчеловечно, как вы только что сказали.

Ганглони стала бить неудержимая дрожь. Он не мог говорить, но он все слышал; подобно человеку, находящемуся во власти кошмара, он знал, что происходит. Док сделал слабую попытку высвободиться, и руки скелета обхватили его крепче.

— Он — хороший друг, да? Вы многим ему обязаны? — Карабинер был само сочувствие. — Я могу это понять. В этом человеке, я бы сказал, есть внутреннее изящество. Он — человек убеждений, принципов, возможно искаженных и перевернутых, но...

Док резко освободился из объятий Ганглони, попятился по булыжной мостовой, морщась и виновато бормоча:

— Я... я вернусь позже. Я... вы понимаете? Кое-что улажу вначале. П-поговорю со своей женой. Уверен, что она не станет возражать, н-но... но вы знаете. Я имею в виду — знаете, что это за народ — женщины. Я — я... Пэт! Не смотри на меня так! Не... — Он повернулся и пустился бежать.

А голос карабинера преследовал его, доносимый внезапно похолодевшим бризом:

— Хаста ла виста, сеньор. До встречи.

Вы говорите себе, что это скверный сон. Вы говорите себе, что вы умерли — вы, а не другие — и проснулись в аду. Но вы все прекрасно понимаете. Вы все прекрасно понимаете. У снов, бывает конец, а этот не заканчивается. К тому же, когда люди умирают, они мертвые — кому, как не вам, об этом знать?

Эль Рей делает лишь то, что должен. Его заповедник для преступников значительно усовершенствован по сравнению с многими другими. Он не убивает вас за вашу добычу. Он дает вам за ваши деньги нечто равноценное. Он держит первоклассное заведение, и он был бы не в состоянии этого делать, если бы вам позволили скаредничать. Он также не может позволить вам засиживаться, когда ваши деньги закончились. Если он позволит, то не останется места для вновь прибывающих; и, когда вам позволят скапливаться, вы и вам подобные вскоре захватите бразды правления в свои руки. Вы окажетесь на его месте, а он — на вашем, на мощенной булыжником улице с сияющими выбеленными зданиями. И он это знает. Он и его подданные из коренных жителей знают это. Этим объясняется их склонность к иронии, символизму; к тому, чтобы постоянно держать перед вами зеркало, так чтобы вы видели себя таким, какой вы есть и каким они вас видят.

Нет, это невозможно — обмануть самого себя. Королевство — там, невзирая на карты и бюрократизм. Оно там, называйте его как хотите. Если принять во внимание все это, вероятно, это лучшее место такого рода. А его худшие черты, такие, каковы они есть, берут начало не в Эль Рее, а в его гостях.

Он не обманет вас. Он не убьет вас. Он не может и не будет содержать вас, но он не положит конец вашей жизни, как бы долго вы ни прожили. А в этом странно целительном климате вы, кажется, проживете целую вечность.

В вотчине Эль Рея бывает только одна ночь в году — ночь ежегодного большого бала — когда не происходит никаких «самоубийств» или «несчастных случаев» со смертельным исходом. Всех вежливо, но тщательно обыскивают, прежде чем они войдут в «Паласио-дель-Рей», где проводится празднество. Всех ставят в Известность, что любое несчастье, произошедшее с гостем, будет воспринято с величайшим неудовольствием. Прошло уже много лет с тех пор, как имел место такой несчастный случай, а жертва упала с четвертого этажа действительно случайно. На всех присутствующих наложили большой штраф, а предполагаемый виновник инцидента — муж женщины — поплатился за это полной конфискацией своего банковского счета. Так что в настоящее время никто не только не делает никаких неуместных движений, но все выказывают величайшую заботу относительно благополучия всех. Стоит вам чуточку повысить голос, и на вас тут же устремятся сотни тревожных взглядов. Стоит резко потянуться за носовым платком или сигаретой, и десятки людей устремятся к вам.

Очень заметный в белой бабочке и фраке, Док Маккой стоял на отграничивающей большой бальный зал аллее для прогулок, лучезарно улыбаясь толпе кружащихся в танце людей, то кланяясь одной паре, то улыбаясь другой, то любезно склоняя перед кем-то голову. Выхоленный, с висками, тронутыми сединой, он был воплощением непринужденности воспитанного джентльмена, изысканности и обаяния. Но редко когда он чувствовал себя менее непринужденно или более несчастно.

Вина за физический дискомфорт — за его онемевшие ноги и ломоту в спине — в основном лежала на женах двоих верховных судей Эль Рея. Рост обеих дам не превышал пяти футов, однако их общий вес составлял куда больше четверти тонны, и они были ближе к неистощимости, чем кто-либо другой когда-либо встречавшийся Доку. Он танцевал по очереди то с одной, то с другой, бормоча галантные извинения, когда они хихикали и шептали комплименты, в то время как его спина кричала от постоянных сгибаний. О, он умаслил дам; и хорошо, потому что они прослыли настоящими чудовищами в частной жизни и фактически хозяйками своих мужей-подкаблучников. Потом, когда Док молча поздравлял себя, он увидел Кэрол, танцевавшую в объятиях шефа полиции. И понял, что его мучительные усилия пропали даром. Шеф полиции против верховных судей; если у кого-то и есть преимущество, то оно на стороне судей. Она, вероятно, может поплатиться за это, если он попадет в число местных самоубийц или станет жертвой несчастного случая. Но ему это в любом случае не пойдет на пользу.

Прошел уже час с тех пор, как он последний раз видел ее и шефа полиции, и его тревога усиливалась. Ему придется очень быстро соображать, или этот большой бал может стать последним, на котором он присутствовал.

Он в последний раз оглядел бальный зал. Потом, повернувшись, вероятно, не заметил, как женская рука помахала ему из толпы; он медленно прошел по отграниченной пальмами аллее. И по какой-то причине мысленно вернулся к тому дню из далекого прошлого в Канзасе — к лужайке для пикников, куда они с Кэрол отправились, сойдя с поезда.

«...нужно по-настоящему познакомиться заново. Я думаю, нам это предстоит!»

Док криво улыбнулся самому себе. Познакомиться? О нет, у них не было в этом необходимости. Что на самом деле не давало им покоя, так это то, что они слишком хорошо друг друга знают. Они жили беря от жизни то, что хотели. Избавляясь от любого, кто вставал у них на пути и переставал быть для них полезными. Это была их устоявшаяся модель поведения — это были они. И даже в случае открытого столкновения они выказали бы не более милосердия друг к другу, чем выказывали другим, столь многочисленным людям...