Мы сразу повеселели. Когда ты не имеешь доступа к воде, а потом вдруг получаешь его, у тебя сразу поднимается настроение. Мы все помылись, а потом промыли бак и трубы бойлера. С помощью инструментов, которые одолжил нам фермер, мы принялись пилить бревна, которые сложили штабелем перед печкой бойлера, чтобы колоть их на дрова. Закончив с этим, мы смогли приступить к буровому станку.

Дело в том, что в буровом оборудовании нет легких частей. Все они весят сотни и тысячи фунтов. Это означает, что перемещать их можно только с помощью механизмов — лебедок и кранов. А нам нужно было многое растащить со станка, прежде чем пустить пар в установку. Следовательно, все предстояло делать вручную, а поскольку наших рук просто не хватало... Так вот, я не в силах объяснить, каким образом мы получили необходимую помощь. Могу только рассказать об этом.

Мы безнадежно пытались сдвинуть с места какую-то громадину, когда вдруг со всех сторон из зарослей появились мужчины. Это были чернокожие и белые, издольщики и арендаторы. Одетые в лохмотья бедняки, выглядевшие еще более жалко, чем мы сами, если это возможно; тощие как скелеты, благодаря недоеданию, малярии и глистам. Помогать явилось как раз то количество людей, которое требовалось на этой операции, — не больше и не меньше. Они не ожидали никакой платы за помощь и даже удивились и смутились, когда мы стали их благодарить. Как только неотложное дело было закончено, они исчезли.

Это было невероятное явление, подобного которому я не встречал нигде, кроме как в этой «затерянной стране» в глубине Юга. Телефонная связь здесь отсутствовала, а ведь многие из наших помощников приходили издалека. Как ни казалось это невероятным, нам приходилось согласиться с фактом, что эти люди каким-то непостижимым образом узнавали о нашей нужде в помощи до того, как она возникала. Они знали, что мы собираемся делать, до того, как мы за это принимались! Мы начинали работу с утра, и перед нами вставало так много задач, что мы не знали, за что приниматься. Или, например, мы начинали делать одно, а затем переходили к другому. В любом случае, едва наступал момент, когда нам требовалась помощь, она всегда появлялась, и в нужном объеме.

В противоположность Джиггсу и Шорти, я не мог смириться с этим непонятным феноменом, заявив, что-де «просто у них так принято». Таков уж странный склад моего ума, который заставляет меня ломать голову над каждой загадкой, как будто от разгадки зависит вся моя жизнь. Поэтому я приставал к нашему другу фермеру каждый раз, когда он появлялся поблизости. И хотя я так и не добился полного объяснения, кое-какое представление все же получил.

Я никогда не узнал, «каким образом» они узнавали, что нам нужна помощь. Но «для чего», используя тамошний диалект, мне стало ясно.

Это произошло месяца через полтора после нашего приезда сюда. Мы заканчивали расчищать буровую платформу, стаскивая с нее кое-какое легкое оборудование, а фермер стоял неподалеку и наблюдал за нашей возней. Вдруг он коротко попрощался с нами, спустился с платформы и направился к зарослям. Я спросил, куда он идет.

— К Лью Уильямсу. — Он смущенно остановился. — Пойду помогу ему выгрести землю из подвала. И нужно будет закрепить большую балку на месте после обвала.

Я спросил, когда произошел этот обвал. Он что-то неразборчиво пробормотал, явно избегая отвечать на вопрос.

— Но это еще не произошло, верно? — догадался я.

— Я этого не говорил, — промямлил он. — Просто сказал, что пойду ему помочь.

— Но как вы все об этом узнаете? — спросил я.

И он неловко покачал головой: он не знает, не может объяснить; ему не хочется говорить об этом.

— Если вы знали, что в погребе произойдет обвал, почему же не предупредили Лью? Он смог бы предотвратить его.

— Нет, — просто ответил он, и его лицо немного просветлело. — Он не смог бы этого сделать. Это то, что должно произойти.

— Значит, вы действительно об этом знаете, — сказал я. — Вы только что это признали. Но каким образом?

Он еще больше смутился и старался увернуться от моих расспросов, а тем временем мои друзья уже звали меня к работе. Но я продолжал донимать его, и его врожденная вежливость не позволила ему сказать мне то, что следовало бы, а именно: «Занимайся своим делом и оставь меня в покое».

— Послушайте, приятель, — пробормотал наконец он. — Я не могу... Я просто не знаю, как...

— Ну постарайтесь, — подталкивал я его. — Скажите это своими словами. Откуда вы все здесь знаете, что человеку нужна помощь?

Он в затруднении уставился на свои рваные башмаки с отставшей подошвой, потом огляделся вокруг, затем поднял глаза к бледному хмурому небу, возможно в поисках Бога, который навсегда отвернулся от его народа.

— Должны знать, — тихо проговорил он.

На этом он свои объяснения закончил.

И этого было достаточно.

Убрав с машины всякий металлический лом, мы за считанные часы закончили остальную очистку при помощи механизмов. Весь остаток дня мы провозились, прикрепляя тросы к обсадным трубам и натягивая их на блоки, и на следующее утро приготовились к великому событию.

Поскольку скважина была очень глубокой, трубы для подачи пара были широкими, благодаря чему могли выдерживать очень высокое давление. И бойлер был приспособлен для этого, чему очень радовался Шорти. Он имел мощность в сто двадцать пять фунтов давления (предохранительный клапан устроен у этой отметки), и такой мощности было достаточно, чтобы стронуть с места поезд длиной в целую милю. Тем более ее должно было хватить, чтобы выдернуть из глубины трубу... если она вообще могла сдвинуться.

Я начал с водомерной трубки на отметке «три», постепенно открывая клапан форсунки. Первых пятнадцати или двадцати фунтов давления достичь было тяжело, но затем, когда я включил воздуходувку, которая работала от пара, давление стало подниматься значительно быстрее. Шорти и Джиггс перешли на буровую установку и приготовились. Когда пар достиг семидесяти пяти фунтов, я крикнул им — пора!

Шорти принялся управлять подъемным механизмом. Джиггс внимательно следил за тросами и блоками. Ворот заскрипел, когда трос натянулся. Растяжки из тросов низко загудели. Затем округу огласил звук, напоминающий стон громадного чудовища, перешедший в высокий, режущий ухо визг, — и колесо завертелось в приводном ремне, не встречая сопротивления.

Мы сняли приводной ремень, стянули его потуже с помощью нахлестки и снова поставили на место. Нужного результата мы опять не получили: вращательная энергия не передавалась подъемному механизму.

Пораскинув мозгами, мы обтянули колесо кусками старого ремня. На этот раз приводной ремень плотно прилегал к колесу и не соскальзывал. Но когда Шорти дал девяносто фунтов давления, толстый восьмидюймовый трос лопнул, как нитка.

Мы приспособили два троса вместо одного. И когда давление достигло полной мощности в сто двадцать пять фунтов, так что предохранительный клапан пронзительно засвистел, Шорти начал работать с трубой — сначала ослаблял тросы, а затем натягивал их с помощью всевозможных средств.

Так продолжалось два дня, в конце которых нам пришлось сделать перерыв, чтобы заготовить дрова. Труба так и не сдвинулась с места. Джиггс мрачно заявил, что и не сдвинется.

— Я не сержусь, чего там, — сказал он Шорти. — Конечно, ты должен был знать, что эту трубу не выдержишь, и нечего было тащить сюда нас с Джимом...

— Ее можно вытащить. — Шорти покраснел. — Попробуем подсоединить четыре троса.

— А что толку? Эти два и так могут потянуть любой вес.

— Вот увидишь, — мрачно сказал Шорти. — А если не хотите помогать, то и не надо. Я сам все сделаю.

Естественно, мы и не собирались оставлять его один на один с такой тяжелой работой. Так что мы накололи дров и натянули два дополнительных троса через блоки и вниз к упрямой трубе. Потом Шорти велел сделать двойные оттяжки бура — по два троса на каждый, которые у нас теперь были.

Мы спросили зачем. Он нахохлился, не желая вдаваться в подробности. Бур нужно укрепить двойными оттяжками, а если не хотите, то и черт с вами.

Заинтересованные, мы с Джиггсом принялись помогать ему.

— Ну как? — спросил Шорти, когда все было сделано так, как он хотел. — Думаете, этот ворот будет держать? Вы считаете, что, если мы направим весь пар, какой только сможем получить, он выдержит?

На это мог быть только один ответ — конечно, выдержит. Казалось невероятным, чтобы он сорвался.

— А эти четыре троса? Думаете, они выдержат — тросы из толстой стали в три с половиной дюйма?

Да, кивнули мы, тросы тоже выдержат. Они тоже не сдадутся, как и ворот. Но...

— К чему все эти вопросы? — сердито спросил Джиггс. — Ворот и эти тросы выдержат давление пара от трех таких бойлеров, как наш. Они выдержат четыреста фунтов давления и даже не почувствуют. Но у нас лишь один бойлер, который дает только сто двадцать пять фунтов, так что...

Шорти отошел, не слушая Джиггса. Мы последовали за ним к бойлеру. Он залез на дверцу топки, прижался к бочке бойлера, достал из кармана кусок проволоки и накрепко закрутил предохранительный клапан.

Не будучи профессиональным нефтяником, я не сразу понял смысл этого поступка. Но лицо Джиггса побледнело под загаром.

— Ты что, с ума сошел? — закричал он, когда Шорти спрыгнул на землю. — Как ты думаешь, почему его поставили на отметке в сто двадцать пять фунтов? Потому что бойлер взорвется, если не выпустить пар!

— Ничего, не взорвется, — угрюмо возразил Шорти. — Они испытывают такие штуки при высоком давлении. Если отметка установлена на ста двадцати пяти, значит, он выдерживает давление в сто семьдесят пять и даже в двести. Во всяком случае, некоторое время может его держать.

— Да, но сколько времени конкретно? И откуда ты знаешь, что он приспособлен для двухсот фунтов или даже для трехсот? Измерительный прибор показывает только сто двадцать пять.

— Давление не поднимется больше двухсот. Здесь просто недостаточно мощности огня и воды.

— Что ж, — сказал Джиггс, — лично я не намерен торчать рядом с бойлером, если он разведет пары до ста пятидесяти фунтов...

Он повернулся и посмотрел на меня. И Шорти тоже. По их лицам было ясно, что решение зависит от меня. Ведь сами-то они находились на установке, которая располагалась в семидесяти пяти ярдах от бойлера. Если он взорвется, то именно меня (вернее, то, что от меня останется) отнесет взрывом в соседний штат.

Я колебался... Мы вложили в это дело почти двухмесячный труд, и страшно было подумать о том, чтобы вернуться в Оклахома-Сити с пустыми руками. Но разумеется, я предпочитал вернуться с пустыми руками, чем вообще не вернуться.

— Не хочу просить тебя, Джим, — нарушил молчание Шорти. — Но, ей-богу, я думаю, что это не так уж опасно. Тебе не нужно будет торчать рядом с бойлером... очень долго. Только прогони эту стрелку, показывающую давление, целый круг, пока она снова не укажет на ноль; тогда загрузи до отказа топку и беги в кусты. Подальше.

— Понятно. А если он в это время взорвется?

— Ладно, — уныло развел он руками. — Я же не настаиваю.

— Так или иначе, но пара не хватит.

— Мне его хватит, Джим! Он будет держать давление с полчаса или даже дольше. А мне только этого и нужно, чтобы раскачать трубу.

— А ты и впрямь веришь, что она сдвинется?

— Господи, она должна сдвинуться! — выкрикнул он. — Когда на нее обрушится вся эта энергия, ей некуда будет деваться, даже если она зацементирована. Ворот и тросы выдержат, так что трубе придется ползти вверх!

Джиггс почесал в затылке и сказал, что, кажется, первый раз в жизни Шорти дело говорит. Я не был в этом так уверен, но, поскольку они ждали, глядя на меня, я чувствовал, что должен как-то покончить с этой неопределенностью.

— Ладно, — сказал я. — Думаю, я делаю ужасную ошибку, но будь по-вашему!

Мы вытащили из бойлера дрова, вычистили жаровую трубу и вымели из топки весь пепел до последней пылинки. На следующее утро, пока Джиггс с Шорти заканчивали проверку крепления, я развел огонь.

Стрелка указателя давления неуклонно двигалась к точке взрыва. Она миновала ее со зловещим кряхтением и пошла дальше, возвращаясь к отметке «ноль». Уже в эту минуту мне следовало бы сбежать; в жизни ничего не хотелось так отчаянно. Но сначала требовалось как следует набить топку дровами, а золы набралось так много, что там не нашлось бы места даже для спички.

Я распахнул дверцу и начал бешено орудовать кочергой. Затем бросился к заготовленному топливу. Я запихивал в топку дрова, заталкивал их туда изо всех сил, пока они не стали высовываться наружу. А потом включил на полную мощность воздуходувку, открыл до упора насос для воды и пустился наутек.

Достигнув безопасного места в кустах, тяжело дыша, я бросился на землю.

Шорти открыл пар.

Он несколько раз потряс трубу, потом внезапно ослабил натяжение тросов. Затем уперся ногами в платформу, вытянул, насколько мог, рычаг и держал его в этом положении.

Оттяжные тросы гудели от напряжения. Затем начали выть. Послышался мощный треск дерева, и все механизмы начали визжать, стонать и свистеть. Этот шум все нарастал, затем постепенно затих. Напор пара ослаб.

А проклятая труба не сдвинулась ни на дюйм.

В тот день я трижды разводил огонь, каждый раз задерживаясь у котла чуть дольше перед тем, как убежать. Ничего не помогало. Может, по всем законам физики труба должна была полезть наверх, но, видимо, нам попалась незаконопослушная труба.

Я сказал Шорти, что мы только попусту тратим время. Он кисло возразил, что я ошибаюсь.

— Мне просто не хватает пара, Джим. Дай только мне достаточно пара, и эта труба пойдет как миленькая.

— Что ты называешь достаточным? — возмутился я. — Как я могу дать еще больше пара?

— Ну, есть у меня одна идея. Сегодня вечером я ее как следует обмозгую, а завтра мы попробуем.

На следующее утро он встал раньше нас, и, когда на рассвете, дрожа от холода и зевая, вышли мы с Джиггсом, его изобретение было уже готово. Это была механическая топка, собранная из обрезков трубы и листового железа. Под наше угрюмое молчание он объяснил, как она действует. Потом вдруг бросил на меня короткий взгляд и резко отвернулся от новоизобретенного приспособления.

— Ладно, Джим, забудь о нем. Давайте собираться, и уходим, и черт с ней, с этой трубой!

— Нет уж, надо попробовать, — заупрямился я. — Если мы и с этим ничего не добьемся, то это уже будет не моя вина.

— Ты уверен, что хочешь испытать ее? Понимаешь, что тебе придется делать?

— Просто умираю от желания попробовать, — не очень ласково сказал я. — И наверное, именно это меня и ждет.

Мы позавтракали. Шорти и Джиггс пошли к скважине, а я стал снова разводить огонь.

Давление пара росло. Я включил воздуходувку и начал усиливать огонь. Стрелка измерителя давления дошла до ста двадцати пяти; затем завершила круг и задрожала на нуле. Я открыл дверцу и стал одной рукой выбрасывать наружу золу, а другой подкидывать дрова в топку.

Наконец вся зола была убрана, а топка до отказа забита дровами. Я придвинул стокер к дверце и загрузил и его дровами.

Было холодно — промозгло и сыро, что характерно для южных равнин, а я работал раздетый до пояса. И, несмотря на это, я буквально истекал потом. Он ручьями бежал по телу, и мне казалось, что ступни плавают в башмаках, — наверное, отчасти от страха. Но по меньшей мере наполовину — от невероятного жара. Если бы я не потел так сильно, думаю, обгорел бы.

Бока бойлера начали нагреваться и приобрели угрожающий розовый оттенок. Розовый перешел в красно-вишневый, затем постепенно в ярко-алый. Через заклепки со зловещим свистом вырывались струйки пара.

Одному Богу известно, какое давление образовалось внутри бойлера. Но пар должен был держаться, а стокер уже практически опустел. Бушующее пламя пожирало дрова, как будто они были бумажными.

Я непрерывно подбрасывал топливо и разгребал золу, ослепший от усталости и пота, от страха почти ничего не ощущая. Бойлер начал подрагивать и вибрировать, но я не останавливался. И наконец я добился того, что требовалось Шорти. Колосники были чистыми, топка набита до отказа, стокер тоже загружен. И все это в одно и то же время. Было столько пара, сколько он хотел получить, и пар держался.

Шатаясь, я отошел от рдеющего, вибрирующего чудовища. Взобрался на пригорок и, задыхаясь, рухнул на траву.

Внизу, у буровой установки, Шорти прижал длинный рычаг к тросам.

Он был горячим — даже он стал горячим. Обжегшись, Шорти вскрикнул и заплясал на месте от боли. Затем, схватившись за рычаг тряпкой, вытянул его на всю длину. И Джиггс прижал его там ломом. После этого они отступили назад, Джиггс посмотрел вверх на вышку — опасаясь, не появились ли трещины; Шорти не спускал глаз с трубы.

Нарастая, послышался уже знакомый нам шум и угрожающий треск, но в десятки раз громче, чем при предыдущих попытках. Оттяжки скрипели; дерево и металл стонали, как будто их терзали. Шум и грохот выросли до непереносимого визга, который, казалось, пронизывал всю твою плоть и кости. А затем вдруг все затихло.

Каждая молекула оборудования была натянута до предела. В них больше не было эластичности, не было места для трения или удара, поэтому и наступила тишина. Единственным звуком был свист пара.

Подо мной задрожала земля, кусты и деревья начали раскачиваться и взмахивать ветвями. Словно завороженный, я ждал, наблюдая. Я слышал об этом всю жизнь, а сейчас увидел воочию: поразительное столкновение непобедимой силы с неподвижным объектом.

Из забытья меня вывел резкий окрик Шорти. Я вскочил и побежал вниз.

— Она пошла, Джимми! Труба движется! Дай мне только еще немного пара!

— Ненормальный! — Я едва не потерял дар речи. — Ни за какие блага не подойду к этому бойлеру...

— Давай, Джим! Еще немного, слышишь! Ой!..

Джиггс бросился на него, как нападающий в футболе, сбив его с ног на пол платформы. И в то же мгновение столкнул нас на землю.

— Бегите, черт вас побери, спасайтесь! Труба... Она...

— Пошел к черту, Джиггс! — Шорти попытался вернуться обратно. — Просто труба начала подниматься, и если Джим...

— Черта с два она поднимается! Она разрывается!

— Как это — разрывается? Черт, но этого не может... А-а-а! — заорал Шорти и бросился в кусты. Потому что, как это ни было фантастично, труба действительно разрывалась.

И внезапно она лопнула.

Она вылетела из скважины — около сорока футов «неразрушимой» стали толщиной в двадцать четыре дюйма. Как гигантское копье, она пролетела через буровую вышку, снеся верхний блок, вытолкнув тяжелый механизм и блоки высоко вверх. А потом, удерживаемая прикрепленными тросами, она задергалась из стороны в сторону и снова устремилась к земле.

Она рухнула на станок, разбив в щепы оттяжки и скрепы, превратив буровую платформу в раскачивающуюся развалину. Она с оглушительным грохотом упала на механизмы... и они перестали быть таковыми. Из мешанины перепутанных труб били струи пара, густой пеленой милосердно прикрывая от нас жалкие руины. Когда он рассеялся, мы побрели вниз.

Спасать было нечего. Установка была полностью и безнадежно разрушена. Во всяком случае, мы поняли главное: трубу невозможно выдернуть из земли.

Мы не смели заговорить, боялись расплакаться, какими бы закаленными и грубыми людьми ни казались. Наш друг фермер воспринял катастрофу гораздо более философично.

— Я ничего не потерял, — сказал он, потчуя нас на прощание жареной крольчатиной. — Я ведь ничего и не имел.