Он подвел ее к поваленному дереву, постелил свою куртку, чтобы она могла присесть, а сам, вытянувшись в высокой траве, оперся локтем на бревно и так лежал, изучающе глядя на нее. И почему его глаза казались такими синими? Синее не придумаешь. А их выражение! Этот взгляд заменял самые крепкие объятия. Его глаза и губы улыбались, и волны сладостной дрожи хлынули ей в душу.
У этого человека был дар завораживать взглядом и покорять улыбкой.
– Это будет правдивая история или вымысел, милорд? – поинтересовалась она.
– Это уже вам решать. Духи-покровители, о которых я уже говорил, называются Фоссгримами. Это неземные существа мужского пола, которые обитают в водопадах и охраняют их. Когда они только появились, то по размерам уступали мужчинам-людям. Но время шло, их род постепенно вымирал, и боги наградили их таким телосложением, чтобы они могли вступать в союз с женщинами-людьми и тем самым продолжать свой род. Фэйи всегда стремились завладеть миром смертных. Это было сродни зависти, которую низшие классы испытывают к аристократам.
Бэкка слушала его, не перебивая.
– Вместе с новым телосложением духи получили способность пересекать рубежи миров, – продолжал он, – и с наступлением брачного периода Фоссгрим приходит сюда из Иного мира, чтобы занять свой водопад, завлечь смертную девушку и соблазнить ее. Он может жить, как простой смертный, за пределами своего водопада, но только в непосредственной близости от него. Он черпает из него силы. У него есть только месяц, чтобы осуществить свою миссию, выполнить свое предназначение. В противном случае он навсегда останется в мире смертных и никогда больше не вернется в астральный мир. Он обречен жить и умереть, как простой смертный. За привилегии надо платить.
Бэкка завороженно слушала каждое его слово. Ей никогда раньше не рассказывали эту легенду. Он говорил так проникновенно, что собрал вокруг себя лесных жителей, которые затаились неподалеку под сенью леса и, казалось, были потрясены также сильно, как и она.
– А если девушка воспротивится? – спросила она.
– Перед чарами Фоссгрима, замешанными на похоти брачного периода, устоять невозможно, mittkostbart, – сказал он. – Смертная женщина считает за счастье отдаться ему, и во время близости они зачинают сына, который, пока не вырастет, ничем не отличается от обычного смертного. Возмужав, он получает способность путешествовать между мирами. Он становится бессмертным Фоссгримом, который должен найти свой водопад в мире людей и, как и его отец, выполнить свой долг, продолжить род.
– А что будет с его матерью? И с созданием, которое его зачало? – спросила Бэкка.
Ей показалось, или Клаус действительно вздрогнул? Похоже, так оно и было. Он слишком близко к сердцу принимал свои легенды. Наверное, ей не стоило называть главного героя созданием.
– Он помогает ей растить ребенка?
– Нет, – сказал Клаус. – Сразу после совокупления он возвращается в Иной мир – астральный мир фэйев, который существует в параллельной плоскости с миром людей… и никогда больше с ней не встречается.
– Ваши шведские предания все такие печальные, милорд? – спросила Бэкка. – Женское сердце – не игрушка. Мне кажется, ваши соотечественники склонны все драматизировать. Или это полное пренебрежение к женщине рождает такие истории? Я слышала, шведы славятся тем, что ведут себя довольно… агрессивно с женщинами.
Клаус ничего не ответил. Он поднялся, стряхнул прилипшие к бриджам травинки.
– То есть вы для себя уже решили… – сказал он. Протянув руку, он помог ей подняться и взял свою куртку.
– Милорд?
– Я с самого начала предупредил, что вам решать, правда это или вымысел, – пояснил он. – Очевидно, вы решили.
– Конечно! Что же это еще, если не фантазии? Однако вы так проникновенно рассказали мне эту историю, милорд, что будь я лишена умения мыслить логически, то поверила бы вам безоговорочно.
Он улыбнулся и предложил ей руку.
– Иногда логическое мышление подобно оковам, mittkostbart, – заметил он. – Оно ограничивает наше воображение, наш дух. Подумайте о том, кто в свое время создал эту легенду. Его ум не знает границ.
– Мама и гувернантка в детстве читали мне сказки, – задумчиво сказала Бэкка. – Они были такими забавными, но не имели ничего общего с действительностью – с настоящей действительностью, понимаете? Хотя были времена, когда…
– Да? – Он заметно нервничал и ловил каждое ее слово.
– Были времена, когда я хотела, чтобы так было и в жизни. Понимаете? Заколдованные земли, феи с прозрачными крылышками, которые водят хороводы при луне… – Она рассмеялась. – Однажды гувернантка соорудила крылья из проволоки и кусков сетки, приколола их к моему платью и отпустила меня в сад порезвиться среди бабочек. Мне всегда было интересно, бабочки ли это. Или настоящие феи перелетают с цветка на цветок?
– Очаровательно, – пробормотал Клаус.
– Зачем вы рассказали мне эту легенду, милорд? – спросила Бэкка.
Он пожал плечами.
– Чтобы вас развлечь… и дать представление о культуре моей страны. А вам понравилась сегодняшняя прогулка по лесу? Я сумел прогнать вашего призрака туда, где ему и положено быть?
– Д-да, милорд.
Чтобы не задерживаться на этом дольше необходимого, она не стала говорить, что призрак не только не исчез, но еще более окреп.
– Прекрасно! – воскликнул он. – Теперь, когда я поделился с вами частью своей родины, я хотел бы, чтобы вы прониклись ею не только на словах, но и на практике.
С этими словами он вытащил из кармана небольшую раковину, ярко-розовую снаружи и перламутровую внутри. Она уютно покоилась на его ладони.
– Держите ее вот так, – сказал он, прикладывая раковину к ее уху.
Почувствовав прикосновение холодной раковины, она невольно отпрянула.
– Не-е-ет, – прошептала она.
– Не бойтесь… Лучше послушайте. Слышите? Это голос северного моря… моря моей родины. Я привез ее с берегов Швеции, чтобы она напоминала мне о стране, которую я люблю даже в изгнании. Вот, возьмите ее. Она рассчитана на изящное ушко. Видите, как она прекрасно подходит вам?
Зачарованная, Бэкка вслушивалась в то, что на самом деле напоминало шум прибоя. Она улыбнулась. И раковина действительно была словно подогнана под ее ухо. Прошло немало времени, прежде чем она протянула ее Клаусу.
– Нет, – сказал он. – Это вам, mittkostbart, в память обо мне, когда вы… отправитесь в путь. Всякий раз, когда будете слушать, как колышется грудь могучего океана, вспоминайте обо мне, бедном графе из далеких земель, который не оставил вас в беде, и улыбайтесь… вот как сейчас, хорошо?
– Но я не могу принять такой дорогой подарок, – запротестовала Бэкка. – Как же северное море будет вас утешать, если я заберу его себе?
Она энергично помотала головой, отчего ее локоны разметались, и, немного помешкав, с неохотой протянула подарок назад.
– Нет… я не могу его принять.
Клаус взял ее руку в свою и сомкнул ее пальцы на раковине.
– У меня есть еще, mittkostbart, – произнес он с ласковой улыбкой. Ей показалось, что в его глазах цвета морской волны блеснули слезы. – Я выбрал эту, потому что знал, что она идеально повторяет форму вашего ушка и благодаря этому как нельзя лучше подойдет вам. Пожалуйста, возьмите. Теперь мой дом здесь, и меня будет согревать мысль о том, что эта маленькая раковина нас объединяет… Словно мы вместе, даже когда порознь. Сделайте это для меня, ладно? Я не хочу, чтобы вы меня забыли.
– Сомневаюсь, что я когда-нибудь вас забуду, милорд, – призналась она, отводя взгляд, чтобы не видеть странное выражение его глаз. Откровенное заявление, но ведь так оно и было. Разве она смогла бы его забыть? Она сунула руку в боковой разрез платья, вытащила маленький кармашек на ленте, прикрепленной к лифу, и положила в него раковину.
– Хорошо! – воскликнул он и повел ее по дорожке назад, туда, откуда они пришли. – Пора возвращаться. Темнеет, да и кухарка будет сердиться, если мы опоздаем к ужину. Ей так редко приходится готовить для гостей.
– Спасибо, милорд, – сказала Бэкка. – Вы очень добры. Теперь, когда водопад остался позади, тот сон стал казаться ей чем-то далеким. Да и вообще…
– Это удовольствие в первую очередь для меня, – ответил Клаус. – Но я вынужден просить, чтобы вы пообещали мне, что никогда не придете сюда в одиночку. Ради вашей же безопасности.
Бэкка рассмеялась.
– Почему? – полюбопытствовала она. – Вы боитесь, что я встречу одного из ваших Фоссгримов?
– Кто знает, mittkostbart, – пробормотал он. – Кто знает…
Глава 8
Что на этот раз, милорд? – спросил Генрик, помогая Клаусу переодеться к ужину в черный фрак. Его синяя куртка тоже подошла бы, но после того как он полежал в лесу, на ней остались пятна от травы.
– Не торопи меня. Для подобных вещей необходимо время, – сказал Клаус, облачаясь во фрак.
– Как раз временем, милорд, мы не располагаем. Что вам мешает? Вы желаете ее, она также явно желает вас. Какие могут быть осложнения? Вы могли бы сделать все до рассвета и передать ее в руки отцу, а мы тем временем покинем этот негостеприимный мир. Она при этом не пострадает. Он уже нашел ей жениха. Ей не придется растить отпрыска в одиночку, в отличие от многих других, если, конечно, вас это волнует. Все предельно просто. Чего же вы медлите?
Клаус повернулся к нему.
– Не думаю, что смогу так просто ее оставить, – бросил он.
Он не мог прожить без нее и часа, что уж говорить о вечной разлуке. После того как он держал ее за руки, целовал ее грудь, отведал мед ее губ, ее кожи, мысль о расставании стала для него невыносимой.
– Она проникла внутрь меня, Генрик. Я чувствую ее у себя внутри, как будто она стала частью меня. Она двигается со мной, дышит со мной, возбуждает меня, мучает меня. И как после этого я могу оставить ее и жить с этим целую вечность?
– Чем дальше, тем тяжелее.
– Это уже невыносимо тяжело. Желание, которое я испытываю к этой женщине, сильнее, чем желание возродиться.
– О! – воскликнул старейшина в отчаянии. – Или вы забыли, что я несу ответственность за вас? Подумайте о том, какое наказание меня ждет, если я это допущу.
– У тебя есть варианты, Генрик.
– Я слишком стар для вариантов, милорд. Я слишком привязался к своему бессмертию. Жить вечно, не боясь смерти, выслужить себе место среди высших за Золотым пределом. В моем возрасте это важно как никогда.
– Вечная жизнь может… затянуться, дружище.
– Вы приняли решение. Тогда нам ничего не остается, кроме как ждать нового полнолуния, и…
– Я еще не решил окончательно, Генрик, – прервал его Клаус. – Остается еще один вариант. Или ты забыл?
– Мне слабо верится, что он сможет что-то серьезно изменить…
– Согласен. Но разве, принимая судьбоносное решение, мы не должны рассмотреть все варианты?
– Должны, но я сомневаюсь, что она согласится перенестись в наш мир, чтобы хотя бы мельком взглянуть на то, что ее там ожидает, и уж тем более не согласится пережить все это всерьез. Но пусть даже вы уговорите ее остаться там вместе с вами. Вы действительно думаете, что с наступлением нового брачного периода она будет просто сидеть сложа руки и смотреть, как вы, исполняя свой долг, возвращаетесь в мир людей и делаете ребенка другой женщине? Вы грезите! Этому не бывать. Милорд, это люди\ Они относятся к фэйам как к выдумке, персонажам забавных детских книжек. Межвидовое сходство исчезло давным-давно, когда они предали нас. Мелкие стычки, которые люди устраивают между собой и громко называют войнами, всего лишь капля в море по сравнению с Великой битвой между людьми и духами! Возможно, она постарается как-то приспособиться. У людей короткая память – все, что выходит за рамки их понимания, они называют сказками. Но мы ведем хроники поколений, и вам об этом хорошо известно. Летопись ведется с незапамятных времен, именно поэтому многие из нас до сих пор столь безжалостно третируют людей. И после этого вы все также уверены, что ее примут у нас с распростертыми объятиями? Или вы в погоне за любовью вообще потеряли способность о чем-либо думать?
– Во всяком случае, попробовать стоит, – сказал Клаус.
– И как вы себе это представляете? Ведь вы не можете просто взять ее за руку и перевести на другую сторону. Вы пытались подготовить ее своим рассказом, а она по-прежнему не в состоянии понять, где заканчивается сказка и начинается быль. Даже несмотря на ваши ораторские изыски.
– Генрик, ты что же, шпионил за нами?
– Я всего лишь пытаюсь вам помочь. Мы все до единого шпионы. Такова наша сущность. И мы отлично к этому приспособлены. Ха! Еще скажите, что это не вы проникли в первую же ночь в спальню к миледи и разглядывали ее спящую. Так что не вам меня упрекать. Ладно, оставим это. Она больше не согласна пить отвар из трав, а по собственной воле ни за что не отправится в реальность, в существование которой даже не верит. Расскажите мне, как вы собираетесь показать ей наш мир.
– Отвар она больше принимать не станет, это правда, но ты забыл об эльфийском вине. Его она выпьет, тем более что вместе с ней его буду пить и я, причем из того же кувшина. На меня оно не подействует, но это один из способов приоткрыть завесу, которым наш род всегда пользовался, чтобы перевести смертных через черту. Ты действительно стареешь, Генрик. Ты перешагнешь через Золотой предел раньше, чем успеешь это осознать, дружище. Не могу поверить, что ты забыл об эльфийском вине.
– Я не забыл, милорд, – вздохнул старейшина. – Я надеялся, что удастся обойтись без него. Стоит ей его выпить, как желание остаться с вами станет неодолимым и не покинет ее никогда.
– Да, я настолько эгоистичен, что не хочу, чтобы она меня забыла. Если не удастся заполучить ее, то пусть у меня будет хотя бы это.
– У меня просто сердце разрывается, глядя на вас, милорд, – сказал старейшина. – Любовь, – скривился он. – Наш аналог этого чувства представляется мне куда более гуманным. У нас оно осознанное и не такое моногамное, как эта дикая, всепожирающая болезнь, которая подчиняет себе разум и рвет сердце на куски. Это нецивилизованно. А в итоге… стоит ли она всего этого?
– Это сугубо твое мнение, – сказал Клаус. – Кроме того, это то, без чего я не могу теперь жить ни здесь, ни там.
Бэкка едва притронулась к устрицам, и Олаф уже собирался подавать голубя. Дело вовсе не в еде: все было очень вкусно, но у нее отсутствовал аппетит. На противоположном конце стола Клаус во всю наслаждался пищей. Почему же она не могла расслабиться и последовать его примеру? Кроме угрозы возвращения отца, у нее не было повода для волнений. Клаус старался изо всех сил помочь ей, но ее не покидала мысль, что происходит что-то неправильное.
– Вам это не по душе, миледи? – спросил Клаус, откладывая вилку. – Вы и кусочка не попробовали.
– Еда отменная. Очень жаль, милорд, что я не могу отдать ей должное. Но у меня совершенно нет аппетита.
– Вас что-то… беспокоит?
– Меня многое беспокоит, – сказала Бэкка. – Но с этим ничего не поделаешь.
– Вы имеете в виду здоровье вашей горничной?
– Да, милорд.
– И к какому же выводу вы пришли?
– Она не готова к дальнейшему путешествию, в то время как мне нужно уехать до возвращения отца. Отсюда все мои переживания, милорд. Так что не принимайте их на свой счет. Вы были очень добры, за что я искренне благодарна вам, но мое будущее висит на волоске, пока я здесь.
– Лучшее, что вы можете сделать, миледи, это дождаться, пока ваш отец придет и уйдет. Уехав прямо сейчас, вы рискуете столкнуться, когда он будет возвращаться сюда. Вы должны это понимать. С другой стороны, мы даже не знаем, вернется ли он вообще, ведь он уже был здесь и не нашел вас. К тому времени, как ваша горничная полностью поправится, вам уже можно будет не бояться случайной встречи с отцом. Я вижу, как вам не терпится, но эта… вынужденная задержка – для вашего же блага. Поверьте, я сумею достойно встретить вашего отца, если он все же надумает вернуться. Доверьтесь мне, mittkostbart, я желаю вам только добра.
– Простите, но мне не хотелось бы, чтобы вы впредь так меня называли. Я не могу допустить подобной близости.
Она согласилась на это раньше, будучи уверенной, что ничего особенного из-за этого не случится. Она скоро уедет, а пока подобное теплое обращение грело ей душу. По правде говоря, она до сих пор втайне любила сладкую дрожь, которая, достигая самых потаенных уголков, пробегала по телу всякий раз, когда он произносил эти загадочные слова со своим волнующим акцентом. Но поскольку ее отъезд откладывался на неопределенный срок, да еще после того как приняла в подарок ракушку, она не хотела давать ему надежду, сознавая, что между ними ничего не может быть.
– Что? С каких это пор обращение «моя драгоценная» кажется для вас обидным? Оно ничуть не интимнее, чем «моя дорогая» или «дорогая леди». Чрезмерная чопорность вашего этикета меня угнетает и утомляет.
Он откинулся на стуле и нахмурился, всем своим видом показывая, что огорчен.
– Я не могу обращаться к вам по имени. «Леди Рэбэкка» чересчур громоздко, и зная, что вы предпочли бы «Бэкка», именно так я обращаюсь к вам в мыслях. «Миледи» – слишком безлико, а обстоятельства, при которых мы познакомились, формальными не назовешь. Как по мне, то спасение жизни как нельзя более располагает к близости. Пусть наградой за это мне послужит ваша снисходительность. Уже то, что я произношу это на своем языке, а не на вашем, должно помочь вам побороть смущение. Мне же это дает возможность быть собой – говорить то, что я хочу, а не то, что предписывают ваши правила. Ваше общество весьма лицемерно в словах и помыслах. Мы, шведы, гораздо более раскованны, чем англичане.
– Очень хорошо. Но раз так, то, наверное, можно… – сказала Бэкка устало. Много шума из ничего. Все равно у нее нет шансов его переспорить. Говорить комплименты было для него также естественно, как дышать. Что бы она ни говорила, он все равно будет называть ее по-своему. Но все же она решила объясниться, хотя он наверняка и так знал, чем вызвана ее просьба.
– Я просто не хочу давать вам надежду, принимая ухаживания, которые в определенный момент могут приобрести сомнительный характер, – пояснила она.
– Что вы, mittkostbart, я совершенно не нуждаюсь в том, чтобы мне давали надежду, – рассмеялся он. – Вы драгоценное создание, чьи шарм и грация меня пленили и вдохновляют!
Сердце Бэкки учащенно забилось. Сам комплимент был утонченным и любезным, но хрипловатый баритон придавал ему тайный смысл. Она не знала, куда деть глаза от смущения. Устрицы на тарелке были ее спасением, поэтому она немедленно принялась ковырять их вилкой.
– Но я знаю меру, – словно в ответ на ее мысли, внезапно произнес он. Этот мужчина определенно был волшебником! – Поэтому, пока вы у меня в гостях, воспринимайте все, что я говорю или делаю, как почтительное восхищение… восхищение бестактного иностранца, который привык говорить правду, но скорее проглотит язык, чем скажет что-то обидное.
Бэкка кивнула, соглашаясь. Как интересно! Оказывается, он заметил, что она предпочитает сокращенную форму своего имени – после того как оно случайно сорвалось с ее языка при знакомстве. Надо же, и в самом деле бестактный! Но в своей бестактности он был более корректен, чем любой представитель высшего общества, который лез из кожи вон, стремясь блеснуть своими манерами. Она никогда раньше не встречала столь непосредственного и безыскусного человека. Он был честен до мозга костей, но она не могла избавиться от ощущения, что это лишь маска, под которой скрывается что-то, не сочетающееся со всем остальным.
Остаток ужина прошел в тишине. Никто не проронил ни слова, до тех пор пока Олаф не убрал со стола и не подал желе со сливками, коблер'[6] и десертное вино. При виде графина, из которого лакей хотел наполнить ее бокал, Бэкка отказалась от угощения наотрез.
– Спасибо, – сказала она. – Я не люблю… спиртные напитки. Они на меня плохо действуют. Я лучше съем немного десерта.
Клаус наклонил голову, на лице его была написана досада.
– О mittkostbart! – воскликнул он. – Не выпить с хозяином дома? Вы снова меня задели.
Он кивнул Олафу, и тот наполнил его бокал содержимым графина.
– Это остатки майского вина, которое я привез из дома и храню на случай приезда в Линдегрен Холл особых гостей. Вино уже откупорено, и его нужно выпить, иначе оно испортится. Неужели оно пропадет зря? Всего глоток… Такого вы нигде больше не попробуете. – Он поднял свой бокал. – Вам нечего бояться. Ведь я пью то же, что и вы.
Бэкка наблюдала, как он смакует вино. Олаф стоял около нее с графином наготове. Пожалуй, этого делать не стоило, особенно после происшествия с настойкой, но от глотка ничего не случится… И зачем лишние сложности? Пусть ужин пройдет в спокойной обстановке. К тому же Клаус выглядел таким несчастным! Она кивнула лакею, он наполнил ее бокал и вернулся на свое место у буфета.
Бэкка разглядывала бокал. У вина был красноватый оттенок. При свете свечей оно напоминало водопад, который лучи заходящего солнца окрасили в такой же цвет. Она поднесла бокал к губам. Насыщенный букет ароматов ударил в нос прежде, чем она успела сделать глоток. У вина был сладковатый ореховый привкус, который оставил во рту приятное жжение. Она не могла удержаться от одобрительного возгласа.
– Вот видите, – сказал Клаус, делая глоток из своего бокала. – Разве оно не божественно?
– Оно довольно приятно на вкус, милорд, – не могла не согласиться Бэкка.
Клаус подал сигнал Олафу, чтобы тот заново наполнил его бокал. Бэкка тоже позволила наполнить свой, но лишь наполовину. Бокалы «кордиал» очень малы. Что страшного может произойти? Заставив ее выпить, Клаус вроде бы успокоился, но все равно не отрывал от нее взгляда. Она легко осушила бокал. У вина было приятное цветочное послевкусие, но что рождало его, она определить так и не смогла.
– Примула, – сказал он.
– Милорд?
– Помимо обычных фруктов, в частности ягод брусники, сюда добавляется еще и примула. Именно она придает ему такой вкус.
– Я никогда не слышала, чтобы примулу добавляли в вино.
– В Швеции такое встречается довольно часто, – сказал Клаус. – Примула придает вину пикантный вкус, который разбавляет сладость фруктов. Это вино делают по старинным секретным рецептам.
Бэкка откашлялась. Внутри росло странное тепло. Он тем временем рассказывал о виноделии в Швеции, голос его звучал глухо, как из колодца. Какие-то странные голоса вторили ему, из-за чего слова выходили неразборчивыми.
– …Глинтвейн – излюбленное лекарство в зимнюю пору, – рассказывал он. – Брусничное вино настаивается на лимонной цедре, корице и гвоздике. На стол подается в высоких кружках, закрученных рогом, и перед употреблением подогревается раскаленной докрасна кочергой. Еще у нас есть так называемый грог – крепкое темное пиво, эль. Рецепт его приготовления достался нам от викингов, это напиток настоящих мужчин.
– Хорошо, что вы не предложили мне попробовать ничего из вышеперечисленного, – сказала Бэкка. – Боюсь, что даже та малость, что я выпила, вскружила мне голову… или что-то в этом роде. Простите, милорд, но мне, мягко говоря, не по себе. Я вас покину, иначе могу потерять лицо и упасть в ваших глазах.
Клаус встал, плавно изогнувшись – такой же гибкий, как водопад в лесу, – и подошел к ней. Бэкка позволила взять себя за руку и помочь подняться. Она покачнулась, и он обвил рукой ее талию. С ее глазами было что-то не то: она могла смотреть только прямо перед собой, словно заглядывала в крошечный тоннель.
– Обопритесь на меня, mittkostbart, – сказал Клаус. – Теперь взгляните на меня. Да… вот так… хорошо. Вино действительно сыграло с вами злую шутку. Тс-с-с, все в порядке… я отведу вас в вашу комнату…
Он говорил еще что-то тем странным, гипнотическим голосом, который она слышала, когда он освобождал ее из перевернувшейся кареты. Его голос манил и завораживал, а они тем временем дошли до винтовой лестницы. Постепенно тоннель стал расширяться, но видимость в его пределах оставляла желать лучшего. Только Бэкка занесла ногу, чтобы подняться на ступеньку, как с изумлением поняла, что лестница куда-то исчезла. Не было и самого зала. Вместо него осталась одна лишь тоскливого цвета мгла – серая, как пасмурное утро, и мягкая, как пух. Она рассеялась так же быстро, как и появилась. У Бэкки глаза на лоб полезли. Куда же делся дом?
Глава 9
Обволакивающая мгла стелилась по земле. Выше ее воздух был наполнен радугами сахарного инея. Как будто кто-то рассыпал по небу разноцветную пыльцу. И хотя из-за нее Бэкка почти ничего не видела, но как же красиво переливалась эта россыпь на солнце! Хотя… откуда солнце? Уже давно стемнело. Разве не так?
Клаус был с ней, но его скрывала мгла. С ним был еще кто-то, чей голос Бэкке не был знаком. Они говорили о чем-то своем, звук долетал словно издалека. Но из тех обрывков фраз, что доносились до нее, Бэкка мало что смогла понять.
– Что это, по-вашему, может значить? – говорил незнакомый голос. – Она уже задается вопросом, который час.
Но откуда он узнал? Она не произносила этого вслух. Или этот человек мог читать мысли?
– Ты не хуже меня знаешь, что в астральном измерении не существует понятия времени, – отвечал Клаус тем же странным гулким голосом. – Здесь можно многое успеть в мгновение ока по земным меркам, Генрик.
– Надеюсь, вы знаете, что делаете, ваше высочество. Его камердинер? Она еще ни разу его не видела, хотя его имя упоминалось неоднократно. Но что он здесь делает? Где они оказались? Что-то влекло ее. Она чувствовала на своем локте руку, направляющую ее, но рядом по-прежнему никого не было.
– Не сходите с дорожки, mittkostbart, – предупредил Клаус. Но как она могла держаться дорожки, если дорожку не было видно за туманом и сахарными кристаллами, переливающимися всеми цветами радуги? Они были всюду и напоминали живых созданий, которые специально слетелись сюда, чтобы приветствовать ее.
– Скоро туман развеется, и вы сможете видеть, – сказал Клаус.
Его голос по-прежнему звучал как далекое эхо, несмотря на то что он находился рядом. Он мог читать ее мысли!
– Вы здесь гостья и находитесь под моей защитой. С вами ничего не случится, если вы будете делать то, что я скажу.
– Где мы находимся, милорд? – воскликнула она. – Мне это снова… снится?
– Вы в моем мире, и это не сон, хотя с человеческой точки зрения в это сложно поверить. Терпение, mittkostbart. Скоро вы все поймете.
– Может, вы произнесете заклинание забвения, ваше высочество? – напомнил Генрик. – Пока еще есть время.
– Времени больше не существует, дружище, ты забыл? Не вспоминай пока об этом. Мы поймем, когда станет необходимо.
Внезапно туман сместился в сторону, словно занавес, и взору Бэкки открылся чудесный цветущий край, полный самых разных полевых цветов, многие из которых ей еще не приходилось видеть. А запах! Воздух, наполненный радужной пыльцой, был теплым и сладким. Вокруг летали семена чертополоха и тополиный пух – они падали, кружась, как белые хлопья снега. Они тоже казались живыми, словно у каждого из них была своя цель и направление.
На деревьях пели невидимые птицы, откуда-то доносился мягкий мелодичный смех, словно позвякивание далеких колокольчиков. Казалось, эти звуки долетали с верхушек деревьев.
– Ба! Это еще ни о чем не говорит, ваше высочество, – сказал Генрик. – Дриады приветствуют смехом каждое существо, даже сатиров.
– Ты так же нетерпелив, как и она, – отрезал Клаус. – Прогресс налицо. Скоро это не делается, все должно происходить постепенно. Человеческий разум не в состоянии постичь астральный мир, Генрик. Стоит тебе на нее надавить, и эксперимент пойдет насмарку.
Туман остался позади, и стала видна дорожка, хотя она не была дорожкой в общепринятом смысле слова, протоптанной в грязи или вымощенной камнями. Темная полоса скошенной травы пролегла через поле, трава на котором была на тон светлее – ярко-изумрудного цвета и такой чистоты, какой Бэкка раньше не видела. И хотя трава казалась сухой, на ней поблескивали капли росы.
Мелодичный смех дриад все удалялся. Бэкка обернулась, чтобы взглянуть на деревья, на которых они сидели, но деревья пропали в тумане. Как такое могло быть? Они ведь и трех шагов не прошли. И почему она не видит Клауса? Его рука по-прежнему сжимала ее локоть, голос нашептывал ей на ухо слова поддержки, но его рядом с собой она не видела. Там, где должно было находиться его тело, был только воздух.
Они прошли через сады, один роскошнее другого, и лабиринты, и повсюду их сопровождали существа, напоминающие стрекоз, которые совокуплялись прямо на лету. Все остальные крылатые насекомые тоже были заняты брачными играми.
– Великий Ритуал, – пояснил Клаус в ответ на ее невысказанный вопрос. – Здесь происходит совокупление всех женских и мужских особей, как и в моем рассказе о Фоссгримах. Это бесконечный зов, который заставляет все порождения астрала искать себе пару. Человек никогда не испытывал влечения, равного по силе… и удовольствию.
Последние слова он подчеркнул особо, Бэкка же предпочла промолчать. Ее невероятно раздражала его способность читать ее мысли. Она не сомневалась, что щеки ее алеют подобно розам, растущим вдоль тропинки.
– Присмотритесь, – предложил Клаус.
И хотя рассматривать такое было неприлично, Бэкка послушалась. Взглянув внимательнее на порхающие кругом любовные пары, она ахнула. Это были никакие не насекомые, а крошечные создания с почти человеческими лицами.
Судя по его смеху, он снова прочитал ее мысли. Она ускорила шаг, а его невидимая рука сильнее сжала ее локоть, напоминая о том, что он все еще идет бок о бок с ней. Но почему она его не видит?