Обо всем этом Нату рассказал Шекспир, пока они ехали к месту встречи по тропе, которой десятилетиями пользовались дикие звери и индейцы.

— Почему бы не дать озеру одно имя и успокоиться на этом? — спросил Нат, когда траппер перечислил столько разных названий.

— В конце концов так и случится, — заверил Шекспир. — Рано или поздно мы узнаем, что составлена официальная карта этих мест, и название, нанесенное на карту, станет единственным названием озера.

— А остальные озера тоже имеют по нескольку названий?

— Не только озера, но и реки, горы и все остальные даже едва заметные детали ландшафта. Это поначалу сбивает человека с толку, но я помогу тебе быстро во всем разобраться.

— Интересно, каким образом?

— Если ты сомневаешься, каким названием воспользоваться, пользуйся тем, которое в ходу у индейцев.

— И это поможет?

— Дело в том, что у индейцев достаточно здравого смысла, чтобы не давать пять имен одному и тому же маленькому холмику.

— Значит, все племена пользуются одними и теми же названиями?

— Нет. Но вот смотри — допустим, некий траппер хочет встретиться с тобой в энный день у ручья Канавка. Ты никогда не слышал о таком ручье, зато слышал о ручье Рыси, который течет неподалеку. И если вы оба знаете, что шошоны называют тот ручей Бобровым, можете смело биться об заклад, что говорите об одном и том же. — Шекспир оглянулся через плечо. — Теперь понял?

— Более-менее.

— Не переживай, вот проживешь тут годика три-четыре и узнаешь большинство главных местных достопримечательностей. И тогда будешь сбиваться с пути не чаще шести-семи раз в году.

— Какая утешительная мысль!

Шекспир засмеялся и пришпорил лошадь.

Взглянув на Уинону, Нат перехватил ее пристальный взгляд.

«Интересно, о чем она думает?» — спросил себя Нат. Он никогда не мог этого угадать. Все женщины казались ему загадочными — и белые, и индианки. Ход их мыслей, взгляд на жизнь, многие черты характера очень отличались от мужских, и часто он их просто не понимал. Загадка женского племени завораживала Натаниэля, возбуждала его любопытство, а временами заставляла чувствовать себя удручающе неполноценным.

К примеру, Аделина могла легко обвести его вокруг своего изящного пальчика, малейшее ее желание становилось для Ната законом. А вот его отношения с Уиноной были совсем другими. Ему хотелось доставлять ей радость и, само собой, демонстрировать перед ней свои ловкость и сноровку. Нат страстно любил жену и временами, когда индианка не замечала, украдкой любовался ее красивыми чертами, изумляясь тому, как такая девушка смогла полюбить его и выбрать в мужья. И эти чувства не были преданной любовью щенка к хозяину, какой была его любовь к Аделине. Он не возвел Уинону на пьедестал, как некогда возвел мисс Ван Бурен. Натаниэль относился к жене скорее как к равной, ведь Уинона была сильной женщиной, которая знала все, что нужно, чтобы выжить в дикой глуши. Она умела стряпать, шить, готовить лекарства из трав, снимать шкуры с бизонов и медведей с достойными восхищения тщательностью и проворством, поддерживать в типи чистоту и уют. В придачу индианка была превосходным другом, ее отличали тонкое чувство юмора и острая любознательность, но больше всего Нату нравилось в ней неизменно веселое расположение духа.

Уинона встречала трудности без жалоб, как нечто должное, и стойко преодолевала их, вместо того чтобы хныкать. Смерть родителей глубоко опечалила ее, но она быстро оправилась от удара и продолжала привычную жизнь. А еще она была любящей и преданной — разве мужчина мог бы пожелать себе лучшую жену?

Улыбнувшись, Нат жестами поведал Уиноне о своем решении купить на встрече шкуры, чтобы они могли построить себе типи. Он объяснил жене, что типи пока будет маленьким, но при первой же возможности он отправится на охоту за бизонами, чтобы добыть шкуры, необходимые для большого жилища, достойного женщины, которую он любит.

Уинона ответила, что была бы рада собственному типи, потом добавила, что, если жилище будет большим, им понадобятся еще лошади.

Нат упрекнул себя за то, что сам об этом не подумал. Чем просторнее будет типи, тем больше вьючных лошадей потребуется, чтобы тащить шесты, шкуры и прочее. Типи средних размеров обычно перевозили с места на место без особых усилий три лошади. Но жилище пятнадцати футов в высоту требовало множества поддерживающих шестов, не говоря уже о шкурах. Самое большое типи, которое видел Нат, имело тридцать футов в высоту, его поддерживали тридцать шестов, а для перевозки требовалось пятнадцать вьючных лошадей.

Очевидно, угадав мысли мужа, Уинона пояснила, что на ближайшее время им вполне сгодится и небольшое жилище, по крайней мере до тех пор, пока не появится малыш.

Нат осведомился, скоро ли она собирается заиметь ребенка, и Уинона с улыбкой указала на него, ответив по-английски:

— Когда ты захочешь.

«И вправду, когда мы сможем завести детей?» — подумал Нат.

Сначала он должен был решить, где они станут жить. Он снова вспомнил о хижине дяди Зика, оставшейся далеко на юге, и начал обсуждать это с женой, уверенно и плавно делая нужные жесты.

Уинона нахмурила брови и опустила глаза.

Стоит ли им отправляться в такую даль?

Нат выжидающе смотрел на жену. Если она откажется, если захочет остаться со своим народом, ему придется попросить совета у Шекспира — что делать дальше.

Спустя минуту Уинона взглянула на мужа и ответила.

Она призналась, что боится отправляться в малознакомые места, ей не хочется расставаться со своими родственниками и друзьями. Но она уважает суждения мужа, и, если Нат действительно считает, что они будут счастливы в этой хижине, она сделает все, чтобы привыкнуть. Но у нее есть одно условие. Она была бы очень благодарна, если бы муж согласился навещать племя шошонов по меньшей мере раз в год, если дважды — еще лучше!

С огромным облегчением и благодарностью Нат заверил супругу, что она и в самом деле будет счастлива в хижине. Они проживут там год, чтобы Уинона могла решить, нравится ли ей это место. Если спустя год она не будет довольна, они подумают, где еще можно обосноваться.

Уинона с готовностью согласилась и дала знать, как ей повезло, что у нее такой мудрый муж.

Как всегда, Нат почувствовал себя не в своей тарелке, получая такие комплименты. Он застенчиво улыбнулся и ответил, что рад иметь такую понимающую жену.

Несколько минут они ехали бок о бок в благостном молчании.

— Научи меня еще словам, — наконец попросила Уинона по-английски.

Нат кивнул и принялся указывать на разные предметы, мимо которых они проезжали, и называть их по-английски, а Уинона старалась точно повторять эти слова. Нат дивился тому, как легко она учится чужому языку. Если бы он мог хоть вполовину так же быстро учиться языку шошонов!

Поглощенные уроком, молодые супруги потеряли счет времени, а склон, по которому они ехали, постепенно становился все круче. Они продолжали двигаться, вдыхая бодрящий, свежий горный воздух. Всадники уже поднялись на несколько тысяч футов над уровнем моря, а подъем все продолжался.

Когда Шекспир добрался до перевала и натянул поводья, его спутники смеялись над словом «бурундук», которое показалось Уиноне просто изумительным.

— Почему ты остановился? — спросил Нат.

Он отвел взгляд от жены, увидел долину, протянувшуюся на многие мили на север, и сам понял — почему. Они наконец-то прибыли на место встречи.

— Гляди! — сказал Шекспир. — Вот ради этого и живет обычный траппер. Одиннадцать месяцев в году он карабкается по горам, сражается с природой, индейцами, дикими зверями — для того лишь, чтобы добыть шкур и заработать денег. А потом является сюда и за три-четыре недели тратит большую часть заработанного.

Старый охотник помолчал.

— Это самое многолюдное сборище белых к западу от Миссисипи. В некотором роде напоминает мне Сент-Луис в прежние дни.

Нат был в Сент-Луисе всего два месяца назад и не стал бы сравнивать многолюдный деловой город с тем, что сейчас открылось его взору. Однако он уже много недель не видел людских скоплений, кроме разве что отряда шошонов, поэтому бурлившая в долине толпа вызвала у него прилив возбуждения, даже дрожь от нетерпения слиться с ней.

— Я и не знал, что тут будет так много народу.

— Откровенно говоря, я и сам удивляюсь, — ответил Шекспир. — Год от года встреча становится все более многолюдной.

Северный берег Медвежьего озера превратился в своего рода декорацию для действа более пяти сотен белых мужчин. Ближе к воде расположились жилища трапперов. Их палатки, навесы и хижины выглядели так убого, что, казалось, рухнут, если поблизости кто-нибудь громко чихнет. Поскольку люди знали, что пробудут здесь всего лишь несколько недель, они не старались ничего «возводить», большинство же вообще спали под балдахином из звезд.

Рядом с озером виднелись также около сорока достаточно прочных палаток торговцев, возле которых толпилось множество нетерпеливых покупателей, как и возле палаток скупщиков пушнины. Перед последними выстроились в очередь взволнованные трапперы с тюками мехов, каждый надеялся получить за свое добро наивысшую цену.

Поблизости собрались и индейцы, тысячи индейцев из разных племен.

Пока они подъезжали к Медвежьему озеру, Шекспир объяснял, где какое племя обосновалось. Нат, кивнув на ближайшие типи, спросил:

— А эти какого племени?

— Гладкоголовые. После шошонов это самое дружелюбное племя здешних мест. Гладкоголовые всегда справедливы с белыми и, насколько мне известно, никогда не снимают с них скальпы.

— Ты вроде говорил, что много лет назад был женат на индианке из этого племени?

— Угу. Много-много лет назад. — Шекспир склонил голову и вздохнул. — Иногда кажется, что все это было вчера. Она казалась красивой, как зорька, ни у одного мужчины никогда не было лучшей жены. Если бы эти подлые черноногие не убили ее, мы наверняка все еще были бы вместе.

Нат смотрел на будничную жизнь гладкоголовых.

— Разве мы не станем объезжать их лагерь?

— Зачем? — Траппер поднял голову и ухмыльнулся.

— Но ведь это невежливо — являться туда без приглашения.

— Да что тебя так взволновало?

— Ты же сам все время твердишь, что надо быть осторожным, что нельзя нарушать правила поведения, принятые у индейцев, иначе попадешь в беду.

— Вообще-то да. — Шекспир засмеялся. — Ты учишься, Нат. Но мы спокойно можем проехать через их лагерь. Если бы мы появились внезапно, ни с того ни с сего, было бы совсем другое дело. Тогда нам пришлось бы приближаться медленно, чтобы нас успели заранее рассмотреть, а еще нам полагалось бы все время улыбаться, чтобы показать, что мы — друзья. Но здесь место общей встречи. Племена пришли сюда за сотни миль, чтобы поторговать с белыми. И, как я уже говорил, это считается в некотором роде нейтральной территорией. Любой может приходить сюда и уходить, когда ему вздумается.

Нат заметил, что несколько гладкоголовых обратили внимание на них, и поехал рядом с Уиноной, небрежно опустив правую руку на карабин, лежащий поперек седла.

— Я хочу тебя кое о чем спросить.

Траппер почему-то засмеялся.

— С чего ты так веселишься?

— Просто так. О чем ты хотел спросить?

— Сколько в среднем зарабатывают трапперы?

— По-разному. Смотря сколько мехов удается добыть и какого качества шкурки. В среднем я бы сказал — от тысячи до двух тысяч долларов в год.

Нат приподнял брови.

Две тысячи долларов считались большими деньгами. Например, простой плотник в городе зарабатывал всего-то пятьсот долларов в год.

— Но от этих денег мало что останется к тому времени, когда закончится встреча, — сказал Шекспир.

— Как они умудряются потратить такую кучу денег всего за три-четыре недели? — недоверчиво спросил Нат.

— Потому что их стригут прекрасные джентльмены из Сент-Луиса. — В тоне Шекспира прозвучала горькая насмешка.

— Объясни.

— Ты часом не знаешь, сколько стоит виски в Сент-Луисе?

— Около тридцати центов за галлон[5], по-моему.

— Здесь оно стоит три доллара за пинту[6]. И виски, которое тут продают, так разбавлено, что его требуется аж десять галлонов для того, чтобы привести человека хотя бы в благодушное настроение.

— Неужто? — недоверчиво спросил Нат.

— Это еще не все. Сколько в Сент-Луисе стоит кофе?

— Десять центов за фунт.

— Здесь — два доллара за фунт.

— Это возмутительно!

— Есть вещи и похуже. Порох в том же Сент-Луисе стоит около семи центов за фунт, а здесь его цена переваливает за два доллара. То же происходит и с ценами на свинец.

— Но почему так? Ведь здешние люди могли бы в любое время положить этому конец!

— Ты еще и половины всего не знаешь. Сахар идет здесь по два доллара за пинту. Одеяла могут стоить от пятнадцати до двадцати долларов за штуку, хлопчатобумажные рубашки — пять долларов каждая, а табак — два доллара за фунт!

Нат уставился на повозки торговцев и покачал головой:

— Это же чистый грабеж. Почему трапперы с этим мирятся? Они должны отказаться покупать товары по таким запредельным ценам!

— А где еще они могут купить все необходимое?

— Да, деваться им некуда, — согласился Нат.

— Вот они и вынуждены покупать припасы у торговцев или обходиться без нужных вещей еще год… если не собираются сами проделать весь долгий путь до Сент-Луиса. Но в последнем случае они потеряют время, которое смогли бы потратить на охоту.

— С этим же надо что-то делать!

— С этим ничего не поделаешь, — ответил Шекспир. — И ты еще не знаешь всего.

— Так расскажи мне.

— Трапперы зависят не только от торговцев, у которых покупают товары, а еще и от перекупщиков, которым продают меха.

— Им дают плохую цену?

— Самая высокая цена за шкурки — от четырех до пяти долларов за фунт.

— Сдается, это немало, — заметил Нат.

— Мало, если учесть, что те же самые шкурки будут перепроданы в Сент-Луисе от восьми долларов за фунт.

— Раньше мне никто не рассказывал об этой стороне пушной торговли.

Шекспир пожал плечами:

— С этим тоже никто ничего не может поделать. Траппер должен выкручиваться сам. ПКСГ и остальные пушные компании держат над всем полный контроль.

— ПКСГ?

— Пушная компания Скалистых гор. Эта компания — главная в здешней части Скалистых, она нанимает людей, чтобы те добывали для нее пушнину, устанавливает дату этой встречи и присылает сюда вереницу повозок из Сент-Луиса.

— Но ты упоминал и другие компании.

— Угу. Компания Гудзонова залива действует в основном в Канаде. Потом есть еще Американская пушная компания.

— Об этой я слышал, — перебил Нат.

Впрочем, о ней слышал любой человек, умеющий читать. Газеты регулярно публиковали статьи об Американской пушной компании и ее основателе — Джоне Джейкобе Асторе. Астор приехал в Америку из Германии, когда ему было всего двадцать лет, и в 1787 году занялся торговлей мехами. Ему сопутствовала удача, и в 1808 году он открыл собственную компанию. Постепенно Астор стал миллионером, а в последние годы был объявлен богатейшим человеком страны.

— Эта компания привыкла промышлять в основном вокруг Великих озер, и, конечно, ты слышал о грандиозных планах Астора по добыче шкур у реки Колумбия. Как бы то ни было, трапперы Американской пушной компании перебрались в те края и отнимают хлеб у трапперов ПКСГ.

— Между ними что, идет вражда?

— Они не стреляют друг в друга, если ты об этом. Но нечто вроде дружеского соперничества есть.

— Если бы тебе пришлось зарабатывать на жизнь добычей шкурок, на какую компанию ты стал бы работать?

— Ни на какую.

— Тогда как бы ты зарабатывал?

— Нат, все пушные компании жадны до шкурок, их агенты рвутся покупать меха у кого угодно. Даже если компания может позволить себе держать две сотни трапперов, непрерывно добывающих для нее меха, она все равно будет принимать шкурки у любого, кто имеет что-нибудь на продажу.

— Кажется, я уже слышал про вольных трапперов.

— Вольный траппер — это тот, кто не заключил контракт ни с одной из пушных компаний. Он ставит ловушки, когда и где хочет, а потом продает меха любому агенту, тому, кто больше заплатит.

— Вольным трапперам платят по тем же самым ценам, что и трапперам, работающим на компанию?

— Обычно да. Или немного меньше. А если меха превосходного качества, компания выплачивает небольшую премию.

— Тогда именно так я и хотел бы зарабатывать на жизнь, — решил Нат. — Быть вольным траппером.

— Это работа не для слабаков, — заметил Шекспир. Теперь они подъехали вплотную к поселению гладкоголовых. Многие воины, женщины и дети, бросив свои дела, глазели на незнакомцев. Некоторые прокричали дружеские приветствия старому охотнику, тот добродушно ответил.

Нат заметил, что Уинона едет, высоко держа голову и глядя прямо перед собой, потом увидел неподалеку троих всадников, занятых оживленной беседой с индейцем. Один из троицы внезапно поднял голову, выпрямился в седле, и на лице его заиграла хитрая улыбка.

Нату инстинктивно не понравились эти незнакомцы: от них веяло скрытой враждебностью, особенно от тощего всадника, внешностью и повадками напоминавшего ласку. Все трое носили мокасины и отделанные бахромой штаны и рубашки. На голове человека-ласки красовалась голубая шапка, украшенная лисьим хвостом. Все трое были при карабинах.

— Твои пистолеты и карабин заряжены, я полагаю? — неожиданно спросил Шекспир.

— Конечно. А что?

Траппер кивком показал на троицу:

— Через минуту могут понадобиться…