- Ну, они бы тебе сказали, что с ума не сошли схемы паять, как мы с тобой. Каждый по-своему с ума сходит. Важно, чтобы сходили, а не сидели по углам, как тараканы. Впрочем, сейчас и это неважно. Ребят надо выводить из леса. Ты согласен?
      - Мне это дело с самого начала не нравится. Но ведь ребятам нравится - бегут как ошалелые. Они бегут, а она молчит... Как будто и ни при чем...
      - Ага, ты заметил! На руководителя она непохожа. В чем тут дело: не может, не умеет, не знает, не хочет?
      - Дура! - сказал Борис.
      - Не считай противника глупей себя.
      Эту книжную мудрость Алексей Палыч изрек просто так, чтобы ответить. Если не считать жены, дочери и учеников, в жизни его противников почти не встречалось. Но в кругу семьи побеждать ему не удавалось.
      Теперь уже второй день он находился в состоянии конфликта с Космосом. Алексей Палыч возмущался и пытался действовать. Космос молчал и продолжал гнуть свое. Не было ничего реального, осязаемого, во что можно было бы вонзить шпагу. Разве что в Лжедмитриевну. Но она была живая и теплая. Земное воспитание не позволило Алексею Палычу лишить ее жизни.
      - Если бы кто-нибудь из них заболел... - сказал Борис. - Или ногу сломал... Должны же они его вынести.
      - Куда? - спросил Алексей Палыч.
      - Назад! На станцию.
      - А это идея! - и оживился Алексей Палыч. - Только зачем из них? Можно из нас. Специально мы, конечно, ломать ничего не будем. Это все-таки больно. Но можно притвориться.
      - Кто будет притворяться? - по-деловому спросил Борис.
      - Могу я... попробую...
      - Не пойдет, - уверенно сказал Борис. - Вы обманывать не умеете.
      - Еще как умею, - заявил Алексей Палыч с некоторой даже гордостью, - последнее время только этим и занимаюсь.
      - Не умеете. Я бы вас сразу разоблачил. Тут не просто обманывать, а нахально врать надо. Нахальства у вас совсем нет, Алексей Палыч.
      - Да есть же, уверяю тебя! Я в детстве даже на скрипке играл.
      Борис не согласился, и Алексей Палыч сдался, посопротивлявшись, для видимости.
      Неизвестно, как будут выглядеть грядущие контакты с иными планетами... Может быть, следующая встреча пройдет под аккомпанемент рок-группы или ансамбля скрипачей. Может случиться и так, что гостей будет развлекать хор юных пионеров или мюзик-холл на мотороллерах. Гости и хозяева станут обмениваться поцелуями через фильтры, чтобы не оставить друг на друге дружественных микробов. Все будет празднично, открыто и честно.
      Но пока для Алексея Палыча и Бориса контакты шли по кривым дорожкам. Раньше приходилось врать во имя гуманности, чтобы защитить инопланетного мальчика. Теперь приходилось спасать своих, земных ребятишек, и опять же путем нечестным.
      Итак, шест сейчас несли два симулянта - симулянт-консультант и симулянт-исполнитель.
      Обмануть семь человек - это вам не градусник нащелкать. Приходилось шевелить извилинами. Переломы сразу отпали. Почему - ясно, а кому неясно, пускай попробует сам. Сильные ушибы и вывихи проявляют себя опухолями и синяками, если они настоящие. А ненастоящих вывихов не бывает.
      Оставалось поискать в том, что скрыто внутри человека. Те восемь-десять болезней, которые временами открывала у себя жена Алексея Палыча, не вполне подходили. Те пятьдесят-шестьдесят, которыми болели знакомые и знакомые знакомых, чаще всего нельзя было не только понять, но и выговорить. Нужно что-то серьезное, но простое, известное ребятам.
      - Аппендицит! - обрадовался Алексей Палыч.
      - А где он? - спросил Борис.
      - В животе. Воспаление аппендикса. Срочная операция... В общем, то, что нужно.
      - А что говорить?
      - Говори, что сильные боли в животе. Пульсирующие. Впрочем, они не поймут, хотя наверняка слышали.
      Симулянты сбросили шест. Алексей Палыч устремился догонять ребят. Борис улегся на спину. Делать это ему было противно. Но он жалел Алексея Палыча. Уж очень ему не хотелось, чтобы тот извивался и гримасничал, изображая страдания. Да и не уверен был Борис, что учитель выдержит до конца. Когда учителю приходилось выкручиваться во время похождения с мальчишкой, Борису временами было за него стыдно... Казалось, все должны видеть, что он говорит неправду. Но Алексея Палыча спасала многолетняя репутация честного человека. А вот Бориса совесть не грызла, вранье для дела он считал враньем честным.
      Первым примчался Веник. Изнемогая от дружелюбия, он с ходу облизал Борису лицо, поелозил бородой по шее и тявкнул: "Вставай!"
      Затем подошли ребята и Лжедмитриевна - без рюкзаков: наверное, Алексей Палыч кое-что объяснил им в дороге. Стасик сразу спросил:
      - Сильно болит?
      - Прилично.
      Борис ответил довольно спокойно. Кривляться он не считал нужным.
      - Зачем же ты пошел, больной?
      - Он не знал, - вмешался Алексей Палыч. - Такие приступы всегда начинаются внезапно.
      Валентина присела возле Бориса на корточки. Она была хранительницей аптечки и, значит, находилась ближе всех к медицине. Платком она вытерла с лица "больного" слюни Веника. Борис покраснел.
      - У него жар, - отметила Валентина.
      - Так и должно быть, - сказал Алексей Палыч.
      - Валентина, дай ему какого-нибудь лекарства от живота, посоветовал Гена.
      - Или кусок колбасы, - сказал Шурик. - Самое лучшее лекарство. Я, когда долго не ем, у меня всегда болит.
      - От аппендицита лекарства нет. Единственное средство - срочная операция, - заявил Алексей Палыч довольно уверенно, ибо на сей раз в его словах не было ни буквы неправды.
      - Что будем делать, Елена Дмитриевна? - спросил Стасик.
      - Решайте.
      - Ну уж нет, сейчас я решать ничего не буду!
      - Что делать, что делать!.. - вмешалась Мартышка. - В больницу его надо!
      Впервые на лице Лжедмитриевны появилась озабоченность. Она взглянула на Алексея Палыча. Но тот помогать ей не собирался.
      - Хоть в ближайший населенный пункт, - твердо заявил Алексей Палыч.
      - А где ближайший?
      - Елена Дмитна, карта у вас?
      - Карты нет.
      - Я сам клал ее в карман вашего рюкзака, - сказал Гена.
      - Я смотрела еще вчера.
      Наступило молчание. Ребята переваривали новость, пока еще не связывая ее со спичками и комариной мазью.
      В этот момент Борис шевельнулся. На лице его появилось напряженное выражение, будто он вслушивался в то, что происходило внутри его.
      - Очень больно? - спросила Мартышка.
      - Терпимо, - ответил Борис.
      - Сам идти можешь?
      - Подумаю.
      Алексей Палыч с тревогой взглянул на Бориса. Уговора думать не было. По сценарию Борису полагалось быть совершенно беспомощным.
      И тут в разговор вступил Чижик, не произнесший за два дня ни одного слова. Едва он заговорил, Алексей Палыч понял, что заставляло его молчать: с такими ребятами он встречался. Как правило, это были надежные ребята - говорили они мало, но дело делали.
      - У м-меня б-был а-ап-пендицит, - сказал Чижик.
      Все головы повернулись в сторону Чижика. Видно, ребята тоже знали, что понапрасну рта раскрывать он не станет.
      - Н-нужно н-нести.
      - Куда?
      - Я п-помню к-к-а-арту. Впереди ж-ж-ж-е-елезка.
      - Будем делать носилки, - решил Стасик. - Да, Елена Дмитна?
      - Боря, тебе на самом деле так больно? - спросила Лжедмитриевна. - Придется прервать поход, а ребята готовились к нему целую зиму.
      "Придется, придется, - не без ехидства подумал Алексей Палыч. Хоть вы там и развитые, но и мы кое-что соображаем. Молодец, Боря, давай добивай ее, действуй."
      - Мне уже лучше, - сказал Борис, как бы даже со стоном.
      Тон его голоса находился в полном противоречии со словами, поведение тоже. Он морщился, пальцы рук его, вытянутые вдоль тела, сжимались и разжимались. Алексею Палычу казалось, что Борис только вошел в роль и играет страдание совершенно естественно. Но как это совместить со словами? И зачем тогда притворяться?
      Но все объяснилось просто. Борис не актерствовал, он на самом деле страдал.
      Из ста пятидесяти миллионов квадратных километров, составляющих сушу нашей планеты, начинающий симулянт умудрился выбрать именно тот клочок, по которому проходила тропа муравьев. Прикрытая вереском, невидимая сверху дорога пролегала примерно под поясницей Бориса.
      Рыжие шустрые солдатики быстро отыскали ходы под рубашку, под пояс, в штанины и рукава. Они разбрелись под одеждой, и ползание их уже само по себе было невыносимо. Но возможно, они собирались проникнуть и внутрь Бориса, ибо местами пробовали кожу на зуб.
      Некоторое время Борис продержался на самолюбии. Начав играть роль обезноженного страдальца, он не мог вскочить сразу. Нужно было хоть немного потянуть, чтобы "боль" в животе успокоилась. Конечно, можно попросить, и его передвинут, и снимут одежду, вытрясут ее. Борис представил себе эту картину, покосился на Мартышку и понял, что это исключено.
      Муравьи продолжали вгрызаться в кожу. Уже не хотелось спасать ни группу, ни себя, ни даже планету. Единственным желанием было убежать в лес, раздеться догола и вытрясти одежду.
      - Прошло, - сдавленным голосом произнес Борис и медленно поднялся на ноги.
      Сначала, чувствуя на своей спине взгляды ребят, он шел не спеша, но потом не выдержал и побежал.
      Алексей Палыч стоял в растерянности и изумлении. Из всех он один не понимал, что случилось. Остальные поняли, по-своему.
      - Значит, не аппендицит? - спросил Стасик, обращаясь к Чижику.
      Чижик молча кивнул, развернулся и направился в глубь леса, туда, где были оставлены рюкзаки.
      - Жрать надо меньше, - заметил Шурик, ни к кому не обращаясь персонально.
      - Дурак! - сказала Мартышка.
      - А что, пошутить нельзя?
      - Заткнись, - посоветовал Славик. - Валька, у тебя есть что-нибудь от живота?
      - От живота, от живота... - пропела повеселевшая Валентина, раскрывая аптечку. - Ты думаешь, я наизусть помню? Тут у меня список. Вот. От живота - фталазол.
      Валентина протянула Алексею Палычу две таблетки.
      - Потом еще дам.
      - Большое спасибо, - растерянно сказал Алексей Палыч.
      Лжедмитриевна решительно - и это надо непременно отметить приказала:
      - Идемте, ребята.
      Во взгляде, который она напоследок бросила на Алексея Палыча, был такой нехороший прищур: не то презрение, не то подозрение.
      "Иди, иди, не щурься, - мысленно сказал ей Алексей Палыч, - Я еще не то выдумаю". Однако это было пустой похвальбой. Алексей Палыч прекрасно понимал, что второй раз ребят в эти игры играть не заставишь. Разве что - ломать ногу по-настоящему...
      Вернулся Борис, злой и насупленный.
      - Что они говорили?
      - Кажется, они не поняли, - виновато ответил Алексей Палыч. Просто решили, что у тебя было расстройство желудка.
      - Еще не лучше!
      - Почему ты убежал? Ведь главное уже было сделано.
      - Посмотрите.
      Борис раздвинул кустики вереска. Рыжая дорожка струилась у его ног.
      - Рыжие - самые кусачие, - мрачно заметил Борис.
      - Разве нельзя было передвинуться? - спросил Алексей Палыч, стараясь придать своему голосу максимум деликатности.
      - Они в штаны набились. От своих штанов я убежать не могу.
      Алексей Палыч вздохнул.
      - Да-а... Не везет.
      - Пока только нам не везет, - уточнил Борис. - И вообще - в гробу видал я эту планету. Одних спасай, других спасай... Мы что, на спасательной станции работаем?
      Борис погрозил кулаком в небо.
      - Эй вы, забирайте свою физкультурницу!
      Таким разъяренным Бориса Алексей Палыч еще не видел. Винил он во всем себя и старался придумать что-то, что могло бы отвлечь компаньона. Придумалось почему-то не самое умное.
      - Вот, тебе таблетки оставили, - сказал Алексей Палыч.
      Таблетки полетели в траву.
      - А ребята хорошие, - примирительно сказал Алексей Палыч. - Ты заметил, они сразу согласились тебя нести?
      - А я ничего не говорю, - остывая, пробубнил Борис. - Это я вроде дурачка.
      - Не ты один, - уточнил Алексей Палыч. - Пойдем, а то отстанем.
      - Подождут. Огонь-то у нас.
      Борис оказался прав. На сей раз группа ждала их.
      - Больше не отставайте! - крикнул Стасик. - Мы и так опаздываем.
      - Интересно, куда? - буркнул Борис. - На кладбище, что ли?
      Черный юмор Бориса и на сей раз не был оценен, ибо услышал его только Алексей Палыч, а он по природе был оптимистом.
      РЫБАКИ
      ЛОВИЛИ РЫБУ
      Алексей Палыч проснулся незадолго до восхода солнца.
      Вчера вечером они с Борисом оборудовали ночлег по всем правилам нарубили елового лапника, сделали подстилку; спать было не хуже, чем в палатках.
      С вечера все намазались мазью, найденной Веником, даже и ему нос намазали, но он все слизал и остался в недоумении - почему так мало и так не вкусно?
      Борис объяснил всем, как достался ему тюбик, и при этом оба заговорщика изучали выражение лица Лжедмитриевны. Но ребята по-прежнему грешили на Валентину. Та еще пять раз поклялась, что все проверяла по списку. Лжедмитриевна молчала, что было с ее стороны достаточно подло. Если, конечно, мазь украла она. Во всяком случае, мазаться она отказалась. Это говорило в ее пользу, если она хотела хоть как-то загладить вину. Но это же говорило против нее, ибо, значит, имелось что заглаживать. В общем, подозрения, разбавленные сомнениями, остались: все могло выйти случайно, но уж слишком много случайностей.
      Вчера произошло еще одно событие, облегчившее душу Алексея Палыча. Он известил родителей Бориса. Не полностью известил, а процентов на восемьдесят: таков примерно был, по его мнению, коэффициент честности жителей родной области.
      Вскоре после неудавшейся симуляции группа пересекла обещанную Чижиком "железку". Две пары рельсов уходили влево и вправо, безнадежно теряясь в сужающейся вдали просеке. От полотна несло жаром. Было и тихо и пусто, стрекотали кузнечики. Дорога выглядела необитаемой. Почему-то вид этой пустынной дороги, накаленное полотно и даже кузнечики показались Алексею Палычу нереальными; ему захотелось проснуться и увидеть себя и Бориса в родимом Кулеминске, где-нибудь в районе бочки с прохладным квасом. Но мечтать было некогда: группа уже спустилась с насыпи и сходила в лес.
      Алексей Палыч достал записную книжку, вырвал из нее листок и написал на нем стерженьком шариковой ручки послание в никуда.
      "Уважаемый товарищ! Убедительно прошу Вас отправить по указанному адресу телеграмму: "Ваш сын Борис выехал мною Москву вызову министра выставку достижений. Мухин".
      Деньги на телеграмму оставляю."
      Затем он вынул два рубля, положил их вместе с листком на шпалу и придавил камнем. Полюбовавшись на свою работу, он заменил один рубль на трешку, чтобы "уважаемому товарищу" осталось, как в старину говорили, "на чай".
      Конечно, Алексей Палыч не надеялся, что кто-то из-за четырех рублей спрыгнет с поезда или остановит состав. Просто он знал, что на свете существуют путевые обходчики. Ведь до сих пор бросают в океан бутылки с записками. По сравнению с океаном полотно железной дороги, все равно что почтовый ящик.
      Алексей Палыч как в воду глядел. Часа через два записку обнаружили. Ее прочитали и положили в карман. Еще часа через два нашедший очутился на ближайшей станции. Но телеграфа там не было. Обо всем этом Алексей Палыч не знал и теперь был спокоен за Бориса на те восемьдесят процентов, о которых уже говорилось.
      Алексей Палыч, извиваясь, как гусеница, вылез из своего чехла.
      В палатках еще спали. Спал и Борис. Сейчас он не казался таким решительным и суровым, как днем, - обыкновенный мальчишка, с припухлыми, еще детскими губами. Скоро, очень скоро он подрастет и уедет из Кулеминска на учебу. Алексей Палыч надеялся, что Борис не станет учиться на официанта или продавца мяса. Распространилась в последнее время в Кулеминске такая эпидемия. Прослышали некоторые молодые о большой деньге, супермагнитофонах и светской жизни. Вслух десятиклассники об этом не кричали, но кое-что удавалось понять из родительских сообщений. Город забирал их - сравнительно невинных и малоопытных. Забирал навсегда. Возвращал он их только проездом, богатыми до неприличия. В джинсах "Made in Canada", с транзисторами "Made in Japan" они подкидывали родителям внуков, сотворенных в России, и неслись на юга, опыляя прохожих своими новенькими "Жигулями".
      Кулеминские родители такую жизнь не вполне понимали, но вполне одобряли. Конечно, они бурчали в подушки кое-что насчет "нашего времени" и своей молодости. Но в глубине души считали, что если дети живут лучше их, то они правы. А если кому не повезло или его судьба сноровкой обидела, то пускай поступает в институт.
      Отдувались за всех, как всегда на Руси, - женщины. В данном случае - выпускницы кулеминской средней школы. Они оставались в Кулеминске продавщицами или отправлялись в Город учиться на инженера.
      Вот такие мысли вызвал у Алексея Палыча спящий Борис. И тут же Алексей Палыч поклялся, что, если им удастся вылезти из этой истории, он посвятит всю свою жизнь тому, чтобы из Бориса получился ученый.
      Стараясь не хрустеть коленками, Алексей Палыч направился к берегу.
      Вчера они остановились на берегу озера - не слишком широкого, но конца его не было видно ни справа, ни слева. Сегодня предстояла переправа. Обходить озеро никто, конечно, и не подумает: это противоречит девизу. Хорошо хоть, что встретилось озеро, а не море...
      Над озером стелился туман. Где-то в тумане плавало только что взошедшее солнце - в той стороне было светлее. Над зеркальной поверхностью воды туман струился, расслаивался - день опять намечался жаркий.
      Алексей Палыч снял пиджак, рубашку и майку, засучил брюки и вошел в прозрачную воду. Облачка ила вспыхнули и начали медленно оседать у его ног. Тут же неизвестно откуда взявшиеся мальки атаковали его ступни. Они тыкались между пальцами, щекотали. При малейшем движении стайка согласованно отскакивала в сторону, но сразу возвращалась.
      Похлопывая себя по тощей груди, Алексей Палыч набирался решимости. Он плеснул водой в лицо и провел мокрыми ладонями по плечам. Что-то давно забытое, какое-то давнее и доброе воспоминание пришло к нему. Он решительно зачерпнул воды ладонями и храбро плеснул на шею, на грудь и на спину. Мелькнула даже шальная мысль - искупаться. Но в мокрых трусах ходить ему не хотелось.
      Умывая лицо, Алексей Палыч ощутил отросшую за двое суток щетину на подбородке. Его давно интересовал вопрос: почему борода, над которой ежедневно измываются при помощи бритвы, растет как ни в чем не бывало, а прикрытие головы неуклонно редеет? Сам он решить эту задачу не мог, а мнение науки на этот счет еще не дошло до Кулеминска. Во всяком случае, вид у него сейчас должен быть вполне неприличный и с каждым днем будет ухудшаться.
      Слева что-то тихо шлепнулось в воду. За мыском прибрежного тростника Алексей Палыч увидел полголовы и конец удилища. Надеясь расспросить обитателя здешних мест, он направился в ту сторону.
      Шел он осторожно, почти на цыпочках: знал, что рыбаки шума не любят.
      Рыбак сидел у самой воды, на гнилом чурбаке. Поплавок, впаянный в озеро, застыл у кромки тростника...
      - Доброе утро, - сказал Алексей Палыч.
      Рыбак обернулся. Это был Гена.
      - Тише, - прошептал Гена.
      - Клюет? - тоже шепотом спросил Алексей Палыч.
      - Нет.
      - Тогда почему - тише?
      - Скоро клюнет.
      - Почему ты так думаешь?
      Гена молча ткнул рукой в сторону озера. На поверхности воды, минуту еще назад совсем гладкой, расходились круги.
      - Играет, - сообщил Гена.
      - Да-да, - подтвердил Алексей Палыч.
      Рыбалкой Алексей Палыч не увлекался, но теоретически кое-что знал. Каждый второй в Кулеминске был рыбаком. Все они жаловались, что рыба теперь пошла образованная, зазнавшаяся, презирала обычные приманки и обмануть ее было почти невозможно. Рыбаки изобретали какие-то особые снасти, похищали у жен серебряные ложки и выклянчивали старинные монеты, чтобы изготовить из них серебряные блесны. Червей они подкармливали спитым чаем, поливали валерианкой и конопляным маслом и только что не мариновали. Они готовы были перелопатить тонны земли в поисках каких-либо особо вкусных личинок. Копались они, к возмущению жен, где угодно, только не в своем огороде. Покидали семьи по пятницам и возвращались в воскресенье. Уезжали километров за сто, а то и за двести. Для этого требовался, как минимум, мотоцикл. В общем, рыбалка стоила таких денег, что на них можно было обеспечить семью рыбными консервами - единственный вид рыбы, попадавший в Кулеминск, - на годы вперед.
      Гена, кажется, вознамерился поймать что-то бесплатно. Наверное, рыбе это не нравилось. Во всяком случае, она не клевала.
      - Туман, что ли, мешает?.. - сказал Гена.
      - Возможно, - согласился Алексей Палыч.
      - Или ветер не тот...
      Но ветра не было. Подобно всем рыбакам, Гена искал причины во внешних влияниях. Однако Алексей Палыч отметил, что Гена поднялся еще раньше его. Значит, сидело в нем то самое шило тихой, но настойчивой страсти. Это качество в людях Алексей Палыч ценил.
      - Где же ты взял удочку?
      - Удилище срезал, жилка и поплавок с собой были.
      В тростнике что-то тяжело шевельнулось. Алексей Палыч внезапно ощутил легкое трепетание.
      - Бросай туда!
      Гена снисходительно пожал плечами:
      - Щука...
      - Вот и хорошо! - сказал Алексей Палыч.
      - На шитика она не возьмет.
      - На кого? - спросил Алексей Палыч.
      - На ручейника.
      - Это червяк такой?
      Гена передернул плечами, что могло бы означать "отстань", в крайнем случае - "отстаньте, пожалуйста". Настоящие рыбаки не любят ни пижонских советов, ни пижонских вопросов. Но у Алексея Палыча был такой заинтересованный вид, по-честному заинтересованный...
      Гена показал на небольшую ямку, выкопанную рядом, у самой воды. Там шевелились, медленно ползали в сырости какие-то трубочки. Гена взял одну трубочку, разломил; показалась половинка маленького желтоватого червячка, который быстро съежился и втянул голову в плечи. То есть плечей у него не было, но именно так это все выглядело.
      - На дне живут, - пояснил Гена. - Я их руками наловил. На них хорошо клюет. А червей здесь нет.
      - Очень интересно, - сказал Алексей Палыч. - Но почему все-таки не клюет?
      - Погода...
      - Но погода как раз отличная.
      - В этом все и дело.
      Последнее замечание Гены вызвало у Алексея Палыча цепочку туманных воспоминаний. Знакомые рыбаки, возвратясь без улова, нередко жаловались на погоду: то слишком хорошую, то слишком плохую. В случае переменной погоды жаловались на переменную.
      Сзади зашелестело. Алексей Палыч обернулся. Осторожно ступая, подошел Веник. Он понимал, что шуметь не следует. Веник потряс бородой, чихнул, погладил лапами искусанный комарами нос, зевнул и уселся. Проследив, куда устремлены взгляды его друзей, он с умным видом уставился на поплавок.
      На воде по-прежнему расходились круги, и по-прежнему не клевало.
      - Можно мне попробовать? - нерешительно попросил Алексей Палыч.
      - А вы умеете?
      - Нет. Но я слышал, что новичкам везет.
      - Сейчас проверю наживку.
      Гена поднял удилище, поймал рукой леску и добрался до крючка. Поправил что-то, добавил еще одного ручейника и забросил.
      - Кажется, надо на наживку плюнуть?
      - Держите, - сказал Гена. - На всех шитиков слюны не хватит.
      Алексей Палыч взял удилище обеими руками: он понимал, что такого доверия он не заслужил. О большой рыбе он не мечтал и был согласен на любого малька.
      Поплавок улегся на воду и снова застыл.
      - Погода... - вздохнул Гена. - Хоть бы ветерок небольшой. Она нас видит.
      - А она там есть? - шепотом спросил Алексей Палыч.
      - Куда же ей деваться...
      Но видно, и вправду существует на свете пижонское счастье. Поплавок вдруг шевельнулся... Это "вдруг" описано уже миллионы раз. Но тут ничего нельзя изменить, из песни слова не выкинешь: такое даже для опытных рыбаков, зубы съевших на этом деле, всегда случается вдруг. Итак, все-таки вдруг...
      - Дайте заглотать, - прошептал Гена.
      Внизу кто-то продолжал облизывать наживку.
      - Пора? - спросил Алексей Палыч. Мир перестал существовать для него. Всеми мыслями он был сейчас там, под водой.
      Поплавок резко и отвесно нырнул. Алексей Палыч дернул так резво, словно тащил больной зуб. Снасть выдержала. Выдержала и рыбья губа. Серебристой запятой блеснула в воздухе рыба и приземлилась рядом с Алексеем Палычем. Она лежала, подрагивая плавниками, и цвета ее были еще живые, незамутненные: темная спинка, брюшко не жемчужное, чешуя не серебристая. Все было похожих цветов, но гораздо чище. Это были краски природы, ни с чем не сравнимые. Ее удлиненное и округлое тело не походило конечно же на торпеду, как часто пишут о рыбах. Оно походило на ее собственное тело. Не стоит забывать, что природа изобрела рыбу на два миллиарда лет раньше, чем человек изобрел торпеду.
      С такими сравнениями надо обходиться осторожно. Тут все дело в том, кто раньше кого. Вот сравнивают дирижабль с сигарой. Возражений нет. Сигара появилась раньше дирижабля. Но попробуйте заявить, что сигара похожа на дирижабли, и вас вежливо не поймут. Или: очень милое, но слегка устаревшее - "щеки девушек алели, как маков цвет". Но никогда цветок мака не светится девичьим румянцем: маки на земле алели задолго до того, как появились первые девушки.
      И вообще - сравнение обратной силы не имеет.
      - Елец! - Гена сказал шепотом, как будто что-то еще могло испугать эту рыбу.
      Елец ожил, оттолкнулся хвостом, подпрыгнул и передвинулся поближе к воде. Проще всего было подтянуть его за леску, которая торчала изо рта. Но то была первая в жизни рыба Алексея Палыча...
      Алексей Палыч повалился на бок и попытался накрыть рыбу ладонью. В этот момент она снова подпрыгнула и забилась, приближаясь к воде с каждым движением. Все произошло так быстро, что Гена не успел вмешаться. Алексей Палыч извивался на песке, молотя ладонью по берегу, а рыба уходила.
      Этого Веник вытерпеть не мог. Он прыгнул и схватил рыбу у самой воды. Поначалу у него не было никаких дурных замыслов: он просто хотел помочь удержать то, что не имело права убегать от хозяев. Сначала он держал рыбу поперек туловища и преданно помахивал хвостом. Но постепенно язык его ощутил съедобность ельца.
      Обычно собаки сырой рыбы не едят. Нормальные собаки и в нормальных условиях. Но кто знает, сколько дней голодал Веник. Да и от ребят ему пока перепало немного. В общем, Веник понимал, что добыча не его, но голод оказался сильнее совести. Слегка отвернувшись, делая вид, что все свершается помимо его желания, он развернул рыбу языком и дослал ее в пасть.
      - Отдай! - закричал Гена.
      Веник все понял, но выбрал середину. Не проглотил, и не отдал. Конец жилки торчал из пасти; вид у Веника был, как у человека, который набрал в рот воды и почему-то стесняется ее выплюнуть.
      - Говорят - отдай! - снова крикнул Гена. - Ты же крючок проглотишь, дурак.
      Веник, сжав челюсти, молотил хвостом по земле. Весь вид его говорил о том, что он готов к услугам, но не понимает, из-за чего такой шум. Конечно, тут было что-то такое блестящее... Но куда оно делось? Гена подбежал к собаке и попытался разжать челюсти. Веник заворчал, намекая на то, что дружба дружбой, но лазать руками в рот не положено. Кому какое дело, что у собаки внутри.
      - Кусит, - предостерег Алексей Палыч.
      - Ну да... - отмахнулся Гена. - Он знает, что не его.
      Веник наморщил нос, обнажив клыки. Но хвост по-прежнему совершал дружелюбные колебания. Видно, Веник понимал: тяпнуть-то всегда не поздно, а вот что будет дальше?
      Челюсти собаки мелко дрожали, приоткрываясь.
      Алексей Палыч потянул за жилку. Но рыба была заглочена головой вперед. Она встала поперек. Веник сделал судорожное глотательное движение, и все вернулось на свои места.
      - Тяните за хвост!
      Не понимая, но подчиняясь, полагая, что есть какие-то особые приемы извлечения рыбы, Алексей Палыч дернул Веника за хвост. Челюсти сжались, пальцы Гены остались в собачьей пасти.
      - Рыбу - за хвост!..
      Встав на колени, обхватив одной рукой Веника за шею, Гена снова раскрыл челюсти. Алексей Палыч, мысленно простившись с рукой, сунул два пальца в глубину глотки.
      Этого Веник уже не мог вынести.
      - Х-ха, - произнес он, и несчастный елец вылетел из его пасти. Веник с укоризной смотрел на своих мучителей. "Ну что, жмоты, говорил его взгляд, - добились? Жрите теперь сами..."
      Гена извлек крючок из многострадального ельца. Теперь елец не то что на уху, и на показ не годился.
      - Возьми. - Елец шлепнулся возле собаки.
      "Как бы не так, - сказал им собачий взгляд. - Понравилось в пасть лазать..."
      Затем Веник задрал над ельцом заднюю ножку и проделал обряд, который в переводе с собачьего означает "если не мне, то и не вам".
      Потом Веник удалился. Хвост его уныло болтался.
      - Еще будем ловить? - спросил Алексей Палыч.
      - Хватит, наверное, - сказал Гена. - Наши уже встают.
      - Слушай, Гена, я хочу тебя спросить: как вы готовились к походу? Это, наверное, очень серьезная подготовка?
      - Обыкновенная. Сначала теория, потом учились ориентироваться, ходили по азимуту. Весной, на каникулах, были сборы. Соревнования: кто быстрей поставит палатку, разожжет костер...
      - В общем, в лесу ориентироваться умеете?
      - Элементарно.
      - И сумеете выйти куда надо?
      - А куда надо? - спросил Гена.
      - Вот это и меня интересует.
      - На карте было помечено. Только она пропала.
      - Тебе это не кажется странным?
      - Ничего, - сказал Гена. - Куда-нибудь выйдем. Не маленькие.
      - Кто с вами занимался?
      - Елена Дмитриевна.
      - Вот эта самая?
      - Какая же еще? Другой у нас нет.
      Расспрашивать дальше о Лжедмитриевне Алексей Палыч не стал. Кажется, копия была сделана на совесть.
      - А можно мне вас спросить?
      - Пожалуйста, - сказал Алексей Палыч, догадываясь, о чем будет вопрос.
      - Как вы к нам попали?