А сам уже слышу – в стороне: "Ау! Ау!" Поставил корзинку посередине и начал щелкать. Думаю: только бы успеть, только бы никто не подошел. Уже корзинка с верхом, а все новые открываются. Ну, рубашку, конечно, снял, завязал рукава... Набил рубашку, больше собирать некуда. Что делать? Оставлять до слез жалко: в жизни ведь такого больше не будет. А ничего не сделаешь, пришлось оставить. На другой день вернулся – шиш, все обобрали. Но зато дорвался, вот уж дорвался! На всю жизнь запомню!"
      Ребята тоже, конечно, видели эту полянку. Но никто из них не был грибником, да и грибы вчера себя довольно здорово скомпрометировали.
      Забегая вперед, надо сказать, что полянка эта виделась Алексею Палычу еще долгие годы. Впоследствии он начал даже сомневаться реально все это было или во сне. Борис же, для которого собирательство смысла особого не имело, прошел полянку спокойно и даже поддал один гриб ногой.
      Лжедмитриевна, шедшая впереди, отступила в сторону и остановилась, пропуская цепочку. У каждого она спрашивала что-то. Дошла очередь и до Бориса с Алексеем Палычем.
      – Как дела? – спросила она. – Сильно устали?
      – Не очень, – сказал Алексей Палыч, остановился и тут же понял, что этого делать было не нужно: ноги сразу стали тяжелыми, рубашка и брюки прилипли к телу холодным пластырем.
      – А ты, Боря?
      – Какая разница... – буркнул Борис. – А если я плохо себя чувствую, то что из этого?
      – Давай я тебя подменю. Валентина понесет мой рюкзак.
      – Не нужно.
      – Ну и хорошо, – неожиданно легко согласилась Лжедмитриевна. – Я всегда знала, что ты мальчик мужественный.
      – Вы мне еще отметку поставьте, – сказал Борис.
      – Не стоит. Хватит того, что ты мне уже поставил. Держитесь, мальчики, я уверена, что скоро все кончится.
      Лжедмитриевна легким шагом ушла вперед. "Мальчик" сорока пяти лет от роду смотрел ей вслед, недоумевая, отчего он вдруг так помолодел.
      Борис фыркнул.
      – Подлизывается.
      – А смысл? – спросил Алексей Палыч. – Она-то уж от нас никак не зависит.
      – Откуда мы знаем? Может, она еще что-то придумала...
      Друзья пристроили ношу поудобнее и пустились догонять остальных.
      Да, так уж складывалась у них жизнь в последние две недели: то они кого-то догоняли, то кого-то прятали, то от кого-то прятались сами.
      Часа через три безостановочного хода устроили небольшую передышку. Спрятаться от дождя было негде. Даже мощные разлапистые ели уже насытились водой; с них падали крупные тяжелые капли. Поэтому остановились на открытом месте, сбросили рюкзаки, но даже не сели: если стоять, мокрая одежда не так липла к телу.
      Мартышка подошла к Борису.
      – Устал?
      – Нормально.
      – А я жутко устала, – вздохнула Мартышка. – Я внутри будто вся пустая. И немножко ноги дрожат. Ты не знаешь, от чего?
      – От голода, от чего же еще.
      Ноги у Бориса тоже ослабли, но он в этом не признался.
      – А ты сколько в жизни больше всего не ел? – спросила Мартышка.
      – Чего? – не понял Борис.
      – Голодал когда-нибудь? Сколько дней?
      Мартышка не улыбалась, не пожимала плечами, не играла бровями, из голоса ее исчезли многозначительные интонации. Перед Борисом стояла мокрая, голодная девочка с осунувшимся лицом. С такой девочкой разговаривать было нетрудно.
      – Никогда я не голодал, – сказал Борис. – Часов шесть – самое большее.
      – И я тоже. Дома у нас всегда еда стоит готовая – кто захочет, тот сам себе греет.
      – А что ты больше всего любишь? – спросил Борис, и следует отметить, что это был первый вопрос, который он задал Мартышке впрямую.
      – Ой, ты не поверишь! Я люблю манную кашу. На молоке.
      – Смешно, – сказал Борис. – Я тоже. Только на молоке она или нет, я не разбираю.
      – Когда мы вернемся в город, – почему-то шепотом сказала Мар... Впрочем, пожалуй, пора писать: сказала Марина, – ты придешь ко мне в гости и мы будем есть манную кашу.
      Борис с подозрением взглянул на Марину: опять она за старое? Она улыбнулась, но без того загадочного выражения, которое так раздражало Бориса в девочках.
      – Я пошутила. Но в гости ты придешь? Да?
      – Посмотрим.
      Борис тоже улыбнулся – в одну десятую силы, но для Бориса это было равносильно оглушительному хохоту.
      Может быть они еще бы немного поговорили и обменялись еще парой улыбок, но со стороны ребят, собравшихся кучкой, донесся легкий шумок. Это Шурик затеял очередной скандал.
      – Разделить и съесть, – настаивал Шурик.
      Его уговаривали, говорили, что все в одинаковом положении, что это хоть ничтожный, но резерв, который может пригодиться ослабевшему больше всех; с таким же успехом можно было пытаться теннисным мячом пробить кирпичную стену.
      – Тогда отдайте мне мою долю! – орал Шурик. – Во мне уже ни одной калории нет, а я больше всех вешу!
      – Да отдай ты ему все, Валентина, – сказал Стасик и довольно метко сплюнул на левую кеду Шурика.
      – Сейчас – разбежалась, – сказала Валентина.
      Она достала из рюкзака семь печений и семь конфет "Старт", долго колдовала над ними на пенечке, накрыв их от дождя своим телом. Веник крутился рядом, словно знал, что при делении семи на девять получается число иррациональное и ему что-то должно остаться от этой бесконечной дроби. Но досталось Венику на сей раз только облизать пень.
      Алексей Палыч, Лжедмитриевна и Борис попытались отказаться от своей доли. Стасик заявил, что тогда тоже есть не будет. Остальные поддержали микроголодовку. Даже Шурик. После длительного раздумья он сообщил, что тоже как бы вроде этого...
      Над полянкой грянул смех. На какое-то время у всех улучшилось настроение и самочувствие, как будто вдруг выглянуло солнце или с неба свалился ящик с тушенкой.
      Когда уже начали надевать рюкзаки, Шурику пришла в голову новая мысль. Как и люди в лесу, мысли Шурика бродили одними тропами: любая идея сводилась к тому, как бы облегчить себе жизнь.
      – А зачем мы все это несем? – спросил Шурик. – Еды все равно нет, зачем нам чашки-ложки? Я вообще предлагаю выбросить все лишнее и пойти налегке. Оставить палатки и спальники, остальное – на мыло. Даже рюкзаки можно бросить. Быстрее дойдем куда-нибудь.
      – Мы же собирались продолжить поход, – сказала Валентина. – Купим продуктов и вернемся в лес. Да и вообще: разве тебе не жалко всего? Ты что, никогда больше в поход не пойдешь?
      – Чего мы будем продолжать в такую погоду! Дома тоже неплохо.
      – Значит, хочешь идти налегке? – спросил Стасик.
      – Желательно.
      – Валентина, возьми у него рюкзак.
      Валентина подошла к Шурику и взвалила его рюкзак себе на спину.
      – Ну что ты, что ты... – сказал Шурик, помогая Валентине просунуть руки в лямки. – У меня ведь тяжелый. Справишься?
      – Не твоя забота, – ответила Валентина и первой двинулась в лес.
      Ни ребята, ни Лжедмитриевна больше ничего Шурику не сказали. Ему было стыдно. Немного. Но зато стало намного легче. Он понимал, что этого ему не простят. Но это будет потом. А легче стало сейчас. Но поскольку мыслями Шурика управлял желудок, а это не то место, где помещается совесть у человека, то не будем судить его слишком строго. Просто запомним, что его опасно брать в любые походы. Даже на сбор металлолома опасно брать Шурика.
      "Как же они его проглядели, когда готовились? – подумал Алексей Палыч. – Впрочем, ничего удивительного. Из моих учеников многие живут двумя, даже тремя жизнями; имеют три лица соответственно: одно для дома, другое для школы, третье для приятелей."
      После короткого отдыха идти стало ничуть не легче, даже тяжелее. Жалкими крохами желудок обмануть не удалось, наоборот, они только разбудили его. Алексей Палыч чувствовал себя так, будто из него вынули все внутренности, оставили только скелет и кожу; кожу – для того чтобы она ощущала холод мокрой одежды, скелет – для поддержания шеста, на котором висел груз.
      И еще раз подивился Алексей Палыч ребятам, которые не жаловались и не ныли, а шли вперед и даже надеялись продолжить поход.
      – Ты очень устал? – спросил Алексей Палыч.
      – Так себе, – ответил Борис. – Вы-то, наверное, сильней устали...
      – Почему?
      – Ну... – сказал Борис, – так просто...
      – Между прочим, в школе я иногда уставал больше. Ты знаешь, нервная нагрузка...
      Алексей Палыч не успел объяснить своему ученику, что от нервного напряжения часто устают больше, чем от самого тяжелого физического труда: он споткнулся. На этот раз Борис не смеялся. Он помог Алексею Палычу подняться, подал ему конец шеста.
      – Черт знает что! – сказал Алексей Палыч. – Ты понимаешь, мне почему-то кажется, что ходить по лесу в очках просто смешно.
      Борис промолчал. Мокрый, взъерошенный Алексей Палыч был совсем не похож на того учителя, которого он знал раньше. Этот выглядел похуже, но был почему-то ближе.
      – Ты знаешь, – заговорил Алексей Палыч, когда они двинулись дальше, – вместо очков теперь стали делать контактные линзы. Они пристраиваются на глазное яблоко и...
      Тут Алексей Палыч снова споткнулся, но на этот раз удержался на ногах.
      – Вы лучше поменьше разговаривайте, – посоветовал Борис. – От этого только больше устанете.
      – Пожалуй, ты прав, – согласился Алексей Палыч.
      Первым бутылку заметил шедший впереди Шурик. Она стояла возле камня, и это был несомненный признак обитаемости здешнего мира. Бутылка была без наклейки, возраст ее определению не поддавался. Призвали на консультацию Алексея Палыча, но тот только пожал плечами.
      – Стекло практически сохраняется вечно. Ее могли оставить и сто лет назад.
      – Сто лет не могли, – возразил Шурик. – Это бутылка из-под воды, а раньше были не такие бутылки.
      – Ты-то откуда знаешь? – спросил Гена.
      – У меня отец жутко минеральную воду любит. А я посуду сдаю...
      – Молодец, – сказал Стасик. – Ну а теперь вот что: потрепались и хватит – бери свой рюкзак.
      – Да я ему не отдам, – сказала Валентина.
      – Ну, тогда – у Марины.
      – И я не отдам.
      – Девочки, – сказал Стасик, – дело не в рюкзаке, а в воспитании человека. Если он сам не понимает...
      Но никто так и не согласился уступить Шурику свою ношу. Шурик понимал, что как раз в этом и заключалось само наказание. Надо было бы ему извиниться, и его бы простили. Можно было даже соврать, что он пошутил, а теперь видит, что шутка слегка затянулась. Но он ничего такого не сделал, и с этого момента Шурик исчез, испарился как личность и превратился в балласт не только для группы, но даже для весьма покладистого Алексея Палыча.
      Бутылка сделала свое дело: не более чем через час группа вышла на лесную дорогу. По виду ее нельзя было сказать, что ею часто пользовались: в еле заметных колеях она заросла травой, между колеями успели вырасти скороспелые ольховые побеги; кое-где дорогу перечеркивали рухнувшие деревья – она была непроезжей не только для автомобиля, но даже и для телеги.
      Но это уже не имело значения, ибо дороги, подобно рекам, имеют привычку впадать одна в другую и в конце концов приводят к людям.
      Осталось решить, направо идти или налево. Поскольку в группе не было ни одного левши, разногласий не обнаружилось, и повернули направо.
      Шурик заявил, что он пойдет вперед, на разведку. Никто и никак на это не отозвался. Все понимали, что начинается легкое повиливание хвостом, но вилять уже было поздно.
      Идти по дороге было значительно легче. И вообще, с бутылки пошла полоса удач: сама бутылка, дорога, а теперь еще и низкие грязные облака приподнялись над лесом, и в редких разрывах стало проглядывать солнце.
      Веник тоже почувствовал перемену обстановки и настроения. Словно зная, что ребята теперь никуда не свернут, он убежал далеко вперед. Он, единственный, не презрел Шурика и помахал ему хвостом, пробегая мимо.
      Ребята шли час и другой, но дорога не менялась; иногда она спускалась в ложбинки, к небольшим ручьям, через которые были перекинуты сгнившие кладки, иногда поднималась на небольшие пригорки, но по-прежнему кругом стоял сплошной лес.
      В лесу не было человеческого духа. Ничего не попадалось такого, чего человек никогда не швырнет на пол своей комнаты, но охотно бросает в лесу: бутылки, консервные банки, обрывки бумаги, пачки из-под папирос или сигарет. Чистый лес, конечно, видеть приятно, само по себе это прекрасно, но у Алексея Палыча начали возникать некоторые сомнения: если поблизости живут люди, то какие-то следы в лесу они оставят.
      Сомнения Алексея Палыча были тут же развеяны воплями Шурика. Он мчался навстречу группе и радостно орал:
      – Деревня!.. Деревня!..
      Веник тоже прискакал за ним вслед. И у него был возбужденный и радостный вид. Он лаял, подпрыгивал и пытался лизнуть руку Валентины. Валентина подставила ему щеку, которую Веник с наслаждением облизал. На Шурика она, как впрочем и остальные, внимания не обратила. Не удалось Шурику спекульнуть на хорошей новости. Все прекрасно понимали, что если впереди деревня, то Шурик тут ни при чем, к ней выйдут и без его помощи.
      Лес впереди посветлел, начал редеть. Ребята вышли на открытое место и километрах в полутора увидели деревню. Она расположилась на взгорке, были хорошо видны дома и сараи, стоявшие вольготно, не впритык друг к другу.
      Дорога, заросшая травой, подорожником, одуванчиками, вела прямо к деревне.
      Алексей Палыч надел очки и сразу разглядел, что с одного конца к деревне подходят столбы связи. "Как минимум – телефон", – с удовлетворением подумал он.
      – Побегу занимать очередь в магазин? – спросил Шурик.
      Очень уж хотелось ему хоть чем-то быть полезным для ребят. Но группа уже отринула его окончательно.
      – Займи лучше на автобус, – посоветовал Стасик. – Для себя лично.
      – Может быть, не ходить всем, а послать только за продуктами? предложила Валентина.
      – Нет, нет, – поспешно вмешался Алексей Палыч. – Деревня небольшая, в ней может и не быть магазина. Придется покупать у местных жителей, а это гораздо сложнее. Потом, знаешь, как бывает в деревенских лавках, придешь, а продавщица ушла корову доить или на свадьбу. Нет, пойдем вместе.
      Алексей Палыч взглянул на Лжедмитриевну. Вот сейчас-то и нужна была ее поддержка. Если, конечно, не наврала она ночью, что решила прекратить поход.
      – Идем все, – сказала Лжедмитриевна.
      Очевидно, Бюро прогнозов выполнило свою дождевую норму и теперь снова выпустило солнце на небо. Низкие серые облака сменились мощными кучевыми. Небо стало высоким и синим. Сверху лилось тепло. Мокрая одежда нагрелась и парила.
      Деревушка была небольшая – домов пятнадцать. В ней и в самом деле могло не оказаться магазина. Но в какой русской деревне не найдется молока и картошки для усталых и голодных прохожих?
      Первым неладное почуял Веник. Из головы цепочки он перешел в хвост и понуро плелся сзади.
      Мысленно Алексей Палыч был в деревне уже пятый день и потому неладное он почувствовал вскоре после Веника. Некоторое время ему удавалось кое-как себя уговаривать: не слышно петухов – нечего им орать в середине дня; не мычат коровы – пасутся они сейчас где-то в стороне; не слышно людских голосов – работают люди в поле...
      Но уже не доходя до деревни нескольких сотен метров все стало ясно.
      Заросшая травой дорога перешла в заросшую травой улицу.
      Группа медленно брела по центральной и единственной улице. По бокам ее стояли столбы с оборванными проводами. Повалившиеся палисады догнивали перед безглазыми домами. Кое-где в оконных переплетах поблескивали осколки стекол. Крыши домов поросли мхом ядовито-зеленого цвета или обрушились. Бревна, из которых были сложены срубы, посерели, растрескались по торцам. Некоторые дома сильно покосились. А всякие сараюшки и пристройки для скота завалились, наверное, уже давно.
      Лет уже пятнадцать, пожалуй, как бросили эту деревню.
      А вот магазин здесь все же имелся.
      Один из домов был когда-то наполовину жилым. Над второй половиной висела жестяная вывеска в деревянной рамочке. Краской, бывшей когда-то синей, на ней кривоватыми буквами выведено "ПРОДМАГ" и нарисована не то ромашка, не то шестеренка.
      Дверь "продмага" вывалилась наружу.
      Алексей Палыч обратил внимание на то, что именно у этого дома заканчивалась линия столбов. Положив свой шест на землю, он подошел к дому и попробовал пальцем бревно сруба. Палец ушел в гнилое дерево, как в торф. Покачав головой, Алексей Палыч осторожно наступил на дверь. Она выдержала, не провалилась. Пол кряхтел, но тоже выдержал. Лучше всего в помещении сохранились пустые полки, на которых когда-то хранились продукты. В приличном состоянии был и прилавок. Что надеялся тут найти Алексей Палыч? Ничего. Просто хотел убедиться, что полоса везенья кончилась, а робкий огонек надежды был затушен чьим-то могучим дуновением.
      И все же он нашел то, к чему так давно стремился.
      Словно в насмешку, на стене помещения висел телефонный аппарат. Он и выглядел даже довольно прилично, будто кто-то специально посещал эту деревню, ухаживал за аппаратом, протирал его для того только, чтобы поиздеваться над Алексеем Палычем.
      Алексею Палычу так хотелось, чтобы телефон зазвонил, что если бы это случилось, несмотря на оборванные провода, он бы поверил. Но у телефона и трубки не было.
      Алексей Палыч вышел на улицу. Ребята, скинув рюкзаки, сидели прямо на дороге. Во взглядах их было ожидание, словно Алексей Палыч мог вынести из лавки какие-то новости.
      – Переселились уже давно, – сказал Алексей Палыч. – Переехали, наверное, на центральную усадьбу, в новые дома. Никто не хочет теперь жить без газа, без электричества. Конечно, в домах что-то осталось, но, сами понимаете, ничего съедобного. Может быть, в огородах сохранилась картошка... Хотя вряд ли: за такой срок она давно выродилась.
      – Я сбегаю посмотрю, – поспешно отозвался Шурик.
      Алексей Палыч не был уверен в том, сумеет ли Шурик отличить картофельную ботву от прочей зелени, и хотел сходить сам, но тут же вспомнил, что сейчас всего лишь начало июня.
      – Не надо, – сказал он. – Я забыл, что в это время никакой картошки еще не может быть. Давайте думать, что делать дальше.
      – Идти, – сказал Стасик.
      – Куда? Опять на север?
      – Нужно искать дорогу, – сказал Гена. – Люди тут жили? Продукты им привозили? Сами они куда-то ездили? Должна быть еще дорога.
      – Точно, – сказал Стасик. – Они же отсюда по дороге ехали, а не по воздуху. Надо обойти деревню кругом.
      Шурик опять заегозил, стал доказывать, что на разведку лучше всего послать его. Видно, калорий в нем оставалось еще немало. Но услуги его отвергли.
      – Ты вышел из доверия, – сказал Стасик. – Если бы здесь ходил автобус, тебя бы отправили домой. Гена, пойдем сходим.
      Стасик и Гена ушли. Вернулись они через полчаса.
      – Другой дороги нет, – сообщил Стасик.
      – Надо было идти не направо, а налево, – сказал догадливый Шурик.
      – Я всегда говорил, что ты умница, – мрачно сказал Стасик. – Что будем делать, Елена Дмитриевна?
      – Кто плохо себя чувствует? Кто не может идти? – спросила Лжедмитриевна.
      Никто не отозвался.
      – Очень жаль, но ничего другого нам не остается: придется вернуться и двигаться в другую сторону.
      Где-то вдалеке возник и стал неторопливо приближаться басовитый гул.
      – Ура! – заорал Шурик. – Трактор!
      – Вертолет, – сказал Борис.
      Вдали над горизонтом возникла черная точка. Она неспешно приближалась, увеличивалась в размерах; уже видно было зеленое брюхо с иллюминаторами, слышен прерывистый, тарахтящий выхлоп двигателя.
      Ребята повскакивали на ноги.
      Они размахивали руками, срывали с себя штормовки и крутили их над головами, кричали.
      С вертолета их, конечно, заметили. Но то ли летчик оказался не слишком догадлив, то ли подумал, что его так приветствуют, хотя в наши времена вертолетам не удивляются даже младенцы...
      Вертолет пролетел над дальней околицей и невозмутимо стал удаляться.
      – Дурак! – с обидой сказал Шурик.
      Понурые ребята стали молча собираться в обратный путь.
      Идти той же дорогой было противно, скучно и намного тяжелее, чем раньше. Теперь ребята несли не только свои рюкзаки, но и еще груз какой-то безнадежности. Они спускались в те же ложбины, поднимались на те же взгорки, и было ощущение, что они идут не то по кольцу, не то по бесконечной дороге.
      Прошло уже больше суток с тех пор, как ребята нормально поели. Сидя на стуле, можно, конечно, голодать и месяц. Сколько можно голодать с рюкзаками за спиной, никто не знал. Не знал этого и Алексей Палыч, который начал подумывать, что Лжедмитриевна выбрала не лучший способ прекращения похода.
      От того места, где вышли на дорогу, путь до деревни занял часа два. Обратный путь растянулся уже на три. Наконец появились знакомые две сухие сосны, лежащие поперек дороги крест накрест. Это означало, что вернулись к исходной точке, что потеряно пять часов и, главное много сил потрачено напрасно.
      Лжедмитриевна, шедшая впереди, остановилась, сбросила рюкзак.
      – Полчаса отдых, – сказала она.
      – А может, не будем отдыхать? – спросил Стасик. – В деревне отдохнули, так потом еще хуже стало.
      – Все так думают?
      – Все, – сказал Шурик. – Идти так идти.
      – Одну только минутку, – попросил Стасик.
      Он скинул рюкзак, направился к Чижику и прошептал что-то ему на ухо. Чижик согласно кивнул и тоже снял рюкзак. Затем они подошли к Валентине и, как она ни брыкалась, отняли у нее рюкзак. Потом с двух сторон подступили к Шурику.
      – Руки... – сказал Стасик.
      Шурик не сопротивлялся. Он послушно развел руки, и рюкзак оказался на его спине.
      Получив пинок сзади, Шурик невольно сделал шаг вперед.
      – Иди и не останавливайся, – сказал Стасик. – Еще один фокус и повесим на первой сосне.
      – Ты еще у меня получишь, – не слишком уверенно сказал Шурик.
      – Договорились, – согласился Стасик. – А сейчас иди и не падай. Если упадешь – пристрелим, чтобы не путался под ногами.
      И снова потянулась заброшенная лесная дорога, снова приходилось перелезать через упавшие деревья и отмахиваться от комаров, которые после дождя сильно взбодрились.
      Теперь впереди шел Шурик. Словно постоянно ожидая пинка сзади, он ускорял шаги, и угнаться за ним было не просто. Вскоре он ушел вперед и скрылся из виду.
      Алексей Палыч начал всерьез беспокоиться. Еще одна ночевка в лесу и, значит, еще одни голодные сутки могут оказаться не под силу ребятам. Да и для чего же он здесь? Ведь и пошел он для того, чтобы сделать что-то в минуту тяжкую. Сейчас эта минута настала, а он безвольно влачится сзади и ничего не предпринимает.
      Алексей Палыч попросил Валентину подменить его у шеста и догнал Лжедмитриевну.
      – Мне кажется, – сказал он, – надо действовать решительнее. Если мы к вечеру не выйдем на нормальную дорогу или в поселок, то кому-то надо идти за помощью.
      – Я уже об этом думала. Но не к вечеру. Ребята сильно устали. Я наметила срок – два часа. Потом вы останетесь, а я пойду по дороге.
      – Пойду я, – сказал Алексей Палыч.
      – Но я выносливей и хожу быстрее вас.
      – А я лучше сумею объясниться с людьми.
      – Согласна. Правда, есть еще выход – оставить все и идти налегке.
      – Это половина выхода. Мы не знаем, сколько еще будет тянуться эта дорога...
      Да, они не знали. Но скоро узнали. Минут через сорок дорога кончилась у опушки и пересеклась с нешироким проселком.
      У обочины, оперевшись спиной на рюкзак, сидел Шурик и вертел головой то вправо, то влево, надеясь увидеть что-нибудь на дороге. Она была проезжей, но не очень накатанной. Видно было, что пользовались ею не слишком активно.
      Ребята, скинув рюкзаки, попадали на траву. Как-то само собой выходило, что идти больше никуда не нужно, а следует ждать. Тем более что опять предстоял выбор: направо или налево, но ошибаться больше никому не хотелось.
      – Пошли бы тогда налево, давно бы уже здесь были, – заметил Шурик, обращаясь к кучевым облакам.
      Никто ему не ответил: это было ясно и так.
      Через несколько минут ребята, разморенные солнцем, уже спали. Уснул и Борис, положив голову на свой тюфячок. Алексей Палыч и Лжедмитриевна остались караулить.
      – Вы не раздумали закончить поход? – спросил Алексей Палыч.
      – Нет, – сказала Лжедмитриевна. – Я все решила еще вчера.
      – А если они захотят купить продукты и вернуться? Пока еще потеряны только сутки...
      – Это может случиться. Я еще не знаю, как их уговорить.
      – Прикажите.
      – Нелогично. И трудно придумать причину.
      – Скажите, что нет денег.
      – Деньги у Стасика, он знает, что денег достаточно. Я надеюсь на вас, Алексей Палыч. Постарайтесь что-то придумать. Я, конечно, тоже буду думать, но такой вариант не планировался, я к нему не подготовлена.
      – А если бы меня с вами не было?
      – Тогда и рюкзак бы не утонул...
      – Как это понимать? – с удивлением спросил Алексей Палыч. – Опять я во всем виноват? Или я снова чего-то не понимаю?
      – Алексей Палыч, – Лжедмитриевна улыбнулась на сей раз совершенно ясно, но улыбка вышла виноватой, – не донимайте меня вопросами. Мне и так нелегко: я даже еще не знаю, что со мной сделают.
      – А вот об этом вы начнете думать, когда ребята будут накормлены, – строго сказал Алексей Палыч.
      – "Сначала думай о товарище, а потом о себе?" – спросила Лжедмитриевна. – Это я уже поняла, это ценная информация.
      Откуда-то издали донесся тарахтящий звук.
      – Вертолет? – спросила Лжедмитриевна.
      – Трактор, – сонным голосом отозвался Борис.
      Алексей Палыч поднялся и вышел на дорогу. С дальнего пригорка, отчаянно пыля, спускался колесный трактор с прицепом. Когда он подошел ближе, Алексей Палыч своим тощим телом преградил ему путь.
      Трактор остановился. Из кабины высунулся парень в вылинявшей армейской фуражке.
      – Далеко до деревни? – крикнул Алексей Палыч.
      Парень зашлепал губами, но за грохотом мотора Алексей Палыч ничего не расслышал.
      – До деревни!.. – заорал Алексей Палыч. Скользнув взглядом по ребятам, разлегшимся на обочине, тракторист заглушил мотор.
      – Привет, дядя, – сказал он. – Чего нужно?
      – Далеко до деревни?
      – Это до какой?
      – До самой ближней.
      – А тебе зачем?
      – Да вот... заблудились...
      – А вы откуда?
      – Из Города.
      Парень присвистнул и с сомнением оглядел мятый, порванный пиджак Алексея Палыча, почти недельную щетину на подбородке.
      – Деревни, дядя, у нас тут нет. У нас отделение совхоза. Километров двадцать отсюда.
      – Подвезите нас.
      – Не могу.
      – Я заплачу, – поспешно сказал Алексей Палыч.
      – Дело не в заплачу. Ты видишь – полный кузов комбикорма. Куда я его дену?
      – А машины здесь часто ходят?
      – Не так чтобы... Да их тоже порожняком не гоняют, вы уж лучше на своих двоих.
      – Дети очень устали. Кроме того, они голодают уже... двое суток. Им просто не дойти. Должны же вы понять... У вас тоже, наверное, есть дети.
      – Еще не обзавелся, – усмехнулся тракторист. – Но детей я уважаю. Только сам видишь – кузов под завязку.
      – Тогда подвезите меня до поселка.
      – Это можно, – согласился тракторист. – Залезай.
      Едва Алексей Палыч забрался на подножку, как почувствовал, что его дергают за штанину.
      – Привезите продуктов, Алексей Палыч, – попросила неугомонная Валентина. – Мы здесь подождем. Стасик!
      Протирая сонные глаза, подошел Стасик.
      – Дай Алексею Палычу денег на продукты.
      Алексей Палыч встретился взглядом с Лжедмитриевной. Она еле заметно кивнула. Он не понял – согласна она продолжать поход или просто хочет отобрать деньги. Но это не имело значения. Алексей Палыч уже знал, что делает. Он взял у Стасика пакет с деньгами и уселся в кабине.
      – Только никуда не уходите! – крикнул он ребятам. – Поехали, сказал он трактористу.
      – Поехали... – проворчал тракторист. – Это тебе не "жигуль".
      Он слез, шнуром запустил пускач, залез в кабину, завел мотор, и группа скрылась в облаках пыли.

АЛЕКСЕЙ ПАЛЫЧ – ГЕРОЙ И ПРЕДАТЕЛЬ