Глава 5

Детективы отбыли после того, как мы пообещали прибыть в полицейский участок в два часа пополудни, и я прошел на кухню, налил в кофейник воды и поставил на огонь. Вода уже начала закипать, когда в дверь позвонили. Я открыл ее и тут же пожалел о содеянном.

Я узнал человека, стоявшего передо мной в наглухо застегнутом плаще, из-под которого торчали пижамные штаны. Несколько лет тому назад, в Бонне, он причинил нам немало неприятностей, так что и сейчас я не ждал от него ничего хорошего, а потому не стал притворяться, что несказанно рад видеть его у себя.

— Не могли подождать до утра? — буркнул я.

Стен Бурмсер хмуро покачал головой.

— Он здесь, не так ли?

— Помогает мне справиться с мармеладом.

Бурмсер вновь покачал головой, в голосе его слышалась печаль.

— Все шутите.

— Тебе что-нибудь нужно от выпускника Гарварда? — обернувшись, крикнул я Падильо.

Он вышел в холл, оглядел Бурмсера с ног до головы.

— Симпатичная у вас пижама.

— Моя жена того же мнения.

— А в спальне установлен полицейский телетайп?

— Достаточно и телефона.

Падильо пожал плечами, повернулся и направился в гостиную.

— Давайте поскорее с этим покончим.

Я указал Бурмсеру на кресло, в котором совсем недавно нашел покойного Уолтера Готара, и он сел, не испытывая при этом никаких неудобств. Я подумал, а не сказать ли ему, кто занимал это кресло перед ним, но отказался от этой идеи, поскольку мои слова едва ли могли пронять его.

— Что случилось с Готаром? — спросил Бурмсер Падильо.

— Его убили.

— Почему здесь?

— Может, не нашли более удобного места?

— Мы знали, что близнецы в городе. Мы знали, что они виделись с вами. Теперь нас интересует цель их визита.

— Спросите у Ванды.

— Я не хочу устраивать за вами слежку, Падильо.

— А я не против, если он не вознамерится пить за счет нашего заведения.

Я встал.

— Хотите кофе? — спросил я Бурмсера.

Тот взглянул на часы.

— Уже третий час ночи.

— Я же не спрашивал, который теперь час.

— Нет, благодарю.

Я насыпал в две чашки по ложке растворимого кофе, залил их водой и принес в гостиную. Одну протянул Падильо, который всегда говорил, что кофе не мешает ему уснуть. Бурмсер наблюдал за нами, не пытаясь скрыть, что не одобряет наши привычки.

— Я понимаю, что вы уже не один из нас, Падильо.

— Я никогда и не входил в ваш тесный кружок. Работал на вас, да, но не более того.

— Ваш труд оплачивался.

— Далеко не в полной мере. Вы хотели слишком многого, а платили чуть-чуть.

— Вы могли бы отказаться.

— Теперь могу, а тогда — нет. Я пытался, помните?

Сколько раз я отказывался? Десять? Пятнадцать? И всякий раз вы находили убедительные доводы, чтобы заставить меня согласиться, запаковать чемодан и ближайшим рейсом лететь на восток, к примеру, в Бреслау, причем шансы на возвращение никогда не поднимались до пятидесяти процентов.

— Но вы уже вышли из игры.

— И слава Богу.

— Мне нужна только информация.

— У меня салун, а не справочная служба.

— Близнецы чего-то хотели от вас. Чего именно?

Падильо поднялся, подошел к окну, чуть отдернул занавеску. Не думаю, что он углядел в темноте что-нибудь интересное.

— Помощи.

— От вас?

— Да.

— Но почему?

— Они думали, что за мной остался должок перед Паулем.

— Паулем? Он же мертв.

Падильо повернулся к нам, но, вместо того, чтобы ответить, принялся разглядывать довольно неплохой ирландский пейзаж, которым мы с Фредль украсили гостиную три или четыре месяца тому назад. Бурмсер откашлялся.

— Чем они занимались?

— Кого-то охраняли.

— Кого именно?

— Они не сказали. Но персону достаточно важную, раз этот человек смог их нанять.

— Почему им понадобилась помощь?

Падильо закончил осмотр пейзажа и впервые улыбнулся Бурмсеру.

— Франц Крагштейн, — не без удовольствия произнес он. — Вы помните Франца?

Напряжение разом покинуло Бурмсера. Он откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу, достал сигарету, прикурил от хромированной зажигалки. Падильо переместился к другой картине, портрету, написанному в начале века, который мне посчастливилось купить за бесценок.

— По-моему, им не было нужды пугаться Крагштейна.

— Парень выдохся, не так ли? — Падильо все еще оценивающе всматривался в портрет. — Тревожил их не Крагштейн, но его новый напарник. Или помощник.

— Кто?

— Амос Гитнер, — и Падильо резко повернулся, дабы понаблюдать за реакцией Бурмсера.

Зрелище того стоило. У Бурмсера отпала челюсть. В следующее мгновение он с такой яростью вдавил сигарету в пепельницу, словно решил раз и навсегда покончить с курением. Лоб его прорезали морщины. То ли он задумался, то ли заволновался. Он торопливо поднялся.

— Могу я воспользоваться вашим телефоном? — этот вопрос относился уже ко мне.

— Пожалуйста, — великодушно согласился я.

— Он уже в Штатах? — Бурмсер вновь повернулся к Падильо.

— Амос? Не имею понятия.

— Кто клиент близнецов, Падильо?

— Теперь это клиент Ванды, но я все равно не знаю, кто он. Я вообще ничего не знаю, хроме того, что он едет сюда или уже здесь, и Амос Гитнер ни в коей мере его не тревожит. А посему мне представляется, что клиент этот не слишком умен.

— Полностью с вами согласен, — и Бурмсер поспешил к телефону. Взял трубку, положил, взглянул на меня. — А второй аппарат у вас есть?

— В спальне. По коридору налево.

Несколько минут спустя Бурмсер вернулся, с растрепанными седыми волосами, словно во время разговора он непрерывно теребил их то ли от раздражения, то ли волнуясь. Судя по возрасту и по продолжительности службы в том таинственном агентстве, что постоянно отправляло Падильо в срочные поездки, он наверняка занимал генеральскую должность. Падильо удалось выйти из игры, но с немалым трудом и не без потерь: раненый, он едва не утонул в Рейне. И вот теперь меня более всего интересовало, а удастся ли ему остаться за кромкой поля.

Бурмсер вновь пробежался рукой по волосам.

— Он хочет поговорить с вами.

— Кто? — переспросил Падильо.

— Наверное, президент, — вставил я.

— Я за него не голосовал.

— Может, об этом он и хочет с тобой поговорить.

— Ради Бога, Падильо, он ждет.

Падильо пересек гостиную и взял трубку. Поздоровался, потом долго слушал, никак не меньше трех минут. Я догадался, что слушает он человека, который руководил агентством Бурмсера, избегающего известности мультимиллионера, когда-то увлекавшегося историей Древней Греции, но во время второй мировой войны попавшего в разведку. Там он и остался. Вероятно, потому, что современный мир показался ему куда интересней исторических реликвий.

— Пусть все напишут на бланке Белого дома, — произнес наконец Падильо. Послушал секунд пятнадцать-двадцать, потом добавил: — Вы можете называть это шантажом, но мне нужны гарантии, — на его лице отразилось раздражение, пока он выслушивал очередную тираду собеседника. — Это не мой стиль... Хорошо... Я понимаю... Да, он здесь, — и он протянул трубку Бурмсеру.

Тот послушал секунд пятнадцать, сказал: «Да, сэр», — но попрощаться не успел, потому что на другом конце провода бросили трубку.

Бурмсер повернулся к Падильо.

— Он говорит, что вы действуете в одиночку.

— Совершенно верно.

— А как же он? — Бурмсер кивнул в мою сторону, намекая, что меня не приглашали к участию в разговоре.

Падильо задумчиво посмотрел на меня.

— Мы можем связать его, засунуть в рот кляп и спрятать его в стенном шкафу.

— О Господи, — Бурмсер шагнул к двери. — Ну почему я должен говорить с такими людьми? — взявшись за ручку, он обернулся. — Вы знаете, как найти меня. Падильо.

— Не проводите у телефона слишком много времени.

— Амос Гитнер, — повторил Бурмсер. — Вы думаете, что справитесь с ним?

— Не попробуешь — не узнаешь, — философски заметил Падильо.

— Это точно, — Бурмсер широко улыбнулся. — Полагаю, это относится не только к вам.

Он уже распахнул дверь, когда я остановил его.

— Вы кое-что забыли.

Он вновь обернулся.

— Что?

— Вы забыли положить трубку на телефоне в спальне.

Глава 6

— Чего они от тебя хотят? — спросил я, когда Бурмсер, уходя, хлопнул дверью с такой силой, что наверняка разбудил соседей, живущих тремя этажами ниже.

— Сохранить жизнь клиенту Ванды.

— Они знают, кто он?

— Босс Бурмсера знает. Или говорит, что знает.

— Важная шишка?

Падильо плюхнулся на софу, вытянул ноги.

— Он может стать самым богатым человеком на Земле. Если проживет достаточно долго.

— Значит, важная.

— Ты в курсе событий, которые происходят в некоем государстве, нынче называемом Ллакуа?

Ответил я после короткого раздумья.

— Оно находится где-то в Персидском заливе. Территория, как у штата Делавер. Абсолютная монархия. А нефти там столько, что Кувейт можно считать пересохшей скважиной.

— Так вот, этот парень станет правителем Ллакуа, как только его братец отдаст концы.

— Этот братец — известный гуляка. Я где-то прочел, что в прошлом месяце он попал в катастрофу. Кажется, во Франции.

Падильо кивнул, глядя в потолок.

— Он перевернулся в своем «мазерати» на скорости сто тридцать миль в час. Обгорел, переломал все ребра. Просто чудо, что он до сих пор жив. Наверное, его удерживают на этом свете молитвы подданных. Но по всем медицинским канонам он должен был помереть три недели тому назад.

— И тогда возник злобный дядюшка? — полюбопытствовал я.

Падильо уставился на меня.

— Злобный дядюшка?

— Тот самый, что устроил автокатастрофу, а теперь точит зубы на младшего брата.

— Я думал, ты перестал смотреть детективы.

— Иногда случается.

— Так вот, дядюшки нет, но есть парочка нефтедобывающих компаний.

— Знакомый сюжет, — покивал я. — Два гигантских промышленных спрута сошлись в смертельной схватке за крошечный кусочек земли, несметно богатый нефтью...

— Нет никакой борьбы. Они действуют заодно. Совместное предприятие, знаешь ли.

— Даже не картель?

— Нет.

— Как зовут юношу?

— Питер Пол Кассим.

— Питер Пол?

Падильо кивнул и потянулся. Зевнул. Я ответил тем же.

— Тут тоже заковырка. В шестнадцать лет он порвал с исламом, крестился и удалился во французский монастырь, где и пребывал до недавнего времени.

— Как я понял, его сограждане не уделили должного внимания этому событию.

— Ты совершенно прав.

— А почему он в Штатах? Его брат еще не умер.

— Они никогда не ладили. После смерти брата Питер Пол автоматически становится правителем Ллакуа, и нефтяным компаниям потребуется его подпись на документах, дающих им право на разработку месторождения. Подписать их должен был старший брат, но его «мазерати» перевернулся до того, как он добрался до Штатов.

— Сколько лет Питеру Полу?

— Двадцать один.

— Кто хочет его смерти?

Падильо вновь зевнул.

— Только не нефтяные компании.

— Это понятно.

— Нет и злобного дядюшки.

— Жаль.

— Именно этим мне и предстоит заниматься. Сберечь драгоценную жизнь Питера Пола и одновременно выяснить, а кто же хочет его смерти.

— И ты согласился.

— Я, правда, сказал, что буду лишь оберегать его жизнь.

— Как долго?

— Пока его брат не умрет, а он, взойдя на престол, не подпишет документы.

— А что потом?

— Сейчас у Питера Пола за душой нет и цента. Близнецы взялись охранять его в расчете на будущее богатство. Подписав контракт с нефтяными компаниями, он единовременно получит пять миллионов долларов на личные нужды. Тогда он сможет нанять армию телохранителей.

— А почему его охраной не займутся сами нефтяники?

— Не хотят высовываться. Если с Питером Полом что-то случится, их вполне устроит подпись того, кто придет ему на смену.

— А как насчет его сограждан?

— Они не пошевельнут и пальцем ради неверного. И только порадуются, если его убьют.

— То есть остаетесь ты и Ванда Готар. Я-то подумал, что после случившегося с Уолтером Питер Пол с радостью бросится под крылышко Секретной службы.

Падильо пожал плечами и встал.

— Может, он пытается понять, сколь тяжело быть правителем.

— Или он глуповат.

— Возможно и такое.

— Почему?

— Тебя интересует, почему я согласился?

— Естественно.

Падильо направился к двери. И ответил, уже взявшись за ручку:

— Мне нужно то письмо.

— На бланке Белого дома?

Падильо кивнул.

— На бланке Белого дома.

Я покачал головой.

— Сейчас оно тебе ни к чему. Пять лет тому назад, наверное, понадобилось бы. Тебе есть чем их шантажировать, если у тебя возникнет желание отказаться от очередного задания.

Падильо улыбнулся, но смотрел он не на меня, а на кресло, последнее кресло в жизни Уолтера Готара.

— Может, из желания положить конец насилию.

— Нет. В борцы с насилием ты не годишься. И они не напишут ничего такого, что ты сможешь обратить себе на пользу.

— Я подумал о двух-трех теплых строчках с благодарностью за выполнение важного государственного поручения.

— Причина в Уолтере Готаре, убитом в моей квартире, так?

Падильо открыл дверь.

— В этом, но не только.

— В чем же еще?

— Может, за мной должок перед старшим братом близнецов.

— Он мертв, а ты не сентиментален.

— Совершенно верно. Откуда во мне сентиментальность?

Падильо показал мне письмо, доставленное наутро специальным курьером из Белого дома.

Падильо благодарили за оказанные им услуги и выражали надежду, что он еще послужит стране и Богу.

Падильо долго смотрел бланк на просвет, любуясь водяными знаками.

— Ты знаешь человека, который расписался под текстом? — спросил он.

— Нет.

— Я думаю, под его чутким руководством ведется уборка туалетов второго этажа.

— Бланк Белого дома. Как ты и просил.

— Это я вижу.

— И что ты намереваешься с ним делать?

Падильо сложил письмо и засунул в конверт.

— Сейф у тебя еще есть?

Я кивнул. Падильо протянул мне конверт.

— Пусть полежит там. Ты не возражаешь?

— Отнюдь. Документ-то очень важный.

— А что ты хранишь в сейфе?

— Свои ценности.

— Какие же?

— Ну, марку с головой индейца номиналом в одно пенни, выпущенную в одна тысяча восемьсот девяносто восьмом году[3].

— Однако.

— Рукопись моего эссе, принесшего мне немало литературных премий. Называется оно: «Что значит для меня Америка» и написано в девятилетнем возрасте.

— Бесценный труд.

— Там хранятся также демобилизационное свидетельство, двадцать акций «Энергетической компании Айдахо» и тысяча долларов в мелких купюрах. И Фредль на всякий случай оставила мне рецепт ее фирменного соуса.

— Я вижу, этому письму там самое место, — кивнул Падильо.

— Разумеется, если нынешнего хозяина Белого дома не переизберут, значимость письма существенно упадет.

— Я знаю, как с этим бороться.

— Как?

— На следующих выборах я проголосую за него.

По пути в полицейское управление мы заглянули в мой банк и положили письмо в сейф. Потом, уже в участке, час давали показания лейтенанту Скулкрафту. Сержант Вернон отсутствовал, но я не поинтересовался, уехал он по делам или этот день был у него выходным.

Падильо и я надиктовали наши показания на магнитофон, а потом сидели в комнатушке на третьем этаже здания полицейского управления на Индиана-авеню, дожидаясь, пока их распечатают. Когда имеешь дело с полицией, время всегда замедляется. И начинает просто ползти, как улитка, если полиции удается посадить человека под замок. Так случилось и с нами. Кабинет, в который нас определили, никоим образом не содействовал бегу времени. Три стола, три телефона, две стареньких пишущих машинки, несколько стульев и, разумеется, лейтенант Скулкрафт. Более остановить взгляд было не на чем.

Он сидел за одним из столов, мы с Падильо — на стульях. Молчание затянулось на несколько минут, вероятно, потому, что никто из нас не знал, с чего же начать разговор, призванный скоротать время.

— Все, как я и думал, — прервал тишину Скулкрафт, водрузив ноги на краешек стола.

— Что? — полюбопытствовал Падильо.

— Ваше вчерашнее поведение. Хладнокровие и спокойствие. Излишнее хладнокровие и чрезмерное спокойствие, словно для вас в порядке вещей возвращаться домой с работы и находить в гостиной труп. Или в ванной.

— У нас обоих низкое кровяное давление, — пояснил Падильо.

— Те, кто позвонил мне в шесть утра, сказали мне о вас совсем другое.

— И что вам сказали? — на этот раз спросил я.

— О вас совсем ничего, Маккоркл, а вот о вашем компаньоне очень даже много. Вы знаете, что у вас особый компаньон, которому закон не писан? — на лице Скулкрафта отразилась тоска. — Если мне не изменяет память, я получил совет, а точнее, приказ, «быть с вами предельно вежливым» и «как можно быстрее покончить со всеми формальностями». Мне частенько приходится иметь дело с владельцами питейных заведений, но впервые одним из них заинтересовались высокие инстанции.

— У Падильо много друзей, — попытался я определить причину столь раннего звонка.

— Вот-вот, — Скулкрафт закрыл глаза и помассировал веки пальцами. — А потом я не смог заснуть. Я не так спокоен и хладнокровен, как вы. Я легко возбудимый.

Про себя я отметил, что по возбудимости он мог бы соперничать со стенными обоями.

— Так вот, раз уж я не смог заснуть, то приехал сюда в половине восьмого, чтобы убедиться, что встретят вас с предписанной вежливостью. И знаете, кто пришел в управление пять минут спустя?

— Ванда Готар, — предположил Падильо.

Ответ Скулкрафту не понравился, и он не посчитал нужным скрывать от нас свои чувства. А может, ему надоела «предельная вежливость». Или обрыдла работа, связанная с тем, что в шесть утра его будили телефонным звонком, чтобы посоветовать улыбаться людям, которым он с удовольствием отвесил бы по хорошей затрещине. Черное лицо перекосила гримаса. Затем мышцы расслабились, и Скулкрафт одарил нас бесстрастным взглядом, уместным как на похоронах, так и на крестинах. И пренебрежение осталось лишь в голосе.

— Похоже, этим утром вас ничем не удивить. Но, раз уж вы такие мастера на догадки, вам, возможно, известно, зачем приходила мисс Готар.

— Она хотела передать мне несколько слов, — не замедлил с ответом Падильо.

Скулкрафт покивал, не отрывая глаз от лица Падильо.

— Знаете, чем-то она напоминает вас. Внешне вы совершенно не похожи, а вот возникает ощущение, что у вас много общего. Ее брата только что убили, и мне хочется задать ей пару вопросов, пока она потрясена трагедией, но... По тому, как она держалась, можно было подумать, что она сама хотела отправить брата на тот свет. Какие уж тут вопросы. Да прежде чем я успел открыть рот, она уже говорила о том, что хотела передать вам.

— Ванда такая, — кивнул Падильо. — Хорошо держится в экстремальных ситуациях.

— Относительно ее я никаких инструкций не получал, а потому все-таки задал все вопросы. — Скулкрафт помолчал, словно перебирая в памяти заданные вопросы и полученные ответы. — Вы знаете, сколько лет я задаю вопросы? По долгу службы?

— Сколько? — спросил я.

— Семнадцать. Кого я только не допрашивал. Садистов, насильников, изуверов, мошенников, тех, кто режет другим глотки, потому что не может найти другого развлечения. Преступников всех мастей. И не только преступников. Но с такой, как она, я столкнулся впервые.

— Ванда ни на кого не похожа, это точно, — согласился Падильо.

Скулкрафт кивнул, а на душе у него стало еще тоскливее.

— Смерть брата не потрясла ее. Нисколечко не потрясла.

— Просто она умеет скрывать свои чувства, — возразил Падильо.

— Ни слезинки, ни дрожи в голосе, ничего. Она решительно отказалась опознавать тело. Будь на ее месте кто-то другой, я бы подумал, что человек не хочет подвергать себя сильному потрясению. Но с ней... — Скулкрафт не договорил, вероятно, не нашел сразу слова, характеризующие состояние Ванды. — Плевать она хотела на то, что произошло.

— Совершенно верно, — подтвердил Падильо.

В темных глазах Скулкрафта мелькнула искорка интереса, а кончик носа пару раз дернулся, словно он унюхал что-то приятное.

— Вы хотите сказать, что она ненавидела своего брата-близнеца?

— Наоборот, они были близки, — возразил Падильо. — Очень близки.

— Тогда с чего же такая реакция?

— Потому что он мертв.

— Не понял.

— Когда кто-то умирает, слезами и криками не поможешь, не так ли? Ванда — реалист до мозга костей. Для нее кто умер, тот умер.

Скулкрафт несколько раз качнул головой из стороны в сторону.

— Это же неестественно, — он поднял глаза к потолку, словно обдумывая свои же слова. — Или лучше воспользоваться другим словом. Несвойственно. Человеку такое несвойственно.

— Для нее это в порядке вещей, — отметил Падильо.

— Когда я спросил ее, где она была прошлым вечером... и ночью... знаете, что она мне сказала?

Мы промолчали, чем доставили Скулкрафту немалое удовольствие.

— Она сказала: «Гуляла». И все. Только одно слово. «Гуляла».

— Полагаю, вы крепко нажали на нее. — Падильо скорее не спрашивал, но утверждал.

Скулкрафт кивнул.

— Мучился с ней чуть ли не час. Но ничего, кроме «гуляла», не добился. Ни объяснений, ни уклончивых ответов, ни извинений, — вновь он покачал головой, на этот раз словно в изумлении. — А вы догадываетесь, что я услышал, спросив, а знает ли она, кому могло приспичить убить ее брата?

— Я — нет, — ответил Падильо.

— Нет. Опять одно слово — нет. Она повторила его четырнадцать раз, я считал.

— На пятнадцатом вы сдались? — ввернул я.

— Я сдался на шестом, но задал еще восемь вопросов, а уж затем бросил это занятие, так как понял, что и на тридцать второй вопрос ответ будет тем же. Нет, и все тут. Так что за это утро я не узнал ничего интересного ни от нее, ни от вас, ни даже от тех, кто имеет право звонить мне в шесть утра. От них я, правда, получил негодный совет, но советами они потчуют меня постоянно.

— Вы получили кое-что еще, — напомнил Падильо.

— Что?

— Послание для меня.

Скулкрафт широко улыбнулся.

— Это верно. Получил. То еще послание. Готовы слушать?

— Готов.

— Она просила передать следующее: «Да или нет до четырех в шесть-два-один». Это послание, не так ли?

— Полностью с вами согласен.

— Я свою миссию выполнил?

— Выполнили.

— Вы поняли, что это значит?

— Понял.

— Но мне говорить не собираетесь?

— Нет.

— Хотите услышать, как я его трактую?

— Да.

Скулкрафт опустил ноги на стол, поднялся, перегнулся через стол к Падильо.

— Послание это говорит о том, что наша сегодняшняя встреча далеко не последняя.

Глава 7

Выйдя из здания полицейского управления, мы неторопливо зашагали к Четвертой улице, оглядываясь в поисках такси. Я уже собирался поделиться с Падильо своей трактовкой послания Ванды и спросить, не хочет ли он, чтобы я подвез его к ее отелю, когда зеленый «крайслер» остановился у тротуара в нескольких ярдах впереди и из кабины вылез мужчина.

Падильо коснулся моего рукава.

— Если я крикну: «Пошел» — беги.

— Твои друзья?

— Знакомые.

В мужчине, вылезшем из «крайслера», прежде всего бросалась в глаза окладистая, начавшая седеть борода, а уж потом обширная лысина. Черные очки, водруженные на длинный нос, скрывали глаза, а рот вроде бы изогнулся в улыбке. Роста он был среднего, двигался легко, похоже, не пренебрегал физическими упражнениями, хотя и разменял шестой десяток.

Когда нас разделяло лишь три-четыре фута, он остановился, чтобы поздороваться.

— Добрый день, Падильо, — улыбка на мгновение стала шире, а потом исчезла совсем.

Я обратил внимание еще на одну особенность: мужчина не шевелил руками и держал их на виду.

— Приехали заплатить штраф за нарушение правил дорожного движения? — Падильо встал к мужчине боком, руки чуть согнул в локтях, готовый как отразить удар, так и остановить проезжающее такси.

— Честно говоря, мы искали тебя.

— Зачем?

— Подумали, что нам есть о чем поговорить.

— Об Уолтере Готаре?

Мужчина пожал плечами.

— Об Уолтере... и о другом.

— Где?

Вновь сквозь ухоженный лес черных, с сединой волос блеснула белозубая улыбка.

— Ты знаешь мои вкусы.

Падильо заговорил, не спуская глаз с мужчины.

— Есть какой-нибудь грязный бар неподалеку от нашего салуна? Мистер Крагштейн предпочитает обсуждать дела именно там? Чем грязнее, тем лучше.