Что-то вроде довольной улыбки показалось на его лице во время повторного чтения.
      - Фан! - сказал он, пряча письмо в карман и торопливо поворачиваясь к жене. - Позвони и закажи бренди и соду, а также какие-нибудь сигары. И послушай меня, девочка: ради твоей жизни, не позволяй официанту сунуть свой нос в нашу комнату или заглянуть вовнутрь. Возьми у него поднос, как только он постучится в дверь. Скажи ему также, что я не в состоянии спуститься и позавтракать... что я заболел вчера вечером и сегодня утром чувствую себя неважно. Можешь добавить, что я лежу в кровати. Скажи все это ему конфедициально, чтобы он тебе поверил. Я имею серьезные причины поступить таким образом. Так что будь внимательна и осторожна и ничего не перепутай.
      Не говоря ни слова, послушная жена позвонила, и вскоре в дверь постучали.
      Вместо команды "Войдите!" Фан, стоящая наготове у двери внутри комнаты, вышла наружу, тщательно прикрыла за собой дверь и продолжала на всякий случай придерживать дверную ручку.
      Официант, откликнувшийся на звонок, был тот самый веселый парень, назвавший ее воробышком.
      - Немного бренди и соду, Джеймс. Со льдом, конечно. И постой... что еще? А! Немного сигар. Принеси полдюжины. Мой хозяин, - добавила она, не дожидаясь, пока официант повернется и уйдет, - не сможет спуститься на завтрак.
      Это было сказано с улыбкой, которая пригласила Джеймса к дальнейшему разговору.
      И улыбка сработала: уходя для того, чтобы выполнить заказ, он уже знал, что английский джентльмен из номера 149 лежит больной и беспомощный в своей кровати.
      Все это совсем не удивило официанта. Мистер Свинтон был не единственным постояльцем, которого он сегодня обслуживал, кто в это особенное утро потребовал бренди и соду. Джеймс был очень доволен этим, поскольку он мог получить дополнительные чаевые.
      Спиртной напиток вместе с сигарами был принесен, и его приняли как было заранее оговорено. Слуга джентльмена не позволил официанту удовлетворить свое любопытство, взглянув на его больного хозяина. Даже если бы дверь была открыта и Джеймс был впущен в комнату, ему не удалось бы абсолютно ничего узнать. Он мог бы только увидеть хозяина Франка, все еще лежащего в постели, но его лицо было накрыто покрывалом!
      Чтобы быть готовым на случай неожиданного вторжения постороннего, мистер Свинтон предпринял такие странные меры; истинная же причина этого не была известна даже его собственному камердинеру. Как только вошел "слуга" и дверь закрылась, Дик Свинтон сбросил покрывало и снова принялся вышагивать по ковру.
      - Это был тот же самый официант? - спросил он. - Тот, кто принес письмо?
      - Это был он, Джеймс, ты его знаешь.
      - Тем лучше. Откупорь бутылку, Фан! Я хотел бы выпить, чтобы успокоить свои нервы и заставить себя думать о чем-то хорошем!
      Пока Фан раскручивала проволоку на пробке, он взял сигару, откусил кончик и закурил.
      Он выпил бренди и соду одним залпом, через десять минут еще одну треть и вскоре - все, что осталось.
      Несколько раз он перечитывал письмо Розенвельда, каждый раз возвращая его в карман и скрывая текст письма от Фан.
      Между чтением он садился на кровать, откидывался назад, с сигарой во рту; через некоторое время снова вставал и вышагивал по комнате с нетерпением человека, ожидающего некоторое важное событие - словно сомневаясь, может ли оно произойти.
      И таким образом провел мистер Свинтон целый день, долгих одиннадцать часов с момента получения письма, не покидая своей спальни!
      Что заставило его повести себя таким странным и непонятным образом?
      Он один знал причину. Он не раскрыл ее своей жене - так же как и содержание недавно полученного письма, оставив ее теряться в догадках, и последний были не слишком лестными для ее лорда и хозяина.
      Шесть раз были заказаны бренди с содой и приняты с такими же мерами предосторожности, как и в первый раз. Все эти напитки были выпиты и выкурено очень много сигар в течение дня. Только тарелка супа и корка хлеба на обед блюдо, которое обычно едят в день похмелья после бурной ночи. Для мистера Свинтона это был день похмелья, который не закончился, пока не наступило 7:30 вечера.
      В это время произошел случай, который неожиданно изменил его тактику из странного и больного он превратился в нормального, почти трезвого человека!
      ГЛАВА XV
      ПРОЩАЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД
      Тот, кто знаком с расположением Океанхауза и его окрестностей, знает, что извозчичий двор расположен в восточной части - от него начинается широкая дорога, огибающая южную границу гостиницы.
      По этой дороге в тот же вечер, именно в половине восьмого, выехал с извозчичьего двора экипаж и направился к гостинице. По отсутствию ливреи и шляпе неизвестного фасона у извозчика можно было узнать наемный экипаж, которому дано распоряжение подъехать именно в это время. Доносившийся из дальнего причала свисток парохода призывал его пассажиров подняться на борт, и экипаж подвигался к гостиничной веранде, чтобы посадить в коляску торопящихся отплыть на этом судне.
      Вместо того, чтобы обогнуть переднюю часть гостиницы, он остановился у южного ее крыла, где также была лестница и двойная входная дверь.
      Две леди, которые стояли на балконе, видели, как экипаж остановился, но не придали этому значения. Они были заняты беседой, более интересной, чем вид пустого экипажа, или даже чем обсуждение, кто собирается уехать на пароходе. Эти леди были Джулия Гирдвуд и Корнелия Инскайп, а предметом их беседы - ссора, которая произошла между капитаном Майнардом и мистером Свинтоном, о которой целый день судачила вся гостиница и которая, конечно, стала известна и девушкам.
      Корнелии было жаль, что все это случилось. И Джулия, конечно, была того же мнения.
      Но с другой стороны, она об этом не сожалела. В глубине души Джулия чувствовала, что послужила предметом раздора, и потому была рада ссоре. Эта ссора доказала, что, как она и предполагала, оба джентльмена были к ней неравнодушны, и они поссорились из-за нее; хотя она гораздо меньше думала при этом о Свинтоне, чем о Майнарде.
      Пока она еще не была увлечена кем-то из них настолько, чтобы всерьез тревожиться по поводу ссоры. Джулия Гирдвуд еще не выбрала сердце, которое либо погибнет, либо останется в живых в течение ближайших часов.
      - Ты думаешь, между ними будет дуэль? - робко спросила Корнелия, с дрожью в голосе от серьезности вопроса.
      - Конечно, будет, - отвечала более смелая Джулия. - Они не смогут мирно разойтись, то есть мистер Свинтон не сможет.
      - И, возможно, один из них убьет другого?
      - И, возможно, что они - каждый из них - убьют друг друга. Это от нас не зависит.
      - О, Джулия! Ты на самом деле думаешь, что не зависит?
      - Я уверена, что нет. Что мы можем с этим поделать? Мне, конечно, их очень жаль, так же как и прочих других глупцов, кто позволяет себе выпивать слишком много. Я предполагаю, что именно это и довело их до ссоры.
      Эта фраза была всего лишь притворством, как и деланное равнодушие к исходу поединка.
      Хотя она не сильно беспокоилась, но все же была далеко не равнодушна. Причиной была лишь реакция на прохладное отношение к ней Майнарда после завершения бала, и Джулия теперь старалась убедить себя быть равнодушной к последствиям ссоры.
      - Кто, интересно, уезжает в этом экипаже? - спросила она - ее внимание привлек вынесенный из гостиницы и готовый к погрузке багаж.
      Двоюродные сестры, перегнувшись через балюстраду, посмотрели вниз. По надписи на видавшем виды кожаном дорожном чемодане они узнали имя - "КАПИТАН МАЙНАРД". Ниже были выведены стандартные буквы "U.S.A.".
      Неужели это правда? Или они ошиблись? Надпись была поистершаяся, к тому же они видели ее на расстоянии. Конечно, они ошиблись.
      Пока Джулия, оставшись стоять на балконе, не сводила взгляда с чемодана, Корнелия побежала в комнату за лорнетом. Но прежде чем она вернулась с прибором, тот уже не понадобился.
      Мисс Гирдвуд, все еще пристально глядящая вниз, увидела, как капитан Майнард спустился по лестнице из гостиницы, подошел к экипажу и занял место внутри него.
      С ним был еще один господин, но Джулия лишь мельком взглянула на него. Она не сводила глаз с экс-офицера Мексиканской кампании, спасшего ее от смертельной опасности на берегу моря.
      Куда он уезжал? Его багаж и гудок парохода ответили на этот вопрос.
      И почему? На это было нелегко дать ответ.
      Может, он посмотрит наверх?
      И он посмотрел - в тот момент, когда садился в экипаж.
      Их глаза встретились, и их взгляды - наполовину нежные и влюбленные, наполовину укоризненные - выражали немой вопрос.
      Однако отпущенного им времени оказалось недостаточно, чтобы выразить друг другу ответные мысли взглядом. Экипаж, умчавшийся прочь, разделил двух не знакомых до этого людей, которые так странно встретились и почти также странно расстались, - разделил их, возможно, навсегда!
      -------------
      Был еще один человек, кто с не меньшим, чем Джулия Гирдвуд, интересом отнесся к поспешному отъезду, однако он совсем не был огорчен этим. Более того, для него это было радостное событие, поскольку человек, о котором идет речь, - Свинтон.
      Став на колени у окна своей комнаты на четвертом этаже и смотря вниз через венецианские жалюзи (наклонные планки), он видел подъехавший экипаж и с нетерпением дождался момента, когда пассажиры заняли в нем свои места. Он видел также двух девушек этажом ниже, но в тот момент он не думал о них.
      Этот отъезд был для него как вынутая заноза - избавление от некоей длительной агонии наступило, когда Майнард сел в экипаж; и последняя судорожная боль улетучилась, когда застучали колеса, увозя прочь тех, кто так мешал планам "лорда".
      Немного он был озадачен, когда наблюдал взгляд горечи и нежности, которым Джулия Гирдвуд обменялась с Майнардом; но Свинтон не стал прислушиваться, сопровождалось ли это вздохом.
      Едва экипаж отъехал, он быстро поднялся на ноги, повернулся спиной к окну и позвал жену:
      - Фан!
      - Ну, что теперь еще? - ответил его "слуга".
      - Касательно этого дела с Майнардом. Настало время вызвать его на поединок. Я целый день думал, как мне выкроить время для этого.
      Это была отговорка, не очень умелая, лихорадочная неуклюжая попытка с его стороны противостоять падению в глазах жены.
      - Ты уже подумал о секунданте, не так ли? - равнодушно спросила она.
      - Да, я подумал.
      - И кто же это, скажи пожалуйста?
      - Один из тех двух парней, с которыми я познакомился вчера во время обеда. Я встретил их снова вчера вечером. Его имя - Луи Лукас.
      Сказав это, он вручил жене визитную карточку.
      - Что я должна делать с этим?
      - Разузнай, в какой комнате он живет. Покажи карточку клерку, он скажет тебе. Это все, что мне нужно сейчас. Погоди! Ты можешь также разузнать, дома ли он.
      Не говоря больше ни слова, он взяла карточку и ушла выполнять поручение. Она сделала это автоматически, без всяких эмоций.
      Как только жена ушла, Свинтон придвинул стул к столу и, взяв лист бумаги, написал на нем что-то.
      Закончив письмо, он поспешно сложил лист и засунул его в конверт, на котором написал:
      Мистеру Луи Лукасу.
      К этому времени вернулся его посыльный и сообщил о выполнении поручения. Номер комнаты мистера Лукаса был 90, и он был дома.
      - Так, номер 90. Это внизу, на втором этаже. Найди его, Фан, и передай ему вот это письмо. Вручи послание лично ему и дождись, чтобы он прочитал письмо. Либо он придет сам, либо напишет ответ. Если он вернется с тобой, ты останешься снаружи, пока он не выйдет отсюда.
      И Фан во второй раз пошла исполнять роль посыльного.
      - Я полагаю, что я выпутался из этой истории, - произнес Свинтон, как только жена ушла и не могла его слышать. - Мое положение теперь даже лучше, чем было раньше. Вместо того, чтобы помешать мне, это дело, возможно, даст мне некоторые козыри в руки. Какая счастливая случайность! Интересно, между прочим, куда это уехал Майнард в такой дьявольской спешке? Ха! Я думаю, что знаю, в чем дело. Это, должно быть, касается сообщений в Нью-йоркских газетах. Это немецкие революционеры, изгнанные из Европы в 48-м, собрали добровольцев и хотят вернуться туда. Ага, теперь я вспомнил имя человека, замешанного в этом деле. Да, так и есть, это Розенвельд! Это, должно быть, тот самый человек. А Майнард? Поедет вместе с ними, без сомнения. Он был ярым радикалом в Англии. Это его амплуа, не правда ли? Ха! Ха! Превосходно, ей-Богу! Карта идет прямо мне в руки, похоже, удача повернулась ко мне лицом!
      - Ну, Фан, ты отнесла послание?
      - Да, отнесла.
      - И каков ответ? Он придет?
      - Да.
      - Но когда же?
      - Он сказал, что придет сию минуту. Я полагаю, это его шаги в коридоре.
      - Тогда выйди. Быстрей, быстрей!
      Без возражений его переодетая жена выполнила то, что ей было сказано, хотя и не без некоторой обиды из-за той роли, которую она согласилась играть.
      ГЛАВА XVI
      БЕЗОПАСНЫЙ ВЫЗОВ
      С момента отъезда экипажа и до поспешной отсылки камердинера вон из комнаты было видно, что мистер Свинтон поступал как человек, вполне владеющий собой. Крепкий напиток, распиваемый им в течение дня, очевидно, вернул его рассудок к нормальному состоянию, и в ясном уме он написал записку, приглашающую мистера Луи Лукаса к себе на беседу. В послании он просил провести ее у себя в комнате и извинялся, что не может сам прийти к мистеру Лукасу, оправдываясь тем, что он "болен".
      Все это можно было сделать только не дрожащей от выпитого рукой и без тумана в голове, а Ричард Свинтон не был ни тупицей ни невеждой.
      Правда, записка была написана кривыми каракулями, сумбурно и в явном замешательстве - очевидно, дрожь в руках и путаница в мыслях все же взяли свое.
      По этим действиям, а также поведению мистера Свинтона, когда он услышал шаги в коридоре ожидаемого им посетителя, можно было предположить, что едва не разоблаченный "лорд" что-то задумал. Его поступки были довольно странны не менее странны, чем все его поведение в течение дня.
      Следовало ожидать, что бывший гвардеец Гвардии Драгунов, привыкший к аккуратности и порядку, попытается привести себя в надлежащий вид перед приемом посетителя. Но мистер Свинтон поступил совсем наоборот: пока шаги мистера Лукаса были слышны в коридоре, хозяин квартиры постарался привести себя в самый что ни на есть непрезентабельный вид.
      Поспешно скинув фрак, "лорд" скомкал его, будто тот целый день болтался на плечах пьяного хозяина; затем сбросил жилет и освободил подтяжки; и теперь он стоял в рубашке с распущенными рукавами, взлохмаченный, ожидая посетителя. Такой внешний вид и взгляд мог иметь лишь человек, только что пробудившийся после долгого сна от алкогольного опьянения.
      Такое вот состояние - которое, пожалуй, еще утром было для него вполне естественным, - он искусственно поддерживал, пока в комнате находился посетитель.
      Мистер Лукас даже предположить не мог, что англичанин ведет подобную игру. К тому же у Лукаса были все основания верить в истинность такого состояния партнера, - как он выразился, "дьявольски поганого". Этими словами он ответил на приветствие Свинтона.
      - Верно, черт возьми! Я полагаю, то же самое и у вас. Я чувствую себя отвратительно. Ай-ай-ай - я, должно быть, проспал целую неделю!
      - Конечно, вы пропустили по крайней мере три обеда, а я - два. Я был в состоянии выбраться только на ужин.
      - Ах, ужин! Скажите, он, как всегда, был поздно?
      - Да, как обычно. Мы у себя называем это ужином, хотя я думаю, что в Англии - это как раз время обеда, после восьми часов.
      - В самом деле! Это плохо. Я припоминаю кое-что из того, что произошло вчера вечером. Вы были со мной вчера, не так ли?
      - Конечно, я был с вами вчера. Я дал вам свою визитную карточку.
      - Да-да, я помню это. Товарищ оскорбил меня - этот мистер Майнард. Как я припоминаю, он ударил меня по лицу, не так ли?
      - Да, это так, именно так он и сделал.
      - Если я верно все помню, я обратился к вам с просьбой - не будете ли вы так любезны, чтобы представлять меня как моего секунданта?
      - Совершенно верно, - ответил довольный Лукас, предвкушая перспективу удовлетворения собственных претензий к сопернику, и причем безо всякого риска подвергнуть себя опасности. - Совершенно верно, и я готов выполнить вашу просьбу, как обещал.
      - Благодарю вас, Лукас! Море благодарности! Но сейчас не время для разговоров. Черт возьми! Я слишком долго спал и терпел все, что вчера случилось. Что теперь мне - ждать вызова или вы предпочли бы, чтобы я сам это сделал? Ты ведь знаешь все, что произошло, и знаешь, как это оформить.
      - Не составит никакого труда написать и послать вызов, - ответил собеседник, который привык всегда действовать в соответствии с "кодексом". В нашем случае это довольно просто. Вы были серьезно оскорблены этим мистером или капитаном Майнардом, как там его зовут. Я слышал, что об этом говорят в гостинице. Вы должны вызвать его на поединок или заставить извиниться.
      - Ах, без сомнения. Я сделаю это. Напишите вызов для меня, и я его подпишу.
      - Кто может написать это лучше вас? Вызов должен быть написан вашей рукой. Я могу только предъявить его.
      - Верно-верно! Черт бы побрал этот алкоголь! После него все, что ты ни делаешь, дается с большим трудом. Но в данном случае я сам должен написать это.
      И, сев за стол, твердой, совершенно не дрожащей рукой мистер Свинтон написал:
      Сэр - касательно нашего разговора вчера вечером, я требую от Вас удовлетворения для джентльмена, честь которого Вы задели. Для подобного удовлетворения должен состояться поединок, или меня вполне устроит Ваши извинения. Я оставляю Вам это на выбор. Мой друг, мистер Луи Лукас будет дожидаться Вашего ответа.
      РИЧАРД СВИНТОН.
      - Такое послание подойдет? - спросил экс-гвардеец, вручая лист своему секунданту.
      - То, что надо! Коротко, но ясно. Я предпочитаю не писать в конце "Ваш покорный слуга". Этим можно лишний раз подчеркнуть пренебрежение к сопернику и, вполне вероятно, заставить его извиниться. Где я смогу его найти, чтобы передать это? Если я не ошибаюсь, у вас имеется его визитная карточка. Наверное, там указан номер его комнаты?
      - Верно-верно! У меня есть его визитка. Давайте посмотрим.
      Подняв свое пальто с пола, куда он его сам и бросил, Свинтон достал из кармана визитную карточку. Там не было номера комнаты, только имя.
      - Ничего страшного, - сказал секундант, держа в руке прямоугольник картона. - Положитесь на меня, я найду его. Я вернусь с ответом от этого господина прежде, чем вы успеете выкурить сигару.
      Дав такое обещание, мистер Лукас вышел из комнаты.
      По тому, как мистер Свинтон сидел, выкуривая сигару, и реагировал на происходящее, по выражению его лица, которое способно выдать любого человека, можно было вполне догадаться о его истинных чувствах. На лице "лорда" сияла сардоническая ухмылка, достойная Макиавелли.
      Сигара была выкурена примерно наполовину, когда послышались шаги мистера Лукаса, спешащего назад по коридору.
      В тот момент, когда он ворвался в комнату, на лице секунданта было явно написано, что он принес с собой некоторые странные известия.
      - Ну как? - спросил Свинтон довольно спокойно, словно пытаясь охладить пыл собеседника. - Что сказал наш товарищ?
      - Что он сказал? Ничего!
      - Он обещал посылать ответ через друга, я полагаю?
      - Он не обещал мне ничего по одной простой причине: я не видел его!
      - Не видели его?
      - Нет, и навряд ли его увижу. Трус "смылся".
      - "Смылся"?
      - Да! G.T.T.* - уехал в штат Техас!
      ______________ * Gone to Texas. (англ.)
      - Черт возьми! Мистер Лукас, это не делает вам чести!
      - Но вы мне поверите, когда я сообщу вам, что ваш соперник покинул Ньюпорт. Уехал вечерним пароходом.
      - Вы соображаете, что говорите, мистер Лукас? - вскричал англичанин, притворно удивляясь. - Определенно, вы несете чушь.
      - Ничего подобного, ручаюсь вам. Клерк сообщил мне, что ваш соперник оплатил счет за гостиницу и уехал на одном из гостиничных экипажей. Кроме того, я встретился с кучером, который отвез этого господина и который только что вернулся. Он сказал мне, что он подвез Майнарда и помог ему донести багаж до парохода. С ним был еще один человек, с виду иностранец. Можете убедиться сами, сэр, что он уехал.
      - И он не оставил никакого сообщения или адреса, чтобы я смог его разыскать?
      - Ничего, я ничего об этом не слышал.
      - Черт побери!
      А в это время тот, к которому относился этот возбужденный разговор, находился на палубе парохода, стремительно рассекал в океанскую гладь, оставляя за собой след воды и пены. Капитан Майнард стоял, держась за перила ограждения позади парохода, и пристально глядел на огни Ньюпорта, постепенно угасающие в вечерних сумерках.
      Взор его был устремлен к одному из них, тому, что мерцал на самой вершине холма и который, как он знал, выходил из окна в южной оконечности Океанхауза.
      Он размышлял о том фуроре, которое могло бы произвести его имя в этом улье красоты и моды, - и почти уже раскаивался в своем поспешном отъезде.
      При этом его размышления не касались причины отъезда. Его сожаления носили скорее эмоциональный оттенок, поскольку так оно и было. Этим сожалениям не могло помешать даже его пылкое стремление участвовать в священной борьбе за Свободу.
      Розенвельд, стоявший рядом и обративший внимание на тень, спустившуюся на лицо друга, без труда догадался о ее причине.
      - Ну, Майнард, - сказал он шутливым тоном, - я надеюсь, что ты не будешь винить меня в том, что я взял тебя с собой. Я ведь вижу, что ты кое-что оставил здесь!
      - Кое-что оставил здесь? - повторил Майнард в удивлении, хотя наполовину он понимал, о чем идет речь.
      - Конечно, оставил! - шутливо продолжил Граф. - Разве ты где нибудь останавливался шесть дней без того, чтобы не оставить после себя возлюбленную? Это действительно так, и ты - Дон Жуан!
      - Ты неправильно меня понял, Граф. Я ручаюсь тебе, что у меня не было никого...
      - Ну ладно, ладно! - прервал его революционер. - Если даже у тебя там кто-то остался, сохрани это воспоминание и оставайся нашим человеком! Позволь теперь твоему благородному мечу побывать в роли твоей возлюбленной. Думай теперь о твоем роскошном будущем. В тот момент, когда твоя нога ступит на европейскую землю, ты примешь команду над целой армией студентов! Так решил комитет. Прекрасные товарищи эти немецкие студенты, ручаюсь тебе: истинные сыновья Свободы - в духе Шиллера, как ты обычно любишь повторять. Ты можешь делать с ними все что угодно, пока ведешь их на борьбу с деспотизмом. Мне жаль только, что у меня нет таких возможностей.
      Слушая эти проникновенные слова, Майнард постепенно отвел свой взгляд от Ньюпорта, а мысли его перестали сосредотачиваться на Джулии Гирдвуд.
      - Наверно, все это к лучшему, - рассуждал он, пристально глядя вниз на след, оставляемый пароходом на водной глади. - Даже если бы я смог ее завоевать, что весьма сомнительно, она не подошла бы мне в жены; и это совсем не то, чего я сейчас желаю. Определенно, я ее больше не увижу. Возможно, как говорится в старой пословице, - продолжил он, словно смирился с новой ситуацией, - "лучшая рыба та, что плавает в море, а не та, что поймана". Настоящий свет впереди, пока невидимый, и он сверкает так же, как и бриллианты, что мы оставили позади нас!
      ГЛАВА XVII
      "ТРУС!"
      Пароход, на котором плыл капитан Майнард со своим другом, еще не вышел из Наррагансетского Залива и еще не обогнул мыс Джудит, как имя этого героя уже было у всех на устах и сопровождалось презрительными словами. Публичное оскорбление, которое он совершил в отношении чужестранца-англичанина, было засвидетельствовано несколькими господами и было известно всем, кто слышал об этом. Конечно, все ожидали вызова и поединка со стрельбой из пистолетов. Ничего менее серьезного после такого оскорбления не ожидали.
      Поэтому известие о том, что обидчик ускользнул, было воспринято с удивлением, и этому сразу нашлось объяснение, отнюдь не лестное для Майнарда.
      Многие огорчились такому известию. Не то, чтобы Майнард был человеком известным, но у него было доброе имя в обществе, которое постарались ему сделать газеты в связи с Мексиканской войной.
      Таким образом, все знали о его службе в Американской армии; и поскольку скоро стало известно, что его соперник также был офицером, но в Английской армии, было естественным проявлением некоторых национальных чувств, связанных с этим делом.
      - В конце концов, - говорили они, - Майнард не американец!
      Имелось некоторое оправдание его предполагаемой трусости, поскольку он целый день оставался в гостинице, дожидаясь вызова от противника, и, не получив такого, уехал.
      Но такое объяснение не казалось достаточным для оправдания, и Свинтон не замедлил объявить об этом. Несмотря на то, что подобное вызывало некоторое презрение к нему самому, он допустил это, учитывая, что никто не догадывался об истинной причине, связанной с письмом Розенвельда.
      И поскольку никто, казалось, не знал об этом, всеобщий приговор был таков, что герой С... - как некоторые газеты объявили его в свое время покрыл свое имя позором, несовместимым с почестями, которые были ему оказаны.
      Но в то же время было много тех, кто не объяснял его поспешный отъезд трусостью и кто верил или подозревал, что, возможно, была некоторая другая причина, хотя они не могли предположить, какая.
      Все это было весьма странно и непонятно; и если бы он покинул Ньюпорт не вечером, а утром, в его адрес посыпались бы гораздо более крепкие эпитеты, чем те, которыми его сейчас называли. Его пребывание в гостинице до вечера могло рассматриваться как ожидание вызова в течение разумного времени, что частично защитило его от грубой брани.
      Но он все же покинул поле боя с мистером Свинтоном, которого считали наполовину героем благодаря позорному бегству своего противника.
      Лорд инкогнито принимал почести как должное. Он не ожидал возвращения Майнарда или встречи с ним в каком-либо другом месте в мире, чтобы вызвать его и торжествовать свою победу. Когда было высказано сомнение по этому поводу, от скромно ответил:
      - Черт бы побрал этого молодчика! Он удрал от меня, когда я спал, и я теперь понятия не имею, где его искать. Это бесполезное занятие.
      История эта, как и все подобные ей, быстро распространилась среди постояльцев гостиницы, и, конечно, она достигла ушей семейства Гирдвуд. Джулия была среди первых, кто узнал об отъезде Майнарда - собственно, она была удивлена, еще когда стала невольным свидетелем этого.
      Госпожа же Гирдвуд была очень довольна услышать, что Майнард уехал, и ее мало интересовали причины такого поспешного отъезда. Ей было вполне достаточно того, что он более не будет ухаживать за ее дочерью.
      Но мысли дочери были совершенно иные. Только теперь, когда она начала чувствовать, как ей хочется раскрыть эту тайну, оказалось, что это невозможно. Орел спустился к ней с небес - благодаря тому, как она считала, что позволяет ему любоваться ею. Но это было только на мгновение. Она отказала протянуть ему руку, и гордая птица от обиды взмыла высоко в небо, чтобы никогда не возвращаться и не быть прирученной ею!
      Она слушала разговоры о трусости Майнарда, но не верила этому. Джулия знала, что у него должна была быть некоторая веская причина для такого поспешного отъезда; и она относилась к подобной клевете с презрением.
      Вместе с тем она не могла сдержать некоторое чувство обиды на Майнарда, смешанное с ее собственным огорчением.
      Уйти, даже не поговорив с ней - без того, чтобы дать какой-либо ответ на унизительное признание, которое она сделала ему при выходе из танцевального зала! После того, как она почти встала перед ним на колени, ни одного слова в ответ!
      Совершенно ясно: она его больше не интересует!
      Сгустились сумерки, когда она вышла на балкон и, наклонившись над перилами, обратила свой взор на залив. Было тихо, вокруг ни души, только уходящий вдаль пароход излучал слабое мерцание, словно блуждающие огни двигались по фиолетовой водной глади - и вскоре внезапно исчезли за зубчатыми стенами Форта.
      - Он уехал! - пробормотала она, глубоко вздохнув. - Возможно, я больше не встречу его никогда. О, я должна постараться забыть его!
      ГЛАВА XVIII
      ДОЛОЙ ДЕСПОТОВ!
      Спустя совсем немного времени после описанных событий пароход из Европы прибыл в Нью-Йорк и вскоре должен был отплыть обратно в Европу. В то время пароходы компании "Канард" отправились в Европу только один раз в две недели; в более поздний период они отплывали еженедельно.
      Любой, кто пересекал Атлантику пароходом "Канард", знает, что в Нью-Йорке место их прибытия и отправления находится у берега Джерси.
      В дни, когда происходила такая "сенсация", как отплытие парохода, толпа как отплытие парохода, толпа, влекомая туда самим видом этого огромного левиафана, имела обыкновение собираться у причала, где бросал якорь "Канард".
      Время от времени случался иной повод для такого сборища, кроме привлекательности парохода, например, когда на борту его находились некоторые неординарные личности: принц, патриот, певец или известный гастролер. Простой народ, не делая различий между ними, удостаивал одинаковым вниманием всех их; или все события, достойные его любопытства.
      Один из таких случаев был особым. Это было отплытие парохода Уэльс, одного из самых медленных, и в то же время самого комфортабельного из всех на "линии".
      Сейчас он давно уже покинул ее и, если я не ошибаюсь, бороздит более спокойные воды Индийского океана.
      А его капитан, храбрый и любезный Шеннон! Он также перешел на службу в другую компанию, где ему больше не досаждали опасности навигации на пароходах и штормы Атлантики.
      Но его не забыли. Читая эти слова, множество сердец будет тронуто, многие истинные сердца, все еще бьющиеся в Нью-Йорке, вспомнят об огромных толпах людей на берегу Джерси, приходивших наблюдать отплытие его парохода.
      Хотя действие происходило на американской земле, американцев собралось немного.