Господа, собравшиеся вокруг него, были посвящены в тайну Кошута. Они слышали о повстанческом восстании в Милане. Это как раз и было предметом их беседы, и большинство из них, так же как и Кошут, собиралось принять участие в этом выступлении.
      Многие из них, как и Кошут, полагали, что это неблагоразумный шаг со стороны Маззини - они также были знакомы с телеграммой, где говорилось об этом. Некоторые из них называли это безумием!
      Ночь была темная и благоприятная для отъезда. Они нуждались в темноте, поскольку им было известно о шпионах, следящих за ними.
      Но Майнард все-таки принял меры предосторожности, чтобы обмануть бдительность этих ищеек деспотизма.
      Он задумал хитрость, которая не могла не привести к успеху. Были приготовлены два набора портмоне - один пустой, который покинет дом Кошута в кэбе, увозящем также капитана и его слугу. Кэб должен будет остановиться у северного въезда в Берлингтон Аркаде и дожидаться их там, пока пассажиры не возвратятся с прогулки с посещением магазинов этого фешенебельного района.
      На въезде Пикадилли будет находится другой кэб, в котором будет настоящий багаж путешественников, отвезенный предыдущей ночью на квартиру капитана - автора этой идеи.
      Шпионы должны быть опытными детективами, чтобы не попасться в эту ловушку.
      К такой фокусу они еще никогда не прибегали до того. Слава Богу, что это не случилось и на сей раз!
      Как стало известно позже, Кошут и капитан Майнард вполне могли бы снова возблагодарить Бога за это.
      Если бы они преуспели и сумели обмануть английских шпионов, это был бы триумф гибели. Менее чем через двадцать часов они оба оказались бы во французской тюрьме - Кошут для того, чтобы быть переданным в еще более опасную темницу в Австрии, а его мнимый владелец, возможно, - в ту самую камеру, откуда он был ранее спасен благодаря флагу своей страны.
      Но они даже не начали реализовывать свой план, даже не успели сесть в кэб, ожидавший их у ворот дома Кошута. Прежде чем они сделали это, человек, вбежавший в дом, предотвратил их отъезд.
      ГЛАВА LXXIV
      ВОССТАНИЕ - ОБМАН!
      Человеком, который изменил их планы, был граф Розенвельд. Эта история требует разъяснения.
      Незадолго до этого граф, прогуливаясь вокруг дома Кошута, отошел на некоторое расстояние от дома - по заданию Кошута он должен был разведать обстановку.
      Такое задание было ему поручено потому, что он как старожил неплохо разбирался в жизни Лондона.
      Цель была в том, чтобы обнаружить, где и сколько расположено шпионов.
      Темная ночь благоприятствовала ему; зная, что и сами шпионы любят темноту, он, прогуливаясь, приблизился к некоему укромному месту, где, по его предположению, могли находиться шпионы.
      Он подошел уже совсем близко к нему, когда услышал голоса, ведущие беседу, которые предупредили его о том, что шпионы где-то рядом. Он сумел увидеть двоих из них.
      Они приближались к месту, где он стоял.
      Ворота сада, обрамленные парой массивных столбов, образовали нишу, темную, как ворота Плутона.
      Сюда и отошел граф, стараясь занять как можно меньше места, насколько позволяло его тело.
      Туман, осязаемый почти на ощупь, помог ему остаться незамеченным.
      Эти двое подошли; и, к счастью для Розенвельда, остановились почти перед самим воротами.
      Они продолжали беседу, разговаривая достаточно громко, так что граф мог слышать каждое слово.
      Он не знал, кем они были, но их беседа вскоре открыла ему все тайны. Это были шпионы, которые занимали дом напротив дома Кошута, - те самые люди, в поисках которых он и отправился на разведку.
      Ночная темнота не позволяла ему разглядеть их лица. Он мог лишь различить две фигуры, нечетко проступающие сквозь пелену тумана.
      Но это не имело значения. Он никогда не видел этих шпионов раньше, и потому их лица ничего бы ему не сказали. Достаточно было того, что он слышал их.
      И он услышал достаточно для того, чтобы посчитать свою цель достигнутой, - достаточно для того, чтобы вести себя тихо, пока они не ушли; а затем, потрясенный услышанным, поскорее вернуться в круг друзей, которых он некоторое время назад оставил.
      Он ворвался в комнату со словами, которые вызвали удивление - почти испуг!
      - Вы не должны никуда уезжать, мой Господин! - были первые слова, которые сорвались с его губ.
      - Почему? - спросил Кошут в удивлении, которое разделяли все.
      - Мой Бог! - ответил австриец. - Я услышал странную историю, после того как я покинул вас.
      - Какую историю?
      - Историю этого восстания в Милане. Найдется ли на земле хоть один человек, чтобы поверить в эту историю, настолько подлую и отвратительную?
      - Объясните, что вы хотите этим сказать, граф!
      Это была реакция всех присутствующих.
      - Терпение, джентльмены! Вы и сами будете поражены, услышав, что я расскажу.
      - Продолжайте!
      - Я обнаружил там шпионов, как и ожидалось. Двое из них были на улице и разговаривали между собой. Я спрятался за воротами; негодяи вскоре подошли вплотную к ним. Они не видели меня, но я их видел и, самое главное, слышал. И, что вы думаете, я услышал? Будь я проклят! Не один из вас не поверит мне!
      - Расскажите нам, посмотрим!
      - Итак, восстание в Милане - обман, приманка, чтобы завлечь благородного Господина и других из нас в австрийские сети. У него, у восстания, нет никакой другой цели - так сказал один из шпионов другому, ссылаясь на того, кто сказал ему об этом.
      - И кто это сказал ему?
      - Тот, кто его нанял, лорд ___.
      Кошут вскочил. Ему было известно, какую грязную компанию вели против него, и эта информация могла показаться странной для других, но только не для него самого.
      - Да! - продолжал Розенвельд. - То, что я вам говорю, не вызывает никакого сомнения. Шпион, который рассказал об этом товарищу, сообщил факты и даты, которые он, должно быть, получил из некоторого конкретного источника, и, поскольку в первую часть этого я уже поверил, кое-что подтвердило мои выводы. Я знаю силу этих Богемских полков. Кроме того, имеются тирольские снайперы - настоящие телохранители тирана. Потому у нас нет никаких шансов, хотя Джузеппе Маззини и думает иначе. Это восстание безусловно западня, и мы не должны попасть в нее. Так вы не поедете, мой Господин?
      Кошут посмотрел на своих друзей вокруг и остановил свой взгляд на Майнарде.
      - Не спрашивайте меня, - сказал в ответ солдат-писатель. - Я все еще готов сопровождать вас.
      - И вы вполне уверены, что все услышанное вами правда? - спросил экс-диктатор, еще раз обращаясь к Розенвельду.
      - Несомненно, ваше Превосходительство. Я слышал это так, как будто говорили непосредственно со мной. Эти слова все еще звенят в моих ушах, которые горят от них!
      - Что скажете, джентльмены? - спросил Кошут, тщательно изучая выражения лиц собравшихся. - Должны ли мы верить в такой позор?
      Прежде чем кто-либо успел дать ответ, раздался звонок на воротах, прервавший их обсуждение.
      Дверь открылась, пропустив человека, который зашел прямо в комнату, где собрались революционеры.
      Все узнали Полковника Ихаза, друга и адъютанта Кошута.
      Не говоря ни слова, он передал лист бумаги в руки экс-диктатора.
      Все присутствующие могли видеть, что это шифрованное телеграфное сообщение.
      Это был один из шифров, к которому у Кошута был ключ.
      Печальным тоном и дрожащим голосом Кошут расшифровал его собравшимся, и его печаль передалась всем:
      Восстание доказало, что это только бунт. За ним стояло предательство. Венгерские полки этим утром было разоружены. Большинство из этих бедняг были расстреляны. Сам Маззини и другие, вероятно, разделят их судьбу, если только не произойдет нечто невероятное, что может их спасти. Мы окружены со всех сторон, и спасения не видно. Свое спасение я вверяю в руки Бога Свободы.
      Турр.
      Потрясенный Кошут медленно опустился на стул. Казалось, что он сейчас свалится на пол!
      - Я также призываю Бога Свободы! - вскричал он, немного придя в себя и снова вскакивая. - Разве он может позволить таким людям, как они, стать жертвами деспотизма? - Маззини и тем более - Турр-рыцарь - самые храбрые, лучшие, прекрасные из моих офицеров!
      Никто, кто хоть раз видел генерала Турра, не стал бы подвергать сомнению те высокие слова, которыми Кошут отозвался о них. И его дела, совершенные после этого, только подтверждали этот хвалебный отзыв.
      Таким образом, сведения, сообщенные Розенвельдом, были подтверждены этой ужасной телеграммой.
      Граф сообщил их вовремя. Если бы он задержался, и Кошут с Капитаном Майнардом были уже на пути к Дувру, предупреждение пришло бы слишком поздно - слишком поздно, чтобы спасти их от попадания уже следующей ночью в гости к Луи Наполеону, в одну из его тюрем!
      ГЛАВА LXXV
      ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ ГОСУДАРСТВЕННОГО ДЕЯТЕЛЯ
      Завернутый в богато вышитый халат, в колпаке с кисточкой, небрежно надетом на голову, - ноги его были в полосатых шелковых чулках и марокканских шлепанцах - благородный патрон Свинтона сидел в своей библиотеке.
      Он был один, разделив свое одиночество с сигарой - одного из лучших сортов, от vuelta-de-abajo.
      Некоторая тень на его лице говорила о том, что он был чем-то огорчен.
      Но это была лишь легкая тень, которая не говорила о серьезной неприятности. Это было не более чем сожаление о том, что Люису Кошуту удалось спастись и не угодить в сеть, которая была специально для него расставлена, согласно собственной идее Его Светлости.
      Его Светлость, вместе с другими уполномоченными короной заговорщиками, ожидал многого от бунта в Милане. Используя изощренные и хитрые приемы, они организовали это восстание-обман, в надежде, что удастся схватить и бросить в тюрьмы великих лидеров национальных движений.
      Но этот проект провалился благодаря излишней перестраховке с их стороны. Это был ребенок, у которого благодаря хорошему уходу слишком быстро выросли зубы, и прежде чем он достиг зрелости, его "родители" вынуждены признать его чужим и отказаться от него.
      Поэтому венгерские полки были слишком быстро разоружены, и тем самым арест видных руководителей революций был поставлен под угрозу.
      Были расстрелы и казни на виселицах - массовое убийство участников восстания. Но жертвами стали отнюдь не крупные фигуры среди революционеров, в то время как настоящие лидеры спаслись.
      "Неуловимый" Маззини сумел удивительным, почти мистическим образом спастись, так же как и рыцарь Турр.
      Благодаря неким электрическим сигналам, против которых бессильны даже короли, Кошут был спасен от тюрьмы.
      Таковы были мысли огорченного патрона Свинтона, размышлявшего над тем, почему его дьявольский план провалился.
      Его антипатия к венгерскому лидеру была двоякой. Он ненавидел его как политического соперника, того, чья доктрина была опасна для королей "помазанников божьих." Но он таил в себе и другую ненависть против Кошута, ненависть, которая имела личную природу. За оскорбительные слова о том, что Его Светлость нанимает шпионов для слежки за ним, Кошута призвали извиниться и отречься от этих слов. Это требование было передано в персональном послании, которое составил человек, слишком влиятельный, чтобы не оставить без внимания такое оскорбление. И это привело к извинению, весьма неохотному.
      Немногие знали об описанном эпизоде из жизни экс-диктатора Венгрии, который, таким образом, оскорбил эту высокопоставленную особу. Но об этом знает и помнит автор романа, а также Его Светлость, который с горечью вспоминал об этом вплоть до своей смерти.
      Этим утром ему было обиднее чем когда-либо, поскольку он потерпел неудачу в своем плане мести, и Кошут был все еще жив.
      Были обычные статьи, выданные газетами, со стандартными обвинениями в адрес прославленного изгнанника.
      Он был представлен как преступник, который не осмелился показаться на арене восстания, но поддержал его из своего безопасного убежища в Англии. Его называли "революционером-убийцей"!
      На какое-то время этот ярлык прилепился к нему, но ненадолго. В очередной раз на его защиту встал Майнард со своим острым пером. Он знал правду, и он не стал молчать.
      И он действительно сказал правду, в ответ на язвительное замечание анонимного клеветника, назвав последнего "убийцей за столом".
      В итоге репутация Кошута не только не пострадала, но и в глазах настоящих джентльменов стала более чистой, чем когда-либо.
      Это было тем самым огорчением, которое подогревало мстительный характер Его Светлости, когда он курил свой "императорский" табак.
      Влияние никотина постепенно успокоило лорда, и тень на его лице исчезла.
      Тем более, что у него был повод компенсировать свою неудачу в другой области - благодаря триумфу, но не на ниве войны или дипломатии, а в области, где правит Купидон. Он вспоминал о многих мимолетных победах, которых он достиг, - утешая себя мыслью, что беспомощность старости компенсируют известность, деньги и власть.
      Но более всего его мысль останавливалась на самой последней и самой свежей интрижке, романе с женой его протеже, Свинтона. Он имел все основания считать это успехом, и, приписывая победу своему личному обаянию - в которое странным образом верил, - он продолжал курить свою сигару в состоянии блаженства и удовлетворенности.
      Это его состояние было грубо нарушено вторжением лакея, бесшумно проскользнувшего в комнату и передавшего в руку Его Светлости визитную карточку, на которой было написано "Свинтон".
      - Где он? - последовал вопрос слуге.
      - В приемной, Ваша Светлость.
      - Вы не должны были впускать его туда, пока вы не убедились, что я расположен принять его.
      - Прошу прощения, Ваша Светлость. Он вошел туда сразу и не спросясь, сказал, что ему нужно срочно переговорить с Вашей Светлостью.
      - Тогда пригласите его сюда!
      Лакей поклонился и вышел.
      - Что нужно этому Свинтону именно теперь? У меня сегодня нет с ним никаких дел, и я мог бы по случаю избавиться от него. Вошел сразу и не спросясь! И желал срочно переговорить непременно со мной! Впрочем, какое мне дело!
      Однако Его Светлость был далек от того, чтобы быть ко всему этому равнодушным. Совсем наоборот, внезапная бледность проступила на его щеках, а губы побелели как у человека, находящегося под влиянием некоего дурного предчувствия.
      - Интересно, подозревает ли этот малый о чем-либо...
      Эта фраза Его Светлости была прервана появлением "малого" собственной персоной.
      ГЛАВА LXXVI
      СКРОМНОЕ ТРЕБОВАНИЕ
      Появление протеже, вошедшего в комнату, отнюдь не принесло успокоения шестидесятилетнему Дон Жуану.
      Наоборот, щеки его еще более побледнели, а его губы стали еще более белыми. Что-то в глазах экс-гвардейца выдавало его как человека, затаившего обиду!
      Более того, чувствовалась его решимость требовать компенсации за оскорбление. При этом Его Светлость не мог ошибаться: все эти чувства были направлены против него самого. Смелое, внушающее страх состояние посетителя, столь отличное от того, каким оно было до настоящего времени, показывало, что какими бы ни были его претензии, он намерен идти до конца.
      - Что с вами, дорогой мой Свинтон? - спросил его испуганный патрон тоном притворного примирения. - Я могу быть вам чем-то полезен сегодня? У вас есть ко мне дело?
      - Да, у меня есть дело, и довольно неприятное.
      В таком ответе Его Светлость не мог не заметить довольно неучтивое опускание его титула.
      - В самом деле! - воскликнул он, стараясь не замечать этого. Неприятное дело? К кому?
      - Лично к вам, мой лорд.
      - Ах! Вы меня удивляете - я не понимаю вас, мистер Свинтон.
      - Ваша Светлость поймет, когда я упомяну один случай, который произошел в прошлую пятницу днем. Это было на улице в южной части Лейцестер Сквайр.
      Этого было вполне достаточно для Его Светлости, и он едва не упал со стула.
      Но даже если бы он и остался сидеть в неподвижности, весь вид его при произнесении названия места говорил о том, что ему очень хорошо известно об этом "одном случае"!
      - Сэр - мистер Свинтон! Я не понимаю вас!
      - Вы отлично меня понимаете! - ответил Свинтон, снова неучтиво опуская титул патрона. - Вы должны знать об этом, - продолжал он, - так как вы были на той самой улице именно в указанное время.
      - Я там не был.
      - Бесполезно отрицать это. Я был там, и я лично видел вас. И хотя Ваша Светлость скрывала свое лицо, нет никакой проблемы - ни для меня, ни для джентльмена, который оказался рядом со мной и который знает Вашу Светлость также как и меня, - поклясться, что он видел именно вас.
      Хотя в этих словах и было уважительное упоминание титула, но с большой долей сарказма.
      - И вы утверждаете, что я был на этой улице, в это время? - спросил обвиняемый с притворным вызовом.
      - Да, но дело не только в этом. Ваша Светлость может свободно находиться на любой улице, как и любой другой человек. Чуть более свободный, чем вы, как я думаю. Но когда Ваша Светлость, как было замечено, выходит из некоторого дома, имеющего определенную репутацию, в сопровождении леди, которую я имею честь достаточно хорошо знать, - то у меня уже есть серьезное основание поклясться. Так же как и у моего друга, который был рядом со мной.
      - Разве я не могу помочь леди после того, как вышел из здания? Это просто случайное совпадение.
      - Но совсем не случаен ее вход вместе с вами - тем более, что Ваша Светлость оказал ей любезность и помог выйти из кэба, после того, как вы проехали с ней вместе по улице! Так что, мой лорд, нет смысла отрицать все это. Отговорки вам не помогут. Я был свидетелем собственного позора, вместе с некоторыми другими свидетелями. Я требую компенсации.
      Если бы все троны Европы развалились перед его глазами, то этот прожженный конспиратор для коронованных особ не был бы так неприятно ошеломлен. Как и его прославленный прототип, он полагал, что после него хоть потоп, но потоп угрожал теперь именно ему - серьезное, убийственное наводнение, которое могло поглотить не только большую часть его состояния, но большую часть его славы!
      Он был испуган тем более потому, что перед этим двое уже пострадали от подобного удара.
      Он знал, что виновен и что это может быть доказано!
      Он понимал, насколько жалкой будет попытка оправдаться. И теперь у него не было другого выбора, кроме как подчиниться требованиям Свинтона; он надеялся, что эти требования не будут слишком тяжелы, и их можно будет выполнить без особых проблем.
      Возникшая пауза в беседе успокоила его. Это напоминало картину, когда стервятник, насытившись печенью, утолил свой голод и успокоился, - и когда Свинтон заговорил снова, тон его разговора предвещал компромисс.
      - Мой лорд, - сказал он, - я чувствую себя опозоренным. Но я бедный человек, и я не могу позволить себе обратиться в суд против Вашей Светлости.
      - Зачем вам обращаться в суд? - спросил лорд, поспешно ухватившись за соломинку, брошенную ему. - Я уверяю вас, что все это - ошибка. Вы были введены в заблуждение. У меня были причины иметь частную беседу с леди, которую вы подозреваете; и я в тот момент не подумал, что моя встреча с ней может быть истолкована превратно.
      Это была жалкая отговорка, и Свинтон выслушал ее с насмешкой. Его Светлость и не рассчитывал на иную реакцию. Он сказал это только для того, чтобы дать своему опозоренному протеже шанс на то, чтобы как-то замять это дело.
      - Вы такой человек, - продолжал он, - которому я совсем не желал бы доставлять неприятности. Я готов сделать что-либо, чтобы избежать этого, я готов исполнить любую вашу просьбу, только скажите. Вы хотели попросить меня о чем-то, что я смогу для вас сделать?
      - Да, у меня есть просьба, мой лорд.
      - Что бы вы хотели, чтоб я для вас сделал?
      - Титул. Ваша Светлость может даровать мне его?
      На сей раз лорд вскочил со стула и стоял, смотря на него широко раскрытыми глазами и с выражением лица ошеломленного таким требованием человека.
      - Вы сошли с ума, мистер Свинтон!
      - Я не сошел с ума, мой лорд! Я имею в виду именно то, о чем я говорю.
      - Да, но поймите, сэр, что если обеспечить вам титул, это создаст такой скандал, который может стоит мне репутации. Даже не думайте об этом. Такие почести можно заслужить только в качестве награды!
      - А также для тех, кто оказывает такие услуги, как я. Именно это, мой лорд, является отличной службой государству. Я полагаю, что вы и сами собирались это сказать. Такие услуги может оказать только человек не очень щепетильный, но для меня это неважно. Если бы заслуги учитывали средства их достижения, мы никогда бы не слышали о таких патентах благородства, как у лорда Б., графа С. и сэра Х. Н., и еще около шестидесяти прочих лиц я мог бы назвать. На каком основании, мой лорд, при полном отсутствии заслуг этих джентльменов, им были даны такие же права, как и Бурке? А если взять этого самого Бурке, ставшего "сэром Бернардом" только для того, чтобы увековечить свою геральдику? Прелестное, прелестное служение государству, что и говорить! Я уверен, что у меня есть не меньше прав на титул, чем у него.
      - Я не отрицаю этого, мистер Свинтон. Но вы же знаете, что это вопрос не права, а целесообразности.
      - Пусть будет так, мой лорд. У меня именно такой случай.
      - Я говорю вам, что я не осмеливаюсь сделать это.
      - А я говорю вам, что осмелитесь! Ваша Светлость может сделать почти все. Британская общественность полагает, что у вас есть и власть, и право, и вы можете принимать законы страны. Вы научили их думать так, и им неведомо что-то иное. Кроме того, в данный момент вы очень популярны. Они думают, что вы - совершенство!
      - И все-таки, несмотря на это, - ответил Его Светлость, не замечая насмешки, - я не осмелюсь сделать то, о чем вы просите. Как! Дать вам титул! Я с таким же успехом мог бы говорить о смещении королевы и назначении вас королем в ее королевстве.
      - Ха-ха! Я не рассчитываю на такую высокую честь. Мне этого не надо, Ваша Светлость. Короны, говорят, делают головы уязвимыми. Я - человек весьма умеренных устремлений. Я вполне удовлетворюсь диадемой.
      - Это безумие, мистер Свинтон!
      - Хорошо, если вы не можете сделать меня лордом, как и вы, вполне реально для меня ожидать титула баронета. Я даже буду вполне удовлетворен титулом простого рыцаря. Конечно, Ваша Светлость сумеет сделать это для меня?
      - Это невозможно! - воскликнул патрон с досадой. - Может, у вас есть какое-то иное желание? Получить должность чиновника?
      - Я не гожусь для этого. И я не хочу служить чиновником. Мне нужно только титул, мой лорд.
      - Значит, вы хотите только титул? - спросил лорд после некоторой паузы, как будто ему внезапно пришла в голову некая идея, способная разрешить проблему. - Так вы говорите, что вам не нужен особый титул? Титул графа вас бы устроил?
      - Как Ваша Светлость могла бы дать мне его? В Англии нет графов!
      - Но они есть во Франции.
      - Я знаю это, и знаю многих из них, большинство из которых имеют достаточно средств, чтобы обеспечить свой титул.
      - Не думайте о средствах. Титул обеспечит их человеку таких талантов, как вы. Вы можете быть одним из них. Французский граф все же граф. Я полагаю, этот титул удовлетворит вас?
      Свинтон, казалось, размышлял.
      - Возможно. И как вы думаете получить этот титул для меня?
      - Я уверен, что это возможно. Тот, кто имеет власть даровать такие почести - мой близкий друг, с которым я лично знаком. Мне не надо говорить вам, что это - правитель Франции.
      - Я знаю это, мой лорд.
      - Хорошо, мистер Свинтон, будем считать, что титул французского графа удовлетворит вас, и вы получите его в течение недели. Или еще раньше, если поедете в Париж сами.
      - Мой лорд, я буду рад поехать туда.
      - Тогда договорились. Приходите ко мне завтра. Мне тем временем подготовят письмо, которое не только представит вас императору Франции, но возведет вас в ранг благородного французского света. Приходите ровно в десять.
      Нечего говорить, что Свинтон был пунктуален и прибыл в назначенное время; и в тот же день, с сердцем, полным радости, совершил поездку из Парк Лайн в Париж.
      Не менее рад был и его патрон - тем, что сумел откупиться такой дешевой ценой, в то время как в ином случае это могло не только дорого стоить, но и повлечь за собой губительный скандал.
      Менее чем через неделю с момента этого разговора Свинтон пересек границу Южного Банка вилл с патентом на графский титул в кармане.
      ГЛАВА LXXVII
      ГРАФ ДЕ ВАЛЬМИ
      Если когда-либо в жизни миссис Гирдвуд и случались сюрпризы, так это было именно тогда, когда мистер Свинтон зашел в отель "Кларендон" и спросил, примет ли она и ее девочки приглашение на прием у лорда _____.
      Прием должен состояться в резиденции лорда в Парк Лайне.
      Вдова владельца магазина дала согласие, не проконсультировавшись с девочками, и ей было передано приглашение на прием, на листе тоновой окрашенной бумаги, с известным гербом.
      Госпожа Гирдвуд отправилась на прием, и девочки вместе с нею; голова и плечи Джулии были украшены алмазами стоимостью в двадцать тысяч долларов.
      Иными словами, она была украшена, как и любая английская леди, которая была представлена в гостиной Его Светлости; и среди них были самые благородные в стране.
      Судя по тому, как их встретили, леди из Америки не имели никакого повода стыдиться за джентльмена, который их сопровождал. Что касается мистера Свинтона, миссис Гирдвуд была весьма неожиданно и приятно удивлена, когда благородный хозяин, подойдя к их группе, обратился к нему со словами "Мой дорогой граф" и попросил познакомить с его спутницами.
      Это было сделано весьма изящно, и теперь впервые в своей жизни миссис Гирдвуд была вполне уверена, что ее окружают представители настоящей аристократии.
      Не могло быть никакого обмана со стороны людей, имевших все звания, известные по "Книге пэров Бурке". И при этом уже не было никакого сомнения, что мистер Свинтон на самом деле имеет титул.
      - Он граф, и это на самом деле так! - пробормотала миссис Гирдвуд. - Он не лорд, но он никогда не говорил, что он был лордом. Но титул графа - это то же самое, или где-то рядом.
      - Кроме того, есть графы с очень большими состояниями - намного большими, чем у некоторых лордов. Разве мы не слышали об этом?
      Вопрос был задан Джулией после того, как все трое были представлены августейшей особе.
      Но тогда у Джулии не было возможности получить ответ на свой вопрос, ибо благородный хозяин, гостями которого они были, снизошел до беседы с нею, и продолжал болтать с ней так долго, что граф, казалось, начал ревновать к нему! Как будто заметив это, Его Светлость ушел, продолжив расточать подобную любезность двадцати другим молодым и красивым леди, украшавшим своим присутствием прием, - они после отъезда семейства Гирдвуд полностью завладели вниманием графа вплоть до завершения вечера.
      Приемы длятся обычно не более чем два-три часа, начинаются в десять и завершаются примерно в двенадцать, с легкими закусками типа "званого чая", подаваемого весьма некстати вместо ужина.
      В продолжении вечера граф де Вальми (таков был титул мистера Свинтона) пригласил леди на небольшой ужин, более существенный, в одном из уютных ресторанов, которые можно найти немного дальше, на Пикадилли. Там к ним присоединился другой граф, который уже находился за столом мистера Свинтона, сопровождаемый графиней, и они все вместе весьма приятно провели час-другой, как это обычно бывает за небольшим ужином.
      И даже спокойная Корнелия наслаждалась, хотя и не благодаря компании двух графов. Она встретила на приеме джентльмена - человека достаточно старого, годящегося ей в отцы, - но той благородной природы, на которую сердце молодой доверчивой девушки с готовностью откликается. Они долго болтали друг с другом. Он сказал ей несколько слов, которые заставили ее позабыть о разнице в годах и вызвали желание беседовать с ним вновь и вновь. Она дала согласие на продолжение встреч с ним, и мысль об этом позволила ей считать себя не обделенной вниманием, даже когда граф де Вальми ограничил свой интерес исключительно ее кузиной, а женатый граф вовсю расточал любезности ее тете!
      Шампанское и мозельвейн* были самого лучшего качества, и миссис Гирдвуд вынуждена была не ограничивать себя в их употреблении, так же как и ее дочь.
      ______________ * Сорт вина.
      Оба графа были приятными компаньонами - но особенно тот, кто так долго проходил как мистер Свинтон, - он более не старался придерживаться своего инкогнито.
      Оно завершилось и в сердце миссис Гирдвуд, которая привязалась к нему как мать к сыну, в то время как Джулия смягчила свое сердце по другой причине, поскольку отданное сердце обещало ей титул "графини".
      - Что может быть лучше, что может быть приятнее? - думала она, повторив эти слова желающей то же самое матери. Элегантная графиня, с красивым графом в качестве мужа - роскошная одежда и алмазы, экипажи и деньги, чтобы еще раз подчеркнуть свой титул!
      Что касается последнего, казалось, и сам граф имел их в избытке, но если нет, то мать дала обещание, что недостатка в деньгах не будет.
      И эту роскошную жизнь она может обеспечить себе сама - не только в Большом Лондоне, но и на Пятой Авеню, в Нью-Йорке!
      А затем она сможет вернуться в Ньюпорт в разгар купального сезона; и как она сумеет досадить этим Дж., и Л., и Б., вызвать их зависть до кончиков пальцев, щеголяя перед ними как "графиня де Вальми"!
      Ну и что, если она не совсем влюблена в графа? Она была не первой и не последней, кто стремился заглушить тоску своего сердца и напрягал его нежные струны, стремясь подчинить браку по расчету!
      В таком настроении и нашел ее Свинтон, когда под своим истинным и реальным именем снова сделал свое предложение.
      И она ответила на него, согласившись стать Графиней де Вальми.
      ГЛАВА LXXVIII
      РАЗМЫШЛЕНИЯ, ГЛЯДЯ НА КАНАЛ
      Триумф Свинтона, казалось, был полным.