- Ах, в самом деле, скажите мне, скажите мне непременно! - настоял он, обращаясь к миссис Гирдвуд. - Вы меня весьма заинтриговали. Так приятно узнать, что эти молодые леди думали обо мне - это для меня большое счастье!
      - Тогда я скажу вам, мистер Свинтон, если только вы обещаете не обижаться на нас!
      - Обижаться на вас! Это исключено!
      - Хорошо, тогда, - продолжала вдова, не думая больше о разрешении, которое она собиралась испросить у "своих девочек", - мы думали, что случилось ужасное несчастье. Извините меня за то, что я называю это ужасным. Это только потому, что мы считаем вас истинным другом нашей семьи.
      - И что же вы думали, случилось?
      - Мы думали, что вы женились!
      - Женился! На ком?
      - О, сэр! Вам ли спрашивать? Конечно, на благородной и прелестной мисс Коэртии!
      Свинтон улыбнулся. Это была улыбка, больше напоминавшая усмешку. Ужасное несчастье действительно приключилось с ним, но это было ерундой по сравнению с тем, если бы он действительно женился на благородной Геральдине Коэртии, которую иначе называли "Кейт-торговка"!
      - Ах, леди! - ответил он в духе самокритики. - Вы делаете мне слишком много чести. Я далек от того, чтобы быть в фаворитах у названной вами леди. Мы не такие уж большие друзья, уверяю я вас.
      Это заверение удовлетворило миссис Гирдвуд и немного Джулию. Корнелию, казалось, это не беспокоило совсем.
      - На самом деле, - продолжал Свинтон, стараясь воспользоваться преимуществом, неожиданно полученным благодаря намеку на благородную Геральдину, - я только что прибыл сюда после разговора с нею. Она хотела, чтобы я взял ее с собой на прогулку в кабриолете. Я отказал ей.
      - Отказал ей! - удивленно воскликнула миссис Гирдвуд. - О! Мистер Свинтон! Отказать такой красивой леди! Которая к тому же само совершенство! Как вы могли?
      - Да, мадам, как я уже сказал вам, мисс Коэртия и я - не брат и сестра. Кроме того, я возил её только вчера, и это служит мне оправданием. Сегодня я заказал свою лошадь - лучшую свою лошадь - только для одной определенной цели. Я надеюсь, я не буду разочарован?
      - Для какой цели? - спросила миссис Гирдвуд, отреагировав на вопрос гостя. - Извините меня, сэр, за этот вопрос.
      - Я надеюсь, мадам, мы извините меня за то, что я скажу. В разговоре, который был несколько дней назад, ваша дочь выразила желание совершить большую прогулку на одном из наших английских кабриолетов. Я надеюсь, я не буду разочарован?
      - Да, это правда, мама, - согласилась Джулия. - Я желала этого. Мне было бы любопытно прокатиться позади одного из этих быстроногих коней, которыми управляет с высокого облучка грум.
      - Если вы потрудитесь кинуть взгляд из окна, я думаю, вы увидите там именно то, что может удовлетворить ваше любопытство.
      Джулия скользнула к окну, её мать подошла туда вместе с ней. Только мисс Инскайп не сдвинулась со своего места.
      Роскошный выезд Свинтона располагался внизу на углу: кабриолет с красиво отделанной дверью, роскошная лошадь между оглоблями била копытом по мостовой, высекая искры, нетерпеливо вздымая свой яркий загривок, с сидящим на облучке миниатюрным грумом в ливрее и высоких сапогах с отворотом из оленьей кожи.
      - Какой симпатичный экипаж! - воскликнула Джулия. - Я уверена, что в нем будет очень приятно прокатиться!
      - Мисс Гирдвуд, если вы окажете мне честь...
      Джулия повернулась к матери и взглядом спросила: "Мне можно?"
      "Да, я разрешаю," - сказал ответный взгляд миссис Гирдвуд.
      Да и как она могла запретить? Разве мистер Свинтон не отказал благородной Геральдине и предпочел ее дочь? Прогулка была бы ей только на пользу. Это не могло причинить ей вреда, в компании лорда. И она предоставила дочери полную свободу.
      Миссис Гирдвуд дала своё согласие, и Джулия поспешила одеться для прогулки.
      На улице было морозно, и она вернулась из своей комнаты одетой в дорогие меха.
      Это была накидка из меха морской выдры, кокетливо отделанная и весьма подходящая к темному цвету ее волос. Она превосходно выглядела в этом наряде.
      Свинтон подумал об этом, когда с сердцем, полным надежды, но с дрожащими руками проводил её в кабриолет!
      Они поехали вокруг Парка, через Кенсингтон Гарденс, и затем назад в "Кларендон".
      Но прежде чем вернуться, мистер Свинтон заехал в Парк Лайн и остановился у двери, где находилась резиденция известного лорда.
      - Не сочтите это за слишком большую невоспитанность с моей стороны, сказал он, - но у меня назначена встреча с Его Светлостью; я надеюсь, что вы любезно извините меня за это?
      - Конечно, о чем речь! - сказала Джулия, восхищенная изысканностью манер своего кавалера, который показал себя таким искусным извозчиком.
      - Только один момент - я не позволю задержать себя Его Светлость больше, чем лишь на одно мгновение.
      И Свинтон спрыгнул с подножки экипажа, передав вожжи груму, который уже находился рядом с головой лошади.
      Свинтон был верен своему обещанию. Спустя достаточно короткое время он вернулся - настолько короткое, что Его Светлость навряд ли мог за это время принять его и поговорить с ним.
      По правде говоря, Свинтон и не встречался с Его Светлостью, их встреча даже не была назначена. Это была фиктивная встреча, и за это время он только успел перекинуться одним-двумя словами со стюардом в приемной.
      Но он, конечно, не сказал об этом своей прекрасной попутчице в кабриолете; она была доставлена на Бонд стрит и с триумфом вернулась в "Кларендон", под восхищенными взглядами её матери из окна.
      Эта леди мечтала прокатиться в кабриолете, и вот её мечта таким чудесным образом исполнилась. И потому её симпатия к мистеру Свинтону еще более возросла. Конечно, он был тем, кого она искала!
      И Джулия стала всерьёз задумываться об этом.
      ГЛАВА LXXI
      УКРОМНЫЙ ОТЕЛЬ
      Свинтон полагал, что достиг большого успеха, организовав эту поездку в кабриолете, и решил не терять времени даром, чтобы развить этот успех.
      Теперь он чувствовал под ногами твердую почву - и этого ему казалось достаточным, чтобы возобновить свое предложение, отложенное когда-то на столь долгое время.
      Не прошло и трех дней после этой поездки, как он снова зашел в "Кларендон" и повторил свое предложение.
      Воспользовавшись моментом, когда Джулия была одна, Свинтон сделал предложение непосредственно молодой леди.
      Однако ответ он получил весьма уклончивый и совершенно неопределенный. Ему не ответили ни "да" и ни "нет". Его просто направили за ответом к матери.
      Такая уклончивость смутила его. Это казалось весьма странным. Но все же, хотя он был несколько разочарован, препятствие не казалось ему непреодолимым: как он мог ожидать отказа со стороны миссис, которую он так тщательно обхаживал?
      Уверенный в том, что получит согласие, он ожидал такового от Гирдвуд-матери; и он во всем своем красноречии повторил ей предложение.
      Если ответ дочери был уклончивым, то ответ матери был вполне определенным, и такой ответ поставил в известной степени мистера Свинтона перед дилеммой.
      - Сэр! - сказала она. - Мы благодарны вам за честь, которую вы оказываете нам - мне и моей дочери. Но Ваша Светлость простит меня за то, что я хотела бы вам сказать: делая подобное предложение, вы, кажется, забываете кое о чем.
      - О чем же, мадам, позвольте спросить?
      - Ваша Светлость не открыл до сих пор ни вашего настоящего имени, ни вашего истинного титула. Пока вы не сделали этого, Ваша Светлость и сам понимает, насколько абсурдно было бы моей дочери или мне дать определенный ответ для вас. Мы не можем дать такой ответ!
      Эти слова были сказаны миссис Гирдвуд без резкости и иронии. Напротив, она постаралась произнести их в самом примирительном тоне из опасения невольно обидеть Его Светлость и тем более не дать ему от ворот поворот.
      Она была весьма заинтересована сохранить его как жениха - конечно, предполагая, что он настоящий лорд. Если бы она знала, что это не так, её ответ прозвучал бы совсем в ином духе, и её знакомство со Свинтоном закончилось бы без лишних церемоний, так же как и началось.
      Поскольку псевдолорду показалось, что их знакомство уже на грани такого завершения, мистер Свинтон, запинаясь, пытался возразить.
      Но он ни на йоту не продвинулся, когда повторил свое старое оправдание, все еще умоляя не раскрывать это необъяснимое инкогнито!
      По правде говоря, Свинтона застали врасплох, и он не знал толком, что сказать.
      Но зато мать-американка знала, что сказать, и без обиняков разъяснила ему, что пока его настоящие имя и титул не раскрыты, она вынуждена отклонить его предложение, хотя почла бы за честь считать его своим зятем!
      Когда он услышал это, он понял, что категорического отказа с разрывом отношений не произошло.
      Её тон не давал ему повода для отчаяния. Напротив, он ясно указывал, что ответ будет благоприятным, если только будут выполнены требуемые условия.
      Но если так, то этого уже вполне достаточно, чтобы отчаяться. Как он сможет убедить её, что у него есть титул?
      - Приобрести его! - сказал он сам себе после этой безрезультатной встречи, расставшись с ними и удалясь прочь от отеля "Кларендон". Приобрести его! - повторил он себе. - И, клянусь Небесами! Я буду обладать титулом, и это так же верно, как то, что моя фамилия Свинтон!
      Далее он размышлял:
      - Да! Это идея. У меня есть старик лорд, он может все! Нужно только постараться дать ему то, что он хочет. И тогда он сделает для меня все, что я попрошу, - даже титул!
      - Я знаю, что он не сможет сделать меня лордом, но он может дать мне рыцарский титул или титул баронета. Этого будет вполне достаточно для нее, и с приставкой "сэр" к моему титулу она не откажет мне. И с этим титулом я получу Джулию Гирдвуд и её двести тысяч фунтов!
      - Клянусь Небесами! Меня больше волнует получить её, чем её деньги! Эта девушка завоевала мое сердце! Я сойду с ума, если не смогу получить её!
      Рассуждая так неистово, он продолжал идти, пересекая улицы: вниз по Бонд стрит, через Пикадилли, и далее в район Лейцестер Сквайр.
      Словно дьявол объявился и взялся помочь ему в его зловещих делах, - и вот произошла сцена в полной гармонии с его планами. Это произошло совершенно случайно - хотя кто может утверждать, что это так? Может быть, нет ничего случайного, и все было заранее срежиссировано злыми силами?
      Он остановился, опираясь на фонарный столб в центре Пикадилли Циркус, когда появился кэб, подвозивший двух пассажиров - леди и джентльмена.
      Лиц обоих пассажиров не было видно в окно: лицо леди было прикрыто плотной вуалью, а джентльмен прикрывался газетой "Таймс", которую он держал в руках, словно очень интересовался чтением статьи про некоторого знаменитого политического лидера.
      Но, несмотря на это, Свинтон узнал пассажиров кэба - узнал их обоих. Леди была его собственной женой, а джентльмен был его титулованным патроном из Парк Лайн!
      Кэб проехал, и Свинтон не предпринял никакой попытки остановить его. Муж лишь последовал за кэбом, молча и в быстром темпе.
      Кэб свернул на Хаймаркет и остановился перед дверью одного из тех укромных отелей, которые известны только посетителям, путешествующим, не обременяя себя багажом.
      Джентльмен вышел из кэба, а за ним и леди; оба проскользнули в дверь, гостеприимно открытую перед ними.
      Кэбмен, получивший плату за проезд заранее, без промедления уехал.
      - Довольно! - пробормотал Свинтон с дьявольской усмешкой на лице. Этого вполне достаточно. Теперь надо найти свидетеля, который замолвит за меня слово в суде... Ха-ха-ха! До суда-то дело никогда и не дойдет!
      Как он и задумал, он поспешил обеспечить себя свидетелем. Он как раз находился в районе, где это несложно было сделать. Он знал Лейцестер Свайр как свои пять пальцев, каждую его площадь и каждый закоулок, и в этих местах ему было несложно найти "приятеля".
      Менее чем через пятнадцать минут он уже нашел такового; и еще через пятнадцать минут эти двое были замечены на углу ___ стрит, очевидно, обсуждавшими некоторую гастрономическую новость, что поглощало все их внимание!
      Им однако не составило труда обратить внимание на леди и джентльмена, которые вскоре вышли из укромного отеля - сначала леди, а затем, спустя некоторое время после нее, и джентльмен.
      Они никак не показали леди, что наблюдают за ней, поскольку она спокойно шла, не обращая на них внимания.
      Однако джентльмен прошел, стараясь проскользнуть незаметно, и оба обратили свои лица в его сторону.
      Он также скользнул по ним невидящим взглядом, но быстрота, с которой джентльмен поспешил скрыться из их поля зрения, говорила о том, что он узнал по крайней мере одного из них, узнал наверняка и при этом от неожиданности едва устоял на ногах!
      Оскорбленный муж не совершил никакой попытки последовать за ним. Через некоторое время джентльмен почувствовал себя в безопасности, он был уверен, что он - или по крайней мере она - избежали разоблачения, и спокойно шел по Пикадилли, поздравляя себя со счастливой развязкой!
      Радость его была бы гораздо меньшей, если бы он мог слышать слова, которые пробормотал его протеже после того, как расстался со своим "приятелем".
      - Я получу это прямо сейчас, - сказал он. - Рыцарский титул для Ричарда Свинтона, или развод со своей женой, безо всяких проблем! Бог благословил дорогую Фан, чтобы она так удачно подыграла мне! Господь благословил ее!
      И, произнеся эти низкие слова, экс-гвардеец бросился ловить кэб, на котором поспешил домой, в Сент Джонс Вуд.
      ГЛАВА LXXII
      ТРЕБУЕТСЯ ГОСПОДИН!
      Сменив профессию военного на профессию писателя, Майнард не забросил свое новое ремесло после первой книги.
      Книга за книгой выходила из-под его пера, и каждая из них добавляла ему признание, приобретенное уже после первого литературного опыта.
      Некоторые критики, представлявшие молодое направление в прессе, - те немногие мастера слова, кто не признавал традиционных учителей, - смело высказывали свое одобрение: они видели в этих книгах проявление настоящего таланта.
      Но критики старшего поколения, основатели "Общества Взаимного Восхищения" - разочарованные во всем, те, кто в любом возрасте и в любой стране готов критиковать искусство и его авторов, - видели в работах Майнарда только "сентиментальные" романы.
      Их вдохновением была зависть, а подлинным авторитетом - учитель среднего уровня - редактор журнала, которому они поклонялись, и, стремясь удовлетворить амбиции этого деспота прессы, они пренебрежительно относились к молодому автору.
      Было два способа выразить такое пренебрежение. Некоторые из них хранили молчание. Они были более мудрыми, так как молчание критика - самый верный и красноречивый способ осуждения. Они были также мудры и в том, что их слова (точнее, отсутствие слов) не таили в себе никакой опасности противоречия. Прочие говорили, но с насмешкой и презрением. Они нашли выход для своей злобы, используя термины "мелодрама", "синее пламя" и прочие банальные фразы, которые, как современный "сентиментальный" сленг, вполне могут быть применены к любым концепциям классических авторов.
      Сколько лучших работ Байрона, Шекспира и Вальтера Скотта могли бы избежать этой категории "сентиментальный" роман?
      Они не могли отрицать, что работы Майнарда были довольно популярны. Это было достигнуто без помощи критиков. Но это было лишь свидетельством развращенного вкуса читателей определенного возраста!
      А когда начинается возраст без этого развращенного вкуса?
      Его произведениям не суждено прожить долгую жизнь. В этом они были уверены!
      Но они жили и хорошо продавались, увеличивая состояние примерно в пол-дюжину раз - если не автора, то тех, кому он неосмотрительно дарил свои книги.
      И они обещали пребывать на книжных полках и далее, если и не в самом расцвете славы, то, конечно, не для того, чтобы просто пылиться там.
      И, возможно, наступит такой день, когда все эти критики уйдут в небытие, а произведения Майнарда более не будут считаться просто сентиментальными романами.
      Он не думал об этом, когда писал. Но он очень стремился к тому, чтобы его произведения жили долго.
      И при всем при этом писательская работа не была самым приятным для него занятием. После бурных молодых лет, заполненных борьбой и поиском опасных приключений, спокойная обстановка кабинета писателя казалась ему слишком неестественной.
      Любая новая поездка, многообещающее приключение соблазнили бы его оставить стул писателя и заставили бы бросить свою пишущую ручку в огонь.
      Но ничего этого не случилось, и он продолжал писать и думать при этом о Бланш Вернон.
      К своему сожалению, он мог лишь думать о ней, поскольку не осмеливался ей писать. Хотя это и ограничивало его свободу, он не делал такого не столько из опасения нарушить некий запрет, сколько согласно собственному моральному кодексу чести.
      Впрочем, это было бы в любом случае невозможно, поскольку он не знал её адреса. Он слышал, что сэр Джордж Вернон несколько раз отправлялся за границу, и его дочь вместе с ним. Куда именно, он не знал, да и не предпринимал особых усилий выяснить это. Достаточно было того, что - дома или за границей - он был одинаково не допущен в общество того юного создания, образ которого никогда не покидал его в мыслях.
      Были времена, когда ощущение этого было особенно мучительным, и он искал спасения в энергичной работе своей пишущей ручки.
      В такие времена он особенно стремился сменить орудие своей борьбы на более воинственное, но никакой возможности этого, казалось, в ближайшем будущем не предвиделось.
      Однажды ночью он вновь размышлял над этим, думая о некоей опасной авантюре, в которую мог бы ввязаться, - и в этот момент раздался стук в дверь, словно провидение пошло навстречу его пожеланиям.
      - Войдите!
      Это был Розенвельд.
      Граф стал жителем Лондона - он вынужден был томиться в бездействии в этом городе из-за отсутствия благоприятных условий для деятельности в других местах.
      Некоторой остаток его состояния, все еще не растранжиренного, позволял ему жить жизнью фланёра, в то время как его благородный титул позволял ему открывать двери многих знатных людей.
      Но он, как и Майнард, жаждал активной жизни и не мог без отвращения ежедневно смотреть на свой меч, бесславно ржавеющий в ножнах!
      По тому, как вошел Розенвельд, что-то подсказало Майнарду, что пришло время, когда оба они будут избавлены от вынужденного бездействия. Граф был возбужден и взволнован, он дергал себя за усы, как будто хотел оторвать их.
      - Что с тобой, мой дорогой Розенвельд?
      - Разве ты не чувствуешь запах пороха?
      - Нет, не чувствую.
      - Есть признаки того, что его уже подожгли.
      - Где?
      - В Милане. Там вспыхнула революция. Но у меня совершенно нет времени говорить с тобой. Кошут в спешке послал меня за тобой. Он хочет, чтобы ты прибыл немедленно. Итак, ты готов?
      - Ты всегда куда-то спешишь, мой дорогой граф. Но если Кошут говорит, ты знаешь мой ответ. Я готов. Мне лишь потребуется надеть свою шляпу.
      - Надевай шляпу и пойдем со мной!
      От Портман Сквайр до Сент Джонс Вуд идти всего лишь несколько минут, и двое друзей вскоре пересекали изогнутый тротуар Южного Банка.
      Ближе к резиденции Кошута они увидели человека, который стоял с часами в руке у фонарного столба, словно пытался среди ночи узнать, который час.
      Они знали, что он притворяется, но не сказали ничего и, продолжая свой путь, вошли в дом.
      Кошут был дома и, кроме него, там было еще несколько известных венгров.
      - Капитан Майнард! - воскликнул он, выходя из круга друзей и приветствуя вновь прибывшего гостя.
      Затем он отвел Майнарда в сторону и сказал:
      - Взгляните сюда!
      Говоря это, он вложил в руку Майнарда лист бумаги.
      - Телеграмма! - пробормотал тот, увидев не понятный ему текст.
      - Да, - ответил Кошут и начал переводить и разъяснять смысл послания. Революция вспыхнула в Милане. Это весьма необдуманный шаг, и, я боюсь, она закончится поражением - возможно, разгромом и гибелью людей. Маззини пошел на это, совершенно проигнорировав мои соображения и пожелания. Маззини слишком оптимистичен. А также Турр и другие. Они рассчитывают на венгерские полки, размещенные там, а также на воздействие моего имени на них. Джузеппе свободно манипулирует этим, используя мое давнее обращение к ним, написанное в то время, когда я был пленным в Кутайе. Он использует это послание в Милане, изменив лишь дату. Я не стал бы обвинять его в этом, если бы не был уверен, что это чистое безумие. В Милане есть много австрийских войск в гарнизоне - и, прежде всего, богемские полки, - так что я не думаю, что у нас есть шансы на успех.
      - Что вы думаете предпринять, мой Господин?
      - Что касается этого, у меня нет выхода. Игра началась, и я вынужден принять участие в ней во что бы то ни стало. Эта телеграмма - от моего храброго Турра, и он полагает, что есть надежда. Есть у нас шансы или нет, но мне необходимо присоединиться к ним.
      - Так вы едете туда?
      - Как можно скорее - как только смогу туда добраться. Но именно в этом, мой уважаемый друг, и есть проблема. Это и есть причина, по которой я взял на себя смелость послать за вами.
      - Я в полном вашем распоряжении, мой Господин. Что я могу сделать для вас?
      - Спасибо, мой дорогой капитан! Я не буду тратить лишних слов и скажу сразу, что я хочу от вас. Единственный способ для меня добраться до Милана через территорию Франции. Я мог бы добираться в обход по Средиземноморью, но это заняло бы время. Я буду там слишком поздно. Я должен добраться через Францию, и не иначе.
      - И что может помешать вам проехать через Францию?
      - Луи Наполеон.
      - Да, верно, я не должен был задавать этот вопрос.
      - Он был бы рад арестовать меня, и он бы держал меня в тюрьме, поскольку моя свобода считается вредной для коронованных заговорщиков. Наибольшим доверием у него пользуются помощник шерифа и агент сыскной полиции. Нет ни одного полицейского унтер-офицера, у которого не было бы моего портрета в кармане. Единственный способ для меня проехать через Францию, чтобы не попасть в переделку, - проехать тайно. Именно об этом я и хочу попросить вас.
      - Как я могу в этом помочь, мой Господин?
      - Если я стану вашим слугой - вашим камердинером.
      Майнард не мог не улыбнуться этой идее. Человек, который стал лидером целой нации, создавшей армию численностью в двести тысяч мужчин-воинов, которые заставили задрожать троны Европы, - этот человек будет подобострастно дожидаться его, чистить ему пальто, подавать ему шляпу и упаковывать его портмоне!
      - Прежде чем вы дадите ответ, - продолжал экс-диктатор Венгрии, позвольте мне сказать вам начистоту следующее. Если нас арестуют во Франции, вы вынуждены будете разделить мою долю и попасть в тюрьму, а на австрийской территории ваша шея, как собственно и моя, подвергнется риску попасть в петлю. А теперь скажите, сэр, вы согласны?
      Прошло несколько секунд, прежде чем Майнард дал ответ, хотя последние слова Кошута не были поводом для колебаний. Он думал о многих других вещах и среди них, конечно, о Бланш Вернон.
      Возможно, что воспоминания о памятной сцене под деодаром и последствия этой сцены заставили его колебаться дольше обычного - более того, стали причиной малодушия, несколько поколебавшего идеалы революции и свободы.
      Но его убеждения, требовавшие от него новых подвигов во имя свободы, все же вскоре победили, и он просто сказал:
      - Я согласен!
      ГЛАВА LXXIII
      ПОКУПКА ПАСПОРТА
      Спустя двадцать четыре часа Кошут и его соратник - точнее, капитан Майнард и его слуга - были готовы совершить это весьма рискованное путешествие.
      Для этого потребовалось в обязательном порядке приобрести паспорт либо через представителя французского Консульства, либо через британское Министерство иностранных дел, - и было ясно, что таким способом получить паспорт уже на следующий день было невозможно.
      Кошута не устраивала задержка, так же как и его нового "господина" эта проклятая волокита при замене паспортов.
      Правда, у Майнарда возникала крамольная мысль, что, возможно, эта задержка - благо, поскольку она сумеет сохранить им жизнь!
      Тем не менее, Майнард предпочел заказать паспорт через французское Консульство. Он решил сделать это из-за меньших трудностей и надежды на более быстрое получение документа, чем через британское Министерство иностранных дел, чей бюрократизм по отношению к просителям был известен! Часто требуется несколько дней, прежде чем Джон Буль, отъезжающий за рубеж, сможет уговорить министра предоставить ему необходимые бумаги для защиты своего гражданства в чужой стране!
      Ему потребуется сперва получить бумаги от банкира, священнослужителя и некоторых других респектабельных особ в своей стране! Государство, опекающее Джона, не поощряет бродяжничество.
      Чиновник паспортного отдела французского Консульства был более любезен. Мизерный заработок его офиса заставлял с почтением относиться к посетителям, могущим принести дополнительный доход. По этой причине чиновник весьма охотно взялся обслужить клиента.
      Майнард, однако, не получил нужный документ из-за некоей проблемы. Возник вопрос относительно его слуги, который должен был отправиться в путешествие вместе с ним!
      Лакей должен был прийти на прием и лично предоставить свои персональные данные! Чтобы эти сведения были также внесены в паспорт!
      Так сказал французский чиновник холодным официальным тоном, не допускавшим, казалось, никаких возражений и уговоров!
      Майнард знал, что хотя к этому времени благородный венгр уже расстался со своей роскошной бородой, его прекрасное лицо было слишком известно в Лондоне, чтобы избежать узнавания на улицах. Особенно велик риск быть узнанным во французском Консульстве, на Кинг Вильям Стрит, или собственно чиновником паспортного отдела, или бессчетным количеством шпионов, всегда кишащих вокруг него.
      Выражение лица Кошута невозможно скрыть под маской облика камердинера!
      Но Майнард полагал, что сумеет преодолеть эту трудность. Потрепанное пальто и голодный взгляд французского чиновника подсказали ему, как действовать.
      - Это будет крайне неудобно, - сказал Майнард. - Я живу в Уэст-Энде, добрых пять миль отсюда. Мне придется проделать очень длинный путь только для того, чтобы привести сюда моего слугу вместе со мной. Я готов дать несколько соверенов, чтобы разрешить проблему.
      - Я сожалею, - возразил чиновник, - внезапно чудесным образом изменяя свой официальный тон на весьма дружеский к человеку, который готов пожертвовать несколько соверенов. - Это предписание, месье должен учесть. Но... если месье...
      Чиновник сделал паузу, чтобы подчеркнуть это многозначительное "но".
      - Вы оказали бы мне большую услугу, избавив меня от необходимости...
      - Может ли месье дать исчерпывающие данные о своем слуге?
      - От головы до пят.
      - Превосходно! Возможно, этого будет достаточно.
      Без лишних разговоров описание экс-диктатора Венгрии легло на гербовую бумагу.
      Это был его полный портрет, включая его высоту, возраст, оттенок волос, цвет кожи и обязанности, которые ему нужно выполнять.
      Как выходило из описания, служащий с такими данными должен быть похож по меньшей мере на "Джеймса Даукинса".*
      ______________ * Это подлинный факт. У меня до сих пор сохранился этот паспорт (примечание Элизабет Рид).
      - Я вам весьма обязан, месье, - сказал Майнард, получая документ от чиновника и запуская руку в карман, чтобы дать ему несколько блестящих соверенов. И, добавив: "Ваша вежливость спасла меня от очень большой неприятности", он поспешил покинуть офис, оставив француза весьма довольным этим приятным сюрпризом, с выражением лица, которое может быть лишь у истинного сына Галлии.
      * * * * *
      До полудня того же дня господин и слуга уже были готовы отправиться в путь.
      Чемоданы были упакованы, лошади запряжены, билеты на вечерний поезд, через Дувр и Кале, были приобретены.
      Осталось лишь дождаться времени отъезда из Лондона.
      В преддверии отъезда состоялось чрезвычайное тайное заседание - его участники собрались в одной их комнат в доме Кошута в Сент Джонс Вуд.
      В собрании участвовало восемь человек, у всех у них был титул, полученный по наследству или за благородные дела.
      Все были известными людьми, большинство из них - выдающимися. Двое были из Венгрии, голубых кровей, еще один был бароном в этой стране, в то время как трое были генералами, каждый из которых командовал армейским корпусом.
      Седьмой, самый низкий по рангу, был простым капитаном - это был сам Майнард.
      А восьмой - кто был восьмым?
      Этот человек был одет в костюм камердинера и держал в руках шляпу с кокардой, словно готовился покинуть обжитое место.
      Было любопытно наблюдать, как другие сидели или стояли вокруг этого человека-лакея, включая баронов, графов и генералов, все как и он, со шляпами в руках, однако не потому, что они готовились к отъезду. Шляпы были сняты в знак уважения!
      Они разговаривали с ним если и не в подобострастном тоне, но так, как разговаривают с лидером, а его ответы выслушивали с таким вниманием, что говорило о подлинном уважении к этому человеку!
      Если и было когда-либо свидетельство величия человека, то оно заключалось в том, что соратники почитают его как в момент процветания, так и в час беды.
      Именно так было с экс-диктатором Венгрии, ибо излишне говорить о том, что переодетым в камердинера был Кошут.
      И даже в те черные и мрачные часы его изгнания, когда его дело казалось безнадежным, а холодный и равнодушный мир с презрением хмурил брови, его можно было застать не в кругу нуждавшихся в нем подхалимов, а среди людей самых благородных кровей из Венгрии, людей, которые из уважения держали в руках свои шляпы и почитали его именно в тот час, когда судьба их любимой страны, как и их собственная, не зависела от его воли и желания!
      Автор данного повествования стал свидетелем этой сцены и считает это величайшим триумфом разума перед обстоятельствами, победой правды над шарлатанством, триумфом, который когда-либо он видел.