- Да, верно, верно, - ответил председатель суда. - Приведите его, пусть предстанет перед нами. Его иностранное гражданство не защитит его. Сейчас не время, чтобы выглядеть приятной во всех отношениях нацией. Англичанин он или американец, его речи нужно прекратить. Товарищи! - продолжал он, понизив голос и обращаясь к членам "суда". - Этот человек свидетель происшедшего вы понимаете? Он должен быть судим нами, и если обвинения Вирокка будут подтверждены, обвиняемый должен замолчать. Вы понимаете?
      Остальные дали согласие на это зловещее предложение: они прекрасно понимали, что их правосудие не более чем фарс. "Судьи" для таких дел были специально подобраны, и прежде всего - председатель, печально известный полковник Гардотт.
      Внутри своей камеры Майнард мог слышать, что происходит, но что касается содержания разговоров - почти ничего не мог разобрать. Буря на улицах все еще продолжалась - были слышны ружейные залпы и стрельба из орудий. Новые заключенные были приведены на внутренный двор, откуда доносились звуки шагов солдат и бряцание стали их сабель. Посторонный шум доносился отовсюду.
      Тем не менее, одно-два слова, которые были им услышаны через замочную скважину, прозвучали зловеще в его ушах. Он был знаком с головорезом Вирокком и знал, что такого человека следует опасаться.
      Все же Майнард не испытывал страха за свою жизнь - он более опасался какого-либо другого серьезного наказания. Он полагал, что его будут держать в тюрьме, пока бунт не закончится, и тогда рассмотрят его дело, так что у военных не будет другого выхода, кроме как оправдать его. Он только был раздражен произволом и издевательством над собой, а также арестом, который он перенес. Майнард слабо был знаком с характером этого бунта, и совсем не был знаком с его "режиссурой".
      По своему опыту честного вояки он не мог предположить, как далеко могут зайти эти франко-алжирские бандиты, в чьих руках он оказался.
      Он был потрясен убийством - ибо иначе он не мог назвать это злодеяние его товарища-заключенного. Тем не менее последний находился в определенных взаимоотношениях со своими убийцами, и Майнард не мог предположить, что подобное возможно и в отношени его самого. Кроме того, он был иностранец, и его никак не могли судить за политические убеждения. Он находился под защитой флага своей страны.
      Однако защита флага не сработала, потому что в огне революции, среди таких отъявленных палачей никакие флаги не действовали.
      У него было мало времени, чтобы успеть порассуждать об этом. В то время, как он был полон негодования зверской трагедией, только что развернувшейся перед ним, дверь его камеры распахнулась, и он был приведен в "зал суда".
      - Ваше имя? - надменно начал допрос Председатель.
      Майнард ответил, тем самым принимая условия игры.
      - Страна?
      - Я ирландец, британский подданый, если вам будет угодно.
      - Это не имеет значения, месье! Мы все здесь равны, тем более в такое время. Мы не делаем различий для тех, кто сеет мятеж. В чем вы его обвиняете, лейтенант Вирокк?
      С искусством крючкотвора, умеющего плести сети лжи и напраслины, искусством, которое сделало бы честь любой белошвейке, офицер зуавов рассказал свою историю.
      Майнард был поражен таким искусством лжи. Он с презрением отверг все эти обвинения.
      - В чем же меня обвиняют, месье? - сказал он, обращаясь к суду. - Я не подтверждаю ваше право судить меня, тем более трибуналом на этом барабане. Я призываю вас приостановить это слушание. Я буду обращаться в Посольство моей страны!
      - У нас нет времени для обращения в Посольство, месье. Вы можете подтверждать или не подтверждать наше право судить - это как вам будет угодно. Мы здесь судьи, и мы намереваемся довести этот суд до конца. Вне зависимости от вашего благородного разрешения.
      Этот головорез даже пытался острить.
      - Джентльмены, - продолжил он, обращаясь к другим членам "суда". - Вы выслушали обвинение и защиту. Вы должны решить, на самом деле виновен обвиняемый или нет.
      Голосование началось с худого, словно больного цингой, младшего лейтенанта, исполнявшего роль секретаря суда. Это существо, словно заранее знало результат, произнесло:
      - Виновен!
      Зловещее это слово, без всякой тени инакомыслия, прокрутилось вокруг барабана и вскоре было заключено еще более зловещей фразой, произнесенной Председателем:
      - Приговаривается к смертной казни!
      Майнард вздрогнул, как будто в него выстрелили. И вновь он сказал себе:
      - Может, все это мне снится?
      Но нет, кровоточащий труп его недавнего товарища-заключенного, лежащий в углу двора, был более чем реален. Также достаточно серьезны были хмурые лица его судей, со взводом палачей, одетых в форму, стоящих в стороне и приготовившихся привести в исполнение смертельный приговор!
      Всё вокруг говорило о том, что это не было ни сном, ни злой шуткой, это было пугающей ужасной действительностью!
      Не удивительно, что Майнарда охватил ужас. Не удивительно, что в час смертельной опасности он не мог не вспомнить эти слова, проникшие ему в самое сердце: "Я приду к вам на помощь! Я приду!" Не удивительно, что его взгляд с тревогой и надеждой был обращен к входной двери.
      Но та, которая говорила об этом, пока не приходила. Даже если б она пришла, что бы она смогла сделать? Юная девочка, невинный ребенок, чем бы помогло ее заступничество перед этими беспощадными людьми, чьи помыслы были сейчас его убить?
      Она даже не могла знать, где они его держали. На переполненной людьми, неистовой улице, или, спускаясь из дому, она, возможно, потеряла его из виду, и помощь от ее придет слишком поздно!
      У него уже не осталось никаких надежд на ее появление. Никогда больше он не увидит ее в этом мире!
      Мысль эта вызвала агонию. Она заставила его наброситься словно тигр на судью и обвинителя и дать волю гневу, бушевавшему в его груди.
      Его речи вызвали лишь насмешки у беспощадных судей.
      Вскоре они вообще перестали обращать на него внимание. Свежие заключенные поступили в эту тюрьму - возможно, новые жертвы суда на барабане!
      Суду более были неинтересны его апелляции.
      Суд завершил свою "работу" и передал его Вирокку со взводом палачей, одетых в форму.
      Двое из них отвели и поставили Майнарда у стены, рядом с трупом Красного Республиканца.
      Он был связан и не мог оказать сопротивления. Никто не смог бы ему помочь.
      Солдаты стояли, ожидая команду "Пли!"
      И через мгновение команда эта поступила бы, ибо она командовал здесь лейтенант зуавов.
      Но судьба распорядилась иначе. Прежде чем лейтенант успел дать команду, наружная дверь открылась, пропустив человека, чье появление немедленно приостановило процесс.
      Бросившись наискосок через внутренний двор, он оказался между солдатами и их жертвой, одновременно достав из-под пальто и развернув флаг, которым поспешил прикрыть осужденного.
      Даже пьяные зуавы не осмелились открыть огонь по этому флагу. Ибо это был Королевский Стандарт Англии!
      Но у заключенного была двойная защита. Почти в тот же самый момент другой человек торопливо пересек внутренний двор и развернул еще один флаг перед глазами разочарованных палачей!
      Флаг этот требовал к себе не меньшего уважения, ибо это был звездно-полосатый флаг - символ единственной Республики на земле.
      Майнард служил под обоими флагами, и на мгновенье он почувствовал, что его симпатии к ним разделились.
      Он не знал, кто пришел на помощь последним, но когда он увидел, кто пришел первым - а это был сэр Джордж Вернон, - его сердце наполнилось еще большей радостью, чем просто от мысли, что он был вырван из лап смерти!
      ГЛАВА XXXIX
      СНОВА В ВЕСТБУРНЕ
      И вновь оправимся в британскую столицу, где найдем мистера Свинтона в своей квартире.
      Это были те же самые меблированные комнаты, с тем же самым стулом из тростника, которым он ударил свою невезучую жену.
      Она также была там, но она не сидела на стуле.
      Расположившись на простом диване из конского волоса, обложившись диванными подушками и валиками, она читала один из романов де Кока в переводе. Фан не владела французским, несмотря на то, что она получила воспитание, достойное благородной девушки, и преуспела во многих искусствах, в которых именно Франция играет ведущую роль.
      Время было, когда завтрак уже закончился, хотя чашки и блюдца все еще не были убраны со стола.
      Обычный металлический заварной чайник, горбушка, отрезанная от половины четырехфунтового хлеба, голова и хвост селедки, разложенные на синей узорчатой тарелке, - всё это говорило о том, что пища была далеко не эпикурейской*.
      ______________ * Эпикур (341-270 до н.э.) - древнегреческий философ, наиболее выдающийся мыслитель эллинистического периода развития философии. Он проповедовал чувственную теорию, по которой счастье - это удовольствие. Само собой разумеется, знал толк в еде, был гурманом.
      Свинтон курил трубку из корня колючего кустарника, набитую табаком под названием "птичий глаз". Финансовое положение не позволяло ему баловаться сигарой.
      Никогда еще в жизни он не падал столь низко. Он потратил последний шиллинг на преследование миссис Гирдвуд - чтобы побывать в их компании в Париже, из которого они, включая его самого, только что вернулись в Лондон.
      Его предприятие пока еще окончательно не провалилось, но было далеко от успеха как никогда. Вдова владельца магазина, несмотря на все ее стремление к названному союзу, была родом из страны, люди которой согласно пословице, "проницательные". Она была во всех отношениях благоразумна, в чем мистер Свинтон имел возможность убедиться в беседе, состоявшейся накануне их отъезда из Парижа.
      Это не было решающим разговором касательно предложения стать ее зятем. Это была лишь предварительная беседа перед главным разговором, в котором он собирался сделать официальное предложение непосредственно молодой леди.
      Но предложение не было сделано, ибо у миссис Гирдвуд нашлись причины для его отсрочки.
      Они выглядели достаточно несущественными, очевидно, чтобы оставить у него некоторую надежду.
      Истинная же причина была ему неизвестна, и она заключалась в том, что у американской матери возникли сомнения в его благородном происхождении. Вполне возможно, что он мог и не быть лордом. И это несмотря на великолепную игру, на которую был способен бывший гвардеец, много видевший в своей жизни лордов и многому у них научившийся.
      Она была очень хорошо к нему расположена - он употребил достаточно лести, чтобы заслужить это; кроме того, он использовал каждый удобный случай, чтобы и дочь расположить к себе, так же как и мать. Но миссис Гирдвуд решила, что прежде чем будут предприняты дальнейшие шаги, следует разузнать кое-что об его происхождении. Было нечто странное в том, что он все еще продолжал путешествовать инкогнито. Причины, которыми он объяснял это, ее не удовлетворили. Потому она решила полностью удостовериться в том, что он говорит правду. Англия была подходящим местом, чтобы навести справки; туда переехала она и ее девочки, остановившись, как и прежде, в аристократическом Кларендоне.
      Вернулся в Англию и Свинтон, позволив себе задержаться во Франции еще лишь на день после отъезда компании.
      Если бы он остался в Париже еще дольше, он бы оказался в долгах. У него хватило наличных лишь для того, чтобы расплатиться со скромной гостиницей, где он остановился, оплатить Булонский пароход и "омнибус" от Лондонского моста до его дома в далеком Вестбурне, где он нашел свою Фан не на шиллинг богаче, чем он сам. Вот почему эта селедка на завтрак на следующий день после его возвращения.
      Его невеселое настроение вполне соответствовало его пустому кошельку. И хотя миссис Гирдвуд не раскрыла истинную причину отсрочки предложения вступить в брак с ее дочерью, он мог догадываться о ней. И он догадывался об этом с большой долей уверенности: вдова прибыла в Англию, чтобы навести справки о нем.
      Чем это могло кончиться? Разоблачением! Да и как могло быть иначе? Его имя было известно в некоторых кругах Лондона. Так же как и его репутация. Если бы ей удалось расспросить тех, кто его знает, надежды на брак были бы разбиты сразу и навсегда.
      Он хорошо знал ее проницательность, и понимал, что она никогда не согласится взять его в зятья без того, чтобы получить некоторый титул единственно приемлемый для нее и ее дочери.
      Таким образом, если его игра еще не закончилась полным фиаско, то карты, которые он имел на руках, были очень слабыми. Более чем когда-либо такие карты требовали профессиональной игры.
      Каков должен быть его следующий ход?
      Вот о чем напряженно размышлял Свинтон, пока курил трубку.
      - Кто-нибудь спрашивал меня в мое отсутствие? - спросил он у жены, даже не поворачивая голову в ее сторону.
      Но если бы он при этом удостоил ее взглядом, он мог бы заметить некоторое замешательство, вызванное этим вопросом.
      - О! Нет - да, - я думаю. У меня был один гость.
      - Кто это?
      - Сэр Роберт Котрелл. Ты помнишь нашу встречу в Брайтоне?
      - Конечно, помню. Вряд ли можно забыть имя этого франта. Что он хотел?
      - Он хотел тебя видеть.
      - На самом деле, хотел меня видеть! Как он разыскал нас?
      - О! Как разыскал? Я встретила его однажды, когда проходила через Кенсингтон Гарденс, что рядом с Лонг Уолк. Он спросил меня, где мы остановились. Я сначала не хотела ему говорить. Но он сказал, что очень хотел бы тебя видеть, так что я дала ему наш адрес.
      - Меня же не было дома!
      - Я сказала ему, но добавила, что ожидаю тебя со дня на день. Он приходил узнать, не вернулся ли ты.
      - Он приходил узнать? Какая забота о моем возвращении! Так ты встретила его на Лонг Уолк? Я думаю, ты появлялась на Роу каждый день?
      - Нет, это не так, Ричард. Я была там только один или два раза. Разве ты можешь меня упрекать в этом? Я хотела бы знать, кто смог бы безвылазно оставаться здесь, в этих жалких комнатах, с этой сварливой хозяйкой, постоянно снующей туда-сюда, чтобы подглядеть, что у нас в чемоданах. Небесам известно, что это не самое худшее из возможного, но совершенно отвратительное жилье!
      Оглядев свою небогато обставленную комнату, бросив еще один взгляд на голову и хвост селедки и другие остатки их скудной трапезы, Свинтон не мог не согласиться с нехитрой истиной слов жены.
      И сказаны были эти слова совсем другим, примирительным тоном, резко отличающимся от тона властного противостояния, к которому он привык за двенадцать месяцев брака. Тон этот прекратился в тот день, когда ножка стула, придя в соприкосновение с головой его возлюбленной, оставила небольшой шрам на левом виске - подобно пятну на мраморной статуе. С того момента его суженая совершенно изменилась - по крайней мере, внешне. При их многочисленных ссорах и препирательствах за все время, предшествующее этому, дело, однако, не доходило до насилия. И когда он впервые ударил ее, это имело эффект. Трус, каким она его знала, как оказалось, не стал терпеть ее издевательств. И с тех пор она стала его бояться. Испуг, охвативший ее, когда она отвечала на его вопрос, таким образом, вполне понятен.
      Было время, когда Франциска Вилдер безо всяких эмоций отвечала на такие вопросы, не трепеща и не запинаясь.
      Но вот она опять вздрогнула, и вновь на нее нашло замешательство, поскольку послышались шаги снаружи и раздался стук в дверь.
      Постучали два раза; это не было похоже на почтальона, но ритмичное "тук-тук-тук" говорило о том, что стучал джентльмен или леди - скорее всего, женщина, судя по мягкому звуку.
      - Кто это может быть? - спросил Свинтон, взял трубку в зубы. - Никто из наших знакомых, я полагаю.
      В Лондоне мистер Свинтон не горел желанием принимать нежданных посетителей. У него было слишком много "акул" за границей, которые могли сейчас использовать дверное кольцо или дверной молоточек для стука.
      - Из наших знакомых никто быть не может, - сказала его жена напускным доверительным тоном. - Наверное, нет, если только никто из твоих старых друзей не видел, что ты вернулся домой. Ты встречал кого-нибудь по дороге?
      - Нет, меня никто не видел, - грубо ответил муж.
      - Наверное, это к тем, кто живет наверху. Я полагаю, это к ним, или еще к кому-нибудь, живущему в этом доме.
      Этому предположению, однако, противоречил диалог, который послышался в гостиной.
      - Миссис Свинтон дома?
      Вопрос был задан человеком, который, скорее всего, только что пришел.
      - Да, сэр, - ответила ирландская уборщица, которая открыла ему дверь.
      - Передайте мою визитную карточку и спросите леди, могу ли я ее видеть.
      - Ей-богу, это Котрелл! - пробормотал бывший гвардеец, узнавая голос.
      "Сэр Роберт Котрелл" - было написано на карточке, переданной ему горничной.
      - Передайте ему, пусть войдет! - сказал он служанке, не удосужившись спросить согласия у Фан, которая, удивленная неожиданным визитом, вскочила на ноги и скользнула в спальню.
      Было что-то странное в подобной манере ретировки жены, которую муж мог бы неправильно расценить. Но он не обратил на это внимания, ибо мысли его теперь были заняты новой полезной идеей, внезапно посетившей его.
      Независимо от того, насколько ему был симпатичен сэр Роберт Котрелл, и даже не имея представления о цели его визита, Свинтон тем не менее был склонен принять посетителя. Запах селедки был все еще в ноздрях мнимого лорда; и он предпочитал духи, которые распространяет батистовый носовой платок галантного баронета - поскольку он знал, что сэр Роберт на самом деле таким был.
      При этом прежнее Брайтонское знакомство никак не повлияло на распоряжение служанке пригласить баронета.
      И гость вошел в дом.
      ГЛАВА XL
      ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНЫЙ БАРОНЕТ
      Баронет несколько растерялся; когда открылась дверь из гостиной в комнату и он увидел вместо Фан его "пассию", у гостя пропало желание входить внутрь.
      Привыкший, однако, к таким неожиданностям, он не смутился. Он был знаком с характером бывшего гвардейца. К тому же он знал, что Свинтон сейчас испытывает трудности и при таких обстоятельствах не будет проявлять излишнее любопытство.
      - Ах, Свинтон, мой дорогой друг, - воскликнул гость, протягивая свою холеную руку. - Я счастлив видеть вас снова. Мадам сказала мне, что вы вот-вот должны вернуться. Я только решил заглянуть, в надежде увидеть вас. Я слышал, вы из Парижа?
      - Да, только вернулся, - ответил Свинтон, горячо пожимая руку.
      - Там сейчас ужасные времена настали. Я рад, что вы вернулись оттуда целым и невредимым.
      - Ей-богу, все что случилось, сильно навредило мне.
      - В самом деле? Что вы хотите этим сказать?
      - Да, я поехал туда, чтобы получить некоторую сумму, которую мне должны. И вот, вместо того, чтобы получить деньги, я потерял даже то, что у меня было.
      - Как это случилось, мой дорогой друг?
      - Итак, произошло то, что я соблазнился и затеял игру в карты с некими французскими офицерами, которых я повстречал в Миль Колонес. Это было их проклятое экарте. Они умели в него играть лучше, чем я; и очень скоро они обчистили меня. У меня едва хватило денег, чтобы вернуться сюда. Я благодарю Б-га, что я снова здесь, хотя как мне это удалось зимой, в такую погоду, знают лишь Небеса! Простите меня, сэр Роберт, что я беспокою вас рассказом о моих личных делах. Но я сейчас в таком состоянии, что я и сам не знаю, что говорю. Черт бы побрал эту Францию и этих французов! Я никогда больше не поеду туда снова, никогда, поскольку я уже знаю, что они из себя представляют.
      Сэр Роберт Котрелл, хотя всем было известно, что он богат, был скупым и бедным для других людей. Для женщин он был чуть менее беден; имелся только единственный источник расточительства, когда он не мог завоевать их улыбки другим способом. Он был одним из тех галантных мужчин, которые предпочитают завоевывать женщин самым дешевым способом и, когда это сделано, редко тратят деньги, чтобы их обеспечить. Он любил порхать от цветка к цветку подобно бабочке.
      О том, что он пришел отнюдь не для того, чтобы повидать мистера Свинтона, а целью посещения была его жена, малодушный муж знал точно так же, как если бы посетитель открыто признал это. А также о том, что повод для визита баронета был не более, чем мелким оправданием.
      Именно потому, что он знал обо всем об этом, бывший гвардеец был так откровенен в разговоре о своих финансовых делах. Это был деликатный способ дать понять, что он не будет оскорблен предложением небольшой ссуды.
      Перед сэром Робертом встала дилемма. Еще месяц назад он был бы гораздо менее склонен к этому, но за последнее время, когда он несколько раз встретился с миссис Свинтон на Лонг Уолк, а также в других местах, ему уже было о чем задуматься. Однако он представил себе это завоевание, и ему не хотелось оплачивать уже достигнутый триумф.
      По этой причине он не спешил понять так тонко переданный ему намек.
      Свинтон же размышлял над тем, как сделать этот намек более понятным. Остатки скромного завтрака должны были ему в этом помочь.
      - Взгляните! - сказан он с напускным юмором, показывая на объеденные кости селедки, - посмотрите на это, сэр Роберт! Вы, возможно, думаете, что мы ели это в пятницу. Эта прекрасная рыбка была куплена на последний пенни из моего кармана. Завтра пятница, и я думаю, что сумею держать пост еще более строго. Ха! Ха! Ха!
      На такое обращение нечего было ответить. Скупой аристократ почувствовал себя довольно неуютно, ибо был загнан в угол.
      - Мой дорогой друг! - сказал он. - Не говорите в таком духе. Если файвер* сумеет вам помочь, я буду рад вашему согласию принять от меня это. Я полагаю, вы не будете возражать?
      ______________ * Fiver - пятёрка, банкнот достоинством в пять фунтов стерлингов.
      - Сэр Роберт, вы слишком добры. Я... я...
      - Не говорите об этом. Не стоит думать о таком пустяковом предложении; правда, мои дела сейчас несколько расстроены. Я достаточно много потерял на последнем Дерби, и мой адвокат пытается сейчас поднять стоимость закладной на мое Девонширское состояние. Если это удастся, ситуация, конечно, изменится. А пока что возьмите это. Это может помочь вам в теперешних ваших затруднениях, пока у вас что-то не появится.
      - Сэр Роберт, я...
      - Никаких извинений, Свинтон! Это я должен извиниться за такую небольшую сумму, что могу вам сейчас одолжить!
      Бывший гвардеец перестал сопротивляться, и пятифунтовая банкнота осталась лежать на его ладони.
      - Кстати, Свинтон, - сказал баронет, словно стремясь поскорее завершить неловкую сцену, чтобы перевести разговор на более деловую тему. - Почему бы вам не попытаться получить кое-то от правительства? Простите меня, что я беру на себя смелость советовать, но как мне кажется, что человек с такими заслугами как вы, должен попробовать.
      - У меня немного шансов на это, сэр Роберт! У меня нет никакого желания заниматься этим, а если бы я захотел, есть то самое грязное дело, из-за которого меня уволили из Гвардии. Вы знаете эту историю, поэтому я не должен вам ее пересказывать. Оно бы обязательно всплыло, если бы я обратился к правительству за помощью.
      - Какие глупости, мой дорогой друг! Это не должно вам помешать. Это могло бы иметь значение, если бы вы хотели попасть на службу при дворе монарха. Вы ведь не стремитесь к этому, как я полагаю?
      Бывший гвардеец печально усмехнулся.
      - Нет! - сказал он. - Я бы удовлетворился гораздо меньшим. Мои мечты не витают сейчас так высоко.
      - Скажем, вы обратитесь за содействием к лорду - тому, у кого есть сейчас влияние в Правительстве. В эти беспокойные времена есть проблемы с поиском служащих, и прошлые ошибки должны быть преданы забвению. Ваше имя не будет исключением. Я знаю Его светлость лично. Он не настолько дотошный человек, чтобы интересоваться прошлым.
      - Так вы его знаете, сэр Роберт?
      - Очень хорошо с ним знаком. И если я не ошибаюсь, он как раз тот человек, который вам нужен; то есть он может получить для вас некоторое назначение. Дипломатическая служба была бы прекрасной работой, учитывая что эти революции уже завершаются. Особенно служба безопасности, ибо я осведомлен, что на это сейчас выделяются огромные суммы. Так почему бы вам не попробовать получить назначение в службу тайной дипломатии?
      Свинтон вновь зажег трубку и задумался.
      - Трубка не к лицу гвардейцу, - с улыбкой отметил его гость. - Фавориты в Министерстве иностранных дел курят только регалии.*
      ______________ * Regalia (исп.) - регалия, большая сигара высшего качества.
      Свинтон ответил на эту шутку улыбкой, что означало для него возрождение надежды.
      - Возьмите лучше это, - предложил баронет, открывая свой позолоченный портсигар.
      Свинтон отложил в сторону трубку из корня колючего кустарника и зажег сигару.
      - Вы правы, сэр Роберт, - сказал он, - мне стоит попробовать. Вы мне дали очень хороший совет. Но что я должен сделать? Я совершенно не знаком с пэром, о котором вы говорите, и никто из моих друзей с ним не знаком.
      - Но вы ведь меня не включаете в число этих не знакомых с ним друзей?
      - Дорогой Котрелл! Не говорите так! После того, что произошло между нами, было бы неблагодарностью с мой стороны не считать вас самым лучшим и единственным другом, которого я встречал в своей жизни.
      - Хорошо, я скажу прямо. Разве я не говорил, что знаком с лордом достаточно хорошо знаком, чтобы дать вам рекомендательное письмо к нему? Я не скажу, что это решит все проблемы, но вы должны использовать этот шанс. Я могу только обещать, что он вас примет; и если вы не будете слишком капризны в отношении характера работы, я думаю, он может предложить вам кое-что. Вы меня понимаете, Свинтон?
      - Безусловно! Не очень приятно, сэр Роберт, жить в такой бедной комнате и вспоминать тот роскошный завтрак, который я только что имел - я и моя бедная жена!
      - Ах, между прочим, я в долгу перед мадам, приношу свои извинения, что до сих пор не справился о ее здоровье. Надеюсь, у нее все в порядке?
      - Спасибо! Здоровье в порядке, как у малого ребенка, если не считать этих наших неприятностей.
      - Разве я не буду иметь удовольствие видеть ее?
      Гость задал этот вопрос лишь ради приличия. Ему не хотелось столкнуться с ней в такой компании.
      - Я сейчас посмотрю, сэр Роберт, - ответил муж, поднявшись со стула и направившись в спальню. - Я полагаю, Фан сейчас не одета.
      Сэр Роберт втайне надеялся, что это действительно так. При подобных обстоятельствах разговор с ней мог быть весьма неуместен.
      Его желание было удовлетворено. Она была не только не одета, но к тому же еще лежала в постели, страдая от мигрени! Она просила прощения у баронета за то, что не может выйти к нему из спальни!
      Такие слова она передала через посредника-мужа.
      Теперь посетителю осталось только выполнить свое обещание насчет рекомендательного письма.
      Он сел за стол и написал рекомендацию небрежным почерком. Он не оставил конверт открытым, как это обычно принято. Дело в том, что в письме было пара моментов, которые он хотел бы скрыть от бывшего гвардейца. Это были следующие слова: "Мистер Свинтон - именно такой джентльмен, который как раз мог бы пригодиться Вашей Светлости. Он неудачник..."
      Смочив кончиком своего аристократического языка слой клея, он запечатал конверт и вручил это послание хозяину.
      - Я уверен, - сказал он, что лорд А. будет рад быть вам полезным. Вы могли бы найти его в Министерстве иностранных дел; но вам не стоит идти туда. Там слоняется слишком много посторонних, которым не следует знать, зачем вы туда пришли. Отнесите это к нему домой, в его резиденцию в Парк-лане. Как мне известно, в таких случаях, как у вас, он предпочел бы принять вас там. Вам стоит пойти туда как можно скорее. Есть много претендентов на эту или подобную должность, которые могут вас опередить. Его Сиятельство будет дома, вероятно, около трех часов дня. Я вскоре вам позвоню, чтобы узнать, что у вас получилось. Бай, мой дорогой друг. До свидания!
      Снова надев перчатки на свои тонкие аристократические пальцы, баронет удалился, оставив бывшего гвардейца с рекомендательным письмом, которое должно было оказать огромное влияние на дальнейшую судьбу неудачника.
      ГЛАВА XLI
      СЦЕНА В ПАРК-ЛАНЕ
      В Парк-лане, который, как известно, расположен напротив Гайд-парка, размещается несколько самых престижных особняков в Лондоне. В эти особняках находятся резиденции главным образом английской аристократии, представляющей высший свет общества.
      * * * * *
      В тот самый день, когда сэр Роберт Котрелл оплатил свое непреднамеренное посещение мистера Ричарда Свинтона, в полуденный час можно было заметить открытый фаэтон, запряженный парой элегантных пони с роскошными гривами и хвостами, двигавшийся по Парк-лану и остановившийся перед одним из самых роскошных особняков, принадлежащим аристократу самого высокого положения.
      Вожжи были в руках джентльмена, который, как видно, умел управлять лошадьми; с другой стороны экипажа сидела леди, в то время как мальчик-лакей в сапогах с отворотом и пуговицами стоял сзади.
      Хотя джентльмен был молод и красив, так же как и леди, а лакей тщательно исполнял свою роль, тем не менее наметанный глаз по внешнему виду ливреи мог распознать во всем этом не более чем спектакль, специально разыгрываемый по случаю.
      Все это было нанято Ричардом Свинтоном, поскольку именно он держал сейчас кнут, а его жена была привлекательной леди, обращавшей внимание на экипаж.
      Пони подъехали и были остановлены с тем расчетом, чтобы фаэтон оказался прямо под окнами гостиной особняка знатного аристократа.
      В этом и заключалась идея представления.
      Лакей, спрыгнув с повозки, словно кузнечик, скользнул к двери, позвонил в звонок и спросил, дома ли хозяин.
      Его Светлость были дома.
      - Возьми вожжи, Фан, - сказал Свинтон, выходя из фаэтона. - Держи из натянутыми, так, чтобы не позволить пони сдвинуться с места, где они сейчас стоят, ни на дюйм!
      Без того, чтобы постигнуть смысл и цель этого распоряжения, Фан обещала его исполнить.
      Воспоминания о том, как ей неоднократно приходилось уступать насилию со стороны мужа, весьма способствовали ее беспрекословному повиновению.