Когда я поднял глаза от газеты, я, к моему удивлению, узнал Бэлу Мейноринг и ее мать.
      На станции Ридинг, куда направился и я, мои спутницы сошли. Оказывается, мы ехали на один и тот же праздник.
      Приехав к моему приятелю позднее их, я нашел всех гостей уже на лужайке. По обыкновению, мисс Бэла была окружена поклонниками, среди которых я, к удивлению, увидел и Нигеля Гардинга.
      В течение всего бала он не выказывал ей особенного, заметного внимания, но, очевидно, пристально следил за каждым шагом молодой девушки.
      Два или три раза, когда они оставались одни, я видел, как он говорил ей что-то с бледным, искаженным лицом.
      После бала Нигель проводил Бэлу и ее мать на вокзал. Все трое поместились в одном и том же кэбе.
      Из того, что я слышал под кедром, и из того, что знал о характере молодых людей, я понял, что Бэла Мейноринг предназначена самой судьбой в жены Нигелю Гардингу, если последнему удастся добиться согласия отца.
      Глава XXIII
      ПРИТВОРСТВО
      В тот же вечер, как и всегда, генерал Гардинг сидел за столом в столовой перед графином старого портвейна. По левую сторону сидела его сестра.
      Обед уже кончился час тому назад, все было снято со стола, исключая вино и фрукты. Лакей был отпущен.
      - Уже девять часов, - сказал генерал, - а Нигель еще не возвращался. Обедать он не должен был остаться. Не знаю, была ли Мейноринг там.
      - Весьма вероятно, - отвечала старая дева, отличавшаяся недоброжелательностью.
      - Да, - проговорил про себя генерал, - весьма вероятно, но за Нигеля я не боюсь. Он не такой человек, чтобы запутаться в сетях этой кокетки. Как странно, сестра, что ничего не слышно о мальчике с тех пор, как он нас покинул!
      - Подождите, пока он растратит те деньги, которые вы ему послали; когда их не будет, вы снова услышите о нем.
      - Разумеется, разумеется... Ни одного слова после того неприличного письма, присланного из гостиницы... Ни одной строчки, хотя бы о получении денег. Полагаю, что он их взял; я уже целую вечность не видал моей банковской книжки.
      - О, ты можешь быть вполне уверен. Иначе он тебе давно бы написал. Генри не может обходиться без денег. Ты это хорошо знаешь. Не мучай себя напрасно, брат. Не питался же он воздухом!
      - Где он может быть?.. Он сказал, что покинет Англию. Я думаю, что он так и сделал.
      - О, это весьма сомнительно, - покачала старая дева головой. - Лондон для него самое подходящее место, пока есть деньги. Когда кошелек опустеет, он спова попросит у тебя, а ты, разумеется, пошлешь, не правда ли, брат? прибавила она ироническим тоном.
      - Ни одного шиллинга! - отвечал решительно генерал, ставя стакан на стол с такой силой, что тот чуть не разлетелся вдребезги, - ни одного шиллинга! Если он в один год растратил тысячу фунтов стерлингов, нет ему ни одного шиллинга до моей смерти, и после он получит ровно столько, чтобы не умереть с голоду! Нигель получит все, за исключением маленькой суммы, предназначенной тебе. Генри тоже получил бы все, что ему следует, но после всего происшедшего... Я слышу шум колес, это верно Нигель.
      Через несколько минут в столовую вошел сын генерала.
      - Ты опоздал, Нигель.
      - Да, отец, поезд опоздал.
      Он лгал: он опоздал потому, что слишком долго засиделся в коттедже вдовы Мейноринг.
      - Хорошо веселился?
      - Ничего.
      - А кто же там был еще?
      - О, народу было много из окрестностей и из Лондона.
      - А из соседей кто?
      - Да, кажется...
      - Неужели не было вдовы Мейноринг?
      - Ах, да, была, но я и забыл.
      - И, конечно, дочка тоже?
      - Да, и дочь тоже... Кстати, тетушка, - продолжал молодой человек, чтобы переменить разговор, - не предложите ли вы мне выпить с вами стакан вина, и мне ужасно хочется что-нибудь съесть. Мы закусили только слегка, и теперь я чувствую такой аппетит, что готов съесть быка.
      - За обедом была жареная утка и спаржа, - отвечала тетка, - но теперь это все холодное, дорогой Нигель. Хочешь подождать, пока разогреют или, может быть, лучше тебе дать кусок холодной говядины с пикулями?
      - Все равно что, только дайте есть.
      - Выпей портвейну, Нигель, - сказал генерал, пока его сестра отдавала приказание слуге. - Я вижу, тебе не нужен коньяк для возбуждения аппетита.
      Нигель выпил портвейн и принялся за еду.
      Глава XXIV
      НЕОЖИДАННОЕ ПОСЕЩЕНИЕ
      Только успели убрать со стола, как вдруг послышался звонок и два удара молота в дверь.
      - Кто это может быть так поздно? Уже 10 часов, - сказал генерал, смотря на свой хронометр.
      Из передней доносились голоса камердинера Уильямса и чей-то еще незнакомый голос с иностранным акцентом.
      - Кто там, Уильямс? - спросил генерал появившегося камердинера.
      - Не знаю, ваше превосходительство, какой-то неизвестный, не говорит своего имени. Он уверяет, что принес очень важное известие и может передать его только вам.
      - Очень странно... каков он из себя?
      - Вероятно, иностранец, ваше превосходительство. Ручаюсь головой, что это не настоящий джентльмен.
      - Очень странно, - повторил генерал, - он желает меня видеть?
      - Да, ваше превосходительство, он говорит, что это дело гораздо важнее для вас, чем для него. Привести его сюда или вы выйдете к нему?
      - Ну, нет, - живо отвечал старый солдат, - я, конечно, не выйду к иностранцу, не желающему ни сказать своего имени, ни дать своей карточки. Может, это нищий. Скажи ему, что я не могу принять его сегодня вечером. Пусть придет завтра утром.
      - Я уже говорил ему, ваше превосходительство, но он настаивает на том, что должен немедленно видеть вас.
      - Кто это может быть, Нигель? - сказал генерал, обращаясь к сыну.
      - Не имею ни малейшего представления, отец. Может быть, это бумагомаратель Вуулет?
      - Я ручаюсь, что это иностранец.
      - Я не знаю ни одного иностранца, у которого могло бы быть дело ко мне. Однако, надо его принять. Что ты скажешь на это, сын мой?
      - Дурного ничего не может выйти, - отвечал Нигель, - я останусь с вами, а если он будет нахален, Уильямс и другой лакей вышвырнут его вон.
      - Ах, мистер Нигель, да он не больше вашего грума; я мог бы одной рукой схватить его за шиворот и вышвырнуть на лужайку.
      - Хорошо, хорошо, Уильямс, - проговорил генерал, - приведи его сюда.
      - Дорогая Нелли, - обратился он к сестре, - пройди лучше в гостиную, мы присоединимся к тебе, как только покончим с этим неожиданным визитером.
      Старая дева, свернув вязание, вышла из столовой, оставив наедине брата и племянника.
      Глава XXV
      НЕЛЮБЕЗНЫЙ ПРИЕМ
      Такое настойчивое требование свидания сильно взволновало старого ветерана и его сына. Оба стояли в молчаливом ожидании.
      Но вот открылась дверь, Уильямс ввел иностранца и удалился по знаку генерала.
      Никогда еще более странный представитель человеческого рода не переступал столовой богатого английского землевладельца.
      Как и сказал Уильямс, ростом он не превышал грума, хотя на вид ему было лет около сорока. Бронзовое лицо, на голове лес черных волос и пара глаз, сверкавших, как раскаленный уголь.
      По складу лица это был, очевидно, еврей, по покрою платья его можно было причислить к адвокатам и нотариусам.
      В руках он держал шляпу, снятую им при входе в столовую. Этим, впрочем, и ограничился весь кодекс его знаний светских приличий.
      Несмотря на малый рост и физиономию куницы, у него был очень самоуверенный вид, что объяснялось важностью его сообщения и уверенностью, что он не уйдет без утвердительного ответа.
      - В чем дело? - резко спросил генерал.
      Незнакомец уставился глазами на Нигеля, как бы спрашивая, может ли он говорить при нем.
      - Это мой сын, - продолжал ветеран, - можете говорить при нем.
      - У вас есть еще другой сын, синьор генерал? - отвечал незнакомец на ломаном английском языке.
      Этот неожиданный вопрос заставил вздрогнуть генерала и побледнеть Нигеля. Многозначительный взгляд незнакомца показывал, что он знает Генри.
      - Да есть... или, верней был, - отвечал генерал. - Почему вы заговорили о нем?
      - Знаете ли вы, где находится в настоящую минуту ваш второй сын, генерал?
      - Нет... а вы знаете? Кто вы и откуда вы?
      - Синьор генерал, я отвечу на все ваши вопросы в том порядке, как вы мне их предложили.
      - Отвечайте, как хотите, но скорее. Поздно, у меня нет времени на разговор с неизвестным мне человеком.
      - Я прошу у вас только десять минут, генерал. Дело мое очень просто, и время мое также дорого. Во-первых, я еду из Рима, который, мне нечего вам объяснять, находится в Италии. Во-вторых, я нотариус. И, в-третьих, я знаю, где ваш сын.
      Генерал снова вздрогнул, Нигель побледнел еще более.
      - Где он?
      - Отсюда вы все узнаете, генерал.
      Говоря это, незнакомец достал письмо и подал его генералу.
      Это было письмо, написанное Генри под диктовку у Корвино, начальника бандитов.
      Надев очки и придвинув лампу, генерал с удивлением и недоверием прочел письмо.
      - Что за галиматья, - произнес он вполголоса, передавая письмо сыну.
      Нигель тоже прочел письмо.
      - Что ты скажешь на это?
      - Ничего хорошего, отец. По-моему, вас хотят обмануть и выманить деньги,
      - Но Нигель, неужели Генри может быть в заговоре с этими людьми?
      - Хотя мне тяжело огорчать вас, отец мой, - отвечал тихо Нигель, - но я должен сказать правду. К сожалению, все говорит против брата. Ведь если он попался в руки разбойникам - чему я не могу и не хочу верить, - так откуда же они могли узнать ваш адрес? Откуда они могут знать, что у Генри такой богатый отец, что может заплатить такой выкуп? Только он сам мог это сказать. Весьма возможно, что он действительно находится в Риме, как уверяет этот человек. Может, это и правда. Но в плену разбойников?.. Это нелепая басня.
      - Это правда. Но что же мне делать?
      - Поведение Генри мне кажется легко объяснить, - продолжал коварный советчик, - Он истратил свои деньги, как и надо было ожидать, и теперь хочет получить еще. Вся эта история, дорогой отец, по-моему, только выдумана для того. Во всяком случае, он не стесняется, сумма кругленькая.
      - Тридцать тысяч! - вскричал генерал, смотря в письмо. - Он не получит и тридцати пенсов. Даже если бы история с разбойниками была правдой.
      - Но это сказки, хотя письмо написал он. Его почерк и его подпись.
      - Бог мой! Кто бы мог думать, что я получу подобные известия о нем? Прекрасное средство вымаливать прощение! Это слишком грубо, я не дамся на обман.
      - Я в отчаянии за его поступок. Боюсь, дорогой отец, что он нисколько не раскаивается в своем гнусном неповиновении. Но что нам делать с посланным?
      - Ах! - вскричал генерал, вспоминая о странном вестнике. - Не арестовать ли его?
      - Не советую, - отвечал Нигель, как бы размышляя. - Это доставило бы нам много неприятностей. Лучше, если никто не узнает о поведении Генри, а процесс предал бы это дело огласке, которой вы, верно, не захотите.
      - Конечно, нет. Но этот наглец заслуживает наказания. Это уж слишком, позволять так нагло издеваться над собой, в своем собственном доме...
      - Напугайте его и выгоните. Таким образом мы что-нибудь еще узнаем. Во всяком случае, это не повредит, Генри увидит, как вы отнеслись к этой басне.
      Глава XXVI
      НЕЛЮБЕЗНОЕ ПРОЩАНИЕ
      Во время этого разговора незнакомец стоял молча и неподвижно. Внезапно обернувшись к нему, генерал вскричал громовым голосом:
      - Вы лжец, милостивый государь!
      - Molte grazie, синьор, - отвечал нотариус с ироническим поклоном. - Это оскорбление, довольно неудачное для человека, приехавшего из Италии, чтобы оказать услугу вам или вашему сыну - это все равно.
      - Берегитесь, сударь! - сказал угрожающим тоном Нигель. - Вы совершили большую неосторожность, явившись в нашу страну. Вас могут арестовать и заключить в тюрьму за вымогательство денег под вымышленным предлогом.
      - Его превосходительство не арестует меня по двум причинам. - Во-первых, я не выдумывал никаких предлогов; во-вторых, подчиняясь гневу, он обрекает на ужасную судьбу своего сына. В тот момент, когда те, в чьих руках находится он, узнают, что я арестован в Англии, они поступят с ним так жестоко, как не можете вы поступить со мной. Помните одно, что я только посредник, и мне поручено только вручить вам это письмо. Я не знаю тех, кто послал его. Я только делаю свое дело. Я просто посланец от них и от вашего сына. Но смею вас заверить, что дело очень серьезно и что жизнь вашего сына зависит не только от моей безопасности, но и от того ответа, который вы мне дадите.
      - Оставьте! - вскричал генерал, - нечего мне втирать очки! Если бы я поверил хоть одному слову вашей истории, мне нетрудно было бы освободить сына. Правительство, конечно бы, помогло мне, и вместо тридцати тысяч ваши бандиты получили бы то, чего они уже давно заслуживают - по веревке для виселицы.
      - Боюсь, синьор генерал, что вы сильно заблуждаетесь. Ваше правительство не может вам оказать никакой услуги в этом деле, точно так же, как и правительства всей Европы. Ни король Неаполитанский, в подданстве которого они состоят, ни папа, во владения которого часто делают набеги бандиты, не могут справиться с ними. Чтобы освободить вашего сына, есть одно средство заплатить требуемую сумму.
      - Уходите, презренный! - зарычал генерал, истощив все свое терпение. Уходите немедленно, иначе я велю вас выбросить за окно!
      - Вы сильно раскаетесь в этом, - отвечал маленький итальянец, со злобной улыбкой направляясь к двери. - Buona notte, синьор генерал! Утро вечера мудренее, может, вы успокоитесь и взглянете серьезно на мое предложение. Если у вас есть какое-нибудь поручение к сыну, которого вы, верно не увидете, я исполню его, несмотря на оказанный мне прием. Ночь я проведу в соседней гостинице и уеду завтра в полдень. Buona notle, buona notte!
      С этими словами иностранец вышел из столовой.
      Генерал остался стоять на месте со сверкающими глазами и дрожащими губами. Только страх скандала не позволил ему достойно наказать наглого незнакомца.
      - Вы не напишете Генри? - спросил Нигель с явным желанием получить отрицательный ответ.
      - Ни слова! Пусть выпутывается, как знает! Сам виноват! Что же касается истории с разбойниками...
      - О, это слишком нелепо! - перебил Нигель. - Бандиты, в руки которых он попал, просто римские мошенники. Они послали этого человека, чтобы привести в исполнение свой план.
      - О, мой сын, о несчастное дитя! Быть в сообществе с подобными созданиями! Устраивать заговор против собственного отца, о Боже мой!
      Ветеран упал на софу с раздирающими рыданиями.
      - А если я ему напишу, отец? - спросил Нигель. - Только несколько слов, чтобы дать понять, как вас терзает его поведение. Хороший совет поможет ему.
      - Как хочешь, но, я думаю, надежды нет. Ах, Люси, Люси! Как хорошо сделал Бог, что призвал тебя к себе! Это бы тебя убило.
      В ту же ночь Нигель написал письмо виновному брату и отослал его итальянцу. Верный своему обещанию, итальянец оставался в гостинице до полудня, а потом отправился на станцию железной дороги.
      Глава XXVII
      ДОМАШНЯЯ ЖИЗНЬ РАЗБОЙНИКОВ
      В течение нескольких дней Генри оставался в темнице, не видя иного человеческого лица, кроме разбойника, приносившего ему еду.
      Этот субъект мрачного характера был нем, как рыба. Два раза в день он приносил ему чашку "pasta", нечто вроде похлебки с макаронами, заправленной жиром и солью. Он ставил полную миску на пол, брал пустую, оставленную накануне, и уходил, не произнеся ни слова.
      Неоднократные попытки молодого англичанина заговорить с ним принимались или с полным равнодушием, или с грубыми ругательствами.
      Генри вынужден был замолчать.
      Только ночью он пользовался некоторым покоем. Остальное время дня до него ясно доносился шум извне. Очевидно, против его темницы находилось излюбленное место бандитов, проводивших здесь все свое время.
      Время это проводилось в игре и в ссорах. Часу не проходило, чтобы не поднимался какой-нибудь спор, переходящий зачастую в драку и общую свалку. Тогда раздавался громовой голос начальника, проклятия и палочные удары. Один раз раздался даже пистолетный выстрел, сопровождаемый стоном. Молодой англичанин справедливо предположил, что, верно, так был наказан кто-нибудь, ослушавшийся начальника, ибо после выстрела наступила торжественная тишина, предвестница смерти.
      Но это ужасное впечатление длилось недолго. Бандиты снова шумно принялись за игру.
      Поднявшись на носки, пленник с любопытством следил за игрой.
      Столом служил просто пригорок, находившийся прямо напротив темницы. Разбойники толпились вокруг, стоя на коленях или сидя на корточках. Один из них держал старую шляпу с оторванными полями, в которую были опущены три монеты. Потом шляпу встряхивали несколько раз и опрокидывали на траву таким образом, что она прикрывала все монеты. Затем держали пари на "сгосе" или "саро", попросту говоря, "орел" или "решка", поднимали шляпу и смотрели, кто выиграл, кто проиграл.
      Эта игра составляла главный источник развлечения банды, без чего жизнь казалась совсем невыносимой даже для таких злодеев. Игра, ссоры, pasta, конфетти, овечий сыр, вино, песни и танцы, лежанье на солнце - вот радости жизни итальянского бандита.
      В набегах на долину бандиты находили удовольствие другого рода: внезапные нападения, взятие в плен неосторожных путников, убегание от солдат, иногда схватки во время отступления к своим горам не давали скучать разбойникам.
      Скука овладевала ими тогда, когда половина банды проигрывала всю полученную добычу и не на что было продолжать игру.
      Тогда только разбойник начинал чувствовать утомление от своего бездействия и составлял планы нового набега, иными словами, захвата какого-нибудь богатого дворянина, выкуп которого наполнил бы снова их кошельки.
      Между подчиненными и начальником почти не было никакой разницы. Добыча обыкновенно делилась поровну между всеми. В игре существовало тоже полное равенство.
      Власть начальника была безгранична только в деле наказаний. Никто не протестовал ни против его кулака, ни палки, ибо их иначе сменила бы пистолетная пуля или удар кинжала.
      Достоинство начальника банды состояло в его неустрашимости и кровожадности. Начальник менее смелый и менее свирепый был бы быстро сменен или низложен.
      В шайке Корвино находилось около двадцати женщин. Костюм их мало чем отличался от мужского. Они носили такие же панталоны, жилет и куртку, и только масса украшений на шее и на пальцах, снятых, конечно, с каких-нибудь богатых дам, да округлость форм отличали их от мужчин.
      Волосы они носили коротко остриженные. Многие были вооружены карабинами, а кинжалы и пистолеты были у всех. Они также принимали участие в опасных экспедициях своих мужей.
      Глава XXVIII
      НЕУТЕШИТЕЛЬНЫЕ НОВОСТИ
      Много дней протекло без каких бы то ни было изменений в положении пленника, который поневоле пришел к заключению, что арест его не простая шутка и что рабство его может продолжиться без конца. В нем даже поднялся гнев против друга Луиджи, рекомендательное письмо которого повергло его в такое ужасное положение. Письмо это было при нем, так как разбойники удовольствовались его кошельком.
      От нечего делать он вытащил письмо и стал его перечитывать. Следующая фраза, на которую он раньше не обратил внимания, теперь его сильно заинтересовала: "Я полагаю, - писал Луиджи, - что сестра моя Лючетта уже стала взрослой девушкой. Охраняйте ее до моего приезда. Я надеюсь тогда вытащить вас всех оттуда и избавить от опасности, которая грозит всем нам".
      Раньше Генри думал, что эта фраза относится просто к материальному положению семьи его друга, которое надеялся улучшить молодой артист с помощью своей талантливой кисти.
      Но теперь, раздумывая в одиночестве и имея перед глазами образ молодой девушки, которую он заметил в первый день своего плена, Генри пришел к другому заключению. Не говорил ли Луиджи о другой опасности, которая могла грозить очаровательной дочери синдика?
      Сгущающиеся сумерки заставили Генри спрятать письмо в карман. Он еще размышлял о прочитанном, как вдруг услыхал громкие слова над своим окном. Все, что хоть немного нарушало монотонное существование Генри, привлекало его внимание. Генри вскочил и насторожился; ему показалось, что произнесли знакомое имя Лючетты.
      Генри Гардинг уже раньше много слышал от Луиджи Торреани о его единственной сестре Лючетте. Теперь он весь превратился в слух. Конечно, Лючетт было много на свете, но только что прочтенное письмо приводило его к одной мысли.
      - Эта Лючетта - наша будущая добыча, - проговорил разбойник, произнесший имя Лючетты, - ты можешь быть уверен в этом.
      - Е perche? - спросил другой. - Старый синдик, несмотря на свою гордость и звание, не может уплатить выкупа и за щенка. На что нам подобная пленница?
      - На что, - это уж дело начальника, а не наше. Я знаю только, что девушка ему приглянулась. Я это заметил в последний раз. Он бы ее, конечно, давно похитил, если бы не боялся Попетты, а она ведь настоящий бес в юбке и настоящая госпожа. Если только в дело не замешана женщина, она, не жалуясь, переносит ругань и даже побои Корвино. Ты помнишь сцену в долине Мальфи, происшедшую между начальником и его супругой?
      - Да, но я не знаю подробностей.
      - Все вышло из-за поцелуя. Корвино понравилась одна молодая девушка, дочь угольщика. Он надел ей на шею ожерелье и, кажется, поцеловал ее. Попетта узнала ожерелье и с такой силой сорвала его, что девушка упала на землю. Затем бросилась с кинжалом на мужа и пронзила бы его насквозь, если бы он не извинился и не обратил дело в шутку. Вот фурия! Глаза ее сверкали, как раскаленная лава Везувия.
      - А та девушка ушла из лагеря?
      - Конечно, и хорошо сделала, хотя Корвино все равно не смел бы поднять глаз на нее.
      - А виделся он когда-нибудь с дочерью угольщика?
      - Говорят, что виделся, но ведь после твоего отъезда мы скоро ушли из тех мест. Нас стали слишком теснить солдаты. У нас поговаривали между собой, что виной этому была Попетта. Но увлечение Корвино дочерью синдика гораздо серьезней. Он уж слишком часто останавливается в этой деревне, хотя это и очень рискованно. Но ему все равно. Он хочет добыть эту девушку, и он добьется своего любой ценой.
      - Черт возьми, у него губа не дура! Она очаровательна и горда, что делает ее еще более привлекательной.
      - О! Эта гордость скоро пропадет, когда Корвино захватит ее в свои лапы.
      - Povera! Мне жаль ее!
      - Ты с ума сошел, Томассо! Тебя подменили в тюрьме. Неужели при нашей собачьей жизни отказываться от такого лакомого кусочка, как Лючетта Торреани?
      С грубым смехом разбойники удалились.
      Генри был поражен, как молнией; предчувствия его оправдались. Молодая девушка, о которой они говорили, была сестра Луиджи, очаровательное создание, которое он видел на балконе.
      Странное и ужасное совпадение! Генри не вынес удара и упал почти без чувств на землю.
      Глава XXIX
      ПЕЧАЛЬНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
      Молодой англичанин некоторое время оставался как бы в бреду. Плен его теперь превратился в пытку. Он уже не думал о своей судьбе; он весь ушел в размышления об опасности, угрожавшей сестре его друга, произведшей на него глубокое впечатление еще раньше, чем он узнал, кто она. По своему собственному опыту он знал могущество и силу бандитов, тем более опасные, что этим людям, находящимся вне закона, нечего было терять. Одним преступлением больше или меньше - для них было все равно, и для совершения преступления им нужен был только случай.
      Корвино и его шайка могли в любой момент похитить Лючетту Торреани и половину всех девушек Валь д'Орно, без какого-либо сопротивления со стороны крестьян. После подобного преступления их, конечно, будут преследовать жандармы или папские драгуны, или, вернее, будут делать вид, что преследуют, и этим все кончится.
      Только одна женщина, думал Генри, может спасти Лючетту от грозящей ей опасности. Эта женщина, если к ней применимо это слово, была Попетта.
      Сам он был убежден, что он не выйдет из темницы до тех пор, пока за него не пришлют выкуп из Англии.
      В первый раз за все время он порадовался, что повиновался Корвино. Он надеялся, что деньги придут вовремя и что он успеет с пользой употребить свою свободу.
      А если выкуп не придет? Ведь это тоже было возможно. Теперь он с горем думал об отказе отца снабдить его небольшой суммой взамен наследства. Не откажется ли он также и теперь прислать выкуп?
      Погруженный в эти тяжелые размышления, пленник не смыкал глаз, то лежа на своей постели из листьев, то шагая по своей келье. Но все его надежды основывались на сомнительной присылке выкупа и на столь же сомнительной помощи Попетты.
      Глава XXX
      ТОРРЕАНИ
      В ту ночь, когда разбойники наводнили деревню Валь д'Орно, синдик подумал о своем бессилии в том случае, если бандитам вздумается произвести нападение на его семью.
      Он заметил, что Корвино бросал пламенные взоры на его единственную дочь, Лючетту, славившуюся своей красотой не только в родной деревушке, но и во всей округе.
      Корвино видел Лючетту Торреани только во второй раз, но синдик был убежден, что третья встреча принесет ему горе и одиночество.
      Надо было избегнуть во что бы то ни стало третьей встречи с Корвино.
      Но что делать?
      В день посещения банды синдик заметил что-то необычное в поведении своей дочери. Она казалась чем-то подавленной.
      - Ты на себя не похожа, дитя мое, - сказал отец.
      - Это правда, папа.
      - Кто-нибудь тебя огорчил?
      - Нет... я думаю об одном человеке.
      - О ком же, дитя мое?
      - Об этом молодом англичанине, уведенном в плен разбойниками. Что, если бы на его месте был мой брат Луиджи?
      - Правда!
      - Как ты думаешь, что они с ним сделают; его жизнь в опасности?
      - Нет... если его друзья пришлют требуемый выкуп.
      - Но если у него нет друзей? Он был бедно одет, хотя имел вид настоящего аристократа. Ты не согласен со мной, отец?
      - Я не обратил внимания, дочь моя. Я был так занят.
      - А знаешь, отец, наша служанка Аннета говорит, что он художник... как наш Луиджи... Как странно!
      - Что ж, это возможно, много англичан приезжает в Рим изучить нашу живопись и скульптуру. Бедняжка! Если он аристократ, это для него еще хуже. Бандиты потребуют еще больший выкуп, но если он не может заплатить, может быть, его выпустят на свободу.
      - Как я буду рада!
      - Но отчего, мое дитя, ты так интересуешься этим молодым человеком? У Корвино было еще два пленника, однако ты их не пожалела.
      - Я их не видела, папа. Но он... художник. Подумай, если бы мой брат Луиджи подвергся такому же испытанию в Англии?
      - Он живет в стране, где царит порядок, где надежно охраняется и жизнь и состояние...
      - Отчего бы нам не поехать в Англию к Луиджи? - спросила Лючетта. - В последнем письме он пишет, что дела его идут хорошо. Может быть, молодой англичанин остановится здесь, когда будет возвращаться в Рим. Ты его расспроси об его отечестве.
      - Да, дорогая дочка, я решил покинуть Валь д'Орно. Я продам все за бесценок. Но... что это за шум?
      Лючетта побежала к окну.
      - Что там? - спросил отец.
      - Солдаты, - отвечала она. - Они, вероятно, преследуют разбойников.
      - Да, и никогда их не поймают. Отойди от окна, дитя мое. Я пойду их встретить. Им надо предоставить помещение, пищу, вино. И самое ужасное то, что они ни за что не заплатят. Неудивительно, что наши крестьяне предпочитают оказывать гостеприимство бандитам, которые за все хорошо расплачиваются.
      Синдик взял свой официальный жезл и, надев шляпу, отправился встречать папских солдат.
      - О! - вскричала молодая девушка, украдкой взглянув в окно, - папа идет сюда с командиром отряда и еще другим офицером, более молодым. Они, верно, будут обедать у нас. Я едва успею переодеться.
      Она выскользнула из комнаты, куда вскоре вошли синдик с двумя гостями.
      Глава XXXI
      ГРАФ ГВАРДИОЛИ
      Нового посещения бандитов бояться было нечего.
      Сотня солдат была расквартирована по крестьянским домам, а офицеры расположились в гостинице.
      Капитан, не желая оставаться под убогим кровом гостиницы, решил поселиться у первого лица местечка, т. е. у синдика.
      В другое время, если бы разбойников поблизости не было, капитану не удалось бы воспользоваться этим гостеприимством.
      Франческо Торреани, подозреваемый в причастности к либеральной партии, поневоле должен был удвоить любезность по отношению к папскому офицеру.
      Последний попросил разрешения поселиться у синдика в необычайно вежливой, но чрезвычайно твердой форме, не допускающей отказа.
      Синдик должен был согласиться, и капитан приказал своему денщику нести за ним его вещи.
      - Это, вероятно, шпион Антонелли, - подумал Торреани.
      Но он ошибался. Желание капитана поселиться у синдика явилось совсем по другой причине.
      Он просто увидел дочь Торреани, а граф Гвардиоли был не такой человек, чтобы пропустить мимо хорошенькую девушку.
      Граф Гвардиоли был из тех людей, которые считают себя неотразимыми сердцеедами. Умные живые глаза, двойной ряд белых зубов и черные закрученные усы должны были, по его мнению, производить неотразимое впечатление на каждую женщину.
      И, действительно, в испорченной столице Италии тройной ореол графа, капитана и неотразимого ухаживателя привлекал к нему сердца молодых женщин.
      При первом взгляде на Лючетту Торреани граф пришел в полный восторг. Ему показалось, что он нашел сокровище, скрытое от всех глаз. Какой фурор он вызовет, показав его свету!
      Завоевать ее не казалось ему трудным. Деревенская девушка - простой полевой цветок! Могла ли она устоять перед таким блестящим кавалером!
      Так рассуждал граф Гвардиоли и начал последовательную осаду сердца Лючетты Торреани.
      Но прошла неделя, а он не произвел еще никакого впечатления на воображение простой поселянки, и, наоборот, сделался сам ее рабом. Любовь его была настолько сильна, что он не мог скрыть ее ни от солдат, ни от офицеров.