- Сколько?
      - Около восьмидесяти лир.
      - Черт возьми! Кругленькая сумма! Где она лежит?
      - У меня дома.
      - Ваш хозяин может ее достать?
      - Да, взломав чемодан.
      - Отлично, напишите ему приказ взломать чемодан и прислать вам деньги. Джиованни, бумаги, Джиакомо, чернил! Напишите, г-н артист.
      Понимая бесполезность всякого сопротивления, художник повиновался.
      - Подождите, - вскричал разбойник, останавливая его за руку, - у вас должно быть еще что-нибудь, кроме денег. Вы англичане, любите таскать за собой в дорогу всякий хлам. Напишите в письме и об этом.
      - Но это вас не обогатит. Еще один костюм подобный этому, который вы видите на мне. Десятка четыре неоконченных этюдов, не имеющих для вас никакой цены.
      - Ха, ха, ха! - залился веселым хохотом разбойник, которому вторили товарищи. - Как вы проницательны, как вы поняли наши вкусы! Ну-с, так вот, изволите видеть. Решим так. Оставьте у себя картины, синьор артист, и старое платье; нам нечего с ними делать. Пишите только о деньгах. Подождите еще, опять остановил его начальник. - У вас же есть друзья в городе. Как я об этом не подумал! Они с восторгом примут участие в вашем выкупе.
      - У меня нет друзей в Риме, во всяком случае, ни одного такого, который согласился бы заплатить за меня пять лир, чтобы вырвать меня из ваших когтей.
      - Вы шутите, синьор!
      - Я вам говорю чистую правду.
      - Когда как... - проворчал разбойник... - впрочем, мы увидим, - прибавил он после краткого размышления. - Слушайте, г-н художник, если вы сказали правду, вы сегодня же можете вернуться домой. Если нет, вы проведете ночь в горах и можете остаться без ушей, поняли?
      - Слишком хорошо, к несчастью.
      - Отлично, еще одно слово. Помните, что посыльный, который понесет ваше письмо, справится обо всем, что касается вас, даже о качестве вашего платья и ваших картин. Если у вас есть друзья, он их найдет. И, клянусь Пресвятой Девой, если я узнаю, что вы надули нас, берегите ваши уши, синьор!
      - Идет. Я принимаю ваши условия.
      - Отлично, пишите.
      Написанное письмо, адресованное хозяину гостиницы, где жил молодой англичанин, было вручено одному из бандитов, носившему костюм крестьянина Кампаньи.
      Столкнув временный мольберт, воздвигнутый нашим артистом, и бросив в поток начатый им этюд, разбойники начали взбираться на гору в сопровождении своего пленника.
      Глава XVII
      НЕПРИЯТНАЯ ВСТРЕЧА
      Читатель, вероятно, удивлен тем, что молодой англичанин с таким хладнокровием отнесся к своему плену. Попасть в руки итальянских разбойников, известных своей жестокостью, не шуточное дело. А между тем Генри Гардинг, казалось, очень легко отнесся к своей участи.
      Объясняется это очень просто. В другое время Генри бы серьезно испугался за могущие быть последствия. В настоящий же момент его собственное горе заставило его смотреть на это, как на самое обыкновенное неудачное приключение.
      Раны, нанесенные отцовской жестокостью и бархатной ручкой Бэлы Мейноринг, все еще не зажили.
      Было даже время, когда он охотно искал подобных приключений - в первое время своего удаления из родительского дома. Двенадцать месяцев уже прошло с тех пор, и упорная работа в некоторой мере принесла ему нравственное успокоение. Впрочем, перемена места и обстановки, вероятно, принесла большую пользу.
      Тем не менее, воспоминания еще были настолько остры, что заставляли его быть равнодушным к своей собственной судьбе.
      Весь отряд поднимался в гору по ужасной дороге, которая, вероятно, лучше содержалась во времена Цезарей.
      Генри мало интересовало, куда ведут его разбойники, он думал только, нельзя ли как-нибудь срисовать разбойничий бивуак в какой-нибудь пещере.
      Каково же было его удивление, когда он увидел, что разбойники спокойно вошли в большую деревню, сняли свое оружие, приставили его к стенам домов и стали готовиться к ночлегу.
      Крестьяне не выказывали никакого страха при появлении пришельцев. Наоборот, многие присоединились к попойке бандитов; сам священник переходил от одной группы к другой, щедро расточал благословения и принимал в уплату деньги, может быть, взятые из кармана какого-нибудь несчастного путешественника или даже такого же служителя церкви.
      Эта оригинальная сцена так заняла Генри, что он совсем забыл о своем приключении.
      Генри все время был на свободе. Покорность его своей судьбе и его видимое равнодушие ко всем последствиям плена убедили бандитов, что его связывать не стоит. Да если бы даже он убежал, им тревожиться было нечего. Раньше, чем пленник доберется до Рима, их посыльный заберет деньги из его чемодана и вернется к своим. Рассчитывать же на богатый выкуп со стороны друзей, судя по его потертому костюму, было трудно.
      Итак, когда наступила ночь, то больше по привычке, чем по надобности, к Генри подошли разбойники с веревками.
      В одном из них Генри узнал первого разбойника, заговорившего с ним на площадке по-английски. Физиономия его напоминала висельника. Видно было, что не всегда носил он такой фантастический костюм и что в шайке занимал он последнее место.
      Когда он остановился перед Генри и стал хладнокровно распутывать веревку, у Генри похолодело сердце. Впервые приходится ему испытывать подобное унижение, особенно чувствительное для англичанина и недавно еще наследника миллионного состояния.
      Сначала он энергично отказался позволить связать себе руки, находя это совершенно излишним, так как бежать он не намеревался, и бандиты обещали ему свободу при условии, что он внесет условленный выкуп.
      - Какие там условия, - грубо возразил бандит, продолжая разматывать веревку, - это нас не касается, наше дело связать вас, как приказал начальник.
      Положение казалось безвыходным. Генри вздумал прибегнуть к его чувствам, как соотечественнику.
      - Ведь ты англичанин, - сказал он ему самым умиротворяющим тоном.
      - Был, - резко ответил бандит.
      - Надеюсь, что вы и продолжаете им быть?
      - А вам какое дело?
      - Оттого, что я сам англичанин.
      - Кто ж с вами спорит об этом! Что вы меня за дурака принимаете? Неужели вы думаете, что я этого не заметил по вашему лицу и по вашему проклятому языку, которого я надеялся никогда больше не слышать.
      - Послушай, голубчик! Ведь не часто попадаются англичане.
      - Держи язык за зубами! Не называй меня голубчиком. Руки скорее, веревка готова. И так как вы англичанин, то я свяжу вас на славу. Провались я на этом месте!
      Видя, что смягчить презренного преступника не удается и сопротивление невозможно, молодой человек протянул свои руки. Разбойник стал связывать их за его спиной.
      В этот момент глаза его остановились на мизинце левой руки пленника, на котором был большой продольный рубец. Он выпустил обе руки Генри, точно они были из раскаленного железа и отскочил назад с криком удивления и злобной радости.
      Пленник при этом неожиданном движении тоже застыл от изумления. В грубом разбойнике он узнал их бывшего егеря, контрабандиста и убийцу Догги Дика!..
      - Хо, хо, хо! - вскричал Догги Дик, прыгая на месте, точно обезумел от счастья. - Хо, хо, хо! Неужели это вы, мистер Генри Гардинг? Кто бы мог подумать, что я встречу вас здесь, в горах Италии, и в таком костюме! Прежде вы были гораздо наряднее. Что же сталось со старым генералом и его чудным имением... и с фазанами? Да, с фазанами! Вы помните, не правда ли? Я помню и никогда не забуду!
      Дьявольская гримаса искривила его черты при этих словах.
      - Вероятно, ваш кроткий брат Нигель получил все? И леса, и фермы, и фазанов, и, клянусь, даже ту хорошенькую куколку, которая так была близка вашему сердцу, мистер Генри? Она не из тех, кто выйдет замуж за бедного! Ваше платье вы взяли точно от старьевщика.
      До сих пор Генри отвечал презрительным молчанием на издевательства бандита, но при последних словах кровь Гардингов закипела в нем, и лицо его приняло страшное выражение. Догги Дик понял, что зашел слишком далеко и подумал об отступлении.
      К несчастью, было уже поздно. Прежде чем он мог сделать шаг, левая рука Генри сжала его за горло, между тем, как правый кулак со страшной силой опустился на его череп. Ренегат безжизненной массой свалился на землю.
      При виде этого все бандиты вскочили на ноги и с криками ярости окружили молодого человека.
      В одну минуту Генри был опрокинут, связан и избит при одобрительных криках деревенских девушек,
      Глава XVIII
      СИМПАТИЯ
      Эта дикая сцена имела, однако, одного сострадательного зрителя. Излишне говорить, что это была женщина, так как ни один мужчина в деревне не посмел бы пойти против разбойников. Последние считали себя полными хозяевами. Благодаря тому, что их логово находилось по соседству, они в любой момент могли ворваться в деревню и предать ее грабежу.
      Молодая девушка, пожалевшая англичанина, была дочерью синдика или старшины этого местечка, но предпринять что-нибудь для избавления иностранца не могла. Вмешательство ее отца могло бы только ухудшить положение англичанина.
      Эта молодая девушка, стоявшая на балконе самого красивого дома в деревне, представляла собой идеальный тип классической красоты древнего Рима.
      Она казалась одинокой овечкой среди волков, и молодой англичанин не мог не заметить ее.
      Со времени прихода банды она не тронулась с места, и так как разбойники расположились недалеко от дома ее отца, молодой человек отлично разглядел ее в деталях.
      Он заметил, что разбойники относятся к ней с известным уважением, а также и то, что взгляды ее останавливались на нем с сочувствием и состраданием.
      Смотря на эту итальянку со смуглым лицом, он вспомнил о Бэле Мейноринг впервые без особой горечи.
      Мало-помалу он почувствовал какое-то облегчение от прежних горестей, которые он приписал испытанному им унижению в настоящем.
      Что-то ему говорило, что если бы он мог подольше видеть эту римскую девушку, он мог бы, может быть, забыть Бэлу Мейноринг.
      Находясь в плену, он чувствовал себя, однако, счастливее, чем последние два года на свободе. Созерцание чудной живой статуи произвело на него более сильное впечатление за один час, чем вся сокровищница искусства Вечного города в течение целого года.
      Это нарождающееся счастье не лишено было некоторой тревоги. Генри заметил, что молодая девушка взглядывала на него украдкой, но как только взгляды их встречались, быстро отворачивалась.
      Эта наивная стыдливость наполняла бы его сердце радостью, если бы он скоро не открыл причину. За молодой девушкой внимательно следил начальник бандитов, сидевший с кружкой в руке у дверей таверны и не сводивший глаз с дома синдика. Молодая девушка, казалось, была недовольна этим и даже ушла с балкона, куда привлек ее снова только шум борьбы между пленником и бандитами.
      Связанный, избитый Генри не спускал с нее глаз, и чувство унижения, даже боли стерлось перед тем взглядом, какой она бросила и который как бы говорил ему: "мужайтесь и терпите! Если бы я могла, я бы спустилась к вам, бросилась бы в толпу ваших палачей, чтобы вырвать вас из их рук, но малейшее участие с моей стороны было бы сигналом вашей смерти".
      Спустилась ночь, фигура молодой девушки потерялась во мраке.
      Скоро из таверны, куда забрались все бандиты, раздались звуки скрипок и мандалин, сопровождаемые хохотом, звоном стаканов, проклятиями и ссорами, закончившимися ножами.
      С того места, где был брошен связанный Генри, он отлично видел всю происходящую оргию. Впрочем, он не был один. Против обыкновения разбойники сторожили его с особой внимательностью.
      Удивление Генри увеличилось еще, когда ночью начальник бандитов, выйдя из таверны, пошатываясь и ругаясь, приказал усилить надзор за ним, прибавив, что если пленник сбежит, то часовые будут немедленно расстреляны.
      Что это была не простая угроза, Генри понял по тому, что часовые снова внимательно его осмотрели и затянули туже его веревки.
      О бегстве нечего было и думать.
      В этот момент Генри страстнее, чем когда-либо, желал свободы. Приказ начальника и внимательное отношение часовых возбудило в нем подозрение. Разве стали бы так сторожить, если бы намеревались отпустить его на следующее утро?
      Генри видел посланца, вернувшегося из города и вручившего начальнику его восемьдесят лир. Значит, этого выкупа было недостаточно.
      Какие пытки предстоит ему еще вынести в отместку за его обращение с Догги Диком? Не сочла ли банда общим оскорблением удары, нанесенные им ренегату?
      Перемена в обращении бандитов с ним могла объясняться только этим, и Генри горько раскаивался в своей несдержанности. Он бы не стал сожалеть о своей вспышке, если бы узнал истинную причину перемены отношения к нему бандитов. Причина эта была гораздо серьезней, чем ненависть, питаемая к нему Догги Диком.
      Генри грозило не только долгое лишение свободы, но может быть, даже лишение жизни.
      Глубоко врезавшиеся в тело веревки и жесткое ложе, иными словами, просто уличная мостовая, долго не давали ему возможности заснуть, но, наконец, сон смежил его веки. Он крепко спал до того момента, когда пение петухов и сильный удар ногой часового не напомнили ему о горькой действительности.
      Глава XIX
      В ПУТИ
      На рассвете дня разбойники отправились в путь. Деревня, в которой они провели ночь, не была их постоянным убежищем. Здесь они останавливались случайно на один, на два дня, так как более продолжительное пребывание могло бы вызвать неожиданную встречу с папскими войсками, которые обыкновенно появлялись только после какого-нибудь особенного преступления, совершенного бандитами.
      Так было и на этот раз. Гонец, посланный в город, чтобы вскрыть чемодан Генри, принес важные известия. Бандиты тотчас же снялись с бивуака.
      Пленников у них не было, кроме Генри, но добычи было много: серебро, посуда, драгоценные камни и другие вещи, выкраденные с виллы одного знатного римлянина. По этому-то поводу папские войска и были отправлены в погоню.
      Логовище разбойников было запрятано далеко в горах. Еще до конца путешествия ноги пленника были в крови. Поношенная обувь его совершенно развалилась при ходьбе по каменистой дороге.
      Руки его, связанные позади, не давали возможности поддерживать равновесие, усталость от большой ходьбы накануне, почти бессонная ночь и упадок духа лишили его сил совершенно.
      Строгий надзор за ним ясно показал ему, что не скоро ему вернут свободу. Разбойники не сдержали слова, хотя и получили условленный выкуп.
      Когда банда снималась с бивуака, Генри нашел возможность заговорить с начальником и напомнил о его обещании.
      - Вы сами освободили меня от него! - возразил бандит с диким проклятием.
      - Каким образом? - наивно спросил пленник.
      - Черт возьми, как вы наивны, синьор англичанин! Вы уже забыли об ударе, нанесенном одному из моих людей?
      - Он его заслужил.
      - Это уж мое дело судить. По нашим законам вы заслуживаете наказания. Око за око, зуб за зуб!
      - В таком случае, вы отомщены. Ваши люди заплатили мне по двадцати ударов за один, о чем свидетельствуют мои бока.
      - А, - возразил с презрением бандит. - Радуйтесь, что вы слишком дешево отделались. Благодарите Мадонну или, вернее, этот рубец на мизинце.
      Последнее замечание сопровождалось каким-то загадочным взглядом, не предвещающим ничего доброго, принимая во внимание строгий надзор.
      На второй день вступили в гористую местность, заросшую высоким лесом. Идти было все труднее и тяжелее. То приходилось взбираться на почти отвесные скалы, то скользить по таким узким ущельям, где было место только для одного человека.
      Путешественники страдали от жгучей жажды, которую, наконец, утолили снегом, найденным в горных закрытых лощинках.
      Перед заходом солнца сделали остановку, и один из разбойников послан был на разведку на вершину одинокой конусообразной горы.
      Минут двадцать спустя послышался вой волка, который затем повторился немножко дальше, потом блеяние козы. По последнему сигналу банда тронулась в путь.
      Взобрались на коническую гору. Когда добрались до вершины, страшная картина развернулась перед глазами пленника. У его ног амфитеатром высились скалы, густо поросшие густым лесом. В глубине пруд, недалеко от него среди деревьев какие-то сероватые стены, из которых подымался дым, свидетельствовавший о присутствии человека.
      Эта выбоинка и была главным местом свидания всех бандитов. Отряд пришел на место как раз в момент заката солнца.
      Жилище разбойников немного напоминало маленькую деревушку. Два или три дома были сложены из камня, остальные просто представляли соломенные хижины, которые обыкновенно встречаются в горных округах итальянского полуострова.
      Деревушка была окружена буковым лесом. Старые ели высились на вершинах окружающих гор.
      В центре этого природного цирка блестел пруд, по всей вероятности, жерло потухшего кратера, служившее в настоящее время хранилищем дождевых и снеговых вод, стекающих с гор.
      Соломенные хижины, очевидно, были выстроены самими разбойниками, каменные дома, вероятно, были воздвигнуты когда-то горными инженерами, занимавшимися здесь добыванием руды.
      На севере и на юге возвышались две скалы, на которых стояли часовые.
      По приказу начальника шайки два бандита отвели Генри в темную комнату одного из каменных домов и с грубым ругательством закрыли за ним дверь.
      Генри услышал звук запираемого замка, и затем все погрузилось в молчание. Первый раз в жизни он находился в темнице.
      Глава XX
      ПИСЬМО
      Как только закрылась за ним дверь, Генри Гардинг с облегчением растянулся на земле и заснул крепким сном.
      Он проснулся при первых лучах солнца, ударявших ему прямо в лицо.
      Он встал и огляделся кругом. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что он был в темнице.
      Окно, находившееся на большой высоте, было такое узкое, что через него могла пролезть только кошка. Вертикальная железная полоса еще больше суживала отверстие.
      Дверь же была настолько крепка, что нечего было и думать о бегстве без содействия часовых. Генри на это рассчитывать было нечего, и он решил по-философски спокойно ожидать событий.
      Он был голоден и съел бы все, что бы ему ни попалось на зубы.
      Он прислушался, мысленно призывая разбойника с завтраком.
      Но в коридоре раздавались только мерные шаги часового.
      Через час нетерпеливого ожидания послышались еще и другие шаги в коридоре.
      Послышался краткий разговор, ключ завизжал в замке, и дверь открылась настежь.
      - Здравствуйте, мистер Генри! Хорошо почивали? Капитан шлет вам свой привет и хочет вас немедленно видеть.
      Догги Дик грубо схватил за плечи пленника и потащил его к начальнику.
      Как и следовало ожидать, это была лучшая комната в доме. Но артиста поразила роскошь обстановки. Богатая мебель, зеркала, часы, всевозможные шкафики и столики, серебро, люстры, - одним словом, предметы утонченной роскоши, но расставленные без всякого вкуса, в смешении разных стилей, они скорее напоминали лавку редкостей или лавку ростовщика.
      Посредине комнаты сидели мужчина и женщина. Мужчина был начальник бандитов Корвино, как называла его сидевшая с ним рядом женщина, называемая им, в свою очередь Кара Попетта. "Кара" по итальянски значит "милая".
      Это была большая женщина, почти одного роста с Корвино и так же живописно разряженная. На ней была масса украшений из жемчуга, золота и металлических вышивок. Благодаря своей бронзовой коже, черным, как вороново крыло, волосам, она могла бы служить украшением любого индейского стана.
      По-видимому, когда-то она была удивительно хороша собой; когда улыбалась, она показывала двойной ряд блестящих белых зубов, хотя улыбка ее напоминала тигрицу, скалившую зубы, чтобы броситься на свою добычу.
      Кара Попетта, которой не было еще и 30 лет, могла бы называться еще красавицей, если бы не багровый шрам, пересекающий правую щеку и совсем обезобразивший ее лицо.
      Судя по выражению ее глаз, душа ее была тоже обезображена многими рубцами. Взгляд, который она бросила на пленника, заставил бы задрожать Генри, если бы он понял его значение.
      Но Генри некогда было предаваться размышлению, начальник немедленно приказал ему сесть за стол.
      - Бесполезно вас спрашивать, умеете ли вы писать, синьор artista, проговорил бандит, указывая пальцем на перо и чернила. - Рука, умеющая владеть кистью, сумеет держать и перо. Пишите под мою диктовку, переводя на ваш язык. А вот и бумага. На столе лежало несколько листов почтовой бумаги.
      Пленник взялся за перо, не будучи в состоянии представить себе, кому он будет писать. Впрочем, он недолго оставался в неизвестности.
      - Сперва адрес, - приказал разбойник.
      - Кому? - спросил пленник, приготовляясь писать.
      - Синьору генералу Гардингу.
      - Генералу Гардингу? - вскрикнул Генри, вскочив на ноги и уронив перо. Моему отцу? Что вам от него надо?
      - Без вопросов, синьор художник! Садитесь и пишите.
      Генри снова сел и написал адрес. Он вспомнил о своем последнем письме, посланном из гостиницы, находящейся на границе владений его отца, но у него не было времени предаваться воспоминаниям, бандит торопил его.
      "Дорогой отец", - продиктовал бандит.
      Генри опять остановился. Он вспомнил, что он тогда не поставил слово "дорогой". Неужели он напишет его сегодня под диктовку разбойника?
      Надо было повиноваться, начальник повторил фразу, сопровождая ее страшным ругательством.
      - А теперь, - сказал Корвино, - пишите и не останавливайтесь, иначе это будет дорого стоить.
      Эта угроза была произнесена тоном, не оставляющим сомнения в ее значении.
      Генри написал следующее письмо:
      "Дорогой отец, уведомляю вас, что я в плену в горах Италии на расстоянии сорока миль от Рима, на границе Неаполитанской территории. Люди, у которых я нахожусь в неволе, неумолимы и убьют меня, если не получат выкупа. Они будут ждать вашего ответа и с этой целью посылают вам гонца, за целость которого будет порукой моя голова. Если вы его арестуете или почему-либо он не вернется сюда, это отразится на мне, и я буду подвергнут самым ужасным пыткам. Выкуп мой определен в тридцать тысяч лир. За эту сумму я получу свободу и знаю, что обещание свое они сдержат, так как эти люди, сделавшиеся разбойниками вследствие нелепых преследований деспотичного правительства, тем не менее исповедуют истинные принципы честности и порядочности. Если вы не пришлете денег, дорогой отец, могу вас заверить, вы никогда не увидите более вашего сына".
      - Теперь подпишитесь, - сказал разбойник, видя, что Генри кончил писать.
      Генри выпрямился и уронил перо. Он писал под диктовку и, занятый переводом, не мог осознать истинный смысл написанного.
      Но когда у него потребовали подписаться под этим унизительным призывом к отцовскому милосердию, - а в нем еще жило воспоминание о его последнем гордом письме, - он почувствовал не только отвращение, но и стыд.
      - Подпишитесь, - вскричал бандит, приподнимаясь на своем кресле, подпишитесь же!
      Генри колебался.
      - Если вы сейчас же не возьмете пера и не подпишите своего имени под этим письмом, клянусь Мадонной, прольется кровь! Cospetto! - я не позволю насмехаться надо мной какому-то мазилке, проклятому англичанину!
      - О синьор, - вскричала Попетта, до сих пор не проронившая ни одного слова. - Послушайтесь его, duono cavaliere. Муж всегда так поступает с теми, которые слишком удаляются от большого города. Подпишите, саго mio, и все пойдет хорошо. Вы будете свободны и вернетесь к своим друзьям.
      Произнеся эту маленькую речь, Попетта сошла с дивана, на котором отдыхала, подошла к молодому англичанину и положила ему руку на плечо.
      Но ласковый тон ее голоса и мягкое выражение глаз не понравились ее мужу и господину. Корвино вскочил с места, схватил свою жену за талию и грубо отбросил в угол комнаты.
      - Не вмешивайся не в свое дело! - крикнул он.
      Затем, обратясь к пленнику и вытаскивая пистолет из кармана, он прохрипел: "Подписывайте"!
      Дальнейшее сопротивление было бы безумием. Намерение бандита было ясно, послышался звук взводимого курка.
      На один миг у пленника мелькнула мысль броситься на противника и схватиться с ним, но если бы даже он вышел победителем из этой борьбы, Догги Дик и десятка два других разбойников немедленно расстреляли его без всякого сомнения.
      Оставалось или умереть, или подписать.
      Генри наклонился и написал два слова: Генри Гардинг.
      - Синьор Рикардо! - позвал начальник.
      Вошел Догги Дик.
      - Умеешь читать? - спросил Корвино, протягивая ему письмо.
      - Я не больно учен, - ответил ренегат, - но думаю, что сумею разобрать эти каракули.
      Он прочел письмо по складам и удостоверил перевод.
      Конверт запечатали, надписали адрес под диктовку синьора Рикардо. После этого пленника опять связали и отвели в темницу.
      В тот же вечер в Рим был послан гонец.
      Глава XXI
      ПОД КЕДРОМ
      Целый год прошел с того дня, когда Бэла Мейноринг отвергла руку младшего сына генерала Гардинга.
      Снова перепела свистели на полях, стонала кукушка в лесу и соловей наполнял рощу своими ночными мелодиями.
      Мисс Мейноринг по-прежнему оставалась царицей всех балов в округе, хотя две или три молодых девушки начинали оспаривать у ней пальму первенства.
      Поклонники ее оставались все те же, за исключением Генри Гардинга.
      Говорили, что место его занял его брат Нигель. Впрочем, это могло быть одно предположение, которое шепнул мне один молодой человек на балу, где был также и Нигель.
      Сначала я не поверил, но к концу вечера должен был убедиться в этом собственными глазами.
      Летние балы представляют гораздо больше случаев пококетничать для молодых девушек. Прогулки вдвоем по темной аллее особенно приятны после душной залы.
      Ускользнув таким образом с одной молодой особой, я остановился возле величественного кедра, ветки которого, почти касаясь земли, образовали вокруг его ствола зеленую палатку днем и темный грот ночью.
      Вдруг моя спутница проговорила: "Мне кажется, я забыла свой зонтик под этим деревом, подождите здесь, я поищу его".
      С этими словами она скрылась под кедром.
      Боясь, чтобы не случилось чего с молодой девушкой, я проскользнул следом за ней.
      Мы искали несколько минут, но бесполезно.
      - Вероятно, кто-нибудь из слуг поднял его и снес в комнаты, - произнесла спутница.
      Мы хотели вернуться на дорожку, как вдруг новая парочка остановилась у кедра. С первых их слов было ясно, что они продолжали начатый разговор.
      - Я знаю, - говорил мужской голос, - что вы еще не забыли его. Не говорите, что он был всегда вам безразличен. Я отлично все знаю, мисс Мейноринг.
      - В самом деле, какая удивительная проницательность, мистер Нигель Гардинг! Вы знаете гораздо больше, чем я и даже ваш брат. В таком случае, зачем же я ему отказала? Наоборот, это доказывает, что между нами ничего не было. С моей стороны, по крайней мере.
      Наступило короткое молчание. Нигель, видимо, размышлял.
      Я не знал, на что решиться и чувствовал, что моя спутница смущена, но мы уже достаточно много слышали, чтобы дать знать о своем присутствии, не говоря уже о том, что наше собственное положение могло дать повод к злословию. Я прижал ее руку к себе, и мы безмолвно решили дожидаться конца этой сцены.
      - Если вы говорите правду, - продолжал Нигель, - если ваше сердце действительно свободно, так почему же вы не приняли моего предложения, мисс Мейноринг? Вы сами меня уверяли, что я вам немножко нравлюсь. Почему же вы не принимаете моей руки?
      - Потому что... потому что... Вы хотите знать почему?.
      - Я у вас спрашиваю об этом уже целый год.
      - Если вы обещаете мне быть благоразумным, я скажу.
      - Я вам обещаю все, что хотите. Приказывайте и располагайте мной. Мое состояние - ну, это ничто - моя жизнь, моя душа принадлежит вам.
      Он произнес эти слова с таким чувством, на какое я не считал его способным.
      - Так я буду откровенна, - отвечала молодая девушка тихим, но ясным голосом. - Между нами две преграды, мешающие соединить нашу судьбу. Во-первых, нужно получить согласие моей матери, без которого я не хочу выходить замуж, я поклялась. Затем согласие вашего отца, без которого я не могу выйти замуж, в этом мать тоже взяла с меня клятву. Как бы ни была глубoкa моя привязанность к вам, Нигель, я никогда не нарушу моих клятв. Но идемте, мы уже довольно говорили об этом. Наше отсутствие может быть замечено.
      Она быстро, как белка, скользнула под ветвями и направилась к бальной зале.
      Разочарованный влюбленный не стал ее удерживать. Не будучи в состоянии сейчас низвергнуть эти преграды, он все-таки не терял надежды на будущее.
      Я с моей спутницей тоже тихо направился в залу.
      Глава XXII
      СТРАННЫЙ ПАССАЖИР
      В один прекрасный полдень 1849 года на станции Паддингтон появился пассажир, обративший на себя внимание.
      В сущности, в этом человеке ничего не было необыкновенного, кроме его появления на станции Паддингтон. В Лондоне таких господ сколько угодно. Поверх обыкновенного суконного костюма на нем был накинут мексиканский плащ, голову его украшала калабрийская шляпа.
      Приехав в первом классе в Слау, путешественник подождал, пока выйдут все пассажиры, затем, выскочив из вагона с маленьким ручным чемоданом, немедленно вступил в переговоры с начальником станции.
      Я случайно находился на станции, когда маленький смуглый человек в мексиканском плаще обратился к гиганту в зеленом мундире с золотыми пуговицами.
      С сильным итальянским акцентом иностранец справился о точном адресе генерала Гардинга.
      Я хотел подойти к нему поближе, но в эту минуту вспомнил, что мне нужно брать билет.
      Я вернулся на платформу в тот момент, когда незнакомец садился в кэб.
      Через десять секунд я уже сидел в пустом купе. Раздался свисток, поезд уже трогался с места, когда вдруг дверца моего купе открылась и начальник станции произнес:
      - Сюда, пожалуйста, сюда.
      Две дамы, шумя шелковыми платьями, сели на скамейке против меня.