По его приказу все весла поднялись, и пирога приблизилась, остановившись, однако, на почтительном расстоянии. Это была лишняя предосторожность со стороны туземцев Огненной Земли и совсем не лишняя по отношению к ним, как это показалось дамам на шлюпке после того, как они рассмотрели отталкивающие лица прибывших на пироге. Неимоверно грязные, отвратительного вида, с большущими головами, маленькими красными глазами и ртами до самых ушей - они производили впечатление, способное привести в трепет. Одежда мужчин заключалась в том, что они были вымазаны смесью охры, мела и угля, разведенных в тюленьем жиру, да еще в куске кожи, наброшенном на плечи и завязанном на груди. Женщины, еще в большей степени отвратительные, если можно вообще быть уродливее этих мужчин, имели на себе какие-то юбки из перьев пингвинов. У одной из них был ребенок, который висел у нее за спиной в чем-то таком, что напоминало не то шарф, не то мешок. Много маленьких собачек, остроконечными мордами похожих на лисиц, дополняли груз пироги. Мужчины, женщины, дети неистово орали, собаки лаяли изо всех сил, так что раздавалась поистине адская какофония.
      По просьбе капитана Зигриф, знавший несколько слов на языке туземцев, стал впереди других на шлюпке, как переводчик. Ему удалось несколько унять кричавших дикарей, и сейчас же завязались коммерческие отношения. Туземцы предлагали шкуры выдр и тюленей взамен нескольких мелочей, имевшихся у белых, например, пустой коробки от сардинок, старого ненужного ключа, пряжки от пояса и двух-трех металлических пуговиц. Они сначала были очень требовательны, уверенные, что все выгоды от этого обмена на их стороне, или что они превосходят белых по своей ловкости и тонкости соображения.
      Обменяв все свои меха, они стали предлагать другие вещи: рыболовные сети и инструменты, и даже свое оружие. Зигриф поспешил взять копья, пращи и топоры из камня в обмен на несколько хлопчатобумажных платков.
      При виде платков алчность туземцев разгорелась. Особенно воодушевились женщины, увидев возможность такого удачного, на их взгляд, обмена; они стали предлагать все, что было на них, даже дорогие для них украшения, колье из ракушек на шее. Одна из них предложила ребенка, висевшего у нее за спиной, за красный платочек, украшавший шею мисс Мод. Она показывала свое дитя со всех сторон, с головы до ног, с видом человека, знающего цену своему товару.
      - Чего хочет эта женщина? - спросила миссис Геней, очень удивленная этой пантомимой.
      - Она отдает своего ребенка за шарфик мисс Мод, - ответил Зигриф, не без некоторого беспокойства.
      - О, какая дрянная женщина! - воскликнули обе дамы. - Да это невозможно, господин Зигриф!
      - А между тем это вполне верно, и я уже не в первый раз присутствую на таком зрелище, - ответил старый столяр. - Это какие-то противоестественные матери, всегда готовые уступить своих детей за кусок любой ткани или за обрывочек ленты.
      Этот случай вызвал негодование у моряков, и никто не хотел больше вступать в торг с туземцами. Капитан велел продолжать путь.
      В эту минуту женщина, предлагавшая ребенка в обмен на шарфик, попыталась сорвать его с шеи мисс Мод. Она уже держала его в руке, но получила такой удар по этой самой руке, что мигом отпустила добычу. Это Гарри Честер угостил ее веслом.
      Обманутая в своей надежде, ведьма взвыла, и все туземцы угрожающе закричали; к счастью, Зигриф успел обменять у них все оружие. Белые налегли на весла и скоро оказались вне пределов досягаемости.
      - Слава Богу, - проговорил старый столяр со вздохом облегчения, - что мы избавились от них, не прибегая к оружию! Один только выстрел вызвал бы против нас целый легион этих дьяволов.
      - Да, мы должны благодарить вас за то, что вы забрали у них оружие; не будь этого, мы не так легко отделались бы от них, - заметил капитан.
      - Ну, вот еще! - воскликнул Гарри Честер, слышавший разговор между капитаном и столяром и находящийся еще под впечатлением от зрелища, когда черная лапа урода тянулась к шее мисс Мод. - Чего было бояться нам этих скотов! Числом нас не меньше, и мы лучше вооружены.
      - Да, господин Честер, - ответил Зигриф, - но после удара по голове камнем из пращи оружие уже не действует, так как голова разбита. Эти дьяволы, кроме того, забываются, когда они в гневе. Три человека пойдут тогда против сотни, которых они будут просто кусать. Это настоящие звери. Я видел туземца Огненной Земли, который один-одинешенек бросился на целый экипаж китоловного судна, несмотря на их револьверы и ружья. И ловкие они, как обезьяны, кроме этого. Они бросают в вас камень на расстоянии сотни ярдов точно так же, как самый умелый стрелок свою пулю. Их женщины стоят их самих. Я не считаю себя более трусливым, чем всякий другой человек, но уверяю вас, что охотнее пойду с кулаками против трех мужчин-европейцев, чем против одной старой бабы с Огненной Земли. Я гроша не дал бы за всего себя, если бы попал в такие руки!
      Все рассмеялись при этом замечании бравого Зигрифа. Но он сам не смеялся и продолжал сосредоточенно посматривать вдаль, в сторону уплывшей пироги.
      - Так и есть! - сказал он. - Я не сомневался в этом!..
      - Что там? - спросил капитан.
      - Они посылают дымовой сигнал своим товарищам, вот что. Эти дьяволы всегда так делают.
      И действительно, позади пироги показалась струя дыма, поднимавшаяся вверх.
      - Так! - повторил Зигриф. - Вот и ответ... А вот еще одна струя дыма, и еще одна, - прибавил он, указывая на столбы дыма, появлявшиеся последовательно на всем берегу, как семафоры по одной линии.
      Все эти знаки сначала долго появлялись только на севере, а затем стали видны и на южном берегу пролива.
      - Скверное дело, - сказал капитану столяр. - Нас перехватывают с двух сторон, и на нас будут охотиться. С левой стороны находится так называемый "Сгоревший остров", а с правой - остров Екатерины. На обоих живут эйликолепы. А вот там находится вход в пролив. Если бы нам удалось прийти туда раньше дикарей и оставить их позади...
      Капитан направил подзорную трубу в сторону берега.
      - Они готовят свои лодки для отплытия в море, - сказал он. - По одной лодке появляется везде, где поднимается струя дыма. Есть две, пять, семь, одиннадцать, пятнадцать, семнадцать лодок... Еще две... Еще одна... Всего двадцать. Все направляются в пролив, образуя острый угол, так что они могут накинуться на нас все сразу, когда мы там будем.
      - Не лучше ли вернуться обратно? - спросила миссис Геней, крайне обеспокоенная.
      - Это было бы бесполезно. Вот еще лодки, которые могут взять нас с тыла.
      - Поместили ли они, по крайней мере, в лодки своих жен и детей? - спросил Зигриф.
      - Я их не вижу, - ответил капитан.
      - Значит, война... война и смерть!..
      Скоро треугольник из лодок сузился в ожидании встречи с американцами. Можно уже было увидеть мел, которым воины намазали тела, и перья, которыми украсили головы, а также бесчисленные копья, которые они захватили с собой; видно было, как они вставляли камни в свои пращи; слышались их птичьи крики и наконец стали хорошо видны свирепые лица, свидетельствовавшие о готовности броситься на добычу, которая не должна уйти от них.
      X. Катастрофа
      Лодки туземцев, образуя справа и слева как бы стороны буквы V, явно старались поймать в своей середине шлюпку и лодку "Калипсо" прежде, чем они доплывут до канала. Матросы прилагали действительно сверхчеловеческие усилия, чтобы скорее добраться туда, но успеть было надежды мало. Дуновения встречного ветра или лишнего удара весла достаточно было для того, чтобы их немедленно постигла смерть или плен. Капитан Геней, со сдавленным сердцем в страхе за жену и дочь, не переставал ободрять гребцов:
      - Сильней, ребята! Мы доплывем! Налегайте, налегайте всеми силами!
      Эти просьбы подгоняли гребцов; шлюпка и лодка буквально скользили по волнам; большинство преследовавших их туземцев явно отставали, но те, которые были на передних лодках, приближались ближе и ближе и уже готовились к немедленному нападению, размахивая своими копьями. Их дикие, неистовые крики, их угрожающие жесты, их лица, натертые мелом, как у клоунов в цирке, - все это делало их похожими на демонов.
      Как будто для того, чтобы измерить расстояние, еще отделяющее их от добычи, туземцы запустили в белых сперва дротиками, а потом и камнями, упавшими так близко от лодок, что стало понятно - через несколько секунд пироги их догонят. Гарри Честер посчитал, что отпор нельзя откладывать, и приказал матросам дать залп из ружей.
      Три туземца пали, однако вместо того, чтобы испугать преследователей, залп только воодушевил их. Целая туча дротиков и камней полетела в несчастных янки; один из матросов на шлюпке и два на лодке Гарри были задеты.
      Но все-таки лодки приближались к каналу. Гарри находился на расстоянии одного или двух кабельтовых от него, как вдруг путь ему преградила большая пирога. Тут уж неизбежна была борьба на жизнь или смерть. Нужно было очистить себе дорогу к каналу.
      Несколько взмахов весел - и лодка Гарри оказалась бок о бок со шлюпкой. Крикнув, чтобы жена и дочь капитана легли на дно шлюпки, он живо договорился с капитаном двинуться вместе моментально на пирогу и постараться потопить ее. Вновь заряженные ружья лежали у ног гребцов. Дикари не понимали вначале, что происходит вокруг них, они полагали, что их противники хотят соединенными силами напасть на пирогу и готовились встретить их в последнюю минуту с должной дикарской неустрашимостью.
      Между тем лодка Гарри и шлюпка на всей скорости наскочили на пирогу. Столкновение было такое сильное, что два туземца свалились в воду, но пирога не опрокинулась.
      Дикари бросились на шлюпку и лодку, и нужно было применить револьверы и ружья. Упавшие в воду туземцы подплыли к шлюпке, уцепились за ее края и взобрались бы на нее, если бы их не отбили ружейными прикладами.
      Путь к каналу наконец был свободен, и янки поспешили отправиться дальше в ту минуту, когда их настигли остальные лодки дикарей. Положение с той поры было уже менее опасным, так как дикари остались все же позади. Спасенье заключалось только в скорости хода. К довершению удачи, ветер переменился, едва шлюпка и лодка оказались в проливе. На парусах они быстро устремились вперед. Через несколько минут преследуемые были уже на большом расстоянии от туземцев. Скоро стали видны гребни морских волн и над ними стаи хищных птиц.
      Нетрудно представить себе, с каким восторгом капитан смотрел на жену и дочь, избавленных от великой опасности.
      Все считали себя счастливыми и поздравляли друг друга с тем, что так дешево отделались от грозивших бед. Раны, нанесенные матросам, были, к счастью, не тяжелые; ничто не указывало, чтобы туземцы хотели возобновить свою попытку нападения, так несчастливо кончившуюся для них.
      Тем не менее капитан Геней находил, что не следует останавливаться даже на одну минуту и что необходимо продолжать путь вдоль по проливу.
      Наступила ночь, и тогда нетрудно было убедиться, что туземцы подняли тревогу на обоих берегах. Очевидным доказательством этого были огни, светившиеся в разных местах, на определенном расстоянии друг от друга. Еще Магеллан триста лет тому назад заметил эту сигнализацию дикарей, и этим объясняется, может быть, само название Огненной Земли, которое он дал этим местам.
      Как бы то ни было, но эти зловещие огни напоминали о непримиримой вражде, какую питают жители Огненной Земли к белым людям, вражде, к несчастью, обоснованной, небеспричинной.
      - Нам нужно заплыть так далеко, чтоб исчезли эти огни, - убеждал капитан. - Ночь скрывает нас, к счастью, и эти язычники не замечают нас, иначе они уже напали бы.
      Темнота была действительно спасением для американцев. Ночь была безлунная, и небо было покрыто облаками; на расстоянии трехсот ярдов уже ничего не было видно. При любых других обстоятельствах было бы крайне неблагоразумно пускаться в плавание в этом мраке. Но сами огни, напоминавшие, что останавливаться не следует, указывали путь, по которому должны были плыть американцы, посредине канала. Лодки плыли как по широкой реке, освещенной огнями по обоим берегам.
      Эта удача сопровождала их всю ночь. В одном месте канала, где были теснины и где их могли заметить с того или другого берега, беглецов скрывал густой туман. Так, продвигаясь всю ночь, на рассвете они доплыли незамеченными до пролива Дарвина.
      Тут уже не было ни огней, ни столбов дыма, что позволяло думать, что заблудившиеся путешественники миновали земли племен эйликолепов. Капитан все еще не склоннен был, однако, пристать к берегу. Ветер дул благоприятный, и нужно было воспользоваться им до конца. Только после полудня и уже тогда, когда лодки вошли в северо-западный рукав пролива Бигль, капитан дал приказ пристать к южному берегу одной маленькой бухты.
      Было около пяти часов. В глубине бухточки виднелась ниша в скале, которая могла служить спокойным местом стоянки для шлюпки и лодки; сама скала была окружена густыми деревьями.
      На площадке перед скалой установили палатку и очаг. Можно было считать себя в этом убежище хорошо скрытыми от набегов дикарей, шлявшихся в окрестностях.
      Горючего материала имелось тут сколько угодно. Все с большим удовольствием приступили к обеду, приготовленному Поллюксом, а потом наконец смогли отдохнуть после двадцатичетырехчасового непрерывного страшного утомления.
      Сидя вокруг хорошего огня из сухого дерева, моряки рассматривали с восхищением пейзаж, расстилавшийся перед ними. Они смотрели вниз с высоты ста пятидесяти ярдов над уровнем моря, и эта картина показалась бы чудесной в любой стране, резко отличаясь от ландшафта Огненной Земли.
      На первом месте была сама бухта, напоминавшая своими очертаниями лошадиную подкову и простиравшаяся на двести - триста ярдов. Ее крутые берега были покрыты густым лесом, продолжавшимся также на соседних холмах и поднимавшимся с одного пригорка на другой на высоту от тысячи до полутора тысяч ярдов. Деревья, в большинстве своем высокие и величественные, принадлежали к трем видам деревьев, растущих на Огненной Земле. Одни из этих деревьев представляли собой разновидность бука, другие -березы, третьи - дерева Винтера, недавно распространенного в Англии. У подошвы этих деревьев росли барбарис, фуксия и всевозможные папоротники.
      Морской рукав перед самой бухтой имел около мили ширины, а берег в несколько сот ярдов высоты, крутой и обрывистый, изрезанный ущельями, тянулся амфитеатром к подошве горной снежной цепи. Наиболее величественной в ней была Гора Дарвина, окутанная вечным льдом. Между береговой вышкой и ледяной линией тянулся пояс из непроходимых лесов, местами прерывавшихся снежными холмами, доходившими до морского рукава.
      В других местах снега таяли, образуя водные потоки, впадавшие каскадами в морской рукав. Два потока, соединяясь у одного оврага, у каменной перпендикулярной стены, выбрасывали целый столб белой пены, укрывавшей их точно туманом.
      Такова была великолепная панорама, расстилавшаяся перед глазами потерпевших кораблекрушение. Они не могли не восхищаться ею, несмотря на собственное еще опасное положение.
      Но что удивляло их больше всего, так это вид южного пейзажа, населенного теми же птицами, которые встречаются в тропических широтах, - попугаями и колибри, одни из которых вились, как пчелы, над фуксиями и барбарисом, а другие жадно пожирали любимую ими кору местного дерева. Из глубины леса слышались резкие крики черного дятла, похожие на смех безумного, а на песчаном берегу зимородки, усевшись на голых ветках дерева, отзывались на эти звуки. Стая пеликанов плавала в бухте, зорко поглядывая в водную глубину и готовясь схватить добычу своим длинным клювом. Иногда было видно, как этот клюв опускается с быстротой молнии и появляется на поверхности воды, держа бьющуюся серебристую рыбу. Вокруг каждого пеликана летали чайки, следившие с большим интересом за его движениями. Как только в клюве пеликана появлялась рыба, они затевали неистовый шум, крики и хлопанье крыльями. Пеликан не может проглотить свою добычу, не подбросив ее в воздух, и в этот момент чайки выхватывали ее, оставляя его без пищи.
      Пеликан вынужден снова погрузиться в воду, вытащить оттуда рыбу и подбросить ее в воздух, чтобы она снова оказалась в клювах дерущихся за нее чаек...
      Наступила ночь, но полной темноты не было. После того как солнце исчезло с горизонта, оно еще долго продолжало освещать ледяные пространства и снега на горах, бросая странный свет, напоминающий северное сияние. Лишь около десяти часов ночи настал, наконец, глубокий мрак, и все путники "Калипсо" уснули.
      Следующее утро было таким солнечным, что все с общего согласия решили отдохнуть еще один день в этой чудесной местности. Кроме того, у Гарри Честера появилась мысль относительно сегодняшнего завтрака, и эту мысль он немедленно стал осуществлять. Оставаясь на берегу, он заметил охотившуюся на рыб птицу, которая буквально издевалась над своей добычей. Это был баклан. Птица оставалась неподвижной и точно спала до той поры, пока не показывалась рыба; тогда она стремительно вытаскивала ее клювом из воды. Однако же вместо того чтобы сразу проглотить добычу, баклан держал ее минуту-две в клюве и опускал снова в воду, не причинив ей вреда. Но стоило рыбе удалиться от баклана на несколько ярдов, как он опять бросался на нее. Так баклан играл со своей добычей, как кошка с пойманной мышью.
      В конце концов его постигло наказание. Гарри сбросил с себя одежду и приготовился воспользоваться этой жестокой игрой. Когда в очередной раз баклан начал забавляться вытащенной прекрасной рыбой, Гарри нырнул, схватил ее, ошеломленную игрой баклана, и выплыл с нею на берег. Увидев это, испуганный баклан взмахнул крыльями и улетел.
      Неожиданное дополнительное блюдо к завтраку было встречено, конечно, с удовольствием. Рыба принадлежала к виду корюшек, и Поллюкс, едва увидев ее, заметил, что это превосходное блюдо.
      Когда завтрак закончился, всеобщее внимание обратил на себя громкий треск, раздавшийся в горных льдинах перед бухтой. Гарри Честер первым заметил, что льдины передвигаются. Это никого не обеспокоило, однако глаза путешественников устремлены были на быстро сменявшиеся яркие краски, которые солнце бросало на эти массы кристаллизованной воды, начиная с глетчера и до самой верхушки горы Дарвина. Капитан Геней, считавший себя знатоком новейших выводов естественных наук, захотел воспользоваться этой картиной и объяснить своей дочери строение плавучих ледяных гор, встречающихся в полярных морях.
      - Глетчеры, - сказал он, обращаясь к присутствующим, - силой тяжести подчинены медленному движению в направлении к подошве тех гор, на которых они образовались. Когда эти горы находятся вблизи моря, льдины, после столетий, тысячелетий погружаются в морскую пучину. Так как температура воды выше температуры попавших в нее льдин, то часть их, погруженная в воду, тает, естественно, и под действием этого таяния распадается на крупные куски, занимающие большое пространство. Как ни значителен вес этих кусков, он уступает весу соленой морской воды и эти обломки плавают в морях до той поры, пока, рассыпавшись от таяния на мелкие части, не поглощаются морем окончательно.
      Едва только капитан произнес последние слова, как послышался сильный шум из ледяных пространств, отдавшийся непрерывным эхом, как пушечные выстрелы в близких холмах. В то же время моряки с ужасом увидели, что глетчер, находившийся перед ними, разделился на две части, между которыми образовалась щель. Нижняя часть, покачнувшись, спустилась к морю, образуя пенистые брызги в несколько ярдов вышины и волнение, в десять раз более сильное, чем то, от которого погиб "Калипсо". Из пролива волны дошли до бухты и со страшной силой ударились о берег, у которого стояли моряки. Волной, точно вихрем, снесена была палатка, инструменты, съестные запасы путешественников. Сами они успели податься назад и схватиться за ветви ближайших деревьев; они промокли до костей, но, к счастью, никто из них не погиб и не пострадал.
      Они сперва рассмеялись после этого неожиданного купания, но увидев опустошение, произведенное волной, перестали смеяться. Зигриф первый поднял тревогу.
      - Гром и молния! - закричал он. - Где же наши лодки?!
      Все взглянули в сторону бухты. Шлюпка и лодка разбились о скалу вдребезги, и их обломки плавали на гребнях волн...
      XI. В разведке
      Спасшиеся с "Калипсо" остались теперь без лодок, без убежища, без провианта и, что еще хуже, без оружия.
      Море унесло все, чем они еще владели. Только мокрая одежда да револьвер Зигрифа, случайно застрявший в колючих ветвях куста барбариса и удержавшийся между ними, - вот все, что им осталось. Большее несчастье не могло их постигнуть. Даже на самом пустынном острове их положение было бы лучше, чем здесь, на этой негостеприимной Огненной Земле, когда они всего лишились.
      Между тем природа, полная роскоши и очарования, свидетельствовала о том, что все можно поправить. Нужно было заставить себя думать о том, что это прекрасное яркое лето скоро уступит место мрачной, печальной зиме, что едва ли найдется что-нибудь на ужин, что жажда и голод способны дойти здесь до крайности и что туземцы могут внезапно появиться из глубины лесов и броситься на свои безоружные жертвы.
      Один только капитан Геней, хорошо знающий описание путешествий и не раз слышавший рассказы моряков, знал всю правду об Огненной Земле, на которой европейцы никогда не могли жить. Он припоминал неудачную попытку, предпринятую Сармиенто в проливе Магеллана, припоминал "Голодный порт", названный так с полным основанием, в котором вся колония европейцев - мужчины, женщины и дети - все триста человек умерли от голода.
      Он припомнил также судьбу Гарденера и его товарищей, которых постигла та же участь. Все эти колонисты прибыли сюда с обильными запасами провизии, хозяйственных орудий, оружия и принадлежностей для рыболовства и охоты. Если им не удалось удержаться в этой проклятой стране, то что же может выпасть на долю несчастных людей, потерпевших кораблекрушение и оказавшихся здесь без оружия, без всего, с голыми руками? Даже туземцы, привыкшие к охоте и рыбной ловле, ведут здесь тяжкую борьбу за свое существование. Они вынуждены жить сбором ракушек, постоянно менять свое местопребывание и рассчитывать на морские приливы, чтобы утолить свой голод; несчастные блуждают с одного места на другое вдоль берега, спят, как животные, на голой земле и вечно ждут, не накормит ли их море. Мертвый тюлень или кит, попавший на мель, - это неоценимые для них подарки, служащие поводом для веселых празднеств. Они пожирают дикие ягоды и грибы, как лакомство. Если они становятся людоедами и даже детоубийцами, то не по собственному желанию, а по необходимости.
      Таковы были грустные размышления капитана, в то время, когда его жена и дочь сушили на солнце свою промокшую одежду, удалившись для этого на опушку леса.
      Гарри, Зигриф и матросы также не сидели без дела. Одни изготовляли для себя копья и дубины из ветвей твердого дерева, которое они обрабатывали и ровно обстругивали своими ножами. Другие собирали траву, которую можно было сплести, просушить и устроить палатку для дам. Два или три человека выделывали пращи - по обыкновению матросов, они имели куски веревок в своих карманах и даже пробовали бросать камни при помощи пращей. Один матрос полировал на камне осколок раковины, собираясь изготовить себе из него крючок, который хотел прицепить к длинным растительным волокнам. Словом, все, за исключением только пары лентяев, старались быть полезными чем-нибудь и оправиться, по мере возможности, от великого несчастья, постигшего их. В результате всеобщих усилий получилось то, что к обеденному часу Поллюкс имел в своем распоряжении четырех попугаев, двух порядочных рыб, большой запас ракушек и массу барбариса. Все эти блюда ему пришлось приготовить одним способом - поджарить на горячих угольях. Как ни плох был такой обед, но все же люди пообедали, а это уже было кое-что.
      Поев, все решили, что завтра ранним утром часть экипажа с Гарри и Зигрифом во главе отправятся изучать местность. Капитан с женой и дочерью и остальные матросы должны были ожидать на месте результатов изысканий этой экспедиции. Потом можно будет решить, следует ли уйти отсюда или устроиться тут временно, а может быть, и окончательно.
      Все прекрасно понимали, что для того, чтобы их заметило какое-нибудь судно, надо расположиться на возвышенности, хорошо заметной с моря. Но прежде всего необходимо было узнать, где именно нужно это сделать, а также разведать условия жизни и возможные опасности, которые ждут заброшенных путников. Поэтому капитан одобрил мысль о кратковременной предварительной экспедиции, высказанную Гарри.
      - Берегом мы не можем идти, ибо его, так сказать, и нет в сущности, заметил Зигриф. - С нашего входа в пролив и до этого места нет ни одного песчаного места, а есть только скалы, вдающиеся в само море, там даже тюлень не найдет места, где погреться на солнце. Мы можем идти только горами. Дорога будет труднее, чем по песку, но, поднявшись, мы увидим зато перед собой значительную часть земли.
      - Идем! - ответил Гарри.
      Скоро они убедились, что идти вдоль нижних частей горной цепи будет не легче, чем морским берегом. Не было не только проложенной дороги, - это само собой разумеется, - но приходилось часто помогать себе руками и ногами, чтобы пройти несколько шагов. Самым тяжелым препятствием являлись валявшиеся на каждом шагу заплесневевшие сгнившие деревья. Вместо того чтобы найти в них опору, нога погружалась в них, как в болото. В вековой лесной тени все было пропитано сыростью и покрывалось ею, точно ледяным покровом. Мертвая тишина господствовала в лесу, временами прерываемая только резким криком маленькой пташки или жалобным воплем ночной совы. Все эти мрачные впечатления, соединяясь с крайней тяжестью дороги, сильно мешали идти вперед. Вопреки постоянному хорошему расположению духа, Гарри Честер начинал уставать от дороги; путники двигались медленно и не обменивались ни словом.
      После двух-трех часов молчаливых усилий они добрались, наконец, поднимаясь все время вверх, до горного склона, на котором не было таких могучих деревьев, а была преимущественно небольшая растительность. Здесь преобладали те же растения, какие были на берегах пролива, но только более ветвистые и разросшиеся, так что бесчисленные длинные и густые ветки на кустах стояли, точно плотная стена.
      Здесь путники двигались ничуть не быстрее, чем раньше, они на каждом шагу спотыкались о корни кустарника, которыми было усеяно все пространство. Нужен был целый час, чтобы пройти какую-нибудь сотню или две шагов.
      К счастью, эта местность, покрытая кустами, занимала небольшое пространство. По мере продвижения вверх путешественники находили более прочную почву под ногами; скоро растительность выступала уже только в виде травы, и подъем становился легче. Достигнув вершины, Гарри и его товарищи стали перед величественной панорамой.
      По всем направлениям, в сторону севера и юга, востока и запада, простирались горные цепи различных форм. Далеко, насколько хватало глаз, видны были горы - плоские, конические, образовывавшие куполы и целые широкие террасы. Некоторые напоминали формой готические башни и зубчатые колонны постройки титанов. В центре всей этой груды гор высилась, господствуя над другими, снегом и льдами покрытая гора Дарвина, достойная соперница Сармиенто, видневшейся к северо-западу. Горные цепи отделялись одна от другой глубокими долинами, из которых одни были пустынные, безводные, а другие - переполнены вековыми густыми лесами. Каждая из этих долин казалась большим темным пятном на общем светлом фоне, за исключением той ее части из льдин и снега, на которой радугой играли солнечные лучи.
      Многие из этих долин прикасались в самом их начале к тому или другому морскому рукаву, заливу, проливу или каналу такой же глубины, как и сам океан. Огненная Земля, которую так долго считали частью материка, представляет собой на самом деле архипелаг с близкими друг к другу островами. Это могли подтвердить вполне отчетливо Гарри Честер и его товарищи, глядя на эту часть земного шара с того пункта, на котором находились. Но они интересовались преимущественно очертаниями пролива, в который попали. Они убедились, что этот пролив выходит в широкий канал, протекающий к востоку по такой прямой линии, что он казался точно искусственно прорезанным.
      - Вот канал Бигль! - воскликнул Зигриф при виде этой панорамы. - Мы им проехали бы, если бы не имели несчастья потерять наши лодки.
      - Но кто же скажет, что наше положение на этом канале было бы лучше, чем здесь? - спросил Гарри, вызывая на разговор старого столяра.
      - По простой причине там было бы лучше. Каналом Бигль мы проехали бы в пролив Лемера и пробрались бы в бухту Успеха, где едва ли два месяца проходят без того, чтобы там не причалило китоловное судно.
      - Если это так, - сказал Гарри с живостью, - то у нас может теперь быть только один разумный план: пешком пройти то самое пространство, которое мы не можем проплыть морем, и следовать каналом Бигль до самого его устья.
      - Действительно, - ответил Зигриф, - но это не так легко сделать, судя по состоянию дороги, которой мы сюда пришли.
      - Хотеть и мочь - должно быть одно и то же, - сказал Гарри, рассматривая внимательно частицу земного шара, лежавшую у его ног.
      - Не туземные ли это лодки, вон там, к западу? - вскрикнул он вдруг, указывая Зигрифу на едва заметные белые точки на морской синеве.
      - Да, они, - ответил старый столяр, после того как долго смотрел в ту сторону. - Я насчитал их штук двадцать, и можно было бы даже обеспокоиться, если бы пироги отправлялись в ту часть канала, которая ведет в нашу маленькую бухту. Но по положению береговой скалы, которую вы видите сейчас перед собой, я полагаю, что туземцы уже миновали наш лагерь около часа тому назад. Счастье, что он находится ярдах в сорока над уровнем моря и что Поллюкс, вероятно, погасил уже огонь в очаге; туземцы явно ничего не заметили.
      Гарри достал из своего кармана записную книжку, не очень испорченную, по-видимому, морской водой, в которой она побывала. Он стал чертить карту расстилавшейся перед ним местности, начертил канал Бигль и наметил разные его пункты.
      Между тем его товарищи, уставшие от тяжелой ходьбы, отдыхали.
      Когда Гарри кончил свою работу, он дал сигнал о возвращении в лагерь.