Гудзонов залив (II книга дилогии)

      Норман сказал, однако, что индейцы редко охотятся на них: шкуры антилоп не имеют особенной ценности, мясо не считается вкусным, да и водятся они в местности, изобилующей другими, более интересными и ценными животными буйволами, лосями и оленями.
      Поэтому антилоп преследуют и убивают только в крайнем случае, когда индейцы уж чересчур голодны и не имеют выбора.
      Пока сдирали с антилопы шкуру, Норман рассказывал товарищам о том, как он ее убил. Ему удалось хитростью привлечь ее к себе. Пройдя с полмили по лесу, он вышел на большую поляну. Он находился, по-видимому, на опушке леса, тянувшегося по берегу реки, за которым начиналась степь с разбросанными кое-где группами деревьев. Действительно, местность, орошаемая Красной рекой, представляет собой прерию, простирающуюся вплоть до Скалистых гор и делимую лесами на отдельные поляны. Выйдя на открытое место, Норман увидел стадо антилоп, приблизительно штук десять или двенадцать. Конечно, он предпочел бы встретить лося или оленя, так как не более индейцев любил козлиное мясо, но голод давал себя знать, выбора не было - и он решил добыть хотя бы антилопу. Приблизиться к ним было нелегко: местность была ровная, без бугров или кочек, за которыми можно было бы спрятаться, и необходимо было придумать какую-нибудь хитрость. Он лег на спину и поднял вверх ноги. Маневр этот оказался как нельзя более удачным: антилопы скоро заметили их, любопытство их разгорелось, и они начали медленно, кругами приближаться к Норману; по-видимому, ужасно интересуясь необыкновенным предметом, они все же не решались подойти к нему вплотную. Круги все уменьшались, и стадо приближалось. Наконец один самец подошел так близко, что было немыслимо промахнуться. Норман быстро вскочил, прицелился и выстрелил. Животное упало мертвым, остальные разбежались во все стороны. Норман был так голоден, что не чувствовал в себе сил продолжать охоту; он взвалил убитую антилопу на плечи и быстро возвратился к ожидавшим его товарищам, даже не осмотрев внимательно свою добычу.
      Тем временем Люсьен и Франсуа успели разложить костер и согревали около него свои мокрые ноги. Когда вернулся Норман, они вместе с ним принялись за приготовление завтрака. В один миг сняли они с антилопы шкуру, и тонкие куски мяса зашипели на огне. В воздухе пахло жареным мясом, костер весело пылал, все было как нельзя более привлекательно; недоставало только Базиля. Но тот все не являлся. Проголодавшиеся, как волки, мальчики не в состоянии были дольше ждать его, они сели вокруг костра и принялись за еду.
      Братья совершенно не знали, где мог находиться Базиль; но было еще сравнительно рано, и, решив, что тот не хочет возвращаться с пустыми руками, они не беспокоились о нем.
      Время, однако, шло, а Базиль все не возвращался, и его товарищи стали беспокоиться. Они совершенно не были знакомы с лесами, где находились, да и костюм Базиля был настолько легок, что нельзя было предположить, что он добровольно так долго отсутствует. Ими все более овладевала тревога.
      Волнение их усиливалось и наконец сделалось совершенно невыносимым. Было решено отправиться на поиски. Они избрали разные направления, чтобы вернее найти брата. Норман отправился в лес, Люсьен и Франсуа пошли по берегу, предполагая с наступлением темноты возвратиться в лагерь.
      Проблуждав несколько часов по лесу, Норман без всяких результатов вернулся обратно. Люсьен и Франсуа вернулись еще раньше. Удрученные, они решили, что Базиль неминуемо погиб: другого объяснения его долгого отсутствия они не находили. Он, должно быть, пал жертвой какого-нибудь хищного зверя, пантеры или медведя, или был схвачен индейцами и уведен в плен, может быть, убит на месте...
      Наступила ночь. Все трое уселись вокруг костра и, понурив усталые головы, предались своим горестным мыслям. Несмотря на усталость, никому не приходило в голову лечь спать. Иногда они перекидывались несколькими словами относительно участи товарища, затем снова умолкали. Ночью нельзя было ничего предпринять, и они решили дождаться утра, чтобы с рассветом снова начать поиски.
      Близилась полночь. Они молча сидели около костра, как вдруг Маренго поднялся и сердито зарычал. Из лесу раздался резкий свисток.
      - Ура! - закричал Франсуа, вскакивая на ноги. - Это свисток Базиля, я среди тысяч других узнаю его, ура!
      "Ура" Франсуа гулко пронеслось по лесу, и в ответ на него тотчас же прозвучало громкое приветствие Базиля:
      - Удача, удача, друзья мои!
      Через несколько мгновений показалась высокая фигура Базиля, освещаемая костром. Вся компания, возглавляемая Маренго, бросилась ему навстречу и с торжеством привела к костру. Базиль вернулся не с пустыми руками: в одной он держал мешок с тетеревами, или степными петухами, а на плече нес два больших буйволовых языка.
      - Вот вам! - вскричал он, кидая мешок на землю. - Это на ужин, а это, продолжал он, указывая на языки, - лакомый кусочек, который вы долго будете помнить. Принимайтесь же за дело; я так голоден, что готов их есть сырыми!
      Предложение Базиля было сейчас же принято. В костер подбросили дров, смастерили вертела и поджарили тетеревов и один из языков. Несмотря на то что Люсьен, Франсуа и Норман уже поужинали, они подсели полакомиться новым блюдом. Базиль, конечно, был более других голоден, так как очень устал и решительно ничего не ел до этой минуты, не желая терять времени на приготовление еды из убитых им буйволов и еще более усиливать беспокойство товарищей.
      Именно эти буйволы и были причиной его долгого отсутствия. Все жаждали узнать о его похождениях. За едой он начал свое повествование.
      Глава IX
      ПЛЯСКА КУРОПАТОК
      - Выйдя из лагеря, - начал Базиль, - я направился в лес по диагонали от реки. Я не прошел и трехсот ярдов, как услышал глухой шум, который принял сначала за отдаленный раскат грома. Но прислушавшись, я узнал в нем полет стаи тетеревов и, конечно, поспешил по направлению шума, но сделал, пожалуй, не меньше мили, прежде чем увидел птиц. Их была огромная стая на открытом, гладком месте. Опустившись на землю, они бегали по кругу футов двадцати в диаметре и кружились в разных направлениях. Я понял, что передо мной происходит так называемая птичья пляска, и, несмотря на свой и ваш голод, мне захотелось понаблюдать за этим странным представлением. То и дело тот или другой тетерев, отделяясь от остальных, вскакивал на камень и красовался на нем, потряхивая хвостом и хохолком. Затем, взмахивая крыльями, издавал резкий крик. Это было сигналом, по которому выскакивал второй тетерев и вступал с первым в борьбу.
      Я бы долго мог смотреть на эту картину, если бы голод не торопил меня. Не имея дроби, я должен был наметить определенную жертву для своей пули, что и сделал. Мой выстрел уложил на месте одного борца. Остальные птицы, переполошившись от выстрела, поднялись, но не отлетели далеко, а сели в двух сотнях ярдов на большое дерево. Подбираясь к ним, я проходил мимо повалившихся стволов, и каково было мое удивление, когда среди них увидел двух тетеревов, продолжавших яростно биться! Они были так увлечены борьбой, что не заметили моего приближения, и я смог схватить их руками, не тратя заряда. Свернув им шею, я погасил их пыл и направился дальше к стае, продолжавшей спокойно сидеть на дереве. Приблизившись, я спрятался за другим деревом и, прицелившись в одного тетерева, свалил его на землю. Остальные не тронулись с места. Конечно, я метил в сидевшего на нижней ветке, зная, что, застрели я одну из верхних птиц, ее падение спугнуло бы всех остальных.
      Итак, я зарядил ружье и выстрелил, снова зарядил и выстрелил и так палил, пока не настрелял полдюжины этих птиц. Подойдя к дереву, чтобы подобрать настрелянную дичь, я с удивлением увидел спускавшийся с нижних ветвей конец веревки. Я оглянулся кругом, чтобы найти еще какие-нибудь следы, и увидел на земле место от костра, очевидно, давнего. Вероятно, несколько индейцев отдыхали здесь когда-то. Потянув веревку к себе, я увидел, что это не что иное, как лассо. Это была драгоценная находка, если вспомнить, что недавно такая вещь спасла нам жизнь. Повесив его себе на плечо и сложив убитую дичь в мешок, я хотел уже направиться к лагерю, как вдруг увидел нечто, изменившее мои намерения. Я был на опушке леса, и между стволов передо мной открывалось широкое, свободное пространство. Над ним стояло облако пыли, и в нем я различил двух движущихся огромных животных. Это были два дерущихся буйвола.
      Тут рассказ Базиля был прерван интересным происшествием. Уже несколько раз он прерывался странными криками из лесу, криками, которые своими дикими звуками навели бы ужас на незнакомого с ними человека. Но наши друзья знали, что это голоса больших рогатых сов, и не обращали на них внимания. Теперь же Базиль остановился, увидя, что одна сова подлетела совсем близко к ним и опустилась на дерево шагах в двадцати от костра, освещавшего ее. Она издавала свои странные крики, сопровождая их такими необыкновенными движениями, что забавно было на нее смотреть. Франсуа схватил ружье, но раньше, чем он спустил курок, птица слетела с ветки, подошла еще ближе и, протянув свою лохматую лапу, схватила тетерева, лежавшего не дальше шести футов от костра! Захватив его когтями, сова поднялась на воздух и исчезла бы в темноте, но выстрел Франсуа прервал ее полет, и она упала наземь с тетеревом в когтях. Маренго бросился к сове, но та была только ранена, и, прежде чем с ней справиться, собака получила несколько изрядных царапин. Эта добыча была предоставлена Маренго, и он продолжал с ней возиться, в то время как Базиль продолжал рассказ.
      Глава X
      БАЗИЛЬ И БУЙВОЛ
      - Первой моей мыслью, когда я увидел буйволов, было подойти к ним поближе и выстрелить. Они вполне стоили пороха, и я решил, что, раздобыв хоть одного из них, мы на долгое время будем избавлены от голода. Я повесил охотничью сумку на ветку и стал осторожно приближаться. Ветер дул навстречу, и мне нечего было опасаться, что они почуют меня. Но местность была совершенно открытая, без малейшего кусточка, и я решил, что было бы бесполезно стараться достичь их ползком. Поэтому я просто пошел, стараясь ступать как можно легче, и через пять минут очутился от них на расстоянии выстрела. Они не видели меня, все их внимание ушло на борьбу. Морды их были покрыты пеной, ноздри раздувались; временами они вдруг расходились, чтобы с еще большей яростью наброситься друг на друга. Черепные кости трещали от страшных ударов. Лишь благодаря особенной крепости буйволовых черепов не разлетались они на куски. Когда на расстоянии шести шагов я выстрелил в голову одного из них, пуля только расплющилась и упала на землю. Буйвол удивленно посмотрел в мою сторону: до той минуты он и не подозревал обо мне.
      Я недолго наблюдал их борьбу: меня она не интересовала. Я думал только о мясе и старался верно определить, который из двух был наиболее жирным. Затем я прицелился и выстрелил. Пуля точно попала в буйвола; как раз в момент, когда противник с яростью бросался на него, раненный мною буйвол упал на землю. Тот все же добежал до него и ударил упавшего в лобную кость с такой силой, что тот повалился на бок и скоро перестал шевелиться. Нападавший обернулся и, заметив неподвижно лежавшего соперника, в первое мгновение приписал себе всю честь победы. Он поднял голову и самодовольно захрапел. Меня он до этой минуты не замечал, весь отдавшись борьбе, но теперь, когда он поднял голову, то вдруг увидел меня. Я был уверен, что он бросится бежать, и потому торопился снова зарядить ружье. Второпях коробка с пистонами упала к моим ногам. Но в руках у меня уже был один пистон, и я не торопился поднимать коробку. Я уже прицелился в буйвола, как вдруг он неожиданно бросился на меня. Я выстрелил, но неудачно: пуля попала в морду и, нисколько не мешая его движениям, только еще более разъярила его. Мне некогда было снова заряжать ружье: буйвол был уже очень близко от меня; я еле успел отскочить в сторону, когда он промчался мимо меня, сотрясая почву своей тяжелою поступью.
      Он разом повернулся и с новой силой бросился в мою сторону; я понял, что погиб, если он только коснется меня; рога его были выставлены вперед, и глаза горели свирепой решимостью. Я бросился к убитому буйволу в надежде, что смогу укрыться за ним от нападения. Так оно и случилось: буйвол запутался в конечностях убитого соперника, и я вторично избежал его рогов. Он снова бросился на меня с быстротой молнии. Неподалеку я заметил дерево, но не знал, успею ли вовремя добежать до него. В эту минуту я был особенно близко к нему и, опасаясь, что мне не удастся долго уклоняться от разъяренного животного, решил попробовать добраться до дерева. Со всех ног пустился я бежать, преследуемый моим врагом. Я хотел искать защиты за деревом, но, достигнув его, заметил, что первые ветки начинались очень низко от земли, и, схватившись за одну из них, быстро вскарабкался наверх.
      Первой моей мыслью было зарядить ружье и застрелить вернувшееся животное. Буйвол продолжал ходить вокруг дерева, ударяя в него рогами и неистово мыча. Дерево было маленькое и сильно тряслось под его ударами, так что я начинал уже думать, что оно может свалиться. Наконец мне удалось вложить в ружье пулю, и я уже повернул его, чтобы заложить и пистон, как с отчаянием вспомнил, что коробка со всеми моими пистонами осталась на земле: внезапное нападение животного не позволило мне поднять ее. Итак, заряженное ружье мое было мне не полезнее железной палки. Я не смел слезать на землю, так как буйвол продолжал кружиться под моим деревом; достать пистоны было невозможно. Я начинал приходить в отчаяние. Будь у меня хоть один пистон, мне ничего не стоило бы убить буйвола, который, по-видимому, решил уничтожить меня: он был не далее трех футов от дула, но как мог я стрелять без пистона? Я уже думал воспользоваться трутом и полез за ним в сумку, как вдруг новая мысль осенила меня. Я ощупал лассо, которое продолжало висеть у меня через плечо, решив попробовать поймать им буйвола и привязать его к дереву.
      Не теряя времени, я размотал веревку и укрепил один ее конец у дерева. Из другого конца я сделал петлю и, наладив ее как следует, держал ее в правой руке в ожидании удобного момента. Скоро он представился: буйвол продолжал кружиться подо мной. Бросать лассо для меня было делом привычным, и при первой же попытке я увидел, что веревка должным образом обвилась вокруг его шеи. Я затянул петлю, перекинул веревку через ветку и, получив таким образом нечто похожее на блок, со всей силы потянул книзу.
      Буйвол, почувствовав этот неожиданный ошейник, сначала стал страшно биться, потом бросился бежать. Но скоро он натянул веревку во всю длину, и каждое новое его движение все больше затягивало петлю и душило его. Не будь шея его покрыта такой густой шерстью, он тут же и погиб бы. Но шерсть спасла его, и он продолжал отчаянно биться. Дерево сильно трещало и, опасаясь, что оно может сломаться, я соскочил на землю. Я побежал прямо к тому месту, где уронил коробку с пистонами, и быстро зарядил ружье. Осторожно добрался я до прежнего места и пулей прекратил страдания буйвола.
      Было уже поздно: я знал, что вас будет беспокоить мое отсутствие. Поэтому я вырезал лишь буйволовы языки и, захватив убитых тетеревов, вернулся к вам. Над буйволами я оставил знак, так что надеюсь, что мы найдем их в целости завтра утром.
      Базиль закончил свой рассказ. Мальчики добавили дров в костер, так что должно было хватить до утра: у них не было ни постелей, ни одеял, и огонь был им совершенно необходим. Базиль и Норман были даже в одних рубашках, и вся надежда их была на костер. Они легли рядом вокруг огня и довольно сносно провели ночь.
      Глава XI
      ИНТЕРЕСНЫЕ ДЕРЕВЬЯ
      На следующее утро они встали рано. Позавтракав остатками языка буйвола, тетерева и грудинки антилопы, они отправились за оставшимися буйволами. В несколько приемов перетащили они в лагерь все мясо и, отделив его от костей и разрезав на тонкие куски, развесили над огнем, чтобы высушить его.
      Пока мясо сушилось, мальчики сели вокруг огня и стали обсуждать дальнейшие планы. Сначала они решили возвратиться в поселок Красной реки, чтобы раздобыть там другую пирогу и новые припасы. Но это было нелегко. На пути лежало несколько больших озер и болот, и проделать этот путь пешком, да притом еще возвращаясь назад, казалось им слишком грустным. Но что же им оставалось делать? Правда, на северном конце озера Виннипег находился форт Норвей, но как добраться до него пешком? Обойти же озеро -значило сделать, по крайней мере, четыреста миль. Нужно было бы перебираться через многочисленные реки, болота и непроходимые леса. На это ушло бы не менее месяца, и в Норвей-Гоузе они оказались бы так же далеки от цели их путешествия, как и теперь. Да и лежал этот форт совершенно в стороне от их прямого пути. Кумберланд-Гоуз, другая промышленная станция на реке Саскачеван, была первою остановкой, намеченной ими по уходе из селения Красной реки. Но добраться до него пешком было бы тоже трудно, так как и эта станция была в нескольких сотнях миль от них и по пути лежали также озера, болота и реки.
      - Только бы не идти назад! - воскликнул Франсуа, всегда готовый на самые смелые предприятия. - Сделаем лодку и отправимся вперед.
      - Легко сказать! - возразил Базиль. - А как ее сделать?
      - Что же мешает нам срубить толстое дерево и выдолбить его? У нас есть топор и два маленьких топорика. Я убежден, что такая выдолбленная пирога отлично выдержит нас четырех. Что ты на это скажешь, Люс?
      - Конечно, - отвечал тот. - Большая пирога выдержит нас. Но найдем ли мы здесь достаточно большое дерево? Ведь мы теперь не на Миссисипи.
      - А какой величины дерево нужно вам? - спросил Норман, мало знакомый с подобными лодками.
      - По меньшей мере, фута три в диаметре, - отвечал Люсьен, - и оно должно быть такой же толщины, а в длину футов около двадцати. Меньшая лодка не выдержит нас.
      - Я уверен, что мы не найдем здесь подходящего дерева. Ни вчера, ни сегодня не встречал я таких деревьев, - отвечал Норман.
      Базиль и Люсьен подтвердили его слова.
      - Будь мы в Луизиане, - сказал Франсуа, - тогда на расстоянии пятидесяти футов нашлось бы не менее пятидесяти деревьев. Никогда не встречал я такую жалкую растительность, как здесь.
      - Ты увидишь деревья еще меньше, прежде чем мы доберемся до цели нашего путешествия, - сказал Норман, отлично знавший, что с удалением на север деревья становятся все мельче, пока, наконец, не дойдут до высоты обыкновенных садовых кустарников. - Но, если мы не в состоянии построить пирогу из одного дерева, быть может, нам удастся сделать это из трех.
      - Интересно было бы посмотреть, как это ты смастеришь лодку из трех деревьев! -воскликнул Франсуа. - Ты хочешь, вероятно, сказать, плот, а не лодку?
      - Нет, именно лодку, и такую, которая прослужит нам до конца путешествия.
      Базиль, Франсуа и Люсьен вопросительно смотрели на него.
      - Что ж, вы предпочитаете возвращаться? - спросил их Норман, переводя глаза с одного на другого.
      - Нет, нет, мы все хотим идти вперед! - воскликнул Базиль.
      - Отлично, - сказал молодой промышленник. - Я берусь построить вам лодку, которая выдержит нас всех. На работу понадобится несколько дней и еще несколько дней пройдет в поисках необходимого дерева, но я уверен, мы найдем все нужное нам в этих лесах. Два дерева уже здесь, третье, по всей вероятности, найдется на тех холмах, которые мы видели сегодня утром.
      И Норман указал на два дерева, которые росли среди других недалеко от мальчиков. Судя по их листьям и коре, они были совершенно разных пород. Ближайшее и наиболее заметное из них сразу заинтересовало южан. Люсьен узнал его по ботаническому описанию. Да и Базиль с Франсуа знали его по рассказам путешественников, хотя никогда прежде не видали, так как оно не растет в южных странах. Дерево это было из особой породы березы, как назвал ее Люсьен, бумажной березы, известной тем, что из ее коры делают тысячи пирог, на которых индейцы предпринимают длинные путешествия по озерам и рекам Северной Америки. Из этой же коры приготовляют они чашки, ведра и корзины; ею кроют свои вигвамы и даже мастерят миски и котлы для варки пищи. Наши молодые южане с любопытством рассматривали березу. Она имела около шестидесяти футов высоты и немного более фута в диаметре. Темно-зеленые листья своей формой напоминали сердце. Но что особенно выделяло ее между всеми другими деревьями, так это ее белая, серебристая кора, покрывавшая ее ствол и тонкие ветви. Эта кора была белой только на поверхности; срезав ее с дерева, вы увидели бы, что внутри она красноватая и имеет несколько пластов. Береза представляет отличное топливо и употребляется также для выделки мебели. Она достаточно прочна для обыкновенных потребностей, но на открытом воздухе подвержена быстрому гниению.
      Эта разновидность березы не единственная на Североамериканском материке. Их встречается не менее полудюжины, все принадлежат к одной породе Betula (от кельтского слова batu, означающего "береза"). Есть белая береза, не имеющая никакой цены, так как она достигает всего лишь футов двадцати в высоту и менее шести дюймов в толщину. Она решительно ни на что не годится и растет на самой плохой почве. Есть еще вишневая береза, называемая так потому, что кора ее напоминает кору вишневого дерева. Ее называют также сладкой березой, так как раздавленные молодые ветки ее распространяют чудный запах. Иногда ее называют и черной березой. Она достигает высоты шестидесяти футов и употребляется на мебель, так как имеет тонкие волокна и легко полируется.
      Желтая береза тех же размеров и называется так по цвету коры. Она тоже употребляется в столярных работах, хотя по качеству стоит ниже вишневой березы. Ее ветки и листья также имеют приятный запах, но не такой сильный, как у предыдущей. Она дает превосходное топливо и очень распространена в больших городах Америки. Кора ее почти так же хороша для дубления кожи, как и дубовая.
      Другая разновидность, красная береза, достигает размеров бумажной березы и имеет длинные, тонкие и обвислые ветки. Из нее делают, главным образом, веники, употребляемые в Америке.
      Есть еще карликовая береза, не больше куста, высотою дюймов в восемнадцать или фута в два. Она растет в холодных гористых местностях и является наиболее интересною из всех мелкорослых разновидностей.
      Все эти сведения были сообщены Люсьеном, когда мальчики занялись рубкой берез. Пока же они только взглянули на них и перевели взоры на другое дерево, указанное Норманом и принадлежавшее к породе хвойных, что было ясно по шишкам, висевшим на нем, и по зеленым иглам.
      Шишконосные деревья Америки делятся ботаниками на три главных семейства: сосновые, кипарисовые и тисовые.
      Каждое семейство имеет нескольких представителей. Так, сосновые включают в себя такие деревья, как сосны, кедры, ели, пихты и лиственницы; к кипарисовым принадлежат кипарисы и можжевельник; семейство тисовых имеет меньшее число представителей.
      Род сосны особенно богат. Изыскания последних лет открыли на западном склоне Скалистых гор и в местностях, граничащих с Тихим океаном, множество доселе неизвестных его разновидностей. Многие из них очень необычные и ценные. Некоторые, растущие в горах северной Мексики и в голых пустынях, где почти нет никакой другой растительности, имеют съедобные семена, которые в продолжение многих месяцев года составляют почти единственное пропитание туземных индейских племен. Американские испанцы называют их все пиньон, хотя их несколько сортов. Индейцы высушивают эти семена и изготовляют из них грубую муку, из которой пекут очень вкусный хлеб.
      Они иногда прибавляют в него кузнечиков, предварительно высушенных, и этим еще улучшают его вкус.
      Ламбертова сосна, названная так по имени ботаника Ламберта, растет в Орегоне и Калифорнии и справедливо считается одним из чудес света. Она часто достигает высоты в триста футов, а шишки ее, длиною восемнадцать дюймов, висят с ее веток наподобие сахарных голов. Испанское красное дерево - другое чудо Калифорнии. Оно достигает такой же высоты при диаметре в шестнадцать футов. Еще есть сосна - красная, употребляемая для палуб и мачт. Она достигает высоты шестидесяти футов, более мелкая сосна ценится как топливо и употребляется на дрова во многих американских городах. Веймутова сосна известна отличным качеством своего дерева. Она одна из самых крупных и наиболее распространенных и часто достигает полутораста футов. Чудные доски, получаемые из нее, хорошо известны плотникам. В одном только Нью-Йоркском штате ежегодно из нее получается не менее 700 000 000 футов строевого леса, что должно, согласно вычислению, обезлесить не менее 70 000 акров земли. Конечно, при таких условиях сосновые леса штата Нью-Йорк скоро совершенно исчезнут.
      Есть желтая сосна, высотой футов в шестьдесят, используется для настилки полов; чудная бальзамическая сосна, которая широко распространена как декоративное растение в Европе, Америке и дающая известное лечебное средство канадский бальзам. В благоприятных условиях это дерево достигает шестидесяти футов; но на холодных вершинах иногда не превышает и нескольких дюймов. Существует еще порода, кора которой употребляется для дубления кожи. Качество ее ниже качества дубовой коры, хотя кожа получается отличная. Из черной, или двойной сосны получают эссенцию, которая придает особый запах известному сорту пива. Кроме вышепоименованных, за последние годы открыты еще и другие разновидности сосны, все более или менее ценные.
      Хотя сосны и ели не могут быть названы тропическими растениями, тем не менее некоторые разновидности их встречаются и в южных широтах. В обеих Каролинах смола и скипидар, как то, так и другое - продукты сосны, являются одним из главнейших предметов вывоза. И даже на экваторе высокие горы покрыты роскошными сосновыми лесами. Но преимущественно это северное дерево и с приближением к полярному кругу составляет самую характерную растительность. Одна из ее разновидностей является последним деревом, встречаемым путником на его пути к полюсу. Это - белая сосна, именно та, на которую указал Норман одновременно с березой.
      Она была не выше тридцати-сорока футов, с коричневатым стволом толщиною около фута. Ее иглы были длиною около дюйма, очень тонкие и острые, синевато-зеленые. Шишки, в это время года еще очень молодые, были светло-зеленые. Достигнув полного своего развития, они становятся ржаво-коричневыми и достигают двух дюймов длины.
      Ни Базиль, ни Франсуа не могли себе представить, чем могла эта сосна пригодиться Норману при постройке пироги. Люсьен только догадывался. Франсуа предполагал, что она пойдет на шпангоуты.
      - Нет, - отвечал ему Норман, - для этого мне нужно другое дерево. Если мне не удастся найти его, придется обойтись и этим, хотя это будет несравненно труднее.
      - Что же это за дерево? - спросил Франсуа.
      - Мне нужен кедр.
      - Ага! - сказал Франсуа. - Кедровое дерево легче других и отлично может служить для этой цели.
      - На этот раз ты прав. Оно считается наиболее пригодным для шпангоутов.
      - Ты полагаешь, мы найдем кедры на холмах, которые мы видели сегодня утром? - спросил Франсуа своего канадского кузена.
      - Да, я издали видел что-то похожее на них.
      - И я тоже видел темные деревья, - сказал Люсьен. - Во всяком случае, если нам суждено найти кедры, то, несомненно, там. Они обыкновенно растут на скалистых, бесплодных холмах, как те, которые мы видели.
      - Давайте решим этот вопрос теперь же. Если мы решили строить пирогу, нам нечего попусту терять время. Отправимся сейчас же за кедрами.
      - Отлично, отлично! - в один голос закричали мальчики и, взяв с собой ружья и топор, отправились на работу. На холме они сразу нашли нужные деревья. Вершина холма была покрыта густой рощей красного кедра. Их легко можно было заметить благодаря многочисленным горизонтальным веткам, покрытым короткими темно-зелеными иглами, придающими им тот темный тенистый оттенок, из-за которого так любят его некоторые породы сов. Прекрасная красноватая древесина была знакома мальчикам, как и всему цивилизованному миру. Каждый, кто употреблял карандаш, хорошо знает красный кедр, так как именно в эту древесину и вкладывается графит. Во всех частях Америки, где он растет, его употребляют на столбы и заборы, так как дерево это отличается чрезвычайной прочностью. Оно служит также отличной растопкой, потому что очень легко воспламеняется и зажигает более твердые породы, такие, как дуб и сосна.
      Красный кедр обыкновенно достигает тридцати-сорока футов, а в благоприятных условиях бывает и больше. Он особенно любит каменистую и бесплодную почву и растет преимущественно на сухих бесплодных вершинах, в долинах между которыми виднеется совершенно другая растительность. Есть одна разновидность этого красного кедра, ползущая по земле, причем ветки ее, в свою очередь, пускают корни. Она скорее напоминает кустарник и часто свешивается с неприступных скал; в ботанике это растение известно под именем Luniperus prostrata.
      - Теперь у нас есть все необходимое для постройки пироги, - сказал Норман, осмотрев деревья. - Нам нечего терять время, надо сразу приниматься за работу.
      - Отлично! - отвечали ему товарищи. - Мы готовы помогать тебе. Говори только, что нам делать.
      - Первым делом перенесем сюда наш лагерь, - сказал Норман. - Я вижу здесь все три нужные породы деревьев и даже лучшие экземпляры, чем на берегу. Смотрите, - и он указал на группу деревьев в долине, - вот прекрасные березы и много белой сосны. Мы гораздо скорее заготовим здесь весь материал, если перенесем сюда наш стан.
      Все, конечно, согласились с ним и отправились назад к лагерю. Они скоро вернулись обратно с мясом и прочими вещами и, выбрав чистое местечко под развесистым кедром, разложили новый костер, развесили охотничьи рога и сумки на ветках и приставили ружья к стволам деревьев. У них не было палатки, но ведь она и не необходима для лагеря. У американских охотников достаточно разложить костер и провести ночь, чтобы это место само по себе сделалось бы лагерем.
      Глава XII
      ПОСТРОЙКА ПИРОГИ
      Норман предполагал, что недели будет достаточно для постройки пироги. Чем раньше окончили бы ее, тем для них было бы лучше, и, не теряя времени, они принялись за работу. Первым делом нужно было заготовить ребра, или шпангоуты; они нарубили прямых кедровых ветвей, очистили их от сучьев и сделали одинаковой толщины с обоих концов.