Росита была, как всегда, прекрасна, только румянец на ее щеках поблек и какое-то странное, дикое выражение появилось во взоре. На обращенные к ней вопросы она либо не отвечала совсем, либо что-то невнятно бормотала. Она сидела молча: лишь порой у нее вырывались какие-то бессвязные, странные возгласы; несколько раз она повторила слова "индейцы" и "дикари".
      - Она помешалась, - говорили люди друг другу. - Ей кажется, что она все еще у дикарей.
      Возможно, что так оно и было. Конечно, ее окружали не друзья.
      Алькальд спросил, нет ли среди присутствующих ее родных или знакомых, кому он мог бы ее доверить.
      Из толпы вышла какая-то простая девушка, которая только что здесь появилась: она знает бедняжку; она позаботится о ней и проводит домой.
      Вместе с этой девушкой была индианка, вернее - метиска, по-видимому, ее мать. Они увели спасенную пленницу. Вскоре все разошлись по домам и занялись своими обычными делами.
      Росита и спутницы свернули в узкую улочку, прорезавшую предместье, где ютилась беднота, миновали ее и оказались за пределами города. Затем, пройдя несколько сот ярдов по глухой тропинке в зарослях, они вышли к небольшому заброшенному ранчо и там скрылись. А через несколько минут к дверям подъехала повозка, запряженная волами, которыми правил пеон.
      Девушка вышла из дому, ведя Роситу за руку, и обе сели в повозку.
      Они уселись на охапку сена, брошенную на дно повозки, и пеон погнал волов. Выехав из зарослей, повозка покатила по большой дороге, ведущей к последним фермам на краю долины.
      Девушка смотрела на Роситу жалостливым взглядом; она помогала ей поудобнее устроиться, чтобы та как можно меньше страдала от тряски; она подбадривала ее ласковыми словами, однако говорила с нею не как с подругой или старой знакомой. Ясно было, что эта девушка никогда раньше не видела Роситу.
      Когда они проезжали по глухому участку дороги, примерно в миле от города, позади показался быстро скачущий всадник. Через несколько минут он уже нагнал их. Под всадником красовался великолепный мустанг; сразу видно было, что этого коня берегут и холят - он был резвый и игривый, а бока его так и лоснились.
      Всадник подъехал к повозке и велел пеону остановиться; мелодичный голос сразу же выдал во всаднике женщину, а нежные щеки, шелковистые волосы и тонкие черты лица свидетельствовали о том, что это настоящая сеньорита. Неудивительно, что на расстоянии ее можно было принять за мужчину: на плечи было накинуто простое серапе, широкие поля сомбреро почти совсем скрыли черные блестящие волосы, и сидела она в седле по-мужски, как заправский наездник-мексиканец.
      - Это вы, сеньорита? - удивленно и вместе с тем почтительно сказала девушка в повозке.
      - А ты не узнала меня, Хосефа?
      - Нет, сеньорита. Ох, горе мне! Где же вас узнать, когда вы так нарядились?
      - А как нарядилась? Самый обыкновенный костюм!
      - Конечно, сеньорита, только не для такой важной сеньоры, как вы!
      - Да, видно, меня никак нельзя узнать в этом наряде. Я встретила нескольких знакомых, и они мне не поклонились! - Всадница засмеялась. Бедняжка!.. - продолжала она, вдруг изменив тон и сочувственно глядя на спутницу Хосефы. - Сколько ей пришлось выстрадать! Бедная девочка! Боюсь, что мне сказали правду. Святая дева! Как похожа...
      Сеньорита не договорила. Позабыв о присутствии Хосефы и пеона, она высказала вслух свои мысли. Последние слова невольно сорвались с ее уст.
      Спохватившись, она испытующе посмотрела на них обоих. Пеон был занят волами, зато лицо девушки загорелось любопытством.
      - На кого похожа, сеньорита? - спросила она простодушно.
      - На одного моего знакомого. Это не имеет значения, Хосефа. - Сеньорита поднесла палец к губам и многозначительно посмотрела в сторону пеона.
      Хосефа, которая знала ее тайну и догадывалась, кто этот знакомый, промолчала.
      Сеньорита подъехала ближе к повозке со стороны, где сидела Хосефа, и, наклонившись к ней, прошептала:
      - Оставайся там до утра, все равно ты не успеешь вернуться засветло. Останься - может быть, ты что-нибудь услышишь. Приходи пораньше, но не домой, а к заутрене. Смотри, не опоздай. Я буду в церкви. Постарайся увидеться с Антонио. Отдай ему вот это. - Алмаз на золотом кольце сверкнул на мгновение в пальцах сеньориты, и тотчас Хосефа зажала его в руке. - Скажи ему, для кого, а кто послал - это ему незачем знать. Вот тебе деньги на расходы и еще немного, чтобы дать ей. Нет, лучше дай ее матери, если только она согласится принять.
      На колени Хосефы упал кошелек.
      - Разузнай что-нибудь. Разузнай, милая Хосефа!.. До свидания! До свидания!
      Последние слова сеньорита произнесла второпях; повернув своего лоснящегося мустанга, она поскакала обратно к городу.
      Она могла не сомневаться, что Хосефа последует ее наставлениям остаться там до утра - девушка была не меньше, чем сама сеньорита, заинтересована в этой поездке.
      Хорошенькая Хосефа была невестой метиса Антонио, и удалось бы ей увидеть его или нет, она не собиралась торопиться домой. Если она увилит его, тем приятнее будет задержаться на ранчо; если же нет, она задержится в надежде на встречу.
      Простая повозка, казалось, вдруг превратилась в прекрасный экипаж с рессорами и бархатными подушками - Хосефа слышала, что есть такие, хотя никогда их не видела: ведь в руках у нее кошелек, полный монет, шестой части которых хватит на все расходы, и ей предстоит встретиться с Антонио!
      Сердобольная девушка перетряхнула сено, положила голову Роситы себе на колени, укрыла ее своей шалью, чтобы не пронизывала вечерняя сырость, и велела пеону трогать. Тот громко крикнул на волов, ткнул их стрекалом, и они снова потащили повозку по пыльной дороге.
      Глава XL
      Ходить к заутрене - для мексиканских сеньор модный обычай, особенно для тех из них, которые живут в больших и маленьких городах. Только забрезжит рассвет - и они выходят из широких дверей своих домов и спешат по городским улицам к церкви, где оглушительно звонит колокол. Сеньоры закутаны ( богатые в шелковые шарфы и мантильи, а кто победнее - в скромные аспидно-черные шали) так плотно, что их невозможно узнать. Каждая держит под складками переплетенную книжечку - молитвенник.
      Последуем за ними в храм и посмотрим, что там происходит.
      Если вы опоздаете к началу и, войдя, встанете у двери, то увидите несколько сот коленопреклоненных людей - вернее сказать, увидите их спины.
      Спины эти отнюдь не одинаковы - так же, как не бывает одинаковых лиц. Они самых различных очертаний, размеров, цвета и общественного положения. Вы заметите здесь спины сеньор в мантильях; иные позволили этому элегантному одеянию соскользнуть на плечи, тогда как у других голова совсем скрыта под ним, - вот вам уже два разных стиля. Увидите вы здесь и спины миловидных простолюдинок с грациозно перекинутым назад концом шали, повисшей без намека на изящество и, может быть, не совсем даже чистой. Вы разглядите и спину лавочника, едва прикрытую короткой холщовой курткой; спину водовоза, обтянутую поношенным кожаным камзолом; спину щеголя, задрапированного в мягкий нарядный шерстяной плащ; и рваное серапе бедняка, городского парии. Перед вами предстанут спины широкие и узкие, прямые и сутулые; не исключена возможность, что вы увидите и один-два горба, особенно в церкви большого города. Но в какую мексиканскую церковь вы не зашли бы во время богослужения, я обещаю вам, что вы узрите всевозможнейшие спины. Однако они не будут расположены в каком-либо порядке, отнюдь нет. Спина сеньоры в мантилье может оказаться втиснутой меж двух грубых, засаленных шалей, а спина одетого в полосатое или в крапинках серапе бедняка окажется рядом с великолепным шерстяным плащом какого-нибудь франта. Я не несу ответственности за размещение всех этих спин, обещаю вам только большое их число и разнообразие.
      Единственное лицо, которое, скорее всего, будет обращено к ним, - это бритая физиономия тучного патера, облаченного в полотняную сутану. Когда-то она, несомненно, была белой и чистой, но теперь у нее такой вид, словно ее кинули в корзину для грязного белья, но по какому-то недоразумению вернули, так и не выстирав. Патер столь же мало похож на праведника, как и самый закоренелый грешник его паствы. Вот он мечется по небольшому возвышению то с жезлом, то с кадилом курящегося ладана, а вот он взял и куколку - изваяние святого. Вы услышите какую-то тарабарщину из скверной латыни, которую он бормочет во время этого представления. В эти минуты вы непременно вспомните игру мистера Робина или пьесу "Великий маг", если вам довелось их посмотреть.
      Вскоре до вас донесется позвякивание колокольчика, которое удивительно преобразит все эти спины. Ненадолго вы увидите их в самом странном положении не в вертикальном, как надлежит быть спинам, а сникнувшими и скособочившимися. Пока они будут отдыхать, возможно, мелькнет и лицо, но только в профиль, и если оно красиво, то заставит вас забыть о спине. Впрочем, тогда перед вами будет уже не спина, а скорее бок. Быть может, профиль поразит вас красотой, но, уж наверно, не набожным выражением. Вы заметите глаз, посматривающий кокетливо и лукаво, а если вы наблюдательны, то увидите и другой профиль, более грубо очерченный, к которому эти кокетливые, лукавые взгляды обращены. Это происходит в те минуты, когда спины, отдыхая, обвисают. Как они добиваются такой позы, вам покажется загадкой, анатомической головоломкой, а между тем это очень просто. Такое положение легко дается тому, кто знает, как это делается: стоит только перенести опору с колен на бедра. Немудрено, что вы изумились, ибо, замаскированная мантильями, шарфами, шалями и юбками, эта хитрость проделывается весьма искусно.
      Но вот зазвонил колокольчик - и спины снова выпрямились. Для этих богомольцев его звон то же самое, что для солдат команда "смирно". Как только он звякнет, спины, подтянувшись, мгновенно становятся на несколько дюймов выше. Патер еще раз бормочет молитву пресвятой деве и "Отче наш" и разыгрывает еще одну пантомиму, а спины остаются тем временем застывшими в неподвижности. И вдруг они снова укорачиваются, как прежде, мелькают профили, они обмениваются кивками и лукавыми взглядами, и так до тех пор, пока опять не зазвонит колокольчик. Тут патер начинает третий тур представления, за ним следует четвертый и так далее, пока богослужение не закончится.
      Каждое утро, еще задолго до завтрака, повторяется в мексиканской церкви это смехотворное коленопреклонение и бормотанье молитв. Заняты этим и мужчины и женщины, хотя среди представительниц слабого пола богомолок гораздо больше, и в числе ревностных молельщиц много сеньор местного высшего света.
      Что же заставляет всех этих людей вставать с постели в столь ранний час, дрожать от холода на улицах и мерзнуть в церкви? Что это - вера или суеверие? Благочестие или ханжество? Разумеется, многие из этих глупцов и в самом деле верят, что все это угодно Богу: они механически преклоняют колени и твердят молитвы, а за это на них снизойдет милость Господня. Однако среди самых ревностных посетителей заутрени, безусловно, много и таких, которых волнуют совсем иные чувства. В стране, где мужчины ревнивы, женщины особенно предприимчивы и хитры, этот ранний час - для них золотая пора. Ведь только на редкость ревнивый страж решится в эти холодные часы встать с постели.
      Дождитесь конца представления у дверей храма. Там стоит большая чаша святой воды. Выходя из церкви, каждый погружает руку в эту чашу и окропляет себя водой. Вот маленькая, вся в кольцах рука на мгновение окунает кончики пальцев в сосуд - и тут же ловко передает любовную записку кавалеру в плаще. Возможно, вы увидите, как богатая сеньора, тщательно закутанная в серапе, уходит из церкви в направлении, противоположном тому, откуда она пришла. Ну, а если вы столь любопытны, что пренебрежете приличиями и последуете за ней, то, пожалуй, окажетесь свидетелем запретного свидания в глухом переулке или где-нибудь в тополевой аллее.
      Утро в мексиканском городе столь же богато приключениями, как и ночь.
      Едва лишь колокол церкви Сан-Ильдефонсо стал сзывать к заутрене, из ворот одного из самых больших и богатых домов города выскользнула женщина. Рассвет чуть брезжил; женщина была закутана с головы до пят, однако ее высокая, стройная фигура, достоинство и грация осанки, легкая горделивая походка выдавали важную сеньору. Подойдя к церкви, она остановилась и огляделась по сторонам. Лицо ее скрывали складки низко опущенной мантильи, но по тому, как она стояла, как поворачивала голову то вправо, то влево, ясно было, что она пристально вглядывалась в богомольцев, которые, словно тени, приближались в предрассветном сумраке. Она, несомненно, ждала кого-то и, судя по нетерпеливому взору, каким она окидывала каждого появлявшегося на площади, тот, кого она ждала, был ей очень нужен.
      Наконец к церкви подошел последний богомолец. Оставаться дольше на улице не имело смысла. С видимым разочарованием сеньорита проскользнула через портал и исчезла за дверью. Еще мгновение - и она уже стояла на коленях перед алтарем, повторяя слова молитвы и перебирая четки.
      Но не она последней вошла в церковь; вскоре появилась еще одна прихожанка. Когда сеньорита уже входила в храм, на дальний угол площади выехала повозка и там остановилась. С повозки соскочила молодая девушка; быстро перебежав через площадь, она прошла в портал. На вновь пришедшей была пунцовая юбка, вышитая кофточка и шаль, - так одевается в этих краях беднота, простонародье. Девушка была простая крестьянка.
      Она вошла в церковь, но, прежде чем опуститься на колени, внимательно оглядела ряды спин. На одной из них, окутанной мантильей, взгляд ее задержался. Она узнала ту самую сеньориту, о которой мы говорили. Девушка, видимо, успокоилась; проскользнув меж спин, она опустилась на колени рядом с сеньоритой так близко, что их локти почти соприкасались.
      Она проделала все это совсем бесшумно, и сеньорита не заметила свою новую соседку, лишь легкий толчок в локоть заставил ее поднять голову и оглянуться. Лицо ее осветилось радостью, однако губы продолжали твердить молитву, словно ничего не произошло.
      Но вот раздался сигнал, возвещающий, что можно немного отдохнуть, и две коленопреклоненные фигуры - сеньорита и простолюдинка - склонились друг к другу; руки их сблизились. Еще мгновение - и из-под шали показалась маленькая коричневая рука, из-под мантильи - нежные белые пальцы, унизанные кольцами.
      Словно сговорившись, они коснулись друг друга, и хотя это длилось едва полсекунды, тонкий наблюдатель мог бы заметить, как из одной руки в другую из коричневых пальцев в белые - проскользнула свернутая трубочкой бумажка. Но поистине лишь тонкий наблюдатель заметил бы этот маневр - он был проделан так ловко, что никто из стоящих на коленях впереди или сзади не увидел ничего предосудительного.
      Обе руки тут же скрылись под накидками; прозвенел колокольчик, сеньорита и крестьянка снова выпрямились и с самым благочестивым видом стали повторять слова молитвы.
      Но вот служба кончилась. Окропляя себя святой водой, девушки торопливо перекинулись несколькими словами; но вышли они из церкви врозь и разошлись в разные стороны. Крестьянка быстро пересекла площадь и скрылась в узкой улочке. Сеньорита горделивой поступью направилась к своему дому; лицо ее сияло радостью.
      Она вошла в дом и поспешила в свою комнату. Развернув маленький листок бумаги, она прочитала:
      "Дорогая Каталина! Вы сделали меня счастливым. Лишь час назад я был самым несчастным человеком на свете. Я потерял сестру и думал, что лишился вашего уважения. Мне возвращено и то и другое. Сестра моя со мной, а драгоценный камень, сверкающий у меня на пальце, говорит о том, что даже клевете не удалось отнять у меня вашу дружбу, вашу любовь. Вы не считаете меня убийцей. Да, я не убийца, я - мститель. Вы узнаете обо всем. Об ужасном заговоре, жертвами которого стали я и мои родные. Жестокость этого заговора так чудовищна, что он кажется невероятным. Да, я стал его жертвой. Я больше не могу показаться в Сан-Ильдефонсо. Отныне меня будут травить, как волка, и если схватят, то расправятся со мной, как с волком. Но теперь, когда я знаю, что вы не заодно с моими врагами, мне ничего не страшно.
      Если бы не вы, я ушел бы далеко отсюда. Но с вами я не в силах расстаться. Лучше я буду ежечасно рисковать жизнью, чем покину места, где вы живете, ведь вы мне дороже всех на свете!
      Сколько раз я осыпал поцелуями ваше кольцо! Этот залог любви у меня отнимут лишь вместе с жизнью.
      Враги гонятся за мной, как ищейки, но я не боюсь их. Мой славный конь всегда при мне, а с ним я могу смеяться над своими трусливыми преследователями. Но я должен во что бы то ни стало еще раз прийти в город. Я должен увидеть вас, дорогая. Должен сказать вам то, чего нельзя доверить бумаге. Не откажите мне! Я приду на старое место, чтобы увидеться с вами, завтра в полночь. Не откажите, дорогая, любимая! Мне надо объяснить вам многое такое, что очень важно, и я могу это сказать только с глазу на глаз. Вы увидите, что я не убийца, что я по-прежнему достоин вашей любви.
      Спасибо! Спасибо за вашу доброту к моей бедной маленькой сестренке! Бог даст, она скоро поправится. До свиданья, моя любимая! К."
      Прочитав записку, прекрасная Каталина поднесла ее к губам и пылко поцеловала.
      - Достоин моей любви! - прошептала она. - Да, он достоин любви королевы! Отважный, благородный Карлос!
      Она снова поцеловала листок и, спрятав его на груди, неслышно вышла из комнаты.
      Глава XLI
      Желание Вискарры отомстить Карлосу возрастало с каждым часом. Недолго длилась радость, охватившая его, когда он избавился от страха смерти. Так же недолго радовался он, избавившись от беспокойства из-за пленницы. Его терзало совсем иное чувство. Превыше всего он ценил свою красоту - и теперь лишился ее. Он обезображен на всю жизнь!
      Когда он увидел свое лицо в зеркале, сердце его запылало, как горящий уголь. И хотя он был трусом, он почти пожалел, что его не убили на месте.
      Он потерял несколько зубов, но зубы можно вставить новые, а вот щека непоправимо изуродована. Пуля вырвала кусок мяса. Здесь будет отвратительный шрам, который останется навсегда.
      Ужасен был вид Вискарры. Ужасны были его мысли. Глядя на то, что сделал с его лицом охотник на бизонов, он громко стонал. Он клялся отомстить. Пусть только Карлоса поймают - пытки и смерть ждут его! Смерть ему и его родным!
      Порой Вискарра даже раскаивался, что отослал сестру охотника. Зачем он испугался последствий? Зачем не отомстил, убив ее? Он уже не любит эту девчонку. Ее язвительный смех до сих пор гложет его сердце. Она была причиной всех его страданий - страданий, которые прекратятся только с его жизнью, причиной горечи и унижений, от которых он не избавится до конца своих дней! Почему он ее не убил? Это была бы сладостная месть ее брату, едва ли не лучшая награда за пережитое.
      Терзаемый этими мыслями, Вискарра метался на своем ложе, стонал в тоске и отвратительно ругался.
      Карлоса надо поймать. Он, Вискарра, всеми силами будет добиваться этого. И надо схватить его живым. Незачем торопиться с наказанием. Конечно, Карлос умрет, но смерть не должна прийти мгновенно. Нет, Вискарре будут примером дикари прерий. Охотник на бизонов умрет так, как умирают пленные у индейцев: его привяжут к столбу и сожгут. Вискарра клялся в этом.
      А потом - его мать. Ее считают колдуньей. С ней и надо расправиться так, как расправляются с колдуньями. В этом случае ему не придется действовать одному. Уж конечно, отцы иезуиты поддержат его. Они охотно идут на такие фантастические жестокости.
      А когда сестра Карлоса останется одна на свете, за нее некому будет вступиться. Она окажется всецело в его власти. Он поступит с ней, как ему вздумается, - ему никто не станет мешать... Не любовь говорила в нем, а желание отомстить.
      Вот какие дьявольские замыслы проносились в голове этого презренного негодяя.
      Не меньше жаждал смерти охотника на бизонов и Робладо. Его самолюбию был также нанесен удар: он больше не сомневался в том, что Каталина серьезно увлечена этим человеком, а, быть может, их уже связывает взаимная любовь и согласие. Робладо навестил ее как-то после трагического случая в крепости. Он заметил, что она держала себя совсем не так, как прежде. Теперь, когда "убийца" был так безнадежно опозорен, капитан надеялся восторжествовать над ним. Однако, хотя Каталина и не сказала ничего в защиту Карлоса - разумеется, она не смела, - она в то же время не поддержала и противную сторону и никак не показала, что возмущена его поступком. Оскорбительные эпитеты Робладо, присоединенные к тем, которыми, не скупясь, осыпал Карлоса ее отец, казалось, причиняли ей боль. Несомненно, она вступилась бы за него, если бы осмелилась.
      Робладо заметил все это во время своего утреннего визита.
      Но гораздо больше он узнал о ее поведении через свою шпионку. Одна из служанок Каталины, Висенса, почему-то невзлюбила свою госпожу, предала ее и с некоторых пор сделалась пособницей своего поклонника - военного. Немного золота, посулы, да еще солдат-возлюбленный - это был Хосе, - и Висенса стала послушным орудием Робладо. Через Хосе он получал сведения о Каталине, а та ничего и не подозревала. И хотя эта система шпионажа была установлена лишь недавно, она уже принесла плоды. Робладо узнал, что Каталина ненавидит его и любит кого-то другого. Кто этот другой - Висенса не знала, но Робладо догадался без труда.
      Неудивительно, что он желал смерти Карлоса, охотника на бизонов. Он жаждал его смерти не меньше, чем Вискарра.
      Оба из кожи вон лезли, чтобы добиться своего. Во все стороны на розыски были посланы отряды солдат. На стенах города расклеили объявления - плод совместного творчества коменданта и его капитана, - в которых было написано, что за голову Карлоса назначена немалая награда; еще большую сумму обещали тому, кто приведет его живым.
      Не остались в стороне и местные граждане: в доказательство лояльности и усердия они тоже сочинили объявление, сообщая, что жертвуют крупную сумму, целое состояние, человеку, которому посчастливится поймать Карлоса. Объявление подписали все именитые люди города, и имя дона Амбросио красовалось одним из первых. Поговаривали даже о том, чтобы собрать добровольцев, которые уж постараются помочь солдатам, преследующим еретика-убийцу, а вернее заработать большие деньги, назначенные за его поимку.
      Вот уж действительно загадка, долго ли проживет Карлос, когда голова его оценена так высоко!
      Робладо, сидя дома, обдумывал, как поймать беглеца. Он уже разослал по долине своих самых надежных шпионов и велел им днем и ночью слоняться среди жителей. Они должны были немедленно сообщить ему все, что узнают о том, где бывает Карлос или те, с кем он прежде встречался, - за это им обещали хорошо заплатить. Установили наблюдение за домом молодого скотовода дона Хуана. И хотя Вискарра и Робладо собирались с ним расправиться на особый лад, они решили пока его не трогать: так будет легче осуществить их план. Нанятые шпионы были не солдаты, а городские жители и бедные скотоводы; появление военных в этой части долины, куда они обычно не заходят, могло бы расстроить замысел Вискарры и Робладо. Но и солдаты были наготове, однако они держались поодаль от ранчо Карлоса, чтобы не спугнуть птицу и не помешать ей вернуться в свое гнездо. Что ж, все это было разумно и логично.
      Итак, Робладо, сидел у себя дома и обдумывал, как поймать Карлоса. Стук в дверь прервал его размышления над какими-то бумагами. Это были донесения его шпионов, только что полученные в крепости и адресованные ему и коменданту.
      - Кто там? - спросил он, прежде чем разрешить войти.
      - Это я, капитан, - ответил резкий, визгливый голос.
      Робладо, несомненно, узнал голос, так как крикнул:
      - А, это ты? Входи!
      Дверь отворилась, и в комнату вошел человек небольшого роста, смуглый, с плутоватым лицом куницы. У него была вертлявая, скользящая походка, и, несмотря на мундир, саблю и шпоры, вид у него был приниженный. В словах его сквозило раболепие, и честь он отдавал офицеру раболепно. Именно таких и нанимают для подозрительных дел люди, подобные Вискарре и Робладо; и для этих целей он уже не раз им служил. Это был солдат Хосе.
      - Ну, что скажешь? Ты видел Висенсу?
      - Да, капитан. Я встретился с нею вчера вечером.
      - Есть новости?
      - Не знаю, новость ли это для капитана, только она сказала мне, что сеньорита отправила ее вчера домой.
      - Ее?
      - Да, капитан, белоголовую.
      - Ага! Дальше!
      - Вы ведь знаете, когда вы ушли, алькальд предложил ее любому, кто захочет взять. Так вот, вперед вышла одна девушка и сказала, что она ее знакомая. И еще была там женщина - мать этой девушки. Ее им сразу и отдали, и они увели ее в дом в зарослях за городом.
      - Но она там не осталась. Я знаю, что она убралась оттуда, хотя еще не слышал подробностей. Как же это было?
      - Так вот, капитан: только они вошли в дом, как подъехала повозка с возницей-тагносом, и девушка, дочка той женщины, Хосефа, забралась на повозку вместе с белоголовой, и они поехали. Но ни девушка, ни ее мать раньше не видели белоголовой. И как по-вашему, капитан: кто послал их и повозку?
      - А что сказал Висенса?
      - Их послала сеньорита, капитан.
      - Ага! - воскликнул Робладо. - И Висенса уверена в этом?
      - Это не все, капитан. Когда повозка тронулась, а может, чуть позже, сеньорита уехала из дому на своем коне. Она закуталась в простое серапе и надела на голову сомбреро, будто какая-нибудь дочь скотовода. Такой костюм, по-моему, совсем не к лицу важной сеньорите. Она поскакала окольной дорогой. Но Висенса думает, что она свернула на большую дорогу, когда проехала мимо домов, и, наверно, догнала эту повозку. Времени у нее было достаточно.
      Эти сведения, видимо, произвели большое впечатление на Робладо. Он помрачнел, нахмурился, глаза его блеснули - казалось, какой-то новый план пришел ему на ум. Он помолчал, занятый собственными мыслями, потом спросил:
      - Это все, Хосе?
      - Все, капитан.
      - Может быть, Висенса еще что-нибудь узнала. Повидай ее сегодня вечером опять. Скажи, чтобы не спускала глаз с сеньориты. Если ей удастся разведать, что они переписываются, я ей хорошо заплачу, да и тебя не забуду. Узнай подробнее о той женщине и о ее дочери. Разыщи тагноса, который их возил. Не теряй времени, Хосе. Ступай!
      Угодливый солдат раболепно поблагодарил, еще раз раболепно отдал честь и скрылся за дверью.
      Как только он вышел, Робладо вскочил с места и взволнованно зашагал по комнате, разговаривая сам с собой:
      - Черт возьми! Как же я об этом не подумал? Они переписываются... Ну конечно! Дьяволы! Что за женщина! Он наверняка уже все знает, если только он и сам не поверил, будто мы спасли его сестру от индейцев. Надо установить слежку за домом дона Амбросио. Может быть, это и будет та ловушка, в которую мы его поймаем? Любовь - более надежная приманка, чем братская привязанность. Ага, сеньорита! Если это правда, тогда у меня найдется козырь, какого вы никак не ждете. Я заставлю вас принять мои условия, не прибегая к помощи вашего глупого папаши!
      Еще несколько минут Робладо обдумывал свои планы, мечтая о мести и победе, затем он вышел из комнаты и отправился к коменданту, чтобы передать ему сведения, которые только что получил от Хосе.
      Глава XLII
      Дом дона Амбросио де Крусес не был городским особняком. Он находился в предместье - вернее, на самой окраине города, примерно в восьмистах ярдах от площади. Стоял он одиноко, на довольно большом расстоянии от других домов. Его не назовешь виллой или коттеджем - в Мексике нет ни того, ни другого, ни даже чего-либо похожего. В этой стране на протяжении тысячи миль, от ее северной границы до южной, архитектура однообразна и однотипна. Небольшие дома, ранчо бедняков, различаются в засисимости от трех разных климатов - жаркого, умеренного и холодного, которые, в свою очередь, зависят от высоты местности. В жарких краях - иначе говоря, на побережье и в некоторых долинах в центре страны - ранчо - это легкая постройка из камыша и жердей, крытая пальмовыми листьями. На Равнинах, лежащих выше, на плоскогорьях, - а надо сказать, что большинство населения живет именно там, - все ранчо без исключения глинобитные. На лесистых склонах гор, высоко над уровнем моря, ранчо сложены из бревен; у них широкий свисающий карниз и крыша, крытая дранкой; они нисколько не похожи на бревенчатую хижину американских глухих лесов и намного опрятнее и живописнее тех.
      Это о ранчо. Как видите, тут есть некоторое разнообразие. О домах богачей этого не скажешь. На протяжении тридцати градусов широты, от одной границы Мексики до другой, и, пожалуй, по всей Испанской Америке, все они строятся на один лад. Если же вам изредка встретится дом необычной архитектуры, то, расспросив, вы узнаете, что его хозяин - иностранец: англичанин - владелец рудников, фабрикант-шотландец или же немец-коммерсант.
      Все это относится лишь к домам в сельской местности. В маленьких городишках дома такие же, как и загородные, с очень небольшими изменениями. В больших же городах, хотя там и сохранились некоторые чисто мексиканские черты, архитектура зданий приближается к архитектуре европейских городов, разумеется, главным образом испанских.
      Дом дона Амбросио мало чем отличался от других богатых загородных особняков. Он был похож на тюрьму, крепость, монастырь или казармы - что вам больше по душе; все же вид его заметно оживляла окраска стен - перемежающиеся красные, белые и желтые вертикальные полосы. Благодаря этому чисто восточному сочетанию веселых красок мексиканское жилище кажется не таким угрюмым. Такой стиль широко распространен в некоторых частях Мексики.
      Все линии дома очень просты. Глядя на него спереди, с дороги, вы увидите длинную стену с огромными воротами посередине и тремя или четырьмя несимметрично расположенными окнами. Окна заслонены вертикальными железными прутьями. Это оконная решетка. Ни стекол, ни переплетов в окнах нет. Ворота тяжелые, деревянные, обиты железом и запираются железными засовами. Передняя стена - в один этаж, но она возвышается над крышей, образуя парапет высотою по грудь человеку, и благодаря этому кажется выше. Так как крыша плоская, снизу парапет не виден.