Томас Майн Рид
      Белая скво
      Роман
      Перевод: Д. Арсеньев
      Глава I
      СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА
      Последние золотые лучи заходящего солнца искрились в прозрачных водах залива Тампа. Розовый свет падал на берега, окаймленные рощами дубов и магнолий, чья вечнозеленая листва постепенно темнела с наступлением сумерек.
      Глубокая тишина, нарушаемая только редкими криками древесных лягушек или хлопаньем крыльев ночного ястреба, служила лишь прелюдией к удивительному концерту живой природы, который можно услышать только в тропическом лесу.
      Еще несколько мгновений, и золотые полосы дрожащего света исчезли, и сцену покрыла почти осязаемая тьма.
      И тут в полную силу зазвучали голоса ночного леса.
      Пересмешник, козодой, выпь, лягушки-быки, цикады, волки, аллигаторы все соединились в гармонии, свойственной этому часу ночи, вызывая шум, пугающий слух чужака.
      Время от времени шум смолкал, наступали короткие промежутки тишины, которая делала возобновление концерта еще более поразительным.
      Во время этих интервалов можно было расслышать крик, отличающийся от всех остальных. Это был голос человека!
      И был тот, кто его услышал.
      По лесу пробирался молодой человек в охотничьем костюме, в руках у него было ружье. Крик заставил его застыть на месте.
      Пытаясь проникнуть взглядом сквозь тьму, молодой человек снова двинулся вперед, потом опять остановился и прислушался. Вновь послышался крик, в нем звучали нотки гнева, странно соединяясь с призывом о помощи.
      На этот раз слушателю удалось определить направление.
      Раздвигая высокий подлесок, топча траву, он быстро вышел на узкую тропу, идущую параллельно берегу. Хотя было очень темно, охотник легко обходил препятствия, которые трудно было бы миновать даже при свете дня.
      Казалось, темнота не замедляет его продвижения, не мешают ему ни свешивающиеся длинные ветви, ни вышедшие на поверхность узловатые корни.
      Примерно через сто шагов тропа расширилась и вывела к поляне.
      Здесь человек остановился и снова прислушался.
      Но не услышал ничего, кроме знакомых звуков ночного леса.
      После небольшого раздумья он двинулся по берегу, наклонив вперед голову, всматриваясь в ночь.
      В этот момент показалась луна и бросила яркий свет на необычную картину.
      У самого края воды лежал молодой индеец, лежал неподвижно, по всей видимости мертвый. Над ним склонился другой индеец. Он как будто осматривал тело.
      Несколько секунд его поза не изменялась. Но вот он распрямился и взмахнул над головой томагавком, собираясь нанести удар.
      Топорик опустился, но не на тело.
      Громкий выстрел прогремел в воздухе, на мгновение заглушив все остальные звуки. Предполагаемый убийца упал.
      Стрелявший подбежал к месту, где лежали оба индейца, и сразу узнал обоих. Тот, что лежал на земле до выстрела, был Нелати, сын Олуски, известного вождя семинолов. Второго, индейца из того же племени, но значительно более старшего, звали Красный Волк.
      Молодой человек бросил взгляд на предполагаемого убийцу, убедился, что тот мертв, и склонился к Нелати. Прижав руку к его груди, он с тревогой всматривался в лицо сына вождя.
      Неожиданно его пальцы ощутили слабые удары сердца. Нелати можно еще спасти. Молодой человек подбежал к реке, снял шляпу, наполнил ее водой и, вернувшись, обрызгал лицо юного индейца. Потом достал из сумки фляжку с коньяком и немного влил в рот лежавшему без сознания.
      Так повторил он несколько раз, и наконец был вознагражден за свои труды. Тело юноши вздрогнуло, с глубоким вздохом Нелати открыл глаза и, увидев своего спасителя, негромко произнес:
      - Уоррен?
      - Да, Уоррен! Говори, Нелати, что все это значит?
      Индеец сумел только с трудом произнести: "Красный Волк", при этом прижав руку к боку.
      Жест помог понять, что он имеет в виду: Уоррен увидел на боку глубокую рану, из которой по-прежнему сочилась кровь.
      Губы индейца дрогнули; Уоррен видел, что он пытается снова заговорить, но не может произнести ни звука. Глаза раненого закрылись. Он снова потерял сознание.
      Уоррен быстро снял куртку, оторвал один рукав рубашки и принялся останавливать кровотечение.
      Немного погодя, оно остановилось. Оторвав второй рукав, молодой человек перевязал рану.
      Когда индеец очнулся, он благодарно посмотрел в лицо своему спасителю и пожал ему руку.
      - Нелати обязан Уоррену жизнью. Однажды он докажет свою благодарность.
      - Не думай сейчас об этом; скажи, что случилось. Я услышал крик и заторопился тебе на помощь.
      - Кричал не Нелати, - с гордостью ответил индеец. - Нелати - сын вождя. Он знает, как умереть, не показывая себя женщиной. Кричал Красный Волк.
      - Красный Волк!
      - Да. Красный Волк трус - скво. Это он кричал.
      - Больше он никогда не закричит. Смотри! - сказал Уоррен, указывая на лежащее рядом безжизненное тело.
      Нелати его еще не видел. Потеряв сознание и не видя происходившего, он решил, что Красный Волк счел его мертвым и ушел.
      Уоррен объяснил все. Молодой индеец с еще большей благодарностью посмотрел на своего спасителя.
      Уоррен продолжал:
      - Я вижу, у тебя была ссора с Красным Волком. Это он тебя ранил?
      - Да, но сначала Нелати победил Красного Волка. Красный Волк лежал на земле и был в полной власти Нелати. Тогда Красный Волк, как трус, стал звать на помощь.
      - А что потом?
      - Нелати пожалел Красного Волка и позволил ему встать. Думал, что он вернется в деревню. Но Красный Волк побоялся, что Нелати расскажет о его поражении всему племени, и потому решил заставить Нелати навсегда замолчать. Красный Волк ударил сзади. Остальное Уоррен знает.
      - А из-за чего ссора?
      - Красный Волк дурно говорил о моей сестре Сансуте.
      - О Сансуте! - воскликнул Уоррен, и какая-то странная улыбка появилась на его лице.
      - Да, и о тебе.
      - Грязный пес. Он заслужил смерть. И от меня! - добавил он, но негромко, чтобы Нелати не услышал, и пнул мертвеца.
      Потом, повернувшись к индейцу, спросил:
      - Идти сможешь, Нелати?
      Коньяк к этому времени в какой-то степени восстановил силы индейца после потери крови.
      - Нелати попробует, - ответил раненый юноша. - Час Нелати еще не настал. Он не должен умереть, пока не отплатил свой долг Уоррену.
      - Тогда обопрись на меня. Мое каноэ поблизости, в нем ты сможешь отдохнуть.
      Нелати кивнул в знак согласия.
      Уоррен помог ему встать и, поддерживая, почти неся, довел до своего каноэ.
      Осторожно усадил на борт, оттолкнул лодку от берега и направил ее к поселку белых.
      Луна освещала перистую листву грациозной геономы, бросавшей прерывистую тень на прозрачные воды.
      Лесной концерт, прерванный звуком выстрела, возобновился, а лодка медленно уплыла в ночь.
      Глава II
      ПОСЕЛОК
      Вид поселка, к которому направлялось каноэ, заслуживает описания.
      Поселок располагался на северном берегу залива Тампа.
      Расчищенная от леса почва оказалась плодородной, на ней в изобилии произрастали хлопок, индиго, сахарный тростник, дикие апельсины и другие культуры. Поселенцы также разводили скот.
      Вокруг в лесах была отличная древесина; помимо других деревьев, здесь рос виргинский дуб.
      С вершины холма на северо-западе открывался прекрасный вид.
      Соседние земли полого опускались к берегу залива, соперничая друг с другом в ярких красках, создавая замечательный эффект игры света и тени.
      Дальше раскинулись необозримые просторы. Поросшие травой болотистые равнины, саванны, леса и болота лежали на пространстве в пятьдесят, как казалось с холма, миль. В действительности видно было гораздо дальше. В этой прозрачной атмосфере все предметы казались ближе, чем были на самом деде.
      Взгляд наблюдателя увидел бы на этой картине все прелести, какими только может располагать природа. Огромные деревья, увешанные паутиной и мхом, с похожими на яркие цветы насекомыми, возвышались по краям улыбающейся саванны, а роскошные зеленые луга тянулись до самого горизонта.
      Через возделанные земли, пестрые, как краски на палитре художника, пробегал прозрачный ручей. От него отходили многочисленные ирригационные каналы на рисовые поля. Эти каналы, выглядели как серебряные нити, вплетенные в богатую ткань.
      По берегам ручья росли апельсиновые рощи; многократно изгибаясь, поток протекал через поселок, затем бежал дальше. Местами он терялся из виду, но вскоре снова появлялся, поражая новой красотой. Тут и там он падал небольшими водопадами, разбрасывая в солнечном свете многоцветные радужные брызги.
      В воде виднелись островки, поросшие тростником и камышами, рощицами папай и виргинских магнолий. Рядом с этими пришедшими издалека растениями виднелись высокие местные перистолистные пальмы. Около ручья водилась многочисленная дичь. Радостно хлопая крыльями, птицы поднимали фонтаны сверкающей пены. Тут и там вдоль берегов пролетали птахи с ярким оперением, оживляя рощи своими веселыми голосами.
      Далеко за болотом лес создавал темный, мрачный фон; он по контрасту усиливал очарование местности. На полусгнившем стволе кипариса, четко выделяясь на фоне неба, стоял пеликан и, словно птичий демон, оглядывал окрестности. Молчаливые и внимательные журавли застыли, как часовые.
      Если посмотреть в сторону моря, картина открывалась не менее прекрасная и привлекательная. Вода, волнуясь у прибрежных камней, отступала назад с пеной и брызгами. На горизонте висели белоснежные чайки; их крылья четко вырисовывались на фоне лазурного неба. А на самом берегу, отражаясь в высокой воде, рядами стояли голубые цапли, коричневые журавли и розовые фламинго.
      Таковы были окрестности поселка на берегу залива Тампа.
      Сам поселок располагался под холмом, который упоминался выше, и состоял из церкви, полудюжины магазинов и нескольких десятков прочных домов.
      Примитивный причал и несколько стоявших возле него шхун олицетворяли связь с окружающим миром.
      Было майское утро; во Флориде, как и повсюду, май - лучшее время года. В теплом воздухе гудение пчел и пение птиц смешивались с голосами девушек и мужчин, занятых работой на фермах и в полях. С отдаленных пастбищ доносилось мычание скота.
      Но один наблюдатель, глядя на эту жизнерадостную картину, как будто не испытывал радости. На вершине холма стоял человек, худой, высокий, со строгим аскетическим лицом. Все его черты, глубокие морщины вокруг рта говорили о том, что это человек необычный. Ему казалось около шестидесяти. Его острый, проницательный взгляд бродил по полям. В глазах светилась холодная решимость, свидетельствовавшая о том, что мысли у человека отнюдь не приятные. В его взгляде сквозила алчность.
      За человеком, на плоской вершине холма, стояли вкопанные в землю колья. Вокруг них трава была вытоптана, виднелись следы костров, во многих направлениях уходили тропы, свидетельствуя, что совсем недавно это место было обитаемым. Все эти признаки невозможно было не узнать: они говорили об индейском поселении.
      Элайас Роди со странным выражением посмотрел на холм. Лицо его еще больше заострилось, на него словно упала тень.
      - Если бы не краснокожие, - прошептал он, - мои желания осуществились бы, мои стремления исполнились...
      Каковы были его желания, каковы стремления?
      Задайте такой вопрос алчному человеку, и, если он ответит искрение, вы услышите рассказ об эгоистических целеустремлениях. Такой человек завидует беспечности юности, завидует мудрости старости, завидует добродетели - ее удовлетворенности, завидует любви - ее радостям, даже небу он завидует. Но в то же время в своей эгоистичной ограниченности считает, что требует только того, что принадлежит ему по праву.
      Элайас Роди был именно таким алчным и эгоистичным человеком.
      Он заговорил снова, хотя слова его услышал только ветер:
      - Почему краснокожие должны обладать тем, к чему я так страстно стремлюсь? Они пользуются этим только временно. Я был бы с ними честен и щедр. Но они кутаются в свое упрямство и презрительно отвергают мои предложения...
      Какими эгоистами кажутся все окружающие эгоистичному человеку!
      - Почему они упорствуют? Ведь для них это всего лишь каприз, а за него можно заплатить золотом. Попытаюсь снова поговорить с Олуски, и если он опять откажет...
      Здесь говорящий замолчал. Даже для самого себя он не хотел облекать в слова то, что намерен был сделать в случае отказа. Мысли бывают настолько неприятными и мрачными, что их нельзя высказывать.
      Некоторое время Роди стоял в задумчивости, разглядывая отдаленные земли. Потом опять взглянул на поселок, и губы его скривились в улыбке.
      - Ну, всему свое время, - сказал он, словно завершая разговор с самим собой. - Испробую еще раз золотую наживку. Буду осторожен. Но чего бы это мне ни стоило, я построю здесь свой дом.
      Такое естественное заключение показалось его эгоистичному разуму вполне удовлетворительным. И как будто успокоило его; пружинистой, легкой походкой начал он спускаться с холма - скорее как юноша, чем мужчина, над головой которого пролетело шестьдесят лет.
      Глава III
      ЭЛАЙАС РОДИ
      Пока Элайас Роди обдумывает свои планы, расскажем о нем читателю.
      Уроженец Джорджии, он начал жизнь без какой-то определенной идеи. Отец его, богатый купец из Саванны, ничему его не учил; и Элайас, пока не достиг возраста мужчины, пользовался своим положением.
      Подобно большинству отпрысков богатых южан, он не понимал смысла и достоинства труда; и соответственно пробездельничал все молодые годы, тратил время и наследство, не сознавая, что лень и бездеятельность - это страшные проклятия.
      После смерти отца, которая случилась, когда Элайасу исполнилось двадцать лет, все состояние достойного купца перешло к его сыну.
      Лентяй неожиданно оказался обладателем крупной суммы и решил, что с ней нужно что-то сделать.
      В соответствии с таким решением он начал тратить деньги. Тратил безрассудно, свободно и быстро. Потом он понял: то, что он делал, делать не следовало.
      И вот тогда он преобразился.
      То есть из либерально настроенного свободомыслящего, беззаботного парня превратился в циничного, осторожного человека.
      В его случае обычный порядок вещей сменился обратным. Бабочка превратилась в куколку.
      С остатками отцовского состояния и небольшим наследством от дальнего родственника, Элайас стал человеком мира, вернее, мирским человеком.
      Другими словами, он начал жизнь во второй раз и на столь же неверной основе.
      Перед глазами у него были две разновидности людей из его сословия: беззаботные люди с большим сердцем и осторожные люди совсем без сердца. Так было организовано общество.
      О людях первой разновидности он знал по собственному опыту, о вторых не знал ничего. К этим вторым он и решил примкнуть.
      Бесполезно размышлять, почему он принял такое решение. Может, никогда не годился для общества людей с большим сердцем и первое время относил себя к нему потому, что сам не понимал себя.
      Но одно несомненно: очень скоро он стал образцовым представителем бессердечных. Никто не мог извлекать большую выгоду, лучше использовать преимущества (для себя) или осуществлять собственные планы для этого, чем Элайас Роди.
      Он научился также приобретать и усиливать влияние на окружающих, понял, как их контролировать. Его мечтой стала власть. Ему хотелось править людьми.
      Странно, но это желание оказалось фатальным для его планов. Мы говорим "странно", потому что обычно честолюбие прокладывает себе дорогу и само создает себе будущее.
      Однако Роди начал активную карьеру в слишком позднем возрасте, чтобы достичь заметного влияния в политике, этой обширной арене для достижения отличий.
      Поэтому он пoискал другое поле для приложения своего честолюбия и нашел его.
      В это время в Джорджии множество плантаторов, не имея средств для покупки дополнительной земли, обнаружили, что беднеют с каждым днем, потому что их истощенная земля становилась все менее пригодной для обработки. Среди них оказалось особенно много недовольных и готовых рискнуть.
      Были также люди с беспокойным характером, которые легко соглашаются на любые авантюры.
      Роди, умный и умеющий внушить доверие, увидел в таких людях инструмент для достижения своих целей. А цели у него уже были обдуманы и планы созрели.
      - Если я не могу достичь своего здесь, - сказал он самому себе, возможно, у меня получится в другом месте, если только удастся убедить других, заставить мне поверить. Вот люди, готовые мне служить. Я возьму их с собой; они станут моими последователями. Служа мне, добиваясь моих целей, они в то же время будут смотреть на меня как на благодетеля.
      Роди уже стал законченным эгоистом. И как только идея укрепилась в его сознании, остальное проделать оказалось легко. Он говорил с людьми об их нынешнем положении, рисовал яркие картины того, что можно достигнуть в новых землях, красноречиво рассказывал, как они будут счастливы и богаты, если его план удастся. Наконец собрал большое количество семей и вместе с ними поселился в том районе Флориды, который мы уже описали.
      Причина, по которой Роди выбрал именно это место, служит еще одним доказательством его глубокого эгоизма.
      В свои безрассудные, щедрые дни он как-то был в Коламбусе и смог спасти от оскорблений и преследований вождя семинолов, который в то время посетил столицу штата по какому-то делу к администрации. Этот акт великодушия был совершен импульсивно, но индеец посчитал, что он теперь в долгу. И в своей благодарности вождь подписал в пользу Роди определенные документы, по которым ему передавалась часть земель племени на берегу залива Тампа.
      Индейского вождя звали Олуски.
      На этой земле и был основан поселок, о котором мы говорили.
      В то время Роди не придал особого значения благодарности Олуски, сунул документы в ящик стола и забыл о них. Но потом, когда он достиг мирской мудрости, Роди извлек документы с символической подписью семинола и посмотрел на них по-новому. Он понял, что они представляют ценность.
      Соответственно Элайас Роди решил ими воспользоваться. И кончилось это тем, что он с группой последователей отправился на юг и основал колонию на берегу залива Тампа.
      План, созданный из чистого эгоизма, привел к успеху. Земли оказались плодородными, климат целебным, и колония процветала.
      Плохой человек тоже может иногда совершить добро, хотя и не думает о нем.
      Роди получил даже больше похвал и влияния, чем ожидал; будучи умным и проницательным человеком, он отчасти достиг того, к чему стремился. Он стал самым важным и значительным жителем колонии.
      Хотя некоторые поселенцы не одобряли его поступков и принимаемых им мер, их протест был пассивным и проявлялся только в закулисных разговорах и сплетнях. Никто не решался оспаривать его прерогативы, хотя Роди часто заносился и разговаривал с другими высокомерным, оскорбительным тоном.
      Но чего же тогда еще не хватало Элайасу Роди?
      Алчному человеку всего мало. Олуски сделал благородный и щедрый дар. Подарил большое пространство плодородных земель, с реками и ручьями, с удобной для торговли гаванью. Это была лучшая часть его владений. Вождь, делая такой дар, поступил как великодушный человек по отношению к другу. Он отдал лучшее из того, чем владел.
      К несчастью, в это лучшее не входил холм, и поэтому Роди чувствовал себя неудовлетворенным.
      Не раз бросал он жадный взгляд на это место, представляя себе, как будет выглядеть на этой возвышенности его дом.
      Увеличивалось его состояние, менялись вкусы, и постепенно новый большой дом стал главным желанием его жизни.
      Дом должен быть построен на холме.
      Много раз делал Роди предложения Олуски, просил отдать холм, но вождь всякий раз категорично отказывал. У него тоже было свое честолюбие - не такое эгоистичное, как у белого человека, но не менее дорогое.
      Большую часть года Олуски со своим племенем жил в отдаленном индейском поселении и навещал залив Тампа только на три месяца - и только ради отдыха и удовольствий. Вигвамы его племени воздвигались на холме временно. Однако индейцы были привязаны к этому месту, короче - они его любили.
      Была и другая причина, казавшаяся Элайасу Роди столь же незначительной. За ежегодным поселением находилось индейское кладбище. Там покоились останки предков Олуски. Разве удивительно, что это место было так дорого индейцам?
      Так дорого, что на любое предложение Роди о продаже холма Олуски только качал головой и отвечал: "Нет".
      Элайас Роди считал это капризом!
      Глава IV
      КРИС КЭРРОЛ
      Нелати оправлялся от раны.
      Уоррен отвел его в хижину, временное жилище человека по имени Крис Кэррол.
      Это был лесной охотник, внешне грубоватый, но по характеру мягкий, как ребенок. Он отвергал формальности и ограничения цивилизации. Даже новое поселение угнетало его, и это угнетение он не мог выдержать. Только необходимость продавать шкуры и восполнять припасы приводила его в такое место, где можно было встретить других людей.
      Для Криса Кэррола настоящим домом служили дремучий лес, пустынная саванна или бездорожные трясины, и он горько сожалел о том, что несколько дней ежегодно приходилось ему проводить среди тех, для кого удовольствие чужое общество.
      И он всегда радостно встречал день, когда мог взять ружье, повесить на плечо сумку для добычи и снова начать свои одинокие странствия.
      Когда Уоррен привел в его лачугу раненого индейца, старый охотник принял на себя ответственность и с готовностью занялся лечением.
      Нелати был ему знаком, и Крис Кэррол всегда старался быть другом краснокожих.
      - Ну, конечно, - сказал он в ответ на объяснения Уоррена, - я понимаю, что ты не можешь отвести краснокожего в дом губернатора. Старый папочка не скажет "нет", но выглядеть будет очень недовольным. На этот раз ты не допустил ошибки, Уоррен; и больше я ничего не скажу. Оставь парня мне. У него здоровый организм, и через день-другой ему станет лучше. Он ведь живет правильной жизнью, не то что люди, которые болеют, потому что спят на мягких постелях, сидят у теплых печек, как будто им недостаточно постели из сухих листьев и костра.
      Целебное искусство Кэррола походило на чудо. Он составлял и применял лекарства по неписаным рецептам и использовал при этом самые необычные материалы. И не только травы и корни, но также различную почву и глину.
      Несколько дней такого лесного врачевания произвели чудесную перемену в состоянии Нелати; и к концу первой недели он мог уже сидеть у задней двери хижины охотника и греться на солнце.
      Кэррол, охваченный более сильной лихорадкой, чем его пациент, лихорадкой нетерпения, - радовался этому.
      Утолив жажду индейца, он готов был уже начать одну из своих одиноких экспедиций, когда увидел, что к его хижине приближается человек.
      Думая, что это Уоррен Роди, он крикнул, что Нелати "в порядке". И несколько удивился, поняв, что пришел не Уоррен, а его отец.
      - Доброе утро, сосед, - сказал Элайас.
      - Доброе утро, губернатор.
      - Как ваш индейский пациент? - спросил тот, кого Кэррол назвал "губернатором". - Надеюсь, он поправляется?
      - О, он готов к новой драке. Рана была не очень тяжелая.
      - Правда? - ответил Элайас. - А Уоррен говорил мне, что она серьезная.
      - Может, ваш сын не привык к таким зрелищам. К этому нужно приглядеться. Хотите взглянуть на индейца? Он сзади.
      - Нет, спасибо, Кэррол. Я пришел не к нему, а к вам. Вы заняты?
      - Ну, не то чтобы очень занят. Могу поговорить с вами, губернатор. Я собирался снова в путь.
      Говоря это, Кэррол предложил "губернатору" табуретку, поскольку его хижина не могла похвастать стульями или креслами.
      - Значит, завтра хотите уходить?
      - Да. Не могу бездельничать здесь больше, чем необходимо. Это мне не по душе. Мне подавай леса и саванны.
      И при одной мысли о возвращении туда охотник облизал губы.
      - Когда вы в последний раз видели Олуски? - неожиданно спросил Элайас.
      - Дайте подумать. Это было на болоте Черных Кипарисов, вблизи его поселка - милях в пятидесяти отсюда по полету птицы. Дней двадцать назад, если память мне не изменяет, губернатор. Сразу после этого я подстрелил самого жирного оленя в этом году. Племя Олуски было тогда очень возбуждено.
      - Почему?
      - Ну, брат Олуски, вождь другого племени, незадолго до этого умер, и вождем стал его сын Вакора. Олуски очень расположен к своему племяннику, и тот как раз гостил у него, когда я там был. Думаю, скоро они будут здесь. Им пора уже появиться на берегу Тампа.
      - А самого Вакору, или как вы его назвали, не видели?
      - Видел, губернатор, - ответил Кэррол,- это настоящий индеец. Высокий и прямой, как одна из его стрел, а горд, как индюк. Несомненно, считает себя гораздо лучше любого белого человека.
      Говоря так, охотник достал ружье, собираясь его чистить.
      Элайас некоторое время сидел молча, а Крис занимался ружьем.
      Немного погодя, он спросил:
      - Это все, что вы хотели сказать, губернатор, или пришли сюда просто немного поболтать?
      "Губернатор", как его титуловал Кэррол, вздрогнул, услышав этот неожиданный вопрос.
      - Нет, Кэррол, не все. Я вот что хотел вам сказать: вы ведь дружите с краснокожими, верно?
      - Да, сэр, пока они себя хорошо ведут, я их друг, - сразу ответил Крис.
      - И высоко их цените?
      - Ну... да. Думаю, в этом нет никаких сомнений, и не о чем тут говорить. Пытаюсь поступать с ними по справедливости. Могу так сказать. Я в этом уверен.
      - Я тоже их друг, - произнес Роди.
      "Ну, вот в этом-то я не так уверен", - подумал Кэррол, но вслух ничего не сказал.
      - И, будучи их другом, хочу обойтись с ними по справедливости, продолжал Роди. - Но у них какая-то дурацкая гордость, и это делает общение с ними трудным, особенно в некоторых вопросах. Вы понимаете, о чем я?
      - Да, понимаю, - небрежно, растягивая гласные, ответил охотник.
      - Ну, так вот, у меня есть дело к Олуски. И я решил, что его друг может с этим делом справиться лучше меня.
      "Губернатор" помолчал, давая возможность Кэрролу ответить.
      Но охотник молчал и, казалось, был полностью занят состоянием своего ружья.
      - Послушайте, Кэррол, - продолжал Элайас, - я подумал, что вы могли бы сыграть роль их друга в таких переговорах. Понимаете меня?
      - Нет, не совсем, - со странной улыбкой на лице и с огоньком в глазах ответил Крис. - Но послушайте, губернатор, хватит ходить вокруг да около. Скажите, чего вы хотите, и я вам сразу скажу, согласен я сделать это или нет.
      - Ну, хорошо, Кэррол.
      "Губернатор" пододвинул ближе к Кэрролу свою табуретку, как будто собирался поделиться с ним тайной. Но проделал это в самой дружеской манере.
      Охотник сохранял настороженность, как будто подозревал, что его собираются подкупить. Он не тревожился. Крис знал про себя, что он неподкупен.
      Глава V
      ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР
      - Ну, мистер Кэррол, - объявил "губернатор" после паузы, - вы знаете, что наш поселок процветает, и, как вы можете себе представить, я тоже заработал немало денег.
      - Да, это я знаю, - последовал краткий ответ.
      - И теперь, разбогатев, я считаю, что имею право исполнить некоторые свои желания. Например, мне нужен дом получше.
      - Правда? - спросил Крис.
      -Да. Мой дом нуждается в ремонте, и мне будет стоить ненамного дороже построить новый.
      - Правда?
      Кэррол был неразговорчив. "Губернатору" придется с этим смириться, если он хочет получить от него помощь.
      - Я принял решение строиться, и мне нужно хорошее место. Теперь вы понимаете, к чему я клоню?
      - Нет, не могу сказать, что понимаю.
      - Ну, Крис, вы сегодня недогадливы. Я сказал, что мне для нового дома нужно хорошее место.
      - Ну, так у вас есть сотни акров. Можете построить такой дом, какого еще никто не строил.
      - Это верно, но на моей земле нет места, которое мне нравилось бы. Это кажется вам странным?
      - Ну, может, мне это странно, но не вам, губернатор.
      - Но такая земля есть, Крис, - продолжал Элайас. - Есть участок, который мне чрезвычайно нравится. Хуже всего то, что он не мой.
      - Почему бы вам его не купить?
      - Именно это я и хочу сделать! Но владелец не продает.
      - Может, вы недостаточно предлагаете?
      - Нет, причина не в этом.
      - В чем же тогда?
      - Вы знаете вершину холма? - неожиданно спросил Элайас.
      - Что? Там, где индейцы разбивают лагерь?
      - Да. Вот там я хочу построить дом. Олуски не желает продавать мне эту землю. Почему - не знаю.
      В деловых вопросах "губернатор" не всегда придерживался истины.
      - Ну, а я какое к этому имею отношение? - спросил охотник.
      - Я подумал, что если вы увидитесь с Олуски, может, уговорите его уступить мне землю. Я принял решение, и мне все равно, даже если дело обойдется в круглую сумму. Я и вам заплачу, если вы мне поможете.
      Элайас Роди всех оценивал по-своему, и для всего у него была цена.
      Но в данном случае он ошибался.
      - Не пойдет, губернатор, не пойдет! - сказал Кэррол, качая головой. Теперь я ясно понимаю, что вам нужно. Но не могу вам помочь. Если вам нужна земля, а Олуски не отдает ее, значит, у индейца есть свои причины, и не мне уговаривать его. К тому же, - добавил он, - мне это дело не нравится. Не хочу вас обидеть, но должен сказать "нет". И сказать раз и навсегда. Это все, о чем вы хотели поговорить со мной?
      "Губернатор" раздраженно прикусил губу, но, обладая удивительным самообладанием, он просто перевел разговор на другую тему. Он сделал вид, что его интересует дружба сына с Нелати.
      - Ну, сэр, ничего особенного. Ваш сын попросил присмотреть за индейцем и позаботиться о его ранах. Я сделал это по первому классу, и, как уже говорил вам, с ним теперь все в порядке. Ваш сын ежедневно заходит к моему пациенту. Он как будто очень хочет узнать, почему индеец оказался здесь один и где молодая девушка, его сестра.
      - Ага, значит он о ней спрашивал? - воскликнул Роди, вскакивая и начиная расхаживать по хижине. Он был рад дать выход гневу.