Томас Майн Рид
      Бандолеро,
      или Свадьба в горах
      Роман
      Перевод: Д. Арсеньев
      Глава I
      ГОРОД АНГЕЛОВ
      Ла Пуэбла де лос Анхелес - город весьма примечательный, и даже среди городов современной Мексики он занимает особое место. Своеобразие его в том, что две трети населения состоит из священников, бродяг-пеладос, крестьян-побланос, воров и наглых пикаронес-мошенников.
      Может, я даже слегка преувеличил, сказав, что треть населения респектабельные горожане. Некоторые путешественники вообще отрицают их существование.
      Но я, доверяя собственным воспоминаниям, могу утверждать, что встречал и честных людей в Городе Ангелов. Правда, не стану настаивать на том, что они составляют треть населения. Возможно, меньше трети, но уж точно не больше!
      Несомненно и то, что каждый десятый встреченный вами на улице - либо священник, либо каким-то образом связан со святым братством. Приходские священники в сутанах из черного шелка, в тонких чулках и угольно-черных шляпах с огромными полями; монахи всех орденов и цветов: в черном и белом, в синем, коричневом и сером, с выбритыми тонзурами и в сандалиях на босу ногу встречаются не на каждом углу, а буквально на каждом шагу.
      Если бы монахи были безупречны, Пуэбла мог бы оправдать свое святое название - "Город Ангелов". Но гораздо более подходит для него название "Город Дьяволов"!
      "Чем ближе к церкви, тем дальше от Бога".
      Эта пословица поразительно оправдывается в Пуэбла, где церковь не только присутствует - во всех своих внешних символах и проявлениях, но, прежде всего, бросается в глаза. Она правит этим городом. Она владеет им. Почти каждый акр земли принадлежит здесь церкви - либо полностью, либо по праву заклада.
      Проходя по улицам, видишь написанное на дверях: "Каса1 святого Августина", "Каса святого Франциска", "Каса Иисуса" - и тому подобное. Если человек, впервые попавший в город, спросит, что значат эти надписи, ему объяснят, что дом принадлежит соответствующему монастырю. Короче, вы увидите церковь над собой, за собой, вокруг себя, церковь, владеющую телами и душами простых горожан. И вы очень скоро обнаружите, что продажность и мошенничество здесь так же обыденны, как хлеб.
      В других отношениях Пуэбла можно было бы назвать земным раем. Город расположен в центре обширной равнины, плодородие которой подсказало Кортесу и его конкистадорам2 название "ла Вега", что значит "ферма". Долина окружена амфитеатром величественных гор, подобных которым нет на земле. Здесь царит вечная весна, и место это поистине могло бы стать жилищем ангелов, однако стало обиталищем бесстыдных мужчин и не менее бесстыдных женщин.
      Несмотря на недостатки в области морали, Ла Пуэбла де лос Анхелес исключительно красивый город. Он стоит на месте древнего ацтекского поселения. С одной стороны находятся индейские Афины - Чолулу, а по другую сторону горы Малинче - Тласкала, Спарта индейцев. Сердце не может остаться равнодушным к истории такого места. И хотя мудрецов Чолулы и воинов Тласкалы сейчас невозможно узнать в их выродившихся потомках, величественные места, в которых они когда-то черпали свое вдохновение, сохранились.
      Со всех сторон возвышаются Кордильеры. На востоке высоко к небу вздымается Звездная гора, с запада - не менее грандиозный Попокатепетль. В торжественном молчании застыла Белая Сестра под холодным снежным покровом.
      Хорошо помню, какое впечатление произвели на меня купола и шпили Ла Пуэбла, когда, миновав "злые земли" Пероте, я впервые увидел их. Меня переполнили сильные романтические и даже мистические чувства.
      Появление мое в "Городе Ангелов" было необычным. Поскольку обстоятельства этого тесно связаны с последующими событиями, нужно о них рассказать.
      Я был одним из трех тысяч солдат американской армии. Все мы пропитались пылью дорог; у многих после пеших переходов по скалам Лас Вигас и пустынным равнинам Пероте были сбиты ноги. Мы потеряли нескольких товарищей в столкновениях с копейщиками у подножия горы Малинче. И все устали до полусмерти.
      Но когда мы увидели перед собой священный город, усталость была забыта, на пыль и шрамы мы перестали обращать внимание. Под бой барабанов и звуки горнов мы двинулись на де лос Анхелес, чтобы овладеть им.
      Нам для этого не понадобились воинские подвиги. У ворот нас встретил алькальд3 с членами своего магистрата. С медом на устах, но со злобой в душе он неохотно препоручил нам "свободу города".
      Мы удивлялись тому, что нас встретили вежливые речи, а не жестокие удары. Во время всего пути мы слышали, что именно у Пуэбла нас остановят, что здесь мы встретимся с настоящими "валиентес"4. Святые "святого города" обещали массовое жертвоприношение, и мы ожидали по крайней мере хоть какой-то схватки. Но были разочарованы - не скажу, что неприятно. По моему мнению, гораздо приятней увидеть улицы без баррикад, тротуары без пятен крови, магазины и рестораны с гостеприимно распахнутыми дверями.
      Именно так мы были приняты в Городе Ангелов. Никаких баррикад, никаких схваток на улицах, вообще никаких препятствий. Но люди почти все смотрели на нас хмуро. Прием оказался холодным, но, по правде сказать, мы на другое и не могли рассчитывать.
      В целом нас, всадников и пехотинцев, было не больше трех тысяч. Мы шли по улицам города, в котором свыше шестидесяти тысяч жителей и чьи дома способны вместить вдвое больше; эти массивные, величественные сооружения с фресками на фасадах мрачно возвышались над нами, и каждый дом можно было превратить в крепость.
      Одни женщины города могли бы смести нас, если бы каждая что-нибудь швырнула в нашу сторону - сигарету или туфли. Они смотрели на нас так, словно готовы были уничтожить!
      И действительно, вход в город не прошел без потерь. Некоторые из нас получили раны, которые долго не заживали. Это были сердечные раны, нанесенные сверкающими женскими очами.
      * * *
      Усталые пехотинцы опустили оружие на Пласа Гранда. Кавалерийские эскадроны поскакали по улицам в поисках места для казарм.
      Еще до наступления ночи в Городе Ангелов воцарился новый режим. Священники уступили место солдатам!
      Глава II
      ГОРОД ДЬЯВОЛА
      Наша победоносная армия, так легко вошедшая в Город Ангелов, вскоре обнаружила, что он заслуживает другого названия. Не прошло и недели, как многие мои товарищи предпочли бы быть расквартированными "где-нибудь в ла Тимбукту". Но, несмотря на антипатию, мы вынуждены были оставаться в Ла Пуэбла несколько месяцев, прежде чем двинуться на столицу.
      Мы знали, что Мехико будут защищать из последних сил. Вокруг него соберутся все рыцари страны, готовые отдать жизнь за этот город, как поступали ацтеки, защищая свой древний Теночтитлан. Именно поэтому наш нерешительный главнокомандующий приказал пережидать в Городе Ангелов. Эта остановка стоила жизни нескольким тысячам храбрых солдат. Впоследствии было доказано, что мы могли продолжать свой триумфальный марш и беспрепятственно захватить столицу.
      В начале нашего пребывания во вражеском городе мы особых проявлений враждебности не встречали.
      Жители старались не покидать своих домов. Большинство женщин предпочитало даже не показываться в, окнах; Что касается мужчин, то вскоре мы познакомились с их склонностями. Когда войска расходились вечером по казармам, размещенным по всему городу, солдат в небесно-голубом мундире мог оказаться на улице единственным честным человеком среди тысячи воров!
      Но вскоре мексиканцы расхрабрились и начали думать, что слишком легко сдали город. Следствием такого мнения или иллюзии стало враждебное отношение к нашим солдатам, проявлявшееся в грубых насмешках, драках и нередко в кровопролитии.
      И не только толпы простонародья, так называемого леперос, были повинны в этом. Знать тоже принимала участие в безобразиях, направляя свою ненависть против офицеров. Распространился слух, будто бы американос, храбрые на поле битвы, в одиночку боятся врага и уклоняются от стычек.
      Я хорошо помню вечер, когда об этом впервые стало известно жертвам клеветы. Нас было двенадцать человек. Мы сидели за корзиной шампанского лучшего вина не было в погребах Ла Пуэбла. Один из нас упомянул, что, когда проходил по улице, его толкнули; причем не простолюдины, а молодые представители городской знати. Остальные тоже принялись рассказывать об аналогичных случаях грубого и наглого поведения по отношению к ним, о словесных и физических оскорблениях.
      Коснулись доктрины Монро, а вместе с нею и "злобы" против янки. Вино и обида бросились нам в головы.
      Мы вышли на улицу. Было еще рано, и на улицах было полно народу. Мы жаждали мести. Но в то же время могу сказать, что нас спровоцировали. Теперь десятки горожан, не пожелавших уступать нам дорогу, отлетали к стене, многие оказались в канаве.
      На следующий день дорога перед человеком в мундире "дяди Сэма" сразу расчищалась. Однако этот урок имел и плохие последствия. Наши рядовые, взяв пример с офицеров, принялись колотить мексиканцев. А те, в свою очередь, застав наших солдат в одиночку, вымещали на них злобу, и в некоторых случаях дело кончалось убийством.
      Игра продолжалась, и вскоре стала крайне жестокой. Днем мы могли идти, куда вздумается; но с наступлением темноты выходить на улицы стало опасно. Если одинокий офицер, или даже двое или трое обедали в какой-нибудь отдаленной части города, им приходилось оставаться на ночь у хозяев, или рисковать жизнью на пути домой!
      Вскоре командующий издал строжайший приказ, по которому ни солдат, ни офицер не должны были выходить на улицу в одиночку без разрешения командира отряда или части.
      Мы предвидели восстание "ангелов", которых теперь называли не иначе как "дьяволами". Были приняты предупредительные меры. С этого времени нам запрещено было выходить за пределы расположения части, за исключением смотров и учений. Мы оказались в настоящей осаде!
      Выходить в город, не опасаясь за свою жизнь, можно было только днем, да и то лишь в непосредственной близости от казарм. Тех, кто все же уходил на окраины, утром обнаруживали убитыми.
      Не лучшим образом повернулись дела в Городе Ангелов!
      Глава III
      ЖЕНЩИНА НА БАЛКОНЕ
      Несмотря на описанные и некоторые другие неприятности, я не был среди тех, кто предпочитал квартироваться в Тимбукту.
      Место иногда начинает нам нравиться из-за самого банального происшествия. Именно такое обстоятельство и определило мою склонность к Пуэбла.
      Человеческое сердце способно на чувства, которые превращают грязь в бриллианты или темноту - в свет, по крайней мере в воображении. Под их влиянием крестьянская хижина превращается в королевский дворец, а деревенская девушка - в королеву.
      Пуэбла казался мне раем, ибо я знал, что здесь живет если не ангел, то "прекраснейшая из женщин". Но видел я ее только случайно и один раз. К тому же на большом расстоянии и всего лишь с минуту.
      Произошло это, когда при входе в город авангард нашей колонны, достигнув Пласа Гранда, получил приказ остановиться. Мой отряд оказался возле внушительного трехэтажного дома, украшенного фресками, с балконами и порталами.
      Бывают времена, когда человек может позволить себе забыть строгие правила этикета; и хотя это может показаться не рыцарским, завоеватель имеет право заглядывать в окна побежденного города. Как и мои товарищи, я воспользовался этой дерзкой привилегией и принялся рассматривать дом.
      В окнах первого этажа не было ничего, кроме красных железных прутьев и черной пустоты за ними. Но, взглянув наверх, я остолбенел. Я увидел окно с зелевыми жалюзи и с балконом перед ним. Опираясь на подоконник, у окна стояла женщина. Большей красавицы я никогда не видел и даже не представлял себе. Помню, я еще подумал тогда: если в Пуэбла есть еще хоть одна такая, город по справедливости получил свое название - Город Ангелов!
      Смуглая, с глубокими темными глазами, с роскошной гривой черных волос, в которую был воткнут большой черепаховый гребень, с такими безукоризненными бровями, что они казались нарисованными, с нежным пушком на верхней губе, что свидетельствовало об андалузском происхождении... Эта девушка поразила меня с первого взгляда.
      Я уставился на нее - несомненно, очень бестактно, - и заметил, что она тоже посмотрела в мою сторону.
      Вначале мне показалось, что она смотрит доброжелательно, потом посерьезнела, как будто возмутилась моей бестактностью. Я отдал бы все, лишь бы смягчить ее. О, если бы у меня был цветок, чтобы бросить к ее ногам! Я знал, как действуют на мексиканских мучачас5 такие знаки внимания. Но, к несчастью, цветка у меня не было. Тут мне пришла в голову мысль о другом подарке. Мою саблю украшал плетеный шнур; золотая кисточка была мгновенно отделена от рукоятки и упала на балкон к ногам красавицы.
      Я не видел, подняла ли ее она. В этот момент прозвучал сигнальный рожок, приказывая начинать движение. И я вынужден был двинуться впереди своего отряда.
      Когда мы сворачивали с этой улицы, я оглянулся и увидел, что она все еще стоит у окна. И мне показалось, что вдобавок к алмазному кольцу, украшавшему руку, в ее пальцах есть что-то еще.
      Я запомнил название улицы - Калье дель Обиспо, и про себя дал клятву, что очень скоро вернусь сюда.
      * * *
      Я не замедлил исполнить свою клятву.
      На следующий же день, сразу после утреннего смотра, я вернулся на то место, где видел прекрасную незнакомку.
      Дом я узнал без труда. Он был самый большой на улице, с запоминающимся фасадом, покрытым фресками. В центре большие ворота, свидетельствующие, что сюда въезжают кареты. Все говорило, что это дом рико, то есть богача.
      Я внимательно всматривался в знакомое окно. Сейчас оно выглядело по-другому. Осталась только рама, картины в ней не было.
      Другие окна дома были тоже пусты. Занавески опущены. В доме как будто никто не интересовался тем, что происходит снаружи.
      Я совершил прогулку напрасно. Несколько десятков поворотов - туда и назад, три выкуренные сигары и трезвое заключение, что я веду себя глупо. С унизительным ощущением, что остался в дураках, я вернулся к себе в казарму и решил больше не повторять проделанного.
      Глава IV
      ДВОЙНИКИ
      На следующий же день я отказался от своего решения.
      Снова направился на Калье дель Обиспо и снова разглядывал окна дома.
      Как и накануне, жалюзи были опущены, и меня снова ожидало разочарование.
      Приходить еще раз?
      Такой вопрос задал я себе на третий день.
      Сначала я уже готов был дать отрицательный ответ. Мне казалась бессмысленной и бесполезной роль, которую я вынужден был играть.
      К тому же роль эта опасна. Я мог заблудиться в лабиринте, из которого не так легко найти выход. Был уверен, что смог бы полюбить женщину, увиденную в окне. Глубокое впечатление, которое произвели те несколько секунд, говорило о том, что может произойти при более близком знакомстве.
      А что, если мне не ответят взаимностью? Чистейшее тщеславие - питать хотя бы слабую надежду на нее! Лучше отказаться, не ходить больше на улицу, где я встретил прекрасное видение, попытаться забыть о нем.
      Таковы были мои рассуждения на третий день после прибытия в Город Ангелов. Но только утром. До наступления сумерек произошли изменения. Я сказал себе, что в двух предыдущих случаях неверно выбрал время, забыв, когда смуглые красавицы обычно показываются на балконах. Возможно, именно поэтому мне не удалось увидеть ту, что так меня заинтересовала.
      Я решил попытаться еще раз.
      Когда солнечные лучи окрасили розовым цветом снежную вершину Орисабы, я снова направился на Калье дель Обиспо.
      И тут меня постигло третье разочарование, пожалуй, еще более сильное, чем в двух прошлых случаях. Час я выбрал верно. Девушка, о которой я думал все три дня, которая снилась мне ночами, была на том же месте, где я впервые ее увидел. Но одного взгляда было достаточно, чтобы все очарование меня покинуло.
      Ее нельзя было назвать некрасивой. Она была хорошенькая, приятной внешности, но и только. Где же великолепная красавица, которая произвела на меня такое впечатление? Я больше не испытывал благоговения, как в тот раз в её присутствии. Теперь я мог спокойно смотреть на нее.
      В конце концов, все можно легко объяснить.
      Шесть недель провели мы в горах, в полевом лагере, так далеко от цивилизации, что только изредка услаждали свой взгляд видом прекрасных поселянок. Мы привыкли к простым деревенским девушкам и непричесанным, грубым скво ацтеков. По сравнению с ними эта девушка с Калье дель Обиспо поистине ангел.
      Возможно, этот контраст и ввел меня в заблуждение.
      Что ж, это урок на будущее: не влюбляться так быстро. Я часто слышал утверждение, что обстоятельства играют большую роль в зарождении нежного чувства. Казалось, мой нынешний опыт это подтверждает.
      Я испытывал сожаление, обнаружив, что ангел моего воображения - всего лишь хорошенькая женщина. Это сожаление еще больше усиливалось при воспоминании о трех далеких прогулках, которые я предпринял, чтобы увидеть ее, не говоря уже о бесчисленных переживаниях, сомнениях и надеждах... Все оказалось напрасно.
      Меня даже взяла досада, что я так легко расстался с украшением своей сабли. Но утешало сознание, что теперь мое душевное состояние не находится в опасности.
      Мне было почти все равно, что подумает обо мне эта женщина. И меня совсем не тревожило возможное отсутствие взаимности, о котором я столько думал.
      Испытывая такие противоречивые чувства - легкое раздражение и одновременно облегчение, я отвел взгляд от сеньориты. Она смотрела на меня удивленно и, как мне показалось, даже с негодованием.
      Причиной могло послужить мое бесцеремонное разглядывание, граничащее с грубостью. Я это понимал, и уже собирался торопливо покинуть это место, но что-то заставило меня еще раз взглянуть на окно. Возможно, так я хотел распрощаться со своей несбывшейся мечтой.
      Я собирался бросить только беглый взгляд. Но его словно приковали. Приковали и зачаровали! Женщина, которая три секунды назад казалась мне всего лишь хорошенькой - эта женщина снова превратилась в ангела! Это та самая, которую я видел. И, несомненно - самая прекрасная женщина на земле!
      Что могло вызвать такую перемену? Неужели это иллюзия, какой-то обман зрения и чувств?
      Если у леди были основания считать меня бестактным раньше, то теперь дли этого было вдвое больше причин.
      Я стоял, словно пригвожденный к месту, неотрывно глядя на нее, не только глазами - всей душой. Все мое сознание словно сосредоточилось в этом взгляде.
      Она, казалось, не так хмурилась, как раньше. Я не мог этого объяснить, как не мог объяснить и другие перемены. Достаточно того, что я подумал: не зря я расстался со своим шнурком от сабли!
      Некоторое время я оставался во власти удивления. Но загадка скоро разъяснилась. У окна теперь стояли две женщины! Одна - та самая хорошенькая скромница, которая едва не прогнала меня с улицы, вторая - прекраснейшее создание природы, которое привлекло меня сюда!
      С одного взгляда я понял, что они сестры. Сходство читалось во всем и в осанке, и в чертах лица. Обе смуглы, с мавританско-испанским оттенком кожи, с большими выразительными глазами, с прекрасными черными волосами. Обе высокие, с роскошными фигурами.
      И все же, несмотря на все сходство, они разные. Та, которую как будто оскорбило мое поведение, - просто красивая женщина, вполне земное существо. Ее сестра - божественное создание, чей дом - только Небо!
      Глава V
      ВЕЧЕРНЯЯ ВЫЛАЗКА
      С этого дня каждые сумерки заставали меня на Калье дель Обиспо. Солнце не обязательней заходило за снежные вершины Кордильер, чем я шел по улицам к дому Мерседес Вилья-Сеньор.
      Мне нетрудно было узнать имя девушки и другие сведения о ней. Каждый встречный прохожий мог рассказать, кто живет в величественном доме с фресками.
      - Дон Эусебио Вилья-Сеньор, рико, с двумя дочерьми. "Мучачас муй линдас" - очень красивые девушки! - таков был ответ первого, к кому я обратился за разъяснением.
      Далее мне сообщили, что дон Эусебио испанского происхождения, хотя родился в Мексике. Что в венах его дочерей только чистая андалузская кровь. Что дон Эусебио - один из самых знатных жителей Пуэбла.
      Как я и предполагал, вскоре меня подхватил вихрь страсти, и при этом я даже словом не обменялся с той, что вызвала эту страсть! У меня не было никакой возможности поговорить с ней. Американским офицерам не разрешалось вступать в контакт со знатными горожанами, за исключением сухих формальностей в некоторых официальных делах. Но всеми официальными делами занимались мужчины. Сеньориты оставались за закрытыми дверями. Их так тщательно прятали от посторонних взоров, словно каждый дом превратился в гарем.
      Но такие досадные препятствия не уменьшили мое восхищение. Мне удалось несколько раз увидеть предмет моего обожания, правда, на расстоянии.
      Вряд ли можно было не понять мои взгляды, с их пылкой страстью. Мне казалось, что они не остались незамеченными, и что в ответных взглядах сквозит не простое любопытство.
      Меня переполняли надежда и радость. Любовное приключение, казалось, приближается к благополучной развязке. Но тут в поведении жителей Пуэбла произошли перемены, которые я уже описал, и они стали относиться к нам с гораздо большей враждебностью.
      Вряд ли нужно говорить, что новое положение мне не понравилось. Мне по необходимости пришлось прекратить свои вечерние прогулки. В тех редких случаях, когда удавалось их совершить, я больше не видел Мерседес Вилья-Сеньор!
      Ее тоже, несомненно, вынудили удалиться в отшельническое заключение: теперь все сеньориты так жили.
      Моя страсть зашла так далеко, что никакие соображения об опасности не могли меня остановить. Я не пропускал ни одной возможности украдкой выбраться из казармы и направиться на Калье дель Обиспо. За один взгляд прекрасных очей я с радостью рисковал своим жалованьем, должностью и жизнью.
      Но все напрасно. Мерседес я больше не видел. Неопределенность скоро превратилась в пытку, и больше я не мог выносить ее. Тогда я решил попытаться связаться с девушкой.
      Счастливы влюбленные, потому что могут передать свои мысли бумаге! Я решил написать письмо и адресовать его "донье Мерседес Вилья-Сеньор".
      Переслать ей это письмо представлялось довольно трудной задачей.
      В доме есть слуги-мужчины. Они постоянно заходят и выходят через большие ворота. Кто из них не выдаст меня?
      Вскоре я сосредоточил свое внимание на кучере - высоком малом в бархатных штанах. Я видел, как он выводит сытых лошадей и запрягает их в карету. В его внешности было достаточно от "пикаро", как здесь называют плутов и пройдох, и я уверился, что сумею его подкупить.
      Вначале я решил испытать его. Если дублон окажется достаточной платой, мое письмо будет доставлено.
      В своих вечерних прогулках, часто затягивавшихся до ночи, я заметил, что этот слуга выходит, по-видимому, получая разрешение отправиться в таверну. Я решил подстеречь его во время одной из таких вылазок.
      В тот день, когда я написал письмо, дежурным офицером был мой друг. Это не было случайностью: я специально выбрал именно этот день. Поэтому мне нетрудно было узнать пароль и отзыв. Закутавшись в теплый плащ - не для защиты от холода, а чтобы скрыть свой мундир, - я отправился навстречу приключениям.
      Ночь была подходящая - черная, как смоль. Все небо затянулось густыми грозовыми тучами. Было еще не настолько поздно, чтобы горожане исчезли с улиц. Их были сотни, они прогуливались взад и вперед, в основном мужчины низших сословий. Не видно было ни одного солдата. Только время от времени попадался часовой на посту: его присутствие свидетельствовало, что поблизости расположена казарма. Не было даже обычных групп полупьяных мужчин в мундирах. Страх перед неожиданным нападением и смертью оказался сильней склонности к выпивке, даже в тех частях, которые состояли исключительно из соплеменников святого Патрика6.
      Чужак, оказавшийся на улицах, даже не заподозрил бы, что город занят американцами. Никаких признаков оккупации. Жители были шумливы и веселы. Под влиянием пульке7, местного крепкого напитка, постоянно вспыхивали ссоры и перебранки. Простонародье, больше не опасающееся своих властей, старалось воспользоваться свалившейся на них свободой. Несколько раз ко мне грубо приставали, не потому, что на мне американский мундир, а из-за моего плаща: меня принимали за аристократа. Но оскорбления были только словесные. Если бы узнали, кто я такой, насмешками не ограничились бы.
      Однако, даже если опасность была бы в десять раз больше, я не отступился бы от намеченного предприятия.
      Придерживая плащ, чтобы он не распахнулся, я продолжал идти вперед. Хорошо, что я догадался прикрыть голову мексиканским сомбреро вместо своей форменной шляпы. А что касается золотых полосок на брюках, то такие же носят мексиканские франты.
      Минут через двадцать я оказался на Калье дель Обиспо. По сравнению с другими улицами эта казалась пустынной. В свете тусклых масляных ламп, развешанных на большом удалении друг от друга, видно было несколько прохожих. Одна из ламп горела как раз перед домом Вилья-Сеньор. Не раз служила она мне маяком, помогла и сейчас. По другую сторону улицы находился еще один большой дом с портиком. В тени этого портика я занял позицию и стал ждать появления кучера.
      Глава VI
      "ДА ХРАНИТ ТЕБЯ БОГ!"
      Хотя я примерно знал, в какое время кучер обычно выходит из дома, я пришёл заблаговременно. Минут двадцать стоял я, сжимая в руке любовное послание, но кучер все не показывался.
      Дом поднимался на три этажа, его стены производили внушительное впечатление. Большие, похожие на тюремные, ворота, покрытые выпуклостями, как кожа носорога, были закрыты. В сторожке темно так же, как и за оконными жалюзи.
      Если бы я не знал, что в мексиканских домах многие помещения не имеют окон на улицу, я мог бы подумать, что каса Вилья-Сеньор необитаем или что его обитатели уже легли спать. Но последнее маловероятно: еще всего без двадцати десять.
      Что же случилось с моим кучером? Обычно он выходил в половине десятого. Должно быть, что-то задержало его внутри: приводит в порядок упряжь или чистит лошадей?
      Эта мысль помогла мне терпеливо ждать. Я продолжал прохаживаться взад и вперед под портиком противоположного дома.
      Колокола собора пробили десять часов. Их звон подхватили другие колокольни, которых так много в Городе Ангелов. Ночной воздух наполнился мелодичной музыкой.
      Я достал часы, чтобы сверить время. Мой хронометр не отличался точностью. При свете тусклой масляной лампы я с трудом разглядел положение стрелок и подвел их. На всю операцию ушло не более двух минут. Вернув часы в кармашек, я снова посмотрел на вход в дом дона Эусебио. Калитка была по-прежнему закрыта, но, к моему удивлению, возле нее стоял человек! Кто это? Кучер или кто-то другой? Никакого звука я не слышал: ни топота обуви, ни скрипа петель. Значит, он вышел не из дома. Всмотревшись внимательнее в фигуру, я убедился, что человек ничем не походил на кучера.
      Мой визави8 на противоположной стороне улицы, подобно мне, был закутан в плащ, на голове у него было черное сомбреро.
      Несмотря на маскировку и ночной полумрак, его невозможно было принять за слугу, торговца или бродягу. Манеры и осанка, хорошо сложенная фигура, угадываемая под складками плаща, гордо посаженная голова, тонкие черты лица - все говорило, что это кабальеро.
      Внешне этот мужчина был примерно моего возраста, лет двадцати пяти, не больше. В остальных отношениях он мог иметь передо мной преимущество: глядя на его лицо, я подумал, что никогда не видел более красивого мужчину. Роскошные черные усы подчеркивали приятную улыбку на его лице.
      Мое сердце пронзила боль. Не от разочарования, что это не кучер, которого жду. Во мне зародилось подозрение, что вместо посредника, которого намеревался нанять, вижу перед собой соперника. К тому же соперника успешного, я в этом не сомневался. Доказательством служила его великолепная внешность и довольное выражение лица.
      Он не зря остановился перед каса Вилья-Сеньор. Это было совершенно очевидно по тому, как он поглядывал на балкон. Я видел, что смотрит он на то самое окно, которое я сам так часто и страстно разглядывал.
      В его поведении чувствовалась уверенность. Все говорило о том, что, он бывал уже здесь не раз, бывал часто. И сейчас он здесь не как искатель случайной встречи - нет, ему назначено свидание!
      Я понял, что услуги кучера ему не понадобятся. Глаза его не были устремлены в сторону ворот, но оставались прикованными к балкону. Очевидно, он ожидал, что там вот-вот кто-то появится.
      Я стоял в тени портала, и он не мог меня видеть; впрочем, меня это нисколько не заботило. В укрытии я оставался чисто машинально инстинктивно, если вы предпочитаете такую формулировку. С самого начала я решил, что моя игра кончена, и дочь дона Эусебио Вилья-Сеньора уже отдала свое сердце этому блистательному кабальеро.
      Конечно, я думал только о Мерседес. Нелепо было бы полагать, что человек, которого я вижу перед собой, пришел к другой. Такая мысль даже не приходила мне в голову. Нет, я видел перед собой своего счастливого соперника. В отличие от меня, ему не пришлось долго ждать. Очевидно, десять часов были условленным временем. Сигналом послужил звон колоколов. Как только он начался, кавалер в плаще показался на улице и направился к дому.
      Вот оконная занавеска беззвучно отодвинулась, и в окне показалось лицо, которое я так часто видел во сне. Оно было видно не очень отчетливо, но, тем не менее, я узнал его.
      Еще мгновение - и на балконе неслышно появилась одетая в черное фигура. Изящная ручка оперлась о перила. Что-то белое мелькнуло в пальцах, с тихим шорохом упало на улицу в сопровождении шепотом произнесенных слов:
      - Ва кон Диос, керидо Франсиско! Да хранит тебя Бог, дорогой Франсиско!
      Прежде, чем записка была поднята с тротуара, прекрасная дама на балконе исчезла. Жалюзи снова опустили, дом и улица опять погрузились в ночную тишину. Никто, проходя мимо дома дона Эусебио Вилья-Сеньора, не мог бы сказать, что дочь его повела себя нескромно. Тайну берегли два человека: одному она, несомненно, доставила счастье, другому, столь же несомненно, горечь!
      Глава VII
      ПО СЛЕДУ СОПЕРНИКА
      В том, что меня опередили, невозможно было усомниться. Нежный шепот: "Да хранит тебя Бог, дорогой Франсиско!" ясно это доказывал. А при свете масляной лампы я лучше разглядел соперника и понял, что именно такого мужчину может полюбить женщина. Неудивительно, что он завоевал расположение дочери дона Эусебио!
      Мое сердце было в огне. В нем бушевали ревность и гнев.
      Мне казалось, что я имею право на гнев. Если женщина когда-либо давала надежду - взглядами и улыбками, - то это Мерседес Вилья-Сеньор.
      Все было сделано, чтобы обмануть меня. Может, чтобы удовлетворить легкий каприз женского тщеславия?
      Она дала понять, что заметила мое восхищение. Может, ей в какой-то мере льстило мое внимание?
      Так это или нет, но я определенно получал знаки одобрения. Однажды с балкона упал цветок. Выглядело это как случайность; как видно, она постаралась, чтобы это трудно было истолковать. Я принял это как вызов; пройдя по тротуару, наклонился и поднял цветок. В ответ я увидел одобрительную улыбку, которая словно говорила: "Это за шнур от сабли". Так я тогда и подумал. Мне даже показалось, что я вижу свой шнур за плетенкой корсета платья девушки: он был на мгновение продемонстрирован, а потом искусно спрятан.
      Это произошло во время моей десятой прогулки на Калье дель Обиспо. В последний раз мне удалось тогда увидеть Мерседес в сумерках. После этого началось досадное заключение, а теперь ему предстояло смениться длительным периодом уныния, граничащего с отчаянием. Записка и сопровождавшие ее слова положили конец моим надеждам - так же окончательно, как если бы Мерседес оказалась в объятиях Франсиско.
      Наряду с печалью, я испытывал раздражение и унижение. Мне казалось, что со мной играли.
      На ком выместить свой гнев? На сеньорите? Никакой возможности. Она уже ушла с балкона. Я могу больше никогда ее не увидеть - ни здесь, ни в другом месте. На ком тогда? На человеке, который опередил меня? Перейти улицу, бросить ему вызов, начать ссору и кончить ее своей саблей? Человек, которого я никогда раньше не встречал и который, по всей вероятности, меня никогда не видел! Как это ни нелепо, каким несправедливым это ни покажется, именно таков был мой первый порыв!
      Но потом его сменили, более спокойные и трезвые мысли. Лицо Франсиско говорило в его пользу. Я разглядел его лучше, когда он подошел к лампе, чтобы прочесть записку. Человека с таким лицом нельзя оскорблять без основательной причины. А ведь он наверняка не знает, что его соперничество причинило мне горе, скорее всего он просто не подозревает о моем существовании.
      Я повернулся, собираясь уходить. Повода оставаться больше не было. Кучер может не опасаться, что я обращусь к нему. Медлительность не позволила ему заработать дублон. Письмо, которое я держал в руке, отправилось в скомканном виде в карман. Теплые слова, выражение искренних чувств - все то, что я сочинял со всем доступным мне искусством, никогда не дойдет до той, кому предназначалось!
      С дочерью дона Эусебио Вилья-Сеньор все кончено, но я знал, что она осталась у меня в сердце, и пройдет еще очень много времени, пока я сумею вырвать ее оттуда.
      Итак, я собрался уходить, но медлил. Почему? Сам не знаю. Совершенно очевидно, что девушка не собирается выходить снова. На балкон она выбралась украдкой. Я заметил, как пару раз она оглядывалась через плечо, как будто опасалась, что за ней следят чьи-то внимательные глаза. Все ее действия отличались необычной осторожностью. Было очевидно, что возлюбленные встречаются без разрешений, тайно. Ах, я слишком хорошо понимал это!
      По-прежнему оставаясь в тени портика, я наблюдал, как Франсиско читает, вернее, пожирает взглядом записку. Как я завидовал ему в тот миг! Я увидел, как его лицо осветилось радостью.
      Мое лицо представляло в тот момент печальный контраст!
      Вот он кончил чтение. Сложил записку - бережно, как будто собирался сохранить ее надолго, и спрятал ее под плащом. Последний взгляд на заветный балкон, и, повернувшись, он с улыбкой пошел прочь.
      Я последовал за ним.
      Не могу сказать, почему я так поступил. Первые шаги я сделал совершенно машинально, не задумываясь. Возможно, это был инстинкт или то странное чувство очарования, которое притягивает жертву именно к той опасности, которой ей следует избегать.
      Благоразумие и опыт, если бы я к ним обратился, сказали бы мне:
      "Уходи другим путем. Уходи и забудь ее! Его тоже. Забудь все случившееся. Еще не поздно. Ты пока только на краю пропасти, и можешь еще избежать гибели. Ты во власти Сциллы. Уходи и спасайся от Харибды!"9
      Благоразумие и опыт - что они перед властью красоты? Какую силу имеют они против очарования прекрасной девушки? Даже моя злость не могла перевесить чашу весов в их пользу. Мне хотелось узнать как можно больше о моем счастливом сопернике и, может быть, именно это заставило меня пойти следом за Франсиско.
      Он выглядел как настоящий джентльмен. В осанке угадывался военный, хотя ничего подчеркнуто военного в его одежде не было.
      Он шел по улице в бледном свете масляных фонарей, а я наблюдал за ним, за его походкой, за его стилем и характером. Темно-серые брюки без лампас; плащ; глазированная шляпа -так одеваются обычные торговцы. Мне показалось, что одежда у него слегка потрепанная, свидетельство долгого употребления. Однако материал дорогой. Плащ из лучшей ткани испанского производства; на шляпе вышитая золотом лента; когда-то она, должно быть, ярко блестела.
      Все эти наблюдения я вел не зря. Они позволили мне сделать несколько заключений. И одно самое очевидное: мой соперник совсем не богат.
      Мой вывод подтвердился, когда я увидел, что он остановился перед входом в скромный одноэтажный дом на столь же скромной улице. Привычным движением открыл дверь и вошел.
      Итак, соперник не принадлежит к сливкам города. Это объясняет и тайную передачу записки, и осторожность поведения той, что эту записку написала.
      Эта мысль не только не утешила меня, напротив - усилила мою горечь. Мне было бы легче, если бы моего соперника окружали великолепие и роскошь. Любовь, не привлекаемая богатством, должна быть действительно сильной и искренней. Никакой надежды у меня не оставалось.
      Какая романтичная история! Мерседес Вилья-Сеньор, дочь одного из богатейших горожан, живущая в одном из лучших домов, тайно переписывается с мужчиной в потрепанном плаще, который ютится в одной из самых бедных лачуг Города Ангелов!
      Глава VIII
      СМЕРТЬ АМЕРИКАНЦУ!
      Я следовал за Франсиско, как вор за ничего не подозревающей жертвой, на которой он хочет испробовать свое искусство. Поглощенный своими мыслями, я не заметил трех настоящих воров, кравшихся за мной.
      Впрочем, я не очень точен. Это были не обычные воры, а разбойники.
      После того, как мой соперник скрылся за дверью, я еще несколько секунд оставался на улице, не зная, что предпринять дальше. С "дорогим Франсиско" все ясно; нужно возвращаться к себе.
      Но куда идти? До этого я не обращал внимания на направление и теперь понял, что заблудился. Заблудился на улицах Ла Пуэбла!
      Неожиданно я почувствовал, что меня схватили сзади: схватили одновременно за обе руки и накинули на шею гарроту10. И хотя нападавших было трое, их силы оказалось недостаточно. Тогда я был молод, здоров, и хотя это может показаться хвастовством, справиться со мной было нелегко. Резким рывком я высвободил руки и нанес удар тому негодяю, который держал гарроту. Тот упал на тротуар. Прежде чем разбойники смогли опомниться, я выхватил револьвер и приготовился стрелять.
      Нападающие в страхе остановились. Они не ожидали такого решительного сопротивления. По правде говоря, я мог бы застрелить всех троих, пока они застыли в молчаливой нерешительности. У меня был в руке шестизарядный "кольт"; другой такой же - за поясом. Достаточно было четвертой части моих патронов: не думаю, чтобы я хоть раз промахнулся.
      Несмотря на то, что происшествие возбудило меня, никогда в жизни я не был более хладнокровен. Весь предыдущий час нервы мои были напряжены, но это только укрепило их.
      Я искал, на чем сорвать свой гнев, и вот то, что нужно. Словно Бог или дьявол послал мне этих трех грабителей, чтобы дать мне возможность разрядить его.
      Я стоял, глядя на нападавших, не зная, кого выбрать первым. Палец мой лежал на курке; но я не выстрелил. Меня удержала одна мысль. Я заметил с десяток темных фигур на некотором удалении от того места, где находился. Это все были бродяги самого низкого пошиба. Звук выстрела, несомненно, привлечет ко мне толпу. Я избавлюсь от грабителей, но мне будет угрожать гораздо более серьезная опасность от "патриотов"!
      Поскольку грабители явно отказались от своего намерения и старались как можно быстрее уйти за пределы досягаемости моего пистолета, я решил, что самое разумное -отпустить их. А потом уйти и самому, только подобрать плащ, соскользнувший в схватке.
      Но не успел я сделать и шести шагов, как понял, что совершил ошибку. Лучше мне было бы действительно убить этих троих негодяев. Позволив уйти, я дал им возможность вернуться с подкреплением. Убегающие подняли крик, им ответило два десятка голосов. Прежде, чем я понял, что происходит, меня окружила толпа людей, смотревших с нескрываемой враждебностью.
      - Бог и свобода! Смерть американцу!
      Неудачливые грабители заметили мой мундир, когда в драке я уронил плащ, и теперь под видом патриотов собирались отомстить за свое разочарование и унижение.
      Мне повезло, что я стоял на освещенном месте, - вблизи горело несколько уличных фонарей. Будь здесь темней, на меня, вероятно, сразу напали бы и изрубили в куски, прежде чем я успел разглядеть противников. Свет помог мне и в другом отношении. Мои новые противники увидели пару револьверов, один я все еще держал в руке.
      Их оружием были ножи, я видел вокруг себя десяток обнаженных лезвий. Но если они попытаются приблизиться, чтобы пустить их в ход, некоторым это будет стоить жизни. У них хватило ума это понять. Они остановились в нескольких шагах, образовав вокруг меня неправильное кольцо, вернее полукруг, потому что я прижался спинов к стене дома, у самого входа в него.
      - Что вам нужно? - спросил я у нападавших на их языке. Мне повезло, что я бегло говорю по-испански.
      - Твою жизнь! - последовал лаконичный ответ. Это произнес мужчина зловещей наружности. - Твою жизнь, янки! И мы ее отнимем! Так что можешь опустить свой пистолет. Сдавайся, если не хочешь, чтобы тебя прикончили на месте!
      - Ты можешь меня убить, - ответил я, глядя негодяю в глаза, - но раньше я убью тебя! Слышишь меня, кабальеро? Первый, кто сделает шаг в мою сторону, упадет. Это будешь ты, если у тебя хватит храбрости.
      Не могу описать, что я чувствовал в это время. Помню только, что был спокоен, словно участвовал в репетиции театральной сцены. А ведь это была подлинная трагедия, которая могла закончиться кровопролитием!
      Мои слова и сопровождавшие их жесты произвели впечатление. Рослый малый, явно предводитель, увидев, что я нацелил на него дуло кольта, отступил в толпу. Но среди его спутников были более храбрые и решительные. Снова со всех сторон послышался крик: "Смерть американцу!". К нападавшим подходили все новые и новые горожане. Я подумал, что мой шестизарядный пистолет теперь меня вряд ли выручит. Агрессивность толпы нарастала. Не было никакой возможности спастись. Смерть смотрела мне прямо в лицо. Я не видел способа избежать ее. Оставалось только подороже продать свою жизнь. Я твердо решил перед смертью уничтожить как можно больше этих трусливых убийц.
      Я занимал выгодную позицию, прижимаясь спиной к двери здания. Косяки с обеих сторон защищали меня. Я был подобен барсуку в норе, на которого нападают терьеры.
      Не могу сказать, сколько бы времени сумел продержаться. Несомненно, это зависело от храбрости нападавших и их гнева, который они подогревали постоянными криками и угрозами. Они окружили дверь, словно стая свирепых псов, загнавших в тупик оленя, и даже самый смелый из них не решался прыгнуть вперёд первым.
      Сцена стала напоминать фарс: так долго и так старательно нападавшие медлили. Фарс перешел в комедию, когда я вдруг потерял опору за спиной и упал.
      Оказалось, что кто-то за мной открыл дверь.
      Глава IX
      УЛИЦА ЛАСТОЧЕК
      Упав назад, я почувствовал, что ударился головой о чьи-то ноги. Они смягчили мое падение, иначе я мог бы потерять сознание: пол был вымощен каменными плитами.
      Человек, открывший дверь, переступил через меня и остановился на пороге. Когда он проходил мимо, я увидел что-то блестящее. Это была сабля.
      Сначала я подумал, что он решил помешать мне отступить. Конечно, это был один из моих врагов. Мог ли я ожидать, что встречу в таком месте друга и защитника?
      Впрочем, особого значения это не имело. Я считал, что уйти через дверь невозможно. Даже если успею ее закрыть, это не поможет.
      Но тут мне пришло в голову соображение, о котором я раньше не подумал. А есть ли в доме задняя дверь? Или лестницы, ведущие на плоскую крышу асотею?
      Человек, открывший дверь, стоял спиной ко мне и лицом к улице. Он находился между косяками двери, и я заметил, что саблю он угрожающе выставил перед собой. Властным голосом он приказал разгоряченной толпе не приближаться и подкрепил слова длинным толедским клинком, чья сталь смертоносно блестела в свете ламп. Нападавшие замолчали. Последовал короткий промежуток тишины.
      Его нарушил хозяин дома.
      - Негодяи! - заговорил он тоном, каким обращаются к подчиненным. - В чем дело? Что вам нужно?
      - Враг! Янки!
      - Карамба! Вероятно, это одно и то же. Похоже, вы правы, - продолжал он, полуобернувшись и глядя на мой мундир. - Но зачем это вам? - продолжал он. - Какая польза нашей стране, если мы убьем беднягу?
      Его слова вызвали во мне обиду и возмущение. В говорившем я узнал красивого молодого человека, который только что получил записку от Мерседес Вилья-Сеньор! Какая горькая ирония в том, что именно он стал моим защитником!
      - Пусть подходят! - воскликнул я, в отчаянии от этой мысли. - Мне не нужна ваша защита, сэр! Но все равно спасибо! В моих руках жизнь, по крайней мере, двенадцати из этих джентльменов. После этого они могут забрать мою. Отойдите в сторону и увидите, как я разбросаю этот трусливый сброд. В сторону, сэр!
      Наверно, мой защитник решил, что я спятил.
      - Карамба, сеньор! - ответил он, - Вероятно, вы не отдаете себе отчета в том, какая опасность вам грозит. Достаточно мне сказать слово, и вы мертвец.
      - Так скажите его, капитан! - крикнул кто-то в толпе. - Почему вы молчите? Янки вас оскорбил. Нужно наказать его хотя бы только за это! Смерть! Смерть американцу!
      Возбужденная толпа ринулась к двери.
      - Назад, негодяи! -- закричал мой защитник. - Первого же ступившего на мой порог я проткну своей саблей, как кусок тасахо11. Вы расхрабрились тут, на Кальесито де лос Пайарос!12 Но сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из вас решился встретиться с врагом в Вера Крус или Сьерро-Гордо!
      - Вы ошибаетесь, капитан Морено! - ответил рослый, смуглый мужчина, стоявший в первом ряду, в котором я узнал предводителя нападавших. - Перед вами один из тех, кто, как и вы, сражался в тех двух битвах, о которых вы упомянули. И, в отличие от вас, не попал в плен и не был отпущен под честное слово!
      - Капитан Карраско, если не ошибаюсь? - насмешливо спросил мой защитник. - Могу поверить, что это к вам не относится. Вы уж точно не пленник. Успели убраться подальше еще до окончания сражения!
      - Карамба! - закричал его смуглый противник, побледнев от гнева. - Вы смеете говорить это мне? Слышали, камарадос?13 Капитан Морено считает себя не только нашим судьей, но и защитником проклятых захватчиков! И мы должны подчиниться его приказам, мы, жители Пуэбла?!
      - Нет! Мы этого не потерпим! Смерть американцу! С янки нужно покончить!
      - Вам придется сначала миновать мою саблю, - хладнокровно произнес Морено.
      - И ствол моего пистолета, - добавил я, становясь рядом со своим великодушным хозяином.
      Неожиданное сопротивление изменило поведение Карраско и его трусливых товарищей. Хотя они продолжали кричать, но ясно было, что решительность их оставляет. Они как будто знали характер моего защитника и его саблю, и это, несомненно, их сдерживало. Мои шестизарядные пистолеты, которые я теперь держал в обеих руках, тоже охлаждали их пыл. Но все же толпа не расходилась. В любой момент они могли наброситься на нас.
      Может показаться странным, что в этот критический момент моей жизни я вдруг испытал чувство, противоположное гневу. Это было чувство глубочайшей благодарности - вначале к Франсиско Морено, а потом к Богу - за то, что сотворил такого благородного человека!
      Следующая мысль была результатом этого чувства. Нужно спасти того, кто рискует ради меня жизнью. Я уже собрался попросить его отойти в сторону и предоставить меня своей судьбе. Какая польза в том, что мы оба умрем? Я искренне верил, что смерть рядом.
      Но в этот момент ветер донес звук, заставивший всех умолкнуть. В этом звуке невозможно было усомниться. Каждый, кто хоть раз слышал, как по улице проходит конный отряд, сразу узнал бы его: топот копыт, звяканье сбруи, стук ножен, когда они задевают за стремена.
      - Стража! Американский патруль! - послышались в толпе приглушенные восклицания.
      В сердце моем вспыхнула радость, и я готов был броситься вперед, считая, что враги передо мной расступятся.
      Но нет. Они стояли неподвижно, как стена, сохраняя полукруг у двери.
      Я понял их замысел. Патруль проходил по одной из главных улиц. Мексиканцы знали, что малейший шум привлечет его внимание к этому месту. Но если тишина продлится хоть десять секунд, отряд пройдет мимо и они снова смогут возобновить нападение.
      Что делать? Выстрелить в толпу? Патруль поспешит на звук выстрела, но, может статься, прибудет на место слишком поздно. Солдатам только останется подобрать мое изуродованное тело и отнести в казарму.
      Я не решался спровоцировать их нападение.
      Нет ли другого способа предупредить моих соотечественников?
      О Боже! Конский топот постепенно стихает! Не слышно больше скрипа упряжи и звона шпор. Патруль миновал нашу улицу. Еще десять секунд, и солдаты вообще ничего не услышат.
      И тут я вспомнил, что сегодня патрулирует моя собственная часть конные стрелки. Во главе отряда должен быть мой первый сержант. Мы с ним договорились о своих особых сигналах, отличных от звуков горна. И у меня с собой есть средство для подачи этих сигналов - обычный свисток, который не раз в ходе кампании выручал меня.
      Через мгновение резкий свист разрезал тишину улицы. Если бы сам дьявол издал этот пронзительный звук, он не смог бы сильней парализовать нападающих. Они застыли в изумлении, лишившись дара речи. Но это длилось только мгновение. Потом их охватила дикая паника, и они бросились бежать.
      Вскоре появились два десятка всадников в темно-зеленых мундирах. С радостным криком я бросился им навстречу!
      После короткого разговора я повернулся, чтобы поблагодарить своего защитника. Но моя благодарность осталась невысказанной. Тот, кто так мне помог, уже скрылся за дверью.
      Глава X
      РАЗБОЙНИКИ С БОЛЬШОЙ ДОРОГИ
      Привыкнув жить с сильным правительством, с хорошо организованной полицейской системой, мы в Англии с трудом представляем себе, как могут существовать целые разбойничьи шайки в центре цивилизованной нации.
      Мы знаем, что у нас есть шайки грабителей и братства воров, единственная профессия которых - грабеж. Разбойники не исчезли окончательно. И хотя такой разбойник время от времени выходит на большую дорогу и требует "кошелек или жизнь", ни одеждой, ни внешностью он ничем не отличается от обычного торговца или рабочего. Больше того, он не пытается открыто нарушать закон. Он нарушает его украдкой, замаскировавшись; и если иногда сопротивляется его представителям, то только из страха ареста и его последствий: тюрьмы или виселицы.
      А теперь представьте себе банду разбойников, которая оказывает сопротивление не просто нескольким полицейским, но целому отряду регулярной армии. Эта банда вооружена саблями, карабинами и пистолетами; все разбойники одеты соответственно своему занятию. Представив себе такую банду, мы мысленно переносимся в горы Италии или в ущелья испанской сьерры. Мы часто сомневаемся, что такое возможно. Трудно поверить рассказам путешественников, которые были захвачены и оставались в заключении, пока не были выкуплены друзьями. А если друзей у них не было, могли быть расстреляны.
      Но бывают разбойники не только вооруженные, но и одетые в отличительные костюмы и снабженные всем, как Фра Дьяволо и его маццарони14. Такие разбойники действуют не в одиночку, как терпины и дювали15 своего времени, а создают конные отряды в двадцать, пятьдесят, а то и сто человек! Таких головорезов в наше время можно встретить в горах и на равнинах Мексики. Здесь вы найдете их в полной красе. Они занимаются своим делом с такой энергией и изобретательностью, будто это самая уважаемая профессия!
      В городе и пригородах разбой осуществляется "пешими грабителями". В сельской местности разбойники объединяются в хорошо организованные группы, обзаводятся великолепными лошадьми и соответствующим снаряжением. В таких отрядах поддерживается строгая, почти военная дисциплина. Это и есть истинные бандолерос, или, как их иногда называют, "сальтеадорес дель камино гранде" - "разбойники с большой дороги".
      Их можно встретить на большой дороге, ведущей от Вера-Крус к столице через Халапу или Орисабу; или между столицей и тихоокеанским портом Акапулько; на северных дорогах к Керетаро, Гуанаксуато и Сан-Луис-Потоси; и на западе, в сторону Гвадалахары и Мичоакана - короче, везде, где есть возможность ограбить путника. Вы обязательно встретите их, если воспользуетесь одним из этих трех маршрутов.
      Вы увидите сальтеадора верхом на лошади, которая гораздо лучше вашей; в костюме втрое дороже вашего, сверкающем серебряными кнопками и золотыми или жемчужными пуговицами; на плечах у него серапе, а может, великолепная манья16 из лучшей синей или пурпурной ткани. И не только увидите, но и почувствуете, если не упадете лицом вниз после его строгого приказа "На землю!" и не отдадите все ценное, что имели неосторожность прихватить с собой.
      Если откажетесь выполнить его приказ - получите заряд из карабина, ружья или пистолета, а может, удар ножом в грудь! Если подчинитесь, то вам великодушно разрешат продолжать путь. Может, перед вами даже извинятся, что задержали вас!
      Существование разбойников легко объяснить, если представить себе страну, в которой в течение пятидесяти лет мир держался не больше нескольких дней, а анархия стала хроническим состоянием; представить землю, полную разочарованных душ, неудовлетворенных искателей воинской славы, которым к тому же не заплатили жалованье. Это страна обширных пустых равнин и величественных гор, поросших непроходимыми лесами; здесь даже несколько беглецов могут сдерживать сильных преследователей.
      Как и другие чужестранцы, я не очень верил во все это, пока сам не ступил на землю Новой Испании. Я читал о бандитизме, слышал рассказы о нем и считал все это преувеличением. Будто здесь почти каждый день останавливают дилижансы, даже когда их сопровождает охрана из драгун - от двадцати до пятидесяти человек; с пассажирами обращаются грубо, иногда убивают; а ведь среди пассажиров бывают не только простые люди, но и старшие офицеры армии, представители конгресса, сенаторы и даже высшие сановники церкви!
      Впоследствии я во все это поверил. И сам неоднократно был свидетелем таких сцен.
      Но по правде говоря, все это не очень отличается от того, что происходит у нас в Англии. Бесчестье в другом облике и одежде; грабеж более завуалированный и менее красочный, чем в земле Монтесумы. И, в похвалу мексиканской морали, не забудем, что на одного живописного и храброго бандолеро у нас приходится сотня трусливых воров: юристов, биржевых спекулянтов, торговцев, не говоря уже о грандиозном налоговом мошенничестве со стороны государства.
      И в смысле аморальности - если бы одну сторону лишить красочности, а другую - серости и плебейства, - сильно сомневаюсь, чтобы мексиканцы боялись сравнения с хвалеными английскими порядками.
      Что касается лично меня, то я определенно предпочитаю грабителя на дороге грабителю в рясе или в мундире; а у меня есть опыт общения и с теми, и с другими.
      Это отступление вызвано воспоминаниями о том, что случилось со мной в Ла Пуэбла в ту самую ночь, когда я обнаружил, что меня опередили.
      Глава XI
      КРАСНЫЕ ШЛЯПЫ
      В течение месяца после эпизода на улице Ласточек мы, солдаты армии завоевателей, вынуждены были оставаться в своих не слишком удобных и не слишком чистых казармах. Наш дивизионный генерал отдал строжайший приказ об этом.
      Меня сильно раздражала такая ситуация. Невеселые мысли о постигших меня неудачах и разочарованиях заполнила мозг, незаживающая сердечная рана бередила сердце. Активная жизнь могла бы отвлечь от тягостных раздумий, развеять настроение.
      Но я был заперт в казарме, где всегда видишь одни и те же лица, где слышишь одни и те же разговоры.
      Что с того, что мы в центре враждебного города? Что мне до этого, если я страдаю от унижения? Если обида и горечь стали невыносимыми? Я рвался на свободу. Я хотел выйти на улицы, чтобы рассеять свое мрачное настроение. Но Калье дель Обиспо утратила для меня свою привлекательность. А что касается посещения улицы Ласточек, должен с сожалением сказать, что уязвленное самолюбие оказалось сильнее чувства благодарности, и туда мне тоже не хотелось идти.
      Прошел месяц, и положение изменилось в лучшую сторону. Нам снова было разрешено выходить в город. Теперь враждебно настроенное простонародье вынуждено было смирить свой пыл.
      А перемена была вызвана прибытием четырех свежих бригад американской армии. Концентрировались силы для наступления на столицу. Вместе с нашими войсками пришел отряд "техасских рейнджеров" и еще один отряд, наводивший ужас на наших вpaгoв. Ибо больше всего жители Пуэбла опасались шайки настоящих разбойников, которых генерал Скотт по какой-то только ему известной причине включил в состав американской армии под названием "разведывательной группы". Командовал этой шайкой человек - он именовал себя "полковником" - по имени Домингес, бывший офицер армии Санта Анны, который много лет скрывался в горах, внушая страх путникам. Люди Домингеса были настоящими бандитами - сальтеадорос дель камино гранде, разбойниками с большой дороги.
      Когда они к нам присоединились, их было сто двадцать человек. Одеты они были в костюмы ранчеро и шляпы с широкими полями. Сапоги со шпорами, плащи и накидки, вышивка и кисточки - все делало их похожими на вражеских герильерос17, так что пришлось ввести отличительный знак. Знак состоял из красной ленты, которой обвязывали сомбреро, свободные концы ленты свисали на плечо. Наши солдаты прозвали этих разбойников "красными шляпами" и обычно сопровождали это название различными нелестными определениями.
      Объявленные у себя на родине вне закона, присоединившиеся к захватчикам, "красные шляпы" вызывали ужас всюду, где показывались. Ла Пуэбла был родиной по крайней мере половины "красных шляп", и всем им грозила тюрьма! Теперь они вернулись в родной город под защитой американского орла, и у "красных шляп" появилась отличная возможность свести старые счеты с алькальдами, тюремщиками и всеми остальными. И бандиты не замедлили воспользоваться такой возможностью.
      Я был одним из множества офицеров американской армии, которые испытывали отвращение от союза с сальтеадорос. Этот союз был идеей исключительно нашего главнокомандующего, впоследствии известного под именем "героя Бул-Рана"18. Генерал гордился своими "стратегическими комбинациями" и одной из них считал прием в армию "разведывательной группы". Большинство же офицеров считали это настоящим позором.
      Это решение можно было бы еще оправдать необходимостью и тяжелым положением. Но ничего подобного не было. В стране, охваченной анархией, мы могли найти достаточно шпионов, не прибегая к услугам убийц и бандитов.
      Но нельзя отрицать, что Домингес со своими головорезами был нам полезен. Этим людям поневоле приходилось верно служить нам. Объявленные вне закона, презираемые из-за предательства, они пользовались всеобщей ненавистью; и если кого-нибудь из них заставали за пределами нашего расположения, несчастного ожидала верная смерть.
      В нескольких стычках с герильерос они сражались, как тигры, хорошо понимая, что если их захватят, им нечего ожидать пощады.
      Они так свирепо исполняли "закон возмездия", что их пришлось сдерживать. Им не позволяли действовать самим по себе. Когда требовались их услуги, то офицер драгун в сопровождении соответствующего отряда присматривал за выполнением задания.
      Но ужас, который они вызывали, сохранился до конца кампании. Вида "красных шляп", проходящих по улицам, было достаточно, чтобы вызвать страх у женщин и заставить детей с криками разбегаться по домам.
      Нигде не испытывали к "красным шляпам" такого отвращения, как в Ла Пуэбла: отчасти из-за поразительного сходства их с большей частью населения, отчасти из-за старой вражды, а может, и из-за того, что мы позволяли им удовлетворять свои склонности.
      У нас словно существовало молчаливое согласие предоставить свободу "красным шляпам" в отместку за вражду, проявленную к нам горожанами.
      Впрочем, такое положение сохранялось недолго. Со временем добрая старая англо-американская мораль победила, и "красных шляп" заставили вести себя лучше.
      Глава XII
      "КЛИН КЛИНОМ ВЫШИБАЮТ"
      Теперь, когда на улицах можно было не опасаться насилия враждебной толпы или ночных убийц, мы снова получили возможность изучать Город Ангелов.
      Это был прекрасный старинный город, с собором, который, согласно легенде, построили настоящие ангелы; с десятками часовен - капильяс и церковных приходов - паррокиас.
      Мы обнаружили целые заброшенные улицы, руины, поросшие вьюнком и сорняками. Это доказывало, что Ла Пуэбла, и сейчас третий по размерам город в Мексике, когда-то был еще больше.
      Пытаясь отвлечься, я бродил по городу; но была одна улица, на которой я никогда не появлялся, - Калье дель Обиспо. Я сторонился этой улицы как чумы. Так как у меня не оставалось ни малейшей надежды на благосклонность Мерседес Вилья-Сеньор, я послушался совета друга, более мудрого, чем я, которому рассказал историю своего увлечения. Друг посоветовал мне забыть ее.
      - Не приближайся к ней, постарайся никогда ее не видеть, - таковы были слова моего товарища. - При таких чувствах, как у тебя, это единственно возможный способ действий. К тому же она, скорее всего, не такое уж совершенство, ведь ты не можешь судить об этом основательно. Красотка на балконе иногда удивительно меняется, когда выходит на улицу. Да-да, девушка при близком знакомстве, несомненно, окажется совсем другой, чем оставшийся в твоем воображении образ.
      - Никакое воображение не может создать такую фигуру... такое лицо... такой...
      - Такой вздор! Послушай, старина! Не поддавайся романтике. Я утверждаю, что если бы ты увидел ее на расстоянии в шесть футов19 и при хорошем освещении, ты бы совершенно разочаровался. Смуглая кожа испанских женщин не выносит солнца. Я не променял бы одну нашу белокожую англосаксонскую девушку на целый корабль испанок.
      - Послушайся моего совета, - продолжал мой ментор - любитель светловолосых женщин, - постарайся больше с ней не видеться. Если она окажется некрасивой, это только вызовет у тебя раздражение; если же она действительно ангел, каким тебе кажется, тебе лучше с ней не встречаться разве только на Небе! Судя по твоим словам, она либо обручена с тем типом, либо дурачит его - такое часто бывает с женщинами этого города. В любом случае у тебя нет никаких шансов. Перестань о ней думать. Не ходи на улицу, где она живет. Впрочем, думаю, теперь, когда в городе эти мошенники "красные шляпы", вряд ли ты ее увидишь. Через месяц мы отправимся к "Залам Монтесумы", и там ты либо получишь пулю в живот, либо рану в сердце от глаз, сверкающих так же, как глаза этой Вилья-Сеньор.
      - ...
      У меня на губах было слово "никогда", но я ничего не сказал, зная, что друг только посмеется надо мной.
      - Клин клином вышибают, - продолжал мой утешитель, от слов которого мне становилось только хуже. - Поговорка исключительно подходит к твоему случаю. Ах, как хорошо понимают эти испанцы сложности и хитрости любви! Они поняли это триста лет назад, а простодушные англосаксы начинают понимать только сейчас. Несомненно, мисс Мерседес часто слышала эту поговорку, а может, и использовала на практике. Послушайся моего совета, старина, и делай то же самое. Пусть твоим лозунгом станет "клин клином вышибают".
      - Тебе хорошо: ведь ты не должен подавлять любовь. А это не так-то легко.
      - Ба! Очень легко! Оглянись по сторонам. Увидишь множество красивых женщин, соответствующих твоим вкусам, темнокожих сеньорит. Выходи на улицы, иди на Аламеду, в церковь, иди куда хочешь, только не на улицу Епископа.
      Я последовал совету и принялся искать тот самый "клин", который выбьет другой. Но найти его мне не удалось. Первый клин оставался у меня в сердце, несмотря на все мои попытки извлечь его.
      Тем не менее, я продолжал выполнять решение никогда больше не видеть Мерседес, хотя это и стоило мне огромных усилий.
      Мне не нужно было закрывать глаза, идя по улицам. Маловероятно, что я случайно ее встречу, учитывая, что в городе бродили "красные шляпы".
      Те немногие женщины, что решались проехать в каретах по Аламеда, были либо женами иностранных купцов, либо принадлежали к нескольким семействам, которые на время и по разным причинам стали "янкиадо". За этими редкими исключениями, мы видели только маленьких темнокожих крестьянок в серых шарфах. А когда мы случайно оказывались на фанданго, то встречали представительниц городского дна, которые не могли устоять перед содержимым наших кошельков.
      Среди элиты наши эполеты не вызывали особого внимания, и общение с нами оставалось там под запретом. На улицах хозяевами были солдаты, но в домах священники сохраняли свою власть. Именно им мы были обязаны табу на общение, и, конечно, соответственно ненавидели их.
      Мне все это было безразлично. Даже если бы все девушки Пуэбла радостно встречали меня, я не мог бы ответить на их улыбки. Этому мешала рана, полученная от одной из них, и пока эта рана не заживет, у меня не было настроения веселиться.
      * * *
      Несколько недель я действовал по программе своего друга, однако не почувствовал обещанного им облегчения. Женское общество было мне не по душе. Я стал почти женоненавистником и искал отдушину среди мужчин, играющих в монте.
      Игра - плохое средство от безответной любви, хотя к нему часто обращаются.
      Мне без труда удалось найти место для удовлетворения своей страсти. Вместе с нами передвигались профессиональные игроки, они словно входили в штат армии. У каждого отряда был свой организатор "фаро" или "монте", и когда разбивали лагерь, едва ли не первой появлялась палатка с игорным столом. В городе палатку заменял большой салун с канделябрами и роскошным ужином. В таких заведениях распоряжались наши игроки, они становились партнерами местных владельцев.
      Обычно играли в самую распространенную в Мексике игру - монте. Она позволяет участвовать представителям всех сословий и классов и равно благосклонна и к новичкам, и к искусным игрокам. Банкомет, крупье, кусок зеленого сукна и колода испанских карт - вот и все!
      В Ла Пуэбла было два или три таких игорных салуна. Точнее, их было несколько десятков; но два или три посещались горожанами высших сословий, и там на столах наряду с серебряными долларами можно было увидеть и золотые дублоны. Салуны находились при больших кафе, которые в мексиканских городах играют роль наших клубов, служат местом свиданий для асендадос20 и наиболее богатых купцов.
      Одно из таких заведений особенно часто посещалось офицерами нашей армии, хотя и не только ими. Мексиканские джентльмены не сторонились нашего общества за столом монте; и тут можно было увидеть бок о бок представителей тевтонской и латинской рас.
      Хотя местные жители все были в гражданском, мы знали, что среди них немало бывших военных и пленников под честное слово. Не имея средств на пошив нового гражданского платья, бывшие офицеры мексиканской армии просто отпарывали с мундиров эполеты и шевроны. Нищета таких людей слишком бросалась в глаза. Жалованье у них было небольшое и часто запаздывало, и как они умудрялись существовать, один Бог мог сказать. Больно было наблюдать, как они всеми силами пытаются сохранить вид джентльменов.
      Играли они обычно по маленькой. Начинали с песеты и постепенно увеличивали ставки до дублона, если фортуна была к ним добра. В противном случае ограничивались на вечер мелкой монетой, но не уходили после проигрыша, а оставались у столов; как будто им доставляло удовольствие наблюдать за более удачливыми игроками и за потерями банкомета.
      Глава XIII
      ПРИЯТНОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ
      К одному из частых посетителей салуна я испытывал особый интерес. Познакомились мы с ним не за столом монте. Я впервые увидел его на Калье дель Обиспо и в тот же вечер на Кальесито де лос Пайарос. Звали его Франсиско Морено. Это тот самый человек, который опередил меня в любви и спас мне жизнь.
      Мне представилось достаточно возможностей изучить его характер, не упоминая о наших прошлых встречах. Я имел перед ним преимущество. Я хорошо его помнил, он же не сохранил обо мне никаких воспоминаний.
      У меня были причины сохранять свое инкогнито.
      Мы с ним познакомились и были в тех вежливых отношениях, какие складываются между двумя людьми за игорным столом. Однако я мало что смог узнать о нем, кроме того, что он действительно офицер мексиканской армии. Об этом свидетельствовали и мои собственные наблюдения.
      Он был одним из мексиканских офицеров, отпущенных под честное слово. Впрочем, мы подозревали, что среди нас есть множество других офицеров, которым не следовало здесь находиться, но никто особенно не опасался шпионов. По правде сказать, наши противники могли приходить и уходить совершенно спокойно, поскольку никакой охраны не было. Разведчики могли посещать наш лагерь, пользоваться гостеприимством наших палаток, даже появляться в палатке главнокомандующего, а потом уходить с такой же легкостью, с какой приходишь к своему шляпному мастеру или портному и уходишь от него.
      Никто и не думал подозревать Франсиско Морено. Никто не обращал на него внимания, разве что замечали, как он хорош собой.
      Внимательно наблюдал за ним только я. Я знал, что он не только красив, но и благороден. Что касается первого, то это сводило меня с ума. Однако я не мог не ценить второго. Если бы не его благородство, я мог бы не дожить до того, чтобы заметить это качество. У меня были странные фантазии, иногда совершенно невероятные, связанные с капитаном Морено.
      Очевидно, он беден, хотя не из тех, кто просто превратил мундир в гражданский костюм. Одежда его, хотя и поношенная, отвечала изысканному вкусу. Но он не легко выкладывал песеты на сукно игорного стола. Ставкой его обычно было песо, иногда два, но он никогда не доходил до золотых монет. Проиграв доллар, он отходил от стола. Выигрывая, оставался.
      Но однажды вечером я заметил, что он нарушил это свое правило. С каждой ставкой выигрыш его удваивался, тем не менее он встал и торопливо вышел из салуна!
      Многие этому удивились. Чтобы человек отказался от игры, когда ему так везет? Все равно, что бросить Фортуне21 в лицо ее щедрые подношения!
      Я догадывался, что заставило его отказаться от игры. Он собирался поклониться другой богине, с другим именем. Соборные часы как раз пробили десять - именно в этот час я впервые увидел его на Калье дель Обиспо. Все соответствовало моей догадке, что он отправляется туда.
      Если бы даже мне везло в игре в десять раз больше, я не мог бы оставаться на месте. Торопливо получив у крупье свой выигрыш, я вслед за Франсиско Морено вышел из салуна. Не знаю, вызвал ли мой внезапный отказ от игры такие же толки, как уход мексиканца. Может быть. Но в тот момент все это стало мне совершенно безразлично. В сознании у меня была только одна мысль: мне предстоит стать свидетелем второго свидания.
      Я чувствовал себя, как птица, летящая прямо в пасть огромной змеи; как мотылек, который добровольно летит в огонь свечи!
      Какое очарование в мысли о том, что идёшь навстречу гибели! Может, меня поддерживала мысль, что большего горя, чем испытал, я уже не почувствую?
      Впервые за четыре недели я оказался на Калье дель Обиспо. Передо мной шел Франсиско. Я верно угадал его намерение. Он отказался от улыбки Фортуны ради улыбки Мерседес!
      Мы шли по разным сторонам улицы: он направился прямо к фасаду каса Вилья-Сеньор; я украдкой, по-воровски спрятался под порталом противоположного дома. Ждать нам пришлось недолго. Не успели мы занять свои места, как жалюзи подняли и у окна появилась женщина. Конечно, это была Мерседес.
      - Ты опоздал, Франсиско! - сказала она негромко и укоризненно. Колокола на соборе прозвенели десять минут назад! Как это жестоко. Ты знаешь, что я жду и что каждая минута дорога!
      Франсиско, запинаясь, произнес какое-то извинение, которое, очевидно, ее удовлетворило. Я видел, что она не сердится, что она уже простила его. Даже это усилило мою боль.
      - Знаешь, дорогой, папа подозрительней, чем всегда! Боюсь, что он может появиться в любую минуту. Он еще не лег спать, он никогда не ложится, пока не ляжем мы с сестрой.
      - Почему ты не дашь ему сонного напитка? Подмешай мака в его шоколад. Сделай это, нинья22, и у нас появится возможность поговорить подольше. Я так мало тебя вижу. Так тяжело быть в разлуке. Надеюсь, ты то же самое чувствуешь?
      - Ты сомневаешься в этом? Но чем это нам поможет? Он так настроен против тебя. Мне кажется, кто-то наговорил ему про тебя плохого. Когда мы идем на утреннюю службу, он всегда посылает с нами тиа23 Жозефу, и я уверена, ей приказано следить за нами. Вернее, только за мной. Из-за сестры он так не тревожится. Позволяет ей выезжать одной - на Аламеду и повсюду, А если поеду и я, то обязательно в сопровождении тиа Жозефы.
      - К дьяволу тиа Жозефу!
      - И знаешь, Франсиско, есть еще кое-что похуже. Я узнала только сегодня. Жозефа мне сказала. Мне кажется, папа велел ей об этом сказать мне. Если я не соглашусь выйти замуж за него - ты знаешь, о ком я говорю, меня заточат в монастырь! Только подумай! На всю жизнь попасть в монастырь или выйти замуж за человека; которого я не могу любить. Да он мне в деды годится! Боже мой! Что мне выбрать?
      - Ни то, ни другое. Я постараюсь помешать этому. Не волнуйся, любимая! Я найду способ спасти тебя от такой судьбы. Она ведь и для меня была бы губительна. У твоего отца не может быть ничего против меня, кроме моей бедности. Но кто знает? Я еще могу разбогатеть во время войны. Я надеюсь получить повышение и... послушай, дорогая!
      Франсиско перешел на шепот, как будто дальнейшее требовало особой скрытности.
      Слов на другой стороне улицы не было слышно. Только когда она уже собралась уходить, я разобрал:
      - До свиданья, дорогой! До завтра!..
      Ответ Франсиско прозвучал для меня необыкновенно сладко:
      - Подожди! Еще мгновение, дорогая Долорес, еще минуту...
      Окончания этого страстного призыва я не слышал. Не слышал и ответа, если он был.
      Долорес могла оставаться на балконе и беседовать с Франсиско еще час, не вызывая у меня ни малейшего раздражения. Я был слишком счастлив, чтобы дальше слушать их разговор.
      Не моя Мерседес уронила ту записку, не она сказала: "Да хранит тебя Бог!".
      У меня снова появилась надежда, что ее сердце свободно, что никакой "дорогой Франсиско" еще не завладел им. И я вознес молитву: "Боже, позволь Мерседес стать моей!"
      Глава XIV
      В ЧЕМ ДЕЛО?
      Погрузившись в сладкие мечты, я какое-то время простоял под порталом.
      Тем временем мексиканец ушел.
      Я решил, что он возвращается в салун, который мы оба покинули, и потому двинулся в том же направлении.
      Теперь мне хотелось поговорить с ним. Я подумал, что разговор будет гораздо сердечнее, чем прошлые наши беседы. В этот момент я мог бы обнять его. Благодарность, которую раньше сдерживала мысль, что он мой соперник, вспыхнула с новой силой. Нужно поговорить с благородным молодым человеком, дать ему знать, кого он защищал, и спросить, чем я могу отплатить за его великодушие.
      Сердце мое устремилось к Франсиско Морено! Еще недавно он казался мне причиной моего несчастья, теперь же я увидел в нем вестника моего воскрешения.
      - О! Я по достоинству ему отплачу! Но как?
      И вот, как раз когда я размышлял над этим вопросом, послышался резкий звук. За ним раздался крик, в котором смешивались удивление и гнев. Потом последовали слова:
      - В чем дело, господа? Что вам от меня нужно?
      - Ваш кошелек, сеньор, ничего больше.
      - Карамба! Какое скромное требование! Тем не менее, я не намерен его исполнять. Если хотите взять мой кошелек, сначала вам придется отобрать у меня жизнь. Прочь с дороги, негодяи! Дайте мне пройти!
      - На него, камарадос! Он набит дублонами! Сбейте его с ног!
      Вслед за этими словами послышались звуки схватки, в которой, очевидно, принимали участие несколько человек - пять или шесть, насколько я мог судить.
      В этом месте улица представляла из себя короткий переход, соединявший одну из главных улиц с Пласа Гранде, и находилась недалеко от Калье дель Обиспо.
      Слабый свет одной-единственной масляной лампы почти не рассеивал тьму.
      Стычка происходила в нескольких десятках шагов от меня, и мне потребовалось всего десять секунд, чтобы оказаться на месте.
      Я особенно торопился на выручку, потому что мне показалось, будто я узнаю голос человека, на которого напали.
      И оказался прав. Это был Франсиско Морено!
      Я обнаружил его в центре пятиугольника, образованного пятью нападавшими. Морено искусно защищался сразу от всех пятерых. А они старательно пытались свалить его.
      Бандиты были вооружены острыми мачете, Франсиско оборонялся саблей, которую вытащил из-под плаща.
      Я видел, что у нападающих есть и пистолеты, но они не пускали их в ход - может, боялись привлечь к себе внимание. Их замысел был очевиден грабеж!
      Я нисколько не опасался разрядить свой пистолет. Узнав в нападавших "красные шляпы", я сразу понял, с каким сортом людей столкнулся мексиканец.
      Кровь закипела у меня в жилах. Только сегодня я с отвращением услышал подробности очередного злодейства, совершенного этими любимцами нашего главнокомандующего; и тогда же поклялся, что если поймаю одного из них за подобным делом, быстро с ним расправлюсь.
      Такая возможность появилась быстрее, чем я ожидал.
      Мой гневный крик был достаточно громок, но его заглушил выстрел. Пуля попала в одного из бандитов, и тот со стоном упал в канаву.
      Я мог застрелить второго и третьего, прежде чем они опомнились и сбежали, хотя убегали они поразительно быстро. Но мне хватило и одного, который остался неподвижно лежать на камнях.
      Глава XV
      ЖИЗНЬ ЗА ЖИЗНЬ
      - Грасиас! - воскликнул молодой мексиканец. - Спасибо, кабальеро! Спасибо! Большое спасибо! Это все, что я могу сказать, пока не отдышусь.
      Он замолчал. Я слышал его тяжелое и быстрое дыхание.
      - Надеюсь, вы не ранены? - спросил я, убедившись, что на улице остался только мертвый разбойник.
      - Ничего серьезного, я думаю. Может, один-два пореза. Всего лишь царапины.
      - Вы уверены?
      - Не совсем, кабальеро, хотя мне кажется, что все в порядке. Я не чувствую слабости, только немного устал. Пришлось поработать одному против пятерых. Позвольте еще раз поблагодарить вас: вы спасли мне жизнь.
      - Благодарить не нужно. Я лишь плачу за такую же услугу. Теперь мы квиты.
      - Сеньор, ваши слова меня удивляют. Не могу вспомнить, когда встречался с моим храбрым спасителем. Ваш голос кажется мне знакомым. Прошу прощения. Здесь так темно...
      - Мы с вами так часто встречаемся в темных местах, что мне это кажется судьбой.
      - Карамба! - воскликнул мексиканец, еще более удивленный моими словами. - Но где были эти встречи? Прошу сказать мне, сеньор.
      - Вы не помните, капитан Морено?
      - Вы знаете мое имя?
      - У меня есть для этого основательные причины.
      - Вы меня удивляете. Если не ошибаюсь, на вас мундир американской армии?
      - Да.
      - Могу ли спросить, где мы встречались? За столом монте?
      - И не раз. Однако познакомились мы впервые не там, а...
      - Где?
      - В вашем доме.
      - Вы смеетесь, сеньор! Неважно: шутите, сколько угодно.
      - Уверяю вас, я не шучу. Мы впервые обменялись словами под вашей крышей.
      - Черт возьми! Я в затруднении.
      - Правда, в дом я не заходил, остановился на пороге. Здесь мы встретились и расстались - и то и другое не вполне в духе приличий. В невежливости при встрече виноват я, при расставании - мы оба. Вы так неожиданно закрыли дверь, что не дали мне возможности поблагодарить вас, а я бы это обязательно сделал. И, кажется, смог сделать сегодня.
      - Пресвятая дева! Значит, вы тот джентльмен...
      - Который однажды вечером так бесцеремонно вторгся в дом дона Франсиско Морено на Кальесито де лос Пайарос. Ввалился туда головой вперед. Его бы, несомненно, вынесли ногами вперед, но судьба послала ему великодушного хозяина. Ах, капитан Морено, - воскликнул я, в порыве благодарности сжимая руку молодого человека, - я сказал, что мы квиты. Но это не так. Мне вы, возможно, обязаны жизнью. Я вам - тоже, но еще и гораздо большим.
      - Ради Бога, кабальеро! Вы продолжаете изумлять меня. Чем же большим?
      Под влиянием возбуждения я готов был признаться в своей любви к Мерседес и рассказать, как он ввел меня в заблуждение - короче, рассказать все. Мы больше не соперники, мы ухаживаем за сестрами и идем одной и той же дорогой. Общий мотив, хотя у каждого своя цель, вместо соперничества. Разве это не должно нас объединить?
      Однако что-то заставило меня проявить сдержанность. Моя тайна осталась нераскрытой, и я даже не упомянул о Калье дель Обиспо.
      - О! - ответил я, стараясь сдержаться. - Гораздо большее зависело от моей жизни. Если бы я потерял ее...
      - Если бы вы потеряли ее, - прервал меня молодой мексиканец, избавляя от необходимости объясняться, - для меня это было бы печальным событием, потому что тогда я сегодня вечером потерял бы и свою. Еще пять минут, и эти головорезы одолели бы меня. А что касается того, что я спас вашу жизнь, то вряд ли это верно. Ее спасли ваши же товарищи. Если бы не их своевременное появление, нам вдвоем пришлось бы отбиваться от разъяренных патриотов. Кстати, у них предводителем был не обычный человек.
      - Тем больше оснований мне быть благодарным вам.
      - Ну, вы сполна расплатились со своим долгом. Если бы не ваше вмешательство - тем более великодушное, что вы не знали, кого спасаете, - я бы лежал мертвым вместо этого негодяя... Но, кабальеро, - продолжал он более спокойным тоном, - вы говорите, что мы встречались за столом монте. Недавно?
      - Последний раз сегодня.
      - Сегодня!
      - Примерно час назад. Может, чуть меньше.
      - Карамба! Должно быть, вы там были, когда я ушел из салуна. Вы видели, как я ухожу?
      - Все это видели. И многие сочли странным.
      - Почему странным, сеньор?
      - Не часто игрок убегает от такого везения, как у вас. Для этого должна быть очень важная причина. Что-то такое и увело вас, я думаю?
      - Клянусь Богом! Ничего подобного. Небольшое поручение, которое требовало пунктуальности. Я исполнил поручение и уже возвращался, когда эти мошенники - пикаронес напали на меня. Благодаря вам, сэр, я могу еще выиграть одну-другую монету, и собираюсь это сделать, если везение не покинуло меня вместе с тремя каплями крови. Идемте, кабальеро: вы ведь тоже возвращаетесь? Еще не поздно для партии в альбур24.
      - Я пойду с вами, чтобы осмотреть ваши раны и позаботиться о них, если понадобится.
      - Спасибо, спасибо! Они пустяковые. Вряд ли стоцт их даже перевязывать. Немного воды с мылом, и все будет в порядке. А его оставим здесь? - Морено кивнул на распростертое тело бандита.
      - Да, если он мертв. Он не заслуживает даже чести быть унесенным на носилках.
      - Вы не очень любите своих союзников в красных шляпах.
      - Я их презираю. И мое чувство разделяет каждый офицер нашей армии, который заботится о чистоте нашего герба. Они были обычными грабителями, эти изменники, разве не так?
      - Были и останутся - разбойниками с большой дороги!
      - Многие из нас считают это позором. Шайка грабителей - на службе у цивилизованной нации! С ней обращаются, как с отрядом собственных солдат! Кто слышал когда-нибудь о таком?
      - Ах, сеньор! Я вижу, вы настоящий солдат. Мне жаль об этом говорить, но в моей бедной стране такие превращения вполне обычны. В нашей армии - я имею в виду армию его превосходительства генерала дон Антонио Лопес де Санта Анна - вы можете увидеть капитанов и полковников... даже генералов, которые... Но нет. Не мне делать такие откровения перед противником. Возможно, со временем вы сами узнаете много необычного, того, что мы называем мексиканскими обычаями!
      Глава XVI
      РАННИЕ ПТАШКИ
      Я поужинал с Франсиско. Богиня удачи не сердилась на него за короткую отлучку к своей сестре, другой богине. Напротив, за столом монте она снова ему улыбнулась - как, впрочем, и мне. Затем для разнообразия мы поклонились Бахусу25, и это задержало нас допоздна.
      Впрочем, это не помешало мне выйти на следующее утро очень рано. Сворачивая на Калье дель Обиспо, я видел, как порозовели белоснежные щеки Белой Сестры, когда Феб26 подарил ей свой первый поцелуй. Величественная гора казалась белой стеной, перегораживающей улицу в конце.
      Вы вряд ли спросите, почему я здесь оказался. Разве только - почему в такой ранний час? В это время я мог лишь смотреть на дом, разглядывать фрески на его фасаде, упиваться видом неодушевленных предметов, имеющих хоть какое-то отношение к предмету моей страсти. Но в Пуэбла ангелы просыпаются рано. На Парк-Лейн27 спят допоздна, потому что накануне поздно легли. В Пуэбла встают с солнцем и ложатся тоже.
      Объясняется это просто. Пуэбла - католический город, город молитв. Парк-Лейн принадлежит протестантам, которые более склонны к ночным бдениям и веселью.
      Не знай я этой особенности мексиканских обычаев, конечно, меня не было бы в начале седьмого на улице Епископа. Но я их знал. Женщина, которая в этот час не направляется в храм, либо слишком стара, чтобы волноваться перед исповедью, либо слишком скромна для церкви! Но таких в Городе Ангелов немного. И маловероятно, чтобы Мерседес Вилья-Сеньор оказалась в их числе. Ее сестра Долорес посвятила меня в свою тайну, не подозревая об этом.
      В Мексике сумерки бывают дважды, что особенно привлекательно для тех, кто вынужден встречаться с возлюбленными украдкой: одни - перед восходом, другие - после захода солнца.
      Кажется противоестественным утверждение, что утренние сумерки благоприятней для культа бога Купидона, чем вечерние, но в Мексике именно так. Пока красавица из лондонского высшего света спит в мягкой постели и ей снятся новые победы, прекрасная мексиканка уже на улицах или склоняется перед девой Марией, одерживая эти победы.
      Хоть я и вышел очень рано, но все же немного опоздал. Утренние колокола уже звучали над городом. Свернув на Калье дель Обиспо, я увидел в ее противоположном конце три женские фигуры. Две женщины шли рядом, третьячуть позади.
      Возможно, я не обратил бы на них внимания, если бы большие ворота каса Вилья-Сеньор не были еще открыты. Портеро28 как раз закрывал их, как будто из дома только что вышли. А выйти могли только те, кого я видел на улице.
      Кто это может быть, кроме дочерей дона Эусебио Вилья-Сеньор и тиа Жозефы?
      Калье дель Обиспо больше меня не привлекала. Завернувшись в плащ, я пошел за тремя сеньоритами.
      Ускорив шаг, я догнал тиа Жозефу и оказался совсем близко от двух девушек, которых она оберегала в качестве дуэньи29.
      Я больше не сомневался в том, что это дочери дана Эусебио, хотя обе были закутаны с ног до головы. Шали, накинутые на голову, оставляли открытыми только глаза.
      Тиа Жозефа повернулась, заметив мою тень, упавшую на тротуар. Она подозрительно оглядела меня, раскрыв веер: так курица-наседка взъерошивает перья, когда на ее цыплят падает тень ястреба.
      Но только мгновение я оставался объектом подозрений тиа Жозефы. Мой скромный взгляд, обращенный в сторону Белой Сестры, сразу успокоил ее. Я не тот хищник, которого ей следовало остерегаться. Мельком поглядев на меня, она пошла вслед за своими воспитанницами, а я - за ней.
      Хотя девушки были одеты совершенно одинаково, закутаны в черные кружевные шали, с высокими гребнями в голове, хотя они были одного роста, и обеих я видел только со спины, я с одного взгляда узнал свою избранницу.
      Есть что-то такое в фигуре, в движениях, в жестах, в повороте головы, в положении рук, что выдает душу, заключенную в теле. Это неуловимое, но безошибочно распознаваемое качество мы называем грацией; ее может дать только сама природа, и, никакое искусство ее не заменит. Это качество души, а тело всего лишь ее оболочка.
      Грация сквозила в каждом движении Мерседес Вилья-Сеньор, в ее походке, осанке, в том, как она поднимала руку, в змеиной гибкости всего тела. Каждый жест делал ее живой иллюстрацией рисунков Хогарта30.
      Долорес тоже не была лишена грации, хотя у нее это свойство сказывалось в меньшей степени. В ее движениях была упругость, которой многие могли бы восхититься, но, по моему мнению, она не могла сравниться с величественной королевской осанкой своей сестры.
      Скоро я понял, что сеньориты держат путь к собору, чьи утренние колокола наполняли улицы звоном. Другие верующие, в основном женщины в шалях и мантильях, торопливо шли по Пласа Майор в том же направлении.
      Долорес несколько раз оглядывалась и каждый раз поворачивалась к собору с разочарованным видом. На меня она не обращала никакого внимания. Я для нее незнакомец, случайный прохожий. Меня ее равнодушие не раздражало. Я догадывался о его причине. Ведь я - не "керидо Франсиско"!
      Мерседес совсем не интересовалась окружающим. Она казалась рассеянной и холодно отвечала на приветствия кавалеров, которые все, как один, хотели бы услышать более теплое "буэнас диас"31.
      Только однажды она проявила интерес - когда американский офицер в мундире конных стрелков проскакал по улице. Но когда он проехал мимо, снова обратилась взором в сторону собора. Его массивные двери были открыты, впуская верующих, которые потоком устремлялись по ступеням.
      Сестры смешались с толпой и прошли внутрь, тиа Жозефа последовала за ними, продолжая следить так же строго, как на улицах.
      Глава XVII
      ЗАУТРЕНЯ
      Я впервые оказался в католическом соборе, и не могу сказать, что вел себя очень набожно.
      Святая Гаудалупа, прекрасная, какой только могли ее сотворить чувственные мексиканские священники, великолепная в своей золотой "усыпальнице", не привлекла моего внимания. Я не интересовался статуями.
      Больше привлекали меня черная кружевная шаль и высокий гребень Мерседес Вилья-Сеньор. Я смотрел на девушку, не отрываясь, в глубине души проклиная все преграды, что стояли между нами.
      Я следил за ней, пока служба шла своим порядком: пение, молитва, проповедь. За все это время она ни разу не оглянулась. Мне она казалась святой, и эта мысль никак не вязалась с другими мыслями. Мне не доставляло особого удовольствия думать, что она святая. Я предпочел бы, чтобы этот ангел из ангелов был более человечным, более земным.
      Долорес казалась менее поглощенной службой. Во всяком случае, не только молитвы занимали ее. Раз двадцать отводила она взор от алтаря и всматривалась в темные проходы, смотрела куда угодно, только не на священника, ведущего службу. Его бритая голова нисколько не интересовала ее. Она искала блестящие кудри "керидо Франсиско".
      Но его в соборе не было, во всяком случае я его не вцдел. У меня были свои догадки насчет причины его отсутствия. Менее привычный к дарам Бахуса, он хуже товарища, участвовавшего с ним в пирушке, оправлялся от их воздействия.
      Я мог бы успокоить Долорес. Но мне хотелось говорить только с Мерседес.
      Проходило время, пение и псалмы, молитвы и проповедь сменяли друг друга. Звонили колокола, курились благовония, горело множество восковых свечей.
      Мерседес по-прежнему не отрывала взгляда от алтаря. По-прежнему была поглощена церемонией, которая мне казалась нелепой и идолопоклоннической. Я с трудом сдерживался, чтобы не закричать на священника, Я завидовал его положению: ведь самые прекрасные глаза в мире были обращены в его сторону.
      Но, слава Небу, эти глаза наконец остановились на мне!
      Да, меня увидели и узнали.
      Я вошел в собор, не собираясь молиться перед алтарем. Любовь, заключенная в моем сердце, совсем не того типа, на который рассчитывают в этих священных стенах; она далека от надписи "Бог есть любовь". Моя любовь - земная и, может быть, нечистая! Не скажу, чтобы это была такая любовь, о которой мы читаем, любовь трубадуров и рыцарей в старинные времена. Не могу отнести себя ни к какому другому классу, кроме класса авантюристов, людей, которые своей саблей пробивают себе дорогу в мире.
      Возможно, мне свойственны эгоистические стремления; но ни в малейшей степени они не касались моей страсти к Мерседес Вилья-Сеньор. Слишком много романтики было в моем чувстве к ней.
      В ее первом взгляде я прочел узнавание. Только это, и ничего больше, ничего такого, что обрадовало бы меня.
      Но вслед за первым взглядом был и другой, который я смог истолковать иначе. Взгляд был теплый и казался приветливым.
      Потом третий и четвертый, украдкой брошенный через край шали. Эта ее осторожность, - а для нее было несколько причин: священное место, девичья скромность и присутствие тиа Жозефы, - польстила моему тщеславию и дала новый толчок надеждам.
      Снова наши глаза встретились. Я вложил в свой взгляд все свое восхищение и весь восторг долго сдерживаемой любви.
      И еще одна сладкая встреча - и еще. Я оторвал Мерседес от молитвы.
      Несомненно, нехорошо с моей стороны было испытывать радость при этой мысли. И, несомненно, я заслужил наказание, поджидавшее меня.
      Глава XVIII
      ВЫЗОВ В ЦЕРКВИ
      Преданно посылая взгляды, я оставался в тени. Колонна со статуей какого-то святого образовала нишу, в которой я мог укрыться от остальных молящихся.
      Но за мной была еще более темная тень, и в ней тоже кто-то таился.
      Тиа Жозефа была не единственным соглядатаем в соборе. Я осознал это, услышав голос. Говорили шепотом, но так близко к моему уху, что я легко различал каждое слово.
      Голос произнес:
      - Пор Диос32, кабальеро, вас, кажется, очень интересует проповедь. Вы ведь не еретик, как остальные ваши соотечественники?
      Жало осы не вызвало бы у меня более неприятного ощущения. Невозможно было усомниться в двусмысленности этих слов. Говорящий заметил обмен взглядами между Мерседес и мной!
      Я оглянулся. В темном углу я с трудом различил фигуру, закутанную в плащ. А незнакомец снова прошептал:
      - Надеюсь, сеньор, моя вольная речь вас не оскорбила? Мы, католики, радуемся, видя, что наша святая церковь завоевывает американцев. Мне говорили, что это бывает часто. Наши падре обрадуются, узнав, что победа их Слова может компенсировать поражение наших сабель.
      Несмотря на дерзость, в этих словах было что-то очень хитрое и изобретательное, и я не стал отвечать немедленно.
      Постепенно зрение мое адаптировалось, и я лучше смог разглядеть человека в серапе и в сомбреро на голове. Между шляпой и плащом белело лицо, которое могло принадлежать только негодяю! Тонкие полоски усиков, бородатый подбородок и злобные глаза, горевшие зловещим светом. Речь его звучала насмешливо, но в ней скрывался подлинный гнев. Сарказм - всего лишь видимость. Говорящий слишком заинтересован, чтобы быть ироничным; и я ни на мгновение не усомнился, что нахожусь в присутствии еще одного кандидата на улыбки Мерседес Вилья-Сеньор.
      Эта мысль разозлила меня до белого каления.
      - Сеньор! - сказал я, с большим трудом сведя голос к шепоту. Поблагодарите свои звезды за то, что находитесь в церкви. Если бы вы произнесли эти слова на улице, они были бы последними в вашей жизни.
      - Улица недалеко. Пойдемте, и я повторю их.
      - Согласен!
      Противник был ближе к выходу и пошел первым. Я следовал за ним в трех шагах. В вестибюле я задержался на секунду: проверить, заметила ли коленопреклоненная Мерседес мой уход. Заметила. Она смотрела мне вслед с плохо скрываемой досадой. Догадалась ли она о причине моего внезапного ухода? Вряд ли: мой противник занимал такое положение, что она не могла его увидеть со своего места.
      Я сказал ей взглядом, что скоро вернусь.
      Глава XIX
      ТИХАЯ УЛИЦА
      Выйдя на солнечный свет, я наконец-то полностью разглядел своего спутника. На вид ему было лет сорок. Футов шести ростом, крепкий и мускулистый. Он казался очень сильным. Я был уверен, что в качестве оружия он выберет саблю, потому что мексиканцы не любят сражаться огнестрельным оружием. По правилам дуэли я мог настоять на своем выборе оружия, но я был слишком рассержен, чтобы соблюдать такие тонкости.
      Собор Пуэбла стоит на возвышении и к нему ведут широкие лестницы. Незнакомец начал спускаться по одной из них, боковой. Он уже сделал несколько шагов, когда я вышел. Внизу он остановился, поджидая меня.
      Что такому человеку нужно от меня?
      При других обстоятельствах я мог бы задать ему этот вопрос, но не при этих. У меня была довольно определенная догадка, почему имейно он решил вызвать меня на дуэль. Подобно мне, он влюблен в Мерседес Вилья-Сеньор, подобно мне, готов сражаться насмерть с соперником. Конечно, он заметил, что происходило между мной и девушкой. Ревность закипела в его крови, и он постарался спровоцировать меня на поединок.
      - Здесь слишком людно, - сказал он, дождавшись меня. - Площадь - не лучшее место для таких дел, как наше.
      - Почему? - спросил я нетерпеливо. Мне хотелось побыстрей покончить с этим неприятным эпизодом.
      - О, нам могут помешать полицейские или патруль. Может, вы предпочитаете это?
      - Негодяй! - воскликнул я, теряя терпение. - Отведи меня, куда хочешь, только побыстрее! Туда, где ни полицейские, ни патруль не спасут тебя от сабли, которую ты сам вызвал из ножен! Веди!
      - Здесь поблизости есть тихая улица, - ответил он с поразительным хладнокровием. Если бы не мой гнев, это должно было меня насторожить. - Там мы сможем сыграть свою игру без риска быть прерванными. Вы согласны идти туда?
      - Конечно. Место мне безразлично. А что касается времени, то его не понадобится много, чтобы преподать вам урок, последний в вашей жизни.
      - Посмотрим, сеньор, - кратко ответил мой противник, направляясь в сторону "тихой улицы".
      Я машинально пошел за ним. Но чем дальше мы шли, тем больше меня начинали одолевать дурные предчувствия. В голову закрались подозрения, что здесь что-то не так.
      Миновав несколько улиц, мой спутник остановился. Место мне показалось знакомым. Я посмотрел на ближайший дом. Там черными буквами было выведено:
      "Кальесито де лос Пайярос".
      Я снова посмотрел на своего противника. Название "улица Ласточек" вызвало смутные воспоминания. Я потребовал, чтобы мой соперник назвал мне свое имя.
      - Карамба! Зачем вам оно? - насмешливо спросил он. - Хотите сообщить обо мне в ином мире, куда преждевременно отправитесь? Ха-ха-ха! Что ж, не стану вас разочаровывать. Передайте дьяволу, когда его увидите, что oн в долгу у капитана Торреано Карраско за то, что тот прислал ему нового подданного. А теперь, сеньор, готовы ли вы к смерти?
      Я понял, что попал в ловушку.
      Откуда ни возьмись, появились с полдюжины бродяг, которые быстро направились к нам, собираясь принять участие в схватке.
      Это не дуэль. Мой противник и не собирался участвовать в дуэли. Это было коварное убийство! Карраско отбросил свой рыцарский тон и хорошо знакомым мне Голосом закричал:
      - Смерть американцу!
      Глава XX
      СПАСЕН "КРАСНЫМИ ШЛЯПАМИ"
      Казалось, улица Ласточек - проклятое для меня место. Второй раз мне здесь угрожала смерть, и второй раз я принял решение дорого продать свою жизнь.
      Несмотря на внезапное развитие событий, я оставался настороже и успел занять оборонительную позицию, прежде чем Карраско или его сообщники подошли ко мне.
      Но на этот раз - увы! - со мной не было пистолетов. Я и не думал, что в такой ранний час мне может грозить опасность. При мне была только парадная сабля. Эта сабля все равно что тростинка. С таким слабым оружием я вряд ли смогу защититься от полудюжины противников, вооруженных длинными мачете.
      Я вспомнил о Франсиско. Снова обратиться к нему за помощью?
      Но какой из пятидесяти домов его? Если даже я узнаю его дом, успею ли добраться до него и будет ли Франсиско дома?
      Возможно, хотя и маловероятно, что все "если" сбудутся. И я ухватился за это, как тонущий за соломинку!
      Я с криком принялся отступать по улице в направлении, как мне казалось, дома Франсиско.
      Не стыжусь признаться, что громко звал на помощь, звал Франсиско Морено по имени. Человеку, которому в глаза смотрит смерть, можно простить нарушение правил приличия. Я кричал, как перепуганный хозяин магазинчика, на которого напала шайка грабителей.
      Улица Ласточек только казалась мне фатальной. Вторично она дала мне возможность спастись. Но помощь пришла не от Франсиско.
      На улице неожиданно появилось два десятка "красных шляп.
      В любое другое время вид этих кровавых союзников вызвал бы у меня откровенную вражду. Теперь они показались, мне ангелами небесными - и действительно стали моими спасителями.
      Они появились в самый нужный момент. Карраско и его сообщники догоняли меня, и лезвия их мачете уже были в шести дюймах от моей спины.
      Увидев "красные шляпы", бандиты тут же бросились в противоположную сторону - еще быстрей, чем гнались за мной!
      Видя, что опасность миновала, я направился к своим спасителям. Я не представлял себе, что они здесь делают, пока не увидел, что они остановились перед одним домом и потребовали впустить их. Их требования звучали очень грубо и решительно.
      Никто не ответил, и они заколотили в дверь прикладами своих ружей. Наконец дверь была сорвана с петель, и "красные шляпы" готовы были ворваться внутрь.
      До сих пор я не понимал, что нужно "красным шляпам". Наверно, занимаются разбоем при свете дня. У меня не было причин подозревать что-то иное, тем более, что они пришли без командира, сами по себе.
      Но тут в проеме двери показался Франсиско Морено. Он сурово смотрел на разбойников, сжимая в руке свою саблю.
      Это был его дом, хотя я его не сразу узнал. Понимание пришло со скоростью электрического удара. Они собираются арестовать его за убийство одного из их товарищей накануне вечером. Я слышал, как они объявили об этом молодому мексиканцу. Должно быть, они достаточно уважали закон, чтобы соблюдать его видимость. Но скорее, просто опасались, что Морено будет сопротивляться: у него был вид человека, который не уступит без боя. Если он сдастся, они вряд ли сдержат свое слово. Я не думал, что они поведут его в свое расположение. Скорее всего, убьют на месте.
      Необходимо было вмешательство, и я вмешался. Мне потребовалось только распахнуть плащ и показать "раскинувшего крылья орла" на пуговицах мундира. Малейшее неповиновение офицеру американской армии стоило бы им двадцати ударов бичом каждому. "Сильные удары по обнаженной спине" - такова была формулировка наших военно-полевых судов.
      "Красные шляпы" и не пытались возражать. Мои спасители не подозревали о том, какую услугу мне оказали, и не знали, что именно я, а не мексиканец отправил их камарадо в долгий путь!
      За себя я не боялся. Опасался только за своего друга. Если оставить его в их распоряжении, он никогда не сможет нанести еще один визит на улицу Епископа.
      Я сам "арестовал" Морено. С явным нежеланием негодяи уступили. Десять минут спустя Франсиско был препровожден в казармы, впрочем, в караульной его не закрыли.
      Глава XXI
      В ШЕСТЬ ЧАСОВ - НА АЛАМЕДЕ!
      Мне без особого труда удалось объяснить дежурному офицеру суть происшествия и снять обвинения с Франсиско.
      Как только "красные шляпы" убедились, что я знаю подробности случившегося, они поспешили убраться подальше, из опасения самим попасть под военно-полевой суд.
      Когда их призвали свидетельствовать, то все участники инцидента подчиненные Домингеса - "пропали". Четверо товарищей убитого предпочли благоразумно удалиться - в горы.
      Происшествие имело положительные последствия. Оно преподало нашим союзникам-предателям неплохой урок.
      Но я не остался равнодушным к бегству негодяев, которые напали на меня на улице Ласточек. Похоже, где-то в том районе размещалось их убежище. Я вернулся, на этот раз с двумя десятками конных стрелков, которые помогли мне обыскать заинтересовавший меня район. Но "птички" уже улетели.
      От Франсиско я кое-что узнал о Карраско, и эти сведения меня не удивили. Он был капитаном мексиканской армии; и опять им будет, если тиран Санта Анна вернет себе диктаторскую власть. Пока звезда генерала сияет на небосклоне, капитан Карраско не останется без должности. Но поскольку в последнее время звезда Санта Анны светила тускло, пошатнулось и положение капитана Торреано Карраско.
      Во время своих частых отлучек, которые Франсиско шутливо назвал "увольнительными", "галантный" капитан занимался промыслом в горах.
      - Но что он там делает? - наивно спросил я.
      - Карамба, сеньор! Странно, что вы об этом спрашиваете. Мне казалось, все это знают, - был ответ.
      - Что знают?
      - Что капитан Карраско - тоже немного разбойник.
      Я больше удивился манере, в которой это было сказано, чем самому сообщению.
      Молодой мексиканец как будто считал поведение Карраско чем-то обыкновенным, не имеющим особого значения. Казалось, это не преступление, а всего лишь легкомыслие.
      Но к моему следующему вопросу он отнесся гораздо серьезней. А вопрос был таков:
      - Знаком ли капитан Карраско с дочерьми дона Эусебио Вилья-Сеньор?
      - Почему вы об этом спрашиваете, кабальеро? - Франсиско побледнел при упоминании этого имени.
      - Не имею чести быть с ними знакомым, только видел издали. Видел сегодня утром в соборе. И Карраско тоже там был. И мне показалось, что он ими интересуется.
      - Если бы я только знал, я бы... Нет, это невозможно! Он не посмеет... Скажите мне, кабальеро: что именно вы видели?
      - Не больше того, о чем уже сказал. А вы что знаете?
      - По правде сказать, тоже ничего. Просто мысль... воспоминание о том, что когда-то видел. Но я мог и ошибиться. Не имеет значения.
      Больше мы об этом не разговаривали. Очевидно, тема для Франсиско была болезненной. Для меня тоже.
      Позже, когда мы познакомились поближе, Франсиско рассказал мне историю своей любви. Как я и догадывался, существовали преграды на пути к его объединению с "дорогой Долорес". Главным препятствием оказался отец девушки. Молодой солдат был всего лишь "бедным джентльменом", никакого имущества у него не было, только то, что завоюет своей саблей. А в Мексике честный человек этим немногого добьётся. У него появился богатый соперник, и именно ему дон Эусебио пообещал руку дочери. Отец пригрозил Долорес, что в случае отказа отправит ее в монастырь.
      Несмотря на эту угрозу, Франсиско не терял надежды. Надежда его была основана на обещании Долорес. Она заявила, что скорее готова делить с ним нищету, чем выходить за ненавистного. Или предпочтет монастырю смерть!
      Я о своем новом знакомстве не распространялся, во всяком случае ничего не упомянул о своем отношении к семейству Вилья-Сеньор. Мне казалось, что если я расскажу кому-нибудь о своей страсти к Мерседес, это погубит всю романтику. Поэтому я не сказал Франсиско ни слова.
      * * *
      С этого дня я стал известен, как один из самых рано просыпающихся американских офицеров. Ни разу не проспал я побудку, ни разу не пропустил заутреню в соборе.
      Несколько раз я видел Мерседес. Каждый раз мы обменивались взглядами и с каждым днем все лучше понимали друг друга.
      Но мы все еще не обменялись ни словом! Я боялся рискнуть и заговорить: боялся, что придется испытать унижение.
      Я уже опять был готов обратиться к эпистолярному жанру, я даже написал письмо, надеясь передать его девушке. Во время каждой службы я искал такой возможности, ждал, когда прекрасная Мерседес, выходя с толпой из церкви, окажется вблизи меня.
      Дважды меня ждало разочарование. На третий раз такая возможность появилась, но я ею не воспользовался. В этом отпала надобность. Желание, которое я высказывал в письме, выразила сама Мерседес. Спускаясь по лестнице на улицу, она оказалась рядом со мной и быстро прошептала:
      - В шесть часов на Аламеде!
      Глава XXII
      НОВОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
      В большинстве мексиканских городов есть "пасео" и "аламеда". Пасео предназначается для всех видов прогулок, в том числе для прогулок верхом, аламеда отводится только пешеходам, хотя здесь есть и дорога для карет.
      В столице есть две пасео: Букарели и Ла Вега. Ла Вега тянется мимо знаменитых плавучих садов, так называемых чинампас, но считается модной только в определенное время года - в течение недели карнавала. Все остальное время ей предпочитают более величественную прогулочную дорожку Букарели.
      Аламеда имеет свои достоинства. Это большая прямоугольная площадь, расположенная на западной окраине города, с деревьями, дорожками, статуями, цветами, фонтанами и всеми остальными принадлежностями городского сада. Вокруг парка проходит дорога для экипажей и всадников; вдоль дорожек для пешеходов расставлены скамьи, где можно отдохнуть. С Аламеды открывается вид на Чолулу с церковью наверху; дальше снежный конус Попокатепетля и двойная вершина Белой Сестры.
      Я пришел на Аламеду на полчаса раньше не для того, чтобы любоваться этим видом. Когда предстоит первое свидание, ни один мужчина не удержится от того, чтобы прийти раньше времени.
      Я гадал, как появится Мерседес: пешком, верхом или в экипаже. Сам я пришел пешком, в гражданской одежде, чтобы не бросаться в глаза.
      Я бродил по дорожкам, как будто восхищаясь цветами и разглядывая статуи. Но это была только видимость - чтобы обмануть других гуляющих. В тот момент у меня и мыслей не было о прелестях искусства и красоте природы, даже о таких ее величественных проявлениях, как укутанные снегом склоны Кордильер. Я думал только о женской красоте, мне не терпелось увидеть ее самый совершенный образец. И я всматривался в каждую женщину, надеясь встретить ту, ради которой пришел сюда.
      Вопреки словам Долорес, возможно, Мерседес не всегда может свободно уходить и приходить. Но вскоре время сомнений и догадок кончилось. К моей великой радости, я, наконец, увидел знакомого кучера в черной глазированной шляпе и синем шерстяном жакете, правившего парой лошадей, того самого, который не получил из-за своего опоздания дублон.
      С этого мгновения мой взгляд был прикован к карете. Карета была изящной конструкции, вся передняя часть застеклена. Оконное стекло сделало лицо девушки еще прекрасней, придало ему мягкость раскрашенного воска. Мне не нужно было вглядываться, чтобы узнать его. Ошибиться было невозможно: это Мерседес.
      Раньше я видел мою сеньориту только в тусклом свете уличных фонарей да в полумраке церковных сводов. Теперь же я любовался ее лицом при свете дня, и мне показалось, что оно стало еще прекрасней. Сверкающие черные глаза, тронутые кармином щеки, нежные губы... Но у меня не было времени вдоволь насмотреться: карета уже миновала меня.
      Я успел заметить, что Мерседес в карете одна, её не сопровождают ни сестра, ни слуги. Даже тиа Жозефы с ней нет! Значит, Долорес говорила правду. Бедная Долорес! Я сочувствовал ей, тем более, что подружился с Франсиско.
      Карета двигалась медленно. Лошади шли шагом. У меня было время предпринять меры, которые подсказывало благоразумие. Даже у любви есть инстинкт осторожности. Я подумал, что мне следует отыскать уединенный уголок, где я мог бы смотреть, не будучи видимым никем, кроме той, что находится в карете.
      Фортуна благоприятствовала мне. Поблизости росло несколько перуанских перечных деревьев, их ветви нависали над дорожкой. В их тени оказалось углубление, тихое, закрытое с трех сторон и, очевидно, никем не занятое. Именно такое место я и искал. Через десять секунд я оказался под ветвями.
      Скоро экипаж, по-прежнему медленно двигаясь, вновь поровнялся со мной. Мой взгляд встретился со взглядом Мерседес!
      Полуослепленный ее красотой, я стоял, глядя на девушку. Мой взгляд должен был выдавать восхищение, но и страх, охвативший меня. Он был у меня в сердце и, должно быть, отразился в наружности. Это была робость мужчины, который чувствует, что недостоин женщины, которую обожествляет, ибо я обожествлял Мерседес!
      Она проехала, а я вдруг почувствовал ужасную досаду. Девушка мне не улыбнулась, как я ожидал. Хотя в ее взгляде я прочел узнавание и еще что-то, оставшееся для меня непонятным.
      Предупреждение? Кокетство?
      Мысль о том, что это кокетство, обожгла меня. Я смотрел вслед карете в поисках объяснения. Вряд ли я его получу, потому что теперь карета была далеко впереди.
      Дальше по аллее я увидел среди деревьев мужчину. Очевидно, он, как и я, ждал. В отличие от меня, он был верхом. Я узнал всадника с первого взгляда. Он тронул лошадь шпорами и подъехал к карете, из окна которой в то же мгновение показалась белая ручка. Я увидел сверкающий драгоценностями браслет и записку, зажатую в тонких пальцах!
      Никто не мог принять эту записку быстрее и незаметней, чем мой друг Франсиско - который больше никогда не будет мне другом!
      Глава XXIII
      ЕЕ ЗОВУТ ДОЛОРЕС
      Одно утверждение не вызывает никаких сомнений, оно не тема для обсуждений. Ревность - самое болезненное чувство, на какое способна душа мужчины.
      Ее болезненность имеет свои степени, большую и меньшую, ибо у этой ужасной страсти, самомнения, чувства - называйте, как угодно - есть разновидности.
      Существует ревность, возникающая после обладания; есть и другая разновидность, коренящаяся в предчувствиях. Моя ревность была именно такой.
      Не стану спорить, какая из этих разновидностей хуже. Могу только сказать, что, стоя в тени перуанских перечных деревьев, чувствовал, что вокруг меня собрались все тени смерти и все фурии ада.
      Я был разъярен. Меня охватил справедливый гнев к обманувшему меня. Но еще больше я сердился на женщину.
      Чего она добивалась, назначая мне свидание? Что выигрывала таким чудовищным обманом?
      "В шесть часов на Аламеде!"
      Я был на месте, был вовремя; она тоже. С нескольких церквей слышался колокольный звон - шесть часов. Каждый удар словно молотом загонял гвоздь мне в сердце!
      Несколько секунд я прислушивался к перезвону. Он казался мне похоронным.
      О, что за женщина! Дьявол в ангельском обличий!
      Вдруг во мне вспыхнула искра надежды.
      Мерседес могла быть только посыльной. Записка могла быть от Долорес, той самой Долорес, которую строго стерегут и которая не может выходить одна. Сестры могли быть сообщницами. У Долорес, которой грозит монастырь, возможно, нет других способов общаться с "керидо Франсиско".
      Такое истолкование происшествия было больше приятным, чем вероятным.
      Но тут новая мысль пришла мне в голову. Что, если красавец-капитан ухаживает одновременно за обеими сестрами?
      Только на мгновение позволил я себе это недостойное предположение.
      Мои сомнения разрешил диалог, который я случайно подслушал. И правда оказалась еще более болезненной. Уходя с Аламеды, я знал, что Франсиско Морено любит только одну - и именно ту женщину, которая проехала мимо нас в карете!
      А убедился я в этом вот как.
      Недалеко от меня в тени дерева находились двое мужчин, которых я не заметил раньше. Один был явно из крестьян; второй, судя ло одежде, мог быть асендадо из провинции, приехавший в столицу. Как ни незаметно передавалась записка, как ни быстро перешла она из рук в руки, эти двое заметили небольшой эпизод.
      Поблано, казалось, отнесся к нему как к совершенно обычному происшествию. Но провинциал, богатая одежда которого все же ясно свидетельствовала о деревенском происхождении, удивился.
      - Кто она?- спросил он.
      - Дочь одного из наших рикос, - ответил поблано. - Его зовут дон Эусебио Вилья-Сеньор. Вы, конечно, о нем слышали?
      - О, да. Мы на Юкатане о нем знаем. У него сахарная плантация вблизи Сисала, впрочем, он там редко показывается. Но кто этот счастливец, который станет обладателем прекрасной плантации? Умный парень может заставить ее приносить выгоду, а я, клянусь Богом, никак не могу этого сделать со своей!
      - Сомневаюсь, что это сумеет и капитан Морено - если у него даже будет возможность стать ее владельцем. Он не способен приобретать богатства разве что за столом монте. Но ему все равно не стать владельцем собственности, принадлежащей дону Эусебио Вилья-Сеньор.
      - Я, конечно, не знаю обычаев вашего города, - заметил юкатанец, - но мне кажется, у молодого человека есть возможность стать обладателем дочери дона Эусебио. Судя по всему, девушка к нему неравнодушна.
      - Ах! - возразил житель Города Ангелов. - Вы там, на Юкатане, простой народ, вы позволяете своим девицам поступать, как они хотят. В Пуэбла, если они не слушаются родителей, их заключают в монастырь. В нашем святом городе их больше десятка. Я слышал, такая же участь ждет и Долорес Вилья-Сеньор, если она будет настаивать на своем желании выйти замуж за того, кому только что передала записку.
      - Долорес Вилья-Сеньор? - спросил я, подходя к разговаривающим и бесцеремонно вмешиваясь в разговор, который так заинтересовал меня. Долорес Вилья-Сеньор? Я вас правильно понял, вы говорите, что имя женщины в карете - Долорес?
      - Да, сеньор, конечно! - ответил поблано, который, наверно, принял меня за сумасшедшего. - Долорес Вилья-Сеньор, или Лола, если вы предпочитаете сокращение. Так зовут эту девушку. Карамба! А что в этом странного? Каждый чикитито33 ее здесь знает.
      Дар речи отказал мне. Больше я ни о чем не спрашивал. Я слышал достаточно, чтобы понять, что был обманут.
      В карете проехала женщина, которую я любил.
      Она назначила мне свидание на Аламеде. Она передала записку капитану Морено. Эту женщину зовут не Мерседес, а Долорес!
      Я стал игрушкой бессердечной кокетки!
      Глава XXIV
      ПРОЩАЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД НА ПУЭБЛА
      С этого часа я чувствовал, что в Пуэбла мне не место. Обжегшийся мотылек решил отныне сторониться жестокого огня свечи. Хотя пламя по-прежнему привлекало меня и манило к себе, я решил больше никогда его не видеть. Слишком горячим и безжалостным оно оказалось.
      Как легко мне было так говорить, как легко принять решение в первых муках уязвленного тщеславия, когда испытанное несчастье закаляет дух. Но увы! Как трудно исполнять это решение! Такой подвиг не под силу и Гераклу.
      Я пытался подкрепить свою решимость размышлениями, приветствовал всякую мысль, которая позволяла стать равнодушным или даже забыть о моей любви.
      Все бесполезно. Такие воспоминания может смягчить только время.
      Иногда я думал о том, что сумел, пусть ненадолго, заинтересовать такую великолепную, несравненную женщину; и иногда это рассуждение утешало меня. Но все же это была слабая компенсация за принесенную жертву и испытанные страдания.
      Напрасно я призывал свою гордость. Раздавленная происшедшим, она попыталась сделать последнее лихорадочное усилие и потонула в сознании унижения.
      Неправда то, что мне говорили. Должно быть, мне льстили, льстили те друзья, которые называли меня красивым. По сравнению с Франсиско Морено я все равно, что сатир перед Гиперионом34. Так, наверно, думала и Долорес. Иногда, размышляя об этом, я не мог сдержать злость и начинал обдумывать планы мщения. Месть должна была постигнуть их обоих: и Морено, и кокетку. Но, к счастью, ни один из этих планов не был осуществлен.
      Для меня не оставалось иной надежды, кроме отъезда из ненавистного теперь города. Судьба была благосклонна ко мне, предоставив мне вскоре такую возможность. Через три дня после встречи на Аламеде сигнал горна призвал нашу часть к боевой готовности; а на четвертый день мы двинулись к столице Мексики.
      Советы мудрого друга и возбуждение, связанное с началом нового этапа кампании, принесли мне временное облегчение. Перед нами была нехоженая тропа, новые возможности для славы, и все должно было кончиться давно предвиденным, давно ожидаемым триумфом - пирушкой в "Залах Монтесумы"!
      В другое время я бы остался абсолютно равнодушным к такой перспективе. Теперь же я надеялся отвлечься от мрачных мыслей и душевных терзаний.
      Вскоре мы подошли к перевалу через Кордильеры, который выходит на классический город Чолула. Въезжая в "черный лес", чьи деревья вскоре заслонят от меня окружающую местность, я оглянулся и бросил прощальный взгляд на Город Ангелов. Вполне вероятно, что я никогда больше его не увижу.
      Мы углублялись в узкую долину, которую вряд ли когда-нибудь пересечем в обратном направлении. Наши войска в целом насчитывали десять тысяч человек, а вражеские части втрое превосходили нас по численности. К тому же мы собирались овладеть столицей, сердцем древнего государства, и наверняка противник приложит максимальные усилия, чтобы раздавить нас. Так считали многие мои товарищи.
      Я смотрел на обширную плодородную долину, на шпили города, в котором испытал одно из самых сильных чувств в своей жизни. Увы! Это чувство оказалось обманутым, и мне было неприятно вспоминать о нём. Я смотрел на город с болью и тоской.
      Несколько минут я оставался на опушке леса. Ветви сосен касались моей форменной фуражки. Перед моим взором, словно на карте, расстилался Пуэбла. Я различал крыши домов, множество шпилей, видел и ту прогулочную площадь, на которой испытал такое унижение. Глаза мои скользили по улицам, идущим параллельно, как во всех испано-американских городах, искали Калье дель Обиспо. Мне показалось, что я различаю эту улицу, и воспоминания с новой силой нахлынули на меня.
      Хотя картина внизу представляла собой яркое и живописное зрелище, башни празднично вздымаются на фоне голубого неба, купола серебром сверкают на солнце, - мне она показалась траурной, будто тень смерти упала на город. Тень эта исходила не от густых сосновых крон, под которыми я стоял, а от темной тучи, окутывающей мою душу.
      Ни ужас перед черным лесом, ни страх путешественника в дикой местности, ни предчувствие судьбы, которая может ждать меня в столице Монтесумы - ничто не может быть хуже того, что испытал я в Городе Ангелов!
      Глава XXV
      В СТОЛИЦЕ
      Чапультепек - "летний дворец Монтесумы" был взят штурмом. В этой битве я сумел предотвратить поражение, - не примите простое утверждение факта за беспочвенную похвальбу. После трех месяцев, которые я провел в стенах больницы, залечивая раны, я полностью восстановил здоровье и ступил наконец на улицы мексиканской столицы.
      Три месяца я предвкушал это удовольствие, как награду победоносному солдату, завершившему кампанию.
      Как и в Городе Ангелов, в городе Монтесумы офицеры армии завоевателей не допускались в местное общество. Но все же мы больше не были просто захватчиками; мы стали победителями, и потому запрет не был ни строгим, ни всеобщим. С обеих сторон допускались исключения, которые распространялись на некоторое количество самых смелых хозяев и гостей.
      Мне посчастливилось оказаться в числе этих немногих. Во время кампании, особенно во время длительного марша на столицу, произошло несколько случаев, когда мне удавалось помочь мексиканцам и защитить их. Среди тех, кому я помог, был и представитель одного из лучших семейств Мехико.
      Все три месяца, проведенные в больнице, я был окружен роскошью со стороны его благодарных братьев. В последующие три месяца меня баловали своим вниманием его сестры, конечно, только в рамках приличия.
      Это было приятное время, и если что-нибудь могло бы заставить меня забыть Долорес Вилья-Сеньор, то только это.
      Однако, не заставило. Самые сладкие улыбки, которые я получал в долине Теночтитлана, не смогли подавить в моей груди горькое чувство, которое я принес с собой по эту сторону Кордильер.
      Через шесть месяцев, после взятия столицы моя жизнь в городе Монтесумы стала совершенно невыносимой. Мне было скучно. Театры и балы не могли улучшить моего настроения. Даже мотовство не доставляло мне удовольствия. Стол монте больше не привлекал меня. Напрасно зеленая ткань манила меня. Стоя у стола, я без малейших эмоций слушал возгласы крупье.
      Меня вообще все перестало интересовать - все на земле, кроме Долорес Вилья-Сеньор; а ее я не мог считать земным существом.
      И как раз в это время появилась возможность отвлечься. Остатки вражеской армии покинули подступы к столице. Но дороги не стали безопасными. Партизаны исчезли, но их сменили сальтеадорос!
      Со всех сторон доносились слухи о грабителях - от Пуэбла на востоке, Толуки на западе, Куэрнаваки на юге и от Льянос де Апама, который расположен севернее долины Теночтитлана. Не проходило и дня без сообщений о бандитах и их злодействах. Разбойники останавливали дилижансы, приказывали путникам ложиться на землю, выворачивали им карманы; и некоторые пассажиры так и оставались лежать вечно!
      Эскорт из наших драгун мог бы предотвратить это. Но чтобы посылать охрану с каждым путником, направляющимся из столицы, требовалось несколько десятков хорошо обученных кавалерийских эскадронов. А мы в то время как раз испытывали недостаток в солдатах, потому что приходилось держать гарнизоны в Куэрнаваке и Толуке. К тому же сильная армия осталась охранять Пуэбла. Мы ждали пополнения, а пока разбойники продолжали свободно останавливать путников и грабить дилижансы.
      Мне не нравилось такое положение. Это был всего лишь нормальный христианский инстинкт ненавидеть грабителей, но во время пребывания в Пуэбла я почувствовал особую неприязнь к этому типу людей. В основе этой неприязни лежали воспоминания о капитане Карраско и капитане Морено.
      Молодой художник, сопровождавший нашу армию, - его правдивые полотна вызывали восхищение у всех, кто их видел, - был настолько неблагоразумен, что решился проехать в дилижансе из Мехико в Пуэбла. Но ему не суждено было прибыть в Город Ангелов - на земле; хотя мы все надеялись, что он достиг их небесной обители. Он был убит на дороге в горах, между постоялыми дворами в Рио Фрио и Кордове.
      Мне очень нравился этот несчастный юноша. Он часто пользовался гостеприимством моей палатки. В обмен за это, как я полагаю, на одной из своих больших картин он изобразил меня героем, скакавшим в атаку впереди отряда смельчаков на штурм Чапультепека. Сознание, что я действительно проделал это, не уменьшало моей признательности художнику. Я, бездомный, безымянный авантюрист, которого некому похвалить, кроме непосредственных свидетелей его дел, не мог не испытывать благодарность. Он заметил меня на поле сражения и воспел мои ратные подвиги языком карандаша и кисти.
      Услышав, что он убит, я едва не сошел с ума от ярости.
      Через двадцать минут я стоял перед нашим главнокомандующим.
      Глава XXVI
      ВЕЛИКИЙ СТРАТЕГ
      - В чем дело, капитан? Адъютант доложил мне, что вы просите принять вас. Говорите покороче: у меня много дел.
      Я не был любимцем главнокомандующего, может, потому, что никогда не льстил престарелому генералу, командовавшему нашей армией в этой кампании.
      Тем не менее, мне необходимо было его согласие. Без него я не смогу отомстить за смерть друга. А если согласие будет получено, у меня уже готов план.
      - Так в чем дело? - спросил с нетерпеливым видом генерал, и это было плохим предвестником. - Что вам нужно?
      - Отпуск, генерал.
      - Но вы не исполняли обязанности целых шесть месяцев. Сколько еще вам нужно?
      - Всего шесть дней.
      - Шесть дней! А для чего?
      - Наказать грабителей, осадивших дорогу между нами и Пуэбла. Я полагаю, генерал, вам доложили об их злодействах?
      - Конечно, но что я могу сделать? Если я пошлю отряд, они за мили увидят солдат и ускользнут. Это все равно, что гоняться за ветром.
      - Мне кажется, у меня есть план. С вашего разрешения, я бы его опробовал.
      - Но у меня нет лишней кавалерии, ни единой сабли. Правительство прижимисто. У меня нет людей даже для заполнения штатных должностей. Они там считают, что такую большую страну, как Мексика, можно удержать без лошадей. Нет, сэр, я не могу дать вам ни одного драгуна, в том числе из вашего отряда. Полагаю, вы бы хотели взять своих людей?
      - Генерал, в нашем лагере есть немало храбрецов. Именно такие мне нужны. Если у меня будет десяток-другой таких людей, мы справимся с любой шайкой в мексиканских горах.
      - Вы смелый человек, капитан, но боюсь, стратега из вас не выйдет...
      Стратегия была богом этого престарелого простака, как и у его любимого ученика Макклеллана35. Это была та же стратегия, которая привела к мятежу на Бул-Ран и к тому, что гражданская война в Америке была такой продолжительной. Если бы не эта стратегия, армия Севера оказалась бы на улицах Ричмонда через три недели после выхода из Вашингтона, и удалось бы избежать долгой кровопролитной борьбы.
      Однако последнее замечание генерала подсказало мне способ действий. Надеясь добиться своего, я воспользовался возможностью.
      - Генерал! - с почтительным видом заявил я. - Я понимаю, что в моем плане не очень много стратегической мудрости. Особенно по сравнению с вами, вы ведь способны на грандиозные комбинации. Мой же план очень прост.
      - Что ж, давайте послушаем вас, капитан. Может, если вы расскажете подробности, план покажется мне приемлемым. От подробностей очень многое зависит. Армия в полевых маневрах, как говорил Наполеон, когда пехота здесь, артиллерия в другом месте, а кавалерия разбросана повсюду, - такая армия подобна механизму без винтов. Она вскоре распадается на части. Я никогда так не располагаю свои батальоны. Если бы я так поступал...
      - Если бы вы так поступали, генерал, - почтительно прервал я, видя, что он сделал паузу, - вы не были бы завоевателем столицы Мексики.
      - Вы правы, капитан, совершенно правы! - ответил он. Очевидно, я начинал нравиться генералу. - Совершенно верно, сэр! И вам кажется, что Кортес провел свою кампанию хуже, чем я... имел честь спланировать?
      - Та по сравнению с вашей кампанией - всего лишь небольшая стычка.
      - Стычка, сэр, стычка! Его врагами была толпа голых дикарей. Вот именно, дикарей. Вооруженных пращами и луками. У них не было огнестрельного оружия. В то время как я, сэр, я победил большую дисциплинированную армию под командованием величайшего из полководцев, каких породила Мексика. Что бы ни говорили о Санта Анне, негодяй настоящий солдат, регулярный солдат, сэр, не волонтер. Терпеть не могу волонтеров; какой позор, что правительство присылает их мне в таких количествах. Признаю, они неплохо сражались, но иначе и быть не могло. Ими правильно руководили, и рядом были мои старые регулярные части. Как они могли дрогнуть, если видели, кто их возглавляет? Мое присутствие вдохновляло их, и как следствие, они завоевали огромную страну вдвое быстрее, чем Кортес. Поэтому я и говорю, сэр, что победа Уинфилда Скотта на страницах истории будет сверкать ярче победы Фернандо Кортеса.
      - Несомненно, - неискренне ответил я, с трудом скрывая презрение к этому воинственному хвастуну.
      - Что ж, сэр, - произнес, наконец, генерал, величественно пройдясь по кабинету, - вы ведь еще не рассказали о своем плане. Давайте послушаем подробности. Мое разрешение зависит от них.
      - Я намерен, генерал, нанять дилижанс и использовать его словно для обычного рейса между столицей и Пуэбла. Впрочем, на дороге в Толуку грабители тоже причиняют много хлопот, и мне все равно, с чего начинать. Я переодену своих людей в мексиканские костюмы. Среди них будет один-два монаха и по крайней мере несколько женщин. Женское платье замаскирует солдат, и в то же время лишит разбойников малейших подозрений.
      - Что ж, сэр, - сказал генерал, которого мои слова, очевидно, позабавили, - а что вы будете делать со своим десятком переодетых солдат?
      - Вооружу каждого несколькими револьверами, вдобавок дам по складному ножу. Когда грабители остановят дилижанс и окружат его, мы все одновременно выскочим и дадим им хороший урок. Все мои люди участвовали и в военных сражениях, и в уличных схватках, так что они, без сомнения, смогут проучить и бандитов.
      - Клянусь словом Уинфилда Скотта, сэр, в вашем плане что-то есть. Со своей стороны, я не стал бы мешать разбойникам грабить знатных мексиканцев. Они ненамного честнее остальных своих соотечественников. Но может показаться, что мы не попытались прекратить грабеж. К тому же разбойники нападают и на наших людей. Хорошо, сэр! - добавил он после небольшой паузы. - Я обдумаю ваше предложение и дам ответ завтра утром. А пока подготовьте своих людей - на случай, если я одобрю ваш план.
      - Мне задержать дилижанс, генерал?
      - Нет, нет; не сегодняшний. Только завтра. У вас будет достаточно времени. Я должен все обдумать. У меня много важных дел. К тому же, вы знаете, сэр, у меня враги в Вашингтоне, бьют не только с фронта, но и с тыла. Да вам и не хватит времени, чтобы приготовиться к утру.
      - Мне нужен всего час, генерал, если вы дадите разрешение. Я уже подготовил людей. Они могут переодеться к полуночи.
      - Я подумаю об этом. Подумаю, как только освобожусь. Но меня ждут. Мексиканский джентльмен, как доложил адъютант. Интересно, что ему нужно. Охрану, наверно, или какую-нибудь другую услугу. Эти люди отравляют мне жизнь. Они думают, что мне нечего делать, только заниматься их мелкими проблемами. Если у кого-нибудь украдут курицу, обязательно нужно обращаться ко мне. Бог видит, я их достаточно защищаю - больше, чем их собственное правительство!
      Это утверждение было совершенно справедливо. Как ни презрительно я относился к военным способностям генерала Скотта, могу под присягой подтвердить, что нашим противникам нельзя было пожаловаться на его негуманность. Никогда с завоеванным народом не обращались с такой мягкостью, как с мексиканцами в той памятной кампании. Я без колебаний назову ее самой цивилизованной кампанией в анналах истории.
      * * *
      Я отдал честь и готов был удалиться, когда услышал приказ:
      - Подождите, сэр!
      Я снова повернулся лицом к главнокомандующему.
      - Вы мне можете еще ненадолго понадобиться. Мне говорили, что вы хорошо владеете испанским.
      - Не очень хорошо, генерал. Как сами испанцы говорят, ун поко немного.
      - Неважно. Я вспомнил, что мой переводчик отсутствует, а никто из моих адъютантов не знает этого языка. Мексиканец, который сюда войдет, наверно, не поймет ни слова из того, что я скажу. Поэтому останьтесь и переводите.
      - Как прикажете, генерал. Постараюсь.
      - Готовьтесь услышать историю украденной курицы и требование компенсации. Ага, а вот и проситель.
      В этот момент дверь открылась. Вошел один из адъютантов, вслед за ним решительной походкой - незнакомец.
      Глава XXVII
      ГОРЮЮЩИЙ ОТЕЦ
      У вошедшего была внешность человека, перенесшего тяжелую утрату, гораздо серьезнее, чем украденная курица.
      С одного взгляда я узнал в нем испанца чистейшей голубой крови Андалузии. Ни капли крови ацтеков. У него была, вне всякого сомнения, достойная внешность идальго. Это впечатление подкреплялось дорогой одеждой, очень мало отличающейся от костюма английского джентльмена старой школы. Но я заметил легкий беспорядок в его одежде, не говоря уже о царапинах на руках и лице.
      Незнакомец был пожилого возраста. Чисто выбрит, без усов и бакенбардов. Снежно-белые волосы на голове коротко подстрижены, а дугообразные брови такие черные, словно их владельцу двадцать лет!
      Пронзительный взгляд свидетельствовал о скрытом пламени. Но сейчас в этих глазах затаилась печаль. Поведение человека свидетельствовало о том, что он пережил большое горе. Под влиянием этого горя обычное спокойствие покинуло его. Торопливо войдя в палатку, господин остановился перед генералом.
      Командующий подал мне знак переводить. По вступительным замечаниям я уже понял, что он ехал в дилижансе, направляясь в столицу по делу к самому генералу. В дороге с ним произошло большое несчастье.
      - Несчастье? - переспросил я в своей роли переводчика. - Какое несчастье, сеньор?
      - О, кабальеро, уна коса оррибле, ун робо! Порлос бандолерос!
      - Случилось страшное, ограбили! Разбойники! - буквально перевел я для генерала.
      - Удивительное совпадение! - заметил главнокомандующий. - Я думаю, капитан, что дам вам разрешение.
      - А что они у вас отобрали, сеньор? - спросил я в соответствии со своей ролью. - Не часы - я вижу, ваши замечательные часы с вами.
      Я кивнул на массивную золотую цепочку, украшенную бирюзой, топазами и другими сверкающими камнями. Свисая из кармана, цепочка бросалась в глаза.
      - Пор Диос, нет! Они их не взяли!
      - В таком случае - кошелек?
      - Нет, сеньор, и кошелек они не тронули. Лучше бы забрали его и часы! Ах! Лучше забрали бы все, только не то, что взяли!
      - Что же это?
      - Миас нйнья'с! Миас ниньяс!
      - Ниньяс! - прервал генерал, не дожидаясь перевода. - Это означает молодые девушки, не правда ли, капитан?
      - В основном значении - да. Но он имел в виду своих дочерей.
      - Что! Разбойники увели их?
      - Именно это он говорит.
      - Бедный старый джентльмен! Несомненно, трудно перенести, когда твоих дочерей уводят разбойники. Даже хуже, чем индейцы. Расспросите его. Пусть все расскажет, а потом спросите, чего он хочет от нас. Я подожду, пока вы не закончите. Потом переведете все сразу.
      Сказав это, генерал отвернулся, поговорил с адъютантом и отправил его по какому-то делу. А сам занялся картами - несомненно, составлял "великие стратегические схемы". Хоть мы и были в столице врага, кампания еще не кончилась, и в будущем предстояли сражения.
      Получив свободу действий, я пригласил мексиканца садиться.
      Он торопливо отказался, и мы продолжали разговор стоя!
      - Как это случилось? Когда? Где? - задал я серию вопросов.
      - На дороге, сеньор, на дороге из Ла Пуэбла.
      - Из Пуэбла? - Эти слова вызвали во мне особый интерес.
      - Да, сеньор, это произошло недалеко от города. Мы его еще видели - по эту сторону Рио Фрио, вблизи постоялого двора Кордова.
      - Вы путешествовали?
      - Да, я сам, мои две дочери и наш семейный священник, добрый падре Корнага.
      - В своей карете?
      - Нет, сеньор, в дилижансе. Нас остановила шайка разбойников, у всех были закрыты лица.
      - И что же?
      - Они приказали нам выйти из экипажа. Потом лечь на землю. И пригрозили, что если мы поднимем голову, нас пристрелят без церемоний.
      - Я полагаю, вы послушались?
      - Проклятье, сеньор! К чему этот вопрос? Конечно, я исполнил приказ разбойников, иначе верная смерть. Счастлив добавить, что моих дочерей избавили от этого унижения. Но какая разница, если их увели?
      - Куда?
      - В горы. Святая дева, защити их!
      - Будем надеяться на ее защиту. Кстати, могу я спросить, зачем вы рисковали, путешествуя в дилижансе? Я понял, что у вас не было охраны. Вы ведь знали, что на дорогах опасно?
      - Конечно, кабальеро, у нас не было охраны. Это очень неблагоразумно с моей стороны, но я доверился совету нашего исповедника. Он считал, что опасности нет. Добрый падре заверил нас, что дороги обезопасили храбрые американцы, что между Пуэбла и столицей мы не встретим ни одного грабителя. Даже тогда я мог бы его не послушать, но у меня была причина приехать сюда с дочерьми, и так как они не боялись, а наоборот, стремились в дорогу, я решил ехать дилижансом. Увы! Слишком легко я поддался их желанию, как теперь понимаю. Лишиться детей! Я уничтожен!
      - Вероятно, с вами были деньги и другие ценности?
      Я указал на цепь, свисающую из часового кармана просителя.
      - Они оставили вам это! Как вы это объясните?
      - Айе Диос, кабальеро! Это и меня удивляет! У меня с собой было золото и эти часы. Они очень дорогие, как можете видеть сами.
      Старый джентльмен вытащил большие, похожие на хронометр часы, украшенные драгоценными камнями и золотой цепью. Очевидно, они стоили несколько сотен долларов.
      - Оставили это и деньги тоже, - продолжал джентльмен. - Но какая мне разница, если они забрали моих мучачас? Побрес ниньяс!36
      - Они забрали только их? - спросил я. Этот эпизод начинал интересовать меня своей необычностью.
      - Да.
      - И больше ничего? А другие пассажиры в дилижансе? Им тоже оставили кошельки?
      - Другие пассажиры! Их не было, сеньор капитан. Нас было четверо, как я и сказал, моя семья и падре. Еще два-три джентльмена хотели отправиться с нами из Пуэбла. Но они мне не были знакомы, их внешность мне не понравилась, и я закупил все места в дилижансе. Думаю, они отправились вслед за нами в другом экипаже. Теперь я сожалею, что их не было с нами. Могло бы быть лучше. Хуже - не могло.
      - Но падре, о котором вы говорите, что стало с ним?
      - Карамба, сеньор! Это самое удивительное! Они и его забрали! После этого разбойники позволили мне продолжать путь. Но священника заставили идти с собой. Какой скандал для нашей святой церкви! Надеюсь, это приведет к отлучению всех разбойников в Мексике и предаст их вечным мукам, которых они заслуживают. Вот что значит становиться республикой! Совсем не так было в прежние времена, когда Испания присылала нам вице-короля. Тогда не было разбойников, этих наглых сальтеадорос, которые лишили меня моих, дорогих дочерей! Ай де ми!37
      - А чего вы ждете от генерала? --- спросил я, когда старый джентльмен немного успокоился после вспышки горя.
      - Сеньор, - ответил он,- мы все слышали о гуманности американского генерала. Хотя он и враг нашей страны, мы уважаем егоза сочувствие к побежденным. Попросите его принять близко к сердцу мое несчастье. Я знаю, вы это сделаете. Попросите послать отряд драгун и освободить моих девочек. При виде ваших храбрых солдат разбойники разбегутся, и бедные мучачас вернутся к горюющему отцу. О, добрый капитан, не отказывайте мне! Вы моя единственная надежда!
      Хотя рассказ отца, так жестоко разлученного с детьми, способен вызвать сочувствие сам по себе, я, может, не был бы так взволнован, если бы не личные воспоминания.
      В том, что он мне рассказал, не было ничего странного. Хотя, возможно, и не самый обычный случай в Мексике. Тем не менее, я заинтересовался бы им не больше, чем, скажем, рассказом о том, что на улицах Лондона - например, на Блумсбери-стрит - женщину остановил оборванец-грабитель и отобрал носовой платок, сумку для карточек и флакон с нюхательной солью.
      Вся эта история лишь усилила боль от воспоминаний об убитом друге и ненависть ко всему братству сальтеадорос. Но к этому примешивалось и другое чувство, которое мне трудно объяснить. Во внешности старого дона было что-то трогательное, хотя говорил он элегантно и с выразительностью образованного человека.
      Я не пытался сопротивляться этому чувству. Напротив, сразу решил передать его просьбу генералу и подкрепить ее всем своим влиянием, насколько это возможно. Я был уверен, что теперь мне представится случай наказать бандитов - пусть не тех, что убили моего друга, но и эти вели бы себя не лучше, если бы представилась возможность.
      Прежде чем перевести генералу рассказ, я решил, что пора узнать имя просителя.
      - Как вас зовут? - спросил я, глядя ему в лицо. У меня было смутное впечатление, что я где-то уже его видел. - Вы ведь не назвались? Генерал может захотеть узнать ваше имя.
      - Эусебио Вилья-Сеньор, аль сервисио.38
      Я вздрогнул, как от выстрела. О! Какие воспоминания вызвало у меня это имя!
      Я мгновенно вернулся мыслями в Город Ангелов, на Калье дель Обиспо, вернулся к своей печали. А ведь мне уже начинало казаться, что я от нее излечился!
      * * *
      С усилием я подавил свои эмоции, или, по крайней мере, их внешнее проявление.
      Поглощенный собственным горем, дон Эусебио ничего не заметил, а генерал был по-прежнему погружен в свои стратегические размышления.
      Теперь я был глубоко заинтересован в деле просителя и не стал больше терять времени. Я использовал все красноречие, каким обладаю. Наша объединенная мольба была услышана, и мне было разрешено преследовать любую шайку разбойников, какую выберу.
      Нужно ли говорить, что мне нетрудно было сделать выбор?
      Глава XXVIII
      НЕПОСЛУШНАЯ ДОЧЬ
      Не стану пытаться описывать ту черную бурю, которая бушевала в моей груди, когда я вышел из президентского дворца.
      Дон Эусебио шел рядом со мной. По приказу генерала он отдал свое дело в мои руки и себя самого - в мое распоряжение.
      Узнав его имя, я ощутил острую боль: заново открылась рана. И боль происходила не только от услышанного рассказа. И не только от мысли, что Долорес Вилья-Сеньор сейчас в руках жестоких бандитов! Такую же боль, а может, и большую, причиняла мне мысль о том, что сеньорита принадлежит Франсиско Морено!
      Со стыдом признаюсь, что на какое-то мгновение почувствовал даже удовлетворение! Ревность и гнев были живы в моем сердце!
      Но такие неблагородные мысли недолго занимали меня. Вскоре они сменились другими, более чистыми н святыми. Ожили рыцарские чувства. Слабая женщина во власти диких, развратных людей - не одна, две женщины, но я мог думать только об одной. Она уведена разбойниками в какое-то отвратительное убежище, и там сейчас идет похотливый кутеж.
      Воображение подсказывало мне страшные картины. Они изгнали ревность из моего сердца, а вместе с ней и бессмысленный гнев. И как только эти чувства исчезли, я ощутил легкую, едва уловимую радость, словно возрождение забытой надежды. Что, если именно я освобожу Долорес Вилья-Сеньор от свирепых похитителей, избавлю от позора на всю жизнь? Не сменится ли благодарность, вызванная этим поступком, другим, более глубоким чувством?
      Я готов был рискнуть чем угодно, даже самой жизнью, чтобы вызвать такую перемену!
      Может, я слишком поторопился в своих выводах? Что, если она не отдала свое сердце, все свое сердце Франсиско Морено? Эпизод в Аламеда, который я наблюдал, мог быть всего лишь легким флиртом, в котором так искусны испанки и который часто не имеет никаких серьезных последствий. Или это было простым кокетством, нацеленным на меня?
      Утешительные мысли, способные подвигнуть на самые энергичные действия! Дон Эусебио, должно быть, удивился тому, как близко я принял к сердцу его горе. Во всяком случае, это его поразило.
      Совершенно не подозревая о моих мотивах, он не только рассказал мне все подробности происшествия в дороге, но и поделился семейными тайнами. Одна из них удивила меня. И вызвала немалое раздражение.
      - В разговоре с генералом вы упомянули о каком-то важном деле, которое привело вас в столицу, - сказал я. - Не расскажете ли о нем? Прошу прощения за такой вопрос, но при исполнении долга мне понадобится знание цели вашей поездки.
      - Больше не нужно слов, сеньор капитан, - прервал он меня. - Вы так по-дружески отнеслись к моему горю, что я без колебаний расскажу вам все.
      Я не стану повторять слова дона Эусебио, вызванные отцовскими чувствами. То, что я услышал от него, очень удивило бы меня, если бы не случайный разговор, подслушанный на Аламеде.
      Деревенщина тогда сказал правду своему другу с Юкатана. Дон Эусебио не только пригрозил дочери заточением в монастырь - он как раз направлялся в столицу, чтобы исполнить эту угрозу, когда его остановили сальтеадорос. Его сопровождали обе дочери, но только одна должна была похоронить себя заживо - в аристократическом монастыре "Ла Консепсьон" в Мехико, жилище самых красивых мексиканских девушек.
      - Которая из ваших дочерей? - спросил я с такой экспансией, что дон Эусебио удивленно вскинул брови.
      - О! - заметил я, пытаясь справиться с возбуждением. - Мне показалось, что вы говорили о двух дочерях. Конечно, одна старше другой. Или они близнецы?
      - Нет, сеньор, они не близнецы. Одна на два года старше. Именно она должна была служить Господу. Пор Диос! - продолжал он, нахмурившись. Теперь обеим придется уйти в монастырь. Теперь для них нет иной дороги!
      После небольшой паузы он продолжал:
      - Это была моя старшая дочь Долорес. Она должна была уйти в монастырь.
      - Она сделала это по собственному желанию? - спросил я.
      Видно было, что вопрос его смутил. Я в этот момент испытывал не менее сильные и болезненные чувства, чем он.
      - Прошу простить меня, - продолжал я, - что так свободно вмешиваюсь в ваши семейные дела. Они, конечно, нисколько меня не касаются. Моя нескромность совершенно неумышленна, уверяю вас.
      - О, сэр! Разве я не пообещал вам рассказать все? Вы ведь так горячо приняли мое дело, готовы подвергнуть риску свою бесценную жизнь ради безопасности моих детей! Зачем мне скрывать от вас все, что их касается?
      - Это правда, - продолжал он после недолгого молчания. - Правда, что моя дочь не вполне соглашалась на такой шаг. Я заставлял ее сделать это. У меня были для этого причины, сеньор, и я уверен, что, узнав о них, вы одобрите мои действия. Я поступил так ради ее счастья, ради чести нашей семьи и славы Господней. А ведь последнее должно быть главной целью каждого истинного христианина.
      Эта серьезная речь заставила меня промолчать. Я ничего не сказал и ждал дальнейших откровений.
      - В последнее время, - продолжал дон Эусебио, - точнее, в последние несколько дней я узнал такие обстоятельства, которые вызвали у меня и гнев, и тревогу. Я узнал, что между моей старшей дочерью Долорес и молодым человеком, который недостоин войти в нашу семью, установились близкие отношения. Знайте, сеньор, что имя Вилья-Сеньор... Но к чему говорить об этом? Я не мог смотреть на свою девочку и думать о ее позоре. И потому решил, что она проведет остаток дней, искупляя совершенное преступление.
      - Преступление! Какое преступление?
      Трудно описать чувства, с которыми я задавал этот вопрос, описать ту боль, с которой ждал ответа.
      - Она согласилась соединиться с человеком низкого происхождения; она слушала слова любви из уст крестьянина, леперо!
      - Неужели он таков?
      - Да, сеньор. В результате анархии и революции в этой несчастной стране он, как и многие другие представители его класса, получил ничтожное повышение - стал офицером нашей армии. Кажется, капитаном. Я уверен, что ваше звание почетно и заслужено нелегко. В армии так называемой республики вчерашний пастух может завтра стать капитаном, а еще через день разбойником!
      - Конечно, вы знаете имя того капитана, которого вы считаете недостойным вашей дочери?
      Вопрос был задан машинально. Я знал, что в ответ услышу: "Франсиско Морено".
      Глава XXIX
      ДОН СЭМЮЭЛЬ БРУНО
      До того, как расстаться с доном Эусебио, я услышал от него описание всех подробностей нападения. Вдобавок ко всему рассказанному, я узнал еще одно любопытное обстоятельство. Прежде чем позволить ему уехать в дилижансе, разбойники взяли с дона Эусебио расписку на десять тысяч долларов - как добавочное обеспечение выкупа за дочерей! Они потребовали письменного обязательства, что выкуп будет прислан, как только дон Эусебио достанет деньги. Таковы были странные условия сальтеадорос!
      В горах Мексики очень часто заключались такие договоры - и исполнялись! Но кое-что меня все-таки удивляло. Как будет выполнено это странное соглашение?
      Мне объяснили, что обычно это делается через посыльного. Посыльным бывает человек, живущий на нейтральной территории - между бандитами и полицией, - если таковой найдется. Посредник встречается с послом, назначенным разбойниками. Условия договора исполняются: пленников отпускают и позволяют уйти без вреда! Иногда в обмен принимают даже чек!
      Кто будет посыльным дона Эусебио? Вот что меня заинтересовало. Ответ вызвал у меня глубокое удовлетворение. Им будет кучер остановленного дилижанса, известный пассажирам под именем дон Сэмюэль Бруно.
      Известно, что Мексика заимствовала способ передвижения в дилижансах у Соединенных Штатов. Вряд ли стоит добавлять, что и кучера дилижансов тоже оттуда. Они почти все граждане Штатов, и "дон Сэмюэль", несмотря на свое прозвище, был на самом деле просто Сэмом Брауном.
      Впрочем, посыльным дона Эусебио его назначили сами разбойники. "Дон Сэмюэль" знал, куда доставить деньги, и грабители доверяли кучеру. Всякое предательство с его стороны положило бы конец возможностям вести дилижанс дорогами Мексики. И десять шансов против одного, что он вообще никогда больше не сможет взять в руки вожжи.
      Сэм все это знал и согласился стать посредником. Впрочем, его согласие и не требовалось: его не спросили, ему приказали.
      Для меня это было счастливым обстоятельством - именно то, что нужно. До этого я считал, что самым трудным для нас будет найти рыцарей с большой дороги. Но если кучер станет нашим проводником, все трудности окажутся преодоленными.
      К тому же я случайно кое-что знал о Сэме Брауне. Это был умный и честный человек. Уговаривать его не пришлось. Как я и ожидал, он сразу согласился "сотрудничать". И он был слишком галантен, чтобы думать о последствиях для себя, когда в опасности сеньориты.
      Свидание Сэма с разбойниками было назначено на завтрашнее утро у подножия лесистых холмов неподалеку от известного постоялого двора в Кордове. Он должен был один на один встретиться с парламентером с другой стороны.
      Встал вопрос, где и как смогут спрятаться два десятка вооруженных всадников. Сообразительный янки скоро придумал план, который показался вполне приемлемым. Мой отряд подойдет ночью и скроется в сосновом лесу. А утром Сэм подъедет один и привезет выкуп.
      Но наша засада таким образом сможет подстеречь только посыльных разбойников, а убежище всей банды может находиться далеко в горах.
      "Дон Сэмюэль" считал по-другому. Когда посыльный бандитов будет у нac в руках вместе со всем выкупом, трудностей не возникнет. Сэм не верил, что в Мексике найдется хоть один разбойник, который устоит перед золотом. Меня его рассуждения убедили, и я согласился действовать по его плану.
      Для приготовлений потребовалось немного времени. Главнокомандующий, все-таки достаточно великодушный и либеральный, когда речь шла о гуманности, предоставил мне полную свободу действий. Я отобрал два десятка конных стрелков, вызвавшихся добровольцами.
      Дон Эусебио быстро добыл нужные деньги. Я надеялся, что сумею вернуть их ему. С таким кредитом, которым обладал старый рико, он мог открыть ночью любой банк Мексики.
      Десять тысяч золотом - солидный груз для вьючного мула, на которого мы взвалили выкуп. И когда колокола собора прозвонили двенадцать, мы колонной проехали через Гарита де Сан Лазаро.39 Несколько простолюдинов, шатавшихся у ворот, приняли нас за обычный патруль, охраняющий ближайшие к городу дороги.
      Глава XXX
      КУЧЕР-ЯНКИ
      В торжественной тишине мы двигались по дороге, которой триста лет назад проходил Кортес. Мы миновали одинокий холм Эль Пеньон, никого не встретив, и продолжали огибать лесистые склоны Тескако. Дорога, хоть и долгая, оказалась совсем не скучной. Разве можно скучать в обществе кучера дилижанса, особенно кучера из Штатов?
      Он сидит на облучке, в жакете или куртке с короткими полами, обязательно с белой шляпой на голове; в зубах вечная сигара. Подвижный, умный, веселый, вежливый со всяким встречным, смелый до безрассудства, он так же отличается от внушительного и медлительного английского кучера, как бабочка от быка. Где найдешь путеводитель, который расскажет хотя бы половину того, что знает о дороге кучер. Он знает на ней каждый поворот, каждое происшествие за десять лет: убийства, самоубийства, схватки с бродячими медведями, охоту на красного оленя - короче, все, что может заинтересовать путешественника. И все это без всякой выгоды: единственная его цель - развлечь вас. Никакой мысли о "чаевых", о которых всегда думает кучер Старого Света. Предложите ему деньги, и он скорее всего бросит их вам обратно.
      Дилижанс в Мексике обычно сопровождает эскорт - отряд драгун или копейщиков, плохо обученных и плохо вооруженных; рваные мундиры и босые ноги в стременах делают их смешными и нелепыми. Иногда разбойники нападают на эскорт; в результате короткой схватки охрана бежит, оставив своих протеже во власти сальтеадорос. В других случаях эскорт "не успевает подоспеть": как раз в самый критический момент он благоразумно отстает. Потом, когда грабители завершат свое дело и удалятся с добычей, отряд появляется, демонстрируя свою старательность.
      Сэм Браун рассуждал так: либо сильный эскорт, либо никакого. Поэтому предпочитал отсутствие охраны! Тем более, что отсутствие эскорта бандиты рассматривали часто как признак того, что пассажиров сочли ненужным защищать. А значит, и взять у них нечего!
      Нередко в грабеже подозревали и сам эскорт. Не раз это было доказано в суде! Но обычно наказание не постигало таких преступников: виновные действительно становились разбойниками!
      С другой стороны, бывают случаи, когда честный офицер, смелый и энергичный, вовремя оказывается на месте происшествия. Его решительные действия наводят ужас на разбойников, и на какое-то время дорога становится относительно безопасной.
      К несчастью, такое улучшенное положение сохраняется недолго. Очередная революция приводит к переменам среди правителей и разбойников; часто они просто меняются местами! Энергичный офицер исчезает со сцены: его либо убивают, либо назначают на более высокую должность; и проезд по дорогам становится опасным, как и раньше.
      Все это я узнал от Сэма Брауна, когда мы ехали рядом по берегу озера Тескако.
      Оставалось необъясненным обстоятельство, которое меня очень интересовало. Как наш проводник умудряется сохранять мир с сальтеадорос? Я попросил объяснить это, и получил ответ. Ларец открывался просто.
      Что бы ни случилось, Сэм сохранял нейтралитет.
      - Понимаете, капитан, - говорил он, объясняя, а не оправдываясь, - я всего лишь кучер, и у них до меня нет никакого дела. Они понимают, что я всего лишь исполняю свои обязанности. К тому же, если не будет кучера, не будет и дилижанса. Они считают нас нейтральными, иначе я не смог бы тут ездить. Я остаюсь на своем месте и позволяю им делать, что они хотят. Я знаю, что ничем не могу помочь бедным пассажирам. Я даже оказываю им услугу, когда все заканчивается, - отвожу их в нужное место.
      На какое-то время мой собеседник замолчал. Я тоже, погрузившись в невеселые мысли.
      Вид Тескако, вдоль которого мы проезжали, не привлекал меня. Озеро казалось неподвижным и темным, как сам Ахерон40; его торжественная тишина изредка нарушалась мрачными криками большого кроншнепа или возгласами американского ибиса.
      - Капитан! - услышал я голос Сэма Брауна. Кучер снова подъехал ко мне, ведя за собой на поводу вьючного мула. - Простите, что прервал ваши размышления, но я хотел бы еще кое-что обсудить. Что вы собираетесь делать?
      - Не нужно извиняться, мистер Браун. Напротив, я как раз собирался поговорить с вами об этом. Признаю, что я в затруднении. Теперь, когда наша экспедиция началась, я яснее вижу ее сложность. Разбойники не могут послать своего человека, не приняв предосторожностей на случай засады.
      - Верно, капитан. Не такие уж они дураки.
      - Вот и я так думаю. Но мне бы не хотелось отказываться от нашего плана.
      - Что ж, капитан, тогда мое наблюдение может вам помочь. Я приметил кое-что необычное.
      - Где? Когда?
      - В тот роковой день, когда остановили дилижанс и похитили сеньорит.
      - Вы заметили что-то странное?
      - И не одно.
      - Что именно?
      - Ну, во-первых, у всех этих мошенников были закрыты лица.
      - Дон Эусебио рассказал об этом. Но разве это странно?
      - Обычные разбойники не прячут лица. Им все равно, если их кто-нибудь увидит. Ведь их дом в горах, и они не собираются встречаться с альгвасилами41. А то, что у этих лица были закрыты, доказывает, что они бывают в городе.
      - В каком городе?
      - Пуэбла, конечно. Самое большое гнездо разбойников. Они прятали лица, чтобы их не узнали на улицах.
      - Были еще какие-то обстоятельства, которые вам показались странными? - спросил я у нашего наблюдательного проводника.
      - Еще одно. Мне уже тогда это показалось необычным. Я смотрел на двух сеньорит, ехавших вместе со старым доном, их отцом. Одна из них мне особенно понравилась, и я часто на нее смотрел. Так вот, эти девушки не закричали, как обычно мексиканки делают при встрече с грабителями. Они пошли в лес в сопровождении двух-трех бандитов так спокойно, как будто собирать ягоды! А старый дон все это время лежал животом на земле, распластавшись, как блин. Ему не позволили даже пошевелиться, пока девушки не скрылись из виду. Потом один из разбойников стал торговаться с ним о выкупе и сказал, что они мне доверяют, и чтобы я принес деньги. Потом дона посадили в дилижанс и приказали мне уезжать. Конечно, я с готовностью повиновался.
      - Но с вами был еще священник. Что стало с ним?
      - О, священник! Это тоже интересно. Разбойники обычно их отпускают, только сначала просят благословить шайку. А этого увели с собой, один Бог знает, с какой целью. Может, хотели позабавиться.
      - Вы думаете, что с девушками могут плохо обойтись?
      - Ну, это зависит от того, в чьи руки они попали. Некоторые хуже, некоторые лучше. Иногда это просто бездельники из города. Они становятся разбойниками на время. А как только заработают на ставку, возвращаются к столам монте, ведь там выигрыш больше и нет такого риска, как на дороге. Известно, что и некоторые армейские офицеры после того, как истратят все жалованье, не брезгуют заниматься разбойным промыслом. А есть еще обычные бандолерос - или сальтеадорос, как они себя называют. Они постоянно занимаются таким делом. Их на этой дороге несколько шаек. Одной командует некий Карраско, который когда-то был офицером в армии Санта Анны. Есть шайка полковника Домингеса, но теперь он в вашей армии командует красношляпыми шпионами. Но не думаю, чтобы нас тогда остановили ребята Карраско.
      - Почему?
      - Те не стали бы закрывать лица. Надеюсь, это были не они.
      У меня было неприятное подозрение, почему он на это надеется; я с тревогой спросил о причине.
      - Потому, что если это Карраско, мне очень жаль девушек, - ответил проводник. - Интересно все же, что ниньяс нисколько не испугались, добавил он, помолчав.
      - Может, не сознавали опасность. Разбойники обычно неплохо обращаются с женщинами. Только грабят их. Поэтому, наверно, девушки решили, что им ничего не грозит.
      - В конце концов, - продолжал Браун, - я, возможно, и ошибся. Они так быстро исчезли в зарослях, что у меня не было времени наблюдать за ними. Мне ведь приходилось удерживать лошадей подальше от края обрыва: нас остановили там, где дорога проходит над пропастью. В любом случае, - Браун подъехал еще ближе и наклонился, как будто не хотел, чтобы кто-нибудь еще услышал его слова, - пора принимать решение, капитан. Скоро нам придется покинуть главную дорогу. Разбойники назначили мне свидание в узком ущелье, куда ведет только вьючная тропа. Еще полчаса - и мы доберемся до места.
      - Вы хотите что-то предложить?
      Я задал вопрос в надежде услышать, что ему в голову пришла какая-нибудь замечательная идея.
      - Да, капитан. Возможно, я знаю, где в эту минуту находятся джентльмены с завязанными лицами. Последние слова он произнес неторопливо и задумчиво.
      - Где? О каком месте вы говорите?
      - Странное место. Вы бы сами его не нашли. Это вообще немногим удается, даже тем, у кого здесь есть дело.
      - Наверно, это какое-то уединенное жилище?
      - Можно сказать и так, капитан. Несомненно, самое уединенное жилище, какое мне приходилось видеть. Не понимаю, кто и зачем его здесь построил. И те, с кем я о нем говорил, тоже не понимают. Оно в той стороне.
      Я посмотрел в направлении, указанном проводником. Гору, у подножия которой мы остановились, разрезало несколько темных расселин. Одна казалась глубже остальных. Склон горы поднимался полого и весь порос лесом, только кое-где в темной зелени сосен виднелись проплешины. Хотя луны не было, светили звезды. В их свете я разглядел что-то белое над кронами сосен и далеко за ними. Похоже на кучевое облако.
      - Это Белая Сестра, - объяснил проводник, перехватив мой взгляд. - Она как раз за большой черной горой. Гора - единственная преграда на пути к ней.
      - Икстисихуатль! - воскликнул я, узнав снежную вершину. - Вы хотите сказать, что грабители ушли туда?
      - Ну, не так далеко. Иначе нам пришлось бы карабкаться наверх. Место, о котором я говорю, в темной расселине, которая прямо перед вами. В той же расселине, только пониже, я должен встретиться с их посыльным и отдать ему деньги. Поэтому я и считаю, что они в той хижине, о которой вам говорил.
      - Не повредит, если мы сходим туда?
      - Думаю, нет, - задумчиво ответил проводник; - Если мы их там не найдем, успеем до утра вернуться на место и действовать по прежнему плану. Но есть одно дело, до того, как доберемся. Придется подниматься, а последнюю четверть мили идти на своих двоих.
      - Неважно, - нетерпеливо ответил я. - Показывайте дорогу. Я отвечаю за себя и своих людей. Мы пойдем за вами.
      - Я не этого опасаюсь, - возразил "дон Сэмюэль Бруно". - Но не забудьте, капитан! - с обычной для янки осторожностью добавил он. - Я не сказал, что мы их там обязательно найдем. Только может быть. Но все равно стоит попытаться. Ведь такая милая девушка в руках бандитов. Ее нужно освободить любой ценой!
      Мне не нужно было спрашивать, кого он назвал "милой девушкой". Я и так догадывался, что это Долорес.
      - Ведите! - воскликнул я, пришпорил лошадь и отдал приказ: - Вперед!
      Глава XXXI
      МУЗЫКА В ЛЕСУ
      Еще не наступила полночь, когда мы съехали с Большой Национальной дороги и углубились в горы. Мы двигались курсом, почти параллельным прежнему. Примерно с милю мы шли по тропе, по которой с трудом мог бы проехать экипаж. Потом дорога сузилась, и нашему маленькому отряду пришлось разбиться на пары.
      Еще миля - и даже этот строй понадобилось растянуть. Тропа позволяла теперь передвигаться только цепочкой. А еще через милю путь стал невозможен для всадника.
      Я приказал остановиться.
      - Другой дороги нет? - спросил я у проводника, который протиснулся ко мне.
      - Для лошадей нет. Только пешеходная тропа. Выше по склону есть дорога для всадника, но она идет с противоположной стороны хребта - слева. Она соединяется с Национальной дорогой недалеко от того места, где остановили наш дилижанс. Поэтому я и заподозрил, что наши друзья в том доме.
      - Но почему мы не поехали по тому пути? Мы могли бы подъехать к самому дому.
      - Нет, не к дому. И с той стороны последние сто ярдов непроходимы для лошадей.
      - Но разве это все равно не лучше, чем оставлять лошадей здесь? Мне не нравится, что приходится спешивать людей. Тем более, что мы совершенно не знаем местность.
      - Есть и еще одна причина, - продолжал проводник, не обращая внимания на мое замечание.
      - Какая же?
      - Если они действительно в доме, то наверняка выставили караул. Часовой обязательно увидел бы нас. А с этой стороны, которая считается труднодоступной, мы можем подобраться к хижине незаметно.
      - Значит, вы предлагаете спешиться и идти дальше пешком?
      - Другого пути нет, капитан.
      - Далеко ли до разбойничьего логова?
      - Я был там только раз. Расстояние невелико, не больше шестисот ярдов. Но подъем довольно крутой.
      Мне не хотелось ссаживать людей и оставлять лошадей. Те, кого я отобрал, были, конечно, хороши и в пешей схватке, но я опасался, что нас могли заметить, когда мы продвигались по дороге внизу, и последовать за нами.
      На равнинах и в горах есть не только разбойники, но и герильерос. Иными словами, каждый крестьянин и мелкий землевладелец был в это время партизаном. Что, если соберется банда таких партизан и выследит нас? Они смогут беспрепятственно захватить двадцать американских лошадей. Это был бы позорный конец моей военной карьеры.
      У меня и мысли не было об отказе от дела. Это было бы еще большим позором. Я только хотел использовать менее рискованный план. Было решено, что мы с проводником поднимемся по ущелью вдвоем и проведем разведку у дома. Если разбойников там не окажется, избавим моих солдат от тяжелого подъема и разочарования. Если хозяева дома, тогда стоит нанести им визит в полную силу.
      Проводник считал, что если мы пойдем одни, соблюдая осторожность, то никакая опасность нам не грозит, В лесу достаточно укрытий. А если нас все же заметят, мы имеем все шансы вернуться к своим. Если нас будут преследовать, я подам сигнал и мои люди встретят нас на полпути.
      Со мной был сержант, который побывал во многих уголках земного шара. Ему приходилось сражаться с врагами и в лесу, и в прериях. И я знал, что на него можно положиться.
      Дав сержанту подробные инструкции, я спешился и вслед за "доном Сэмюэлем Бруно" двинулся в направлении лесной "хижины".
      Ночь была не темная. Тёмные ночи под небом южной Мексики вообще редкость! Луна еще не взошла, зато мириады звезд дарили свой мерцающий свет. Воздух был тих и неподвижен. Ни один листок не шелохнется. Малейший звук разносился на большое расстояние. Мы слышали блеяние овец на равнине внизу и крики птиц в зарослях осоки у берегов озера Чалко.
      Меньше света и больше шума для наших целей подошли бы гораздо лучше.
      Мы старались двигаться осторожно и незаметно. Тропа шла круто вверх, но подниматься по ней было нетрудно. Только иногда, там, где тропа взбиралась с террасы на террасу, требовались усилия и ловкость.
      Время от времени мы останавливались, чтобы перевести дыхание и прислушаться.
      В одном месте мы задержались подольше. На плоской, похожей на столешницу террасе виднелись следы лошадиных копыт. Проводник указал на них, прошептав, что это и есть вторая дорога, о которой он говорил.
      Я склонился к следам. Все они оказались свежими, оставленными сегодня. Определить это мне помог опыт прерий.
      Дорога дальше стала легче и более открытой. Двести или триста ярдов она шла горизонтально, и мы могли идти без напряжения.
      Кучер неслышно двигался впереди, двигался медленно и со всеми предосторожностями. Я, следуя за ним, опять погрузился в невеселые размышления. Сумрачный полог леса был подходящей декорацией к моему траурному настроению. Мимо пролетела на мягких крыльях сова. Ее стоны казались насмешкой надо мной.
      Я почти поверил, что забыл Долорес Вилья-Сеньор или стал равнодушен к ее существованию. Какой самообман! Теперь я знал, что это не так. Долгие тяжелые переходы, затянувшиеся осады, полученные в боях раны, даже кокетливость чужих глаз - ничто не могло изгнать ее из моего сердца и моей памяти. Она по-прежнему царила там.
      Я видел, перед собой ее лицо в печальной тени деревьев, она виделась мне среди мерцающих звезд. Я не забыл ее, и в этот час понял, что никогда не забуду.
      Торопясь ей на помощь, я в то же время чувствовал себя так, будто радуюсь ее несчастью. Моя душа так погрязла в досаде и злости, так переполнилась жаждой мести! И не рыцарские побуждения вели меня вверх по склону Икстисихуатля, а только надежда унизить ту, что унизила меня.
      Голос Сэма Брауна прервал мои недостойные размышления. Он прошептал мне на ухо:
      - Слышите, капитан?
      - Что слышу?
      - Музыку.
      - Если вы называете крик ужасной совы...
      Жест проводника заставил меня замолчать. Он поднял руку, указывая пальцем вверх.
      - Прислушайтесь, - продолжал он. - Звенит гитара. Слышите? Кто-то смеется. Слышите? Если я не утратил слух, это женский голос!
      Последнее замечание привлекло мое внимание. Я прислушался. Да, звуки какого-то струнного инструмента, арфы или гитары, может быть, лютни. Потом мужской голос. Затем несколько негромких, но звонких и чистых звуков, какие может издать только женское горло.
      - Да, - машинально ответил я, - там музыка.
      - Более того, капитан, танцы.
      Я снова напряг слух и услышал шарканье ног в такт музыке, затем смех, радостные восклицания. Звуки веселья...
      - Это из хижины, - прошептал Сэм. - Там что-то происходит. Черт побери, да это фанданго...
      Его замечание сопровождалось более громкими звуками.
      К гитаре присоединилась скрипка. Слышался оживленный разговор. В этих звуках не было ничего похожего на оргию. Не такие звуки я ожидал услышать на кутеже разбойников. Скорее, так могли вести себя люди, гуляющие на пикнике; главное отличие заключалось в том, что праздник проходил ночью.
      - Это они, - прошептал кучер дилижанса. - Те самые. Кого мы ищем. Развлекаются. Капитан, мне кажется, девушки участвуют в веселье добровольно.
      Я не ответил на его слова, но сердце у меня болезненно сжалось.
      Все мысли о стратегии исчезли. Даже благоразумие на время оставило меня.
      Воспоминания о прошлом, мрачные воображаемые картины настоящего - все это сводило меня с ума. Та, кому я отдал свою страсть, высокую и святую, игрушка главаря шайки. Больше того, она стала ею по доброй воле,
      - Вперед! - Я схватил проводника за руку. - К дому. Посмотрим, что все это значит. Вперед! Опасности нет. Я могу позвать своих людей, и они будут здесь через десять минут. Если понадобится, мы сможем отступить. Вперед! Вперед! Я должен своими глазами увидеть, как низко она пала.
      Не вполне понимая причины, Сэм Браун подчинился моему приказу.
      Глава XXXII
      СВАДЬБА В ГОРАХ
      Мы поднялись на еще одну террасу, и нашему взору предстало массивное сооружение прямоугольной формы, одноэтажное, но с асотеей наверху, окруженной парапетом.
      Дом стоял на небольшой платформе, расположенной у основания крутого подъема. С двух сторон жилище было защищено утесами, обрывисто уходившими вниз. Рядом располагалась конюшня; между ней и подъемом - огороженный двор. Фасадом дом был обращен к открытому пространству впереди; отсюда начинался спуск, похожий на скат бруствера крепостного вала.
      Трудно найти лучшее место для разбойничьего притона. Враг не мог подойти с флангов; нападающие спереди должны миновать ровную площадку, по которой невозможно пройти незамеченным. Правда, можно подобраться с тыла, если спуститься с вершины сьерры, но там наверняка был выставлен караул.
      Мы неслышно приближались. Я увидел темную каменную стену с еще более темным пятном, указывающим на вход. По обе стороны от входа большие окна, из которых льются потоки света. Перед домом заброшенный сад, заросший сорняками и диким кустарником.
      Мы старались держаться под прикрытием ветвей и избегали двух желтых полос света. Оба окна, как принято в мексиканских жилищах, не застеклены, но были забраны прочными железными решетками. Ни ставней, ни занавесок; ничто не загораживает свет и не мешает заглянуть внутрь.
      Через несколько секунд, проведенных на лужайке, мы сумели расположиться так, чтобы рассмотреть происходящее в доме.
      Мы увидели грубо сколоченный стол, уставленный принадлежностями для пира. Простые тарелки, блюда и стаканы соседствовали с несколькими дорогими приборами. Обычные глиняные горшки - ольяс и вырезанные из дерева чашки стояли рядом с серебряными кубками и узкими бутылками, чьи изящные горлышки свидетельствовали о кларете или шампанском. Большие восковые свечи, похожие на церковные, были посажены в канделябры из кактуса или просто воткнуты в щели. На столе стояла только выпивка. Впрочем, из кухни доносился дразнящий запах жареного мяса и тушеных овощей; несколько смуглых, одетых в кожу девушек ходили взад и вперед, готовя ужин.
      Окна находились в разных помещениях. То, что напротив нас, выходило из столовой. А мне больше хотелось заглянуть в окно гостиной. Не для того, чтобы послушать музыку или увидеть танцы. И то, и другое уже какое-то время назад прекратилось. Вместо них мы слышали лишь один голос. Он принадлежал мужчине, звучал размеренно и торжественно. Судя по приготовлениям к грандиозному ужину, в гостиной должно присутствовать много людей. Будут ли они такими же разнородными, как посуда? Пока мы не могли сказать. Между двумя окнами громоздилась куча камней - по всей видимости, остатки разрушенного крыльца. Эта каменная груда мешала заглянуть в окно.
      Потребовалось немало усилий, чтобы оказаться в положении, удобном для наблюдений. Мы спрятались за кустами рододендронов, росших у окна столовой. Перед окном гостиной высилась огромная агава - "дерево пульке". Если бы нам удалось добраться до него, то, оставаясь под прикрытием густой листвы, мы смогли бы беспрепятственно наблюдать за происходящим в гостиной.
      Вопрос в том, как туда добраться незаметно. Пространство между рододендронами и "деревом пульке" было ровное, как ладонь. На него из окон падали две расширяющиеся полосы света.
      Мы не очень боялись, что нас заметят из гостиной. Поглощенные весельем, люди не станут выглядывать в окно. Но, сидя за кустами, мы заметили, что большие ворота открыты, и около них снуют слуги, казавшиеся в полумраке призраками, занятыми приготовлением какого-то адского пира. Они могли нас заметить. Риск был слишком велик. Если нас обнаружат, вряд ли нам удается уйти живыми.
      Оставался только один выход; отползти назад, на лужайку, пересечь ее в том месте, где свет совсем ослабевает, а потом вернуться вдоль края противоположного утеса. Какая жалость, что мы сразу не воспользовались этим маршрутом! Мне ужасно не хотелось терять время, но ничего не поделаешь. Попытка сберечь его могла привести к потере жизни, или во всяком случае к неудаче экспедиции.
      Еще десять минут, и мы стояли за толстым стволом гигантской агавы. Раздвинув листья, мы заглянули внутрь гостиной.
      Как я уже сказал, музыка к этому времени прекратилась. Смолкли разговоры и смех. Все это произошло, когда мы еще были за рододендронами.
      Вначале мы связали это с тем, что общество пригласили к столу. Но по-прежнему звучал размеренный мужской голос. Первый же взгляд в окно объяснил, почему прекратилась музыка и стихло веселье.
      В зале шла торжественная церемония. Это была церемония бракосочетания!
      Священник в серой сутане, свидетельствовавшей о его принадлежности к францисканцам, стоял посредине комнаты. В руке он держал книгу и, сверяясь по ней, проводил обряд по всем канонам католической церкви.
      Но мой взгляд задержался на нем лишь на секунду - я искал невесту и жениха. Представьте себе мое изумление, когда я узнал в женихе Франсиско Морено!
      Предчувствие подсказало мне, что невеста - Долорес Вилья-Сеньор!
      Лица ее я не видел. Она стояла спиной к окну. К тому же белый шарф, ниспадавший с головы до пояса, мешал разглядеть ее профиль. Но не могло быть сомнений в том, что это Долорес. Невозможно было не узнать эту великолепную фигуру. Конечно, это она стояла перед алтарем!
      Широкое пространство отделяло невесту от жениха. Я не видел, кто или что находится между ними. Это показалось мне немного странным; но я решил, что, возможно, таков местный обычай.
      За женихом были видны другие фигуры, мужчины в узнаваемых костюмах разбойников. Только Франсиско отличался от них одеждой. Он был в великолепном костюме. Но ведь он их главарь!
      Я с болью вспомнил некоторые его слова, когда мы разговаривали в Городе Ангелов. Как мягко осуждал он Карраско, каким терпимым казался к его злодеяниям! Он относился к бывшему капитану армии Санта Анны как к сопернику, а не как к грабителю и разбойнику!
      Дон Эусебио говорил только предположительно, считая Франсиско бандитом. Если бы он знал всю правду об искателе руки его дочери, его можно было бы простить за желание запрятать ее в монастыре.
      Невеста шла под венец по своему желанию, в этом невозможно было усомниться. Я вспомнил, что рассказал мне кучер: как девушка легко, без тени страха убегала в лес.
      Теперешнее поведение невесты объясняло это. Мне показалось, что даже в этот торжественный час она весела. Лица ее я по-прежнему не видел, но голову она держала высоко и уверенно, шарф на голове слегка дрожал. Как это не похоже на печальную, поникшую позу, которая свидетельствует о принуждении! Напротив, она казалась довольной и дрожала от радости!
      Тщетно было бы стараться описать мои чувства. На какое-то время я застыл неподвижно, как статуя, среди листьев агавы. Не отрываясь, я смотрел на церемонию. Мне начинало казаться, что я вижу сон!
      Но нет! Вот невеста и жених; вот священник, монотонно произносящий традиционные слова!
      Я услышал обещание "любить, беречь и почитать" и ответное обещание "любить, почитать и повиноваться" - все в соответствии с формулами католической церкви.
      О, это не сон, это дьявольская, разрывающая сердце реальность!
      Женщина, которая завладела моим сердцем, которую я шесть месяцев старался забыть, стоит передо мной, окруженная шайкой разбойников, стоит не как пленница, а как невеста главаря.
      Глава XXXIII
      ГРУБОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО
      Слова не в силах передать мое состояние. Я не мог пошевелиться: ни двинуться вперед, ни уйти. Я едва мог дышать. Сердце мое словно сжалось под огромной тяжестью. Я чувствовал себя совершенно несчастным, разбитым, уничтоженным.
      Меня может понять только тот, кто прошел через такое же испытание. Тот, кто полюбил какую-нибудь высокородную красавицу, может испытать раздражение, видя, что его чувства остаются безответными. Раздражение усилится, если он узнает, что желанную награду получил другой. Но у такого влюбленного все же будет утешение, хотя и слабое: предпочтение оказано достойному сопернику; просто тому больше повезло.
      Но когда ситуация противоположна, когда соперник недостойный морально или социально, - тогда испытываешь жесточайшее унижение.
      Такое унижение довелось мне испытать.
      Мне казалось, что я обладал огромными преимуществами. На моей стороне превосходство, умственное и физическое; на моей стороне храбрость, талант, сила, энергичность; у меня достойное положение; у меня прочная репутация. И вот, несмотря на все это, я отвергнут! Мне предпочли другого! И кого же? Бандолеро! Грабителя! Разбойника!
      Больше всего меня поразило то, что мне предпочли такого недостойного соперника!
      Я застыл, как напоровшийся на мель корабль, и огромные волны перекатывались через меня. Это были волны страсти и ревности, черные, как прибой бурного океана.
      Зрелище, вызвавшее мой гнев, в то же время удерживало на месте. Меня как будто парализовало. Надеюсь, больше никогда я не испытаю ничего подобного.
      Какое-то время я не способен был рассуждать. У меня остались только инстинкты, горькие, полные злобы и ненависти. Весь мир казался полным отчаяния и безысходного горя.
      Мне потребовалось довольно много времени, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок. Моя судьба решена; но не судьба Долорес Вилья-Сеньор. Ее участь наверняка окажется темной и страшной. Возможно ли спасти ее? Еще не поздно!
      Я не слышал слов: "Этим кольцом венчаю тебя". Сверкающий символ супружества еще не был надет на ее палец.
      Еще есть время прервать церемонию. Одно дуновение в серебряный свисток, и дом будет окружен зелеными мундирами. Но не мысль об опасности удержала меня от сигнала. Я был слишком несчастен, чтобы испытывать страх; слишком безрассуден, чтобы думать о последствиях для себя. Я готов был броситься вперед и вызвать всех на бой до смерти! Меня остановили не осторожность и не страх, а гораздо более низменный инстинкт - мысль о мести.
      Долорес сама выбрала свою судьбу. И не мне ей препятствовать. Она не поблагодарит меня, если я ее спасу. Мое торжество будет полным, когда человек, избранный ею в мужья, окажется в моей власти - презренным пленником у моих ног.
      Таковы были мои невеликодушные рассуждения.
      - Пусть церемония продолжается! - прошептал я проводнику. - Она будет обвенчана - но тут же овдовеет!
      За всю жизнь я не был так жесток. Все остатки рыцарских чувств покинули меня.
      Невозмутимый янки ничего не ответил. Сцена внутри, казалось, поглотила его, как и меня.
      Но его истолкование сцены было совершенно иным. Он не знал того, что знал я, не подозревал о моих мотивах. Мы оставались в укрытии и ждали окончания церемонии.
      Вскоре мы увидели, как в пальцах жениха сверкнуло кольцо.
      Но оно не дошло до руки невесты. До этого произошла перемена, быстрая, как молния, молчаливая, как пантомима, ужасная, как приход тропического урагана!
      Мимо того места, где мы затаились, промелькнула цепочка темных фигур. Это были люди, но двигались они так бесшумно, такими причудливыми казались их движения в тусклом свете, что их вполне можно было принять за призраков!
      Но это не были призраки. Двое из них, проходя, коснулись стеблей растений, и те упруго отогнулись. Это люди из плоти и крови, но наделенные духом дьявола, что они и доказали в следующее мгновение.
      Мы видели, как они стремительно приблизились к входу, несколько человек рассыпались вдоль фасада и встали под окнами. Блеснуло оружие. Через прутья решеток просунулись копья и мачете. Щелкнули карабины, раздался грубый приказ сдаваться.
      Последовала короткая схватка в доме и во дворе. Слуги, падавшие на камни, стонали. Нападающие ворвались в помещение. Темные фигуры замелькали в столовой и гостиной. Смятение, беспорядочный бег, женские вопли, крики мужчин/угрозы и проклятия, пистолетные выстрелы...
      И, что делало сумятицу еще более адской - взрывы дьявольского хохота.
      Продолжалось все это совсем недолго. Мы с проводником, застывшие от неожиданности происходящего, с трудом поверили, что все закончилось.
      Почти одновременно погасли огни в обеих комнатах; но невозможно было сказать, произошло это случайно или намеренно. Были слышны только редкие выстрелы. Хотя все время слышались возгласы и проклятия с обеих сторон, мы не могли понять, что происходит.
      Затем звуки схватки прекратились, их сменил топот ног по мощенному камнем патио42. Мы услышали, как люди стали подниматься по крутому, поросшему соснами склону. Звуки удалялись, слабели, и наконец стали неотличимы от уханья совы, шума водопада внизу и вздохов горного ветра среди сосновых ветвей.
      Глава XXXIV
      ПАДРЕ КОРНАГА
      Пораженные только что увиденным, мы с моим спутником продолжали молча и неподвижно стоять под листвой дерева. Мы словно оцепенели. Понимай я истинное значение происшедшего, я действовал бы быстрей и в десять раз энергичней. Но тогда мне казалось, что я сплю, и все никак не могу вырваться из кошмара!
      - Что все это значит? - обратился я к кучеру.
      - Не знаю, капитан. Похоже, одна банда напала на другую и отобрала добычу. Победители благополучно ушли и прихватили с собой женщин! Поднялись по склону с другой стороны хижины. Там есть горная тропка, хотя подниматься по ней нелегко. Думаю, они пошли по ней и повели девушек. А девушки не кричат, потому что им заткнули рот, или из-за топадо.
      - Топадо?
      - Да, это когда закутывают всё лицо. Тогда не видишь, куда тебя ведут. Так поступают, когда похищают женщин.
      Какое мне дело до этого? Какая разница, станет ли Долорес Вилья-Сеньор женой одного разбойника или любовницей другого? К чему мне об этом думать? Все равно она никогда не сможет быть моей!
      Я неторопливо вышел из-под укрытия, у меня не было оснований для спешки. В сердце у меня была холодная боль и черствое равнодушие к судьбе той, что вызвала эту боль.
      Мы стояли на склоне Икстисихуатля. В звездном свете отчетливо видна была Белая Сестра, безупречная в своей чистоте, вызывая неприятную ассоциацию с подвенечным платьем невесты.
      "Пусть идет! - рассуждал я. - Она сама постелила себе: теперь пусть ложится в постель!"
      * * *
      Не думая о преследовании, о том, чтобы спасти ее, я поднес к губам свисток. Меньше чем через пять минут меня окружили "конные стрелки". Услышав звуки выстрелов, они, не дожидаясь сигнала, стал и подниматься по склону. Отсюда и быстрота их появления.
      Отобрав с полдюжины солдат, я направился с ними к дому. Вошли мы без сопротивления. Внутри было темно, пришлось ощупью находить дорогу. Было слышно, что здесь кто-то еще есть: из соседнего помещения доносились стоны. Мы зажгли свет и принялись осматривать дом. В столовой никого не было. Все готово к банкету, но некому пировать! Мы проследовали в гостиную. Сцена недавнего веселья превратилась в обитель смерти!
      На полу лежали два человека. Одного можно было принять за спящего: он лежал неподвижно. Но красный ручеек, вытекавший из-под него и заканчивавшийся лужей крови на плитах пола, свидетельствовал, что этот сон непробудный. Второй, тоже окруженный лужей крови, был еще жив и жалобно стонал.
      Наклонившись, я узнал в нем Франсиско Морено. Его красивое лицо было искажено. Мне показалось, что это гримаса смерти.
      Бесполезно было просить у него объяснений. Я видел, что он не узнает меня!
      В этот момент у меня появилась недостойная злорадная мысль. Соперник устранен. Франсиско Морено больше мне не мешает!
      Но какое это имеет значение? Освобождение пришло слишком поздно!
      - Эй, а это что такое?! - воскликнул один из солдат, тыча ружьем под стол в груду серых тряпок. - Клянусь Господом, монах!
      - Вы правы, кабальеро, - ответил голос из-под стола.
      При ближайшем рассмотрении бесформенная серая куча оказалась францисканским священником.
      - Я монах - к вашим услугам, кабальерос. Сангре де Кристо!43 Я остался жив чудом! О, сеньоры, я вижу, вы добрые люди. Разбойники убежали при вашем появлении. Теперь мне, наверно, можно больше не бояться!
      - Двое не ушли далеко, - ответил кучер. - Вот они лежат, прямо перед вами, падре Корнага.
      - А, вы меня знаете, добрый сэр? Сантиссима, да это кучер нашего дилижанса, достойный дон Сэмюэль Бруно! Что! Это разбойники? Пор Диос, нет! Это джентльмены!
      - Странные джентльмены, мне кажется.
      - Я говорю правду, сеньор дон Сэмюэль. Это кабальерос, честные люди. Оба этих несчастных молодых человека. Ай де ми! - добавил монах, склоняясь к одному из лежащих. - Это сын нашего судьи! У многих разбойников я принимал исповедь после приговора, вынесенного его достопочтенным отцом. А это, - продолжал он, поворачиваясь к Франсиско, - ах, сеньоры, это сам жених, - убитый в присутствии невесты и под священной сенью алтаря, который должен был бы защитить его! Бедная Долорес!
      - Так зовут леди. Но как она оказалась здесь? Вы говорите, что эти люди не грабители. Но кто они?
      - О, сеньор капитан! Я вижу, вы здесь старший. Это очень странная история. Рассказать?
      - Пожалуйста. Я здесь, чтобы захватить шайку разбойников или убить их, если понадобится. Мне нужно только знать, кто преступники, а кто честные люди. Мне кажется, между ними нет особой разницы.
      - О, кабальеро, почему вы так говорите? Неужели вы принимаете достойного капитана Морено за сальтеадоро? Молодой человек, который десять минут назад стоял перед алтарем с одной из прекраснейших христианских леди, с дочерью дона Эусебио...
      - Вилья-Сеньор. Это я знаю. Но как это все произошло? Почему церемония совершалась здесь? Почему не в отцовском доме?
      - Вы поражаете меня, сеньор! Откуда вы знаете...
      - Неважно. Прошу вас, расскажите - приказываю вам, - почему эта свадьба проходила здесь, в горах?
      - Сеньор капитан, я вам все расскажу. Увы! Теперь нет причин держать наш план в тайне.
      - План! Был план?
      - Да, сеньор! Его придумали сами молодые люди. Дон Эусебио был против их соединения - настолько, что повез свою дочь в монастырь, чтобы помешать этому браку. В монастырь Ла Консепсьон, капитан. Вы - чужестранец, могу вас заверить, что это самый лучший из наших женских монастырей. Бедная Долорес! Неужели можно ее судить за то, что она попыталась избежать такой участи? Даже я, священник, не скажу, что это плохо. Только подумать, что такое прекрасное создание будет навсегда заперто в келье! Признаюсь, что амантес44 посвятили меня в свой план, и я взялся помочь им. Увы, план сорвался. И что еще хуже: он принес гибель тем, кто в нем участвовал!
      - Так что это за план? - нетерпеливо спросил я, не разделяя сожалений священника.
      - Сеньор, дело вот в чем. Храбрый юноша, которого вы видите здесь, стал жертвой своей храбрости. Вместе с полдюжиной друзей, переодетых в сальтеадорос, он должен был остановить дилижанс и захватить сеньориту Долорес и ее сестру, еще одну девушку, такую же прекрасную. Некоторые говорят, более прекрасную, чем она, и, со всем уважением к доброй Долорес, я с этими людьми согласен.
      - Мне кажется, что все это удалось.
      - Это правда, сеньор! Я должен был сопровождать путников. Дон Эусебио легко согласился взять меня с собой, учитывая мое положение в семье. Меня тоже мнимые разбойники должны были взять в плен. Брак должен был быть заключен без согласия дона Эусебио. И церемония шла своим ходом. Иисус Христос! Какой печальный конец! Вот лежит жених. А где невеста? Где ее сестра Мерседес? Ах, сеньор, вам следовало увидеть Мерседес! Красивее ее не было в Пуэбла!
      - Кроме Долорес.
      Эти слова я произнес почти машинально. Я был не в настроении защищать красоту той, которая меня не привлекала.
      - Значит, ограбление дилижанса было уловкой?
      - Да, сеньор! Обман. Хитрость дона Франсиско и его друзей.
      - Мне сразу показалось в этом что-то странное, - заметил кучер.
      - Но что означает требование выкупа -десять тысяч долларов? - спросил я.
      - Сеньор капитан, это часть плана. Дон Эусебио очень богат. Тем не менее, он немного скуповат. Молодые люди знали, что им потребуются деньги на жизнь, и что пройдет немало времени, прежде чем достойный отец смягчится и простит их. И они решили, что стоит до того времени занять у него немного денег. Сантиссима! Это было ошибкой - все, все! О, сеньоры, вы ведь не выдадите меня? Если станет известно, что я сознательно участвовал в этом обмане, я потеряю не только положение в семье дона Эусебио, но и свою сутану.
      - Мой добрый падре! - бесцеремонно ответил я. - У нас нет времени тревожиться из-за вашего будущего. Мы хотим получить от вас еще кое-какие разъяснения. Брачная церемония, о которой вы говорите, была прервана. Это мы знаем. Но почему и кем?
      - Разбойниками, сеньор, настоящими разбойниками! Разбойниками с большой дороги!
      - Их целью был только грабеж?
      - Ах, сеньор, хотел бы я думать так!
      - Вы считаете, что у них была другая цель?
      - Увы, да! Смотрите, кабальеро!
      Священник указал на тело молодого человека, которого назвал сыном судьи. Тот лежал лицом вверх. На его груди поблескивала золотая цепочка от часов. Раздутый карман свидетельствовал, что часы все еще там.
      - Странно, - сказал я. - Вы уверены, что это были настоящие грабители?
      - Конечно, конечно, - ответил падре, печально покачав головой. Совершенно уверен, кабальеро. На них были маски, и я не видел их лиц. Но я услышал одно имя, когда они проходили мимо меня и уводили с собой девушек.
      - Какое имя? - спросил я с нехорошим предчувствием.
      - Ах, сеньор капитан, это имя хорошо известно на здешних дорогах.
      - Карраско? - почти закричал я, не дожидаясь, пока падре его произнесет.
      - Клянусь Господом, сеньор, вы все знаете! Да, так его зовут. Я слышал, как один из разбойников назвал его по имени, когда они уходили. Предводитель разбойников действительно известный капитан Карраско! Бедные девочки!
      Глава XXXV
      ПРОЗРЕНИЕ
      Я больше не ждал объяснений францисканца. Мне показалось, что теперь я понимаю ситуацию не хуже его - вероятно, лучше.
      Мысль о том, что Долорес во власти какого-то безымянного разбойника, причиняла мне боль. Но совсем другое дело думать, что она в руках Торреано Карраско! Я вспомнил сцены в соборе и на улице Ласточек.
      - Готовьтесь, ребята! Проверьте ружья и револьверы! Сержант! Выстроить всех цепочкой! Нам предстоит подъем по горной тропе!
      Сержант принялся исполнять приказ, а я повернулся к Франсиско Морено. С непередаваемым чувством нагнулся я к раненому. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он ранен тяжело. Вдобавок к нескольким ударам кинжалом, левое бедро было пробито пулей.
      Я сам получил схожую огнестрельную рану при штурме Чапультепека. Я знал, что если пуля задела артерию, кровь на полу - это жизнь Франсиско. Количество вытекшей крови и смертельная бледность раненого были дурными признаками.
      Вид умирающего капитана вызвал у меня двойную боль. В этом прекрасном лице, еще более совершенном из-за бледности, я увидел причину предпочтения Долорес. Неудивительно, что она полюбила его! Но он уходит из нашего мира, и моя ревность должна уйти вместе с ним.
      И она ушла, ее прогнали мысли о Карраско. С прежней силой вернулись дружеские чувства к Франсиско Морено.
      Я осмотрелся. Никакой мебели, кроме той, что, очевидно, принесли по случаю. Я прошел в небольшую соседнюю комнату. В ней оказалась походная кожаная кровать на раме. На кровати были разбросаны шали, шарфы и другие предметы женского туалета.
      Кровать должна была послужить брачным ложем! Жених ляжет на эту кровать, но обнимет его не Долорес, а смерть!
      Я быстро осмотрел раны. Обильное кровотечение продолжалось. Франсиско ослабел, как ребенок. Я вспомнил о том, что в аналогичных обстоятельствах вернуло силы и мне, - о глотке каталонского вина. Фляжка у меня была полна лучшего вина, какое только можно найти в столице. Я прижал фляжку к его тубам и заставил раненого сделать несколько глотков.
      Как я и предвидел, вино произвело благотворное воздействие. Франсиско пришел в себя и узнал меня.
      - Ах, сеньор, - сказал он, благодарно глядя мне в глаза. - Это вы, вы с такой добротой относитесь ко мне! О, скажите, где она, Долорес, моя Долорес, моя невеста, моя жена? Нет, ее здесь нет. Но где же... где...
      - Не тревожьтесь о ней, - ответил я с горечью. Даже его страдания не могли помешать мне ее проявить. - Она о себе позаботится.
      - Но где она? О, сеньор, скажите мне!
      - Возьмите себя в руки, дон Франсиско. Леди не может быть далеко. Я думаю, что сумею догнать негодяев, которые ее увели.
      - Ее увели? О Боже! Увели! Увел он... он...
      - Кто?
      Вопрос излишний. Я заранее знал ответ.
      - Этот негодяй Карраско! - прошептал раненый. - Я уверен, что это он. Я узнал его, несмотря на маску. Лола, Лола, ты погибла! И еще хуже - с Мерседес! Бедная Мерседес!
      Я не стал просить у него разъяснений странных и непонятных слов. В ответ я только сказал:
      - Сеньор Морено, не утомляйте себя! Предоставьте дело мне. Долг обязывает меня приложить все усилия, чтобы освободить девушек и наказать негодяев, которые их похитили. Не сомневайтесь, я это сделаю. Если судьба позволит, ваша Долорес вернется к вам.
      - Спасибо,спасибо, сеньор! Я уверен, что вы сделаете всё возможное. Если не ради Долорес, вы должны это сделать ради ее сестры.
      - Сестры? Что значат ваши слова, капитан Морено?
      - Ах, кабальеро, вы должны знать. Она вас любит!
      - Любит... меня?
      - Да! В надежде увидеть вас согласилась она участвовать в проделке, о которой мне нет необходимости вам рассказывать. А кончилось все это поездкой в столицу. Она знала, что после штурма Чапультепека вы находитесь там. Она слышала о вашем храбром поведении в этих кровавых боях и об опасной ране, которую вы получили. Вы не можете представить себе, как она тревожилась за вас, несмотря на свое раздражение. Бедная Мерседес!
      - Мерседес? Тревожилась? Раздражена? Вы меня удивляете.
      - Ах, сеньор, это вы меня удивляете. Больше того, вы разбили ей сердце.
      - Франсиско Морено! Ради Бога, объяснитесь! Что все это значит? При чем тут Мерседес? Молю вас, объясните!
      - Но вы ведь сами все знаете. Бедная девочка! Она доверилась мне. Ведь я долго через нее переписывался с Лолой. О сеньор, вы были так добры ко мне! Сейчас вы вдвойне добры. Но почему вы так обошлись с Мерседес? Возможно, я никогда не встану на ноги, но все равно скажу: вы обошлись с ней бессердечно, даже жестоко!
      - Могу я спросить - а в чем проявилась эта жестокость?
      - Вы смеетесь надо мной, амиго?45 Вы должны помнить. Она назначила вам свидание на Аламеде. И хотя вы там появились и она вас увидела, вы ушли, не поговорив с ней. И после этого она вас больше не видела! Завоевать сердце женщины и так с ней обойтись! Разве это не жестоко? Я вас спрашиваю, разве не жестоко?
      Изумление помешало мне ответить. Но не только оно вызвало мое молчание. Сквозь тьму, в которую давно погрузилась моя душа, я увидел признаки рассвета.
      - Вы ведь не забыли тот случай? - укоризненно продолжал раненый. - У меня самого есть все основания его помнить, потому что тогда я получил записку от Лолы. Более радостной записки я еще не получал от своей милой. Это было обещание, клятва, написанная на бумаге. Она предпочла монастырю... Вы понимаете, о чем я?
      Хотя я понимал смысл его слов, но был не в состоянии ответить. И задал свой вопрос, который для меня был гораздо важнее:
      - Вы получили записку через окно кареты? Разве ее отдала не сама написавшая?
      - Пор Диос, нет! Записка, о которой вы говорите, была от Долорес. Она передала мне ее через Мерседес!
      Мне захотелось по-дружески обнять Франсиско Морено. Я хотел остаться у его постели и ухаживать за ним. Я мог бы на правах друга закрыть ему глаза после смерти! Я мог объявить его святым за эти слова. Мне они дали новую жизнь - вместе с решимостью, которая поглотила все остальное.
      Мне не нужно объяснять, что это за решимость. Через несколько мгновений я поднимался по склону Икстисихуатля в поисках своей утраченной возлюбленной. Это снова была Мерседес!
      Глава XXXVI
      БАНДИТЫ В ЗАПАДНЕ
      Мы двинулись в сопровождении прежнего проводника. Нам повезло, что он уже однажды поднимался здесь и знал о существовании второго "гнезда" разбойников.
      Была вероятность того, что мы встретим там Карраско. Если не в самом жилище, то где-нибудь поблизости в горах.
      Как теперь отличались мой чувства от тех, с какими я начинал экспедицию! Я больше не был равнодушен к бегству разбойников. Я решил захватить их, даже если для этого придется пересечь Кордильеры и подняться на вершину Попокатепетля! Я готов был броситься в огненный кратер, чтобы спасти пленницу! А ведь всего час назад я бы руки не протянул, чтобы удержать ее!
      Теперь все изменилось. Рана, которая шесть месяцев кровоточила, неожиданно затянулась. Тяжесть спала у меня с сердца.
      Карабкаясь вверх по скале, я чувствовал себя ловким, проворным и сильным. Никакой альпинист не сравнился бы со мной: ведь у него не было такого стимула. Что такое подъем на Маттерхорн по сравнению с освобождением Мерседес Вилья-Сеньор!
      Подъем оказался не только трудным, но и опасным. Темнота усугубляла и то, и другое. Поверхность крутых склонов была изрезана потоками застывшей лавы. Беспорядочное нагромождение каменных глыб украшала редкая растительность. Здесь встречались кактусы, папоротники, травянистые стебли неведомых растений.
      Кроме темноты, нам мешала необходимость двигаться бесшумно. Малейший, звук, произнесенное вслух слово могли нас выдать. Я строго приказал не разговаривать. Только проводнику разрешалось давать указания.
      Мы не сомневались, что разбойники впереди, над нами, хотя не видели и не слышали их. Тропа шла по вершине хребта; по обе стороны от нее бездонные пропасти. Хребет служил продолжением двух утесов, к которым прижималась асиенда внизу. Никаких боковых троп не было. Разбойникам некуда было уйти, кроме как в свое убежище.
      Поиск обещал нам успех. Грабители не знали, что их преследуют. Тем более они не могли предположить, что преследователи - американские солдаты, и считали, что их единственный противник остался внизу и уже не может принести им никакого вреда.
      Время от времени мы останавливались и прислушивались. Нам казалось, что впереди раздаются голоса. Но мы не были в этом уверены - все заглушал шум водопада поблизости.
      Не подозревая о преследовании, разбойники наверняка двигались не торопясь. К тому же с ними были две женщины. Впрочем, у Карраско есть повод поторопиться - Мерседес!
      Ужасная мысль леденила кровь, заставляя идти быстрей. Она подгоняла меня не хуже хлыста.
      Хотя место, куда мы направлялись, находилось всего в миле от того, что мы оставили, потребовалось два часа, чтобы добраться до него. Но, наконец, мы его увидели. Увидели темный параллелепипед на фоне освещенного луной неба. Это был деревянный сруб, очень похожий на те, что сооружаются в Штатах, но не с наклонной, а плоской крышей в виде террасы. Бревна тщательно пригнаны друг к другу, чтобы не пропустить холод, ведь хижина находилась на границе вечных снегов.
      Дом стоял на самом краю пропасти. Его задняя стена почти сливалась с обрывом. С фасада был узкий вход. Вскоре дверь отворилась изнутри, выпустив луч света, который упал на ровную площадку. На площадке мы увидели несколько человек, которых раньше в темноте не могли разглядеть. Пока дверь оставалась открытой, мы видели, как они вошли внутрь, и среди них женщина между темных плащей и курток мелькнул белый шарф.
      Потом из хижины вышло несколько человек с факелами в руках. Они разожгли костер; вскоре он пылал, бросая красные отсветы на стволы сосен вокруг.
      Мы слышали голоса и в доме, и снаружи, но водопад по-прежнему не давал различить слов. Однако, нам не нужны были слова, чтобы понять увиденное все было и так ясно. Мы проследили бандитов до их логова. Они здесь - и жертвы вместе с ними!
      * * *
      Впервые с начала подъёма мы задумались, что делать дальше. Мне хотелось устремиться вперед и побыстрее покончить с этим делом.
      Что касается исхода, то я за него не опасался. Хотя отряд Карраско и наш почти равны по численности, я знал, что по реальной силе, по храбрости и вооружению мы их превосходим вдвое. Но даже если бы превосходство было на стороне врага, мои люди не уклонились бы от схватки, будь врагов хоть в десять раз больше.
      Мы считали, что перед нами паразиты, которых нужно просто растоптать. Испытывая презрение к противнику, мы хотели побыстрее с ним встретиться. Мои люди ждали только приказа.
      Но при уничтожении паразитов могли пострадать и их жертвы. Мерседес и ее сестра - я не мог не думать о Мерседес - могут быть ранены, даже убиты в схватке.
      Этот страх сдерживал меня. Мои товарищи интуитивно разделяли со мной эти опасения.
      Некоторое время мы скрывались за деревьями, раздумывая, как лучше приняться за дело. Тут в голову сержанту пришла идея. Он был ветераном техасских войн, участвовал в Хьюстонской кампании и хорошо знал характер мексиканцев.
      - Лучше всего, капитан, - прошептал он мне на ухо, - взять их в осаду и заставить сдаться.
      - Как это сделать?
      - Окружить все место. Оно и так наполовину окружено. Нужно только закрыть другую половину, и они окажутся в ловушке.
      Предложение сержанта показалось мне разумным. Я готов был на него согласиться, если бы не одно возражение. Время было врагом, которого я больше всего опасался. Каждый час казался мне вечностью!
      - Нет, - ответил я, - нужно нападать немедленно. Если мы оставим их в покое до утра... Эти женщины...
      - Я вас понимаю, капитан. Я и не предлагал ждать до утра. Давайте нападем немедленно - на тех, что остались снаружи. Сначала уберем этих, а потом предложим остальным сдаваться. Когда они увидят, что их товарищи захвачены, а сами они окружены, когда поймут, что у них-нет выхода, с готовностью выдадут пленниц. К тому же, - продолжал сержант, указывая на вершину Икстисихуатля, которая прекрасно была видна с нашего места, посмотрите сами, капитан. Утро уже близко!
      Я поднял глаза кверху. Снег на горных склонах окрасился розовым цветом. Это был первый поцелуй Авроры46.
      Там, где находились мы, была еще ночь, но на вершине видно уже приближающееся утро. Менее чем через двадцать минут совсем рассветет.
      Эта мысль побудила меня согласиться с предложением сержанта. Я негромко отдал приказ. Последовал мгновенный бросок через открытое место. Все сидящие у костра были захвачены.
      Возможно, мы бы даже не встревожили их товарищей внутри, но одному из разбойников удалось разрядить свой карабин. Это было неблагоразумно с его стороны. Его выстрел никому не причинил вреда, но для него самого оказался последним. Разбойник упал мертвым, сраженный пулями из наших револьверов. Остальные сдались без сопротивления.
      Выстрелы, конечно, услышали те, кто находился в доме. Дверь не открыли, напротив, стали укреплять ее изнутри. Мы обнаружили это, когда попытались ее взломать. В то же время осажденные бандиты, скрываясь за парапетом асотеи, начали пальбу по нам. Прежде, чем мы успевали ответить на огонь, они пригибали головы, и нам приходилось понапрасну расстреливать воздух.
      Я подумал, что нас перехитрили. Товарищи разделяли мои опасения. Один из моих людей был ранен. Второй опустился на колени; задело еще трех или четырех.
      Мы были совершенно открыты. Чтобы взломать дверь, требовалось время. До того, как мы успеем это сделать, последует вторая контратака с крыши, и у нас не будет возможности ответить на нее. Мы заметили, что в парапете устроены специальные бойницы, грубые, но вполне подходящие для обороны.
      Отступать нам не хотелось. Казалось, есть возможность укрыться у стен, и некоторые так и сделали. Но сверху на них посыпались тяжелые камни. Эта позиция тоже оказалась уязвимой.
      Ничего не оставалось, как отступить под защиту деревьев. Так мы и сделали, прихватив с собой раненых.
      Период нерешительности занял всего несколько секунд, и раньше, чем бандиты успели перезарядить свои карабины, мы были в безопасности.
      Глава XXXVII
      ТРУС И НЕГОДЯЙ
      Конечно, об окончательном отступлении мы и не думали. Неудачный штурм только усилил решительность моих людей. К счастью, раны, полученные нашими товарищами, оказались не смертельными, хотя и их было достаточно, чтобы вызвать желание отомстить. Теперь все понимали, в каком положении оказались пленницы, и это не допускало и мысли об уходе - даже если бы враг превосходил нас численно. Мы считали, что разбойники в ловушке, а время и стратегия вынудят их сдаться.
      Отступив к деревьям, мы оказались в более выгодной позиции. У нас появилась возможность стрелять по асотее прицельно. Небо с каждым мгновением светлело, и мы теперь отчетливо видели отверстия в парапете. Это всего лишь грубо прорубленные дыры, промежутки между бревнами. Мы ожидали разглядеть в них разбойников, чтобы можно было стрелять наверняка. Но ничего не увидели.
      К этому времени бандиты поняли, кто на них напал. Конечно, они слышали о меткости американских стрелков. И потому не осмеливались выглянуть в амбразуры. И правильно делали. Не было места на крыше, за которым не следили бы внимательные глаза. Курки были взведены, дула нацелены.
      Целых пять минут продолжался перерыв, но эти пять минут показались пятью часами!
      Для меня это выжидание было таким же мучительным, как медленная пытка. Я думал, как положить этому конец, когда, к своему изумлению, увидел, что над парапетом поднимается какая-то фигура. Это был высокий мужчина, хорошо различимый на фоне светлеющего неба.
      С первого взгляда я узнал в нем Карраско!
      Не могу сказать, что удержало меня от выстрела. Может, удивление и неожиданность. Казалось, моих людей удержало то же самое - никто не нажал на курок. Должно быть, главарь разбойников рассчитывал на что-то подобное, иначе не стал бы показываться так нагло. А прежде, чем мы пришли в себя, мы увидели, что перед ним появился белый шарф, почти полностью скрывший его от нас.
      "Сигнал перемирия!" - подумали мы, опуская пистолеты и ружья.
      Но мы обманулись. Это был совсем не флаг. Это была женщина в белом платье. Карраско заставил ее встать перед собой.
      Мои люди опустили ружья; послышался крик:
      - Позор!
      Все были возмущены: это чудовище использует женщину для прикрытия!
      Сам я испытывал чувство боли и страха: я знал, что там, на крыше, Мерседес! Теперь света было достаточно, чтобы я разглядел ее лицо. Но даже по очертаниям фигуры, по гордой посадке головы я узнал бы ее из тысячи женщин. Слишком хорошо я ее помнил, слишком глубоко она врезалась мне в сердце, чтобы я мог ошибиться. На фоне утреннего неба девушка в своем белом одеянии казалась вырезанной из камня камеей.
      Я видел, что платье еб порвано, волосы растрепаны и падают на плечи; она бледна и испугана. И тут послышался голос Карраско.
      - Кабальерос! - кричал разбойник. - В темноте у меня не было возможности разглядеть вас, но, судя по способу вашего появления, я понял, что передо мной враг. Вы вооружены пистолетами, следовательно, вы американос! Я прав?
      Ко мне еще не вернулось хладнокровие, чтобы ответить. Глаза и мысли были по-прежнему заняты Мерседес.
      - Кто же еще? - ответил за меня кучер. - Они самые, тут нет ошибки.
      - Зачем вы сюда пришли?
      - Чтобы захватить самого отъявленного головореза в Мексике. Если не ошибаюсь, это вы, мистер капитан Карраско.
      - Ола, амиго!47 На этот раз вы допустили ошибку. Вы меня принимаете за известного Карраско, а моих людей, конечно, за сальтеадорос. Уверяю вас, ничего подобного! Мы всего лишь отряд патриотов. Мы любим свою страну и хотим сражаться за нее. Как вы знаете, наша армия оставила поле боя. Пор Диос, сеньорес американос! Разве вы можете нас винить в этом? Мы признаем себя побежденными. Сейчас мы в осаде. В нашем замке достаточно припасов можете мне поверить на слово. Однако мы считаем, что сопротивляться бесполезно, и потому решили сдаться. Но просим, чтобы условия сдачи были почетными.
      Сдаться! Слово показалось мне необыкновенно приятным.
      И не без причины. Оно обещало безопасность Мерседес.
      - Давайте, кабальерос! - продолжал главарь разбойников. Сформулируйте свои условия. Надеюсь, они не будут очень строгими.
      Несколько секунд я хранил молчание. Отчасти меня удивила наглость разбойника, отчасти я обдумывал ответ. Будь на моем месте другой человек, он бы всерьез задумался над условиями. Но перед нами был негодяй Карраско; и я помнил его проделки в Пуэбла. Я также вспомнил о Франсиско Морено, лежащем сейчас на смертном одре, вспомнил своего друга художника, который, вполне вероятно, убит той же рукой. И когда я все это вспомнил, то почувствовал, как жажда мести вспыхнула с новой силой, и именно эти чувства определили мой ответ.
      - Условия! - презрительно ответил я. - Мы не заключаем условий с такими, как вы! Сдавайтесь и уповайте на Божью милость!
      - Тысяча чертей! - закричал разбойник, впервые узнав меня. - Карамба! Это вы! Вы, мой набожный друг! Я имел удовольствие наблюдать за вашими молитвами в соборе Ла Пуэбла! Могу ли спросить, чему обязан честью столь раннего визита? Визита в поместье, такое далекое от обычного места для прогулок?
      - Послушайте, капитан Карраско, если таково ваше звание, - прокричал я, не обращая внимания на его сарказм. - Я не собираюсь тратить время на разговоры с вами. Предлагаю вам сдаться, и немедленно!
      - А если я не соглашусь?
      - Можете не рассчитывать на наше милосердие.
      - Я не собираюсь просить милосердия у вас, кабальеро.
      - Придется просить, если не хотите умереть. У вас нет ни малейшего шанса на спасение. Говорю это серьезно и без мыслей о торжестве. Мои люди перекрыли вам все пути отхода. Они вооружены пистолетами и ружьями, продолжал я горячо - и вдруг понял, что допустил ошибку. Отчаяние могло вынудить разбойников на непредсказуемые поступки и крайние меры.
      Тогда я воззвал к их благоразумию:
      - Отдайте пленных, и я обещаю сохранить жизнь вам и вашим товарищам.
      - Айе, Диос! Как вы великодушны! Ха-ха-ха! Это все, что вы можете пообещать, благородный капитан?
      - Нет, не все! - возразил я, задетый его насмешливым тоном. - Кое-что еще. Если вы откажетесь от предложенных условий, я обещаю, что через десять минут ваша душа отойдет в вечность, а ваше тело будет свисать вон с того дерева! - И я указал на одну из сосен, растущих на утесе.
      - Так скоро? - последовал холодный ответ. - Вам потребуется больше десяти минут, чтобы взять нашу крепость. Не примите ее за хакаль48. Хотя крепость деревянная, она крепче, чем вы предполагаете, сеньор капитан.
      - Мы можем ее поджечь!
      - А вот этого вы не сделаете! Пока я в таком милом обществе, я не боюсь сгореть или задохнуться в дыму.
      Его насмешка привела меня в бешенство. В то же время я понял, что не в силах выполнить свое хвастливое обещание.
      - Нам не обязательно поджигать дом, - нашелся я. - Мы доберемся до вас и без этого. У моих людей есть топоры и они умеют ими пользоваться. Нам не потребуется десяти минут, чтобы взломать вашу дверь.
      - Попробуйте, - прервал меня грабитель, - и половина из вас не доживет до того, чтобы перешагнуть через порог. А те, кто перешагнет через него, увидят картину, которая, я уверен, вам не понравится, благородный капитан.
      - Какую картину? - невольно спросил я, и в моем воображении возникли ужасные сцены.
      - Женщину, прекрасную женщину, с кинжалом в груди! Клянусь святой Девой, вы увидите это!
      Я почувствовал себя так, словно кинжал пронзил грудь мне! Я знал, что это не пустая похвальба. Голос разбойника звучал твердо и говорил о решимости выполнить обещание.
      - Позвольте мне выстрелить, - прошептал сержант. - Я думаю, что сумею попасть в него, не задев девушку.
      - Нет, нет! - торопливо ответил я. - Предоставьте это мне. Ради вашей жизни, не стреляйте! Еще рано!
      Я замер в нерешительности. В руке у меня было ружье, и я сам взвешивал риск выстрела в негодяя.
      При других обстоятельствах я уверен, что попал бы, но сейчас я был слишком возбужден. Ужасное положение! Вряд ли Вильгельм Телль49 испытывал большее напряжение, накладывая стрелу на тетиву, чем я в тот момент.
      Разбойник, казалось, вполне понимал мои колебания.
      - А теперь, сеньор янки, - продолжал он, не дожидаясь ответа, надеюсь, вы готовы удовлетворить мою просьбу. Если так, сформулируйте условия нашего освобождения. И помните: условия должны быть легкими, иначе мы их не примем. Не хочу вас торопить. Дело важное для нас обоих, и для нее тоже, - он кивком указал на Мерседес, - поэтому прошу вас, продумайте все тщательно. А мы тем временем будем терпеливо ждать вашего решения.
      Говоря это, он опустился за парапет. Вместе с ним скрылся и белый щит. Снова Мерседес исчезла из виду; со мной остались только воображаемые сцены, более мучительные, чем укус тарантула.
      Глава XXXVIII
      ВИСЯЧИЙ МОСТ
      Некоторое время я стоял в нерешительности. Казалось, нет иного выхода, кроме согласия на условия бандита. Бревенчатую хижину не возьмешь штурмом, не потеряв нескольких людей. А на такую жертву я не был согласен. И хотя, оскорбленные насмешливым тоном главаря шайки, солдаты рвались в бой, они помнили гнусную угрозу разбойника, и это сдерживало их. И меня тоже. Никто не сомневался в том, что бандит говорил серьезно. Доведенный до отчаяния, он обязательно осуществил бы свою угрозу.
      Ничего не оставалось, как принять его условия. Отойдя за деревья и подозвав к себе с полдюжины самых опытных своих солдат, я начал обсуждать с ними условия капитуляции. Меня по-прежнему мучила картина: прекрасная фигура в грязных объятиях разбойника. Поэтому я был вынужден сдать позиции и позволить разбойникам беспрепятственно покинуть это место. Все испытывали раздражение при мысли о том, что нам придется отпустить негодяев. Но, судя по тону Карраско, я ожидал, что более строгие условия будут отвергнуты.
      С другой стороны, мне и моим товарищам казалось, что за всеми этими переговорами кроется какой-то подвох. В словах Карраско чувствовалась двусмысленность. Несмотря на все свое профессиональное бесстрашие, предводитель разбойников должен был сознавать, в каком опасном положении оказался; но его наглое поведение явно не соответствовало ситуации.
      Возможно, именно сейчас он осуществляет какой-то свой тайный замысел, какую-то дьявольскую хитрость!
      Мы не могли понять, в чем этот замысел, но все испытывали смутные подозрения. Какое-то неясное предчувствие. Тем не менее, мы знали, что надо поторопиться и заставить разбойников быстрее дать свое согласие.
      Я снова выступил вперед, чтобы сообщить наши условия врагу. Никого не было видно, но я полагал, что бандит все еще на крыше, скорчился за парапетом. Я крикнул, чтобы привлечь его внимание. Ответа не было, кроме эха моего голоса, отразившегося от утесов. Я крикнул вторично, еще громче. По-прежнему только эхо, смешанное с криками орла, который испуганно взлетел в воздух.
      Снова я крикнул - назвал разбойника по имени и предложил выслушать наши условия. Молчание - не было даже ответного восклицания!
      Снизу по-прежнему слышался рев водопада, наверху кричала птица, но в доме царила тишина, зловещая, подобная смерти, ужасающая!
      Я не мог выдержать этого дольше. Приказав половине людей оставаться на местах и прикрывать нас огнем ружей, я с остальными направился к дому. Перед дверью мы остановились.
      Но можно было и не торопиться. Нам разрешили подойти беспрепятственно. Ни крика, ни выстрела, ни камней сверху! Мы не стали терять времени на выражение удивления. Вскоре дверь подалась под ударами топора и с грохотом упала. Мы вошли, не встретив сопротивления. Несмотря на полную невероятность происшедшего, мы уже были готовы к тому, что найдем крепость пустой.
      Так и оказалось.
      Разбойники исчезли, и - о, Боже! - они снова увели с собой пленниц!
      Исчезновение их не было чем-то сверхъестественным. Как только мы вошли, все стало ясно. В доме был еще один выход, сзади. Подойдя к нему, я выглянул.
      Над пропастью висел мост, сплетенный из лиан. Один его конец был привязан к косяку двери; другой - к дереву на противоположной стороне пропасти. У дальнего конца стояли два человека и торопливо работали, словно колотили молотами по наковальне. Но в руках у них были не молоты, а мачете. Они рубили веревку, поддерживающую мост.
      Им удалось завершить свою работу, хотя мы начали стрелять, чтобы помешать им. Но это было последнее дело в их жизни.
      Оба упали в пропасть; однако, вместе с ними обрушился и мост. Предсмертные крики смешались с дьявольским хохотом. Исходил он из горла Торреано Карраско!
      Я увидел, что он стоит на противоположной стороне, у выступа утеса. Как и в прошлый раз, в качестве щита он использовал Мерседес. Рукой он удерживал ее за талию, крепко прижимая девушку к себе.
      Рядом стояла Долорес, которой таким же образом защищался второй негодяй.
      - Эй! - крикнул предводитель разбойников, прекратив смеяться. - Эй, мио амиго! Как умно, что вы догадались заглянуть в мое жилище. И долго вам потребовалось ломать дверь? Впрочем, вы все равно опоздали. Но неважно. Можете нанести мне утренний визит по какому-нибудь другому случаю, возможно, тогда застанете меня дома. Тем временем у меня есть дело к этой леди, донье Мерседес Вилья-Сеньор. Это дело уводит нас дальше в горы. Если хотите снова увидеть ее, приходите позже - если сумеете!
      Новый взрыв хохота, к которому присоединились и другие бандиты, прервал его насмешливую речь.
      - До свиданья! - снова крикнул Карраско. - Всего хорошего, благородный капитан! Можете помолиться, пока я наслаждаюсь небольшой прогулкой в обществе прекрасной Мерседес. Ва кон Диос - о си густа ал демоньо!50
      Закончив эту богохульную речь, он скрылся за скалой, утащив за собой девушку.
      Я смотрел ему вслед, сжимая в руке ружье. Не могу передать, какие чувства я при этом испытывал. Во время его разглагольствований я все время надеялся, что трус хоть на мгновение отдалится от красавицы, которой прикрывался. Мне хватило бы шести дюймов. Если бы он отодвинулся хотя бы на шесть дюймов, я бы рискнул и выстрелил.
      Но нет! Он не дал мне такой возможности, все время держа Мерседес перед собой. О Боже, каково видеть её в его объятиях! И вот он скрылся за камнем. Второй бандит последовал его примеру, потащив с собой Долорес. Прежде, чем мы успели сказать слово, оба разбойника и пленницы исчезли.
      Мгновение спустя с противоположного утеса на нас обрушился шквал ружейных выстрелов. Солдат рядом со мной, вскрикнув, раскинул руки и полетел вниз. Я схватил его, не давая упасть, и что-то горячее коснулось моей щеки. Это была кровь моего товарища: пуля пробила его насквозь. Я видел, что держу мертвое тело, и разжал руку. Тело с громким плеском упало вниз, в воду.
      Мои люди были в ярости. Не нужно было и смерти товарища, чтобы побудить их к лихорадочным действиям. Вид пленных женщин; разочарование, вызванное неспособностью освободить их, хитрость, на которую мы попались, все это разжигало их.
      Не нужно добавлять, что я разделял общую жажду мести - разделял настолько, что больше не думал о последствиях и перестал думать об опасности. Стоя в дверном проеме, я вглядывался в берег напротив в надежде увидеть разбойников. Но они прятались в густом кустарнике, продолжая стрелять. Я не обращал внимания на пули, свистевшие над головой, и, вероятно, разделил бы судьбу товарища, если бы оставался на месте. Но тут сзади меня схватила сильная рука сержанта и втащила в дом.
      Глава XXXIX
      ПО ПОДСКАЗКЕ ПЛЕННИКА
      Несколько секунд мы молчали. Это была та тишина, когда нечего сказать друг другу. Объяснять происшедшее не было необходимости. Все видели, что нас обманули. Что враг теперь для нас недосягаем. Нас разделяли пятьдесят футов и бурлящий поток, покрытый белой пеной. Береговые утесы мрачно смотрели друг на друга, как два заклятых врага.
      - О Боже! - с болью воскликнул я. - Неужели нет возможности перебраться?
      Ответом мне служил лишь рев воды внизу и безумный крик орла над головой. Они словно смеялись над бессилием людей.
      - Тысяча долларов! - крикнул я. - Тысяча долларов тому, кто найдет способ перебраться через пропасть!
      - Пор Диос, кабальеро! - вдруг откликнулся голос на испанском. - За десятую часть этой суммы я готов заложить душу, особенно если при этом смогу освободить тело.
      Я повернулся и увидел, что говорил один из пленников, которых мы захватили при первом нападении. Говорящий встал на ноги, привлекая наше внимание. Я быстро подошел к нему и приказал развязать.
      - Ты знаешь... - хотел я спросить.
      - Способ перебраться через кебрада51, - прервал меня разбойник. - Я вам покажу, если позволите. Я только ставлю условие...
      - К дьяволу твои условия! - вмешался один из моих людей. - Мы тебя повесим, если не покажешь! Я сам пристрелю тебя, как собаку!
      Я резко оборвал солдата, и это подействовало на бандолеро. Он почувствовал уверенность и укрепился в своем предательском намерении.
      - Сеньор капитан, - сказал он, - я вижу, вы истинный кабальеро и вам можно доверить тайну. Сколько вы дадите, если я вас переведу? Я знаю, насчет тысячи песо вы говорили несерьезно. Скажем, сто - и мы договорились. Я не говорю о своей жизни. Это, естественно, входит в плату за мои услуги.
      - Твоя жизнь и тысяча долларов, если за десять минут проведешь нас на ту сторону!
      - Десять минут! - задумчиво сказал разбойник. - Десять! Этого слишком мало. Скажем, двадцать, сеньор капитан.
      - Хорошо, пусть будет двадцать.
      - Договорились. И не думайте, что я получу награду без всякого риска. Карамба! Я рискую своей жизнью. Тишина, сеньоры! - продолжал он уже тоном приказа. - Я должен послушать, прежде чем мы сможем начать действовать.
      Мы освободили пленника и провели его в дом. Войдя, он сразу осторожно подошел к задней двери. Встав за одним из косяков, он несколько секунд прислушивался. Ничего не было слышно, кроме шума потока и резкого крика орла.
      - Все в порядке! - наконец воскликнул он. - Мавры ушли, берег чист.
      - Правда? - машинально спросил я.
      - Да, сеньор, несомненно: мои камарадос ушли. Если хотите перейти на ту сторону, можем начать прямо сейчас.
      - Да, хотим! Быстрей! Показывай дорогу!
      - Сейчас!
      Разбойник переступил через порог - там оказалось нечто вроде карниза и встал на колени. Я подумал, что он собирается помолиться за успех своего предательского предприятия, но ошибся. Он начал спускаться вниз, в пропасть. Я нагнул голову. Разбойник, крепко держась за плетеную лестницу, быстро приближался ко дну ущелья.
      Еще через несколько секунд он добрался до узкой каменной полоски на самом краю ручья. Почувствовав под ногами твердь, он посмотрел вверх и крикнул:
      - Эй, сеньор капитан! Я забыл вам сказать, что мне потребуется помощник. Сам я не смогу поднять мост. Дайте мне одного из ваших людей или кого-нибудь из моих старых камарадос!
      - Я знаю, о чем он говорит, - сказал кучер, выступая вперед и берясь за лианы. - Может, он задумал предательство. Но я так не думаю. На всякий случай следите за ним, капитан, и угостите свинцом, если понадобится. Ну, займемся гимнастикой!
      И прежде, чем я смог ответить, Сэм Браун исчез за дверью. Через минуту он уже стоял внизу, по колени погрузившись в пену ручья.
      Глава XL
      ЗАКЛЮЧЕНИЕ
      Хотя к этому времени уже взошло солнце, на дне ущелья было темно. Я с трудом различал фигуры Сэма Брауна и разбойника. На некоторое время я совсем потерял их из виду. А когда увидел их в следующий раз, они были уже на противоположном берегу ручья и поднимались по склону. Там оказалась извилистая тропа, ведущая к вершине. На подъем им понадобилось несколько минут. И вот они на том самом месте, где недавно стоял ухмыляющийся Карраско.
      Вскоре я увидел, как они тянут веревку, медленно и осторожно поднимая мост. Наконец, он снова повис над пропастью, соединив утесы.
      С той стороны послышался голос разбойника.
      - Не бойтесь! - кричал он. - Мост вполне надежен. Если перейдете быстро, сможете догнать...
      Больше я его не слушал. Схватившись за веревку, служившую чем-то вроде перил, я перебрался через пропасть. Мои товарищи не менее проворно устремились за мной, только двое из них остались сторожить пленных.
      - Что ж, сэр! - обратился я к разбойнику, оказавшись на противоположной стороне. - Вы заслужили тысячу долларов. Даю слово американского офицера, что заплачу вам. И заплачу еще столько же, если вы поможете нам найти Торреано Карраско.
      Я говорил серьезно и уверенно, стараясь воспользоваться жадностью бандита. И не ошибся. Мои слова вызвали нужный эффект.
      - Буэно! - отозвался тот, согласно кивнув головой. - Это совсем недалеко отсюда. Наш предводитель считает себя в безопасности. Но через двадцать минут вы сможете увидеть его! И вашу Мерседес!
      Нетерпение помешало мне расспросить его о последнем замечании; впрочем, мне показалось, что он должен знать о моем отношении к пленнице. Я совершенно забыл о том, что кричал предводитель разбойников с той стороны пропасти.
      - Скорее! - торопил я. - Отведи меня к ней, и получишь свои деньги!
      В моем распоряжении было целых десять тысяч долларов. Правда, они были не мои. Они принадлежали дону Эусебио Вилья-Сеньору. Но разве они не предназначались для спасения его дочерей?
      Мексиканец охотно двинулся вперед, мы все - за ним.
      Путь действительно оказался недолгим. Перевалив через вершину хребта, мы увидели поросшее лесом плоскогорье и дорогу через него. Сразу за лесом начиналась страна вечных снегов.
      Проводник указал в ту сторону и сказал, что именно там мы найдем человека, которого ищем. Там среди сосен - ранчо Карраско!
      Ранчо, как потом выяснилось, и было главным убежищем разбойников. Хижина над пропастью - всего лишь аванпост. Сальтеадорос задержались там в ожидании утра, так как переходить мост в темноте было опасно.
      - Веди нас! - воскликнул я, ощутив новый прилив сил. - Сто песо за каждую сбереженную минуту! Вперед!
      Мексиканец устремился вперед, подгоняемый алчностью. Сержант все время держался рядом с ним.
      Уже полностью рассвело, но, вступив в лес, мы вновь погрузились в полумрак.
      Стволы величественных сосен тесно обступили нас. Густые ветви, смыкаясь над головой, образовали непроницаемый полог, который не могли пробить лучи солнца. Тропа вилась меж лесных исполинов, огибая упавшие деревья.
      Проводник вел нас по пути, которым сальтеадорос обычно не пользовались. Он полагал, что вряд ли его бывшие товарищи расставят посты, так как считают себя в безопасности после перехода через пропасть.
      Несмотря на его уверения, мы продвигались осторожно. Не по моему приказу - я для этого был слишком возбужден, - а благодаря предусмотрительному сержанту. Он по-прежнему держался вблизи пленника, держа наготове пистолет, и был полон решимости застрелить его при первых же признаках второй измены!
      Кучер не проявлял такой озабоченности. Он был лучше знаком с состоянием морали у мексиканцев. Поэтому он был уверен в преданности нашего проводника, считая две тысячи монет достаточным основанием для этого.
      - Пусть идет один! -- прошептал Сэм, обращаясь к сержанту, - Оставьте его! Ручаюсь, он нас приведет в нужное место. Если что-то случится, то не по его вине. Он останется нам верен, пока кто-нибудь не пообещает ему больше двух тысяч. А в этих горах такое совершенно невероятно.
      * * *
      Предположения Сэма Брауна оправдались. Действительно, разбойник сделал все, чтобы заслужить обещанную награду, и в конце концов получил ее. Он обещал привести меня к предводителю сальтеадорос и сдержал свое обещание. С его помощью я с товарищами оказался лицом к лицу с бандитами.
      Не стану описывать подробности схватки. Она оказалась слишком кровавой, и ее тяжело вспоминать. Достаточно сказать, что треть моих верных сподвижников, сопровождавших меня в этой экспедиции, спит вечным сном на холодном склоне Икстисихуатля, и темные сосны поют над ними несмолкаемый реквием. Погибли и две трети наших противников. Остальные, включая Карраско, умудрились бежать в горы.
      Но поскольку Мерседес была спасена, последнее меня больше не заботило. Моя любимая со слезами прижалась к моей груди. А я чувствовал себя так, словно поймал прекрасную птицу; мне было страшно прикоснуться к ней, чтобы не повредить великолепное оперение; но наконец я заключил ее в объятия с решимостью больше никогда не расставаться с обретенным сокровищем!
      Впервые я обнимал ее, впервые мы обменялись словами, но нам казалось, чтб воскресла старая любовь, которую прервал какой-то зловещий случай! Мы говорили так, словно знаем друг друга много лет. Любовь, подобная нашей, не нуждалась во времени, чтобы перейти в испепеляющую страсть. Я назвал Мерседес моей, а она в ответ одарила меня титулом "керидо"!
      Мою радость не омрачало то, что Франсиско провел ужасную ночь. Он поправился. Вместе с Долорес он дожил до того, что свадьба в горах, так грубо прерванная, была наконец сыграна. Я и моя Мерседес имели удовольствие присутствовать на этой церемонии. Происходила она в столице, в небольшой тихой церкви капуцинов. Дон Эусебио, не настаивая больше на том, чтобы его дочь стала Христовой невестой, отдал ее в жены капитану Морено.
      К О Н Е Ц
      1 Каса (исп.) - дом. (Здесь и далее - примечания редактора.)
      2 Кортес Эрнан (1485-1547) - испанский конкистадор, возглавивший завоевательный поход в Мексику, приведший к установлению там испанского господства.
      Конкистадоры(исп.) - авантюристы, отправившиеся в Америку после ее открытия для завоевания новых земель.
      3 Алькальд - в Латинской Америке глава городской администрации.
      4 Валиентес (исп.) - храбрецы.
      5 Мучача (исп.) - девушка.
      6 То есть ирландцев, склонных к выпивке. Святой Патрик - покровитель Ирландии.
      7 Пульке - мексиканский алкогольный напиток из агавы.
      8 Визави (от франц. vis-a-vis - лицом к лицу) - тот, кто находится напротив.
      9 Сцнлла и Харибда - в греческой мифологии два чудовища, жившие по обеим сторонам узкого пролива и губившие проплывающих между ними мореходов.
      10 Гаррота - обруч, стягиваемый винтом, орудие варварской пытки и смертной казни путем удушения, применявшееся в средние века в Испании н Португалии. В данном случае имеется в виду обычная удавка.
      11 Тасахо (исп.) - вяленое мясо.
      12 Улица Ласточек.
      13 Камарадос (исп.) - друзья, товарищи.
      14 Фра Дьяволо - "брат дьявола", знаменитый итальянский разбойник конца XVIII века, ставший героем известной оперы; маццарони - итальянские разбойники.
      15 Ричард Терпин (1706-1739) - английский разбойник; Клод Дюваль (1643-1670) - французский разбойник, действовавший в Англии.
      16 Серапе (исп.) - плащ, манья (исп.) - накидка.
      17 Герильерос (исп.) - партизаны.
      18 Бул-Ран - сражение времён гражданской войны в США.
      19 Фут - единица длины в английской системе мер, равная 30,48 см.
      20 Асендадо - владелец загородного поместья.
      21 Фортуна - в римской мифологии богиня счастья, удачи.
      22 Нинья (исп.) - девочка.
      23 Тиа (исп.) - тетка.
      24 Альбур - карточная игра.
      25 Бахус (лат.) - в античной мифологии одно из имен бога виноградарства и виноделия Диониса.
      26 Феб (греч.) - второе имя бога Аполлона, в данном случае имеется в виду бог солнца.
      27 Парк-Лейн - улица в Лондоне.
      28 Портеро - привратник.
      29 Дуэнья - пожилая женщина, наблюдающая за поведением девушки и всюду ее сопровождающая.
      30 Хогарт Уильям (1697-1764) - английский живописец и график, автор многих жанровых портретов.
      31 Буэнас диас (исп.) - добрый день.
      32 Пор Диос (исп.) - клянусь Богом.
      33 Чикитито (исп.) - ребенок.
      34 Гиперион - в античной мифологии титан, сын Урана и Геи. Сатир козлоногий лесной дух.
      35 Макклеллан - генерал, командовавший в первый период гражданской войны армией северян. Его нерешительность и медлительность привели к затяжке войны.
      36 Побрес ниньяс (исп.) - бедные девочки.
      37 Ай де ми!
      38 Аль сервисио (исп.) - к вашим услугам.
      39 Гарита де Сан Лазаро - ворота святого Лазаря в Мехико.
      40 Ахерон - в греческой мифологии река в подземном царстве, через которую переправлялись души умерших.
      41 Альгвасил - судейский, а также полицейский чин в Испании.
      42 Патио - внутренний дворик.
      43 Сангре де Кристо(исп.) - кровь Христова.
      44 Амантес (исп.) - влюбленные.
      45 Амиго (исп.) - друг.
      46 Аврора - в римской мифологии богиня утренней зари.
      47 Ола, амиго! (исп.) - Вот это да, друг!
      48 Xакаль (исп.) - хижина, крытая пальмовыми листьями.
      49 Вильгельм Телль - герой швейцарской народной легенды, меткий стрелок, был принужден врагами сбить стрелой яблоко с головы своего маленького сына.
      50 Идите с Богом - или к дьяволу, как вам больше понравится! (исп.)
      51 Кебрада (исп.) - расселина, ущелье.