Новые платья были готовы и доставлены. Кларисса спокойно отнеслась к своим нарядам для прогулок и проявила гораздо больше интереса к моим. Они поражали многоцветной веселой гаммой и модными фасонами. Я тоже радовалась, как ребенок, глядя на них. Но я постаралась подавить свой восторг, вспомнив, что они были заказаны не для моего личного удовольствия, а для улучшения настроения Клариссы. Я боялась пережить разочарование, если позволю себе считать их символом новой и лучшей жизни.

— Что Вы сделаете со старыми платьями? — нагнув голову набок и неодобрительно разглядывал мой траурный тафтовый наряд, спросила Кларисса.

Я улыбнулась. В сравнении с яркими нарядами, разложенными на моей кровати, черная тафта действительно выглядела не лучшим образом.

— Одно оставлю, остальные уберу в чемодан. В шкафу все не поместятся, — ответила я.

Она предложила помочь мне, но я посоветовала ей надеть одно из ее новых платьев и пойти погулять. Она радостно побежала выбирать, что лучше надеть: темно-зеленое или темно-синее платье, которые Мэри отнесла уже в ее комнату.

Сняв с плечиков свои траурные одеяния, я повесила на их место новые наряды и, подвинув к шкафу стул, забралась на него, чтобы достать чемодан. Он легко соскользнул вниз и со стуком упал на пол. Я спустилась со стула и вдруг обратила внимание на крышку чемодана. По всей ее поверхности шел глубокий разрез, вернее, несколько разрезов, словно кто-то исполосовал его ножом в четырех местах.

Разрезы шли друг за другом в одном направлении, два средних были несколько длиннее наружных.

Кто мог это сделать?

И зачем?

Кто-то сделал это нарочно, чтобы досадить мне, но было непонятно, кому я причинила зло, чтобы так мстить.

В Холле у меня не было врагов, так мне, по крайней мере, казалось. Вряд ли это была попытка Его Светлости задержать меня в доме подобным образом, он сам предложил мне свободу выбора. Он скорее боялся, что я останусь вопреки своему желанию, чем уеду из протеста против его обращения со мной.

Осторожно я потянула кусочек надреза. Чемодан был приведен в полную негодность. Конечно, платья можно было положить, но лишь при условии, что их не понадобится перевозить.

Не могла ли миссис Пендавс испортить его, чтобы отрезать мне пути к отступлению? Я отогнала эту мысль. Представить такую добропорядочную женщину с ножом в руках, кромсающую мою вещь, было абсурдно. Даже ради Клариссы она бы на это не пошла.

Кто же тогда?

— Мэри?

Никогда. Сама она этого бы не сделала. Разве что по приказу. Но кто мог отдать такой приказ?

Я терялась в догадках. Можно было заподозрить Уилкинса, но он никогда не поднимался наверх, хотя его я могла представить за этим некрасивым занятием. Я знала, что меня он недолюбливает. Но зачем тогда мешать моему отъезду? Просто из зловредности? Трудно было поверить. Он мог сильно повредить себе, если бы хозяин узнал о том, что он сделал. А Уилкинс дорожил местом, здесь он получал намного больше, чем мог заработать в другом месте. Нет, это не мог сделать Уилкинс, как мне ни хотелось обвинить именно его.

Кто же? Оставалась Кларисса. Она, конечно, могла войти в мою комнату. Но реально ли было предположить, что ее желание удержать меня в Холле было настолько сильно, что она осмелилась на преступление?

Я не допускала этой мысли.

Должен был быть другой ответ.

Я попробовала припомнить, когда в последний раз я видела чемодан невредимым. Это было в день приезда, когда я оставила его в канаве у дороги. Постаралась припомнить, не было ли место завалено камнями, об острые края которых крышка могла распороться при падении. Нет, камней не было, только грязь и болотная трава. Может, Дейви порвал крышку, когда вез чемодан в телеге? Или на чердаке он попал на острый предмет?

Я прошла по коридору, ища Мэри, надеясь получить ответ. Она была на галерее, мыла окна, раскрасневшись от работы.

— Что случилось, мисс? — спросила она, поняв по моему лицу, что что-то не так.

— Ничего особенного. Просто я обнаружила, что мой чемодан весь порезан, и я хотела узнать, как это случилось.

— Да, я видела большие разрезы. Они уже были, когда я вынимала Ваши вещи. Думала, что носильщик неосторожно повредил крышку.

Я покачала головой.

— Может быть, Дейви знает? Это ведь он забирал мои вещи с дороги, где я их оставила вечером?

— Да, мисс. Он сейчас, наверное, в кухне. Если Вы спуститесь, то застанете его там.

Дейви восседал в кухне на табуретке, начищая ботинки Его Светлости. Это был тот самый молодой человек, которого я видела в саду. Наш короткий разговор мало что прояснил. Он заявил, что когда поднимал чемодан, он уже был разрезан, и он, как и Мэри, решил, что это случилось в поезде.

— Это не могли быть камни, мисс. Изрезана была верхняя крышка, а не нижняя.

Загадка казалась неразрешимой. Но, по крайней мере, хорошо, что некого было винить. Может, какой-нибудь зверь, тот, который убивал овец, или даже собаки, хотя Его Светлость уверял, что Кастор и Поллукс не выходят за ворота.

Дальнейшее расследование пришлось отложить. Кларисса увидела меня, когда я поднималась по лестнице, подбежала в новом платье и покрутилась в ожидании одобрения. Получив его, она настояла, чтобы мы тут же отправились на прогулку.

— Вот, смотрите, я принесла Матильду, — она покачала куклой перед моим носом. — Она никогда не гуляла по болотам и просто ни за что не согласится остаться дома.

— Неудивительно. Она уже одну веселую прогулку пропустила на этой неделе. Мы, конечно же, не сможем лишить ее еще одной.

Погода уже несколько дней стояла ясная и теплая, можно было не бояться тумана или дождя. Главное — сосредоточить внимание на том, чтобы не сходить с протоптанных тропинок. Одни были пошире — вероятно, проложены людьми или овцами, другие — совсем узкие — оставлены кроликами. Если держаться тропинок, то опасность попасть в трясину оставалась небольшой. Я старалась не терять Холла из виду, это было не трудно, так как башня была видна на километры.

— Ну как, нравится Матильде на болотах? — спросила я Клариссу, когда мы пробирались сквозь густые заросли высокой травы.

Она счастливо закивала.

— Но она говорит, что ей хотелось бы собрать красных цветов, чтобы приколоть в волосы.

— Васильков или лихнисов? У лихнисов более пурпурный оттенок.

— Все равно, только не репейник. Она не любит репейник.

— Очень мудро с ее стороны.

Я посмотрела на куклу и встретила, как и ожидала, всепонимающий взгляд ее синих глаз. Мне тоже захотелось, чтобы она поверяла мне сокровенные желания.

— У меня тоже когда-то была кукла, — начала я рассказ, полагая, что Клариссе будет интересно услышать про Мег. — Хотя она была не такая красивая, как Матильда.

Так мы гуляли по болотам, и я рассказывала историю своего детства. Сороки трещали у нас над головами, жужжали пчелы, но мне казалось, что я ощущаю звуки и запахи Лондона.

— И Вы не вернулись за ней? — спросила Кларисса, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.

Я отрицательно покачала головой.

— Леди Вульфберн не понимала меня. Она подарила мне других кукол, красивых, как Матильда. Ей казалось, что так и нужно. Она хотела мне добра, — добавила я скорее, чтобы успокоить саму себя. Это было до рождения Анабел. — Но она не понимала меня.

Кларисса наклонилась к Матильде и горячо зашептала:

— Я тебя никогда-никогда не оставлю. Что бы ни случилось. Клянусь! — добавила она, словно это решало дело. — Матильда мой самый лучший друг, — заявила она. — После папы. Теперь и Вас, конечно. Но Матильде я могу все сказать. Даже то, что никому другому не говорю.

— Надеюсь, скоро ты поймешь, что со мной тоже можешь говорить обо всем, как с Матильдой.

Она благодарно сжала мою руку.

— Знаю, что Вы мне друг, Джессами. Но мне не нужно думать, правильно ли я поступаю, когда говорю с Матильдой. Она никогда не обманывает и не придумывает, даже если это в моих интересах, потому что я единственный человек, который ее понимает. Она, видите ли, немая, как Уилкинс.

Я остановилась от неожиданности. Идеальный поверенный. Как Уилкинс.

— Да, — пробормотала я невнятно. — Да, понимаю. Как это я раньше не подумала?

Разговор с Клариссой окончательно убедил меня в том, что в Холле есть секреты, которые лорд Вульфберн не желает предавать огласке. Уилкинс как раз был тем человеком, на которого можно было полностью положиться. Он не мог выдать ни случайно, ни намеренно. Он также не умел ни читать, ни писать. Любопытные качества для человека, выполняющего роль управляющего!

Что это была за тайна, надежно скрываемая Уилкинсом? Что-то связанное с развалинами? Я готова была забыть о данном обещании и отправиться туда, куда мне было запрещено ходить. Но не ночью, тайно, тем более, что собаки охраняли территорию. А если это сделать днем, то лорд Вульфберн наверняка узнает. Он пригрозил, что если ослушаюсь, то тут же отправит меня из Холла. Неужели он говорил серьезно? Да, можно было не сомневаться — он так и сделает.

И что тогда будет с Клариссой?

Рисковать было немыслимо.

Дни протекли опять по заведенному плану. Какие бы вопросы меня ни тревожили, им пока суждено было оставаться без ответа.

Каждое утро, поднявшись с постели, и каждую ночь, перед тем, как лечь спать, я подходила к окну и долго рассматривала башню, ища ответа. Возможно, если бы я не была целый день занята, то не смогла бы устоять перед искушением, но было много другого, что требовало моего внимания.

Прежде всего представлялось необходимым выяснить все подробности детства Клариссы — так я надеялась лучше понять ее. Она была сложным ребенком, многое скрывала, я хотела найти ключ к ее сердцу. Кое-что мне уже было известно. Мэри охотно рассказывала о моих предшественницах — гувернантках, но новой информации ее рассказы не давали. Все они были достойные, хорошо воспитанные молодые леди, которых приводили в состояние полного замешательства обстановка Холла и хозяин дома. Только мисс Осборн обладала достаточной силой характера и не боялась лорда Вульфберна. Но даже она не рисковала ослушаться его приказаний, по крайней мере явно. Однако собак она подкармливала неспроста. Мэри, казалось, была убеждена, что самоуверенность мисс Осборн объяснялась лишь позой. Правда, она недолюбливала эту надменную даму, которая часто превышала свои полномочия. Все эти сведения не помогали лучше понять ребенка.

Придя к выводу, что необходимо изучить прошлое девочки, я решила попросить лорда Вульфберна рассказать больше о его покойной жене. Такой неуместный вопрос мог спровоцировать его на новые выходки, но он и так искал повода, чтобы дать выход своим эмоциям, и находил его, если он не представлялся сам.

Тем не менее я заранее подготовилась к разговору и только ждала удобного случая. И он вскоре представился. В тот вечер лорд Вульфберн обедал один, но, видно, от одиночества послал миссис Пендавс, чтобы она попросила меня спуститься в гостиную.

— Пожалуйста, скажите Его Светлости, что я скоро приду, — передала я, так как нужно было привести себя в порядок.

Я надела самое нарядное из новых платьев — шелковое, цвета неяркого сапфира с пышными рукавами, красиво вышитыми манжетами и плиссированной юбкой. Проблему представляла прическа — плотный узел на затылке не шел к этом наряду. После нескольких неудачных попыток придать волосам более свободную форму, я отказалась от этой мысли и поспешила вниз.

Гостиная в Холле не обладала той роскошью убранства, которую я видела в доме Пенгли, возможно потому, что лорд Вульфберн чаще проводил время в кабинете и уделял этой комнате мало внимания. Позолота кое-где стерлась, обивка на подлокотниках кресел и дивана обтрепалась. Но гостиная все еще носила следы былой красоты. Камин был выложен из белого мрамора и отделан резьбой, хрустальная люстра поражала необычностью и роскошью формы.

Лорд Вульфберн сидел в кресле перед горящим камином, вытянув ноги, держа стакан бренди. Он задумчиво смотрел на огонь, когда я вошла, и, заметив меня, подался мне навстречу.

— Вы хотите постоянно заставлять меня ждать? — недовольно спросил он.

— Простите, милорд. Мне нужно было переодеться.

— В самом деле?

Он оглядел меня с головы до пят, заметив, как завязан каждый бант, на месте ли он расположен. Я вся сжалась под этим пристальным взглядом. Затем он отвел глаза и улыбнулся.

— На этот раз считайте, что получили прощение. Вы не зря потратили время.

Он грациозно поклонился и поднес мою руку к губам. Пальцы легко держали мою ладонь, губами он лишь слегка коснулся руки, но по мне словно пробежал огонь.

Он понимающе улыбнулся, догадываясь о моем смущении.

— Любой мужчина, увидев Вас в этом платье, влюбится сразу и до безумия, — его голос и слова дразнили, но взгляд был серьезен.

Я чувствовала, что нужно сменить тему, и сказала твердо:

— Я не заслужила столь высокой похвалы, милорд. Можно мне сесть?

Он еще несколько мгновений разглядывал меня, потом пожал плечами.

— Как хотите. Пожалуй, Вы правы. Ваша прическа оставляет желать лучшего.

— Я старалась, — ответила я, менее смущенная его критикой, чем похвалой, — и пришла к тому же выводу, который сделала для себя давно: я такая, какая есть. Изменить себя я не могу, да мне уже поздно меняться.

— Ну, ну, полно. Отступать из-за одной неудачи не следует.

— Я всегда гордилась своей способностью понимать ситуацию.

— И Вы, наверное, не меньше гордились умением не замечать очевидных вещей?

— Милорд?

— Вы цепляетесь за прошлое, мисс Лейн. Вам никогда не приходило на ум спросить себя, почему?

Я подумала и сразу же отвергла обвинение.

— В моем прошлом нет ничего, за что бы стоило цепляться. — Он слабо улыбнулся, но не продолжил эту тему. В этот вечер он был в сравнительно хорошем настроении, и, если не считать нескольких колкостей и смущавших меня взглядов, я неплохо провела время в его обществе. Около часа прошло в мирной беседе, он ни в чем не упрекал меня, как было раньше, даже стерпел несколько весьма смелых замечаний, что дало мне возможность перейти к интересовавшему меня вопросу.

— Как умерла мать Клариссы, милорд? — спросила я. Он вздрогнул. Я поспешила успокоить его: — Не подумайте, что спрашиваю из любопытства. Просто мне хотелось бы лучше понять Вашу дочь.

Он какое-то время думал над тем, что я сказала, теребя кольцо на пальце.

— Пожалуй, Ваш интерес логичен. Хотя эта тема мне неприятна.

— Тогда прошу великодушна простить меня за то, что вторгаюсь в Ваши воспоминания, и давайте забудем об этом.

— Нет, зачем же. Только Вам придется постараться меня понять, я не могу вспомнить о ее смерти без чувства стыда и вины.

По его лицу пробежала тень. Я подумала, что он весь соткан из различных оттенков черного цвета. Самые темные обитали в горькой складке губ и выражения боли в глазах. Когда он начал говорить, голос тоже звучал мрачно.

— Если бы моя жена была тканью, мисс Лейн, то это было бы тонкое кружево. Когда я ее впервые увидел, я был покорен ее красотой и очарованием. Тогда я думал только о своем счастье, о том, как мне повезло, что такая обворожительная женщина станет моей женой, — он неловко заерзал в кресле. — Мы познакомились лет девять назад, меня тогда постигло одно разочарование…

У меня перехватило дыхание, он вопросительно посмотрел на меня.

— Это было вскоре после того, как Вас исключили из Оксфорда? — тихо спросила я.

— От Вас ничего не скроешь. А сэр Рональд был настолько предупредителен, что посвятил Вас в неудачи моей молодости.

— Это меня не касается, милорд. Он передернул плечами.

— Сейчас это уже не имеет значения. Тем более, что это не единственное разочарование, постигшее меня незаслуженно. Но тогда я мало знал жизнь и считал, что она таит для меня только приятные сюрпризы. Вы, несмотря на молодость, отлично понимаете, как неразумно было предъявлять к жизни претензии. Жизнь вообще нам ничего не сулит, и тот, кто этого не знает, обречен на разочарование.

Я задумалась, но промолчала.

— Но он ушел в сторону. Все это мое прошлое, а не Ваше. Тогда я ожидал компенсации за эту неудачу и действительно получил ее во время путешествия в Труро в лице мисс Миранды Фарбанкс. В ней было все, что я хотел видеть в своей жене, и я не задумался в то время, что с ней станет, если привезти ее в эти мрачные стены.

Он замолчал, нервно закашлялся, не в силах сдержать нахлынувшие чувства. Мне хотелось попросить его прекратить этот разговор, но он уже забыл о моем присутствии, занятый борьбой с бушевавшими в нем эмоциями. Остановить его не представлялось возможным.

После долгой паузы он продолжал:

— Умный человек постарался бы забыть об этой женщине, прогнать всякую мысль о ней. Но мне мудрости не хватило… И первое время она была счастлива. Изменения в ней происходили постепенно и незаметно, я не смог их вовремя разглядеть. После рождения Клариссы она совсем заболела. Ночью ее преследовали кошмары. Она таяла на глазах, а я, дурак, надеялся, что смогу спасти ее.

Он тяжело опустил кулак на подлокотник кресла, я даже подскочила от неожиданности.

— Мои попытки лишили ее остатка сил.

— Но что такого Вы сделали, что принесло ей такой вред? — запротестовала я, видя, как его мучает совесть.

— Что я сделал? Я доверился ей, мисс Лейн. Поделился с ней тем, чем не должен был делиться ни с кем. Я думал, что правда избавит ее от множества страхов и переживаний. Вместо этого она лишила ее последних сил, отняла веру в меня, и она стала жертвой первой же болезни.

Его отчаяние заполнило комнату, стало трудно дышать. Мне захотелось избавиться от гнетущего чувства, овладевшего мною.

— Уверена, что Вы незаслуженно себя обвиняете, — сказала я мягко. — Что такого страшного могли Вы ей сказать?

Он посмотрел на меня невидящими глазами.

— Этого, дай Бог, Вы никогда не узнаете, ибо я больше не скажу ни одному живому существу. Только знайте, что Кларисса очень похожа на мать, и я не хочу, чтобы на моей совести была и ее смерть. Я стараюсь защитить ее, как могу, но Ваше присутствие в доме сделало гораздо больше, чем все мои усилия. Продолжайте обращаться с ней, как начали, тогда она будет в порядке.

— Я и не собираюсь вести себя иначе. Но то, что Вы рассказали, мне пригодится.

Он кивнул.

— Хорошо. Ничего большего я не прошу.

Он сделал знак рукой, чтобы я ушла. Такого конца я не ожидала, но не винила его. Я понимала, что боль воспоминаний давала ему на это право.