Он вздохнул и покачал головой.

— Идите спать, Джессами. Я действовал слишком поспешно, теперь мне нужно подумать. Но сейчас уже поздно, мы оба расстроены. Утром мы все обсудим.

Он повернулся ко мне спиной, пересекая всякую попытку протеста.

Нехотя я вышла из кабинета.

Проснулась я рано, рассвет еще не наступил, но свинцовое серое небо уже начинало светлеть. Новый день не вселял надежд, тяжелый туман, как и накануне, покрывал землю, порывы ветра заставляли дребезжать стекла.

Лежа под теплыми одеялами, я пыталась проанализировать вчерашний разговор с Тристаном. Что за дьявол вселился в него? И неужели он допустит, чтобы эти силы нас разделили теперь, когда мы стали так близки? Предстояло ли мне снова вернуться к роли пассивного наблюдателя чужой жизни, к этой полужизни, на которую меня осудили с детства?

Это было невозможно.

Тристан разбудил меня от долгого сна, вдохнул желание жить, зажег во мне пылкое чувство. Оно рвалось наружу, заставляя находить нужные слова и действовать, чувствовать, что я живу, требовать от жизни то, на что я имела право. Если раньше меня устраивала роль созерцателя, то теперь все изменилось. Я не могла позволить отнять у меня то, что он сам научил желать.

Это решение доставило мне глубокое удовлетворение. Оно придало силы, я встала, и новый день больше не казался мрачным и унылым. Нужно было идти к Клариссе, я не хотела, чтобы она увидела пустую комнату, когда проснется, и вспомнила ужасы прошлого. Она, как и ее отец, нуждались в моих обновленных силах, моей решимости помочь им излечиться от недугов. Впрочем, и мне их любовь была необходима не меньше.

Поспешно одевшись, я вышла в коридор. Там никого не было, окна еще были затемнены и в галерее, и в другом конце этого крыла. Еще добрых полчаса Мэри не приступит к исполнению своих повседневных обязанностей.

Из-под двери Клариссы пробивался слабый свет. Я тихо вошла и огляделась. На ночном столике слабым огнем горела лампа, в качалке спала миссис Пендавс, откинув голову назад и открыв рот. Грудь ее ритмично вздымалась и опускалась.

Сначала у меня было желание разбудить ее, чтобы она могла поспать в своей постели, но я поняла, что, проснувшись, она сразу же примется за дела, и решила не беспокоить, дать ей возможность отдохнуть.

Взглянув на Клариссу, я заметила, что она наблюдает за мной, слегка улыбаясь.

— Доброе утро, Джессами, — прошептала она. — Уже утро?

Я рассматривала ее, не скрывая удивления. Можно было подумать, что ничего не случилось, в ее поведении и лице не было и следа пережитых волнений.

Видя, что я не отвечаю, она добавила:

— Миссис Пендавс, наверное, заснула, когда читала мне, хотя я не помню, что это была за книжка. Пусть она отдохнет. Если хотите, можете помочь мне одеться.

— Еще очень рано, — наконец промолвила я. — Еще можно полежать.

— Но я уже належалась. И хочу есть, — она хихикнула. — У меня в животе так бурлит, я боялась, что разбужу миссис Пендавс. Мэри говорит, что у настоящих леди в животе никогда не бурлит. Это правда, Джес.

Я была избавлена от необходимости отвечать на этот щекотливый вопрос появлением Тристана. Увидев меня в комнате, болтающую как ни в чем не бывало с Клариссой, он не мог скрыть удивления.

— Доброе утро, лорд Вульфберн, — сказала я тем же бодрым тоном, каким приветствовала меня Кларисса.

— Сегодня все встали раньше обычного? — спросила она. — Как хорошо, что ты зашел ко мне, папа. Сегодня случайно не мой День рождения?

— Нет, только через три месяца, — ответил он, избегая встречаться со мной взглядом.

— Да, конечно. Не могла же я перепутать. Может, твой День рождения, папа?

— Я уже стар, чтобы справлять Дни рождения.

— Джессами? — спросила она.

— И не мой, — ответила я, — Господи, разве обязательно должен быть чей-то День рождения, чтобы прийти к тебе утром? Я пришла, потому что рано проснулась и захотела пообщаться с тобой.

— И я тоже, — подхватил Тристан. Кларисса помолчала, соображая, потом сказала:

— Иногда мне тоже не хочется быть одной. Но у меня есть Матильда.

Она прижала куклу к себе.

— И я у нее есть. Но она не против уступить меня вам, когда вам захочется побыть со мной.

— Да, сейчас нам очень хотелось побыть с тобой, — ответила я, подавляя волнение.

Тристан только кивнул.

Из качалки послышался зевок, и миссис Пендавс открыла глаза. Она заморгала, увидев нас, и поднялась на ноги, стараясь скорее поправить выбившиеся из прически волосы.

— Господи, — пробормотала она, — я старалась не заснуть. Ребенок в…

— Она уже проснулась, — перебил ее Тристан, не давая ей договорить.

— Вам нужно пойти привести себя в порядок, — добавила я:— Не беспокойтесь за Клариссу. Я побуду с ней утром.

Я постаралась выпроводить ее из комнаты до того, как она скажет лишнее. Она позволила мне сделать это без возражений, чувствуя, что что-то не так.

В коридоре она спросила:

— С ней все в порядке?

— Похоже, что она все забыла, — сказала я. — Нужно соблюдать очень большую осторожность, чтобы не напомнить ей о случившемся.

— Господь благословит нас. Надеюсь, она никогда не вспомнит.

Я согласилась, хотя не была уверена, что так будет.

Оказалось, что провал в памяти пошел Клариссе на пользу. Она съела весь завтрак, настояла на занятиях и, когда я выразила опасения, что плохая погода не даст нам возможность выйти из дома, стала энергично требовать, чтобы мы отправились на прогулку. В течение дня она была весела, часто смеялась, болтала без умолку и ерзала на стуле, не в силах усидеть полчаса на одном месте.

Вечером я доложила Тристану о том, как прошел день, предварительно отправив Клариссу спать. Он был так напряжен, что не сел в кресло, а прохаживался перед камином, задумчиво глядя на огонь. Разговаривая со мной, он избегал смотреть на меня. Казалось, он твердо решил не замечать меня, даже если необходимость заставляет его выслушивать мои слова.

— Такое впечатление, что вчерашнего дня вовсе не было, — заключила я свой отчет. Меня охватило желание, чтобы он снова обнял меня, я не в состоянии была скрыть волнение. — Наверное, можно не удивляться. Она не впервые забывает то, чего не хочет помнить. Но мне казалось, что раньше она просто делала вид, что забыла. На этот раз все по-другому.

— А как ее настроение? — спросил он сухо.

— Хорошее. Немного возбуждена, но у детей ее возраста это бывает.

— Это большое везение, я не надеялся на такой исход.

Если так, на лице его не заметно было удовольствия. Не желая его разочаровывать, я все же заметила:

— У меня нет полной уверенности, что все сойдет гладко.

Он, наконец, оторвал взгляд от камина.

— Что еще может случиться? Вы же не хотите сказать, что нужно напомнить ей о пережитом кошмаре.

— Если бы я могла поверить в то, что она никогда сама не вспомнит, я бы тоже сочла, что опасность позади.

Чувствуя на себе его взгляд, я старалась удержать его внимание как можно дольше и готова была говорить о чем угодно, лишь бы только он продолжал смотреть на меня с тем же интересом. Но он уловил что-то в моем голосе и снова отвел глаза.

— Боюсь, что она не забыла о том, что видела, а просто намеренно подавила в себе воспоминания, — продолжала я, расстроенная его отчужденностью. — Они могут вернуться в любой момент, может быть, в виде ночных кошмаров или когда какой-то недостающий кусок дополнит картину.

— Мы не в состоянии оградить ее от всех случайностей, — сказал он с горечью.

Он посмотрел в зеркало над камином. Его взгляд остановился не на его отражении, а на чем-то другом. Челюсти вдруг сжались, спина напряглась и застыла.

— Но я не вижу, зачем ее будоражить и заставлять вспоминать то, что ее мозг инстинктивно отбрасывает, — сказал он упрямо.

— Если при этом мы будем рядом и поможем ей справиться с эмоциями, мы убережем ее от еще большего потрясения.

— Или причиним ей ненужные страдания, — ответил он. — Нет, мы не должны ничего ей говорить, я в этом убежден.

— Разве не Вы учили меня, что нужно уметь смотреть опасности в глаза? — спросила я мягко.

Он усмехнулся.

— Вы не девятилетний ребенок.

В этом он был прав. Я была старше и сильнее Клариссы. Но я уже видела, как она пытается понять, почему люди избегают общества ее отца, почему они вынуждены жить нелюдимо, и это после того, как я верила, что вечер у Пенгли ею уже окончательно забыт. Как долго захочет она делать вид, что не помнит того, что видела в каменной хижине?

Мне не сиделось, я встала и сделала шаг в его сторону.

— Тристан…

Он обернулся от неожиданности.

— Извините, мисс Лейн. Если мы закончили нашу тему, я позволю себе удалиться. У меня много неотложных дел.

Не взглянув на меня, он прошел мимо и вышел.

Вечер я провела с Клариссой. Тристан настаивал, чтобы я не оставляла ее одну, пока она полностью не поправится. У меня были подозрения, что это требование диктовалось другой причиной, но наши отношения могли подождать. Здоровье Клариссы было важнее.

Мы вместе поужинали и расположились с моей гостиной. Я читала ей сказки. Когда я кончила третью сказку, часы на камине пробили восемь. Я закрыла книгу и хотела пойти уложить ее спать, но Кларисса поспешила задать мне вопрос о моем детстве.

Я поняла, что она еще не готова внутренне ко сну, и не стала настаивать. Мы придвинули кресла к огню. Больше часа она расспрашивала меня о Лондоне и кузине Анабел.

— Она очень хорошенькая? — спросила она, когда я замолчала.

Я кивнула.

— Я тоже буду хорошенькая?

— Ты и сейчас хорошенькая.

В отблеске пламени ее личико порозовело, приобрело свежий вид здорового ребенка, но глаза оставались грустными. Задумчиво она мешала кочергой угли в камине.

— Иногда, — сказала она тихо, — иногда мне хочется быть кузиной Анабел и жить в Лондоне.

Я не удивилась такому желанию, но нужно было развеять ее меланхолию.

— Твой папа намного лучше, чем был дядя Генри, — сказала я. — Думаю, что даже Анабел позавидует, что у тебя такой отец.

— Да, лучше папа никого нет. Даже если он… — она не договорила.

— Даже если что? — переспросила я. Она тяжело вздохнула.

— Я люблю папа, он всегда был добр ко мне, но… Я ждала.

— …но он…

Она осеклась, вскочила и бросилась мне на грудь.

— О Джессами, — ее сотрясали рыдания. — Папа не похож на других людей, не так ли? Он совсем другой. Но это не значит, что он плохой, правда? Он никогда не причинит никому зла, правда? Даже если, — она глотнула воздуха, — даже если… если раньше он плохо поступал.

— Господь с тобой! — воскликнула я, прижимая ее к себе. — Твой папа ведь не чудовище какое-нибудь. У него иногда бывает плохое настроение, и мы не всегда понимаем его, но это не значит, что он способен на осознанную жестокость. И если мы видим, что он чем-то расстроен, мы должны приложить еще больше усилий, чтобы понять, что его тревожит. Ему так трудно справляться одному с делами поместья и с домом в Лондоне, он ведь содержит и семью брата, а не только свою собственную.

Она еще раз горько всхлипнула и успокоилась. Я уложила ее на подушки рядом с собой, достала носовой платок и вытерла ее заплаканные щеки. Она охотно предоставила лицо моим заботам, как маленький ребенок, который понимает, что самое худшее позади.

— Тебе лучше? — спросила я, внимательно наблюдая за ней.

— Да, спасибо, — ответила она вежливо очень тихим голоском.

Ответ меня не убедил. Точно так же она могла ответить, если бы я предложила ей чашку чая или кусочек торта.

— Кларисса, ты уверена, что с тобой все в порядке? — спросила я решительно, не позволяя отделаться вежливыми словами. — Если тебя что-то продолжает беспокоить, ты должна мне сказать.

Она отрицательно покачала головой. Я не отступила.

— Ты хоть знаешь, как сильно твой отец любит тебя?

Она задумалась, потом поморщилась.

— Разве он когда-нибудь тебя обижал? — не унималась я. — Или дал повод думать, что может обидеть?

В темных глазах отразилась напряженная работа мысли. Лобик прорезали складки. Затем глаза вдруг широко раскрылись, словно она поняла что-то, чего раньше не понимала.

— Он никогда не обижал меня, ни разу, — заявила она торжественно.

— И не обидит, — добавила я.

Она улыбнулась открытой счастливой улыбкой. Такой безоблачной улыбки я у нее еще не видела.

— Ты больше ничего не хочешь мне сказать? — спросила я.

Она немного подумала. Затем, совсем как взрослый разговаривает с ребенком, она положила свою руку на мою, желая успокоить.

— Джессами, я уверена, что Вас он тоже никогда не обидит.

— Нет, конечно нет, — произнесла я, почувствовав вдруг ужасную слабость.

— Можно я теперь пойду спать? — спросила она, подавляя зевок. — День был утомительный, хочется спать.

— Конечно, иди ложись, — я находилась в полном замешательстве.

Мне захотелось хотя бы разок поговорить с Клариссой или ее отцом с начала до конца, потому что всегда оставалось чувство, что я либо не успела к началу беседы и пропустила что-то важное, либо пришла слишком поздно, чтобы понять все, о чем говорилось.

Вскоре я тоже пошла спать, все еще не до конца уяснив себе, что волновало Клариссу. Меня успокаивала лишь уверенность, что мне удалось поселить относительный покой в ее душе.

Так, по крайней мере, мне казалось.

Среди ночи я проснулась. Прислушалась, не воют ли собаки: мне показалось, они меня разбудили. Вместо этого я услышала отчаянный детский крик.

Кларисса!

Стремительно я выбежала из спальни, забыв надеть кофту и тапочки. Ее испуганные крики гулко звучали по всему коридору, хотя я сомневалась, что их можно было расслышать в западном крыле или на нижнем этаже. Очевидно, только я их слышала. Я побежала еще быстрее.

— Дж… Джессами? — спросила она, когда я вошла. В комнате было темно, она не могла меня видеть.

— Это я.

— Зажгите лампу, — попросила она жалобно.

Я зажгла лампу и, высоко подняв ее, подошла к кровати. Лицо Клариссы побелело, ее била дрожь, нижняя губка дергалась — ее душили слезы. Но в остальном все было в порядке.

— Что тут происходит? — спросила я. Она не сразу ответила.

— Видела страшный сон. Это было… это было… О Господи! Не могу вспомнить, — она села, опершись о подушки. — Джессами, скажите, что со мной?

— Ничего плохого, — успокоила я ее.

В глубине души я не сомневалась: ее кошмар был связан с мертвой овцой, и вот что получается, когда взрослые пытаются сделать вид, что ничего страшного не произошло. Клариссу нельзя было винить. Она была всего-навсего ребенком, пытающимся справиться со своими страхами как могла. Но мы, взрослые, не имели права оставлять ее без поддержки в этой борьбе. Сделав вид, что поверили в искренность того, что было игрой, мы обрекли ее на большие страдания.

Я злилась на себя, потому что послушалась Тристана, а не поступила так, как мне велело мое понимание происходящего. Клариссе нужно было позволить вспомнить, не во сне в виде страшного видения, а средь белого дня, когда рядом находится кто-то, кому она доверяет.

— Мне кажется, я знаю, что тебя испугало, — сказала я мягко.

— Знаете? — переспросила она. В голосе звучало недоверие, смешанное с облегчением.

Я кивнула.

— Во сне тебе привиделось то, что испугало тебя однажды. Что-то, что ты не можешь припомнить, когда спишь.

— Но почему я не могу вспомнить? У меня хорошая память.

— Я знаю. Однако есть вещи, которые мы предпочитаем забыть. Я не знаю, стоит ли о них напоминать. Когда ты будешь внутренне готова воспринимать спокойно то, чего когда-то боялась, ты сама вспомнишь. Только не подумай, что это болезнь, и не старайся спрятаться от того, что ты видела.

— Там была кровь? — спросила она. — Во сне я видела кровь, много крови, у меня все руки были в крови.

— Да, была, — сказала я тихо. — Но это была не твоя кровь. И не было ничего, что могло причинить тебе вред. И теперь тебе ничего не грозит.

Я посадила ее на колени, обняла и мерно убаюкивала.

Она дрожала.

— Мне страшно, Джессами.

— Иногда, если мы знаем, чего боимся, и заставляем себя убегать от того, что внушает страх, мы перестаем бояться, страх теряет над нами силу.

Она недоверчиво смотрела на меня снизу вверх, лицо было бледнее, чем у лежавшей рядом с ее подушкой Матильды.

— Я не трушу, Джессами, я не трусиха, правда.

— Я же не назвала тебя трусихой. Все люди способны испытывать страх.

— Даже Вы, Джессами?

— Да, даже я.

— Вы тоже стараетесь смотреть опасности в лицо?

— Пытаюсь.

— Это трудно?

— Да, но лучше, чем бояться неизвестно чего.

— Тогда я тоже попробую. Правда, обязательно попробую.

Днем я постучала в кабинет Тристана. Нельзя было скрывать от него мой разговор с Клариссой, чтобы он по неведению не продолжал поддерживать ее желание скрыть свои страхи. Это значило также признать, что я ослушалась его приказа.

Услышав «Войдите», я перешагнула черту порога, остановилась в дверях, пытаясь разгладить руками складки розового платья. Затем прошла в комнату.

— Могли бы Вы уделить мне минутку, лорд Вульфберн? — спросила я, полагая, что теперь неразумно было бы называть его по имени. Он ясно изложил свои намерения, и я не собиралась ему мешать их осуществить.

Он оторвался от бумаг, лежащих в кожаной папке, которые он читал, и, увидев меня, нахмурился.

— Это очень срочно? Я страшно занят.

— Мне нужно поговорить о Клариссе.

— Хорошо. Только постарайтесь короче.

Он закрыл папку и поднялся с кресла. Окна позади него не были завешены, на фоне дневного неяркого света отчетливо выделялся его силуэт, лицо же оставалось в тени. Он встал так намеренно. Мне он предложил сесть, но сам остался стоять.

— Она видела ночью страшный сон, — сказала я. Мне было очень трудно говорить, ведь я практически не видела выражение его лица. — Она была в очень нервном состоянии, пришлось рассказать ей правду.

Он молчал.

Дальше я говорила, опустив глаза.

— Надеюсь, что Вы не злитесь на меня, — сказала я в заключение. — Хотя знаю, что Вы этого не хотели.

Он постучал пальцами по столу, потом заговорил. Но это нервное постукивание убедило меня лучше слов, что он очень зол.

— Нет, я не могу злиться. Вы поступили так, как считали правильным, и, возможно, Вы правы. Конечно, в мои намерения не входило, чтобы ее тревожили кошмары по ночам. Они несут только вред.

— Я тоже так думаю.

— Я надеялся…

— Милорд?

— Через несколько лет она закончит школу. Тогда я не вижу причины, почему бы не отправить ее в Лондон, к тетушке. Она может встретить человека, с которым захочет связать жизнь, тогда ей незачем будет возвращаться в эти места. Нам уже недолго осталось защищать ее от непредвиденных случайностей.

— Добрых шесть лет, милорд. Довольно долго, чтобы держать человека в неведении. Особенно такую мыслящую девочку, как Кларисса.

Он кивнул.

— Я все больше убеждаюсь, что чем скорее ее отослать отсюда, тем лучше.

— Почему бы Вам самому не поехать с ней в Лондон?

— Я не могу оставить Холл.

— Почему? Ваш брат вообще не считал нужным жить здесь.

— Это как раз и заставило меня взвалить заботы о поместье на свои плечи. Теперь, когда дом принадлежит мне, я тем более не откажусь от них.

Я хотела продолжать спор, но тут за окном мелькнуло светлое пятно. Я присмотрелась и увидела Клариссу.

Держа на руках Матильду, она решительным шагом направлялась к развалинам. По упрямой посадке головы и сосредоточенному выражению лица я поняла, что она собирается войти внутрь замка.

— Кларисса! — закричала я, указывая на окно. Лорд Вульфберн обернулся к окну, но я не стала ждать, подобрала юбку и бросилась из кабинета, чтобы перехватить ее, пока она не скрылась внутри. Выбежав во двор, я услышала, что меня догоняет лорд Вульфберн, еще секунда — и он обогнал меня.

Кларисса дошла до сводчатого входа в замок и остановилась. Казалось, она действует в состоянии транса и не управляет собой. Прежде чем она сделала следующий шаг, Тристан схватил ее на руки. Она испуганно вскрикнула и уронила Матильду.

— Не бойся, — сказал он. — Все обошлось.

Его голос вернул ее к реальности, она с удивлением смотрела на отца.

— Разве я не говорил тебе, что сюда опасно ходить? — упрекнул он. — Как ты могла ослушаться моего приказания?

Она сглотнула, словно ком стоял в горле.

— Джессами сказала, что если смело глядеть в лицо нашим страхам, они пройдут, папа. А я всегда боялась замка.

— И правильно боялась, глупышка. Свалится один камень, и этого достаточно, чтобы раскроить тебе череп.

Тут подошла я. Их разговор долетел до меня, и я пришла в ужас от мысли о последствиях моей необдуманной фразы.

— Я не подумала…

— Думаю, что идея исходит от меня, — сказал Тристан, прерывая меня. — Я уже имел случай убедиться, что не следует Вам говорить того, что может рикошетом вернуться, но уже в другом контексте, и о чем я могу пожалеть.

— Простите, милорд.

Он перевел взгляд с меня на Клариссу, которая была счастлива сидеть у него на руках.

— Слава Богу, все обошлось. Пойдемте в Холл.

— Матильда! — закричала она, вырываясь из рук отца. — Я не могу оставить ее здесь.

— Я найду Матильду и принесу. Она упала где-то.

— А мы с тобой пойдем в мой кабинет, — сказал он очень строго. — Я хочу объяснить тебе кое-что.

— Я скоро вернусь, — крикнула я им вслед.

Оглядев место, я вскоре заметила белое платье куклы, видневшееся в густой траве. Ступая осторожно, я подошла и увидела Матильду. Когда я нагнулась за ней, что-то треснуло у меня под ногами. Я испугалась, что раздавила ей руку, но, к счастью, ошиблась. Кукла была в полной сохранности, а на земле я увидела осколки разбитого стекла розового цвета. Подобрала несколько кусков, и тут что-то блеснуло.

Из-под камня торчал кусок металла, его было трудно достать. Наконец, мне это удалось. Я увидела кусок медной резьбы, согнутый и искореженный, но нетрудно было определить, что когда-то он принадлежал настольной лампе.