Глава 13

В холле раздался звон разбитого стекла. Я выронила альбом и выбежала из классной комнаты. На полу в луже коричневой воды валялись осколки разбитой вазы и свежесорванные фиалки. Мэри склонилась над разбитым стеклом в позе отчаяния. Увидев меня, она указала глазами на комнату Клариссы.

— Она налетела на меня, мисс, и выбила вазу из рук. На нее это так не похоже. Она была вне себя.

— Пустяки, — успокоила я ее. — Убери, пожалуйста, стекло и вытри лужу. Я позабочусь о Клариссе.

— Да, мисс.

Кларисса стояла над умывальником в своей спальне, ее рвало. Я поспешила поддержать ее, так как спина конвульсивно двигалась вверх и вниз, и держала ее за плечи, пока не прекратились спазмы. Когда она выпрямилась, лицо ее было мертвенно бледным.

— Тебе лучше? — спросила я. Она слабо кивнула.

— Я не думала, что мой вопрос тебя так расстроит.

— У меня все утро болел живот.

Я подумала, что ее могло расстроить что-то большее, чем история с рисунком. Или она заболела. В доме был грипп: болели Дейви и одна из горничных. Я потрогала лоб, он был горячий, лицо тоже начинало гореть.

Я уложила ее в постель. Молчаливая и покорная, она позволила мне ухаживать за ней. Меня мучил вопрос, было ли ее ночное видение вызвано болезнью, или наоборот. В любом случае решение поделиться со мной большим секретом должно было стоить ей многих душевных сил.

И что осталось недосказанным? Я вспомнила ее последние слова: «Это мой… моя…»

Что мог видеть ребенок шести лет такого, что он определил как принадлежащее ему? Что могло ей померещиться в тот вечер, когда она сильно испугалась, посмотрев в окно из холла для прислуги?

Ее мать? Гувернантка? Отец? Но вряд ли она испугалась бы знакомого лица. Лорда Вульфберна вообще не было в имении, он был в Даблбуа. Я подумала о причудах тумана и поняла, как легко они могли обмануть зрение ребенка, если ей почудился за окном призрак женщины.

Миссис Пендавс взволнованно сбежала в комнату, прервав мои мысли.

— Она заболела? — спросила она. — Мэри говорит, ребенок был не похож на себя.

— Думаю, у нее грипп, — ответила я. — Если бы Вы посидели с ней несколько минут, я попросила бы лорда Вульфберна послать за доктором.

Мне не пришлось долго искать Его Светлость. Мэри уже успела сообщить ему новость, и мы чуть не столкнулись на верхней ступеньке лестницы. Он протянул руку, чтобы остановить меня, напомнив прикосновением о том, что произошло прошлым вечером. На мгновение мне показалось, что он думает о том же, но первые его слова показали, что я ошибаюсь.

— Что с ней? Что-то случилось? Я успокоила его.

— Нельзя было оставлять ее одну.

— С ней миссис Пендавс. Я шла сообщить Вам. Мне кажется, что не мешает послать за доктором.

— Я уже отдал распоряжение Уилкинсу, чтобы он послал Бастиана.

Я сама должна была понять по его тону, что он сделал все, что нужно. В это утро он придирался к каждому моему движению. Я поняла, что он разочарован во мне по причине, вовсе не связанной с Клариссой. Он выглядел несколько осунувшимся, под глазами были темные круги, лицо не брито, одежда измята. Можно было подумать, он снова провел ночь в кабинете на узком диване.

Заметив, что я внимательно разглядываю его, он иронически произнес:

— Может быть, лучше обратить меньше внимания на мою ничтожную особу, а позаботиться о моей дочери?

— Конечно, милорд. Но мне хотелось бы сказать Вам пару слов конфиденциально.

— Перейдем в Вашу гостиную?

Сначала я хотела предложить классную комнату, но передумала.

— Да, там будет удобно.

— Я загляну к Клариссе и приду, — сказал он.

Я пошла вперед по коридору, он шел позади. Я чувствовала его взгляд и старалась не спотыкаться, ноги с трудом держали ровный шаг, словно на меня наступало облако, готовое разразиться ураганом без предупреждения. Даже его шаги ассоциировались у меня с ударами грома, каждый шаг эхом разносился по коридору.

Я чувствовала, что не могу выдержать такого напряжения, и вошла в класс, чтобы пропустить его вперед. Альбом Клариссы все еще лежал на полу. Я подняла его и открыла страницу, которую она мне показала. Снова ее рисунок заставил меня внутренне содрогнуться. Решив, что не стоит оставлять этот рисунок в альбоме, чтобы снова не вызвать у Клариссы неприятных воспоминаний, я вырвала лист и убрала альбом в стол.

В руках у меня остался рисунок — странная фигура, застывшая в неестественной позе за окном. Мне хотелось бросить его в камин, чтобы он сгорел дотла и больше не волновал ничье воображение, но что-то в этой фигуре странно притягивало. Я вернулась к себе и спрятала лист в ящике письменного стола.

Через несколько минут раздался стук лорда Вульфберна. Он вошел, но не сел рядом со мной, а подвинул кресло и расположился напротив дивана. В данную минуту его интересовала только его дочь и ее безопасность.

— Разговор не займет много времени, — заверила я. — Затем я вернусь и буду сидеть с Клариссой.

— Срочности нет. Миссис Пендавс дала ей снотворное. О чем Вы хотели говорить?

— Перед тем, как ей стало плохо, Кларисса пыталась рассказать о преследующих ее кошмарах — они связаны с той фигурой, которую она наблюдала тогда в тумане.

Может быть, нужно было рассказать о рисунке, но что-то удерживало меня.

Он снова пристально разглядывал меня поверх сложенных ладоней, волчья голова перстня привлекла мое внимание.

— Ей удалось сказать что-то вразумительное? — спросил он.

Я отрицательно покачала головой.

— Но что она все-таки сказала?

Я колебалась, понимая, что мой ответ ему не понравится. Но не могла же я утаить такую важную вещь!

— Она узнала в той фигуре знакомого и близкого ей человека. Мне кажется, она уверена, что видела мать.

— Это исключается, — он смотрел на меня с явным отвращением. — Вы хотите заставить меня поверить в призраки, мисс Лейн?

— Я сама в них не верю. Но Кларисса верит. А воображение ребенка просто непредсказуемо.

Он с минуту подумал, потом, хоть и неохотно, кивнул в знак согласия.

— Простите меня. Вы же не виноваты в ее видениях, призрак это или не призрак. Но меня беспокоит эта склонность к фантазиям. Я…

— Вы опасаетесь, что можете потерять ее, как потеряли ее мать, — сказала я мягко.

Он провел рукой по волосам.

— У меня кроме нее никого нет. Я не хотел бы лишиться ее, мисс Лейн.

Я вздрогнула от этой мысли.

Он замолчал, слышно было только тиканье часов на камине и наше дыхание. Он машинально крутил перстень на пальце, а я поймала себя на том, что считаю махровые розы на узоре ковра и не могу решиться сказать, что меня беспокоит.

— Милорд…

— Джессами…

Мы одновременно начали говорить и одновременно остановились. Я заставила себя продолжать, прежде чем он успел собраться с мыслями, ибо, если бы он начал первым, моя задача была бы труднее.

— Извините, милорд, но должна Вам сказать еще кое-что. Одну минуту.

Я принесла гребни из спальни и положила их на стол перед ним.

— Хочу вернуть Вам их.

Он взглянул на них, но не взял.

— Извините, но я не могу их принять, — добавила я. Он с горечью усмехнулся.

— Да, конечно, я понимаю, что Вы их не можете принять. Снова вынужден извиниться перед Вами. Я слишком поглощен своими заботами, у меня не было времени подумать о Ваших.

— Милорд?

— Вы не тот человек, за которого я принимал Вас, мисс Лейн, — он сделал знак рукой, предупреждая возражения. — Не хочу обвинить Вас в том, что Вы намеренно ввели меня в заблуждение. Скорее, Вы не знаете сами себя.

— Вы говорите загадками, — сказала я, ощущая, как чувство неловкости овладевает мной.

Он вздохнул.

— Все очень просто. В постоянной заботе о насущных проблемах я не разглядел в Вас некоторые черты.

Я выпрямилась.

— Естественно, Вы не можете знать все подробности о Ваших людях, но не понимаю, почему это должно огорчать Вас.

— Я ошибочно принял Вашу спокойную сдержанность за силу характера…

— То есть…

— …Ваше умение контролировать свои эмоции за безмятежность и ясность ума…

— Вы не смеете…

— …и Ваши колебания за девичью робость.

Он сделал паузу, чтобы яснее прозвучали последующие слова и окинул меня холодным взглядом, который лишил меня остатков самообладания.

— Вчера вечером я убедился в своей ошибке. Мне захотелось пощупать, цел ли мой узел на затылке.

— Должна признаться, Вы напугали меня вчера, — сказала я дрожащим голосом.

— Напугал? Вы были в ужасе. Дайте руку и я покажу, какую шишку Вы мне наставили.

Я отдернула руку назад, больно ударившись локтем о край дивана.

— Это ни к чему. Согласна, что проявила чрезмерную вспыльчивость. Но в той ситуации Вы должны были предвидеть, что сдержанность может мне изменить.

— Моя дорогая Джессами! Что я Вам сделал такого плохого? Только обнял Вас и сказал, как Вы мне дороги.

Это вовсе не причина для баталии, которую Вы затеяли.

— Я гувернантка и у Вас на службе. Вряд ли было уместно…

— Чепуха. Вы прекрасно знаете, что для меня Вы гораздо больше, чем гувернантка. Вам просто удобнее ограничить наши отношения официальными рамками.

— То, что Вы говорите, смешно. К чему мне настаивать на зависимом положении, если у меня есть право на другое? Это было бы непростительной глупостью.

Его взгляд выражал полную уверенность в своей правоте.

— Потому что чем ниже положение, тем безопаснее расстояние.

— Какое расстояние? Между мной и Вами?

— Нет. Думаю, если бы Вы хотели держать меня на почтительном расстоянии, Вы нашли бы, как это сделать.

— Тогда о каком расстоянии идет речь? Не вижу логики.

— Отделяющее Вас от жизни, Джессами, — он повертел кольцо на пальце. От жизни и счастья. От всего, что стало бы принадлежать Вам, если бы Вы немного ослабили узду на своих чувствах. — Сказав это, он неожиданно замолчал.

Я вскочила на ноги, не в силах больше сносить его нападки. Он был невыносим. Я всегда знала, что он заносчив, но это было уж слишком. Как я могла считать его умным человеком? Это были оценки человека, склонного к алкоголю. Презрение к нему охватило меня и было так велико, что я не находила слов, чтобы выразить его. Во мне бушевало столько противоречивых чувств, что я вообще не могла говорить.

— Как? Вы не хотите ответить, осадить меня?

— Ваши комментарии не заслуживают ответа, — наконец проговорила я. — Вы несете чушь.

— Нет, любовь моя. Проанализируйте свое прошлое и Вы поймете, что я прав, — его голос снизился до нежного шёпота, в глазах появилось выражение, которое мне нравилось и располагало к доверию. — Когда Вы были ребенком, Вас взяли в состоятельный дом, разбудив мечты о прекрасной жизни, но потом все отняли в одночасье, и весьма неделикатным образом. Неудивительно, что Вы боитесь рисковать очутиться в том же положении вторично. То, что Вы не принимаете, никто не сможет у Вас отнять.

— Вы ссылаетесь на события моего детства. Прошло много лет. Я изменилась.

Он встал и попытался подойти ко мне, но я отошла так, чтобы он не достал меня. Вздохнув, ор не стал настаивать, но укрыться от слов было невозможно.

— Даже жизнь — слишком короткий период времени, чтобы изгладить горькие воспоминания в чувствительном сердце. Но страх боли можно преодолеть.

Я начала злиться.

— Вы обвиняете меня в трусости, однако пригласили в дом, потому что считали храброй. Один человек не может быть одновременно и трусом, и смельчаком, милорд.

— Иметь смелость на то, чтобы терпеть невзгоды в одиночку, когда нет другого выбора, — не то же самое, что добровольно согласиться терпеть разочарование от других.

Он опять сделал несколько шагов в мою сторону, я отступила, но бежать было некуда. Не дав мне опомниться, он схватил меня за руку и потащил в спальню. У меня перехватило дыхание. Неужели он собирается…

Я не могла даже мысли об этом допустить.

Он остановился перед зеркалом. Я вырвала руку, но передышка длилась недолго. Он прижал мне руки и заставил посмотреть на свое отображение.

— Посмотрите на себя, — сказал он. — Ваши волосы. Платье, которое Вы специально выбрали сегодня. Вы снова стали той самой сироткой, которая впервые появилась в этом доме. Суровая. Одинокая. Недотрога. Странно, что Вы не вынули одно из своих траурных платьев.

К своему стыду, я покраснела. Он застонал и отпустил меня.

— Боже Милосердный, Джессами, это я так Вас напугал, что Вы снова замкнулись в своем коконе? Почему Вы не делаете то, что подсказывает Вам Ваше чувство? Вы надели бы свой траур, если бы не боялись напомнить Клариссе о смерти? Так я понял?

Ответить положительно значило дать ему лишний козырь против меня самой. Я нарочито сжала губы, чтобы показать, что я отказываюсь отвечать на его вопрос.

Он сказал вместо меня, прочитав ответ в моем лице как в открытой книге.

— Думаю, Вам самой не доставило большого удовольствия то, что Ваши мечты не состоялись.

Неужели он прав? Нет, не может быть, его обвинение не имеет под собой почвы. Но даже если и так. Нет, это неправда.

— Вам обязательно нужно мучить меня? — сказала я тихо.

— Господь с Вами, Джессами. Вы считаете, что я хочу намеренно причинить Вам боль? Напротив, мое единственное желание, чтобы Вы не убегали от себя самой и не отказывались от счастья, если оно само идет к Вам в руки.

— Тогда Вам незачем беспокоиться. Я вполне довольна жизнью в Вульфбернхолле, она меня с самого начала устраивала.

— Это не настоящее счастье, любовь моя. Гувернантка не имеет личной жизни. Ей дано лишь место в чужом доме, право учить чужих детей, есть чужую пищу с чужих тарелок. Вокруг нее кипит жизнь, но все проходит мимо, оставляя ее за кулисами.

— Меня это устраивает, как и многих других женщин.

— В самом деле? И правда. В такой жизни не рискуешь много потерять. Но в один прекрасный день Вы поймете, что Вы принесли в жертву саму себя, свою молодость, свои мечты. Вы не хотите, чтобы я поверил, что Вы желаете себе такой участи?

На такие вопросы я не собиралась отвечать. Гордо подняв голову и распрямив плечи, я посмотрела ему в глаза с вызовом. Какое право он имел так обращаться со мной? У меня тоже есть гордость и право на уважение.

— Я не хочу больше слушать… — начала я.

— Придется послушать, никуда не денетесь, — перебил он, теряя самообладание, — потому что если Вы не сделаете это сегодня, то я заставлю выслушать меня завтра, послезавтра. И не оставлю Вас в покое, пока не выскажу все, что считаю нужным.

В глазах его теперь горел фанатичный огонь; волосы, которые он время от времени взъерошивал рукой, упали на лоб. Он отбросил их движением головы. Выражение его лица придало мне силы продолжать борьбу.

Какой у меня был выбор? Чтобы дать ему возможность высказаться, я вернулась в гостиную. Он последовал за мной. Я заняла свое место на диване, убеждая себя — пусть себе говорит, сколько вздумается, на меня это не подействует.

Лорд Вульфберн остановился у окна, закрыв своей фигурой даже тот тусклый свет, который пробивался сквозь стекла. Он не спешил продолжить разговор. Я сложила руки на коленях и смотрела в пространство, приготовившись слушать.

— Гребни я заберу, — сказал он спокойно. — Но только на время, пока Вы созреете, чтобы пользоваться ими.

— Этого не случится.

— Когда я дарил их Вам, я даже не представлял, что этот подарок окажется символическим. Сейчас я заворачиваю их в бумагу и откладываю в сторону. Точно так же Вы поступаете с Вашими собственными чувствами: откладываете их подальше до лучших времен. Откройте свое сердце, Джессами. Не гоните счастье, пока еще не поздно.

Я так сильно сжала пальцы, что побелели косточки. Слова лорда Вульфберна доносились словно издалека.

— Может быть, я поступаю эгоистично. После смерти жены я дал слово, что не рискну полюбить снова. Но Вы не похожи на других знакомых мне женщин. Если я еще когда-нибудь смогу быть счастлив, то только рядом с Вами.

Он выжидательно смотрел на меня.

— Вы все сказали? — спросила я.

— Страх — ужасная штука, Джессами. Он гложет Вас постоянно, пока все доброе в Вашей душе погибает безвозвратно и остается только оболочка. Никто не испытал это так ощутимо, как я.

— Значит, Вы не имеете права читать мне нравоучения.

— Между нами есть разница. Я опасаюсь за жизнь тех, кого люблю. Испытать облегчение мне не дано, за это пришлось бы расплачиваться жизнью тех, кто мне дорог. Но Вы, дорогая моя Джессами, боитесь только за себя.

— Я не «Ваша дорогая Джессами», — закричала я. — И как Вы смеете давать мне наставления, когда сами пьете до бесчувствия и позволяете вести себя так грубо, что стали неугодны своим знакомым и друзьям?! У Вас нет права критиковать других. Никакого права! И я не буду Вас больше слушать, как бы Вы мне ни угрожали.

Не обращая внимания на его испуганное лицо, я вскочила и выбежала из комнаты. Он окликнул меня, но я не остановилась. Если мне негде укрыться от него в доме, я спрячусь в другом месте. Моля Бога, чтобы он не бросился догонять меня, я сбежала вниз по лестнице, распахнула дверь и выбежала из Холла.

Я бежала, пока мне не стало трудно дышать. Ужасно болели ноги. Уже скрылся из виду Холл и развалины, видна была только крыша башни, вокруг, насколько хватало взгляда, простирались заросшие травой болота и кое-где торчали из земли скалы.

В изнеможении я упала на землю.

Я решила не возвращаться. Впереди уже недалеко был Даблбуа и железнодорожная станция, откуда можно было добраться до Лондона. К северо-западу находился Бодмин. Можно было поискать работу там. На одной из окрестных ферм меня могли приютить на несколько дней, пока я не решу, что делать.

Я чувствовала себя не совсем беспомощной. Леди Вульфберн, конечно, не поможет мне, но мисс Пенгли и сэр Рональд не бросят меня в беде. Я вспомнила их гостеприимный теплый дом, и на душе стало легче.

Прошло какое-то время, напряжение спало, стало снова легко дышать. Ветерок усиливался, трепал волосы, давал ощущение свежести, горячил кровь.

Чувство облегчения, которое я испытала, выбежав из Холла, стало уступать место сомнениям и беспокойству. Слова лорда Вульфберна еще звучали в ушах. Неужели у меня действительно что-то не так? Почему обязательно нужно искать спасение в бегстве? Почему я боюсь малейшего посягательства на свой внутренний мир? Что мешает мне изменить прическу и носить платья, которые мне к лицу? От чего я спасаюсь? И что будет с Клариссой, если я брошу ее? Другой гувернантки у нее не будет. Ей придется довольствоваться обществом миссис Пенгли и мисс Уорели. И к чему приведет новый обман, нарушенные обещания? Не подорвет ли это окончательно ее и без того слабое здоровье?

А где-то в самых тайных уголках сознания звучал другой вопрос и не давал покоя. Если я уйду, что станет с НИМ?

Что станет со мной?

Занятая борьбой с собственными мыслями и воспоминаниями, я не заметила, как стало темнеть. Туман подполз так незаметно, что только когда я поняла, что не вижу даже башни, я осознала, что происходит. И испугалась. Все вокруг заволакивалось белой дымкой, словно волшебник набрасывал на природу серое покрывало, шептал таинственные заклинания, приводил в движение все вокруг.

Я поднялась с земли, и побежала назад, неслась без оглядки, сдерживаемая только страхом налететь в темноте на скалу. Я знала, что не успею добежать до Холла до наступления сумерек.

Когда я добежала до дома, было уже почти темно. Когда я вошла в прихожую, миссис Пендавс в тревоге рассматривала меня с верхней площадки лестницы.

— Слава Богу, Вы живы! Идите сейчас же в кабинет и скажите Его Светлости, что Вы вернулись. Он в ужасном состоянии. Он уже собирался послать людей на поиски.

— Ну что Вы, с чего бы это? — спросила я, стараясь, чтобы она не разглядела мокрого пальто. — Я не намного опоздала.

Она пожала плечами.

— Я ему говорила. И то, что у Вас есть голова на плечах и Вы не станете рисковать, но он уверен, что случилось худшее.

Меньше всего мне хотелось сейчас видеть лорда Вульфберна. Я надеялась, что разговор будет коротким.

Дверь в кабинет была открыта, виден был горящий в камине огонь. Кто-то двигался в комнате — тени плясали по стенам. Я легко постучала, услышала разрешение войти.

В дверях остановилась, намереваясь тут же уйти. Лорд Вульфберн натягивал пальто, движения были нервны, отрывисты. Раздался треск рвущейся ткани. Я подумала, что в спешке он разорвал подкладку. Но он был не один. У стола стоял Уилкинс — губы плотно сжаты, в каждой руке фонарь. Кастор и Поллукс выжидательно смотрели на хозяина, ожидая команды. По атмосфере, царившей в кабинете, можно было подумать, что меня считают мертвой или тяжело раненой.

— Простите, милорд, — сказала я. Оба мужчины резко повернулись.

— Миссис Пендавс сказала, что Вы почему-то беспокоитесь обо мне и посоветовала сообщить, что я вернулась, — я говорила спокойным бесстрастным тоном, стараясь показать своим поведением, что его волнения необоснованы.

Лорд Вульфберн смерил меня уничтожающим взглядом.

— Вы знаете, который час?

— Думаю, около шести.

В этот момент часы на камине начали бить, доказывая, что я была права.

— Уилкинс, можете вернуться к Вашим обязанностям, — сказал он, подавляя желание ответить мне резко. И, обращаясь теперь ко мне, произнес:— Мисс Лейн, будьте любезны задержаться на несколько минут.

Я подумала, что лучше было бы извиниться, сославшись на срочное дело, и вернуться позднее, переодевшись в сухое платье. Но его гневные взгляды пригвоздили меня к полу.

Уилкинс осклабился, проходя мимо. Из-за меня его хотели нагрузить лишней работой, и это случалось уже не в первый раз. Я подумала, что он радуется, что мне сделают выговор. Я вступила в комнату, он вышел, довольно громко хлопнув дверью.

Лорд Вульфберн тут же набросился на меня.

— Как Вам не стыдно поднимать на ноги весь дом из-за своей глупости?! — кричал он, не пригласив меня сесть и не давая рта раскрыть.

— Миссис Пендавс не выглядит очень расстроенной, — сказала я резко. — И вернулась я не намного позднее обычного. Самое большое — полтора часа. Но я ведь гуляла одна, без Клариссы.

— Которая лежит больная, расспрашивает о Вас всех слуг и просит прийти к ней, как только Вы появитесь.

Я почувствовала себя виноватой, но он именно этого добивался.

— Вы же сказали, что ей дали снотворное, я поняла, что она будет спать до позднего вечера. И если она расстроена, это потому, что Ваш страх передался ей.

— А как же было не волноваться? Наши туманы в сочетании с Вашей неопытностью и незнанием местности могли привести к несчастью.

Я не понимала причины его чрезмерного страха и не собиралась терпеть выговора из-за его же паникерства.

— Может быть, я и задержалась, но не уходила слишком далеко и не теряла башни из вида. Еще целый час можно было не беспокоиться. Холл хорошо был виден издали. Если бы Вы выглянули в окно, то поняли бы, что мне не трудно было вернуться.

— Как я мог знать…

Он не закончил вопроса и снова сердито посмотрел на меня.

— Как Вы могли знать что?

Он еще минуту смотрел на меня. Затем злость его прошла, он устало опустился в кресло, уронил голову на руки и опустил плечи.

— Вы же не подумали, что я сбежала из дома? Он поднял голову.

— Почему нет? Вы же убежали от меня вчера, не так ли?

— Но только в свою комнату.

— В то время Вы не могли далеко убежать. Сегодня я надеялся, что Вы поймете — Ваша паника была беспричинной и Вам нечего меня опасаться. В другом Вы всегда проявляете стойкость и самообладание, что же заставляет Вас пускаться в бегство при моем малейшем приближении? Скажите, у Вас не было намерений уйти насовсем?

Я могла соврать. Именно это я собиралась сделать сначала и ничего большего не хотела, как только избавиться от этого дома и тех непомерных требований, которые мне здесь предъявлялись.

Которые он ко мне предъявлял.

Он молча ждал.

— Так, значит, я не ошибся?

— Не совсем ошиблись. Убежать было легче, чем вернуться, но я не могла оставить Клариссу.

— А меня?

Я промолчала.

— А меня? — повторил он.

Я бросила взгляд на его пальто, доходившее почти до ботинок, на бледность лица, выделявшегося белым пятном поверх воротника, на впавшие щеки, выступавшие скулы и прикованные ко мне внимательные глаза.

Это было странное лицо — лицо хищного зверя, знающего, что такое голод и лишения. Зверя, приготовившегося к прыжку и понимавшего, что промахнуться — значить умереть с голоду.

Но это был иной голод, чем потребность в пище. Я хорошо была знакома с голодом этого сорта, когда одиночество кажется намного тяжелее, чем плохая пища и грубая одежда.

Мне захотелось зарыдать, я закрыла глаза. Это было поражение. Если у меня хватило сил отказать ему в том, что он просил, то продолжать отказывать себе я не могла.

Я почувствовала, как его рука обняла меня за плечи и притянула к себе. Я не вырывалась из его объятий. Прижавшись к колючему воротнику пальто, я прошептала: «И Вас тоже».

Глава 14

Моего признания оказалось достаточно. Он больше ничего не спрашивал и не просил. Нам обоим было ясно, что мое сопротивление сломлено. Он сразу преобразился: походка стала легкой, в глазах, когда он смотрел на меня, появился особый блеск, голос звучал мягко и нежно.