3

Свой глаз полковник Уилфрид Бромли Пикеринг потерял в июле 1944 года в жестоком бою в Нормандии. Но вражеская пуля была совершенно ни при чем. Во всем оказалась виновата обычная пчела.

День выдался жаркий. Поле битвы раскинулось от горизонта до горизонта, а вспышки разрывов сверкали ярче, чем солнце на небе. Убитые лежали в траве и как будто мирно спали. Потом наступил вечер, и великолепный закат, залив небо алым, затмил своей мрачной красотой кровопролитие внизу.

Весь день майор Пикеринг (тогда он был майором), не щадя себя, сражался плечом к плечу со своими солдатами. Бой начал затихать лишь ближе к вечеру, словно участники представления устали и ушли домой. Ощущение покоя было, однако, обманчивым. Укрывшись в полуразрушенном свинарнике, майор хорошо понимал это, наблюдая в бинокль за маневрами противотанкового взвода немецкой пехоты на фланге и за передвижениями собственных людей.

После солнечного дня и жаркого боя воздух еще не остыл; он дрожал над равниной, как желе, полное мельчайшей пыли, которая никак не хотела оседать. Чувствуя, как скрипит на зубах песок, майор положил бинокль на бруствер и предался праздным мечтам о тех маленьких чудесах, о которых ему приходилось читать в газетах – например, о том как британцы обменивали пленных наци на превосходное немецкое пиво.

Затем внимание майора переключилось на сорняк, торчавший из земли в нескольких дюймах от его благородного носа. Листья растения были покрыты толстым слоем пыли, но мясистый стебель каким-то чудом не пострадал, а на верхушке распустился красивый желтый цветок. Майор смотрел на цветок почти с нежностью и удивлялся, как тот уцелел, в то время как сам он едва остался жив после сегодняшней мясорубки. В груди Пикеринга даже шевельнулось отечески-покровительственное чувство, какое можно испытывать к больному щенку или одноногому кузнечику.

Чуть дыша от волнения, Уилфрид Бромли Пикеринг осторожно вытянул вперед палец и стряхнул пыль с нижнего желтого лепестка. Именно в этот момент британские двадцатипятифунтовые пушки, стоявшие на позициях в отдаленном перелеске, дали залп, и майор, вздрогнув, поспешно прикрыл цветок ладонями, негромко проклиная сквозь зубы и артиллерию, и артиллеристов.

Когда земля перестала трястись, он снова вытянул мизинец и продолжил очищать лепестки от пыли.

Пчела – еще одно удивленное и удивительное существо, сумевшее пережить этот страшный день – заметила одинокий желтый цветок еще раньше майора. Старательно прядая крылышками, она как раз трудилась в самой середине его желтой чашечки в надежде на поживу, когда в непосредственной близости от ее владений появился палец добряка-майора. Очевидно пчела решила, что на сегодня с нее хватит беспокойства, причиненного неуклюжими и шумными людьми. Сердито загудев, она выкарабкалась наружу, спикировала и ужалила майора прямо в глаз.

Увы, последствия этой свирепой атаки оказались для Бромли Пикеринга самыми печальными. Он потерял на раненом глазу пятьдесят процентов зрения и мог теперь поставить крест на своей карьере военного, которая некогда представлялась весьма и весьма многообещающей. Майор Пикеринг был блестящим кадетом; восхождение по служебной лестнице тоже давалось ему легко. Уверенность, что он достигнет генеральского звания еще в молодом возрасте, никогда не оставляла его, а мечты о славе до такой степени вскружили ему голову, что уже в возрасте двадцати пяти лет он обдумал и заучил слова, которые произнесет на своем смертном одре. Пчела перечеркнула все его планы.

Война для майора закончилась в тот же день. Когда она закончилась и для всех остальных, Уилфрид Бромли Пикеринг, которому лишь чудом удалось остаться на военной службе, уже опускался на дно армейской жизни, словно напитавшееся водой бревно, неотвратимо тонущее в иле посреди старого пруда.

Да, он дважды получал повышения, но очередные звания приходили точно в срок, как акушерка перед родами – не раньше и не позже. К счастью, некогда владевшее им честолюбие тоже как будто ослепло: оно давало о себе знать все реже и реже и, наконец, умерло – умерло настолько незаметно, что почти никто не обратил на это внимания.

В Англии, в окрестностях Бэйсингстока, у полковника Пикеринга был чудесный дом на холме. В саду перед домом росли стройные молодые деревца, и он любил воображать, будто они осторожно заглядывают в окна спальни, когда там спят его внуки. Супруга полковника утверждала, что от переездов у нее начинается мигрень, поэтому она каждый раз провожала мужа служить на заморских территориях так, словно речь шла не о трехлетней разлуке, а о послеобеденной партии в гольф. Она и встречала его так же спокойно, без лишних эмоций, словно они не виделись не несколько весен и зим, а всего лишь несколько часов.

В Пенглин полковник прибыл, надежно похоронив в братской могиле свою воинственность, честолюбие и грандиозные замыслы. Вместо вышеозначенных качеств в нем развились доброта, мягкосердечие и полная неспособность кем-либо командовать. К тому же полковника снедали постоянные заботы о житье-бытье молодых солдат, которые в бумагах Военного министерства значились как «мобилизованные для прохождения срочной службы». Это был хороший термин, и полковник всякий раз испытывал наплыв отеческих чувств, когда новобранцы, высадившиеся с военно-транспортных судов, попадали в Пенглин. Ему казалось, что эти славные, хотя и несколько вялые молодые люди, каким-то образом компенсируют ему потерянный глаз.

С самого начала полковник дал своим офицерам и сержантам понять, что эти юноши оставили своих матерей и сестер вовсе не для того, чтобы здесь на них орали и муштровали; что они принадлежат к поколению, которому война далась тяжелее, чем многим, и требуют к себе тактичного, бережного отношения. И он был бесконечно благодарен судьбе за то, что ни один человек в Пенглине не погиб, во всяком случае – от пуль врага.

Именно поэтому утром того дня, когда пришел пакет с приказом Генерального штаба, предписывавшим, – а приказы штабов всегда что-нибудь да предписывали, – подготовить группу солдат для проведения учебно-боевых операций в джунглях на Малайском полуострове, полковник Уилфрид Бромли Пикеринг был до крайности взволнован. В приложенной к приказу инструкции говорилось, что в соответствии с решением главного командования подразделениям Британской армии, занятым несением гарнизонной службы в Сингапуре, должна быть предоставлена возможность (возможность – каково, а?!) пройти подготовку в условиях, максимально приближенных к боевым. В качестве лагеря был избран Баксинг, находившийся на восточном побережье полуострова, а полковнику было известно, что на протяжении последних трех месяцев в этом районе активно действовали банды партизан-коммунистов. Командиром первого двухнедельного учебно-боевого сбора назначался он, Уилфрид Бромли Пикеринг. Хорошо еще, что для практических занятий к группе обучаемых, в которую должны были войти по два десятка солдат из каждого тылового подразделения Сингапура, прикомандировывались целых три инструктора из подразделений, ведущих боевые действия в самых что ни на есть джунглях, а всего на сбор направлялось до ста сорока новобранцев.

В самом конце инструкции перечислялись солдаты пенглинского гарнизона, которым выпало отправиться с первой партией. Среди них был и слоноподобный сержант Фред Орган, вне всякого сомнения выбранный в Генеральном штабе кем-то, кто ни разу его не видел.

Дочитав приказ до конца, полковник Пике-ринг вздрогнул и заморгал здоровым глазом. Несколько успокоившись, он вызвал начальника штаба майора Каспера, который, закрывшись в соседнем кабинете, писал письмо матери.

– Да поможет нам Бог, Каспер, – сказал ему все еще потрясенный полковник. – Нас решили пустить в дело.

В этот же день Бриггу на стол положили денежный аттестат рядового Оксли, погибшего в засаде несколько дней назад. Брать с собой денежный аттестат на операцию никакой нужды не было, но Оксли, как видно, об этом забыл.

Бурая книжечка попала на стол Бригга потому, что именно он вел личное дело рядового Оксли, аккуратно занося туда количество использованных увольнительных и выданных пайков. Три первых страницы аттестата оказались накрепко склеены запекшейся кровью. Кровь походила на засохший соус, а подробности, которые интересовали Бригга, были как раз на второй странице.

Рядовой пехоты Оксли был на месяц младше Бригга, но теперь он был мертв, и Бригг думал об этом весь день. Когда-то Оксли жил в Гулле, на Портовой улице, и Бригг воображал запахи рыбы и соли, сопровождавшие юношу с самого детства, и представлял наползавший с моря туман, который зимними вечерами висел над улицами, словно отдыхающий призрак.

Но вот Оксли вырос, был мобилизован, приплыл морем в Малайю и погиб в возрасте девятнадцати с небольшим лет, встретив смерть со своим денежным аттестатом в кармане.

Узнав о том, что его направляют в Баксинг на подготовку, Бригг пошел в казарму, улегся на койку и стал думать о том, как будет выглядеть в итоге его денежный аттестат. Он думал об этом и в субботу вечером, накануне отправки из Пенглина.

В конце концов Бригг встал с койки, принял душ и надел парадный желтовато-коричневый френч и шоколадного цвета брюки, которые только недавно выкупил у деревенского портного. В половину каждого часа из Пенглина в Сингапур шел автобус, и Бригг как раз успевал на рейс двадцать один тридцать.

Заведение с гордым названием «Либерти-клуб» находилось совсем недалеко от Паданга. Бриггу приходилось слышать, что это единственное место в городе, куда приятно заглянуть, поэтому, когда обнаружилось, что в клубе полно народа, он нисколечко не удивился.

– Я только взгляну одним глазком, – сказал себе Бритт, сходя с автобуса. – Просто поглазею немного, и все. «Нет, благодарю, сегодня я ничего не буду покупать», – передразнил он кого-то.

Клуб разместился в приземистом, темном, стоявшем на отшибе здании. Внутреннее убранство клуба напоминало оскверненную церковь, вдоль нефа которой выстроились с обеих сторон высокие каменные колонны. Между колоннами стояли шаткие карточные столики и плетеные кресла; свободное пространство в центре предназначалось для танцев, а на возвышении, в дальнем конце, где должен был помещаться алтарь, разместился оркестр. Запахи пота, табачного дыма и одеколона висели в воздухе, словно ядовитый газ.

Девушки, которых Бригг рассмотрел в первую очередь, были представлены в основном китаянками и малайками. Бледные официанты-китайцы, изнемогая под тяжестью подносов, носились между столиками, за которыми сидели посетители – британские солдаты, военные моряки и летчики: худые, прыщавые, низкие и высокие, узкоплечие, пьяные, возбужденные и несчастные, подавленные, веселые и крикливые.

Некоторые танцевали с девушками как положено, выставив левую руку точно стрелу подъемного крана и двигаясь то мелкими быстрыми, то широкими и медленными шагами. Эти вели себя так, словно действительно пришли в клуб танцевать. Но остальные даже не пытались скрывать, зачем они здесь. Они почти не двигались, а топтались на месте, плотно прижимая к себе партнерш, руки которых давно находились в их штанах.

Протолкавшись сквозь столпившихся в фойе моряков, Бригг осторожно обогнул танцевальную площадку. Девицы были хороши; большинство выглядели молодо и соблазнительно, многие могли похвастаться весьма внушительными формами, едва прикрытыми натянувшимися атласными или шелковыми кофточками. Глядя на них, Бригг почувствовал, как внутри него понемногу, словно кошка, просыпается возбуждение. Ему даже пришлось напомнить себе, что он пришел сюда не покупать, а смотреть. Единственное, что он, пожалуй, может себе позволить, это пиво и легкую закуску.

Он остановился рядом с пустым креслом. За столиком сидел полноватый парень в белой рубашке.

– Свободно? – спросил Бригг.

– Ага, – ответил юноша. У него было круглое, розовое, напоминающее подушку лицо.

– Вот и хорошо, – сказал Бригг и сел. – Выпьешь?

Юноша поглядел на него с легким удивлением и презрением.

– Ты что, педик? – осведомился он.

– Нет, – откликнулся Бригг, слегка шокированный. – Не думаю. С чего ты взял? Это потому что я предложил тебе пива?

– Ну… – парень в белой рубашке несколько смутился. – Я просто подумал: ты не знаешь меня, а я тебя. Мы даже не знакомы…

– Ладно, забудь, – кивнул Бригг.

– Откровенно говоря, я вовсе не против, – поспешил заверить его юноша. – Я бы не отказался от кружечки пивка, раз ты предлагаешь от чистого сердца. Лучше всего здесь пиво «Тигр», если ты не предпочитаешь что-нибудь особенное, приятель.

Они взяли два «Тигра», и Бригг сказал:

– Я еще никогда тут не бывал и хотел бы узнать, как обстоят дела с… Ну, ты понимаешь.

– Ты имеешь в виду – с девочками? – подхватил новый знакомый. – Все очень просто. Нужно купить несколько билетов и отдать девчонке, с которой танцуешь. Потом, если ты, конечно, любишь такие вещи, вы едете к ней, и она делает тебе легкий массаж.

Бригг кивнул с таким видом, словно изучать соответствующие традиции в разных частях света было его служебным долгом.

– Но все начинается с билетов, я правильно понял? – переспросил он.

– Ага, – подтвердил парень, потягивая пиво. – Сперва покупаешь билет… ну, вроде как на автобус!

Он рассмеялся своей шутке. Бригг молча рассматривал танцующих.

– А как у них… с гигиеной? – спросил он.

– Бывает, что яблочко действительно с гнильцой, – откровенно признал парень. – К некоторым я даже близко подходить не хочу. Попадаются и слишком жадные. Есть тут одна, – вон та, в красном джемпере, – помесь немца с китайцем. Здесь ее прозвали Железная Герда. На прошлой неделе она едва не пришибла одного клиента.

«Выпью еще пива и уйду, – решил Бригг. – Загляну в офицерский клуб, съем бифштекс с жареной картошкой. В конце концов, я здесь только для того, чтобы осмотреться».

Но он уже, как говорится, «запал». Приглянувшаяся ему девушка как раз танцевала с рыхлым толстяком, который, если судить по сутулой спине, числился в интендантской службе. Голова его едва доставала девушке до подбородка, а выпяченный живот упирался в бедра, поэтому танец у них получался неловким и смешным.

Девушка была китаянкой. Бригг до сих пор не понимал, почему китайцев называют жел-томазыми: крестьяне, которых он видел, были совершенно коричневыми, а девушки из канцелярии – кремово-белыми. Та, на которую он смотрел, казалась в рассеянном, едва пробивавшемся сквозь плотные клубы дыма свете ламп, белее всех. Скучающий взгляд ее полузакрытых глаз был нежен и мягок, а красный подвижный язычок то и дело пробегал по сверкающим зубам, смывая невидимые следы помады.

Оркестр в конце зала недружно, вразнобой закончил очередную аранжировку, и танцующие пары на мгновение замерли. Затем девушки направились к своим стульям, стоявшим по периметру площадки, а их партнеры вернулись за столики к оставленному пиву.

Сосед Бригга поднялся и вышел по какому-то делу, и Бригг купил у проходившего мимо официанта еще одно пиво и пачку билетиков. Пять штук обошлись ему в два малайских доллара.

Теперь он следил за своей девушкой с еще большим интересом. Она села к нему спиной, и Бригг видел влажные от пота волоски у нее на шее. Как только оркестрик на эстраде снова заскрежетал на разные лады, Бригг быстро шагнул к девушке и предложил:

– Потанцуем?

– Билет, будьте добры, – машинально откликнулась она, и Бригг невольно вспомнил про автобус.

Он дал ей один билет. Девушка аккуратно сложила его и сунула в лифчик. Затем она поднялась с кресла и с улыбкой протянула сразу обе руки. Бригг решительно привлек девушку к себе, и вдруг почувствовал ее всю.

Ощущение было такое, словно в солнечный день на тело накатываются очень теплые морские волны.

Они вышли на площадку.

– Тебе не понравилось танцевать с этим толстым? – спросил Бригг.

– С какой толстый?

– С последним. С которым ты только что танцевала.

– Ах, с этот… – девушка слегка улыбнулась. – Он часто ходить сюда из-за меня. Хочет купить мой уголок. Но я не продавать.

Бригг испытал двойственное чувство разочарования и облегчения.

– Может, ты вообще ничего не продаешь? – отважно спросил он.

– Только не ему, – снова улыбнулась девушка.

Бригг и обрадовался, и испугался. Китаянка в трех словах сообщила ему все, что он хотел узнать. Они едва двигались, но Бригг чувствовал, как девушка прижимается к нему бедрами. По лицам обоих тек липкий пот; на щеках, где они прикасались друг к дружке, он смешивался и сбегал сладкими струйками вниз по шее и груди.

Бригг почувствовал, как левая рука партнерши, гибкая словно змея, скользнула вниз по рубашке и по брюкам. Внезапно она оказалась внутри его штанов.

– Боже, нет! – прошептал он.

– Бозе, да, – откликнулась девушка. – Идем со мной. Дай мне еще билет, и мы сразу пойти.

– Сколько? – спросил Бригг в отчаянной надежде, что удовольствие окажется слишком дорогим.

– Пятнадцать долларов, – был ответ.

– Хорошо, – кивнул Бригг с сознанием собственной вины, к которой примешивалась бесшабашная радость.

К дверям они шли рука об руку, как старые любовники. У самого выхода девушка с легкой улыбкой высвободила из его пальцев узкую ладошку и направилась к уборной. Бригг смотрел ей вслед, и его грудь тяжело вздымалась от жары и возбуждения. Если бы он решил сбежать, то сейчас был самый подходящий момент, но Бригг не мог двинуться с места.

Потом рядом с ним появился прыщавый круглолицый парень, которого Бригг расспрашивал о местных порядках. Он жевал пирожок с сосиской и смотрел в сторону женского туалета.

– Классная штучка, доложу я тебе, – заключил он, и изо рта у него посыпались мелкие крошки.

– Это моя-то? – гордо переспросил Бригг.

– Ну. Если не лучшая, то одна из лучших, – подтвердил юноша.

– А ты бывал тут раньше? – поинтересовался Бригг, в груди которого шевельнулось смутное подозрение. Про себя он уже решил, что этот розовощекий толстяк ему определенно не нравится.

– Сам не бывал, – признался тот. – Но слышать приходилось.

– Как ее зовут? – торопливо поинтересовался Бригг, чувствуя, что скоро ему будет не до представлений.

– Сладкая Люси, – вежливо ответил парень. – Джюси Люси.

По улице медленно катилось обшарпанное такси. Бригг взмахнул рукой, останавливая машину, они забрались внутрь, и Люси, наклонившись к водителю, скороговоркой продиктовала адрес. Затем она устроилась рядом с Бриггом и, расстегнув ему пуговицы на брюках, просунула внутрь изящную, тонкую руку.

– Боже мой, не надо! – в замешательстве воскликнул Бригг.

На прелестном лице китаянки отразилось искреннее недоумение.

– О-о… – прошептала она, осторожно отступая. – Тебе не нравиться?

– Да, да, – невпопад отозвался Бригг и, перехватив ее руку, стал заталкивать обратно. – Нравится. Очень. Просто немного неожиданно, только и всего.

Ощущение было непередаваемым – приятным и жутким одновременно, словно у него в паху барахтался мохнатый, бархатный паучок. Потея от возбуждения, Бригг гадал, куда ему девать собственные руки, болтавшиеся без дела как двоюродные братья невесты на свадьбе. Люси, казалось, поняла его затруднения и решила проблему за него. Она взяла его влажные дрожащие пальцы и заставила расстегнуть три перламутровые пуговки спереди на платье. Потом она направила их куда-то вниз, в жаркое тепло, и Бригг почувствовал, как его ладонь наполнилась чем-то горячим, гладким, напоминающим упругий пудинг с маленькой твердой пуговкой на макушке. Это была ее левая грудь. Примерно на половине пути он сменил правую руку на левую, а левую грудь – на правую, и снова замер.

Бригг вовсе не был уверен, хочется ли ему, чтобы такси куда-то приехало, или он предпочел бы, чтобы поездка продолжалась вечно. Он, однако, догадывался: то, что ждет его в конце путешествия, может оказаться намного лучше. Когда машина остановилась, он, пошатываясь, выбрался в дождливую темноту летнего вечера, не глядя сунул водителю сколько-то денег и нетвердой походкой поднялся вслед за Люси по расшатанным деревянным ступенькам.

Девушка остановилась на площадке, чтобы отпереть поцарапанную дощатую дверь. Лестница освещалась тусклой электрической лампочкой, и Бригг, стоя ступеньки на четыре ниже Люси и дожидаясь, пока она справится с замком, мог созерцать ее ноги – прекрасные стройные ноги, казавшиеся в полутьме белыми, точно бумага. Ноги исчезали в темноте под юбкой, и Бриггу вдруг захотелось, чтобы дверь открылась как можно скорее.

Из черного провала под лестницей донесся вдруг хриплый, похожий на кашель голос, и Бригг невольно подскочил от испуга – ему показалось, что это военная полиция. Поглядев вниз, он, однако, увидел у подножья лестницы похожее на тусклую луну лицо старого китайца с узкими щелочками глаз. Лицо это странно светилось в темноте, словно на него падал отблеск невидимого света.

Китаец снова что-то проскрипел, и Люси коротко упрекнула его по-китайски. Лицо сразу как-то потухло, а мгновение спустя Бригг услышал, как старик ворочается в своей каморке под лестницей.

– Он говорить, чтобы я заплатить комнату, – пожала плечами Люси.

«Вот и первая зацепка, – разочарованно подумал Бригг. – Так я и знал! Теперь она попросит больше денег».

Но к его удивлению Люси больше не упоминала о своих проблемах. Справившись с замком, она распахнула дверь, дернула за какую-то веревочку, включая свет, и Бригг, вытянув шею, с любопытством заглянул в комнату поверх ее плеча. Его снедало нетерпение, какого он не испытывал, пожалуй, с тех самых пор, когда в десятилетнем возрасте рассматривал «Пещеру Санта-Клауса» в супермаркете «Селфридж». От возбуждения и страха у Бригга даже закружилась голова и, шагнув в комнатку, он тут же споткнулся о большую фарфоровую куклу, валявшуюся почему-то на самом пороге.

Комната Люси напоминала, скорее, склад, а не спальню. Девушка явно была помешана на коллекционировании. Она собирала все. Здесь были куклы, веера, набитые опилками тряпичные собачки, коробочки, брелочки, книги, комиксы, патефонные пластинки, банки с вазелином, презервативы всех трех размеров, портрет Мао Цзедуна на стене и вышитая салфетка с надписью «Счастливого Нового года желает вам компания "Гордон Хайлендерс!"».

– Отличное местечко, – неуверенно заметил Бригг.

– Даже слишком, – пошутила Люси и повалилась на кровать, широко разбросав ноги.

– О-о-о-о! – сказал Бригг в замешательстве. Он чувствовал, что просто обязан что-то сказать, хотя и не представлял – что.

Но это не было даже началом. Некоторое время Бригг стоял неподвижно, как соляной столб.