Предисловие издателя

Предлагая вниманию читателей ранее не издававшиеся записки о делах величайшего в мире детектива, я предвижу настойчивые расспросы: «Как удалось обнаружить описания этих приключений и почему они не были опубликованы раньше?»

Здесь нет никакой тайны. Неопубликованные истории упоминаются в четырех повестях и пятидесяти шести рассказах, изданных при жизни доктора Ватсона. Хорошо известно также, где хранились объемистые записные книжки, аккуратно заполненные самым пунктуальным биографом всех времен — сам Ватсон не раз сообщает об этом в своих записках. Они находились в знаменитом депозитном сейфе в подвалах банка Кокса на Черинг-Кросс.

Причины, по которым добрый доктор отказался от предания этих историй гласности, также хорошо известны. Часть расследований Холмса была связана с деликатными государственными делами и по понятным моральным и политическим соображениям не могла стать достоянием широкого круга читателей. Многие недобросовестные литераторы Викторианской эпохи стремились выставить напоказ общественные скандалы своего времени. Но Ватсон, неизменно остававшийся образцом порядочности, считал, что подобные истории не могут выйти в свет, пока живы их участники.

Кроме того, существует несколько дел, о которых Ватсон написал следующую загадочную фразу: «Дела эти по природе своей таковы, что современный мир не готов воспринять их откровения». Меня всегда интересовало, не относятся ли к этой последней категории исследования Холмса в области производных каменноугольной смолы.

Все события, еще не известные публике, разумеется, были описаны Ватсоном, а документы тщательнейшим образом сохранены. Но может возникнуть вопрос, как они попали ко мне. Я упоминал об этом в предыдущих работах, но считаю своим долгом вернуться к данной теме еще раз, дабы избежать возможных обвинений, касающихся права собственности. В англосаксонском законодательстве существует статья о достоянии Короны, которая очень меня беспокоит.

Во время войны в здание банка Кокса попала бомба. В ту ночь я был в Лондоне. Меня неудержимо потянуло к развалинам банка. Как сейчас помню непроглядную тьму, поминутно взрывавшуюся вспышками слепящего света. Пламя озаряло картину смерти: рушащиеся конструкции, пыль, обломки… И вновь — тьма. По чистой случайности близкий взрыв бросил меня на старинный сейф с оторванной дверцей. Так по воле судьбы в мои руки попала драгоценная рукопись. Одно я знаю наверняка: не побывай я в ту ночь в развалинах банка, депозитный сейф и его невосполнимое содержимое навсегда исчезли бы в пламени немецких зажигательных бомб.

Все это я готов повторить, если дело дойдет до суда.

Но возможная тяжба — удел будущего, которое определит участь каждого. Пусть нас рассудит история литературы! Давайте теперь раздвинем завесу времени и вернемся в прошлое. Назад, к удивительному миру Бейкер-стрит.

Итак, игра началась. Или, что более подходит в данном случае, птица взлетела.

1

ЗНАКОМСТВО С ДЕЛОМ

Поздняя осень несла арктический холод на улицы Лондона. Стояла ночь. Ветер понемногу утих, но вслед за ним густой туман окутал огромный город. Соседние дома сначала превратились в расплывчатые пятна, а потом и вовсе исчезли в клубах влаги. В комнатах царила пронизывающая сырость, и я подбросил угля в камин, надеясь, что трепещущие языки пламени одолеют суровую погоду.

В последние дни Шерлок Холмс не был занят и проводил время, приводя в порядок свои объемистые архивы. Казалось, мой друг пребывал в прекрасном расположении духа, что так не вязалось с его вынужденным бездельем. Во время сытного обеда, приготовленного заботливой миссис Хадсон, Холмс развлекал меня историями о крошечном и малоизвестном государстве Монтенегро, о котором он, казалось, знал все. Убирая посуду, наша добрая домохозяйка передала Холмсу письмо, только что доставленное специальным курьером.

Когда его тонкие, ловкие пальцы единственного в мире детектива-консультанта извлекли из конверта листок дорогой бумаги, в глазах Холмса сверкнул азарт охотника и от былого меланхоличного спокойствия не осталось и следа. Холмс еще раз внимательно просмотрел сообщение, прежде чем передать его мне:

— Неожиданное послание, Ватсон. От Линдквеста.

Взяв письмо, я с недоумением взглянул на своего друга.

— Разве вы его не знаете? — удивился Холмс. — Весьма талантливый малый. Принес большую пользу при расследовании дела об опаловой диадеме миссис Фэйринточ.

Вот что я прочел:

«Дорогой Холмс!

Надеюсь, что это письмо застанет вас дома, и очень прошу принять меня сегодня около девяти часов вечера. Боюсь, что отложить мой визит на завтра невозможно, ваша же помощь совершенно необходима.

Преданный Вам

Нильс Линдквест».

Я поднял глаза на Холмса:

— Похоже, этот человек нуждается в ваших уникальных способностях.

— Я бы сказал: крайне нуждается. Припомните-ка, Ватсон, часто ли нам доводилось принимать столь позднего посетителя. Однако Линдквест был всегда хладнокровен и не склонен терять голову. — Холмс с довольным видом потирал руки. — Это заставляет меня думать, что дело будет интересным.

Острый блеск глаз моего друга красноречиво свидетельствовал о том, что Холмс снова жаждал действия. Жаждал головоломок и тайн, разгадывая которые он мог с изяществом применить свои поразительные знания и опыт.

— Вы упомянули о его связи с предыдущим делом, — начал я и остановился, зная, что Холмс ухватится за эту тему.

— Хотя Линдквест известен лишь в узком кругу, он, безусловно, высококлассный эксперт по драгоценным камням и его обширные знания в этом вопросе не подлежат сомнению. — Холмс указал на листок в моей руке. — А что вы, уважаемый доктор, можете сказать о нашем позднем госте?

Подражая манере Холмса изучать документы, я поднес послание Линдквеста к огню и посмотрел листок на просвет.

— Бумага марки Нили-Пирпонт, — произнес я наконец. — Замечу, что она не из дешевых.

— Дорогой Ватсон, вы меня восхищаете! Сразу видно, что годы совместной работы не прошли для вас даром.

Обычно Холмсу хватало только одной скупой фразы, чтобы похвалить меня за наблюдательность. Сейчас таких фраз было целых две. И, растроганный одобрительным тоном моего великого друга, я начал отчаянно искать другие приметы Нильса Линдквеста.

— Этот человек пишет аккуратно и экономит место: строчки расположены довольно близко одна от другой. Осмелюсь предположить, что, занимаясь экспертизой драгоценностей, он пишет свои заключения от руки, а не печатает на машинке.

— Все лучше и лучше! Умоляю вас, продолжайте.

— Увы, не могу. Похоже, здесь больше ничего не обнаружить.

Холмс кивнул с напускным сочувствием, что всегда предвещало фейерверк блистательных догадок. Я отлично знал, как мой друг обожает демонстрировать свои маленькие трюки и как по-детски гордится ими.

— Вы бы думали иначе, дружище, если бы прочли мою работу «Почерк как средство распознавания склонностей и взглядов». В этой статейке есть несколько интересных мест. Давайте посмотрим на письмо Линдквеста. Буквы наклонены вправо, и концы строк загибаются вниз. Несомненный признак трагедии, Ватсон! Обратите внимание на первое предложение, в котором слова, начинающиеся с латинской «t», встречаются трижды. Во всех случаях эта буква имеет удлиненную поперечную черточку. Смотрите-ка: то же самое и во втором предложении, здесь у заглавной «T» еще более длинный штрих.

— Особенность его почерка?

— Согласен. Но горизонтальная черточка изменяет свою интенсивность. Пока мне незнаком почерк Линдквеста, я могу предположить, что в других случаях эти знаки были более четкими и разборчивыми. В нескольких местах заметна волнистость, свидетельствующая о слабости. Боюсь, что он опасно болен, и этим объясняется срочность его визита.

— Холмс, вы не перестаете изумлять меня. Вам достаточно коротенькой записки, чтобы сделать выводы о том, что человек в отчаянии и что у него проблемы со здоровьем!

— Ну что вы, — довольный произведенным эффектом, скромно заметил Холмс. — Это элементарное понимание того, чего следует ожидать.

Великий детектив прервал беседу и занялся записной книжкой. Это была книжка под литерой «Ф», и я решил, что Холмс, вероятно, просматривает дело Фэйринточ в поисках автографа Нильса Линдквеста. Я так и не выяснил, верно ли мое предположение, поскольку часы пробили девять и последний удар далекого церковного колокола донесся одновременно со звонком в парадную дверь дома номер 221-б по Бейкер-стрит. Вслед затем послышались шаги на лестнице. Подготовленный выводами Холмса, я обратил внимание, что шаги были неровными и наш посетитель преодолел семнадцать ступеней, дважды останавливаясь, чтобы набраться сил.

Когда слуга Билли провел мужчину в комнату, я поразился худобе нашего гостя. Его светлые волосы, редкие на лбу, все еще оставались достаточно густыми на макушке. Неестественный румянец и лихорадочный блеск глаз не оставляли сомнений в правоте Холмса. Боже мой. Холмс опять угодил в точку. Этот человек действительно серьезно болен, подумал я.

Холмс кратко представил мне Нильса Линдквеста, и пока я занимался графинами с вином, наш гость устроился в низком кресле у камина. Ему было трудно дышать, воздух из разрушенных легких вырывался с хриплым, трескучим звуком. Тем не менее Линдквест вполне владел собой и говорил довольно звучным и ровным голосом. В его безупречном английском отчетливо слышался скандинавский акцент.

— От профессионального взгляда доктора Ватсона и вашего проницательного глаза, мистер Холмс, безусловно, не ускользнул неприятный факт. Я имею в виду, неприятный для меня, — добавил он с мрачной усмешкой.

Холмс умел проявлять сочувствие, если его призывали к этому, но было очевидно: Линдквест не искал сострадания и не одобрил бы сентиментальных расспросов.

— Я полагаю, вы заручились заключениями специалистов? — осведомился Холмс деловым тоном.

— Трое ведущих врачей не скрывают, что дни мои сочтены. Их решение однозначно. Поэтому-то я у вас.

— Чем я могу помочь вам? — спросил Холмс, когда я подал гостю напитки.

Линдквест поблагодарил меня взглядом и одним глотком осушил полбокала, словно пытаясь придать себе сил. Потом он нагнулся вперед в своем кресле и начал рассказ.

— Узнав, что мое время истекает, я столкнулся с определенными этическими проблемами. Мне необходимо привести в порядок свои дела. Видите ли, джентльмены, месяц назад я получил задание от некоего Васила Д'Англаса из Берлина. Дело было изложено в письме. Клиент выслал мне задаток в размере тысячи фунтов, с тем, чтобы я обнаружил Золотую Птицу и организовал ее возвращение.

Лицо Холмса оставалось бесстрастным, и Линдквест продолжал:

— Вам, вероятно, незнакомо это произведение искусства. Ничего удивительного, если знать историю Птицы. В любом случае Д'Англас согласен выплатить еще тысячу фунтов за возвращение вещи и компенсировать расходы, связанные с ее поисками. Мои люди наводили справки у коллекционеров и ювелиров, но не сумели напасть на след Птицы. Конечно, мне не следовало браться за это дело. Увы, здоровье не позволяет мне пуститься в необходимое путешествие. Мне нужны были деньги, и я взялся за работу, которую не сумею закончить.

Холмс нахмурился:

— Вы говорите, путешествие. Но разве, обращаясь к лондонскому эксперту, ваш джентльмен из Берлина не считал, что предмет находится здесь, в Англии?

— Д'Англас не был уверен в этом. Золотую Птицу он приобрел у турецкого торговца Абена Хассима. Приобрел, но не получил. Документ, подтверждающий покупку, был послан Д'Англасу, что сделало его законным владельцем. Но перед самой отправкой в Германию Птица из магазина Хассима была украдена. По неизвестным мне причинам мой клиент полагает, что вещь должна появиться в Англии. Но начать, безусловно, следует с Константинополя. Я должен был бы отправиться туда, расспросить Хассима и напасть на след. А вместо этого я нанял Баркера, сыщика из Суррея, чтобы он попытался отыскать след в преступном мире Лондона.

На лице Холмса появилась слабая улыбка.

— Мой конкурент, — заметил он и быстро взглянул на меня. — Вы помните, Ватсон, наши с ним пути пересеклись во время расследования дела Джозии Эмберли.

— «Москательщик на покое», — автоматически отметил я.

— Да-да, так вы озаглавили рассказ об этом деле, — подтвердил Холмс. Он снова посмотрел на Линдквеста. — Судя по размеру гонорара, эта вещь представляет немалую ценность, не так ли?

— Совершенно верно. Двадцатитрехдюймовая фигура из чистого золота установлена на массивном золотом пьедестале. К тому же искуснейшая работа.

— Господи! — невольно вырвалось у меня. — Неужели она действительно золотая?

— Так принято считать. Но я не склонен верить в это, — ответил Линдквест. — Видите ли, у Золотой Птицы уникальная история. История бесконечных исчезновений.

Холмс кивнул:

— Я понял вашу мысль. Золото — материал непрочный. Если эта Птица много путешествовала, она, несомненно, должна быть изготовлена из сплава.

— Чистое золото составляет двадцать четыре карата, — кивнул наш гость. — Восемнадцатикаратная проба представляется мне более реальной.

Похоже, Линдквест и Холмс пришли к единому мнению по этому вопросу. Я, откровенно говоря, ничего не понимаю в пробах и каратах.

— А что это за птица? — спросил я.

— Рух. [1]

— Что ж, — с довольным видом заметил Холмс, — это придает делу мелодраматический оттенок. Легендарная птица из Аравии, столь огромная, что могла носить в своих когтях слонов. — На лице моего друга появилось задумчивое выражение. — Странный объект для мастера. Вы упомянули об исчезновениях? Как я понимаю, они связаны с преступлениями.

Линдквест откинулся в кресле, словно собирая остатки сил.

— Вот что мне удалось узнать. Как гласит легенда, впервые Золотая Птица появилась в Самарканде, в сокровищнице Тамерлана Великого. Изображения статуэтки выдают ее греческое происхождение, но я не взялся бы утверждать это со всей определенностью. Около 1720 года — Птица уже в России, при дворе царя Петра I. Дальше след ее теряется, зато достоверно известно, что в 1780 году статуэтка объявляется в частном собрании во Франции. Во время Французской революции отчаянно нуждающиеся владельцы-роялисты продают Птицу за бесценок, и, в конце концов, она попадает в руки Наполеона. Тот использовал ее в качестве залога, одалживая деньги у датских банкиров. На стыке веков Птица оказывается в распоряжении некоего Веймера, торговца произведениями искусства из Амстердама. Магазин Веймера был уничтожен пожаром. Птица исчезла. Но около 1850 года она обнаружилась на острове Родос. Покрылась пылью в маленьком магазинчике, пока ее не украл Гарри Хокер.

Холмс, задумчиво смотревший в огонь, внезапно встрепенулся:

— Ого, Хокер! Опытнейший вор, ученик короля преступников Джонатана Вайлда. Наметанный глаз Гарри, конечно, сразу распознал ценность вещи.

Линдквест кивнул и возобновил повествование:

— Хокер сбежал со статуэткой в Будапешт. Неизвестно, кому она была там продана. В конце концов Птица появилась в Стамбуле в магазине Абена Хассима. Будучи респектабельным торговцем, Хассим сообщил о том, что Птица находится в его распоряжении, и турецкое правительство подтвердило его права. Тогда-то мой клиент Васил Д'Англас и вступил в переговоры с Хассимом.

— И только для того, чтобы неуловимая вещь снова исчезла! — Глаза Холмса сияли. История явно заинтересовала его.

— Теперь вы с доктором Ватсоном знаете то же, что и я, — устало закончил Линдквест.

У него неожиданно начался ужасный приступ кашля. Когда гостю стало легче, я торопливо наполнил его бокал.

— А что же Баркер? — осведомился Холмс. — Наверняка он что-нибудь выяснил. У него нестандартные методы, но он чрезвычайно талантливый сыщик.

— Был им, — поправил Линдквест. — Баркер направлялся ко мне на Монтегю-стрит, когда его переехала карета. Узнав о несчастном случае, я отправился в госпиталь. Баркер не приходил в себя, и врачи не давали ему никаких шансов. Но перед самой смертью сознание вернулось к нему. Умирающий нашел меня взглядом, полным отчаяния и боли. Он силился сказать что-то, но сумел произнести лишь слово «паша». И Баркера не стало.

Лицо Холмса помрачнело. Мне тоже было не по себе. Я хорошо помнил Баркера. Апатичный человек, носивший темные очки и большую масонскую булавку на галстуке. Несомненно, смерть коллеги потрясла моего друга. Но речь его была бесстрастной и суровой:

— Мы не можем позволить, чтобы так просто убивали честных детективов. Я полагаю, что и вы не особенно верите в случайность этой смерти.

Линдквест кивнул:

— Карета не была обнаружена. Тот факт, что Баркер спешил ко мне, и значение, которое он, по-видимому, придавал своему последнему сообщению, заставляют подозревать, что все было подстроено. Уж больно удачно для кого-то совпали события.

Холмс кивнул:

— Паша! Вам это о чем-нибудь говорит?

Линдквест покачал головой:

— Нет, я решительно не знаю, при чем здесь паша. Одно могу сказать точно: я не ослышался.

— Что я могу для вас сделать? — спросил Холмс.

Линдквест вытащил из кармана два конверта и протянул один из них Холмсу:

— Это то, что осталось от моего гонорара. Если вы согласитесь, я отправлю это письмо, — он указал на второй конверт, — Василу Д'Англасу в Берлин. В нем сообщается, что из-за болезни я передаю это дело вам.

— Я вижу, вы уже запечатали письмо, — заметил Холмс.

Линдквест смущенно улыбнулся:

— Я надеялся, что вы согласитесь в память о старой дружбе.

Холмс коротко кивнул.

Наш посетитель с трудом поднялся с кресла.

— Я у вас в долгу, — сказал он, — хотя сомневаюсь, что мне удастся отблагодарить вас. Разрешите откланяться, джентльмены. Информация о деле и деньги в этом конверте. Надеюсь, что мы еще успеем встретиться.

Забегая вперед, скажу, что мы больше не видели Нильса Линдквеста: он умер на следующий день.

Холмс рассеянно крутил в руках конверт и смотрел в пустоту хорошо знакомым мне отрешенным взглядом. Наконец он кинул конверт на столики повернулся ко мне:

— Я не решился отказаться от платы, предложенной мне этим несчастным человеком. Это бы оскорбило его. Откровенно говоря, я взялся бы за это дело в любом случае — ради самого дела.

Я почувствовал: наступает подходящий момент для одной из моих маленьких уловок. Рассказ о Золотой Птице, конечно, заинтересовал меня, и теперь нужно было заставить Холмса высказать свое мнение об этом странном деле. Поэтому я ответил тривиальной фразой:

— Это похоже на заурядную погоню за наживой. Вероятно, похитителей привлекала баснословная цена вещи?

— Выгода всегда была мощным стимулом, — возразил мой друг. — Но представляет ли Птица такую уж большую ценность? Гарри Хокер не мог действовать случайно. В 1850 году Хокер как раз заканчивал свою славную карьеру и не стал бы рисковать по пустякам. И все же он похитил статуэтку. Предмет такого размера, будь он даже из чистого золота, не такой уж лакомый кусок. Линдквест не упоминал ни о глазах из драгоценных камней, ни об инкрустации самоцветами. Не похоже, чтобы добыча оправдывала риск.

— Может быть, ценность самой работы?

— Линдквест считал, что это предмет греческого происхождения. Если бы он был создан кем-то вроде Челлини, великого итальянского мастера, его цена намного бы превышала стоимость самого золота. — Мой друг на мгновение задумался. — Или причина в особой ценности сплава? Ведь известно, что в древности предпочитали электрон, природный сплав золота с серебром. Возможно, именно метод создания делал эту реликвию столь желанной.

Замечание Холмса поставило меня в тупик. Возможно ли, чтобы ремесленники древности могли превзойти наших специалистов из Бирмингема и Шеффилда. Я осторожно спросил об этом Холмса.

Он снисходительно усмехнулся:

— Мой дорогой друг, секрет цемента был утрачен еще в средние века. Сколько великих тайн забыто навсегда! По сей день лучшие специалисты не могут найти способ закалки меди, открытый американскими индейцами. Давайте уж лучше не будем обсуждать теорию утраченных технологий.

— Наверняка есть и другие причины гоняться за этой Птицей, — заметил я для пробы.

— Их множество, — ответил Холмс. — И ни одну мы не можем ни отвергнуть, ни принять. Давайте исходным пунктом считать смерть Баркера. Для определенности предположим, что наш сыщик стал жертвой убийц. Это наводит на мысль о том, что Баркер что-то узнал и эта информация не должна была дойти до Линдквеста. Но теперь отправляемся спать. Надо хорошенько отдохнуть. Похоже, нам предстоят беспокойные времена.

Убедившись, что от Холмса больше ничего не добьешься, я покорно отправился в свою комнату. Но история Золотой Птицы не давала мне покоя. Наконец мне удалось уснуть. Но и тут давешний рассказ не шел из головы: мои сны заполнились гигантскими птицами Рух и таинственными алхимиками, седовласые старцы колдовали над колбами и ретортами в жуткой лаборатории, очень похожей на морг. Когда рано утром прозвонил далекий колокол, я сообразил, что именно в морге пребывал сейчас Баркер, бывший детектив из Суррея.

2

ПРИСТУПАЕМ К РАБОТЕ

Я вскочил с постели, переполненный дурными предчувствиями. Часы показывали половину десятого. Великий детектив имел обыкновение начинать свою деятельность значительно раньше. Схватив халат и сунув ноги в тапочки, я сбежал в гостиную, готовый узнать, каким будет первый ход Холмса или, возможно, каким он уже был. Но мне пришлось резко затормозить: за полуоткрытой дверью я заметил какого-то человека. Незнакомец сидел за столом Холмса и преспокойно просматривал его бумаги. Морщинистое лицо, наполовину скрытое толстыми стеклами очков и пышными бакенбардами, выражало неподдельный интерес. Негодяй с жадным вниманием читал какое-то письмо. И хотя годы сгорбили спину непрошеного гостя, я скорее склонен был преувеличить опасность и не собирался отказываться от мер предосторожности. Слишком крепко засела в памяти страшная угроза, исходившая от дряхлого полковника Себастьяна Морана. Я твердо решил не выпускать незнакомца до прихода Холмса. Армейский револьвер системы «веблей-скотт» всегда лежит в ящике моего стола. Осторожно ступая, я вернулся в спальню и взвел курок. Через каких-нибудь пятнадцать секунд я вновь стоял у двери в гостиную и был уже готов к схватке с прохвостом, когда услышал знакомый голос:

— Дружище, не стоит врываться в дверь, паля во все стороны. Роль ковбоя с Дикого Запада явно не для вас.

Я отшатнулся в изумлении, когда фигура у стола поднялась. Стремительным движением ловкой руки незнакомец сорвал с себя парик. Согбенная спина выпрямилась, морщины разгладились. Передо мной стоял Шерлок Холмс.

Осторожно сняв с боевого взвода курок «веблея», я вошел в гостиную, укоризненно глядя на друга:

— Зачем этот маскарад, Холмс? Вы выставляете меня настоящим дураком.

Холмс подавил веселье, и в его задумчивых глазах появилось участие:

— Приношу вам свои извинения, Ватсон. Однако я далек от мысли потешаться над вами. Считайте, что вы оказали мне огромную услугу: ведь если этот маленький трюк смог ввести в заблуждение вас, можно не бояться, что меня узнает кто-нибудь посторонний.

Я не смог возразить и несколько успокоился.

— Догадываюсь, что ваш тонкий слух уловил мои шаги. Но как вы узнали, что я вооружен?

Холмс небрежным жестом запалил трубку.

— Когда вы спускаетесь, ваши ноги неосознанно следуют одним и тем же путем. Третья ступенька издает отчетливый скрип, который вы слышите так часто, что, вероятно, перестали замечать. Я было удивился, когда вы вернулись в свою комнату, но щелчок курка объяснил мне все.

Сунув револьвер в карман халата, я запальчиво ответил:

— По крайней мере «веблей» — настоящее оружие, а не та хлопушка, которую иногда носите с собой вы.

— А зачем мне мощное оружие, когда меня охраняет мой верный Ватсон? — Холмс указал на письмо, лежавшее на столе. — Это утро принесло нам богатый улов, старина. Представьте себе: тело Баркера еще не опознано!

Холмс покачал головой. Нерадивость всегда поражала его.

— Загадочно, не правда ли, поскольку Линдквест посещал его в госпитале и не делал тайны из имени пострадавшего? Зная, что Линдквест и его люди вполне способны выяснить это самостоятельно, я не стал ничего объяснять им и отправился на Монтегю-стрит. Баркера сбили неподалеку от отеля, где проживал Линдквест. Мы знаем, что детектив спешил. Так почему же он не воспользовался экипажем? Ответ прост: Баркеру было недалеко идти. В непосредственной близости от отеля находятся только три дома, где сдаются комнаты. Хозяйка одного из них по моему описанию мгновенно узнала своего жильца. Осмотр его комнаты дал блестящие результаты.

Я изумленно уставился на своего друга.

— Господи, Холмс, вы ведь не хотите сказать, что взломали дверь?

— Разумеется, нет. Но хозяйка почему-то решила, что я из полиции. Она с удовольствием показала мне комнату, которую Баркер снял несколько недель назад.

— Стало быть, хозяйка решила, что вы из полиции, вот как? — Я с открытым недоверием посмотрел на него, отлично зная, как Холмс умеет создавать о себе ложное впечатление, не прибегая к подделкам и обману. Он не обратил внимания на мой скептический тон.

— Представьте себе, Ватсон, мое удивление, когда я обнаружил письмо, адресованное мистеру Шерлоку Холмсу, проживающему в доме 221-6 по Бейкер-стрит.

— Черт побери!

— «Должно быть доставлено, если со мной что-нибудь случится», — так написано на конверте.

Наверное, на моем лице было написано полное недоумение, потому что, взглянув на меня. Холмс откровенно расхохотался:

— Не так уж странно. Ватсон, что мысли и Нильса Линдквеста и Баркера текли в одном направлении. Оба занимались этим делом, оба хорошо знали нас с вами и оба решили просить нашей помощи.

Холмс всегда великодушно использовал слово «мы», но я не заблуждался насчет того, к кому именно обратились и искусствовед и детектив в качестве последней надежды.

Холмс порывисто подошел к столу. Движения его стали точными и резкими. Долгие годы нашей дружбы и, посмею употребить это слово, сотрудничества приучили меня к подобным переменам. Апатичный теоретик исчез, и на его месте возник отлично натренированный, более того, хищный охотник, горящий желанием победить. Он снова указал на письмо, которое читал, когда я вошел.

— Позвольте мне кратко изложить суть послания. Баркер сообщает, что работает на искусствоведа Нильса Линдквеста и если с ним случится беда, просит обратить внимание на одного человека. На кого бы вы думали, Ватсон? Ни на кого иного как на старого барона Доусона.

— Наши пути снова скрещиваются! — воскликнул я. Неожиданная мысль заставила меня переменить тему. — Баркер, должно быть, чувствовал, что занимается рискованным делом.

— Думаю, он отдавал себе отчет в том, как опасна добытая им информация, — заключил Холмс. — Письмо составлено в неопределенных выражениях и полно только им понятных намеков на прошлые дела. Главное, что Баркер нашел нить, ведущую к барону Доусону. Чтобы следить за бароном, сыщик даже устроился на работу в «Нонпарель».

— Боже мой, Холмс, я даже не знал, что этот клуб снова открылся!

— Ничего удивительного. Теперь это тайный игорный дом, одно из нелегальных владений барона. Очевидно, Баркер изучил повествования, которые вы когда-то навязали нашим терпеливым читателям. Он, например, ссылается на тайное расследование, произведенное в связи с делом Межокеанского треста. [2] О ком оно напоминает вам?

— О Тощем Гиллигане, взломщике.

— Точно, — удовлетворенно произнес Холмс.

— Нас интересует только Доусон и клуб «Нонпарель». А Тощий Гиллиган способен помочь нам выяснить, что же обнаружил Баркер.

Я не успел открыть рта, как Холмс опередил меня:

— Я уже побывал в магазине замков Гиллигана, но его не было на месте. Заведением управляет его друг, так что, думаю, Тощий свяжется с нами в самое ближайшее время.

— Но может быть, взломщик прячется от вас, боясь разделить участь Баркера?

— Это приходило мне на ум. Но я уверен, что Тощий объявится. А пока мне необходимо заняться кое-какой, так сказать, подготовительной работой. Нам потребуется дополнительная информация, прежде чем мы начнем продвигаться дальше в этом деле.

Меня ждали пациенты, и я поторопился оставить Холмса одного. Ведь именно он всегда уговаривал меня не пренебрегать врачебной практикой, уверяя, что мои визиты к больным часто приносят информацию, столь важную для его расследований. Не знаю, был ли он совершенно искренним. Может быть, он просто хотел, чтобы мои медицинские занятия позволяли ему хоть иногда работать в одиночестве. Я знал, что, как только за мной захлопнется дверь, в квартиру на Бейкер-стрит потекут посетители. Паутина, которой Холмс опутал Лондон, была чувствительна к малейшему колебанию, вызванному необычным происшествием. Я мог только догадываться, сколько глаз и ушей преданно служат моему великому другу. Кучера, лавочники и посыльные состязались с министрами, промышленными магнатами и известными юристами, поставляя информацию, которую поглощал и перемалывал гениальный мозг Шерлока Холмса. Я не представлял себе, какая система связи действовала в этом необычном механизме, но мало что из случившегося в шестимиллионном городе не становилось вскоре известным моему другу.

День был ясным, хотя и холодным. Вчерашний туман отступил к Темзе. По дороге домой, глядя на теплые огоньки вечернего Лондона, я вспомнил давнишнее замечание Холмса. Великий сыщик сказал мне, что если на крыльях Асмодея подняться над огромным городом и посмотреть вниз сквозь прозрачные крыши, можно увидеть гигантскую мозаику любви, ненависти, страсти, трагедий и преступлений, в сравнении с которой померкли бы сказки Шахерезады и хроники Шекспира. Детектив страстно верил, что человек самое удивительное и непредсказуемое создание во всей Вселенной. Вспоминая долгие годы наших приключений, я не мог не соглашаться с Холмсом.

Когда я возвратился на Бейкер-стрит, мой друг мерил шагами нашу гостиную. В комнате витали облака едкого дыма, и я с трудом разглядел сервированный на одного человека стол. Резким движением Холмс указал на тарелку: