Томас Диш
      СПУСК
      
      Кетчуп, горчица, маринованный чили, майонез, два вида заправки для салата, топленый жир и лимон. Да, еще два лотка ледяных кубиков. В буфете немногим богаче: баночки и коробки с пряностями, мукой, сахаром, солью - и коробка изюма!
      Из-под изюма...
      Даже кофе нет. Даже чая - хотя чай он терпеть не мог. В почтовом ящике - только счет от "Андервуда" ("В случае, если Ваша задолженность не будет Вами погашена...").
      В кармане позвякивают четыре доллара семьдесят пять центов мелочью. Письмо в Грэхэм ушло неделю назад. Если бы братец собирался в этот раз что-нибудь прислать, перевод давно пришел бы.
      "Я мог бы уже и отчаяться,- подумал он.- Возможно, я уже отчаялся..."
      Можно было бы просмотреть "Тайм". Только очень уж это тяжело - обращаться за работой (50 долларов в неделю) и получать отказ за отказом. Впрочем, он никого не винил; он бы и сам себя не нанял. Он слишком долго был стрекозой - а муравьи уже прекрасно разобрались в его штучках.
      Он без мыла выскоблил бритвой щеки и до зеркального блеска вычистил ботинки. Замаскировал немытое тело свежей накрахмаленной рубашкой и долго перебирал галстуки в поисках достаточно темного и скромного. Он начал волноваться - это проявилось в необычайном внешнем спокойствии.
      Спускаясь по лестнице, он встретил миссис Били, которая притворялась, что подметает безупречный пол вестибюля.
      - Добрый день - или, может, для вас это "доброе утро"?
      - Добрый день, миссис Били.
      - Так что, пришел ваш перевод?
      - Нет еще.
      - Первое уже не за горами.
      - Разумеется, миссис Били.
      На станции подземки он некоторое время колебался:
      один жетон купить или два, и взял два. В конце концов, выбора у него нет, кроме возвращения домой. До первого числа еще уйма времени...
      ...Если бы у Жана Вальжана была кредитная карточка, не сидеть бы ему в тюрьме.
      Подбодрившись этим рассуждением, он уселся поудобнее и принялся разглядывать рекламные плакаты на стенах вагона: КУРИТЕ! ПОПРОБУЙТЕ! ЕШЬТЕ! ДАЙТЕ! ПЕЙТЕ! ПОЛЬЗУЙТЕСЬ! ПОКУПАЙТЕ! Он вспомнил Алису в Стране Чудес, все ее грибы, пузырьки и пирожки: "Съешь меня!"
      На Тридцать четвертой улице он сошел и прямо с платформы поднялся в универмаг "Андервуд". В вестибюле он купил пачку сигарет.
      - Платите наличными или в кредит?
      - В кредит. - Он передал продавцу карточку из слоистого пластика. Тот не глядя набрал сумму на клавиатуре.
      "Деликатесы" были на пятом этаже. Он тщательно выбирал. Взял банку растворимого кофе и двухфунтовый пакет молотого - крупного помола, большую жестянку тушенки, суп в пакетах, муку для оладий и концентрированное молоко. Джем, арахисовое масло и мед. Шесть банок тунца. После этого можно было подумать и о лакомствах: английское печенье, эдамский сыр, маленький мороженый фазан и даже фруктовый пирог. Ему не приходилось так хорошо есть с тех пор как он разорился.
      - Четырнадцать восемьдесят семь.
      В этот раз, прежде чем передать в банк сумму, кассир сверила номер карточки со списком закрытых и сомнительных счетов, улыбнулась извиняющейся улыбкой и вернула карточку.
      - Извините, мы обязаны проверять.
      - Я понимаю.
      Сумка с покупками весила добрых двадцать фунтов. Он подхватил ее с беспечным изяществом вора, идущего мимо полисмена с награбленным добром, и взошел на эскалатор.
      На восьмом этаже, в книжном магазине, он приступил к отбору покупок по той же системе, что и в "Деликатесах". Сначала - основательные, чтобы хватило надолго: два викторианских романа, до которых он не добрался раньше, "Ярмарку тщеславия" и "Мартовские иды"; Данте в переводе Сэйерса и двухтомную антологию немецких пьес, ни одной из которых он тоже еще не читал (он и слышал-то только о двух-трех из них). Затем однодневки, это уже для баловства: нашумевший роман, ставший бестселлером в результате дошедшего до Верховного Суда скандала, и пару детективов.
      У него уже начала кружиться голова от собственной дерзости. Он достал из кармана монетку.
      Орел - новый костюм; решка - Небесный Зал.
      Решка.
      Небесный Зал на пятнадцатом этаже был пуст, не считая нескольких женщин, болтавших за кофе с пирожными, так что можно было сесть за столик у окна. Он заказал плотный обед из самых дорогих блюд, увенчав его кофеэспрессо и баклавой. Потом протянул официантке кредитную карточку и дал ей на чай полдоллара.
      Смакуя вторую чашку кофе, он принялся за "Ярмарку тщеславия". К собственному удивлению, он обнаружил, что книга ему нравится. Официантка принесла ему карточку и чек.
      "Небесный" был на самом верхнем этаже "Андервуда", так что отсюда шел только один эскалатор - "спуск". Спускаясь, он продолжал читать "Ярмарку тщеславия ". Он мог читать везде - в ресторане, в подземке, даже когда шел по улице... На площадках он переходил от одного эскалатора к другому, не отрывая глаз от книги. Когда он сойдет с эскалатора в вестибюле первого этажа, то окажется в двух шагах от турникетов подземки.
      Он дочитал шестую главу до середины (точнее, до пятьдесят девятой страницы), когда почувствовал - что-то не так.
      Сколько же времени этот дурацкий эскалатор будет тащиться до низа?!
      Он остановился на следующей площадке, но не обнаружил номера этажа - вообще никаких надписей, а тем более дверей. Значит, это - пролет между этажами. Тогда он спустился на площадку ниже - но и там встретил все то же озадачивающее отсутствие указателей.
      Зато здесь был фонтанчик с водой, и он вволю напился.
      "Наверно, я заехал в подвал, - подумал он. - Сомнительно, правда, чтобы забота о грузчиках и мусорщиках доходила до снабжения их эскалаторами..."
      Он постоял на площадке, глядя, как ступени плавно подкатываются ему под ноги и, приближаясь, оседают и исчезают под полом. Он стоял довольно долго, но никто больше не спускался.
      Может, магазин уже закрылся?
      Часов у него не было, и он уже потерял всякое представление о времени. В конце концов он решил, что, видимо, зачитался (молодец Теккерей!) и просто-напросто остановился на одном из верхних этажей - на восьмом, например,- и прочел пятьдесят девять страниц, не замечая, что стоит на месте. Это было вполне возможно: читая, он обычно полностью отключался от окружающего.
      Стало быть, он все еще выше первого этажа. Тогда отсутствие дверей можно объяснить странностями планировки, а отсутствие указателей - беспечностью администрации.
      Он запихнул "Ярмарку тщеславия" в пакет с покупками и ступил на эскалатор. Не без некоторого сопротивления, надо признать. На каждой площадке он громко называл номер. Когда сказал "восемь"- забеспокоился; к "пятнадцати" -отчаялся.
      Оставалась еще одна возможность: этаж от этажа отделял не один, а два марша эскалаторов. С этой надеждой он отсчитал еще пятнадцать площадок.
      Все то же самое.
      Как во сне, продолжал он спуск - будто надеялся опровергнуть кажущуюся бесконечность эскалаторов. Когда он остановился на сорок пятой площадке, ему стало страшно.
      Он поставил сумку с покупками на голый цементный пол. Оказывается, его рука устала и болела, нагруженная двадцатью с лишним фунтами продуктов и книг.
      Он отверг искушение считать происходящее сном. Ведь сон - это реальность для спящего, и он не желал сдаваться перед нею, равно как и перед реальностью яви. Кроме того, он не спал; в этом-то он был уверен.
      Проверив пульс - не меньше восьмидесяти, - он проехал еще пару эскалаторов, продолжая считать. Да, почти точно восемьдесят. Два эскалатора всего за минуту.
      Он мог прочитать примерно страницу в минуту, на эскалаторе - чуть меньше. Предположим, все время, что он читал, он продолжал спускаться. Получается... шестьдесят минут на два... сто двадцать этажей. Прибавить сорок семь, которые он насчитал. Небесный Зал - на пятнадцатом.
      167-15=152.
      Значит, он сейчас на сто пятьдесят втором подземном этаже. Невозможно!
      В невероятной ситуации следует вести себя так, словно все само собой разумеется. Как Алиса в Стране Чудес. Эрго, он сможет вернуться в "Андервуд" тем же путем, каким (предположительно) он его покинул. Надо подняться на сто пятьдесят два марша движущегося вниз эскалатора. Если бежать, перепрыгивая через ступени, это почти все равно, что бежать по обычной лестнице.
      После двух этажей он совершенно выбился из сил.
      Ничего, спешить некуда. Главное - не поддаваться панике.
      Он подхватил сумку - отдыхая, он поставил ее на пол - и рывком преодолел еще два марша. Отдыхая на очередной площадке, он попытался сосчитать число ступеней, разделяющих этажи. Но каждый раз получалось поразному, в зависимости от того, считал он по ходу эскалатора или против. В среднем выходило около восемнадцати ступеней, каждая высотой восемь-девять дюймов. Значит, каждый марш - около двадцати футов.
      И значит, по прямой до первого этажа "Андервуда" - около трети мили.
      Когда он бежал по девятому маршу, сумка порвалась - оттаявший фазан промочил бумагу. Продукты и книги запрыгали по ступеням. Часть сама долетела до следующей площадки, остальное доехало на эскалаторе и образовало аккуратный холмик у подножия движущейся лестницы. Разбилась только банка с джемом.
      Он сложил продукты в углу площадки, а фазана упихал в карман куртки на случай, если проголодается по пути вверх.
      Изнеможение приглушило более тонкие чувства, в том числе способность бояться. Подобно марафонцу в конце дистанции, он сосредоточился только на ближайшей задаче и не пытался понять то, что понять невозможно. Он пробегал марш, отдыхал и одолевал следующий; снова отдых и снова бросок. Каждый новый подъем был тяжелее предыдущего, каждый новый отдых - дольше. Он насчитал двадцать восемь площадок и бросил; через сколько-то времени - через сколько именно, он уже не представлял - у него подкосились ноги и он рухнул на гладкий цементный пол. Икры превратились в болезненные узлы мышц; ноги дрожали. Он попытался размять ноги приседаниями, но упал на спину.
      Хотя он недавно поел в ресторане (недавно ли?), он снова был голоден и съел целого фазана, уже совсем оттаявшего. Был ли фазан сырым, он не разобрал.
      Так, должно быть, становятся каннибалами, подумал он, засыпая.
      Во сне он падал в бездонный колодец. Проснувшись, он обнаружил, что ничего не изменилось - только ноги теперь не ныли, а болели.
      Над ним змеились с этажа на этаж флуоресцентные трубки. Казалось, что мягкое гудение эскалаторов превратилось в рев Ниагары, а скорость возросла в той же пропорции.
      Это перевозбуждение, решил он, с трудом поднимаясь на ноги.
      Когда он наполовину одолел третий марш, ноги подвели его; он вновь штурмовал этот эскалатор, теперь уже успешно. Но на следующем марше он упал опять. Лежа на цементе той площадки, куда стащили его ступени, он почувствовал, что голод вернулся. Кроме того, он хотел пить - и избавиться от излишка влаги.
      Эту последнюю потребность он смог легко - и без ненужной стыдливости - удовлетворить. А фонтанчик, вспомнил он, есть всего тремя этажами ниже.
      Вниз идти намного легче!
      Кстати, и продукты были внизу. Правда, если спуститься к ним, все усилия, затраченные на подъем, пойдут насмарку. Может, до первого этажа "Андервуда" осталось один-два эскалатора.
      А может, сотня...
      Но он устал, проголодался, хотел пить, к тому же теперь подъем по бесконечной цепи едущих вниз эскалаторов казался ему сизифовым трудом, И он вернулся, спустился, сдался.
      Сначала он позволил эскалатору неспешно везти себя, но скоро в нем пробудилось нетерпение. Бежать вниз, перепрыгивая через ступеньки, было гораздо легче, чем вверх. Это было почти удовольствием. А какая скорость!.. За какие-то минуты он вновь оказался там, где оставил продукты.
      Съев половину фруктового пирога и немного сыра, он соорудил из пиджака что-то вроде мешка для продуктов - застегнул все пуговицы и связал рукава. Если одной рукой сжимать воротник, а другой - полы, то можно забрать все.
      Усмехаясь, он поехал вниз. Надо уметь проигрывать. Если эскалатор хочет везти его вниз, то вниз он и поедет. Усмехаясь...
      И он поехал вниз - вниз, вниз, по похожему на головокружение эскалатору, вниз, вниз - и, кажется, все быстрее, лихо поворачиваясь на каблуках на каждой площадке, так что спуск его почти не замедлялся. Он кричал, улюлюкал и хохотал, и эхо катилось за ним по узким и низким шахтам, не поспевая за его бешеным бегом.
      Вниз, все глубже вниз.
      Дважды он поскальзывался на площадках и один раз не устоял посреди эскалатора, покатился вниз, выпустив узел с продуктами,- и, кажется, потерял сознание. В себя он пришел на следующей площадке. На щеке - огромная ссадина, голова раскалывается; ступени эскалатора, складываясь и уползая под гребенку, мягко терлись о его каблуки.
      Тут он впервые почувствовал настоящий ужас - подумал о том, что спуску не будет конца; но ужас почти сразу уступил место припадку истерического смеха.
      - Я еду в ад! - кричал он, хотя и не мог перекрыть гудение эскалаторов.- Это дорога в ад! Оставь надежду всяк сюда входящий!
      Если бы это была дорога в ад!
      Тогда, по крайней мере, во всем этом был бы какой-то смысл. Пусть странный и невероятный - хоть какой-то...
      Все-таки здравый рассудок прочно сидел в нем, и ни ужас, ни истерика не могли завладеть им надолго. Он снова собрал продукты, с облегчением отметив, что на этот раз уцелело все, кроме банки растворимого кофе, все равно, впрочем, бесполезного в данных обстоятельствах. А о других обстоятельствах, ради сохранения рассудка, он не разрешал себе думать.
      Теперь он спускался с какой-то целенаправленностью. Шагая по бегущему вниз эскалатору, он вновь открыл "Ярмарку тщеславия". Перипетии сюжета позволяли ему отвлечься от собственных неприятностей и не думать о глубине бездны, в которую спускался. На странице 235 он пообедал (то есть, как ему казалось, поел второй раз за день) остатками сыра и фруктового пирога; на 523-й - отдохнул и поужинал, макая печенье в арахисовое масло.
      Может, стоит ограничить рацион?
      Если относиться ко всему как к обыкновенной борьбе за выживание, этакой робинзонаде, то, может, удастся достичь дна этого механического водоворота живым и в здравом уме. Он не без гордости подумал, что многие на его месте не сумели бы приспособиться, сошли бы с ума.
      Конечно, он все-таки спускается...
      Но все еще в своем уме. Он выбрал цель и теперь твердо следовал ей.
      Здесь не было ночи и почти не было тени. Он уснул, когда ноги отказались держать его, а утомленные чтением глаза начали слезиться. Во сне ему мерещилось, что он продолжает все тот же бесконечный спуск по эскалаторам. А проснувшись с рукой на резиновом поручне, он обнаружил, что так оно и есть.
      Во сне он, как сомнамбула, продолжал нисхождение в этот прохладный бесконечный ад, оставив где-то узел с продуктами и даже недочитанный томик Теккерея.
      Очнувшись, он бросился вверх по эскалаторам и в первый раз заплакал. Теперь, без романа, ему было не о чем думать, кроме... кроме...
      - Сколько я спал? Где я?
      Ноги отказали через двадцать маршей, а вскоре и дух сдал. И он снова повернул и позволил механическому течению нести себя вниз.
      Кажется, движение эскалатора ускорилось, а высота ступеней увеличилась. Но он больше не доверял чувствам.
      - Возможно, я сошел с ума или просто ослаб от голода. Впрочем, рано или поздно продукты кончились бы все равно. Кризис просто пришел раньше, вот и все. Оптимизм и еще раз оптимизм!
      Продолжая спуск, он пытался занять себя более тщательным изучением окружающего, не потому, что надеялся обнаружить что-то полезное, а просто других занятий не было. Стены и потолок - твердые, гладкие, грязно-белые; ступени - серебристые, тускло поблескивающие, выступы светлее, ложбинки между ними темнее. Потому что эскалатором пользуются? Или просто такой дизайн? Выступы и впадины одинаковой ширины - в полдюйма. Зубья слегка выдавались за край ступени, напоминая ему машинку парикмахера. Когда он останавливался на площадках, его взгляд задерживался на том, как ступени складывались, исчезали под полом, вползали в щель основания, под решетку...
      Он не бежал теперь и даже не шел - ему было довольно, что ступени сами несли его. Сверху донизу каждый пролет, затем на площадке сделать три шага (левой, правой, снова левой) и оказаться на следующем эскалаторе... По его подсчетам, он уже был в нескольких милях под магазином - вернее сказать, во многих милях, так что он даже поздравил себя с неожиданным приключением. Возможно, он установил уже мировой рекорд. Так преступник может гордиться необычайным злодеянием и ужасаться ему.
      Долгое время он поддерживал силы единственно водой из фонтанчиков - те стояли на каждой десятой площадке. Часто он думал о еде, приготовлял из утраченных продуктов воображаемые блюда, представляя себе изумительную сладость меда, густоту супа (он съел бы его вхолодную, попросту размочив содержимое пакета водой из фонтанчика в жестянке из-под печенья) - а как бы он слизывал тонкий слой желе под крышкой тушенки!
      Когда же мысли подходили к шести банкам тунца, его возбуждение достигало апогея. Он думал, каким образом можно было бы открыть их. Каблуком не разобьешь... Что же тогда? Вопрос (совершенно бессмысленный) вертелся у него в голове как белка в колесе, не находя ответа...
      Затем с ним случилось что-то странное. Он вновь ускорил свой спуск и теперь несся как безумный, мчался очертя голову. Несколько маршей промелькнули почти мгновенно, словно в падении. Он летел как одержимый - и зачем? Ему казалось, что он спешит к продуктам, - почему-то он был уверен, что они остались внизу. Или что он бежит вверх. Бред.
      Но скоро это кончилось. Ослабшее тело не могло больше выдерживать бешеную гонку, и он очнулся, совершенно вымотанный и изумленный. И начался новый, более рациональный бред - сумасшествие, воспламеняемое логикой. Лежа на полу и потирая растянутую лодыжку, он размышлял о природе, происхождении и предназначении эскалаторов. Правда, осмысленные рассуждения были не более для него полезны, чем бессмысленные действия. Рассудок не в силах решить задачу, не имеющую ответа, задачу, которая сама была ответом на себя, неделимая и нерешимая.
      Пожалуй, самой занятной была теория о том, что система эскалаторов представляет собой нечто вроде беличьего колеса, из которого нельзя выбраться,- это замкнутая система. Правда, эта теория требовала несколько изменить его представление о физической вселенной - ранее мир казался ему вполне согласующимся с эвклидовой геометрией. Здесь же, видимо, спуск по линии, представляющейся прямой, на самом деле сводится к списыванию петли. Эта теория несколько его приободрила - она означала, что есть надежда, завершив круг, вернуться если не в "Андервуд", то хотя бы к оставленным продуктам. Возможно, он несколько раз уже миновал то или другое или и то, и другое - по сторонам-то он не смотрел!
      Другая теория (но связанная с первой) предполагала, что кредитнорасчетный отдел "Андервуда" принимает свои меры против мошенников и некредитоспособных. Впрочем, это уже попросту паранойя...
      Теории! Зачем они, эти теории!.. Надо идти...
      Стараясь наступать только на здоровую ногу, он продолжил спуск, хотя, правда, не смог тут же отвлечься от своих размышлений - но те как бы отодвинулись. Вскоре он снова смог воспринимать эскалаторы как нечто само собой разумеющееся, не требуя большего объяснения, чем сам факт их существования.
      Он вдруг обнаружил, что заметно потерял в весе. Впрочем, после такого долгого поста (судя по бороде, он не ел уже не меньше недели) это только естественно. Но была и другая возможность: по мере приближения к центру Земли он, очевидно, должен становиться легче - там, насколько он помнил физику, тела вообще невесомы.
      "По крайней мере, хоть какая-то цель", - подумал он.
      Да, цель появилась. А с другой стороны, он умирал - правда, обращая на это куда меньше внимания, чем заслуживала смерть. Он не хотел признавать очевидное - и в то же время был не настолько безумен, чтобы видеть другую возможность. Поэтому он пытался убедить себя, что есть какаято надежда.
      Например, кто-нибудь, возможно, спасет его.
      Но надежда эта была такой же неживой, как эскалаторы, и так же уходила все глубже.
      Он уже не отличал сон от яви, не мог сказать себе:
      "Сейчас я сплю", или: "Сейчас я бодрствую". Все время он ехал вниз и не понимал - проснулся он только что, или просто вышел из глубокой задумчивости, или спит и видит эскалаторы во сне...
      Потом начались галлюцинации.
      Женщина, нагруженная пакетами с маркой "Андервуда", в смешной плоской шляпке ехала по эскалатору - стуча каблучками, сошла на площадку, где он сидел, повернулась и поехала дальше вниз, не обратив на него внимания.
      Все чаще, приходя в себя, он обнаруживал, что не спешит вниз, а лежит без сил на площадке. Голода он давно уже не чувствовал, но очень кружилась голова.
      Тогда он дотягивался до следующего эскалатора, хватался за ступеньку, выползшую из-под гребенки, и та увозила его вниз. Ему оставалось только упираться руками (он ехал головой вперед), чтобы не скатиться кувырком.
      А внизу, на дне... там... когда я туда доберусь...
      Оттуда - со дна, которое, как он думал, находится в центре Земли, - буквально некуда будет ехать, кроме как вверх. Может быть, там начинается другая цепь эскалаторов. Лучше, если лифт. Так важно верить, что дно - существует!
      Думать стало трудно, мучительно - так же, как раньше было трудно и мучительно бежать вверх по эскалаторам. Чувства отказывались служить. Он больше не знал, где реальность и где лишь его воображение. Ему казалось, что он ест, а потом вдруг обнаруживал, что кусает свои руки.
      Потом ему мерещилось, что он достиг дна. Там был большой высокий зал. Стрелки показывали на другой эскалатор - "ПОДЪЕМ". Но поперек висела цепь, и на ней - табличка с машинописным текстом:
      ИЗВИНИТЕ, ЭСКАЛАТОР НА РЕМОНТЕ АДМИНИСТРАЦИЯ
      Он слабо засмеялся.
      Наконец он придумал, как открыть банки с тунцом. Если подсунуть их краем под решетку эскалатора, то либо банка лопнет, либо даже встанет эскалатор. А может, если сломается один эскалатор, то встанет вся цепь?.. Конечно, об этом надо было подумать раньше. Но все равно приятно, что он додумался.
      - Я мог бы и спастись!..
      Казалось, он ничего не весит теперь. Наверно, спустился на сотни - тысячи! - миль.
      И снова он спускался.
      Потом лежал у подножия очередного эскалатора. Голова на холодной металлической плите основания, а рука - он смотрел на нее - на решетке. Пальцы - между зубьями. Ступени подкатывались одна за другой, их выступы с механической точностью входили под зубья решетки, терлись о его пальцы и раз за разом отщипывали кусочек его плоти.
      Больше он ничего не помнил.