Миссис Пуф. Воспитанные люди...
      Второй голос. ...показывая зубы, говорит миссис равнодушная Пуф.
      Миссис Пуф. ...не клюют носом за столом.
      Первый голос. Мистер Пуф съеживается и просыпается. Пытается изобразить льстивую улыбку - она выходит печальной и жалкой под прокуренными, желтыми, как яйцо, унылыми моржовыми викторианскими усами, густыми и длинными, а-ля доктор Криппен.
      Миссис Пуф. Ты бы подождал, пока окажешься в своем свинарнике...
      Второй голос. ...говорит миссис Пуф, мелодично, как бритва. Его угодническая жалкая четверть-улыбка застывает. Тайком, тихо крадется он в свою химическую каморку и там в шипящих синильной кислотой котлах и склянках, полных до краев сифилисом и "черной смертью", готовит фрикасе из белладонны, никотина, жареных лягушек, соли цианистой кислоты и слюны летучей мыши для своей язвительной сталактитовой ведьмы и постоянно чувствует за спиной брюзжание жены с кочергой и щипцами для орехов в руках.
      Мистер Пуф. Прошу прощенья, дорогая...
      Второй голос. ...шепчет он заискивающе.
      Первый голос. Капитан Кэт в своем окне, широко распахнутом навстречу солнцу и морям с клипперами, по которым он плавал давным-давно, когда глаза его были синими и яркими, дремлет и плывет по волнам, с серьгами и бортовой качкой. "Я люблю тебя, Рози Пробет" вытатуировано у него на животе, он грезит о разбитых бутылках в духоте и грязи портовых притонов, слышит их шум и гам, кутит с продажными женщинами в каждом грязном порту и обнимает и опрокидывает на спину полногрудую мертвую. И плачет во сне и плывет.
      Второй голос. Голос, который сохранился в его памяти как самый дорогой, врывается в грезы. Ленивая маленькая Рози с густыми соломенного цвета волосами, которую он делил с Томом-Фредом, Болтуном и многими другими матросами, ясно и близко от него говорит из спальни, где покоится ее прах. В пучинах и на небесах множество флотилий стали на якорь в узком и безбрежном мраке, но она говорит с капитаном, оставляя Кэта дремать одного. Миссис Пробет...
      Рози Пробет. ...с Дак Лейн, Джек. Крякни два раза и спроси Рози.
      Второй голос. ...единственная в его бродячей морской жизни, набитой женщинами, как селедкой.
      Рози Пробет
      (ласково)
      Какие видел ты моря,
      Том Кэт, Том Кэт,
      Когда давно, давным-давно
      Болтался на волне?
      Каких дверей, скажи-ка мне,
      В зеленой видел ты воде,
      О капитан мой Кэт?
      Капитан Кэт
      Открою правду, видел я
      Зелено-синие моря,
      Моря, что лают, как тюлень,
      Китов там пропасть,
      Тьма там змей.
      Рози Пробет
      Какие пересек моря,
      Мой старый китобой,
      Моя любовь, мечта моя,
      По плачущим седым волнам,
      Курс - Фриско и Уэльс?
      Капитан Кэт
      Не вру, но так же, как я есть
      Том Кэт, твой пирожок,
      Ты - Рози, ходишь по земле
      И дома меня ждешь,
      Как то, что рядом ты со мной,
      Когда я захочу,
      Так море зелено, как боб,
      Как лебедь под луной плывет,
      И мне поверь, луна та лает, как тюлень.
      Рози Пробет
      Какие любишь ты моря,
      Качают что тебя в волнах,
      Скажи мне, повелитель мой,
      Мой муж, неистовый прибой,
      Мой сладкий, душка,
      Мой моряк, мой китобой,
      Папулька, клад,
      Я у тебя на животе,
      Какое море
      Лучше всех?
      Капитан Кэт
      Я врать не стану,
      Все моря
      Отдам за то,
      Где ты и я.
      Качаемся то вверх, то вниз,
      И тонет мой корабль и ты.
      Рози Пробет
      Постучи два раза, Джек,
      В склеп
      И спроси Рози.
      Капитан Кэт. Рози Пробет.
      Рози Пробет
      Помни ее.
      Она забыта.
      Лежит и не чувствует
      Земли, что забила ей рот.
      Помни меня.
      Я забыла тебя.
      Я ухожу во мрак вечной ночи.
      Я забыла, что когда-то родилась.
      Ребенок. Посмотри...
      Первый голос. ... говорит ребенок своей матери, когда они проходят под окном здания школы.
      Ребенок. Капитан Кэт плачет.
      Первый голос. Капитан Кэт плачет.
      Капитан Кэт. Вернись, вернись...
      Первый голос. Взывает он к безмолвным, отвечающим эхом коридорам вечной ночи.
      Ребенок. Он плачет даже носом...
      Первый голос. ...говорит ребенок. Мать спускается с ним вниз по улице...
      Ребенок. Нос у него, как клубника...
      Первый голос. Говорит ребенок и тут же забывает об этом. Он видит на середине спокойной голубой поверхности бухты Ноугуда Бойо, рыбачащего на "Занзибаре".
      Ребенок. Ноутуд Бойо дал мне вчера три пенни, но я их не просил...
      Первый голос. ...говорит ребенок матери.
      Второй голос. Бойо выловил корсет на китовых косточках. И это весь его улов за день.
      Ноугуд Бойо. Чертова рыбешка!
      Второй голос. Миссис Дай Брэд вторая, цыганка, медленно проплывает в его воображении, вся одежда ее - только браслет на щиколотке.
      Ноугуд Бойо. Она в своей ночной рубашке. (Просительно) Не примите ли от меня этот прелестный мокрый корсет, миссис Дай Брэд вторая?
      Миссис Дай Брэд вторая. Нет!
      Ноугуд Бойо. А от яблочка моего откусить не хотите?
      Второй голос. Предлагает он без всякой надежды.
      Первый голос. Она покачивает своей бесстыдной ночной рубашкой, и он, теряя голову, бросается за ней, а когда приходит в себя, там, в налитом кровью зрачке его глаза, улыбается и кланяется ему гейша в кимоно из рисовой бумаги.
      Ноугуд Бойо. Я хочу быть хорошим Бойо, но это просто невозможно.
      Первый голос. Вздыхает он, в то время как гейша встречает его вежливыми ужимками. Земля исчезает, неслышно уплывает море, и сквозь теплые белые облака, на которых он возлежит, вкрадчивая трепетная тревожная восточная музыка уносит его в японское мгновение.
      Второй голос. День гудит вокруг Мэ Роуз Коттедж, как ленивые пчелы вокруг цветов. Почти засунув в поле около коз, которые блеют и осторожно бодают солнце, она гадает любит-не-любит по одуванчику.
      Мэ Роуз Коттедж
      (лениво)
      Любит,
      Не любит,
      Любит,
      Не любит,
      Любит! - дурашка-замарашка.
      Второй голос. Томясь своим одиночеством, лежит она на клевере и душистой траве, семнадцатилетняя, ни разу еще, хо-хо, не вкусившая наслаждения на этом зеленом ковре.
      Первый голос. Преподобный Эли Дженкинс, во всем черном, в своей прохладной торжественной скромной гостиной, или поэтической комнате, открывает всю правду "Труду Своей Жизни" - население, основные промыслы, судоходство, история, топография, флора и фауна города, который он обожает, - "Белой книге Ларегиба". Портреты знаменитых бардов и проповедников, все в мехах и шерсти - от косящих глаз до коленных чашечек, возлежат у него на плечах, тяжелые, как овцы, рядом с тусклыми акварелями его матери, на которых изображен бледный, сырой, цвета завядшего салата Молочный Лес. Мать, держащая в руках коробку из-под свадебного корсажа, с бюстом, похожим на покрытый черной скатертью обеденный стол, страдает в корсете.
      Преп. Эли Дженкинс. О ангелы, будьте осторожны там со своими ножами и вилками.
      Первый голос. Молит он. Он не помнит отца своего, Исаака, который, забыв сан из-за маленькой слабости, был зарезан, случайно, косой до смерти во время жатвы, когда спал в пшенице в стельку пьяный. Он растерял все амбиции и умер с одной ногой.
      Преп. Эли Дженкинс. Бедный папа...
      Второй голос. ...скорбит преподобный Эли.
      Преп. Эли Дженкинс. Умереть от пьянства в сельской местности.
      Второй голос. Фермер Уоткинс на Солт Лейк Фам проклинает на холме своих коров, не желающих давать молоко.
      Утах Уоткинс (в ярости). Черт бы вас побрал, проклятые молочницы.
      Второй голос. Корова облизывает его языком.
      Утах Уоткинс. Взять ее!
      Второй голос. Кричит он своему глухому псу, который скалит зубы и лижет ему руки.
      Утах Уоткинс. Бодни его, сядь на него, Маргаритка!
      Второй голос. Орет он корове, которая вновь облизывает его и мычит ласковые слова, тогда как он неистовствует и носится меж своих пахнущих летом невольниц, лениво бредущих к ферме. В озерах их огромных зрачков отражается закат. Бесси Бигхед зовет их по именам, которые сама дала им, едва они появились на свет.
      Бесси Бигхед. Пегги, Мегги, Лютик, Неженка, Опахало, Теодозия и Маргаритка.
      Второй голос. Они наклоняют головы.
      Первый голос. Поищите Бесси Бигхед в "Белой книге Ларегиба", и вы найдете там несколько спутанных обрывков и одну потускневшую нить жизни, аккуратно и нежно заложенную между страниц, как локон волос первой ушедшей любви. Зачатая в Молочном Лесу, родившаяся на гумне, завернутая в бумагу, оставленная на пороге, большеголовая, с грубым голосом, она росла в ночи, пока давно умерший Гомер Оуэн не поцеловал ее, когда она этого совсем не ожидала. Теперь, при свете дня, она будет работать, петь, доить, давать ласковые имена коровам и спать до тех пор, пока ночь не высосет ее душу и не выплюнет ее в небо. При долгом, как жизнь, нежном свете дня осторожно Бесси доит любимых, с глазами-озерами, коров; на хлев, море и город медленно опускаются сумерки.
      Утах Уоткинс через весь двор орет на ломовую лошадь.
      Утах Уоткинс. Галопом, ну, старая развалина!
      Первый голос. И огромная лошадь радостно ржет, как будто он дал ей кусок сахара.
      На город уже спустились сумерки. В каждую выложенную булыжником ослиную, гусиную и крыжовниковую улицу медленно вползают, наполняют их, сумерки; и сумерки, и обычная пыль, и первый ночной темный снег, и сон птиц медленно текут, плывут сквозь трепещущую тьму этого места любви. Ларегиб столица сумерек.
      Миссис Огмор-Причард, с первыми каплями сумеречного дождя, закрывает наглухо все двери, выходящие к морю, задвигает кипельно-белые шторы, садится, прямая, как высушенная мечта, на гигиенический стул с высокой спинкой и погружается в спокойный мягкий сон. Тут же оба, мистер Огмор и мистер Причард, привидения, которые весь день занимались в дровяном сарае тем, что придумывали, как бы все-таки извести их загерметизированную вдовушку, тяжело вздыхают и бочком протискиваются в ее чистый дом.
      Мистер Причард. Вы первый, мистер Огмор.
      Мистер Огмор. После вас, мистер Причард.
      Мистер Причард. Нет, нет, мистер Огмор. Вы первый оставили ее вдовой.
      Первый голос. И плача пустыми глазницами просачиваются они через замочную скважину и стонут.
      Миссис Огмор-Причард. Мужья...
      Первый голос ....говорит она во сне. И язвительная нежность, предназначенная одному из двух еле волочащих ноги призраков, слышится в ее голосе. Мистер Огмор надеется, что обращаются не к нему. Мистер Причард тоже.
      Миссис Огмор-Причард. Я люблю вас обоих.
      Мистер Огмор (в ужасе). О миссис Огмор.
      Мистер Причард (со страхом). О миссис Причард.
      Миссис Огмор-Причард. Скоро ложиться. Ну-ка, что у вас по расписанию.
      Мистер Огмор и мистер Причард. Мы должны взять пижамы из ящика комода, на котором написано "пижамы", и надеть их.
      Миссис Огмор-Причард (холодно). А потом вы должны их снять.
      Второй голос. Внизу в сумеречном городе Мэ Роуз Коттедж, все еще лежащая в клевере, слушает, как жуют козы и рисует губной помадой круги вокруг сосков.
      Мэ Роуз Коттедж. Я легкомысленная. Так уж, видно, написано мне на роду. Бог покарает меня. Мне семнадцать лет. Я попаду в ад...
      Второй голос. Говорит она козам.
      Мэ Роуз Коттедж. Ну погодите. Я согрешу прежде, чем вознесусь!
      Второй голос. Воображение бросает ее в преисподнюю, она ожидает самого худшего, а козы чавкают и злорадно усмехаются.
      Первый голос. А на пороге Бесезда Хауз, перед закатом, Преподобный Эли Дженкинс декламирует Ларегибу свою поэму.
      Преп. Эли Дженкинс
      Утро каждое, Господь,
      Я молюсь - ты ниспошлешь
      Ласку и любовь рабам
      И прощенье их грехам.
      Вечер каждый на закате
      Городу прошу я счастья,
      Ночь переживем иль нет
      Каждый раз ищу ответ.
      Не святые, не злодеи,
      Под молочной леса сенью,
      Ты, я знаю, видишь все,
      Не суди нас строго, Бог.
      Дай увидеть день другой!
      Ночью ниспошли покой.
      Солнцу шлем мы свой поклон,
      В наш опять приди ты дом.
      Первый голос. Джек Блек опять готовится к встрече в лесу со своим Сатаной. Он точит зубы, закрывает глаза, залезает в свои религиозные брюки, штанины которых выстрочены сапожными нитками, и выходит, освещенный факелом, библейский, мрачный и радостный, в уже дремлющие сумерки.
      Джек Блек. Вперед к Гоморре.
      Второй голос. А Лили Смолз поднимается наверх в прачечную к Ноугуду Бойо.
      Первый голос. А Черри Оуэн, трезвый, как воскресенье и каждый последующий день его недели, спешит, счастливый, как суббота, напиться как сапожник, что он делает каждый вечер.
      Черри Оуэн. Я всегда говорю, что у нее два мужа...
      Первый голос. ...говорит Черри Оуэн.
      Черри Оуэн. Один пьяница, а другой трезвенник.
      Первый голос. А миссис Черри рассуждает просто.
      Миссис Черри Оуэн. И за что мне такое счастье? Люблю их обоих.
      Синдбад. Добрый вечер, Черри.
      Черри Оуэн. Добрый вечер, Синдбад.
      Синдбад. Что будешь?
      Черри Оуэн. Все, что есть.
      Синдбад. "Объятья Морехода" всегда раскрыты...
      Первый голос. ...скорбит Синдбад, ему жаль себя, свое разбитое сердце.
      Синдбад. ...о Госсамер, раскрой свои!
      Первый голос. Тонут сумерки, опускаются в завтрашний день. Ночь вступает в свои права. Городок, где по улицам гуляет ветер, похож на холм окон, и бьющие волны света от ламп в этих окнах зовут вернуться день и умерших, которых забрало море. И в этой звенящей тьме и младенцы и старики попадают в ласковые сети сна.
      Голос первой женщины. Баю-бай, маленький, детишкам спать пора...
      Голос второй женщины
      (напевает)
      Высоко на дереве спи, дедулька, спи,
      Ветер укачает и навеет сны,
      Только сук обломится - колыбельки нет.
      И внизу окажутся и усы и дед.
      Первый голос. Маленькие девочки прячут немигающих, похожих на попугайчиков, старичков в едва освещенных и суетливых углах новой кухни, где под покровом своей крошечной ночи, не смыкая бусинки глаз, несут они караул, стерегут, чтобы смерть не застала во сне.
      Второй голос. Незамужние девицы, наедине с собой, в торжественных, как у новобрачных, спальнях пудрятся и завиваются для большого танцевального вечера.
      Звуки гармоники, чуть слышно.
      Они учатся перед зеркалом придавать лицу презрительные или доброжелательные выражения, адресованные молодым людям, подпирающим в настоящий момент на улицах углы, освещенные светом фонарей, ждущим на порывистом ветру того момента, когда сами завоют и засвистят.
      Звуки гармоники становятся громче, потом опять удаляются.
      Первый голос. Пьяницы в "Объятьях Морехода" пьют за то, чтобы бал сорвался.
      Пьяница. К черту вальсы и прыжки.
      Черри Оуэн. Танцы - это против естества!
      Первый голос. Голосом праведника говорит Черри Оуэн, только что проглотивший семнадцать кружек выдохшегося желтого густого горького валлийского пива.
      Второй голос. Тускло мерцает фонарь где-то на ферме, искорка на склоне Ларегиба.
      Звуки гармоники замирают в тишине.
      Первый голос. Ларегиб-хилл - пишет в своей поэтической комнате преподобный Дженкинс...
      Преп. Эли Дженкинс. Ларегиб-хилл, таинственный холм, памятник народу, населявшему его склоны еще до того, как кельты покинули землю Лета, место, где старые колдуны превращали цветы в своих жен.
      Второй голос. Мистер Вальдо в своем углу в "Объятьях Морехода" поет.
      Мистер Вальдо
      В Пембруке, когда был молод,
      В башне замка проживал,
      И платили мне шесть пенсов,
      Драил я колокола.
      Шесть холодных жалких пенсов,
      Ни фартинга больше нет,
      Все, что мог себе позволить:
      Три - на водку, три - на хлеб.
      Я не знал ножа и вилки
      Иль салфетки на груди,
      Мне хватало лишь бутылки
      И тарелки для еды.
      Каково же мне, подростку,
      Было в этой нищете,
      Я от водки плакал горько,
      Мяса я не знал вообще.
      Чистил, драил, драил, чистил
      В Пембруке колокола,
      Жалкого, босого, нищего,
      Леди на снегу нашла.
      Бедный чистильщик-мальчишка,
      Черный, как пиковый туз,
      Уж давно, давно не чистил
      Колокольчика мой муж.
      Встань, идем скорей со мною,
      Покраснев шепнула мне,
      Не звенит мой колокольчик,
      Не звенит мой колокольчик,
      Встань, идем скорей со мною,
      Не забудь свой инструмент.
      Первый голос. Слепой капитан Кэт забирается на койку. Он видит в темноте, как кошка. По морям своих пустых глазниц плывет он, чтобы встретиться с мертвыми.
      Капитан Кэт. Танцующий Вильямс!
      Первый утопленник. Все еще танцую.
      Капитан Кэт. Джонах Джарвис!
      Третий утопленник. Как всегда.
      Первый утопленник. Череп Кудрявого Бивана.
      Рози Пробет. Рози, мир праху ее. Мертвая, она всеми забыта.
      Первый голос. Мертвые выходят в своих праздничных платьях.
      Второй голос. Слушайте приход ночи.
      Первый голос. Орган Морган идет в церковь играть на органе. Он видит Баха, лежащего на могильной плите.
      Орган Морган. Иоганн Себастьян!
      Черри Оуэн (пьяным голосом). Кто?
      Орган Морган. Иоганн Себастьян, великий Бах. О мой дорогой Бах!
      Черри Оуэн. Черт бы тебя побрал...
      Первый голос. ...говорит Черри Оуэн, отдыхавший на могильной плите по пути домой.
      Мистер Мог Эдвардс и мисс Мевенви Прайс, далеко друг от друга, один в центре города, другая на его приморской окраине, радостно пишут свои каждонощные послания, полные любви и желания. В согретой солнцем "Белой книге Ларегиба" есть крошечные карты островов их желаний.
      Мевенви Прайс. О мой Мог, я твоя навеки.
      Первый голос. И она окидывает удовлетворенным взглядом свою чистенькую, всегда светлую комнатку, в которую мистер Мог Эдвардс никогда не войдет.
      Мог Эдвардс. Приди в мои объятья, Мевенви.
      Первый голос. И он страстно прижимает к сердцу столь любимые деньги.
      А мистер Вальдо, забыв все на свете, в темном лесу обнимает свою любимую Полли Гартер под взглядами и трескучими языками соседушек и птиц, на которых ему наплевать. Он причмокивает яркими красными губами.
      Но не его имя шепчет Полли Гартер, лежа на спине под дубом и отдаваясь ему. На шесть футов в холодную землю зарыт тот, кого она воспевает.
      Полли Гартер
      (поет)
      И всегда я вспоминаю, прежде чем идти
      в кровать,
      Вилли Ви, беднягу Вилли,
      из земли ему не встать.
      Первый голос. Совсем темнеет. Легкий ветерок от мятой воды освежает дыханьем улицы под сводами недремлющего Молочного Леса. Лес, чьи ноги-деревья, раздвигаясь, раздваиваются в черных любопытных взглядах охотников за влюбленными, - это созданный богом сад для Мэри Энн Сейлорс, которая знает, что есть небеса на земле и избранные Его волей вновь обретают силы на склонах Ларегиба; это праздничная, буйная, без всяких условностей, церковь Любви, а для преподобного Эли Дженкинса - это зеленолиственная проповедь невинности людей. Лес, шумящий ветром в кронах, высится, бодрствующий, и тогда, когда первый весенний день уже скрылся во мраке.