Не спеша отпивая кофе из чашки, Филипп Сериньян в сотый раз задавал себе один и тот же вопрос: «Уверен ли я, что поступаю правильно?»
      От нервного напряжения, не покидавшего его уже несколько недель, лицо Филиппа вытянулось, глаза впали, он стал похож на наркомана, которого лишили наркотика.
      «Уверен ли я, что поступаю правильно?..» Здравый смысл – но к черту здравый смысл! – осуждал его по всем пунктам. Осуждал его женитьбу, осуждал отставку из банка, а также его веру в возможность жить писательским трудом, осуждал, наконец, его за то, что он, получив задаток, подписал обязательство на право продажи земельного участка, воспользоваться которым мог бы только в случае смерти своей жены… Несколько гектаров невозделанных песчаных равнин возле Аркашона, не имевших никакой рыночной стоимости, но которые из-за того, что поблизости обнаружили залежи нефти, неожиданно подскочили в цене.
      «Триста пятьдесят тысяч франков, мсье Сериньян… Тридцать пять миллионов старых франков, если вам так больше нравится… Одно из двух. Если вы говорите „да“, мы переводим вам десять процентов немедленно и заключаем договор запродажи, в котором взаимно обязуемся до конца года подписать купчую».
      Соглашение заключили в сентябре. Сейчас было начало ноября…
      – Нотариус был категоричен, – внезапно произнес вслух Филипп. – Я могу совершить сделку, но для этого нужно, чтобы умерла моя жена!
      Резкие слова и тон – тон особенно – превращали банальное утверждение законника в своего рода смертный приговор. И Филиппа это устраивало, ибо он был противником всяких уверток и окольных путей. Не лучше ли сразу расставить все по местам?
      Дрожащей от волнения рукой он зажег сигарету «Голуаз» и, выдохнув дым, мрачно произнес:
      – Ну, что ты решила? У тебя было достаточно времени все обдумать.
      Раймонда растерянно взглянула на него.
      – Если нет другого выхода… – начала она робко.
      – Нет, – сухо отрезал Филипп. – И ты хорошо это знаешь!
      Он яростно раздавил сигарету в чашке, на дне которой еще оставалось немного кофе, прислушался к потрескиванию углей в камине, затем, немного смягчившись, добавил:
      – Решение остается за тобой, потому что, и это ты тоже знаешь, все зависит от тебя. Ты одна можешь мне помочь!
      У Раймонды пересохло в горле. Он никогда открыто ей об этом не заявлял, но ее женское чутье подсказывало, что, если она откажется, он в конечном счете уедет без нее в Бразилию, которой грезил днем и ночью. Неужели для того, чтобы их любовь продолжала жить, надо принести ей в жертву другую жизнь? Ее вдруг всю передернуло от страха перед неопределенным будущим. Филипп продолжал:
      – Тебе почти ничего не придется делать.
      Движением, которое как бы явилось логическим продолжением его слов, он вынул из кармана буклет туристического агентства и швырнул его на стол. Красочное фото на первой странице, более реальное, чем сама природа, идеализированное нежными оттенками красок, изображало залив Рио-де-Жанейро на фоне знаменитого пика Корковадо. Рекламный заголовок погружал в мечтательную задумчивость: «Рио – всего лишь в нескольких часах лета от Парижа!»
      – Вот, посмотри! – воскликнул Филипп. – Разве игра не стоит свеч?
      Его лицо просветлело, в глазах отразилась вся синева фотографии. Находясь во власти иллюзий, которыми он питался всю жизнь, Филипп в такие минуты забывал о настоящем, устранял со своего горизонта серый парижский пейзаж, одним махом преодолевал необъятные просторы Атлантического океана, нежился в жарких лучах раскаленного солнца, непринужденно разгуливал по сказочному континенту с интригующими названиями: Бразилия, Аргентина, Перу, Парагвай, Чили, Боливия… Знать наизусть столько стран и ни разу не побывать ни в одной из них!
      Уехать!.. Это уже превратилось в навязчивую идею. До сих пор ему не хватало только средств, и теперь, когда эти средства уже почти были у него в руках, когда достаточно было только завладеть ими, и мечта становилась реальностью… Нет! Слишком упорно и слишком долго думал об этом Филипп, чтобы сейчас отказаться!
      Он плашмя положил руку на проспект, словно хотел завладеть тем, что в нем содержалось.
      – Или это, или тюрьма за мошенничество!.. Я уже не могу давать задний ход!
      Разве не для того, чтобы заставить себя идти до конца, до полного осуществления своих замыслов, он сжег свои корабли, с полным знанием дела подписав договор запродажи? А также чтобы припереть к стенке Раймонду!
      – Либо ты мне поможешь, либо мне придется сесть а тюрьму!
      – Не говори так!.. Это невозможно!.. Я не хочу! Она встала и в отчаянии заметалась по комнате. На ней было надето что-то наподобие кимоно, накинутого поверх черной ночной сорочки с кружевной отделкой внизу. Значительную разницу в возрасте – ей было тридцать четыре года, а ему только двадцать восемь – она пыталась компенсировать чрезмерным кокетством. Любовно и по-матерински она обхватила руками лицо Филиппа и принялась целовать его лоб, глаза, губы, повторяя:
      – Что станет со мной без тебя, милый?.. Что со мной станет? Что я буду делать без тебя?
      Он обреченно пожал плечами.
      – О, успокойся, я все возьму на себя. Скажу, что действовал один… что не посвящал тебя в свои планы.
      Это были именно те слова, которые и следовало произнести. Страстный порыв бросил ее к нему на грудь.
      – Я хочу остаться с тобой… Что бы ни случилось, милый, мы должны быть вместе, потому что… Потому что я тебя люблю.
      Она издала стон, нежный и робкий одновременно.
      – О, Филипп, милый мой, я не смогу… не смогу без тебя жить.
      Он заключил ее в объятия, в свою очередь, нашептывая нежные слова, лаская под халатом обнаженные плечи, вздрагивавшие от прикосновения его горячих пальцев. Желание вновь овладевало ими, всепоглощающее у Раймонды, чисто физиологическое у Филиппа, которому удавалось сохранять ясность мысли.
      – Итак, что ты решила? – прошептал он.
      Утвердительный кивок головой у него на груди придал ему уверенности.
      – Ты согласна?.. Значит, да?
      Побежденная, готовая пойти на любые уступки, Раймонда капитулировала.
      – Я сделаю все, что ты захочешь.
      В наступившей затем тишине Филипп поймал себя на том, что улыбается. Прилив гордости на мгновение отодвинул на задний план сиюминутные заботы, оставив место лишь пьянящему ощущению полной власти над безоговорочно подчинившейся ему волей. Он смаковал свое превосходство над Раймондой, превосходство такое, что даже возможность провала никоим образом не могла его поколебать. При соучастии Раймонды все становилось возможным, даже идеальное преступление!
      – Видишь ли, – сказал он, – наша с тобой сила именно в этом. – Я материально, вне подозрений, о тебе же никому и в голову не придет подумать…
      Ногтем он подчеркнул лозунг на проспекте: «Рио – всего лишь в нескольких часах лета от Парижа».
      – Ты улетишь сразу же, как только это произойдет… в тот же вечер.
      Не в первый раз он излагал ей свой план, но сегодня то, что они должны были сделать, обрело вполне конкретные формы и представилось им с такой отчетливостью, что они разом умолкли, переживая в своем воображении это преступление, которое вместе вынашивали уже давно.
      Раймонда и не думала возражать.
      – Когда ты приедешь ко мне туда?
      – После того, как будет оформлено наследство и подписана купчая. Они заплатят наличными, но ускорять события не в наших интересах… На все уйдет месяца два-три… самое большее – четыре.
      – Так долго, – вздохнула она.
      – Поверь, время для тебя пройдет быстрее, чем для меня.
      – Ждать бывает иногда труднее.
      Догадавшись, что она испытывает чувство растерянности при одной лишь мысли о расставании, он снова обнял ее, нежно поцеловал.
      – Ты увидишь, дорогая, как мы будем там счастливы…
      Он был ей бесконечно благодарен, он искренне умилялся, не подозревая, что через нее умиляется самому себе.
      – Мы будем путешествовать. Рио и Копакабана… Бразилия… Вся Амазония… Представляешь… Столько открытий… Какая возможность испытать себя, какой источник вдохновения!
      Он вновь погрузился в мечты, уже представляя себя автором большого романа, целой серии бестселлеров, благодаря которым он возьмет реванш за свои последние неудачи… Поживем – увидим!
      – Я уже пустил слух, что собираюсь поехать путешествовать в Бразилию… И когда я стану вдовцом, мой отъезд никого не удивит.
      Он переносился в будущее, умышленно перескакивая через то, что ему сначала следовало исполнить. Убийство ему уже казалось делом свершенным.
      – Завтра я попробую договориться о встрече с Робером Тернье. Не откажусь от приглашения провести выходные в его загородном доме…
      Раймонда тщательно выбирала сигарету в пачке «Пел Мол». С притворно-непринужденным видом она сказала:
      – Его сестра будет там, конечно!
      – Конечно, ведь они живут вместе.
      Раймонда все никак не могла выбрать сигарету. Она издала неестественный смешок, который хотела представить язвительным, но который прозвучал так же фальшиво, как и сам тон ее речи.
      – Она по-прежнему влюблена в тебя?.. О, не спорь, – горячо воскликнула Раймонда, стремясь не допустить возражений, которые, она чувствовала, вот-вот прозвучат из его уст. – Ты сам признал это недавно.
      Он с трудом подавил гримасу раздражения.
      – А! Это уже слишком!.. Ведь не станешь же ты ревновать меня к этой… к этой уродине, к этой бездарности?
      Если он и преувеличивал, то ненамного. Люсетта Тернье была худосочной брюнеткой с тусклыми волосами и невыразительным лицом, на котором блестели два пылких черных глаза.
      – Бездарность – это слишком сильно сказано. Ей всего лишь двадцать пять лет, – поправила Раймонда, болезненно воспринимавшая все, что касалось возраста.
      Выражение торжественной многозначительности отразилось у нее на лице. Она подошла к нему так близко, что губы их соприкоснулись.
      – Филипп, – прошептала она, – ради тебя я готова на все… Даже на самое худшее. Я не переживу только одного – если тебя потеряю!
      Что это, предупреждение? Раймонда всегда выглядела смешно со своей чрезмерной, болезненной ревностью, чаще всего – ничем не обоснованной.
      – Тебе не кажется, что ты неудачно выбрала время, а? – в раздражении воскликнул Филипп. – Меня интересует не Люсетта, как тебе хорошо известно, меня интересует дом. Месторасположение этой старой мельницы…
      Он умолк. Раймонда пожирала Филиппа глазами, и он понял, что она нуждается не столько в доводах рассудка, сколько в теплоте, его теплоте, и что есть только один способ убедить ее.
      Он снова обнял ее и увлек за собой, послушную и покорившуюся в очередной раз, в спальню, где их ждала смятая, еще неостывшая и такая приветливая постель…

      Робер Тернье лениво вытянул ноги к огню, пылавшему в огромном камине, потянулся и сложил газету, которую уже давно не читал.
      Смеркалось. Танцующие языки пламени отбрасывали на выбеленные известкой стены гостиной фантастические, беспрерывно обновляющиеся тени. Тишину нарушало лишь равномерное поскрипывание лопастного колеса, которое снабжало электричеством старую мельницу, превращенную в уютный деревенский дом.
      – Ты не спишь? – спросила Люсетта, входя в гостиную.
      Робер подавил зевок.
      – Нет, радуюсь выходному.
      – У каждого свои радости, – заметила она, водружая на массивный дубовый стол корзину с блестевшими от вечерней росы грибами.
      На ней были незатейливые старые брюки из черного вельвета и серый свитер с круглым воротником, так вытянувшийся, что казался на три размера больше. Ей доставляло особое удовольствие вести себя по-мальчишески.
      – Я включу освещение, не возражаешь? Вспыхнувший в люстре из красной меди бледный свет прогнал тени. Люсетта повертела перед носом у брата огромным боровиком.
      – Видал, какой красавец?.. Рекордный экземпляр!
      – Им одним запросто отравишь целую семью. Шутка ее совсем не развеселила.
      – Не вздумай ляпнуть такое перед Сериньянами, а то не станут есть.
      Она положила гриб в корзину и вытерла влажные руки о штанины брюк.
      – Кстати, когда они обещали приехать?
      – К концу дня… Уже скоро… Слушай!
      Шум мотора перекрыл поскрипывание лопастного колеса. Хлопнула дверца машины…
      – Это наверняка они.
      Опережая брата, Люсетта бросилась открывать дверь. По влажным ступенькам каменной лестницы бодро поднимался Филипп.
      – Здравствуйте, Люсетта.
      – Здравствуйте, Филипп. Очень рада вас видеть. Взяв гостя за руку, она ввела его в гостиную.
      – Приветствую.
      Робер встречал прибывшего широкими дружескими жестами. Невысокого роста, пухленький, с преждевременной лысиной в свои тридцать лет, он выглядел намного старше Филиппа, хотя тот и был одного с ним возраста. Тем не менее детское, почти младенческое выражение сохранилось на его румяном лице.
      – Ты один? Жену не привез?
      – Я думал, она уже давно здесь. Она уехала на своей машине в начале первого.
      Филипп старался держаться естественно, спокойно, в меру жизнерадостно – как и подобает тому, кто встретил старых друзей. Однако его расшатанные нервы были так напряжены, что он ощущал дрожь в коленях.
      – Она непременно хотела заехать к своему парикмахеру, – добавил он, снимая куртку.
      Люсетта состроила комичную гримасу.
      – О-ля-ля, парикмахер в субботу днем. Входишь без проблем, но насколько там застрянешь – неизвестно.
      – Все же надеюсь, она не заставит нас ждать слишком долго.
      – Если ты беспокоишься о нас, – заметил Робер, – то напрасно. Время здесь не имеет никакого значения.
      Он оттянул рукав и показал свое голое запястье.
      – Первое, что я делаю, приехав сюда, в Мулен, снимаю часы.
      – Тем хуже для нее, если она опоздает, – подхватила Люсетта. – Мы больше внимания уделим Филиппу.
      Хоть она и говорила «мы», в глазах у нее светилось «я».
      – Возьми! Повесь, пожалуйста.
      Люсетта сунула куртку в руки брату, чтобы можно было, наконец, заняться гостем.
      – Садитесь, вот сюда, поближе к огню… Нет, нет, не в это кресло… Вон то гораздо удобнее…
      Вдруг она смолкла, с тревогой посмотрела на него.
      – Что с вами? Вы нездоровы?
      Он попытался возразить, но она не дала ему на это времени.
      – Вы так бледны… и у вас дрожат руки. Проклиная свое малодушие, он до боли в челюстях стиснул зубы, чтобы прогнать назад, в желудок, комок, подступивший к самому его горлу. Он считал себя более стойким и теперь злился, что ведет себя как барышня.
      – Ничего, – с трудом проговорил Филипп, – у меня до отказа включен отопитель. Вышел из машины на холод, ну и…
      Он тупо уставился на камин, не в силах оторвать взгляда от пылавшего в нем костра… пылавшего, как пожар… «Это глупо, но я сейчас упаду в обморок».
      Звон стаканов раздался в ушах Филиппа одновременно с голосом Люсетты:
      – Вот, выпейте…
      Он залпом проглотил виски. Обожженный алкоголем комок растаял. Щеки его порозовели.
      – Спасибо, теперь лучше. – Он сделал глубокий вдох. – Даже совсем хорошо.
      – Что такое, что такое, – воскликнул вернувшийся в гостиную Робер, – вы начали пить без меня?
      – Филиппу стало плохо.
      – Нет, нет. Люсетта преувеличивает. Филипп вновь воспрял духом.
      – Я в отличной форме. Доказательство…
      Он вскочил на ноги, исполнил замысловатый пируэт и снова сел.
      – В таком случае, – сказал Робер, не любивший преувеличений, – если это был лишь предлог, чтобы выпить без меня, я тебя оштрафую.
      Он взял бутылку виски и поставил на стол еще два стакана.
      – Выпьешь вместе с нами.
      Люсетта плеснула себе вина. Зажгли сигареты. Филипп поднял свой стакан.
      – Ваше здоровье.
      – За тебя, старина… и за здоровье твоей опаздывающей половины.
      От мрачного и непроизвольного юмора, содержащегося в последней фразе, по спине у Филиппа вновь пробежал холодок, но Люсетта, чокаясь, очень удачно переменила разговор:
      – И за успех вашего большого путешествия.
      Путешествие… Бразилия… Стоило только Филиппу услышать это, как парализовавшее его наваждение тотчас прошло.
      – Вы уже знаете?
      – Мне Робер рассказал.
      – Ты, по-моему, не делал из этого тайны.
      – Конечно, нет. Просто, мы хотим осуществить нашу давнюю мечту.
      – Ты говоришь «мы». Жена едет с тобой?
      – Разумеется.
      – Как ей повезло!
      Люсетта округлила глаза, как девчонка, пришедшая вдруг в неописуемый восторг.
      – Рио… Карнавал… Вскарабкаться на самый верх Сахарного пика… Забраться в самую глубь Мато Гроссо, проплыть по Амазонке, встретиться с индейцами…
      Робер ехидно улыбнулся.
      – Дорогая сестричка, если бы Филипп был холостяком, ты сразу бы вышла за него замуж.
      – О! – возразила Люсетта полушутя-полусерьезно. – Если бы я и вышла за него, то, конечно, не только из-за Бразилии.
      – Остановитесь, а то вы заставите меня покраснеть. Все трое рассмеялись, однако искренний, без всяких задних мыслей смех был только у Робера.
      – Вот они каковы, эти писатели. С их гонорарами можно запросто отправиться в любой конец света.
      – Кто бы жаловался! – парировал Филипп.
      – Да. Я не жалуюсь. Игрушки стоят все дороже и все лучше распродаются. И потом, мне нравится заниматься всеми этими заводными машинками, радиоуправляемыми самолетиками, куклами… да, да, куклами тоже.
      Он руководил фабрикой игрушек, которую унаследовал от отца, и можно было только догадываться, то ли это она способствовала сохранению у него души ребенка, то ли благодаря душевной молодости он чувствовал себя в этом деле, как рыба в воде.
      – Старик, мы только что выпустили новую игру… «Космонавт»… Очень забавно… Я готов играть в нее целый день… Сейчас ты сам увидишь, я схожу за ней…
      – Взрослый ребенок! – улыбнулась Люсетта, когда он исчез за дверью.
      Затем, более серьезным тоном, спросила:
      – Значит, ваша будущая книга родится там?
      – В каком-то смысле я еду туда и за этим. Но сейчас еще рано говорить, что там родится…
      – Ну, ну, не скромничайте. Уж я-то знаю, что у вас талант…
      Она сосредоточенно посмотрела на него.
      – Большой талант, Филипп.
      – Вы определенно решили вогнать меня в краску.
      Польщенный в своем писательском самолюбии, он возмущался только для вида. Алкоголь сделал свое дело, и он, наконец, расслабился. Полностью овладев собой, он чувствовал, что способен сыграть роль без сучка, без задоринки.
      Часы в прихожей пробили шесть раз. Филипп забеспокоился:
      – Уже шесть. Пора ей быть здесь.
      – Да приедет она, еще не так уж и много времени, – заметил Робер, возвращаясь из соседней комнаты с картонной коробкой в руках, на которой была изображена ракета, пересекающая межзвездные пространства.
      – Да что она, в самом деле! Уже совсем стемнело…
      – Успокойся, не украдут твою дражайшую половину. Филипп продолжал играть, реплики вылетали сами собой.
      – Я, возможно, смешон, но я всегда так волнуюсь, когда она садится за руль.
      – О! Любовь – это прекрасно! – вздохнул Робер. Люсетта, передвигая столик, шутливо заметила:
      – Не хватает одного человека, и все вокруг – сплошная пустота…
      Ее кисло-сладкий тон не ускользнул от Филиппа, внимательно следившего за реакцией своих собеседников.
      – Впрочем, все неприятности забываются, когда играешь в «Космонавта», – заявил Робер, выкладывая на столик содержимое коробки.
      Суть игры заключалась в том, чтобы продвигать по карте, представлявшей собой ночное, усыпанное созвездиями небо, ракеты, которые либо теряли, либо приобретали ступени, либо попадали, либо нет в зону притяжения небесного тела. Движение осуществлялось в зависимости от того, сколько очков получал играющий, выбрасывая огромную кость, точки на которой были заменены звездами, а также в зависимости от вытаскиваемой карты, ибо к игре прилагалась еще и колода карт, на которых вместо обычных фигур были изображены знаки Зодиака, фазы луны и так далее.
      – Захватывающая игра, – повторял Робер. – Вот увидишь, очень захватывающая.
      Она была к тому же и очень сложная. Изложение правил игры заняло минут сорок пять, не меньше. В семь часов партия началась…
      Половина восьмого! Раймонда должна уже быть в Орли, чтобы улететь самолетом в семь пятьдесят… Через Испанию с посадкой в Мадриде…
      – Повнимательнее, старина. Ты путаешь Рака с Козерогом!
      Несмотря на все свое желание, Филиппу не удавалось сосредоточиться на игре. Он думал о слишком многих вещах одновременно: о Раймонде, вылетавшей из Орли, о том, что он уже совершил, о том, что ему еще предстояло совершить…
      Время от времени он сетовал на опоздание жены, однако партнеры с дружелюбной твердостью возвращали его к игре.
      В четверть девятого Филипп взорвался:
      – И все же это по меньшей мере странно, вы не находите?
      Трудно было утверждать обратное.
      – Наверное, у парикмахера было много народу, – предположила Люсетта. – Вы знаете, в какой салон она поехала?
      – К своему парикмахеру, как обычно.
      – Если знаешь номер, позвони, – посоветовал Робер.
      – Так поздно?
      – В субботу кого-нибудь, возможно, еще и застанете, – сказала Люсетта. – И если это вас успокоит…
      Филипп решил воспользоваться благоприятным случаем и исчез в прихожей, где находился телефон. Брат и сестра больше не улыбались.
      – Я делаю все, чтобы его развлечь, – тихо проговорил Робер. – Но это действительно уже становится подозрительным.
      Люсетта пожала плечами.
      – Ей бы только прихорашиваться… Если уж зашла к парикмахеру, то это надолго. На мужа ей ровным счетом наплевать.
      – Не суди так строго. Она могла заблудиться в лесу. В Мулен она приезжала лишь однажды… К тому же сегодня такой туман…
      – Тем хуже для нее. Это послужит ей уроком. Робер, в свою очередь, пожал плечами. Появление в дверях гостя избавило его от необходимости отвечать. Вид у того был мрачный.
      – Она ушла из салона в пять часов. Я говорил с хозяином.
      – Вот видишь. Значит, скоро будет здесь.
      – Черт возьми, – возмутился Филипп. – Ты что, издеваешься? Не три же с половиной часа сюда ехать.
      – На дорогах пробки…
      – Даже с пробками…
      – Может, сбилась с дороги… или с машиной что случилось, – робко заметила Люсетта.
      – Мы же в конце концов не в пустыне, и она знает, что ее ждут. Позвонила бы.
      – Если только она не застряла где-нибудь на полпути между Омбревилье и нашим домом. Ты знаешь, какая здесь местность?
      Еще бы ему не знать! Разве весь его план не был построен на исключительно удобном месторасположении загородного дома?.. Старая мельница, притаившаяся в ложбине меж двух склонов, покрытых густым кустарником, находилась в отдалении от ближайшей деревни, и чтобы добраться до нее, надо было преодолеть две добрых мили по разбитой лесной дороге. После того, как закрылся кирпичный завод, некогда процветавший благодаря ему Омбревилье теперь медленно приходил в упадок, и дорога была в ухабах.
      – Может быть, бедняжка идет сейчас через лес пешком, – продолжал Робер. – Лучше всего поехать ей навстречу.
      – Я так и сделаю, – сказал Филипп и направился к двери.
      Вдруг он остановился.
      – Да, но… А если она все-таки позвонит?
      Роберу ничего не оставалось, как предложить свою помощь.
      – Я быстро управлюсь.
      Он надел пальто и вышел. Послышался шум отъезжавшей машины. Свет от фар с трудом пробивался сквозь густой туман. Шум мотора, пучки света становились все слабее и вскоре совсем исчезли в ночи…
      Филипп и Люсетта, проводив его до крыльца, вернулись в гостиную, не зная, что сказать друг другу.
      Люсетта первая нарушила молчание.
      – Если у вас есть чемодан, – предложила она, – можно отнести его наверх, в вашу комнату.
      – Нет у меня ничего… Все должна была привезти жена.
      Он заговорил о жене в прошедшем времени, что явилось неожиданностью не только для Люсетты, но и для него самого. Он тут же замолчал и принялся нервно расхаживать взад-вперед по комнате. Люсетта с задумчивым видом бросила в камин полено.
      – Ну зачем же предполагать худшее? – спросила она тихо, не оборачиваясь.
      – Да потому что… я ничего не могу с собой поделать. И потом, жена не любит ездить ночью… Она плохо видит, а очки носить отказывается.
      Пытаясь хоть как-то приободрить его, Люсетта принялась выдвигать всевозможные оптимистические гипотезы. Он ее почти не слушал…
      Часы пробили девять раз. Раймонда пролетала над Пиренеями. Филипп думал о ней, кое-как поддерживая разговор, конечная цель которого ему заранее была хорошо известна.
      – Я знаю, знаю, – проворчал он, наконец. – Поломка… Поехала не по той дороге… Так всегда говорят в подобных случаях.
      – И к счастью, в девяти случаях из десяти так оно и есть.
      – Да услышит вас Бог!
      Он так вошел в роль, что начинал уже испытывать подлинные чувства.
      – Скорее бы пролетели эти несколько часов!
      – Какие обидные для меня вещи вы говорите, – заметила она жеманно. И поскольку он, озадаченный, недоуменно смотрел на нее, она, покраснев, добавила: – Неужели мое общество так неприятно вам?
      – Простите, Люсетта, я не хотел вас обидеть.
      Он совсем не предполагал, что беседа примет такой оборот. Что угодно, только не это.
      – Войдите в мое положение. Я обеспокоен, я очень обеспокоен.
      – А я уверена, что вы волнуетесь напрасно.
      Она напускала на себя вид усердной воспитательницы или медсестры, примешивая к этому притворную веселость, которая неприятно резала слух.
      – Вот увидите, завтра мы все вместе посмеемся над вашими тревогами.
      Он вежливо улыбнулся. Довольная, что ей удалось его развеселить, и убежденная, что находится на правильном пути, Люсетта включила проигрыватель и поставила пластинку.
      – Пригласите же меня на танец, – сказала она, властно взяв Филиппа за руку.
      Он подчинился, и под звуки аргентинского танго они поплыли вокруг стола. Он – уносясь мыслями вдаль, обхватив безразличной рукой ее тонкую под мягким пуловером талию; она – чуткая, с полузакрытыми глазами, тесно прижимавшаяся к своему кавалеру. Бледный, то и дело мигавший свет, производимый электрогенным агрегатом, получавшим энергию от лопастного колеса, придавал сцене вид почти двусмысленной интимности.
      «Если бы Раймонда видела нас…» – думал Филипп.
      Она согласилась пойти на преступление только из любви к нему. Трудно даже представить, что она могла бы сделать из ревности.
      Танго закончилось мяуканьем аккордеона. Началось другое. Люсетта не отпускала своего кавалера. Филипп понял, что обречен танцевать до возвращения Робера, и смирился. По крайней мере это имело один плюс: ему не надо было поддерживать беседу.
      Тем временем отсутствие Робера затягивалось. На пятом танго Филипп не выдержал: ему осточертело танцевать, осточертела Люсетта, прижимавшаяся к нему все больше и больше. Он воспользовался первым же предлогом, чтобы остановиться: забыл сигареты в кармане куртки, которую Робер отнес в его комнату.
      – Не беспокойтесь… Я найду.
      Только он исчез на узкой деревянной лестнице, что вела на второй этаж, как дверь отворилась, и Робер, крадучись, словно вор, прошмыгнул в гостиную. Он был такой же бледный, как и Филипп, когда тому стало плохо.
      Люсетте это сразу бросилось в глаза.
      – Что такое? Плохие новости?
      Она инстинктивно понизила голос. Он так же тихо ответил:
      – Несчастный случай.
      – Серьезный?
      Он наклонился, наливая себе полный стакан виски.
      – Она мертва.
      Сооружение из обуглившихся поленьев в камине рухнуло под радостный треск разлетавшихся во все стороны искр. Робер жадно отпил из стакана и заговорил снова:
      – Я какое-то время смотрел, как вы танцевали… Ника не решался войти.
      Люсетта рухнула в кресло. От волнения у нее перехватило дыхание.
      – Как это случилось?
      – Она сбилась с пути и после Омбревилье поехала по дороге, которая ведет к заброшенному глиняному карьеру… Помнишь, прошлым летом супруги Дешасей тоже заблудились… Поэтому я и решил поехать туда… На повороте ее машину, очевидно, занесло… Она упала в карьер…
      – Ты уверен, что она…
      Люсетта не решалась произнести страшное слово. Брат пришел ей на помощь.
      – Мертва? Увы, это так. Она не могла уцелеть… Переворачиваясь, машина загорелась… Если бы ты видела эту картину…
      Он взмахнул перед собой рукой, словно желая прогнать прочь кошмарное видение – четыре погнутых колеса над развалившимися, почерневшими от огня частями автомобиля выглядели в какой-то степени неприлично и ужасно одновременно.
      – В свете фар это производит жуткое впечатление… Ни больше, ни меньше – груда железа… А в ней – она… или, вернее, то, что от нее осталось. Меня чуть не стошнило… Я думал, что никогда уже больше не смогу сесть за руль…
      Он снова налил себе виски. Люсетта тоже протянула стакан.
      – Там уже кто-нибудь есть?
      – Кто там может быть! Там даже днем мало кто проезжает… Я вернулся, чтобы позвонить в полицию.
      Сверху донесся шум воды из крана. Робер задрал подбородок и уставился в потолок.
      – Он умывается?
      – Наверное. Поднялся за сигаретами.
      Они молча выпили. Робер машинально толкнул носком ботинка уголек, выпавший из камина на паркет.
      – Это ужасно… Ужасно!.. – повторяла Люсетта, не находя слов, чтобы передать свои чувства. – В двух шагах отсюда, пока мы обменивались шуточками. А я еще смеялась над его тревогами… Чуть ли не силой заставила его танцевать.
      Шум воды прекратился, заскрипели лестничные ступеньки. Люсетта забеспокоилась.
      – Как мы ему скажем?..
      Появление Филиппа она встретила с разинутым ртом. Брат и сестра переглянулись. Их взволнованные лица говорили сами за себя. Филипп не ожидал, что события будут развиваться так быстро. Он побледнел ровно настолько, насколько требовалось.
      – Что-нибудь случилось?.. Авария?
      – Мужайся, старина, – пробормотал Робер хриплым голосом, – мужайся.