3

Общение Толстого, проведшего большую часть жизни в яснополянском уединении, со своими литературными современниками, было преимущественно эпистолярным. Поэтому его переписка является ценнейшим источником для установления тех собратьев по перу, с кем так или иначе он был связан, и характера их взаимоотношений. Письма Толстого к писателям, критикам, редакторам журналов вообще бесценны по богатству разнообразной информации, особенно те, что относятся к 50-м годам; тогда он еще не выступал с литературно-критическими статьями и эстетическими трактатами, и сохранившиеся «грамотки» — единственный источник, из которого можно узнать о его реакции на тогдашнюю общественно-литературную ситуацию.

Молодой прозаик по возвращении в ноябре 1855 года из Севастополя в Петербург стал членом содружества литераторов, группировавшихся вокруг «Современника». Вскоре оно распалось на два противоборствующих лагеря. Во главе одного из них — Н. Г. Чернышевский, выступавший с материалистической концепцией искусства, предъявлявший к художнику требование сознательного участия в процессе преображения действительности, просвещения масс. Как перспективное в отечественной словесности им выдвигалось «гоголевское» направление, именуемое то «критическим», то «сатирическим». Что касается Пушкина, то он оценивался очень высоко, но как «поэт-художник», а не как «поэт-мыслитель» .

Взгляды критика-демократа встретили резкую оппозицию со стороны так называемого «бесценного триумвирата» — либерально настроенных литераторов П. В. Анненкова, В. П. Боткина, А. В. Дружинина, сторонников традиционной идеалистической эстетики, «бессознательного», «артистического» искусства, наиболее ярким представителем которого они считали Пушкина. Между обоими станами велась бурная журнальная полемика.

Толстой фактически не примкнул ни к одному из них. Смысл художнической деятельности виделся ему в воздействии на эмоциональную сферу личности, высвобождении ее из-под «власти жизненной лжи и разврата», в «заражении» чувствами создателя поэтических ценностей. «Мне только одного хочется, когда я пишу, — делился автор «Люцерна» с Боткиным, — чтоб другой человек и близкий мне по сердцу человек порадовался бы тому, чему я радуюсь, позлился бы тому, что меня злит, или поплакал бы темя же слезами, которыми я плачу» (17 июня / 9 июля 1857 г.).

В ряде своих писем Толстой выступает как оппонент не только Чернышевского, но и его противников, хотя и в меньшей степени. Он предвзято и односторонне интерпретирует высказывания критика. Так, прочтя «Заметки о журналах», писатель заявил Некрасову: «У нас не только в критике, но в литературе, даже просто в обществе, утвердилось мнение, что быть возмущенным, желчным, злымочень мило. А я нахожу, что очень скверно. Гоголя любят больше Пушкина» (2 июля 1856 г.). Толстой неодобрительно отозвался об «Очерках гоголевского периода русской литературы», не принял обличительных произведений, а мечтал о журнале, «цель» которого — «художественное наслажденье, плакать и смеяться» (Боткину, 4 января 1858 г.). Но были у него претензии к «бесценному триумвирату», и, по мере избавления от «самообольщения» художника, увлечения «невыдуманным делом» — школой, он все более от них удалялся, почувствовав, насколько призрачны их «толки, споры, речи», насколько они далеки от жизни.

Идейные несогласия отдалили Толстого и от Некрасова, первого его читателя, критика, наставника и издателя. «Отчего это время не сблизило нас, а как будто развело далее друг от друга?» — с грустью спросил как-то Некрасов.

«Время» и в самом деле «развело» двух замечательных русских писателей, о чем свидетельствуют споры, вызванные линией «Современника», да и некоторые несправедливые поздние суждения Толстого в письмах к Страхову.

Нельзя назвать гармоничным и союз Толстого с его старшим современником — Тургеневым, с кем он много переписывался и кого неоднократно по тому или иному поводу упоминал в посланиях к общим друзьям. Благодаря обилию документальных свидетельств ясно, что разъединяла их резкая противоположность натур, разность поколений, творческих устремлений, несовпадение точек зрения на современность, на проблемы, волновавшие русскую интеллигенцию. Образовавшийся между ними, по словам Толстого, «овраг» и привел к длительной 17-летней ссоре и разрыву. Отношения возобновились лишь в 1878 году, но Толстой в письме к А. Н. Пыпину, целиком посвященном характеристике Тургенева как творческой индивидуальности, сознавался, что только после смерти по-настоящему оценил его, распознал в нем «проповедника добра» (10 января 1884 г.), а это для Толстого много значило.

После пережитого писателем духовного кризиса обновляется круг его литературных корреспондентов, изменяется и критерий художественности. Значимость того или иного автора теперь определяется степенью его «знания истинных интересов жизни народа» (M. E. Салтыкову-Щедрину, 1–3? декабря 1885 г.). Поэтому он проявляет интерес к публикациям «Отечественных записок», заново открывает для себя Герцена и Салтыкова-Щедрина, у которого находит «все, что нужно», чтобы писать для «нового круга читателей» (там же), восхищается романом А. И. Эртеля «Гарденины», одобрительно отзывается о некоторых рассказах и повестях Н. Н. Златовратского и П. В. Засодимского. Очень внимателен Толстой к творчеству своего постоянного в 80-90-е годы эпистолярного собеседника Н. С. Лескова, с которым его сближали и общность интереса к «христианскому учению», и антицерковные настроения, и поиски в Евангелии сюжетов для народных рассказов и легенд, и соучастие к судьбе народа, России.

Примерно в те же годы у Толстого завязывается переписка с молодыми крестьянами, фабричными рабочими, ремесленниками, которые впервые взялись за перо. Толстой не жалея сил и времени со скрупулезной тщательностью прочитывал и редактировал рукописи Ф. Ф. Тищенко, H. H. Иванова, Ф. А. Желтова, В. И. Савихина, С. Т. Семенова и других и каждую из них возвращал с сопроводительным письмом, содержащим обстоятельный разбор произведения и предложения по их исправлению. Толстой преподавал им уроки мастерства, и делал это особенно охотно, так как находил, что в этих незатейливых сочинениях «нет ничего придуманного, сочиненного, а рассказано то, что именно так и было, — выхвачен кусочек жизни, и той именно русской жизни с ее грустными, мрачными и дорогими задушевными чертами» (Редактору «Вестника Европы», 18 июля 1908 г.).

Толстого воодушевляла надежда, что эта вышедшая из самых «низов» литературная поросль сумеет создать словесность, понятную мужику, близкую его взглядам, психологии, вкусам, отмеченную «сжатостью, красотой языка и ясностью» (С. А. Толстой, 13 апреля 1887 г.). Поэтому писатель учил Тищенко, что «писать хорошо» можно, только если «иметь в виду не исключительную публику образованного класса, а всю огромную массу рабочих мужчин и женщин» (11 февраля 1886 г.). А Желтову предлагал ориентироваться не на «литератора, редактора, чиновника, студента и т. п., а на 50-летнего хорошо грамотного крестьянина» (21 апреля 1887 г.). Из всех, кого пестовал Толстой, профессиональным писателем стал самый талантливый из них — С. Т. Семенов, чьи произведения издаются и поныне.

Толстому была отпущена долгая жизнь, его эпистолярные писательские контакты, начавшиеся в 1852 году, закончились только в 1910 году, незадолго до кончины. Ему довелось общаться с многими младшими современниками, шедшими вослед ему, читать их произведения. Он успел увидеть панораму искусства, зародившегося на рубеже двух столетий в многообразии школ, течений, направлений. Самую отрицательную оценку получили романы, повести, стихи модернистов, манерные, выспренние, бездуховные. Толстой упрекал их авторов в безнравственности: они «не знают… что хорошо, что дурно» (Н. С. Лескову, 20 октября 1893 г.), описывают не «истинные человеческие чувства», а «самые низменные, животные побуждения» (M. M. Докшицкому, 10–11 февраля 1908 г.). Познакомившись с романами И. Потапенко «Семейная история», Ф. Сологуба «Тяжелые сны», М. Арцыбашева «Санин», с некоторыми журнальными прозаическими и поэтическими публикациями, Толстой приходит к серьезному выводу: «…упадок искусства есть признак упадка всей цивилизации» (М. Лоскутову, 24 февраля 1908 г.).

Сам Толстой остался верен традициям высокого и бескомпромиссного реализма и отдавал предпочтение тем мастерам слова, которые «выхватывали кусочек… русской жизни» в ее скрытых от обыденного взора процессах, явлениях, характерах, объединяли «людей в одном и том же чувстве» (там же). Поэтому подлинными художниками, продолжающими традиции русской классической литературы, он счел, пусть и с некоторыми оговорками, Чехова, Куприна, Леонида Андреева, а также зачинателя нового этапа в словесности, отечественной и мировой, — Максима Горького.

«Истинное же искусство, — утверждал Толстой, — захватывает самые широкие области, захватывает сущность души человека. И таково всегда было высокое и настоящее искусство» (там же). Письма свидетельствуют, насколько чутко отзывался он на «высокое и настоящее» поэтическое творчество.

4

Двадцатичетырехлетний Толстой до пути в Тифлис, вдали от родных мест и близких, «позволил себе помечтать» и в письме к Т. А. Ергольской обрисовать свое будущее таким, каким оно ему виделось. «Я женат — моя жена кроткая, добрая, любящая, и она вас любит так же, как и я. Наши дети вас зовут «бабушкой»; вы Живете в большом доме, наверху, в той комнате, где когда-то жила бабушка; все в доме по-прежнему, в том порядке, который был при жизни папа, и мы продолжаем ту же жизнь, только переменив роли: вы берете роль бабушки… я — роль папа… моя жена — мама, наши дети — наши роли: Машенька — в роли обеих тетенек… даже Гаша и та на месте Прасковьи Исаевны» (12 января 1852 г.). И все, о чем «помечталось» на далеком Кавказе, сбылось. Прошло немного более десятилетия, Толстому тридцать пять лет, он обосновался в Ясной Поляне, живет в том же доме, где жили его родители, он — папа, у него «добрая, любящая» жена Софья Андреевна, — она — мама, с ними тетенька Татьяна Александровна — и она бабушка, и тут же Гаша, именуемая теперь Агафьей Михайловной, и растет маленький Сережа. В сущности своей в яснополянской усадьбе продолжается «та же жизнь», но только сменились действующие лица и их роли. В течение почти двадцати лет жизнь семьи Толстого, несмотря на обнаруживающиеся порой несогласия, протекала в нормальном ритме, гармонично, а весь сложившийся в доме бытовой уклад с слугами, гувернантками, с землевладением и тяжким трудом яснополянского мужика не вызывал в Толстом противодействия. И только тогда, когда пелена спала с глаз и он увидел отчаянное положение народа, а действительность предстала перед ним во всех ее «кричащих противоречиях» и жестокой правде, он осознал всю страшную несправедливость и безнравственность сословного общества, привилегированного существования в дворянских гнездах. «Жить по-прежнему» в абсолютном противоречии с выстраданными убеждениями, с гласно проповедуемым учением стало для автора «Исповеди» невыносимым. Но среди домашних он не встретил единодушного сочувствия своему новому миропониманию: они хотели, чтобы было «все в доме по-прежнему», чтобы сохранялся традиционный сословный тип существования.

Драматическая ситуация, сложившаяся в семье великого писателя, была обусловлена самой «переворотившейся» эпохой; он безоговорочно встел на сторону народа, отверг весь «старый порядок», жаждал его коренного переустройства, а живущие рядом с ним близкие исповедовали другую веру, считали истинной ту жизнь, которая, с его точки зрения, «построена на гордости, жестокости, насилии, зле» (С. А. Толстой, 15–18 декабря 1885 г.).

Письма передают, какой страшной мукой стало для Толстого его каждодневное яснополянское бытие, в каком смятении он жил и как трудно давались ему решения о выходе из возникшего тупика. Горькие признания все чаще, начиная с 1885 года, прорываются в посланиях к Черткову. «Я путаюсь, желаю умереть, приходят планы убежать или даже воспользоваться своим положением и перевернуть всю жизнь», — писал он ему. И сознавал, что не готов для «бегства», не может причинить страдание самым близким ему людям, признавался, что от этого его постоянно мучает один вопрос: «…неужели так и придется мне умереть, не прожив хоть один год вне того сумасшедшего безнравственного дома, в котором я теперь принужден страдать каждый час, не прожив хоть одного года по-человечески разумно, то есть в деревне не на барском дворе, а в избе, среди трудящихся, с ними вместе трудясь по мере своих сил и способностей, обмениваясь трудами, питаясь и одеваясь, как они…» (6–7 июня 1885 г.).

Такая конфликтная внутрисемейная ситуация с постоянным столкновением разных жизненных позиций и идеалов оставалась неизменной все последующие годы, хотя острота ее порой смягчалась. Тем не менее «поединок роковой» ощущался постоянно, мечта об «избе» не угасала, а мысль о «побеге» не покидала Толстого, приобретая особую актуальность в моменты, когда тяжелое душевное состояние достигало крайнего предела. Судя по письмам, таким оно было в 1897 году. Исповедуясь Черткову, Толстой писал: «Жизнь, окружающая меня, становится все безумнее и безумнее: еда, наряды, игра всякого рода, суета, шутки, швырянье денег, живя среди нищеты и угнетения, и больше ничего. И остановить это, обличить, усовестить нет никакой возможности. Глухие скорее услышат, чем кричащие не переставая. И мне ужасно, ужасно тяжело» (12 января 1897 г.). В неотправленном письме к дочери Марии отец сознался: «Ужасно гадко, и гадко то, что я не могу преодолеть себя и не страдать и не могу предпринять что-нибудь, чтобы порвать это ложное положение…» (12 января 1897 г.). И все же в то лето Толстой был очень близок к уходу с «барского двора». В прощальном письме к жене он его объяснял невозможностью жить дальше в «несоответствии» со своими «верованиями» (8 июля 1897 г.). Однако и тогда, любя и жалея больше всех Софью Андреевну, Толстой остался в родовом имении, раздираемый противоречивыми чувствами. Лишь темной осенней ночью в октябре 1910 года «яснополянский старец» нашел в себе мужество освободиться от «ложного положения», свершить «уход». Ушел потому, что его бунт против несправедливого, жестокого общественного порядка становился все мятежнее, потому, что было мучительно каждодневное существование «в ужасных, постыдных условиях роскоши среди окружающей нищеты» (Б. Манджосу, 17 февраля 1910 г.) и, наконец, потому, что им владело горячее желание свой «последний срок» прожить «по-человечески разумно… в деревне… в избе», разделяя судьбу обездоленного народа.

Великий писатель ушел из некогда дорогой ему Ясной Поляны, где испытал и счастье и страдания, ушел от тех, кто, не чувствуя пульса времени, хотел, чтобы «все осталось по-прежнему». Но ушел уже после того, как отметил свое восьмидесятилетие, на исходе душевных и физических сил. Его мечта пожить «в деревне… в избе» осталась неосуществленной. Толстой скончался в пути, на маленькой глухой железнодорожной станции Астапово.

С. Розанова

Алфавитный указатель имен

Абрамов Василий Максимович— т. 20: 700, 701, 702.

Абрамович Мария Ивановна, акушерка — т. 19: 166.

Абрикосов Владимир Алексеевич(1858–1922), родственник X. Н. Абрикосова — т. 19: 57, 58.

Абрикосов Хрисанф Николаевич(1877–1957), единомышленник Толстого — т. 20: 585, 666, 712.

Абрикосова Наталья Леонидовна(рожд. Оболенская; 1881–1955), жена X. Н. Абрикосова — т. 20: 585, 666, 712.

Аввакум Петрович(1620 или 1621–1682), протопоп, один из основоположников старообрядчества, писатель — т. 18: 832, 833; т. 19: 70.

Аверкиев Дмитрий Васильевич(1836–1905), драматург, романист и литературный критик — т. 18: 767, 768.

Авилова Лидия Алексеевна(рожд. Страхова; 1864–1943) — т. 20: 583, 583.

Аврелий Марк(121–180), римский император, философ-стоик — т. 19: 26, 170; т. 20: 623, 676, 718.

Авсеенко Василий Григорьевич(1842–1913), писатель и публицист — т. 18: 790, 791.

Агафья Михайловна(1808–1896) — т. 18: 313, 315, 346, 313; т. 19: 10, 24, 29, 31, 47, 49, 108; т. 20: 784.

Агеев Афанасий Николаевич(1861–1908) — т. 19: 326, 327.

Агренев-Славянский Дмитрий Александрович(наст. фам. Агренев; 1834–1908), собиратель народных песен — т. 19: 46.

Адлерберг Николай Александрович(1844–1904), знакомый Толстых — т. 19: 326; т. 20: 565, 566.

Аксаков Иван Сергеевич(1823–1886), публицист и общественный деятель, один из идеологов славянофильства — т. 18: 461, 641–644, 838, 839, 891, 892; т. 20: 469.

Аксаков Константин Сергеевич(1817–1860), публицист, историк, поэт, один из идеологов славянофильства — т. 18: 461, 496, 506.

Аксаков Сергей Тимофеевич(1791–1859) — т. 18: 461, 463, 464, 500, 501.

— «Детские годы Багрова внука» — т. 18: 463, 464.

— «Семейная хроника» — т. 18:463.

— «17 октября» — т. 18: 500,501.

— «31 октября 1856 г.» — т. 18: 500, 501.

Александр I(1777–1825), российский император с 1801 г. — т. 18: 584, 616, 620, 652, 671, 679, 680, 853, 856; т. 20: 588, 589, 595, 596, 616.

Александр II(1818–1881), российский император с 1855 г. — т. 18: 406, 413, 415, 424, 449, 557, 585, 588, 589, 592–596, 650, 651, 700, 862, 880, 885, 887, 890–893; т. 19: 9, 199, 369, 370; т. 20: 540, 594.

Александр III(1845–1894), российский император с 1881 г. — т. 18: 658, 879, 887–890; т. 19: 34, 39, 67, 68, 94, 103, 104, 127, 200, 219, 274, 283, 305, 308, 309, 369–371; т. 20: 540, 598, 599, 778, 779.

Александров Анатолий Александрович(1861–1930), издатель журн. «Русское обозрение» — т. 19: 403.

Алексеев Василий Иванович(1848–1919) — т. 18: 816, 818, 879, 896, 898; т. 19: 17, 18, 90, 94.

Алексеев Никита Петрович,командир батарейной № 4 батареи 20-й артиллерийской бригады, в которой служил Толстой на Кавказе — т. 18: 321, 330, 333; т. 20: 593.

Алексеев Николай Васильевич,сын В. И. Алексеева — т. 18: 898; т. 19: 18.

Алексеев Петр Семенович(1849–1913), врач, автор ряда статей о вреде алкоголизма — т. 19: 160–162, 179, 180, 182, 203, 214.

Алексеева Елизавета Александровна,жена В. И. Алексеева — т. 18: 898; т. 19: 18.

Алексей(Александр Федорович Лавров-Платонов; 1829–1890) — т. 18: 868, 868.

Алексей(Алешка) — см. Орехов А. С.

Алехин Алексей Васильевич(1859–1934), химик, последователь Толстого — т. 19: 240.

Алехин Аркадий Васильевич(1854–1918), единомышленник Толстого — т. 19: 135, 180, 241.

Алехин Митрофан Васильевич(1857–1935), художник, последователь Толстого — т. 19: 240, 241.

Алмазов Алексей Иванович(1838–1900), врач-психиатр, единомышленник Толстого — т. 19: 245.

Алчевская Христина Даниловна(рожд. Журавлева; 1841–1920), педагог и общественная деятельница — т. 19: 18, 20.

Амфитеатров Валентин Александрович(ок. 1830–1908) — т. 19: 317, 318.

Андерсен Ханс Кристиан(1805–1875), датский писатель — т. 18: 509, 510.

Андреас-Саломе Лу(1861–1937), нем. писательница — т. 19: 448, 449.

Андреев Василий Васильевич(1861–1918) — т. 19: 353, 353.

Андреев Леонид Николаевич(1871–1919), писатель — т. 20: 500, 501, 577, 630, 637, 638, 649, 650, 784.

— «Жили-были» — т. 20: 500.

— «Красный смех. Отрывки из найденной рукописи» — т. 20: 577.

Андреев Николай Андреевич(1873–1932), скульптор — т. 20: 585.

Андреев Павел Николаевич(1878–1923), художник и литератор — т. 20: 577.

Аничков Виктор Михайлович(1830–1877), ген. — майор, профессор Николаевской академии Генерального штаба — т. 18: 508.

Анке Николай Богданович(1803–1872) — т. 19: 74, 119, 75.

Анна Ивановна(1693–1740), российская императрица с 1730 г. — т. 18: 862, 864.

Анненков Павел Васильевич(1812 или 1813–1887), критик, историк литературы и мемуарист — т. 18: 447, 455, 460, 461, 469, 470, 474, 475, 479, 480, 489, 490, 494, 495, 517, 562, 686, 767, 772, 773, 840; т. 20: 772, 781.

Анненкова Леонила Фоминична(1844–1914), курская помещица, знакомая Толстых — т. 19: 301, 302, 353.

Антокольский Марк Матвеевич(1843–1902), скульптор — т. 19: 295, 296.

Антоний(Вадковский Александр Васильевич; 1846–1912), митрополит петербургский и ладожский с 1898 г. — т. 20: 487.

Аполлов Александр Иванович(1864–1893) — т. 19: 327.

Апурин Петр Семенович(1865–1918) — т. 19: 41, 42.

Аракчеев Алексей Андреевич(1769–1834) — т. 18: 583, 584.

Арбузов Сергей Петрович(1849–1904), в 1862–1863 гг. ученик Яснополянской школы, позже лакей в доме Толстых — т. 18: 617, 806, 807, 895.

Арбузова Мария Афанасьевна(ум. в 1884 г.) — т. 18: 636; т. 19: 31, 49, 81.

Аристотель(384–322 до н. э.), древнегреч. философ и ученый — т. 18: 487 (цит.), 488.

Аристофан(ок. 445 — ок. 385 до н. э.), древнегреч. драматург — т. 18: 650.

Армфельдт Анна Васильевна(1821–1888) — т. 19: 34, 35, 38, 127, 35.

Армфелъдт Наталья Александровна(1850–1887) — т. 19: 34, 35, 37, 38, 127, 35.

Арнольд Мэтью(1822–1888) — т. 19: 62, 63.

Арнольд Эдвин(1831–1904) — т. 19: 363, 364.

Арсеньев Николай Владимирович(1846–1907), брат В. В. Арсеньевой — т. 18: 424, 426–429, 431, 441, 452, 455.

Арсенъева Валерия Владимировна(в первом браке Талызина, во втором Волкова; 1836–1909), соседка Толстого по имению — т. 18: 412, 414, 418, 421, 424, 427–429, 431, 437, 441, 447–450, 452, 454–456, 458, 459, 461, 467, 468, 476–478, 590, 592; т. 19: 10; т. 20: 557, 558, 589, 590, 170.

Арсеньееа Евгении Владимировна(в замуж. Липранди; 1845–1909), сестра В. В. Арсеньевой — т. 18: 426–429, 433, 441, 452, 455.

Арсеньееа Ольга Владимировна(в замуж. Енгалычева; 1838–1867), сестра В. В. Арсеньевой — т. 18: 426, 427, 437, 440, 441, 453–455, 477, 478.

Арцыбашев Михаил Петрович(1878–1927), писатель — т. 20: 627, 628, 658, 783.

Арчер Герберт,англ. учитель, сотрудник изд-ва «Свободное слово» — т. 19: 439.

Ауэрбах Герман Андреевич,тульский помещик, владелец фарфорового завода — т. 18: 603.

Ауэрбах Софья Павловна(рожд. Берхгольц; род. в 1844 г.), знакомая Толстых — т. 19: 254, 255.

Ахматова Елизавета Николаевна(1820–1904), переводчица и издательница — т. 18: 597–599, 608.

Ахшарумов Владимир Дмитриевич(1825–1911) — т. 20: 705, 705.

Ахшарумов Дмитрий Дмитриевич(1823–1910), писатель, общественный деятель — т. 20: 565, 566.

Ахшарумов Николай Дмитриевич(1819–1893) — т. 18: 628, 629.

Ачинский Даниил(Даниил Корнильев Делиенко; 1784–1843) — т. 18: 853; т. 19: 114, 115, 115.

Бабст Иван Кондратьевич(1824–1881) — т. 18: 504, 506.

Багратион Петр Иванович(1765–1812), ген. от инфантерии, герой Отечественной войны 1812 г. — т. 18: 646, 663, 668.

Багратион-Мухранский Георгий Константинович,тифлисский чиновник — т. 18: 327, 330, 334.

Байрон Джордж Ноэл Гордон(1788–1824) — т. 18: 650, 651; т. 19: 99, 174.

Бакунин Александр Александрович(1821–1908), юнкер, участник Севастопольской обороны — т. 18: 388, 391, 397.

Бакунин Алексей Ильич(род. в 1875 г.) — т. 19: 441, 441.