В июле 1886 г. вновь выступил Скабичевский — с критикой социальной этики Толстого, тенденциозно искажая (и не зная, поскольку трактат не был напечатан полно) его позицию: Толстой будто бы «проповедует, что служить народу, помогать ему мы должны ухитряться так, чтобы это было в пределах условий его быта без малейших покушений на улучшение этих условий» («Новости и Биржевая газета», 1886, № 180).
      Скабичевскому вторил H. К. Михайловский, народник по убеждениям, напечатавший в № 6 и 7 «Северного вестника» две статьи: «Еще о гр. Л. Н. Толстом» и «Опять о Толстом». Правда, Михайловский сочувственно отозвался о взглядах Толстого на искусство: «В XII томе Сочинений гр. Толстого много говорится о нелепости и незаконности так называемых «науки для науки» и «искусства для искусства»… Гр. Толстой говорит в этом смысле много верного, и по отношению искусства это в высшей степени значительно в устах первоклассного художника».
      Не удовлетворила толстовская программа и другого народника — писателя Г. И. Успенского (он познакомился с «Так что же нам делать?» по корректурам «Русской мысли»): «Последняя статья Льва Толстого меня ужасно смутила, — мне кажется, что это первое фальшивое произведение» (Г. И. Успенский. Полн. собр. соч., т. 13. M., 1951, с. 419).
      Н. С. Лесков, подводя итог полемике, справедливо заметил в статье «О рожне. Увет сынам противления»: «Есть хвалители, есть порицатели, но совестливых и толковых судей нет» («Новое время», 1886, № 3838, 4 ноября). Сам Лесков, судя по пометам, сохранившимся на прочитанном им экземпляре, отнесся к новой книге Толстого с большим сочувствием. Он с одобрением выделил главы об эксплуатации рабочих, об отрыве существующей науки и искусства от жизни простых людей, о недоступности для народа буржуазной цивилизации.
      Горячие отклики вызвал трактат Толстого у западноевропейских читателей.
      Ромен Роллан, тогда парижский студент, прочитав «Так что же нам делать?», обратился к Толстому в 1887 г. с первым письмом, где спрашивал о смысле жизни и смерти и о назначении искусства: «Почему вы осуждаете искусство?» Впоследствии Роллан писал об этом: «Я никогда не забуду его голоса, полного пафоса, его душераздирающего «Что делать?». Он только что открыл все страдание мира и больше не мог его выносить; он порывал со спокойствием своей семейной жизни и с гордостью, которую ему давало искусство. Но я — мне было только семнадцать — восемнадцать лет — я поклялся посвятить мое искусство, все мои силы служению человечеству» (Р. Роллан. Моим советским друзьям. — Собр. соч. в 14-ти томах, т. 13. М., 1958, с. 420). Отвечая Роллану, Толстой написал, что «истинная наука и истинное искусство всегда существовали и всегда будут существовать», но, критикуя снова искусство «верхних десяти тысяч», сравнивал его с теплым капюшоном, который мешает видеть: «…надо снять тот капюшон, в котором мне тепло, но который закрывает мои глаза» (т. 64, с. 94–96).
      В том же 1887 г. статью о Толстом (предисловие к переводу «Севастопольских рассказов») написал Уильям Хоуэлс. Принимая толстовскую критику «роскоши, войн, сутяжничества, прелюбодеяния и лицемерия», американский писатель особо отметил: «Последняя книга Толстого «Так что же нам делать?» — это беспощадное и вдумчивое изложение обстоятельств и причин, которые привели его к этому убеждению» («Литературное наследство», т. 75, кн. I. М., 1965, с. 85).
      В предисловии к французскому сборнику в честь Толстого Эмиль Золя писал: «Меня больше всего заинтересовали те страницы, где он остается тем же мощным аналитиком, тем же глубоким психологом, каким он был в «Войне и мире» и «Анне Карениной». Я имею в виду описание его посещений московских ночлежек, его взволнованных и жутких похождений в гуще ужасающей нищеты большого города. Тут есть потрясающие картины, достойные великого художника» («Hommage а Tolstoп». Paris, 1901). С религиозно-нравственными взглядами Толстого Золя был несогласен, но высоко оценил «его доброту и его ненависть к войне».
      Позднее Стефан Цвейг отозвался о книге Толстого: «В его социальном памфлете «Так что же нам делать?» первая часть, например, описывает воспринятые глазами, проверенные опытом квартиры бедноты с таким мастерством, что дух захватывает. Никогда или едва ли когда-нибудь социальная критика гениальнее продемонстрирована на земном явлении, чем в изображении этих комнат нищих и опустившихся людей; но едва, во второй части, утопист Толстой переходит от диагноза к терапии и пытается проповедовать объективные методы исправления, каждое понятие становится туманным, контуры блекнут, мысли, подгоняющие одна другую, спотыкаются. И эта растерянность растет от проблемы к проблеме» (С. Цвейг. Лев Толстой. — Собр. соч., т. VI. Л., 1929, с. 269–270).
      В России о «смешении представлений» в учении Толстого писал, с марксистских позиций, Г. В. Плеханов, который критиковал философские и экономические воззрения Толстого, в частности его взгляды на деньги.
      Еще раньше в статье «Л. Н. Толстой и современное рабочее движение» В. И. Ленин говорил о толстовских «бессильных проклятьях по адресу капитализма и «власти денег» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 40).
      Но в той же статье «Смешение представлений» (1911) Плеханов высоко поставил критику Толстым частной собственности: «Толстой в своем учении о собственности кончает тем, что переходит на социалистическую точку зрения», ибо «ему слишком не по себе в бесплодной пустыне квиетизма, в которую ведет его собственное учение. Лучшие страницы в сочинениях того периода деятельности Толстого, который можно назвать религиозным периодом, посвящены изображению и разоблачению многочисленных физических и нравственных зол, порождаемых собственностью, основанной на эксплуатации одного общественного класса другим. И несомненно, что эти лучшие страницы привлекли к нему горячее сочувствие многих и многих читателей. Пролетариат чтит в Толстом, едва ли не главным образом, автора этих замечательных страниц. Но никогда не следует забывать, что, когда Толстой писал эти страницы, он переставал быть толстовцем» (Г. В. Плеханов. Литература и эстетика, т. 2. М., 1958, с. 394–395).
      Социально-исторические корни этой критики вскрыты В. И. Лениным. Ссылаясь (не называя ее) на книгу «Так что же нам делать?», Ленин писал: «Критика Толстого потому отличается такой силой чувства, такой страстностью, убедительностью, свежестью, искренностью, бесстрашием в стремлении «дойти до корня», найти настоящую причину бедствий масс, что эта критика действительно отражает перелом во взглядах миллионов крестьян, которые только что вышли на свободу из крепостного права и увидели, что эта свобода означает новые ужасы разорения, голодной смерти, бездомной жизни среди городских «хитровцев» и т. д.» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 40).
 
      [ Проект о переформировании армии]. «Проект» составлялся в Севастополе. Первая дневниковая запись о работе над ним — 20 февраля 1855 г.; последняя — 5 марта того же года. После смерти Николая I все передовое русское общество жило надеждами на перемены. 1 марта, когда войска присягали Александру II, Толстой записал в Дневнике: «Великие перемены ожидают Россию. Нужно трудиться и мужаться, чтобы участвовать в этих важных минутах в жизни России» (т. 47, с. 37). Свой проект преобразования армии Толстой надеялся подать новому царю через его братьев — Николая или Михаила, приезжавших в Севастополь. Однако слишком резкий тон «Проекта» исключал, видимо, такую возможность. Кроме того, после разговора с новым главнокомандующим кн. М. Д. Горчаковым (по бабушке доводившимся Толстому родственником) он уверенно записал 11 марта в Дневнике: «Военная карьера — не моя, и чем раньше я из нее выберусь, чтобы вполне предаться литературной, тем будет лучше» (там же, с. 38). 12 марта была начата «Юность», а в конце этого месяца и первой половине апреля шла работа над «Севастополем в декабре месяце».
      «Проект о переформировании армии» остался незаконченным и был впервые опубликован в 1932 г. в т. 4 Полного собрания сочинений под редакторским названием: «Записка об отрицательных сторонах русского солдата и офицера». Рукопись Толстым не озаглавлена, но в Дневнике он называет статью — «Проект о переформировании армии» (т. 47, с. 37).
      «Проект» сохранился в двух незавершенных редакциях: вторая не повторяет, а существенно дополняет первую. Первый вариант печатается полностью; второй — частично.
 
      [ Записка о дворянском вопросе]. 8 января 1858 г, был учрежден «Главный комитет по устройству сельского состояния», который обязан был заняться подготовкой крестьянской реформы. Вошли в этот комитет главным образом крупные землевладельцы, ярые крепостники. 31 августа в речи, обращенной к московским дворянам, Александр II укорял их в медлительности, предлагал скорее осуществить реформу «сверху», иначе возможен крестьянский «пожар»: «Я дал вам начала и от них никак не отступлю». Однако ничего не было сказано о главном — как освобождать крестьян: с землей или без нее. В начале сентября в Туле происходило губернское дворянское собрание для выборов членов «губернского комитета по устройству быта помещичьих крестьян» (картина дворянских выборов в «Анне Карениной» написана, в значительной мере, по воспоминаниям об этих дебатах). Здесь П. Д. Долгоруков, гр. А. П. Бобринский, И. С. Тургенев подали председателю свое особое «мнение», под которым подписался и Толстой. Предлагалось отпустить крестьян на волю (т. е. освободить от личной крепостной зависимости) с некоторым земельным наделом — за выкуп. Из дворян Крапивенского уезда, кроме Толстого, подписались только двое.
      Свою записку по этому вопросу Толстой писал в декабре 1858 г., находясь в Москве, но 13 декабря, как отмечено в Дневнике, «никому не показывая, сжег ее» (т. 48, с. 19). Сохранился, однако, черновик, который был опубликован впервые в 1935 г. в т. 5 Полного собрания сочинений, под редакторским заглавием: «Записка о дворянстве». В Дневнике Толстого она названа между тем «Запиской о дворянском вопросе», и это заглавие, конечно, более соответствует содержанию статьи.