31 Авг.
      Вчера б[ыл] не добр в душе и даже на словах с Сережей (сыном). Вот уже именно cercle vicieux; как только не в духе, так не любишь людей, а чем больше позволяешь себе не любить, тем больше и больше становишься не в духе.
      Заснул хорошо, рано встал, погулял - страшная слабость; потом читал Былое, потом письма и больше ничего не мог делать. Ездил верхом к Перца; застал Димочку и Сер[ежу] Булыгина. Ездил и оч[ень] хорошо думал о письме Дундуковой. Всё всегда стыдно. Молился, прося, желая не отступать от любви.
      Вчера продиктовал Саше письмо к Столып[ину], - едва ли кончу и пошлю. Нынче утром б[ыл] псаломщик, с к[оторым] я, только что узна[л], ч[то] он проситель, отказал, и потом стало стыдно. Потом был в высшей степени интересн[ый] человек - скопец 30 лет, сильный мужчина. Спрашивал мое мнение об оскоплении, и я не мог дать убедительного доказательства неправильности этого. Он говорит, ч[то] в послесловии к Крейц[еровой] Сон[ате] есть подтверждение этого. Потом он говори[л] с Сашей, удивляясь на роскошь жизни, в к[оторой] он нашел меня.
      Много думал, но ничего и в книжку не записал, от слабости.
      Иду обедать. -.
      [2 сентября.]
      Не помню, что было вечером. Записать нечего.
      1 Сент. Встал рано, гораздо бодрее. - Но ничего не работал. Кажется, читал. На душе всё стыдно. Потом приезжие из Киева - парикмахер и глухонемой Миллер, богатый. Глухонемой читал и хочет жить по-христиански. Оч[ень] интересен. Ездил верхом в Телятинки. Вечер, как всегда, тяжелый.
      Записываю за два дня и потому не помню. Нынче 2-е. Сент. Вчера утром ходил. Говорил немного с Берсом. Ни на ком, как на оч[ень] неумных людях, не очевидно то разрушение, devastation всего духовного и замена всего нужно[го] неразберимой кашей. Писал письмо польке. Кажется, порядочно. Пришли опять Киевский и Миллер, и мне б[ыло] больно слышать рассказ Киевского о том, как он встретил бабу, у к[оторой] загнали лошадь и требовали рубль, и как она ругала меня и всех нас чертями, дьяв[олами]. "Сидят, лопают, черти..." Кроме того, говорил и про то, что мужики уверены, ч[то] я всем владею и лукавлю, прячась за жену. Оч[ень] б[ыло] больно, к стыду моему. Я даже оправдывался. Потом поехал с Сашей верхом и дорогой справлялся. Да, это - испытание, надо нести. И на благо. Впрочем, то, ч[то] это на благо, я понял, почувствовал только нынче, и то не совсем.
      Обед. Голденв[ейзер] хорошо оч[ень] играл. Ив[ан] Ив(анович]. Да, вчера продиктовал Саше письмо Дундуковой. - Встретил на прогулке возвращающихся из ссылки революциоверов. От души говорил с ними.
      Сегодня мало спал, но свеж. Только вышел - баба, у к[отор]ой загнали двух коров и 2-й день не выпуска[ют]. Оч[ень] тяжело. Но нынче легче. Признаю это испытанием, посланным на благо, для освобождения от тщеславия.
      Ночью и поутру нашло, кажется, никогда не бывшее прежде состояние холодности, сомнения во всем, главное, в Боге, в верности понимания смысла жизни. Я не верил себе, но не мог вызвать того сознания, к[отор]ым жил и живу. Только нынче с утра опомнился, вернулся к жизни. Всё это казнь за недобрые, нелюбовные чувства, на к[оторые] я попустил себя в предшествующие дни. И поделом. Как ни странно это сказать: знание Бога дается только любовью. Любовь есть единственный орган познания Его.
      Сейчас вернулся с длинной прогулки. Надеюсь поработать. Завтра собираюсь поехать к Ч[ертко]вым.
      [3 сентября.]
      Вечером Голд[енвейзер]. Опять Киевск[ий] глухонемой.
      Сегодня 3 Сент.
      Оч[ень] мало спал. Желудок расстроен, но все-таки еду. Вчера приводил всё в порядок. Калачов был. Колебался, ехать ли? Приехали синематографщики, несмотря на отказ. Я допустил, но без мое[го] участия. Теперь 10-й час, Собираю[сь].
      4 Сент. Москва.
      Вчера хорошо доехали. Долго ждал. Дорогой б[ыло] бы хорошо, если бы не любопытство и лесть - раздражающая, развращающая-пасажиров. Доехали хорошо. Спиро, к[отор]ому я высказал слишком резко о Сытине. Милые Ч[ертковы], потом Ив[ан] Ив[анович].Радб[ыл], ч[то] между ними хорошо, как и должно быть. К вечеру очень ослаб. Спал хорошо. Пошел гулять по городу. Оч[онь] сильные впечатления детей. Ох, хорошо бы художественное описание не для себя, а для служения. Слишком много нужно записать. Да, встретил Машу Ник[олаевну] с несчастным Сережей, к[оторый] с восторгом едет на ученье. Сейчас пришел артельщик с просьбой подписать перевод на склад изда[иий] Л. Н. Т[олстого]. Я отказал, и мне неприятно. Опять забота о суждении людей. Радуйся, радуйся, ч[то] тебя ругают. Это одно избавляет отчасти от заботы о славе людской и загоняет в жизнь настоящую. Ходил по улицам и ужасался на разврат, - не на разврат, а на явное отсутствие нравственно религиозного сдерживающего начала. А оч[ень], оч[ень] многие крестятся, проходя мимо церквей. Записать:
      1) Как ни дерзко, самоуверенно это, не могу не думать и не записать себе, что мне нужно помнить в моем общении с людьми, что я с огромным большинством из них стою (Написано: стоя) на такой точке мировоззрения, при к[оторой] я должен спускаться часто и оч[ень] много, чтобы общение какое-нибудь б[ыло] возможно между нами.
      2) Дни два назад ночью б[ыло] одиноко и никак не мог восстановить в себе живое сознание Бога. И б[ыло] оч[ень] тяжело.
      3) Ложное обо мне суждение людей, необходимость оставаться в этом положен[ии]. Как ни тяжело всё это, начинаю иногда понимать благодетельность этого для души.
      4) Молюсь просто: Отец, Бог, помоги, помоги мне. И он помогает. Нельзя Ему не помогать. Он, кого я прошу, во мне, так что молитва это значит только то, что я хочу жить Им.
      5) Произведение искусства только тогда истинное произведение иск[усства], когда, воспринимая его, человеку кажется - не только кажется, но челов[ек] испытывает чувство радости о том, что он произвел так[ую] прекрасную вещь. Особенно сильно это в музыке. - Ни на чем, как на этом, не видно так главное значение искусства, значение объединения. "Я" художника сливается с "я" всех воспринимающих, сливающихся в одно.
      Сейчас 10 часов. Идет Ч[ертков] звать к Цымерману.
      [5 сентября. Крекшино.]
      Были у Цымермана. Очень хороша музыка. Потом ходил по Кузне[цкому], потом на поезде приветствия, -пища тщеславию - соблазн. Но не слишком поддавался. Приехали в Крекшино. Оч[ень] радостно всех увидать. Все веселые, добрые, не говорю уже про отношения ко мне. Оч[ень] нездоровилось к вечеру.
      5 Сент.
      Проснулся бодрее. Погулял, сел за работу Лаотзе. Недурно поправлял. Был оч[ень] серьезный, милый голандец. Потом ездили в деревню к токарю. Я ехал верхом. Вечером музыка и Королёвы. Скучный разговор. Как избавиться? Вспоминал о необходимости не заботиться о мнении людском, но плохо. Надо не переставать учиться. Сейчас 12-й час. - Ложусь.,
      6 Сент. е[сли] б[уду] ж[ив].
      [6 сентября.]
      Жив. Проснулся бодро. Пошел гулять. Порядочно писал пол[ь]ке. Кое-что записал в книжке, кое-что хорошее забыл. Приходили крестьяне Крекшина, и привезли от Цымермана Миньон. Обедал со всеми, слушал музыку. Поеду верхом. Записал кое-что к докладу. Записать:
      1) Всякое богопочитание, какое бы оно ни было, возвышает человека. Возвышает тем, что выражает сознание своей зависимости и отношения (хотя бы понимание этого отношения и было ложно) с Высшим, ни от чего независимым существом -Богом.
      2) Ничто так не влечет ко лжи, как забота о славе людской. И потому особенно важно освобождение от этой заботы. Освобождает же только сосредоточение всех сил на исполнение того, чего хочет [от] меня Бог, чего хочет Всё от бесконечно малого Его органа. А освобождение от лжи, жизнь в истине - такие свобода и благо. Помоги, Господи.
      3) К докладу. Спишу после.
      7 Сент.
      Спал мало. Оч[ень] хорошо думал, кое-что записал. Ходил гулять- на платформу. Дома писал польск[ое] письмо. Нехорошо. И поправил предисловие к Лаотзе. Ездил верхом с Батей. Заснул, слушал музыку и получил и читал неинтересные письма. На душе б[ыло] оч[ень] спокойно, твердо, хорошо. Записано:
      1) Молюсь: помоги мне, Бог, - тот Б[ог], к[оторый] во мне, помоги мне в том, чтобы делать только то, что Тебе угодно, а не думать о том, что обо мне подумают и скажут люди. Помоги тоже не судить людей ни на словах, ни в мыслях. А то самое обыкновенное - живешь заботой о суждениях людей, тех самых людей, к[отор]ых осуждаешь.
      2) Помоги мне. Господи, ни на словах ни в мыслях не осуждать людей, зато и не заботиться об их суждении обо мне; а хотя бы они и осуждали меня, делать то, что Ты хочешь.
      Многое утром хотелось записать, да забыл.
      8 Сент.
      Вчера ночью много потерял крови. Сначала б[ыло] дурно, но спал хорошо и совсем бодр. Ходил гулять. Соня приезжает в 2 часа, чему оч[ень] рад. Поправил, кажется, окончательно письмо польке. Хочется записать то, что думал о вчерашнем разговоре с Ч[ертковым], а именно:
      Посмотрел в дневнике и нашел всё это сказанным в 12 Августа (3-е) и 25 Авг[уста] (4).
      Написал письмо Гусеву и сейчас напишу Лам[анскому] и даме в Пермь.
      Мало работал. Слушали музыку. Пришло много народа: трое молодых крестьян, один евангелик, как всегда, упорный. Я беседовал с ними приятно. Потом ещо молодой крестьянин оч[ень] серьезный. Вечером я прочел Калачеву крест[ьянское] управл(ение?], и нашим "Польск[ой] женщине" и расск[аз] Чехова. Было приятно, и плохого не делал: вспомнил и об осуждении, и о том, чтоб не заботиться о мнении людском.
      Записать:
      1) О любви всегда надо помнить, que c'est a prendre ou a lasisser (что это нужно принять или оставить.]. Если признавать благость, необходимость любви, то надо признавать любовь всю, не отвлекая от нее (от любви христианской) главного ее признака: любви к оскорбляющем, к врагам непротивления. А то мы говорим о благости, прелести деятельной, умиленной любви, а не соблюдаем главного, первого требования любви отрицательной неделания , того, что противно любви.
      2) Есть 4 разряда работников Божиих, т. е. 4 способа исполнять дело жизни, подобно тому, как могут быть 4 разряда работников у хозяина: 1-й разряд это такие работники, к[отор]ые придумывают средства угождения хозяину помимо работы и потому позволяют себе не исполнять назначенную работу- это всякие религиозные учения с догматами веры в искупление, таинства, молитвы и т. п. Второй разряд это такие работники, к[отор]ые вместо того, чтобы работать, все свои силы кладут на то, чтобы точить, чистить, беречь орудия работы, и потому все меньше и меньше работают и п[отому], ч[то] заняты уходом за орудиями, п[отому], ч[то] боятся испортить их. Это те люди, к[оторые] вместо того, чтобы тратить свои телесные силы на дело Божие, заботятся о своем теле, чтобы как можно сохранить его. Третий разряд это те работники, к[отор]ые не знают и не хотят знать хозяина и того дела, какое им приказано, а делают то дело, к[отор]ое они сами своим умом себе придумали и считают самым для себя важным. Это люди, не признающие нравственно обязательного начала - Бога и потому придумывающие себе всякие чуждые делу божию занятия: государственные, ученые, так наз[ываемые] культурные. Четвертый разряд это те, к[оторые] все силы своей души и тела покладают на исполнение дела Божия: увеличение в себе-а этим самым и в других-сознания Бога-любви, проявляемой в делах, словах, мыслях.
      3) Живо почувствовал, что я слуга Бога. И такую радость, уверенность, спокойствие - даже гордость почувствовал, и так живо почувствовал это[т] несчастный самообман людей, к[отор]ые лезут - я сам лез туда же когда-то лезут в слуги властителей земных и чем выше поднимаются в этом служении, тем ниже спускаются в служении Богу.
      9 Сент.
      Спал мало. Рано вышел. На душе оч[ень] хорошо. Всё умиляло. Встреча с Калуцким мужичком. Записал отдельно. Кажется, трогательно только для меня. Потом встретил одного возчика, другого пешего; на лицах обоих озлобление и ненависть за то, что я барин. Как тяжело! Как хотелось бы избавиться от этого. А видно, так и умрешь. Дома записал встречу, потом просмотрел "Польск[ой] Ж[енщине]", кончил, потом Лаотзе - тоже кончил. Вписал в Доклад. И вот сейчас дописываю дневник. Иду обедать. Всё прекрасно, говорит Саша, и я тоже чувствую. Проводил Соф[ью] Андр[еевну]. Всё хорошо, но в середине дня чувствовал себя слабым.
      Вечер оч[ень] много музыки. Стало и скучно и стыдно. Прочел Мол[очников] интересное о мнимо сумашедшем. Ч[ертков] прочел мою выписку из дневника. Ничтожно, но меня волнует, умиляет так, что без слез не мог слушать.
      Приехали Никитин и другой, и Душан милый уехал. Что за милый, удивительный по добродетели человек. Учиться у него надо. Я не могу без любовного умиления о нем думать.
      10 Сент.
      Спал хорошо. Походил. Зашел в мертвую, прекрасно обставленную школу, говорил с кормилицей Галиной дочери. Почитал Г[алины] воспоминания. Оч[ень] хорошо. Перечел Кр[уг] Чт[ения]. Ничего не хочется писать. И прекрасно. На душе оч[ень], оч[ень] хорошо. Всё думаю: за что мне такое счастье. Всё, что мне нужно, есть у меня; и что важнее всего, знаю, что это - то, что одно нужно мне, есть у меня, а именно, сознание своей жизни в очищении, проявлении, освобождении духа. Была величайшая помеха - забота о славе людской, и на меня навалился такой излишек этой славы и в таком пошлом виде славы перед толпой, что внешним образом, отталкивая - лечит. Так ч[то] борьба легка и радостна даже. Нынче записал:
      1) Записал на отд[ельном] листке. (Следующая запись сделана на вложенном и впоследствии вклеенном в тетрадь Дневника листке иа блокнота.)
      10 Сент.
      Злоба происходит от бессилия, сказал Руссо. Как это верно!
      Злится тот, кто хочет сделать то, что вне его власти, встречает препятствия и злится. А всё вещественное вне власти человека. Не знает препятствии человек только в деятельности духовной. Что хочу, то и делаю. А если не осиливаю, то сержусь на себя (а к себе всегда более снисходителен, чем к другим), да и сердиться не так больно, а главное, не бесполезно. Есть только один выход деятельности, не встречающей препятствий, это деятельность духовная - любви, подобно тому, как бы запертое животное билось в запертом помещении, тогда как есть дверь, но дверь, отворяющая[ся] на себя (нехорошо сравнение).
      2) Ищу радости в похвале людской: иногда достигаю, иногда случается совсем обратное - ругают. Когда же и достигаю, не получается полного удовлетворения: хочется еще и еще. Когда же удается вспомнить во-время о губительности заботы о славе людской и подавить ее, всегда радостно, и радость эту никто не может уничтожить. И ничего больше не хочется.
      11 Сент.
      Здоров. Записал разговор с крестьянами. Ходил - встретил студентов евангеликов. Ездил потом с Ч[ертковым]. Ничего, кроме разговора с крестьянами, не записал. Ложусь, 12-й час.
      12 Сент.
      Хорошо спал. Встал бодро, на душе оч[ень] твердо, хорошо. Ничего не хочется писать. И не стал писать. Читал, пасьянсы и написал два письма. Посетитель из Р[усск]их В[едом]остей, Беленьк[ий], Молочников. Всё идет напряженная внутренняя работа. Ездил верхом с Ч[ертковым]. Вечером пришли Вяземские крестьяне. Старший оч[ень] умный. Хорошо говорил о том, что недовольство в темном народе страшное. Царь и мужики, а остальное всё стереть с лица земли.
      1) К заблуждающимся не трудно вызвать в себе жалость, но трудность в том, ч[то] заблуждающиеся вместе с тем всегда и самодовольно уверенны. Вот эту-то отталкивающую самоуверенность надо выучиться переносить так, чтобы она не мешала жалости, т. е. любви. Но как? Where is a will is a way[Где желание, там и путь.]. Надо употреблять всё то же одно для всего хорошего, единственное и всегда могущественнее средство всё то же - любовь.
      13 Сент.
      Всё здоров, поздно встал. Думал о том, что сказать учителям. Но ничего не думалось ни об этом, ни о чем-либо другом. И целое утро ничего не писал. Вышел, и много народа: Димочка, Саламатин старик с сыном, потом дамы с мущиной хотели руку целовать. Потом кинематограф Ч[ерткова] с Тапселем, потом целая масса народа: Соня Илюшина, музыканты, Голд[енвейзер] с женой, Сибор, Могилевский, Тищенко, и еще и еще неизвестные. Соня повредила ногу, и оч[ень] болит. Дома угощенье крестьянам, человек. 200. Чертков suffit a tout [Черткова хватает на всё]...... (для него). Потом еще народы. Обедали. Письма мало интересные. Не успел заснуть до обеда. Играли трио Аренск[ого], Бетх[овена], Гайдена превосходно. Записать одно:
      1) Помнить о Боге и забывать о себе - это значит: помнить о Боге в себе, о своей божественности, безличности и забывать о своей телесности, о своей личности.
      14 Сент.
      Встал раньше. Хочется мно[го] писать. Написал письмецо Петерсону. Записать:
      1) Помни не о Л[ьве] Н(иколаевиче], забывай эти гадости, а помни о Боге. Как поймешь, кто - кто: Бог - то, благость чего можно только чувствовать, а нельзя и понять, и Л[ев] Н(иколаевич], исполненный не только в прошедшем всяких мерзостей (Шувалов и пр.) - и Он. И ты помни[шь] о Л[ьве] Н(иколаевиче] и забываешь о Нем.
      Только ясно понять, кто-кто, и привыкнешь. Когда один - помнишь, а как с людьми сейчас и забыл, и нужно усилие, чтобы вспомнить. Помоги, помоги, Ты во мне, помнить
      О себе. (Не то.)
      2) Ненадежен для Ц(арствия] Б[ожия] взявшийся за плуг и оглядывающийся назад - на людей, что они подумают, скажут.
      3) Я - мы все - работники, кто добывает железо, кто перевозит, кто делает гвозди, болты на огромном заводе, устройство, а главное, цель к[оторо]го не может быть доступна рабочим. Рабочие не знают и не могут знать, что производится на заводе. И потому ясно, что всякая работа не та, к какой приставлены рабочие (исполнение требований закона, совести), а направленная на предполагаемую и всегда неверную дель (п[отому] ч[то] цель настоящая не может быть поня[та], всякая такая работа только мешает делу, делаемому заводом.
      Сейчас 10-й час. Хочется работать.
      Много писал для учителей и поправ[ил] разговор проезжего с крестьянином. Приехали Саламахины с женами, Линева с мужем, завтракал - иду гулять. 3-ий час.
      Приходили дети с учительницами из Хамовни[ков]. С[оне] получше. Спал много. После ужина песни Линевой. Потом Вяземские два крестьянина. Потом учителя, хорошая, серьезная беседа с ними до поздн[ей] ночи. - Да, еще б[ыл] Клечковский. И с ним, несмотря на его доброту, не добрый с моей стороны разговор.
      15 Сент.
      Спал хорошо. Оч[ень] яркие, последовательные сны. Аксаков, его жена Тютчева, франц[узские] разговоры, потом хожден[ие] по Москве, извощики на санях. А я не помню имени той улицы, в к[оторой] живу, и еще многое живо, ясно. Проснулся с осо- бенно свежей головой и радостным чувством жизни, lebensfroh. Всё чаще и чаще ловлю себя на забвении себя - Бога и памятования себя - Л[ьва] Н(иколаевича]. Пришла к голову ясная мысль о значении сновидений; самое же главное и лучшее то, что испытал никогда до такой степени ясности не испытанное сознание своей внепростран[ственности], вневременности, духовности, главное, неподвижности, сознал всей душой обманчивость, воображаемость всего того, что считается действительной, настоящей жизнью. Записать:
      1) Вся наша жизнь есть подготовление к пробуждению - радость пробуждения.
      2) Все знают и все замечали те странные сны, к[отор]ые кончаются пробуждением от какого-нибудь внешнего воздействия на сонного: или стук, шум, или прикосновение, или падение,- при чем это[т] в действительности случившийся шум, толчок или еще что получает во сне [характер] заключительного впечатления после многих, как будто подготавливавших к нему. Так что сон я вспоминаю, напр[имер), так: я приезжаю к брату и встречаю его на крыльце с ружьем и собакой. Он зовет меня итти с собой на охоту, я говорю, ч[то] у меня ружья нет. Он говорит, что можно вместо ружья взять, почему-то, кларнет. Я не удивляюсь и иду с ним по знакомым местам на охоту, но по знакомым местам этим мы приходим к морю (я тоже не удивляюсь). По морю плывут корабли, они же и лебеди. Брат говорит: стреляй. Я исполняю его желание, беру кларнет в рот, но никак не могу дуть. Тогда он говорит: ну, так я, - и стреляет. И выстрел так громок, что я просыпаюсь в постели и вижу, что то, что б[ыл] выстрел, это стук от упавших ширм, стоявших против окна и поваленных ветром. Мы все знаем такие сны и удивляемся, как это сейчас совершившееся дело, разбудившее меня, могло во сне подготовляться всем тем, что я до этого видел во сне и что привело к этому только что совершившемуся мгновенному событию?
      Этот обман времени имеет, по моему мнению, оч[ень] важное значение. А именно то, что времени нет, а что нам представляется всё во времени только п[отому], ч[то] таково свойство нашего ума. Точно тот же обман происходит и в том, что мы называем действительной жизнью. Только с той разницей, что от того сновидения мы проснулись, а от жизни проснемся только при смерти. Только тогда мы узнаем и убедимся, что реально было в этой жизни то, что спало и что проснулось при смерти.
      То же, что случалось с тобой и что тебе казалось, что ты делал в этой жизни, было то же самое, что человек спящий, видящий сны. От этого происходит и то, что как во время сна для человека нет времени, т. е. спит ли он час или сто, одинаково для спящего, также и для человека, живущего в этом мире, времени нет. Он всегда в настоящем.
      Очень всё это трудно выразить, но что-то тут есть, и оч[ень] важное.
      3) Да, жизнь есть радость пробуждения. Иногда кажется, что проснулся, и тогда ясна сновиденность всего того, что представляется действительной, настоящей жизнью. И так хорошо, легко тогда. (Всё большая чепуха, а влечет к себе.)
      Теперь 12-й час. Возьмусь за работу, сам не знаю, какую.
      16 Сент.
      Рождение есть пробуждение от сна. Сновидения того сна почти все забыты, остается соединенной, слагается в одно вся жизнь та в виде реального характера в этой жизни, точно так же, как при пробуждении от сновидения всё виденное во сне сходится в одно. То же, надо предполагать, будет при смерти, всё пережитое сложится в одно, с чем вступишь в ту жизнь. Наши ежедневные засыпания и пробуждения - образцы перехода от одних жизней к другим.
      Но все переходы?
      Должно быть, так складываются в одно, непостижимое одно.
      Нет ли при таком понимании такой же бессмыслицы признавания бесконечного?
      Есть полное пробуждение - смерть, и есть неполные пробуждения в самой жизни. Я проживаю такое. Пробуждение выводит из себя, а выводя из себя, вводит в жизнь всего, а жизнь всего познается любовью.
      Любовь не есть начало жизни, а только признание сознания начала жизни, Бога.
      (Как выражение словами ослабляет сознание.) (До сих пор зались 16 сентября вписана в тетрадь Дневника рукою В. Г. Черткова.)
      Утром походил. На душе оч[ень] хорошо, пока один. Всё думал о том, что жизнь личная - сон. И так хорошо, любовно ко всему чувствуешь себя от этого. Дома попытался писать о том, что нельзя не быть анархистом, и не пошло. И ничего не хотелось, и ничего не делал. Решила С[офья] А[ндреевна] ехать завтра. Ей получше. Посетитель кроткий, с вопросами, и кажется, я б[ыл] полезен ему, потом Королёва, этой ненужен. Ездил с Ч[ертковым] верхом. Хорошо говорили. Обед, музыка. И оч[ень] хорошая 2-я лекция с волшебным] фонарем. Крестьянин из Вязём. Немного натянуто. Хорошие письма.
      1) Помнить о Боге значит перестать помнить о себе, Л[ьве] Н(иколаевиче].
      17 Сент.
      Встал бодро. Встретился фотогр[аф] и кинематографщик. Неприятно и то, ч[то] вызывает сознание себя не божественного, а пакостного Л[ьва] Николаевича]. Дорогой записал кое-что. Говорил с Ч[ертковым] о намерении детей присвоить сочин[ения], отданные всем. Не хочется верить. Записал:
      1) Жизнь это желание блага. Если понять, что жизнь личности сон, то нельзя уже желать блага мечте, сну, и желание блага направляется на всё любовь.
      2) Сон (Дальнейшее, до окончания записи под Л- 2, внесено в тетрадь Дневника переписчиком.) с своими периодами полной бессознательности и полупробуждениями сознания, дающими материал для запоминаемых сновидений, и наконец полным пробуждением - совершенное подобие жизни с бессознательным периодом, проявлениями сознания запоминаемыми, всё более и более ясными, и наконец смертью - полным пробуждением. Хотелось бы сказать, что жизнь до рождения, может быть, была такая же, что тот характер, который я вношу в жизнь, есть плод прежних пробуждений, и что такая же будет будущая жизнь, хотелось бы сказать это, но не имею права, потому что я вне времени не могу мыслить. Для истинной же жизни времени нет, она только представляется мне во времени. Одно могу сказать - то, что она есть, и смерть не только не уничтожает, но только больше раскрывает ее. Сказать же, что было до жизни и будет после смерти, значило бы прием мысли, свойственной только в этой жизни, употреблять для объяснения других, неизвестных мне форм жизни.
      Дома неприятные известия, что С[оня] взволновалась предложением ехать до Моск[вы] врозь. Пошел к ней. Оч[ень] жаль ее, она, бедная, больна и слаба. Успокоил не совсем, но потом она так добро, хорошо сказала, пожалела, сказала: прости меня. Я радостно растрогался. Опять ничего не писал. Пошел ходить, забрел далеко. Ч[ертков] выручил, приехал на лошади. Сон, обед. Музыканты. Музыка не удовлетворила.
      18.
      Спал мало. Пошел гулять. Не хоте[л] проститься с музыкантами, совестно стало, вернулся и глупо, неловко сказал, и стыдно стало, и ушел. Опять чуть не заблудился. Опять пришел Ч[ертков]. Сейчас дома прибавил к 1-му разговору и хочу переделать 2-й.
      Суета отъезда. Хочется домой. Как мне ни хорошо здесь, хочется спокойствия. Записать или ничего, или оч[ень] многое.
      [20 сентября. Ясная Поляна.]
      Ехали хорошо. Я прошел пешком. Кинематографщик и фотографы преследовали. В Москве узнали и приветствовали - и приятно, и неприятно, п[отому] ч[то] вызывает дурное чувство самомнения. Обед, вечер спокойно. Дунаев, (Зачеркнуто: Конисси) Семенов, Маклаков. Пошел в кинематограф. Оч[ень] нехорошо.
      19 Сент. Спал мало. И слаб. Походил. Написал письма Нажив[ину] и Иконникову. Анучин, еще кто-то, Конисси. Поехали. Толпа огромная, чуть не задавила. Ч[ертков] выручал, я боялся за Соню и Сашу. Чувство опять то же, и неприятное сильнее, п[отому] ч[то] явно, что это уже чувство толпы. Ехал хорошо. Интересно Ольга Фредерике сказала, ч[то] ей важно и нравится в теософии то, ч [то] отвратительно, именно то, что несправедливость этого мира уравнивается, устраняется жизнью в других мирах. Искушение тоже. Какая наивность. Приехали в Ясенки. Я помню, как мы сели в коляску, но ч[то] б[ыло] дальше до 10 ч[асов] утра 20-го - ничего не помню. Рассказывали, что я сначала заговаривался, потом совсем потерял сознание. Как просто и хорошо умереть так.
      20 Сент. Сегодня проснулся в 10 очень слабый. Много писем. Два оч[ень] ругательн[ых]. Написал о руг[ательных] письмах письмо в газеты. Два раза ходил гулять. Слаб. Всё думается - и хорошо - о письме г[осударю] и свидании с ним, думаю, ч[то] напишу. Теперь 5 часов, сделаю операцию и лягу в постель.
      Заснул, обедал неохотно. Вечером Ив[ан] Ив[анович] и не помню кто.
      21 Сент.
      Спал лучше. Приятно ходил гулять. Много писем, статью о руг[ательных] и письма отвечал и читал. Были Александри, Попов, Димочка. Скучно. Ездил верхом, наслаждался. На душе что-то странное, новое, радостное, спокойное, близк[ое] к смерти. А сейчас ложусь спать, и что-то грустно, оч[ень] грустно. Помоги, Бог, исполнять Твою волю, жить Тобою. Когда вспомню - и хорошо. Но вспоминаю только, когда один. Ложусь, 12-й час.
      22 Сент.
      Спал хорошо. На душе хорошо, но всё что-то новое - близкое, боюсь сказать -к Б[огу], но к (Зачеркнуто: искан[ию]) памятованию о Нем, и грустно. Ходил далеко гулять. Занялся поправлением статьи о ругательных письмах и прочел и написал письма. Радостное чтение Кр[уга] Чт[ения]. Ездил в Телят[инки]. Тяжело особенное внимание ко мне. Далеко ездил. Вечером ничего не делал. Надо много записать, но сейчас 12-й час - ложусь спать.
      23 Сент.
      Здоров. Ходил. Встретил посетителей. Один, Ерофеев, умный, но, очевидно, славолюбивый и даровитый. Дома не неприятно, просто. Письма мало интересные. Ничего не могу делать. На душе недурно. Не принуждаю себя. Ездил верхом на Рвы, встретил Андр[ея] с женой. С ним тяжело. Обед с шампанским, дорогие блюда. Тяжело. Утром просители, тоже оч[ень] тяжело. И не совсем хорошо себя вел. Сейчас вечер, ложусь спать, не берусь за запись из книжки. Не хочется писать.
      24 Сен.
      Мало спал. Гулял. Писал письмо индусу и получил приятное письмо от индуса из Трансвааля. Письмо индусу оч[ень] слабо. Приехал Моод. Тяжело это занятие людей мною. Кинематографщики. Вчера поразительны по своей наивной бесчувственности рассуждения Андрюши о том, как выгодно стало владение имениями: хлеб, рожь стал[а] вдвое дороже, работа стала на 20% дешев[ле]. Прекрасно. Чего же желать? - Нынче письмо от бати. Хорошее. Сейчас ложусь спать и опять не дописываю из книжечки. Очевидно, поднялась желчь, и от этого грустно и отчасти мрачно, но не поддаюсь.
      25 и 26 Сент.
      Пойду назад. Сейчас 8 часов вечера 26-го. Ходил приятно, спокойно по елочкам. Перед этим беседова[л] с милым приехавшим П. И. Бирюковым, а перед этим писал довольно много: анархизм. Не знаю, выйдет ли и буду ли издавать. В первый раз нынче после нескольких дней охотно писал. Перед этим читал письма. Первое же пробуждение б[ыло] неприятно известие[м], сообщенным Беркенг[еймом], что приш[ел] беглый человек от Гусева. Берк[енгейм] сам распорядился им, и когда я искал его, его уже не было. Утром погулял по саду. 25-го вечером хорошо говорил с Моодом. Он жалеет о своем разрыве с Ч[ертковым] и, вероятно, чувствует себя не совсем правым, но хорошо, что Ч[ертко]ва ни в чем не обвиняет. - Ездил далеко-в Горюшино верхом. Утро ничего не делал. Написал письмо индусу. Начал было разговор, но бросил. Моод переводит письма к индусам. Вот и всё. Теперь записать:
      1) Как бы хорошо ни б[ыло] выражено то, что сознаешь о значении и смысле своей жизни, самое выражение ослабляет значение того, что выражено.